Вива ла гуагуа

      
     "Волга" моя с немалым трудом переносила тропический климат Кубы. Корпус у нее, как и у любой другой машины этой модели, был надежный, а вот начинка постоянно подводила. Причем не только мотор, которому явно многое не нравилось на далеком острове в Карибском море. Однажды подвели тормоза, да так, что я только чудом в автобус не врезался. Выручил ручной тормоз, к тому же выпал шанс прижаться к бордюру, не задев при этом ни одной припаркованной машины.
     В тот день мотор начал перегреваться еще с утра. После занятий в Сибонее двинули было с Валентиной Иванной домой, но "ласточка" ехать на дальние дистанции явно не хотела. Остановились у местной заправки. В моторах я все равно ничего не понимаю, институт оканчивал гуманитарный, но на всякий случай проверил уровень машинного масла. Он оказался на нуле. Кубинец, работавший на заправке, тут же притащил литровую бутылку из-под молока, полную масла. Медленно вылил ее в мотор, снова замерил уровень - ничего не изменилось. Вторая бутылка масла ушла, как в бездонную бочку. За ней третья. Результат по-прежнему нулевой.
     Что за бред? Наконец до меня дошло. Нагнулся, заглянул под машину и увидел масляную лужу емкостью ровно в три литровые бутылки. Все масло благополучно вытекало на землю из-за сгинувшего в неизвестном направлении болта, который крепит бензонасос к корпусу мотора. Короче, приехали. Валентина Иванна вернулась на подфак, чтобы укатить на университетском автобусе, а я позвонил с заправки Сан Санычу и остался дожидаться аварийку. Через час подоспевшие на помощь бойцы-красноармейцы уволокли мою серую боевую подругу в автомастерскую, но мне с ними было не по дороге. Предстояло добираться до части на перекладных.
     Дожидаться автобуса, идущего из Сибонея в центр, пришлось целых два часа, даже два с лишним. К тому моменту, когда автобус все-таки притащился, очередь на остановке насчитывала уже человек пятьдесят.
     Кубинцы к очередям привыкли давно. Подходя к остановке, они первым делом спрашивают, кто последний, и заходят в автобус в строгой последовательности, чтобы все было по справедливости. У нас, в Союзе, в прежние времена можно было входить в автобусы в любую дверь, без разницы, а на Кубе был четкий порядок: вход только в переднюю дверь, где рядом с водителем расположена касса. Бросаешь в нее пятак, она издает тихий мелодичный звон, водитель кивает головой - проходи. Никаких билетов, никаких проездных и единых. Соответственно никаких контролеров, за  оплатой поездки следит только шофер, у которого, кстати, нет никакой кабины, только перегородка позади водительского сиденья.   
     Очередь состояла в основном из студентов. Прислонившись спиной к обшарпанному каменному забору, парни и девушки болтали, не обращая особого внимания на жару. К исходу второго часа ожидания я увидел, что из соседнего дома выполз погреться на солнышко старый седой негр, волочивший за собой два ящика. На один из них он уселся, а второй поставил на землю, зажав между тощими коленями. Присмотревшись, я понял, что это была жестяная коробка из-под галет. Черные ладони старика начали слегка постукивать по коробке, извлекая гулкие звуки. Дед привычно убивал время, выбивая из своего там-тама какой-то четкий ритм.
     Очередь тут же навострила уши. Несколько человек подошли поближе к старику, окружив его со всех сторон. Жестяной барабан бил все быстрее. Кто-то из слушателей не удержался и принялся притопывать, ритмично поводя бедрами. Смотри-ка, танцуют уже несколько человек. Наконец танцевальная лихорадка охватила и многих из тех, кто поначалу оставался в очереди. В считаные минуты маленький внеплановый праздник разгорелся не на шутку. Кубинцы двигали бедрами с явным удовольствием. Кавалеры даже прокручивали дам вокруг оси под звуки незамысловатого там-тама, похоже, не нуждаясь ни в каких других музыкальных инструментах. Про автобус танцующие вспомнили, только когда со стороны остановки раздались громкие крики: "Ла гуАгуа!". Почему на Кубе автобусы называют этим однозначно не испанским словом, наверное, не знают даже местные лингвисты. Меня оно до сих пор удивляет своим странным звучанием, не имеющим никакого отношения ни к одному из известных мне языков.
     Громкий скрип тормозов снова превратил импровизированную танцплощадку в автобусную остановку, но все давно позабыли, кто за кем стоял, и дружно устремились толпой в переднюю дверь. Такое недисциплинированное столпотворение я видел на Кубе впервые. Парни активно работали локтями, проталкивая впереди себя своих сосредоточенных подруг. Было ясно, что времени даром терять нельзя. Ждать еще два часа на жаре под звуки африканской музыки мне не улыбалось. Воспользовавшись близостью к передней двери, я ввинтился в салон, бросив на ходу пятак в кассу. Сзади напирала возбужденная толпа. Людской поток мгновенно пронес меня в заднюю часть автобуса со странным названием "гуагуа". Народ все прибывал, превращая многострадальное транспортное средство в битком набитую банку с сардинами. Спустя минуту я оказался намертво зажат между стариком с потухшей сигарой во рту, двумя женщинами и стоявшей ко мне спиной девушкой. "Красивая фигура, - мелькнуло в голове. - Кубинцы, кажется, такие фигуры называют "бутылка "Кока-колы". В этот момент девушка недовольно обернулась, намереваясь хоть немного отодвинуться от меня, и вдруг удивленно воскликнула: "Антонио?"
     Это была Лурдес. Приподнявшись на цыпочки, она звонко поцеловала меня в щеку, отчего я покрылся бурным румянцем.   
     Я был поражен не меньше, чем она. Помню, что в этот момент мне показалось очень странным, что я не увидел ее в очереди на автобус.
     - Почему ты здесь?
     - Ух ты, ты что, заговорил по-испански?   
     - Да, но пока не очень хорошо. Занимаюсь тут на подготовительном факультете.
     - Как, разве ты не солдат?
     - Солдат, но по утрам изучаю язык.
     - Слава богу, хорошо, что нам теперь не придется объясняться на пальцах. А ты давно учишь испанский?
     - Несколько месяцев.
     - Чудесно. Да, первым делом спасибо тебе за мыло, которое ты мне тогда подарил. Или ты его хотел на что-то обменять?
     В глазах Лурдес мелькнул лукавый огонек. 
     -  Нет-нет, мыло - в подарок.   
     Меня поразило, что я понимаю практически все, что она говорит. Мало того, и сам я уже вполне мог объясниться. Видимо, от неожиданной встречи в голове у меня произошел какой-то щелчок и испанская речь перестала быть препятствием для общения. Плотину слов и предложений прорвало. 
     - Скажи мне, Лурдес, ты кто?
     - В каком смысле? А, понимаю. Я студентка, учусь в университете.
     - Что, на подготовительном факультете?
     - Нет, на факультете искусства и литературы.
     - Где это?
     - В Ведадо, рядом с университетским холмом.
     - И что ты делаешь в Сибонее?
     - Нас послали собирать кофе, тут ведь в округе много кофейных деревьев. Но мне не повезло, я прозевала посадку на грузовик и пришлось добираться самой. Хотя нет, наоборот, мне сегодня повезло.
     - Да, мне тоже. Я все время смотрю по сторонам. Ищу тебя на улицах.
     - Вот видишь, искал на улице, а нашел в автобусе.
     - Да здравствует гуагуа.
     Автобус трясло и болтало. Чтобы удержаться, Лурдес обхватила мою руку чуть выше локтя и едва заметно прижималась ко мне на поворотах.
     - Кстати, почему вы называете автобусы гуагуа?
     - Понятия не имею, всегда их так называли, сколько себя помню.
     - Куда ты едешь?
     - Домой, я живу у тети, в Ведадо, на девятнадцатой улице.
     - Не с родителями?
     - Нет.
     Видно было, что про родителей она говорить почему-то не хочет. 
     - Но ты из Гаваны?
     - Нет, я из провинции Гуантанамо. Гуантанамера по-нашему.
     - Да, я слышал такую песню.
     - Вот я как раз и есть та самая гуантанамера. А вообще нас тут в Гаване называют палестинцами.
     - Почему?
     - Палестинцы где живут? На Ближнем Востоке. Для жителей Гаваны Гуантанамо тоже восток и тоже ближний. Хотя не такой уж он и ближний, до моего дома больше тысячи километров.
     - Для Советского Союза тысяча километров - это пустяк. У нас и десять тысяч может быть до дома.
     - Интересно было бы побывать в вашей стране, но я там наверняка замерзну насмерть.
     - Летом в Москве тепло.
     - А ты из Москвы?
     - Почти. Мой город очень близко от Москвы. Называется Долгопрудный.
     - Никогда не смогу выговорить такое трудное слово.
     - А ты попробуй.
     - Вообще-то я бы хотела русский язык выучить.
     - Могу тебе помочь.
     - Да, да, Антонио, пожалуйста.
     - Ладно. Начинается первый урок. Скажи мама.
     - Нет, это легко, по-испански тоже мама, только ударение на последний слог.
     - Тогда папа.
     - Тоже легко, и у нас папа, но с ударением на конце.
     - Считай, что два слова ты уже знаешь.
     - Стоп, а почему ты в автобусе оказался, убежал из части?
     - Нет, моя машина сломалась.
     - У тебя есть машина?
     - Да, "Волга". Я водитель.
     - И ты ездишь по Гаване?
     - Конечно, вожу своего начальника.
     - И ты можешь приехать ко мне в гости?
     - Если пригласишь.
     - Прямо сейчас приглашаю, мы уже почти приехали. Можешь сейчас зайти?
     - Спасибо, могу.
     Выйдя из автобуса на улице с геометрическим названием Линия, мы с Лурдес прошагали два квартала, миновали небольшой красивый парк с вековыми деревьями, с веток которых к земле картинно спускались воздушные корни, и оказались у давно не крашенного четырехэтажного дома с небольшими балконами. Возле подъезда среди других машин стоял черный катафалк. Увидев мое невольно вытянувшееся лицо, Лурдес засмеялась:
    - Не бойся, Антонио, у нас в доме никто не умер. Посмотри на номера, это мой дядя Хесус приехал из Гуантанамо и остановился у нас. Он работает на машине, которая возит покойников на похороны в другие провинции. Довольно редкая профессия у него, но он веселый парень, сам увидишь.
      Поднявшись на второй этаж, мы с Лурдес вошли в полураскрытую дверь квартиры. В небольшой гостиной на креслах-качалках сидели двое: обаятельная женщина средних лет с короткой стрижкой и худощавый парень лет тридцати в белой рубашке-гуаявере с длинными рукавами. Увидев нас, оба встали.
     - Тетя, познакомься, это Антонио. Он советский, служит на Кубе в армии.
     Со словами "Очень приятно, Лолита" тетя слегка поцеловала меня в щеку. Кубинцы всегда целуются при встрече и при знакомстве. Делается это самым краем губ. Со стороны выглядит как будто люди просто прикасаются друг к другу щеками.
     - А это Хесус, мой дядя, которого я не видела уже целую вечность.
Парень с доброжелательным взглядом привычно поцеловал Лурдес, протянул мне правую руку, а другой дружески похлопал по плечу со словами: "Ты смотри, никогда бы не сказал, что ты советский. Похож на баска. По-испански говоришь?"
     - Да, немного.
     - Молодец, а то мы с тетей, сам понимаешь, русского не знаем. Присаживайся.
Опустившись в кресло-качалку, я осмотрелся по сторонам. Кроме гостиной, в которой стоял и обеденный стол, в квартире было две комнаты и миниатюрная кухня-закуток, где могла уместиться только хозяйка. В углу гостиной стоял огромный американский холодильник с надписью "Дженерал электрик" на верхней части двери. Тетя Лолита достала из него кувшин, налила нам с Лурдес по стакану приятного кисло-сладкого лимонада и направилась на кухню, откуда через пару минут раздался запах свежесваренного кофе. Как я успел заметить, в холодильнике, кроме кувшина, почти ничего не было.
     - Хесус, ты знаешь, Антонио, оказывается, тоже шофер.
     - Коллеги, значит. На чем ездишь, приятель?
     - На "Волге". А твою машину я только что видел.
     Хесус понимающе хохотнул.
     - Представляешь, как мне весело бывает в дороге от Гуантанамо до Гаваны или Пинар-дель-Рио? За спиной покойник в гробу, а рядом вдова вся в слезах. Но зато бензин есть всегда, полиция никогда не останавливает, да еще и родственникам по мере сил помогаю. Вон смотри, Лурдесита, какие я вам в этот раз бананы привез. А на обратном пути, если нет попутного покойника, пустые гробы вожу, чтобы порожняком транспорт не гонять. Тоже нескучно. 
     В углу гостиной лежала огромная гроздь крупных бананов светло-зеленого цвета. Несколько штук на ней были уже отломаны.
     Тетя Лолита вынесла из кухни две миниатюрные чашечки на блюдцах, протянув одну мне, а другую племяннице. "Угощайтесь, Антонио. Чувствуйте себя, как дома". Кофе оказался очень крепким и довольно горьким. Выпив его, мы принялись за привезенные Хесусом бананы, которые хозяйка перед нашим приходом настрогала тонкими ломтиками, обжарила в масле и слегка посыпала солью. Бананы напоминали по вкусу хрустящий картофель.
     Все время, что мы просидели в гостиной, входная дверь была приоткрыта, как и окно в соседней комнате. Благодаря легкому сквозняку жара почти не беспокоила. Проходившие по лестнице соседи запросто заглядывая в дверь, здоровались с хозяевами, бурно приветствовали Хесуса и попутно знакомились со мной. Через полчаса, мне кажется, я знал как минимум половину дома. Никто особенно не удивлялся тому, что у соседей распивает кофе и ест жареные бананы советский парень, но все как один хвалили мой хромающий испанский и говорили, что, если бы не акцент и светлые глаза, вполне могли бы принять меня за кубинца.
     Пробыл я у Лурдес часа полтора. Все это время мы сидели вместе со всеми в гостиной, а перед самым моим уходом она буквально на минуту завела меня в свою комнату, достала из шкафа старинную резную шкатулку из темно-красного дерева и откинула ее крышку. Среди всяких девичьих мелочей в ней лежал нетронутый кусок земляничного мыла, который я подарил ей в нашу предыдущую встречу.
     Уходил я с номером домашнего телефона Лурдес, записанным на листке блокнота, и острым желанием вернуться как можно быстрее. Прощаясь со мной, Лурдес опять приподнялась на цыпочки, прижалась к моей щеке своей смуглой щечкой и ласково проговорила: "До скорого". Тетя Лолита вежливо улыбнулась и отвела взгляд, а Хесус, мерзавец, не удержался и громко захохотал: "Ну дает Лурдесита, смотри какого себе иностранца отхватила".