Сумерки. Перекрестки. Джаггли, Умбра Торн

Сумерки. Перекрестки [Михаэль Маркус (Джаггли), Умбра Торн]


- Успокойтесь, ради бога!
- Что? Плохо слышно!
- Я говорю: успокойтесь! Мне уже все это снилось, на прошлой неделе.
- Даааа? И что же именно вам приснилось?
- Не что, а кто! Вы, разумеется – кто же еще?! И вы были согласны!
- Согласна с чем?
- Я тоже плохо слышу!
- Говорю, что пожалуюсь, кому следует!

Согласна. Я – согласна. Надо же! И зачем в таком случае притворяться водителем грузовика? Я же прекрасно знаю, кто он такой. Зачем устраивать весь этот цирк? А как насчет него? Интересно, насколько прекрасно он осведомлен о том, кто я такая?

- Вы поступаете нелогично! Я бы не назвала ваши методы типично мужскими!

Если он знает, кто я такая, мог бы рассказать об этом поподробнее. Я была бы не прочь осведомиться. Всегда приятно поговорить на такую сложную тему. Из кабины не доносится никакого ответа – ты замер, это перекресток. Хорошо. Я согласна. Когда захочешь поговорить, постучишь мне в разделительное стекло – даром, что оно разбито. Стекло разбито, я согласна – считай, препятствия отсутствуют вовсе.

- Послушайте. Современная поп-музыка – не думаете ли вы, что она катится по наклонной? Причем именно вниз?
- Мои познания в этой области более чем ограничены. А вот этот грузовик может покатиться именно туда – если вы станете отвлекать меня так внезапно. Снова и снова.
- Вы знаете, я рассчитывала примерно на такой вот ответ.
- Я рад за вас. Вы очень проницательны.
- Вы так хорошо меня знаете?
- Знаю вас? Что вы! Нет, как можно. Вы типичная женщина-загадка.
- Типичная?
- Да, так я сам для себя называю таких женщин, как вы.
- Вот как.
- А что, я должен был назвать вас единственной женщиной в мире?
- Не знаю. Почему сразу в мире? В этом транспортном средстве кажется, кроме нас с вами –  никого.
- Вы же сами сказали, что все это – какой-то цирк.
- Да... цирк. ...Вы необычный.
- Давайте поговорим на какую-нибудь отвлеченную тему, раз уж вам так сложно молчать. Обсудим что-нибудь серьезное. Как вам нравится тема смерти?
- В последнее время принято обсуждать эти проблемы так же непринужденно, как и розовые шарфики. Вот как вы думаете, в чем разница между смертью и розовым шарфиком?
- Великолепный вопрос. Я с детства их путаю.

Ты опять умолкнул. Это значит, что ты обиделся? Но это нечестно. Ты же прекрасно знаешь, что мы с тобой не должны молчать. Иначе сами себя начнем подозревать… Например, в неискренности…

- Если двое людей слишком долго молчат, находясь наедине друг с другом, то электрическая проводка может повредиться.
- Ну хорошо. Розовые шарфики бывают с рисунком, в горошек, с пламенными разводами. Легко воспламеняются. Годятся для того, чтобы понять, откуда дует ветер.
- Вы думаете, смерть – это навсегда?
- Я думаю, что смерть – это крайне ненадежно. Что это банальное уравнение, из чахлого учебника, в котором безразличен итог. Небезразличен только метод. Я могу задохнуться гусиными перьями, попасть под машину вроде этой, переесть шоколада, в конце концов. Говорят, всего два килограмма без остановки – и прощай, видимость. Пока что не доводилось проверить, каково это. Кроме того, можно нечаянно взорвать себя, и что это будет значить? Ничего особенного, всё то же самое…

Какой ты милый. Нечаянно взорвать себя. Я чувствую, как дрожат твои руки. Хорошо бы ты меня обнял, но между нами эта нелепая перегородка, хорошо бы это было танго, или же вальс, вряд ли ты сносно танцуешь. Я же прекрасно знаю, кто ты такой, ты ведешь машину отменно. Но дело не только в этом...

- Мне кажется, мы взрываем себя каждый день.
- Мы с вами?
- Ну, и мы с вами в том числе.
- К сожалению, я не вижу ваших глаз, между нами эта нелепая перегородка, и притом, мой зрительный аппарат занят светофором.
- Скажите... Представьте, что человек, которого вы любите, облил вас бензином и поджег. Вы бы почувствовали себя обиженным, если б с вами так поступили?
- Человек, которого я люблю?
- Да!
- Это сложный вопрос. По меньшей мере... потому, что я люблю двух людей.
- Как интересно! Себя и еще раз себя?
- Если так, тогда четырех.
- Ну и что вы ответите?
- Получается... это одна женщина и один... один старый друг.
- Друг? Вы его любите?
- Да. Между нами существует мощная эмоциональная связь – эмоциональная, а вовсе не физическая, как вы могли бы подумать.
- Я не подумала.
- Ваше счастье. Если б вы имели в виду его, то... не знаю, чем мое состояние сейчас отличается от воспламенения. Вспоминая его, я всякий раз сам не свой. Вы можете назвать это ненавистью, но нет, это не так. Это не так, но никому, кроме нас двоих, это не ясно. Нас могут считать соперниками, и мы сами можем так считать – в те минуты, когда мы нечестны с собой. Мы не виделись с ним... я уже не помню, сколько времени. Несмотря на это, я слышу, когда он думает обо мне.
- Когда он думает о вас?
- Это риторический вопрос? Если нет, то: скорее вечером, чем утром, а я думаю о нем почти все время. И, значит, спрашивается, как я отношусь к тому, что являюсь подожженным? Вы знаете... это дает мне силы двигаться. Это воздействует так мощно, что мне сложно усидеть на одном месте. Наверно, я чувствую благодарность. В том числе. Но не то чтобы я совсем не чувствовал обиды. Обиды какого рода: я не уверен в том, что он бы стерпел от меня то же, что я могу стерпеть от него.
- А женщина?
- О!
- Вы улыбнулись!
- Разве?
- Да, правда, немного асимметрично.
- Вы так хорошо меня видите?
- Я вас не вижу совсем, но это не важно. Расскажите про женщину!
- Про нее... Если бы она… Я бы тоже почувствовал благодарность. И совсем бы не почувствовал обиды. Это удивительно. Если бы она сделала так, это бы значило, что она на меня не сердится. На тех, на кого сердится, она обычно не обращает внимания. Никакого. Это нестерпимо, скажу вам прямо. И еще... не уверен, что она так сделает. Она сделает так, если только я сам попрошу. Она всегда дожидается, пока я сам скажу ей. Такой у нее принцип.
- Она ваша подчиненная?
- Не совсем.
- А какая она из себя?
- Кажется, самое время для рекламного блока.


Понятно, ты рассказал слишком много, сам того не заметив. Значит,  ты не просто дрожишь,  значит, ты так же сильно волнуешься, как и я. Но рекламный блок, едва ты разговорился? Ну уж нет, это слишком. Ты ставишь под сомнение мои  профессиональные качества? Я не в том настроении, чтобы поддаваться молчанию!


- О! давно хотела спросить: кто вы по профессии?
- Как можно обозначить профессию того, кто увлечен составлением идеального уравнения? Поиском абсолютного алгоритма? Пусть даже неистово? Пусть даже варварскими методами?
- Варварскими? Это какими?
- Абсолютно не древнеримскими. То есть совершенно напрасно надеяться на то, что я внезапно засну за рулем, если вы вдруг замолчите. Я даже не притворюсь, что засыпаю. Можете считать это недостатком воспитания.
- Если вы хотите составить идеальное уравнение, то, можно, я буду называть вас исследователем?
- Называйте, как вам удобно.
- Знаете, меня многие называли красавицей.
- Я поверю вам на слово. Вернее, вашим словам о чужих словах.
- Зато я никогда не верила им до конца. Есть такие вещи... относительно них ты полностью доверяешь только мнению первого встречного.
- Вы намекаете на меня? Вы хотите, чтобы я сделал вам комплимент? Сказал, что вы прекрасны?
- Это не обязательно!
- Да, потому что я вас совсем не вижу. Я же смотрю на дорогу, не забывайте.
- А...  Ваше уравнение... оно же алгоритм – вы составляете его письменно? Вы принимаете чью-нибудь помощь? В этом нелегком деле?
- Кто бы согласился блуждать среди формулировок?
- Вам же все приснилось на прошлой неделе.
- То есть вы согласны? Там еще было про какие-то записки... Вы же не хотите передать мне какое-то письмо?
- Письмоооо?

Тебе снятся дельные вещи. Я понимаю, ты хотел бы обернуться, но вовсе не потому,  что на мне – простыня и больше ничего. Тебе как будто бы все равно, насколько я похожа на наяду. Это мне нравится чуть ли не больше всего. И да, ты прав: сидя на вибрирующем железном полу, я пытаюсь сформулировать свои взгляды, насколько возможно точно, я напряжена так, насколько хватает сил. У меня совсем немного времени, а я должна изложить все в подробностях.

- Это всего лишь сборник сонетов. Как я могу назвать это письмом? А хотите, я выкину его в окно? Вы, наконец,  поймете, что я им вовсе не дорожу!

Почему я сказала так? А я точно сказала это вслух? Сама не знаю. Ты опять молчишь. Ты совершенно сознательно притворяешься глухонемым или спящим.
Ты знаешь, это уже слишком, так нескромно и долго молчать.
Отлично. Как угодно. Ты... провоцируешь меня. Я осторожно заглядываю  в кабину. Я вижу, что на тебе рубашка в клетку, а кожаная куртка лежит на сиденье рядом. Интересно, как твоя рубашка соотносится с идеальным алгоритмом? А твоя куртка? Твой затылок, длинноватые волосы, прическа, изобличающая свободомыслие. Верхняя часть лица – в зеркале, ты следишь за очередным светофором, на очередном перекрестке. Ты смотришь то вправо, то влево. Наверное, ты просто глубоко задумался. Я не знаю, чем я так сильно растрогана. Но я тоже люблю четкие схемы:
«1) я действительно не сплю;
2) простыня удивительно белая;
3) я признаюсь вам в любви;
4) следовательно, это любовное письмо;
5) я люблю сладкие вина;
6) хоть прямо сейчас».