однажды на горной пасеке

                ОДНАЖДЫ НА ГОРНОЙ ПАСЕКЕ.
Время юности… Как оно теперь далеко! Сердце сжимается от ностальгических воспоминаний. Кажется, было всё только вчера, а ведь прошло более тридцати лет с тех пор, как во время школьных каникул моя жизнь была полна приключениями на одной горной колхозной пасеке, где мои родители работали пчеловодами. Места там очень красивые - юга - восток Казахстана, недалеко от города Алма - Ата. Долгими зимними вечерами в детстве я читал множество приключенческих книг, а летом на пасеке все эти книжные впечатления становились реальностью! С пробуждением природы начинались мои приключения. С началом лета, под шорох свежей травы и пересвист малиновки, я отправлялся бродить по горам, наполненным ароматами цветущего разнотравья, над которым порхали огромные бабочки махаоны. Я испытывал счастье первооткрывателя, когда новая, неизвестная мне тропа, уводила меня высоко в горы, где у снежных вершин я находил таинственные перевалы. Вполне вероятно, что на те тропы не ступала нога человека! Пасека находилась в центре широкого живописного горного ущелья, возносившегося высоко в небо, и заканчивавшегося снежными пиками. Пасека располагалась не далее, как в километре от кордона, контролирующего въезд в ущелье. На шиферной крыше того кордона синей краской была выведена цифра 10, которую хорошо было видно с окружающих гор и с пролетающего иногда над кордоном пожарного вертолёта, на котором однажды удалось полетать и мне над нашей пасекой. Помню, как вертолёт, сделав круг, сел у кордона и добрый лётчик прокатил всю местную детвору в нарушение всех своих инструкций. Нас, ребятишек, было много. Кроме семьи лесника, при кордоне жили ещё две семьи рабочих лесхоза. Среди всей шпаны я был старшим, не считая дочери лесника. Но это - уже другая история… Лесник, друживший с моим отцом, был на том кордоне главным. Дружили они семьями. Мы постоянно ходили друг к другу в гости, чтобы скрасить своё затворническое существование. У отца и у лесника было одно строго соблюдавшееся  правило: не стрелять дичь вблизи своего жилья, поэтому в окрестных горах живности было много. Сказывалась и близость заповедника, где за перевалом всё Талгарское ущелье перекрывали егерские кордоны с полувоенизированной охраной, которую по настоящему побаивались местные браконьеры. Изобилие ягод благоприятствовало численности фазаньих выводков. Пернатые хищники облетали горные заимки стороной из-за домашних кур, за которых местные особо наказывали хищников. Поэтому вблизи пасеки хорошо жилось не только курам, но и фазанам. За лето домашние куры почему-то дичали - житьё в курятнике не признавали, на ночлег, как и фазаны, устраиваясь на деревьях, перелетая на противоположный солнечный склон, где в зарослях барбариса гнездились фазаны. Фазанов случалось видеть среди кур, бродящих по пасеке. Наседки, не признающие курятника, приводили свои выводки невесть откуда. Конечно, были несушки, отдававшие предпочтение своему традиционному жилью, куда каждое утро наведывалась белобокая сорока, воровавшая куриные яйца. Вблизи от человеческого жилища животные и птицы чувствовали себя в безопасности, даже лисица уважала территориальное разделение и людей не беспокоила, хотя одна из лисьих нор была недалеко от пасеки. На том южном склоне вот уже несколько лет подряд по весне у косули появлялись на свет два косулёнка и их не пугала близость людей. Косуля уже привыкла к нам и, видимо, знала, что здесь она сохранит своих детёнышей от волчьих зубов. Склон был довольно крутой, и косуля, стоящая напротив, была как на ладони, на расстоянии ружейного выстрела, и с любопытством следила за нашей жизнью. И только ближе к осени она переставала доверять людям. Как и утки, за которыми я не раз наблюдал, когда служил в армии в группе Советских войск в Германии. Утки в ГДР во всех городских водоёмах и прудах плавали без опаски, но стоило начаться охотничьему сезону (а они это как чувствовали!), как они, не дожидаясь первого выстрела, перелетали от человека на почтительное расстояние. А буквально накануне плавали рядом, не таясь. Косуля - мать, покормив своих детей, удалялась на пастбище, оставляя косулят одних среди высокой травы, в зарослях марьи-моревны и еремуреса. И так каждый раз, пока они не окрепнут. А косулята после её ухода подолгу не могли угомониться, играли, высоко подпрыгивая, растопырив уши и при этом забавно взлягивая, как домашние телята. Заинтересовавшись этим оживлением, над ними, стрекоча, пролетала сорока. Гнездо этой вездесущей и всё замечающей птицы, было неподалёку - на высокой боярке, среди её колючих раскидистых ветвей. Из гнезда, основательно построенного из грубых сучьев, с навесом от солнца, доносился галдёж прожорливых сорочат. Завидев сороку, косулята бросались в разные стороны и прятались где-то у зарослей цветущего жёлтого шиповника среди огромных листьев ревеня. Случалось, к пасеке подходил выводок коростелей. Это такая быстро бегающая птица, которую мы называем дергачом за её своеобразный голос, напоминающий звук заводимых часов. Когда она в траве подзывает птенцов, приглушённо подвывает, как маленькая собачонка. Когда кто-то из всей многочисленной пасечной детворы (мои родные и двоюродные братья и сёстры, жили на пасеке всё лето) находил её птенцов, она с криком взлетала и тут же падала, притворяясь раненой. Да так натурально, что, порой, казалось, что её можно было поймать в два счёта. Но не тут-то было! Она вдруг взлетала или убегала в самый последний момент, уводя нас от цыплят. Но нас вторично не проведёшь! Несмотря на её истошные крики и притворства, ради забавы, мы приступали к поискам её гнезда. А чёрненькие цыплята с темно-коричневыми спинками, похожие на домашних, совсем не приметные в тени у корней растений, затаивались в траве - того и гляди - наступишь! Бывало, возьмёшь его в руки, а он тут же мёртвым прикинется. Вот артист! Не шелохнётся, голова свисает, - только от страха сердечко бьётся, да дыхание учащённое. Положишь его на тропинку, а он вскочит на ноги и - дёру! Вновь поймаешь, а он опять как неживой. Забавно нам было с этими притворщиками знакомиться! А птенцов этих мы никогда не обижали, всегда отпускали. Цыплята фазана притворяться не умеют, но у них есть другая особенность - не только быстро бегать, а уже через пару недель от роду летать. Как и у рябчиков, у них быстро маховые перья на крыльях отрастают. Ни за что не поймаешь! Мне так хотелось подержать их в руках, что я со временем наловчился, проявив детскую шалость, а может охотничий инстинкт далёких предков. Самка фазана невзрачная на вид - серая, только хвост длинный. Взлетит, порой, из травы, оставив выводок, с громким криком, чтобы от птенцов внимание отвлечь. Но далеко не улетает, только на глаза не показывается, остерегаясь выстрела. Люди её к этому приучили. Бегает она невдалеке в кустарнике, тревожно цокая. Папаша-фазан ей вторит, морально поддерживая, но находясь на другом склоне горы. Ему семейная жизнь в это время «по барабану». Фазан-самец - птица красивая, праздничная - залюбуешься! Вот он и красуется сам по себе. Когда фазаниха взлетает, громко хлопая крыльями, фазанята разбегаются в разные стороны, пользуясь отвлекающим маневром своей матери. Стоит к ним приблизиться, они и сами начинают взлетать. В такой момент я бросался к ним с громким криком, и пока они, ошарашенные психологической атакой, испуганно падали в траву, путаясь и пытаясь спрятаться, я их ловил, но сразу отпускал. Но на этом моя азартная игра не заканчивалась. Птицам такая тренировка была на пользу, чтобы они не расслабляться вблизи от рыскающей лисы или мелькающих в небе соколов или коршунов. Но всё равно к осени, несмотря на все предосторожности, многочисленные фазаньи выводки заметно редели. На северной стороне, в сумрачной глухомани, недалеко от пасеки, под камнем огромной величины была берлога, заросшая густым барбарисом. Родились в ней зимой два медвежонка, забавные такие малютки. Любил я за ними подсматривать из укромного места. С детства мне было привито бережное отношение к природе. Если я бродил с ружьём, то чаще даже не ради охотничьего трофея, а если и охотился, то в основном, по необходимости. Когда мне исполнилось лет 15, мой родной дядя подарил мне ружьё. Отец был против такого подарка, но вскоре забыл о нём в силу своей занятости. Он в то время учился заочно в техникуме и во время сессий на пасеке я оставался совсем один, предоставленный сам себе. До получения упомянутого подарка, я с луком и стрелами по овражкам охотился на фазанов. Но ружьё - это другое дело! С ним я без опаски совсем близко подкрадывался к медвежьему семейству. Не ради охоты, а из любопытства. Медведица иногда, может, меня и чуяла - судорожно нюхала воздух, фыркала, словно сморкаясь, но потом успокаивалась, никого не обнаружив, и продолжала раскапывать муравейник, слизывая с разрушенной кочки муравьёв вместе с их личинками, похожими на пшеничные зёрна. Иногда на её пути попадались молодые побеги пучки, поедая которые, она громко чавкала. На этот чавк прибегали медвежата, чтобы посмотреть, чем же лакомится их мать. Попробовав зелень, они не вдохновились вегетарианством, и стали резвиться на траве. Они боролись и барахтались в траве, играли в «догонялки» и взбирались на самые макушки молодых сосен. Хрупкие ветки сосен подламывались и, засыхая, оставались висеть, уродуя деревца. Так как медвежата бывали здесь часто, на поляне не было ни одной целой молодой сосны. Однажды, в погоне друг за другом, медвежата забрались на довольно высокую сосну, макушка которой, не выдержав их веса, звонко треснув, обломилась и упала на землю. Вместе с ней шмякнулся один из проказников, а второй успел зацепиться и удержался на дереве. Упавший медвежонок заверещал от боли, как ребёнок, - видно, сильно ударился. К нему вразвалочку подошла мамаша и отвесила отпрыску размашистую оплеуху, чтоб не лазил куда ни попадя. Правда, ударила любя, вполсилы. Медвежонок пуще прежнего завопил и на всех четырёх помчался жаловаться к прошлогоднему медвежонку-пестуну. А тот в это время рылся под ёлкой в рыхлом хвойном перегное. Так как пестун был занят очень важным делом, он тоже отвесил жалобщику тяжёлую оплеуху, чтоб в следующий раз ему не мешали. Мне захотелось переместиться ближе, но медведица меня учуяла, а может, и услышала, когда я по неосторожности наступил на сухую ветку. Она встала на задние лапы, вытянувшись во весь рост, всматриваясь своими близорукими глазами в мою сторону, и громко рявкнула. Медвежата сразу затихли и тоже стали прислушиваться и принюхиваться. Слух и нюх у них отличный, чего не скажешь о зрении. Несмотря на то, что кусты надёжно укрывали меня от их взора, чутьё медведицу не подвело. Она направилась в мою сторону, чтобы проверить источник донёсшегося шороха, но потом передумала и повела медвежат к скалам. Я немного выждал и последовал за ними, не таясь. Теперь они меня видели. Постоянно озираясь, семейство поднималось вверх по еле заметной крутой каменистой тропе, ведущей к перевалу. Умная бестия - поняла, что сверху обзор лучше, да в горах и скрыться легче от преследования. Наверху тропа исчезла за каменным выступом. Там была небольшая терраса из плоского камня, нависшая над тропой. Я потерял медведей из виду и стал подниматься очень осторожно. Едва я поравнялся с терраской, как на меня сверху полетели камни, а затем показалась медвежья морда. Надо было видеть её разочарование, когда она увидела, что мне  удалось спрятаться за огромным валуном. Дальше идти я не рискнул. Мы расстались, и я благополучно вернулся домой. В то лето медвежье семейство мне больше не встречалось. Я был занят другими делами - покос начался, да и на пасеке работы было невпроворот. Надо было помогать родителям. Это было последнее лето моей ранней юности. Отец закончил свою учёбу, получил повышение и продал пасек чужим людям. Я мысленно прощался с местами своего детства. Знакомый лесник с 10 кордона уволился. Как я понял из разговора взрослых, он уехал на берег Чёрного моря, где купил домик с мандариновой рощей за 200 тысяч советских рублей. Новым лесником стал, как мне показалось, очень вредный казах. В то время сплетничали, что эта должность «стоила» 7 тысяч всё тех же советских денег… А места у нас благодатные: сады кругом по горным распадкам и летние скороспелые сорта фруктов, и зимние… Особенно много знаменитого Алма - Атинского, Апорта - росло. Урожаи были отменные, так эти яблочки, никем не собранные, диких кабанов поджидали. Но и они всё съесть не могли. И оставались яблоки под снегом до весны. А весной, как только снег сходил, яблоки выглядели, как свеженькие, будто вчера с дерева упали! Раньше всё было по - другому: зимы были ранними, холодными и снежными, и в яблоках никакие червяки не заводились. Правда, сады в горах появились не сами собой, но и специально их никто не садил. Просто какой-то умный человек дал команду лесхозам и обязал лесников и рабочих кордонов делать прививки культурных яблонь на дикорастущие, которыми изобилуют горные склоны. Вот и выросли сады, радующие глаз и душу красотой и урожаем своим, вызывающим обильное слюнотечение одним только видом. До горных садов человеческие руки не доходили, в долине еле успевали убирать колхозные сады. Потом, правда, колхозные сады повырубили во время Горбачёвской антиалкогольной кампании. А до горных садов опять никому дела не было, вот и сохранились они и по сей день. Много с тех пор воды утекло…Думал я тогда, что не вернусь больше на свою пасеку. Прошла зима, окончил я девятый класс. Тогда после 9 класса экзамены не сдавали, поэтому каникулы начались рано. Отец на лето мне работу нашёл - помощником пчеловода на той пасеке, где сам раньше работал. И отправился я пешком в родные места. В то время молодёжь спиртное не употребляла, находя в жизни и другие интересы. И заведено было у моих ровесников - подростков к концу лета на работу в колхоз устраиваться, чтоб помочь  родителям финансово, заработав себе, например, на школьную форму. Девочки яблоки в садах собирали или в виноградниках трудились, а парни, кто постарше, да посильней, работали на покосе. Там и заработок был посолидней. Но особенно престижной для подростков тогда считалась работа на конных граблях. Все мальчишки мечтали быть хорошими наездниками, чтоб гарцевать на лихом коне перед девчонками. Мне так хотелось работать среди сверстников, но в горах было тоже неплохо. Прибыл я на пасеку. Вроде, всё по прежнему: также птички поют, но кажется, что всё чужим стало, безрадостным. Пчеловод, в помощь которому я был назначен, оказался человеком неразговорчивым, к тому же и пьющим. Вся забота о пчёлах легла на мои плечи. Работа с пчёлами тогда была полегче, болезней пчёл было меньше, не было пчелиного клеща, который прижился сейчас, как колорадский жук. Родина этого клеща - жаркая Индия, а попал он к нам на Дальний Восток не случайно. Говорят, что это получилось вследствие экономической диверсии: соседи восточные подбросили его на наши спорные острова с целью вредительства… Со временем мой наставник стал появляться только для откачки мёда. Я тому был только рад, потому что любил свободу. Лето перевалило за середину, фазанята подрастали… Взял я тогда ружьё впервые за тот год и пошёл в горы, чтобы оглядеть окрестности. В наших краях объявился пришлый медведь и сразу завёл свои порядки. Медведицу с потомством он оттеснил с исконной её территории - туда, где даже дикая яблоня не росла. Везде были оставлены его медвежьи метки. Он и на пасеку несколько раз наведывался. Если бы не собаки, давно бы напакостил. Среди ночи раздался собачий лай. Выскочил я из домика - а медведь схватил улей и на собаку огрызается. У меня в ту пору была здоровенная кавказская овчарка. Моё присутствие придавало ей смелости, и она вцепилась в медвежьи лохматые «штаны». Медведь бросил улей на собаку, а я выстрелил вверх из предусмотрительно захваченного с собой ружья. Косолапого как ветром сдуло! Характер у него был пакостный: только начал спеть урюк, как он, не дожидаясь, пока поспевшие плоды упадут на землю, стал ломать ветки и стряхивать с них урюк. Съест немного, а деревья попортит. И угораздило же меня в тот день в заросли барбариса забраться. Пробираюсь я сквозь колючки, тропа узкая: где ползком, где - на четвереньках, чтоб на пяти сантиметровые колючки не напороться. Знал я, что где-то рядом должен быть фазаний выводок. Чаща густела, ближайшего поворота косульей тропы не было видно. Вдруг вижу: навстречу мне медведь сквозь кусты пробирается. Увидев меня, он присел от неожиданности, злобно зыркнув своими маленькими чёрными глазами - бусинками. Чувствую, как от него напахнуло псиной. Я его раньше заметил, даже курок успел взвести. Чтоб заглушить щелчок при взводе, нажал на спусковую скобу, курок взвёл, а скобу плавно опустил. Зверь был в четырёх шагах от меня. Сидим и смотрим друг на друга, боясь показать свой страх. Знаем оба, что у кого нервы не выдержат, тот и слабей, а на слабого любой хищник нападёт. О бегстве я тогда и не помышлял, готовый вступить в схватку. Только ружьё заряжено было дробью, и польза от него в кустах невелика. Здесь здорово бы помог гранатомёт… Медведь взревел, аж эхо содрогнулось, и в сторону по боковой тропе ринулся. Я оцепенел от ужаса, с места не мог сойти - руки - ноги отнялись. Тут было бы в самый раз по-птичьему мёртвым прикинуться…Хорошо, что медведя и след простыл.
             После той истории с медведем, ещё одна беда приключилась. Повадились на наше картофельное поле дикие кабаны. Того и гляди, без картошки оставят. Поле  за пасекой в крапивном логу распахали. Чуть на горочку поднимешься, и по тропе вдоль ручья, метров пятьсот будет, если от пасеки идти. Вот и занятие мне нашлось, стал я через ночь на поле ходить, кабанов караулить. Я лабаз себе меж трёх осин соорудил. Хотя невысоко от земли скрадок мой получился, всё ж безопасней, чем на земле. Кабан зверь лютый, не дай Бог на пути его попасться, особенно если он ранен. К охоте подготовился основательно: к цевью ружья фонарик приладил, что б ночью целиться по его лучу. А кабан как знал, что я его в засаде жду, перестал на поле наведываться. Пчеловод когда про нашествие кабанов узнал, сразу протрезвел. На второй день собрал своих родственников - охотников. Приехали они на пасеку рано утром. Первым делом сели позавтракать. Закусывали мало - больше выпивали, да охмелев хвалились, какие они, мол, охотники разудалые. К обеду заспорили, кто из них лучший стрелок. По бутылкам стрелять приготовились. На ту беду косуля на склон вышла, та самая, что косулят по весне там прятала. Теперь косулята подросли и везде за косулей следовали. Увидев животных, еле державшиеся на ногах охотники ошалели от азарта. Никакие мои уговоры на них не подействовали. Такую пальбу открыли, что косуля вздрогнула всем телом, пошатнулась, но ушла вниз по склону тяжелыми прыжками. Только капельки крови на траве оставила. Косулята шмыгнули в заросли и где-то там затаились. Сколько там их не искали протрезвевшие горе - охотники, так и не нашли. Я эту косулю на том склоне горы больше  никогда не видел. Охотников кроме пчеловода ещё трое было. После такой встряски они ещё больше распалились и давай по пустым бутылкам стрелять. После каждого промаха громко ругались, про чью-то мать плохо так вспоминая. А так как промахивались чаще, чем попадали, то матерились они, не переставая, пока бутылки не кончились. Стекла набили «мама не горюй»- мне уборки хватило. Пчеловод напился так, что баиньки под стол ушёл, забыв, зачем вообще приехал. Водка скоро кончилась, поэтому к сумеркам, протрезвев, охотники засобирались в ночную засаду - картофельное поле от кабанов стеречь. Меня тоже на охоту с собой взяли, только из-за того, что сами дороги на то поле не знали. А то брать не хотели: пацан мол, обуза одна. По этой причине и моих советов не услышали. Советовал я им больше тёплой одежды с собой взять: в горах даже летом ночи холодные, с ледников по ущелью такой холодный ветер несёт, в фуфайке дуба даёшь. Взяли они меня с одним условием, чтобы я сидел на своём лабазе тихо и охотиться им не мешал. Узкая ложбинка, по которой мы шли вчетвером, я и трое охотников, заросла борщевиком. Тропа пересекла ручей, ложбинка расширилась, и мы вышли на край полянки, где пахло цветущим белым клевером. Дальше за поляной начиналась пашня, изрядно перепаханная дикими свиньями. Это место под пашню не случайно выбрали. Земля как пух, не даром  на ней крапива росла, которая где попало не растёт. Пришли мы вовремя, пока осмотрелись, по местам разошлись, темнеть начало. Я на свой лабаз залез, а остальные по краю поля рассредоточились. Подстелив верблюжье одеяло, я сел лицом к полю, положив ружьё на колени. Начал ждать под заливистую песню чёрного дрозда. Знали бы вы, как красиво поют певчие чёрные дрозды! Представьте: заливистые переливы иволги голосом соловья и посвистом малиновки - вот такова чудная по красоте песня дрозда, населяющего горы Тянь - Шаня. Время тянулось нескончаемо долго, похолодало, даже трескотня кузнечиков смолкла. Я фуфайку надел, в одеяло закутался, сижу - кайфую, свежесть ночи вдыхаю… Мои спутники, каждый на своём месте, в рубахах зябнут, к холодным осиновым стволам льнут, ночь проклинают. Кабаны - животные кочевые, кто знает, когда пожалуют. Может, ещё всю ночь ждать придется, а может - вообще не прейдут. Когда то  давно, мне бабушка рассказывала,  что кабаны огромными стаями в здешних краях человеку огромные убытки наносили, совершая набеги на пшеничные наделы семиреченских казаков. Особенно страдали от них казахские аулы. Нападали они не только на домашних животных, но даже на людей, которых не спасали их жилища - юрты из кошмы . Не брезговали кабаны даже собаками, разрывая их в клочья. Особенно страдали дети, которые не могли спастись бегством,  в отличие от взрослых. Казахи панически боялись диких свиней и не жалели своих баранов за каждого убитого вепря. Сами казахи в большей своей части не были охотниками: ведя кочевой образ жизни, они были скотоводами. Зато большая часть поселенцев и станичных казаков, охотились. Охотником был и мой прадед. Сам из донских казаков, прибыл в Семиречье южные рубежи России укреплять. Обосновалась семья прадеда в станице Софийской ныне город Талгар. В двадцати километрах от станицы строился и разрастался город Верный, сейчас этот город называется Алма - Ата… Пока я, сидя на лабазе, увлечённо предавался воспоминаниям, наступила полночь. Неровный диск луны, идущей на ущерб, утопал в медленно плывущих редких облаках. Было тихо. Ничто не предвещало появления кабанов. Было довольно сумрачно. Кустарник сливался в общую серую тень леса. Ружейной мушки не было видно. О прицельной стрельбе не могло быть и речи. В лесу, повторяясь всё ближе и ближе, послышался треск сухих сучьев. Мы поняли - кабаны уже на подходе. Доносилось тихое повизгивание молодняка и солидное хрюканье взрослых свиней. Они шли шумно, не таясь, как в собственный огород. На краю пашни они остановились, всматриваясь и вслушиваясь в открывшееся перед ними пространство. Их оказалось много. Две матки с поросятами, несколько подсвинков и огромный вепрь, вожак стаи. Он был от меня ближе всех. Кабана таких внушительных размеров я ещё никогда не встречал. Я боялся даже вздохнуть, что бы не вспугнуть зверя и заранее испортить всем охоту. Поэтому затаил дыхание и ждал развития событий. А кабанья стая затихла, смешиваясь с тенью ночи, и никак не хотела разбредаться по полю. Стрелять было опасно, потому что свиньи находились на одной линии огня - между мной и охотниками - и попасть в своего вероятность была велика. Пока я ждал, когда кабаны на поле выбредут, охотники открыли стрельбу. И полетели пули в мою сторону. Еле увернулся, рыбкой нырнув под лабаз, когда очередная пуля щёлкнула рядом по осиновому стволу, просвистев рикошетом около уха. Едва укрылся от пуль у осиновых корней, стрельба так же неожиданно прекратилась, как и началась. Когда я осторожно выглянул из своего укрытия, свиней уже как ветром сдуло. Только один вепрь в центре поля , полухрюкал - полурычал от злости. Вижу: один из охотников почему-то на дереве оказался, причём ружьё под деревом брошено. Ствол той осины,  на которой охотник сидел вообще веток не имела, как он туда взобрался - одному Богу известно. Второй охотник, судорожно пытался перезарядить ружьё, но от страха у него ничего не получалось, а, может, и вправду патрон заклинило. Но не повезло третьему из них: он оказался на пути раненого, озлобленного секача . Пуля кабану в рыло угодила, выбив ему оба смертоносных клыка. Он хоть и свирепел, но насмерть охотника забить не мог, зато тот страху натерпелся. Катал кабан охотника кровяным рылом, глубоко его тело в рыхлый перегной пашни вдавливая. Катает, катает, да подденет из под низа рылом, подбросив охотника (пардон, - добычу) в воздух. Пока тот летит, вопя благим матом, кабан его опять рылом ловит. И так, пока я не вмешался. А вмешался я не сразу, хоть и поторапливался. Пока ружьё перезарядил, заслав в патронник патрон с пулей Майера, пока раздумывал, куда прицеливаться, время шло. Если стрельнуть под лопатку, думал я, так зверь в агонии с пробитым сердцем некоторое время силу не потеряет. Да ещё у матёрого секача на груди и спине особая броня имеется, калкан называется, его не только клыки тигра не берут, но и пуля застревает. Решаю: стрелять в голову. Кабан не стоит на месте, того и гляди - в человека попаду, когда он его до самих своих ушей подкидывает. Изловчился я и стрельнул-таки кабану под лопатку. Пуля, пробив калкан, прямо в сердце вошла. Секач от боли изогнулся весь. Да так резво, как юла, в мою сторону развернулся. На меня ринулся, да сил не хватило. Так, в прыжке, рылом в рыхлую землю и воткнулся у моих ног. Пуля-то не простая  была, она, как и разрывная, при ударе цветком разворачивается, да вращаясь, на себя всё наматывает, что на пути попадается. Вот потому кабан и затих так быстро. Выходило, что я человеку жизнь спас, но о том тогда думать некогда было. А ему повезло: только синяки да ушибы, ни одного перелома. Только штаны замарал, когда кабан его по влажной земле катал. Когда он на ноги поднялся, стал кабана в отместку пинать, только кабану уже всё равно было. Когда все перевели дыхание и успокоились, пошли первого с дерева снимать. Сам-то он по голому стволу осины слезть не смог, пока мы жердей не нарубили и не соорудили что-то наподобие лестницы. Затем они тушу кабана освежевали, друг над другом подтрунивая. Мне это дело не доверили, сказали, мол, молод ещё. Я только мясо к пасеке перетаскивал, когда они перекуривали. Потом заторопились домой, даже чаю не попив, всё это мясо в машину загрузили, даже кусочка мне на свеженину не оставили - уехали. Нет, я, конечно, не настаивал, зная, что у матёрого хряка мясо жёсткое и вонючее. Я и сам их угощал шашлыками из горного барана, что недавно по случаю добыл. Несколько дней ранее, я за перевал к леднику ходил и случайно увидел, как снежный барс на архаров охотился. Когда табун этих животных по отвесной скале от барса уходил, один молодой неопытный архар в пропасть сорвался. Спустился я в пропасть. Много время прошло, пока место по положе искал для спуска, но архар ещё живой был, сильно разбился. Архар - хоть и в краснокнижное животное, пришлось пристрелить его, чтоб не мучился. Так я его и добыл. Мяса у меня много было, целая фляга в природном холодильнике, в роднике хранилась. В горах электричества нет, зато в ключевой воде, от которой аж зубы ломит, молоко неделями стоит, не прокисая. Одному в горах порой так скучно становится,  что каждому новому гостю радуешься. Сижу как-то, чай пью, слышу - кто-то свистит. По свисту узнаю соседа, парня с соседей пасеки. Он тоже помощником пчеловода работает, но он старше меня, армию отслужил. Мы подружились и часто друг к другу в гости ходили. Так и на этот раз услышал свист, обрадовался, выбегаю. Нет никого. «Что за чертовщина?» - думаю. Только в домик зашёл, снова свист. «Ну, - думаю, - мой друг собак боится, вот он из-за поворота дороги и свистит». Сходил и туда, нет никого. Возвращаюсь к домику, а на старой яблоне скворец сидит и свисту моего друга подражает. Я давно об этих способностях к подражанию знал, но застал он меня врасплох. С другом своим я так ни разу на охоту не сходил, потому, что у него после одного случая всё желание к охоте отпало. Дело было так. Пошел он  как-то на охоту, походил, ничего не добыв, и вернулся. Вот его егеря у сарая с ружьём и повязали.  Оказывается, они за ним с горы в бинокль наблюдали. Ружьё-то за колхозом числилось, тогда всем пчеловодам для охраны пасеки оружие полагалось. Спасибо колхозному юристу, отмазал, доказав, что на территории пасеки он имел право с ружьём ходить. А что по горам ходил, других свидетелей, кроме егерей, не было. Но это ещё не всё. Через какое-то время пошёл он с друзьями на охоту. Ещё стрельнуть не успели, смотрят, а на них егеря на конях облаву устроили. Как это дело узрели, дай Бог унести ноги, чтобы не попасться. Егеря сверху хребта заехали, отрезав путь в горы, и погнали всю компанию вниз по ущелью. Им бы надо, как все дикие звери делают: обойти егерей пешими тропами по склону и дальше - в горы. А они в низовья рванули: там на выходе из ущелья, милиция с дружинниками на браконьеров засаду устроила. Они всегда так делали и всегда успешно, человеческая глупость помогала. Повязали их всех, а у друга моего на этот раз большие неприятности были. Как говорится, надолго охоту на охоту отбили.
            Не прошло и недели с того памятного дня, когда на дикого кабана охотились, ко мне снова гости приехали. На этот раз, мои родственники: двоюродный брат с отцом, моим дядей. С братом мы были ровесниками, поэтому мне хотелось ему обо всём рассказать, всё показать, встретив, как полагается. Мясо для шашлыков в маринаде было уже готовым: пируй - не хочу! Как знал, что гости будут. Только, что перед их приездом фазана для лапши добыл, хотелось меню разнообразить. В общем, не жизнь, а малина. Мой дядя с ружьём по горам гулять любил. Всякий раз, как приедет на пасеку - сразу  в горы. Жил он в городе, работая на стройке прорабом. Я с ним виделся только вовремя его отпуска. Вечером пировали на славу, а утром дядя  отправился на охоту. Мы с братом остались на пасеке хозяйничать. На улице жара, в домике прохладно, сидим -  лясы точим, о том - о сём болтая. В этот момент ласточка в домик залетела. У ласточки в домике гнездо было, прямо над моей кроватью. Ещё по весне форточку забыли закрыть, вот она и отстроила гнездо. Сейчас уже второй выводок за лето выкармливает. Да того аккуратные эти ласточки, за всё лето на меня ни разу не нагадили… Прилетят пернатые родители, покормят птенцов, дождутся, пока птенец по этому делу сходит, возьмут в клюв белёсый комочек испражнений и вылетают обратно на улицу через форточку. Стал я брату про ласточек рассказывать, какие они умные птицы. Они даже птенцов конским волосом к гнезду привязывают. Когда я рассказал про это, брат не поверил, заспорил. «Чтобы завязать узел, абстрактное мышление развито должно быть», - рассуждал брат, вставляя в свою речь какие-то научные термины. Я давно знал, что уровень городского образования выше нашего, деревенского. Поэтому слушал молча, а брат продолжал: «Этого не может быть, ведь если даже получится у ласточки случайно узел завязать, эту полезную информацию нужно запомнить, а что бы её передать поколениям, нужно осмыслить и передать с помощью членораздельной речи. У птиц ничего такого нет». Поспорили на бутылку лимонада и полезли к гнезду птенцов рассматривать. Желторотые птенцы  при нашем приближении плотно прижались друг к другу. Я приподнял одного из птенцов, привязанного к гнезду за лапку простым куриным пёрышком, второй конец этого пёрышка был крепко закреплён глиной ещё при строительстве гнезда. Редко, но бывает, что птенец вываливается из гнезда, но остаётся висеть на привязи. Подлетевшая ласточка легко забрасывает его обратно в гнездо. Так мой брат проспорил мне  бутылку лимонада. Хоть и стоил тогда лимонад 35 копеек, а за ним надо идти в магазин в ближайший посёлок, это 20 - км туда, 20 - обратно. Наболтались мы вдоволь и часа в 4  собрались по горам походить. Лето к концу подходило, но жара невыносимая стояла, трава кое-где пожухла, а где и высохла совсем, шурша под ногами. Подойти к косулям на выстрел, не представлялось возможным. Пока по склону поднимались, два табунчика косуль спугнули. Идём дальше в горы по тропинке, а она буквально изрыта копытами косуль, да маралов и следы все свежие. Конец августа - время косульего гона, все елики (так иногда называют косуль) заняты свадебными играми, а потому часто бдительность теряют. Слышим: на самой гриве шорох послышался. Я брату шепотом поясняю, что елики там,  у дикой яблони, вокруг её ствола бегают, совершая свадебный ритуал . «Хочешь, - говорю ему, - фокус покажу?» Он кивнул. Тут же я начал громко топать, стучать по веткам, вспугнув косуль. Подошли мы к тому месту, где косули копытами чернозём взрыхлили, уселись под деревом. Я говорю брату, чтоб сидел тихо, а елики сейчас вернутся. Не прошло и пяти минут, совсем рядом шорох послышался: это косуля возвращалась, очень осторожно, почти крадучись, только лёгкий шорох говорил о её приближении. Захотелось мне её поторопить. Начал я травой шуршать, чтобы она подумала, что это другая косуля раньше её пришла, с её суженым уже забавляется. Я угадал психологию косули, вызвав чувство ревности,  и она, забыв об осторожности, буквально выскочила на полянку, а там мы сидели, её поджидая. От неожиданности, словно в шоке, она смотрела на нас, не убегая. Мы - не те, кого она хотела увидеть, вот и растерялась. Брат шепчет: «Стреляй!» Я в ответ головой кручу, что, мол, не буду. Взял комок сухой земли и запустил в косулю. От удара комка она вздрогнула, словно опомнившись, и убежала. Брат ко мне уже с упрёком: «Почему не стрелял?» Я объяснил, что если пользоваться этим недостатком животных, то можно всех самок в округе перебить, самцы на шорох никогда не выходят. Если её убить, значит, на следующий год, она двух косулят не родит В горах не одни мы охотимся, как правило, самочки чаще под выстрел попадают. Дичи будет меньше, и в горах станет неинтересно. Объясняя свою позицию по поводу бережного отношения к природе, веду брата дальше вверх по водораздельному хребту, вставшему  между двух ущелий. Справа от нас солнцепёчный склон, на котором почти нет деревьев, изредка можно увидеть только кусты барбариса, нависшие над скалистыми выступами, да заросли низкорослого шиповника, но, в основном, там открытые поляны. Слева от нас склон более пологий, с многочисленными ложками, поросшими осиновым лесом. Вдалеке, в осиновом лесу, я услышал ели уловимый шорох. Многолетняя жизнь  в горах научила меня даже по незначительному шороху, определять, какому виду животных он принадлежит. Я не сомневался, что там паслись косули. Я жестом приказал брату не двигаться, а сам стал обходить их с подветренной стороны. Начал подкрадываться, а он попытался идти следом, но получилось слишком шумно. Я был сердит. Косули его тоже услышали, затаились. Я долго ждал в неудобной позе, пока они снова начали пастись. Пока елики пасутся, они издают много шороха. Пока шумят, я крадусь, затихнут, прислушиваясь к подозрительным звукам, замираю и я. Прошло довольно много времени, пока я подкрался на расстояние ружейного выстрела. В просвет меж листвы и стволов осин, я видел пасущихся еликов. Выбрал молодого самца, отличавшегося от безрогих самок маленькими рожками, но стрелять мне мешали деревья. На какой-то момент в просвете меж ветвей показалась его голова. Наши взгляды встретились. Стрелять пришлось навскидку, и пуля ему попала в лоб.  Он совершил отчаянный прыжок, сделав сальто в воздухе. Когда я к нему подбежал, елик уже затихал, чтобы спустить кровь, одним движением перерезал ему горло. Остальных косуль как ветром сдуло. Ровно в середине лба зияло отверстие от пули. Подбежал запыхавшийся братишка, полный восторга. «Ну, ты крался, как индеец!» - распыляя похвалы, радовался брат. Как Чинганчгук: бах и в лоб! На выстрел из леса, вышел мой дядя и похвалил за меткий выстрел. Он был недалеко от сюда, когда услышал пальбу. Ходил по горам  и только еликов гонял, его так ни один табунчик  на верный выстрел не подпустил - слышимость в горах отменная. Откачка мёда закончилась, а собирать гнёзда у пчёл было рано, поэтому на пасеке особой работы не было. Мы каждый день ходили на рыбалку, а дядя всё так же без результата, еликов гонял. У него, кстати, лицензия на косулю была законная, чтоб добычу через кордон провезти. Дядя - человек пробивной, у него везде связи были. Если что достать надо было, то это - к нему. Рыбалка его мало интересовала. Удачной лишь охота на фазанов у него была. Зато мы рыбы приносили немало. Жарили, уху варили и даже вялили. Однажды я все-таки уговорил дядю с удочкой посидеть. Клёв, как всегда, был хорошим. Правда, осман - рыба горных рек - очень осторожен: тень заметит или топот услышит, под камень забьётся или ещё того хуже - уплывёт. Вода в горной речке холодна, как лёд, даже летом, чиста и прозрачна, как слеза. Рыбалка в горной реке тоже своеобразна: на быстрине рыба червя не берёт, а там, где вода, с переката падая, бурлит и бросаешь наживку, причём - без поплавка, чтоб грузило течением не сносило. Тянь -  Шанский осман - рыба некрупная, до 30 см в длину, без чешуи, но очень быстрая, даже водопады преодолевает. Так мы жили, некоторое время не в чём себе не отказывая. Ягода отошла, зато поздние сорта яблок начали поспевать. Но для медведя  самая сытая пора на убыль пошла, и начал он на пасеке пакостить, не боясь даже собак. Самый крайний ряд ульев, в аккурат, у самого обрыва располагался. Медведь подкрадывался незаметно и спихивал улей вниз с обрыва. Пока собаки учуют, он вниз с другой стороны спустится и там, у ручья, в темноте чавкает, игнорируя собачий лай сверху. И ничего с этим не поделаешь, в тёмную ночь его преследовать не пойдёшь. Ночью у медведя все преимущества. Про рыбалку пришлось забыть. Ночью медведя караулили, днём - отсыпались. Водится в горах Заилийского  Алатау, особый подвид бурого медведя , он так и называется: Тянь - Шанский бурый медведь. Он, конечно, уступает в размерах таёжному, но проворней и коварней любого  из своих сородичей. Близость человеческого жилья, (люди населяют горы везде), пасущиеся отары на джайлау (горные пастбища), пасеки и кордоны, постоянные встречи с человеком сделали медведя  любопытным и коварным. Именно любопытство научило медведя не бояться  и скрытно наблюдать за людьми, а склонность к подражательству - изучать их повадки. Тянь - Шанский медведь, пожалуй, единственный косолапый, способный запустить в человека палкой или бросить камень. Пусть не метко, но всё-таки более-менее прицельно. Ещё он может обрушивать камни сверху на зазевавшихся животных. Он всеяден, не брезгует свежим мясом и с запашком. Не отказывается он и от растительной пищи, а от мёда - тем более, но больше всего любит пчелиный расплод. Несмотря на не дюжинную силу и самоуверенность, чувствуя себя в лесу хозяином, он пуглив, панически боится резких звуков и неожиданных встреч с человеком. Трусоват настолько, что с испугу страдает спазмами живота. Убегая, оставляет на тропе испражнения из не переварных яблок. Медведь, что на пасеку захаживал, как мне показалось, вовсе ничего не боялся. Наоборот, с каждым днём становился наглее. Однажды этот медведь забрёл на кордон и за одну ночь задавил с десяток овец. Я раньше с новым лесником мало общался - не нравился он мне (вот рабочий лесхоза Нурасыл - другое дело - хороший общительный парень лет двадцати пяти). На кордоне, правда, перестали заниматься лесопосадками, а то, что было до него посажено, личная отара лесника вытоптала. Он был против пасек в горах и лесхозов вообще, считая, что горы должны быть национальным парком. Часто он повторял, что в горах должна юрта стоять и отара овец пастись, вот и вся экзотика. Урусов поприжал, даже гостей на пасеки через шлагбаум пропускал после долгих уговоров. Один раз даже было, что собрали гости соседнего пасечника яблочек да урюка, что и так под деревом пропадал, хотели домой гостинца привезти. Лесник же у шлагбаума обыск сделал и всё в дорожную пыль вытряхнул. При мне всё это было, я с ними напросился, чтобы до посёлка на машине подкинули. Знал я, где за шлагбаумом такие же яблоки да урюк рос. Попутно мы туда заехали, и гости снова затарились, но неприятный осадок всё же остался. Одно я до сих пор не пойму: ведь всё равно пропадают фрукты, почему людям нельзя брать? Однако, на этот раз сам лесник за помощью пришёл. С просьбой, чтобы мы его баранов от медведя избавили. Знал он, что есть у меня дядя по материнской линии, и что он охотник знатный, и что егерем в заповеднике работает, тот, который ружьё мне подарил. И поехал я к нему на медвежью охоту звать…               
                (продолжение следует.)
.
,                4 часть (.)

     Дядя охотно согласился в медвежьей охоте поучаствовать. Оформил какие то бумаги на отстрел зверя и засобирался со мной в горы. Он приходился родным братом моей матушке,  был интересным человеком. Жаль погиб в свои 36 лет совсем молодым. А тогда казалось, жизнь только начинается. Растил сынишку один, его бывшая жена всё больше по тюрьмам, а потом вообще сгинула. В тот год моему двоюродному братишки лет 8 исполнилось, Конечно он жил больше у бабушки, но на этот раз пришлось дяди взять его с собой. Дядю серьёзным человеком не назовёшь, балагур и кутила, да к тому же картёжный шулер, охотник он конечно хороший. А какой он был выдумщик и рассказчик.
На ходу мог смешную историю сочинить, животы от смеха надорвёшь. Любили мы слушать его байки, которые казалось никогда не переслушаешь. Среднего роста, худощав, но силища в руках была не превзойдённая. Бывало в карты у незнакомой компании выиграет, те за ножи. Он за лезвия ножей голыми руками ухватится и просто вырвет, как бы те крепко их не сжимали за рукоятки. А у самого на ладонях только мелкие порезы останутся. Чужих женщин наверно тоже любил. Его по этому делу хотели с Талгарского моста сбросить. Как то сумел выкрутится, дядя после этого мне хороший нож подарил, сказал - отобрать пришлось, что б не поранились. Кроме охоты , ещё у него была одна страсть. Любил он воровать породистых собак. Чем злей пёс, чем больше его размеры, тем вероятней, что дядя им заинтересуется. Сколько у меня на пасеке воспитанных собак перебывало, со счёту сбился. На пасеку приехали, первым делом собак привязали и медвежьих капканов вокруг дюжину насторожили. Вечером решили  сходить на косулю поохотится, уж пару дней как на консервы перешли. Недалеко от пасеки звериный переход был из ущелья в ущелье. Если на тропе устроить засаду, вероятность удачной охоты велика. Иногда неделю ждать приходится, то зверь почует, что то не ладное не подойдет, то темно, прицелится нельзя. В общем кому как повезёт. До места по дороге целый крюк, мы срезали расстояние и прямой тропой вышли на дорогу, что на соседний кордон вела. Она на крутом склоне хребта бульдозером виде террасы проложена была. Едва мы вышли на эту дорогу, с вершины хребта шорох послышался, потом треск сучьев. Затем донеслось до нас как елик рога о кусты ивовые чешет. Сразу все поняли, рогач по гриве хребта ходит. Значит молодой самец, коль гаремом ещё не обзавёлся. Было очевидно с подхода его не взять, услышит приближающийся шорох обязательно уйдёт. Значит надо гоном попробовать. Раз он с вершины зашёл и уходить будет в случае опасности по своему проверенному следу. На охоту мы всем скопом отправились. Я, двое моих двоюродных брата, правда у них ружей не было из взрослых оба мои дядьки. Распланировали так; - меня как самого быстрого загонять елика послали. Братья на дороге ждать остались, взрослые со стороны вершины на номера пошли. Правило охоты гоном таково; - Мне надо выждать пока они на место дойдут. Примерно рассчитав время, я тоже стал подниматься с другой стороны  хребта. Судя по продолжавшемуся треску и шороху, рогач даже не таился и всё ещё был там. Солнце уже за горизонт спряталось, поэтому когда я с дороги в молодой и очень густой осинник свернул, стало как то сумрачно. Почти сразу  как то не по себе стало, вроде предчувствия. Вдруг слышу с право ко мне подозрительный шорох стал приближаться, видно предчувствие не обмануло. Последний раз я такое чувство на подобие страха не известности пережил в прошлом году когда за мной рысь по пятам кралась. Я тогда тоже не знал кто меня выслеживает, хотя отчётливо слышал позади себя крадущие шаги. Так и на этот раз стало жутковато, остановился оглядываюсь, а шорох уже с другой стороны. Своеобразный шорох ших - ших не могу определить какому зверю он принадлежит. Знаю точно такую поступь не приходилось слышать. В голове мелькнула мысль - а что если это снежный человек. От этой мысли ещё страшней стало. Чувствую со спины чей то пристальный взгляд, озираюсь нет никого. Стал перезаряжать ружьё, смотрю оно не заряжено. Этому меня отец научил, пока до места охоты не дойдешь ружья не заряжать. Видно я в папахах, а то может от страха забыл его зарядить. В общем не важно, заслал я в патронник, патрон с пулей. Сам затаился прижавшись спиной к стволу старой осины. Шорох всё так же ших - ших, обошел меня и спереди тоже затаился. Шаги осторожные, лёгкие были, но меня не обманешь, крупному зверю принадлежат. Понял я это, когда в просвете меж густой травы, чья то огромная тень мелькнула. Что за зверь думаю, а может и не зверь вовсе… Дальше в лес идти уже не хотелось, да и елик ждать не стал, кем то вспугнутый ушёл потихоньку. Я краем уха уловил звуки его ухода и вернулся на дорогу. На открытой местности сумерки, словно отступили. Вдоль дороги трава за лето выросла до двух метров - особенность здешнего климата. В общем если человек в полный рост встанет его всё равно не видно. По шороху понятно кто то на поляну вышел стоит в траве на меня смотрит. Слышу как по траве полоснуло, будто кто рукой взмахнул. Тут же комок сухой земли прилетел, ударился о склонившийся к дороги лист репейника и рассыпался у моих ног. Я не жив не мёртв от страха, а то может и правда снежный человек? Как потом оказалось, это медведь шалил. Мой дядя охотник, повидал всякого на свете, он знал о этой способности медведя.
Медведь хитрый, не стал со взрослыми связываться, тоже кинул в них, земляным комом и пошел меня пугать. Он же и косулю спугнул. Когда я вернулся к исходному месту все в сборе были. Оба мои дядьки вернулись сразу как с медведем повстречались, благо далеко не ушли это я в неведенье ещё пытался гоном идти. Через некоторое время слышим на водоразделе снова треск послышался. Это тот самый рогач - елик вернулся. Рога почесал, протрещал ветками и затих. Ночью в горах слышимость хорошая, к тому же уже стемнело. Потому и слышно было как медведь к елику направился. Потом стихло всё. Дядя , что охотник, шепчет - это он затих потому, что крадётся, сейчас нападёт. Через несколько минут мы услышали как дико заорал елик. В начале нам показалось - конец парнокопытному. Но нет, на бегу словно гавкая, орал рогач удаляясь и уводил за собой медведя. Информацию о том, опять же звуки леса до нас донесли. Прошло около часа с тех пор как елик бегством спася, слышим медведь к нам по склону спускается. Потом затих где то рядом и вновь земляной ком кинул, он в осину угодил под которой мы устроились. Ударился ком о ствол, рассыпался, а крошка на нас полетела. Взрослые меж собой стали переговариваться, мол нельзя всем в одном месте сидеть. Медведь выскочит, всех разом накроет. Дядя тот что по материнской линии, он к стати сказать ружьё мне подарил, встал с места и передислоцировался на другую сторону дороги. А медведь оказывается изменения в наших боевых порядках не заметил. Сильно был увлечён техникой подкрадывания. В чём собственно преуспел. Мы даже шороха не услышали, в .последний момент только дыханье уловили, да своеобразный медвежий запах. И он выскочил, но не на нас. Проскочив мимо примерно в метре, ринулся через дорогу, а там мой дядя с ружьём сидит. Столкнулись что ни на есть нос к носу. А стрелять нельзя, медведь между нами оказался. Рванул тогда косолапый вдоль дороги. Я его даже толком не рассмотрел. Мелькнул только сквозь пыль в вспышке  выстрела. Эта вспышка меня и ослепила. Была ночь тёмная стала ещё темней. Медведь свернул с дороги и тут рядом где то затаился. Первым делом фонариком осветили след, посмотреть есть ли кровь, крови не было. Значит пули не задели. Это хорошо, иначе как себя повёл бы раненый зверь не известно. Когда мы результаты отражения атаки выясняли, тогда только заметили, что мой восьмилетний братишка отполз от осины где мы сидели и уснул крепким сном, даже выстрелы его не разбудили. А отпечаток передней медвежьей лапы, прямо около его спящего обнаружили. Нам конечно ночью в прятки с медведем играть не хотелось. Разбудили ребёнка и домой заспешили. Прямой тропой идти не рискнули. Тропа узкая, а трава высокая, для медведя самое раздолье. Пошли по дороге. Пусть кружным путём, зато надёжней. Медведь от пас не отстал, сопровождал до самой пасеки. Обойдёт нас выше по склону, заляжет. Затаится. Мы фонариком посветим в то место где затаился, со всеми предосторожностями пройдём. Пропустит нас и снова повторит свой маневр. Хорошо, что у пасеки собаки за лаяли, он и отстал, но на этом история с медведем не закончилась.
                Продолжение следует.



      Несколько дней медведь никак не давал о себе знать. Мы его караулили у пчелиных ульев, а он не приходил. Однажды тихим раним утром, когда мы уж чай собрались пить после ночного дозора, прискакал на взмыленном коне наш сосед, лесник. Взъерошенный весь, возбуждённый. Ничего толком на сбивчивом русском объяснить не может. Мы конечно соблюдая, всем известное казахское гостеприимство, гостя за стол усадили чаю с мёдом попить. У нас как раз к этому случаю ещё кумыс остался. Намедни я на коне ездил на джейлау, на высокогорное пастбище к чабанам, мед на барашка поменял, заодно и кумыса привёз. За лето я несколько левых роёв поймал которые неизвестно откуда прилетели. Теперь у меня своя маленькая пасека получилась. Выпел гость кумыса, а дядьки ему ещё подливают. Холодный кумыс, приятный. Только что из холодильника, зубы ломит. А холодильник помните в логу, в роднике находится, в том роднике самая холодная водя в округе. Давно все соседи завидуют. Напился лесник кумыса успокоился, подобрел даже. В этом чудном напитке из конского молока градусов не много, а в голову ударяет. И поведал он нам такую историю: - Медведь опять на кордон приходил. Мало того, что он нетели ударом лапы хребёт перебил, он ещё в загон забрался, дюжену овец замял. В загоне среди овец паника началась, вот он и задавил некоторых своим весом. А иного барашка схватит когтями за бок и шкуру долой. Обычно баран стоит ещё живой без шкуры, зябнет трясется весь. Видел я как волчья стая молодняк обучает. Сдирают с овцы шкуру ленту за лентой, пока он голый не станет, пытается убежать да взрослые волки рядом на подстраховке. Шерсть у барана густая крепкая, а шкура не прочная вот и рвётся. У косули всё наоборот. Схватит волк её за шерсть, только клок в зубах, а косули уже и нету, убежала. Леснику собственных барашков жалко, чуть не прослезился. Просит убейте медведя – двух самых лучших баранов дам, сами выберете. У взрослых бутылочка в заначке была, в общем на трёх барашках сошлись. Кумыс без водки, сами знаете как и пиво деньги на ветер. Когда лесник уезжал он в седле ели держался. А мы проводив его, стали думать как того медведя изловить. На простую приманку, он не купится, ждать когда сам в капкан залезет, не реально. Пищи для зверья много, везде яблоки спелые валяются и чего это медведь озорничать стал? Может кто ранил его, вот он на людей и осерчал. Я тоже на общем совете свои соображения высказал. Давайте – говорю соты с мёдом по тропам разложим, там где вероятней всего медведь ходит. Я так барсуков ловил в капканы. Бывало положу маленький кусочек сотов на барсучью тропу и гвоздь рядом ржавый оставлю, что б зверёк к запаху метала привыкал и металл в его мозгу с вкусным мёдом ассоциировался подавляя инстинкт. Через несколько дней, капкан насторожу, даже не пытаясь избавится от запаха, только замаскирую слегка, да кусочки сотов положу. На сладкую приманку даже куница ведётся. Барсук зверёк интеллигентный. Везде любит порядок, ходит только по своим тропам. Есть у него персональный туалет в определённом месте подальше от норы. Ценится барсук  своим целебным жиром. Как то меня мыши одолели, я их тоже на приманку ловил, на тыквенные семечки. Насыплю в старое ведро немного семечек, день два прикармливаю, а потом воды налью, что б дно скрыло и мышь выпрыгнуть не смогла. Было, со всей округи за раз сорок штук ловил. Но медведя нужно под выстрел подвести. Нарезали мы сотов со старых рамок , мёдом для запаха обмазали и раскидали по тропам что к пасеки вели. Время для этого дела под вечер выбрали, ведь без взяточье началось, пчёлы и осы рыскают, а цветов почти нет. Если рано разложить соты пчёлы вперёд медведя всё соберут. Как стемнело, расселись мы на крыше омшайника. Во фронтоне несколько досок вынули, обзор стал хороший, вся пасека как на ладони и все подходы просматриваются. Хорошо что я ещё в середине лета весь бурьян вокруг выкосил. Ждать пришлось не долго. Сначала еле уловимый шелест послышался, потом сам мишка показался. На краю поляны встал во весь гигантский рост, посмотрел по сторонам, понюхал воздух, ни чего подозрительного не унюхал. Мы по случаю охоты всех собак на соседнюю пасеку увели, что б медведя не спугнули. Опустился косолапый на четвереньки, в вразвалочку к ульям направился. Как раз мимо омшайника. Совсем рядом, только вот ночь тёмная хоть глаз коли. Целится было трудно. Мы дали дружный залп, выстрелив по медведю почти одновременно. Видели как медведь рухнул, потом вновь поднялся, и тяжело к зарослям побежал. Значит мы его ранили. Легко или тяжело мы ещё тогда не знали. Раненого зверя ночью преследовать опасно, вдруг засаду устроит на преследователей. Вот решили дождаться рассвета. Утро вечера - как говорится – мудренее. Уснуть так и не могли, велико было возбужденье. Как только рассвело, пустились мы по кровавому следу. Сначала крови было много, попадались частые лежанки, что свидетельствовало о тяжести ранения. После каждой такой лежанки кровотечение уменьшалось. Видимо он зализывал рану, а мелкие её капельки на траве съедала роса. Дальше шли просто по следу рискуя его потерять, шли медленно разглядывая следы, не забывая о осторожности. Медведь в любой момент мог напасть из засады. Заросли и кустарник мы обходили из предосторожности. С тяжёлой раной, ни кем не преследуемый зверь не мог далеко уйти, на что мы все в тайне надеялись. Еле заметный след повёл к скалам. Поднявшись на один из каменных выступов, обнаружили свежую медвежью лежанку. От сюда он наблюдал за нами пока мы поднимались по склону. Подъём становился всё круче и круче. Перед очередным каменным выступом склон стал почти отвесным. Приходилось даже карабкаться на четвереньках. Вдруг с верху послышался грохот падающих камней. Мимо пронёсся огромный валун, который вызвал небольшой камнепад. Сколько бы мы не делали попыток вскарабкаться на верх , всякий раз медведь обрушивал на нас новую лавину камней. Он надёжно забаррикадировался. С двух сторон нависали скалы, а узкий проход хорошо  просматривался  с верху. Поэтому как только мы оказывались в том проходе. Косолапый это видел и обрушивал очередной камень. При этом слегка высовывался и предостерегающе рявкал. Мой дядя тот что охотник пожалел, о карабине оставленным дома. О прямом штурме пришлось забыть и ждать тоже нельзя. Нагрянут сумерки, уйдёт зверь и следа на каменистой почве не найдёшь. Знал я одну лазейку на той стороне этого горного хребта, а это крюк километров шесть по пересечённой местности. Противоположный склон ещё круче, без альпинистских снастей не взять. Есть там  проход, настоль узкий, что только ребёнок протисниться. Раз там взрослому всё равно не пройти, послали меня одного. Сами остались по очереди отвлекающий маневр делать. Что бы мне дать возможность взойти к медведю с тыла. Я легко преодолел многокилометровый крюк, затем подъём, словно второе дыхание открылось. Я быстро бегал, в школе на соревнованиях всегда призовые места брал. Протиснулся кое как через узкую каменную щель, а дальше по крутой шершавой гранитной глыбе, на четвереньках. Залез таким образом до верха. Из за скалы выглядывать не стал, решил отдышатся,  вдруг сразу стрелять придется, а прицелится не смогу. Наконец отдышался, взял ружьё на изготовку и осторожно выглянул. Совсем рядом увидел медведя сбрасывающего вниз камень. Весь левый бок его измазан кровью, кровь пропитав шерсть запеклась и засохла образуя грубый панцирь. Он тяжело дышал, от потери крови ему не хватало воздуха и был очень слаб. Уже не пытался поднимать камни, подкатывая их к краю обрыва. Некоторые камни были не совсем круглой формы и ни как не хотели катится. Тогда он такой валун подгребал к своему животу и придерживая лапами, нёс. Прицелился в голову прямо под ухо. Медведь был так занят, что не обращал на меня внимания. Я не спешил, ждал когда он повернётся ко мне боком пронося мимо камень. Прогремел выстрел отозвавшись не однократным эхом, отраженным от скал. Зверь тихо налёг на камень что нёс, потянувшись в недолгой агонии. Видимо  силы и так оставляли его. Я видел, что попал точно куда и метил, но к медведю подходить не торопился помня наставленья взрослых. Перезарядил ружьё и стал ждать. На скалу вбежали запыхавшиеся родственники, видимо за меня переживали. Но увидев что медведь мёртв, успокоились.
         Так закончилась эта история с медведем, а сколько ещё разных приключений было – не счесть. Лесник как обещал дал три самых лучших барана. Шкуру медведя дядя повёз для отчёта за командировку. Второй дядя охотой остался доволен как и мой двоюродный брат. В довесок к впечатлениям, повезли домой барашка и много, много медвежьего жира. Младший братишка ничего не помнит, потому что всё проспал. Медведь оказался свирепым по вине человека. Кто то ещё зимой прострелил ему ногу и он стал шатуном, но зиму пережил. Голод его заставил нападать на домашних животных. Рана на ноге зажила, а привычка есть свежее мясо осталась. В туше медведя мы нашли четыре пули, так что ни кто из нас не промазал. Он оставался так долго на ногах благодаря толстому слою жира, который взял на себя всю силу и мощь летящего свинца.
      Вот и закончилось лето. Я спустился с гор, что бы продолжить учёбу в школе.
Вы конечно спросите – бывал ли я ещё на той пасеке. Конечно бывал, но это другие истории.

Виталий Ударцев, Турачак