экзистенциальный опыт у каждого свой

Сперва я не осознавал, что вошел не в ту дверь, настолько был уверен в себе. Теперь же понимаю, что вероятность избежать ошибки была ничтожна. Все сложилось так, как сложилось. Тогда во мне было развито чутье, вещи казались ближе и понятней - порой они сами показывали свою суть, а от меня требовалось просто лупить по сторонам глаза, влажные от наивности. Мир был молодой монашкой, которая приподнимает полы рясы до щиколоток, утверждая: все, что выше принадлежит Богу, а потом убегает, беззаботно хохоча. А ты (что еще остается?) рад этому, не допирая мозгами из сахарной ваты, что когда-нибудь может налететь ветер и задрать весь подол.
В тот раз, по привычке, я ощущал себя частью вселенной. Шел позади своих чувств, которые крепко сжимали мои руки и уверенно переставляли ноги. По сторонам вырастали дома, а впереди расстилалась дорога. После того, как я заметил, что почва образуется под самой ногой, лишь в том месте, куда совершается шаг, мои передвижения стали не так уверенны. Но в те времена ногами не нужно было ходить, глазами не нужно было смотреть. Их следовало просто иногда промачивать обманом, либо обходиться другими рецепторами.
Вышло так, что те, другие, привели меня к самому большому зданию, протащили через дверную вертушку, водрузили на пятый этаж и оставили в длинном коридоре перед пропастью выбора. Выбора двери - одной из сотни. Во мне впервые зародилось сомнение, за ним неуверенность и в спешке, наугад была выбрана не та дверь.
В этот миг я впервые ощутил ее присутствие.
Сперва казалось, что мрак комнаты всепоглащающ, я даже потерял равновесие от его тотальности. Зажмурившись на семь секунд, я начал различать предметы: старинную мебель, книги, картины; все больше и больше, очень много для такого маленького помещения. Они все постепенно открылись мне — вроде как и раньше, констатировали свое существование, через отверстия зрачков следовали прямиком в сознание. Однако, чем дольше я стоял на пороге этого пространства, тем меньше понимал смысл, значение вещей его заполнявших.
Мне не давало покоя чувство кого-то рядом. Кого-то, чей кислый запах бьет в ноздри. Чье дыхание настолько тяжело, что может проломить череп. Чьи тонкие пальцы обтянуты полупрозрачной кожей. Всякий раз меняюсь в лице, как думаю об этих пальцах.
Словно в холодную воду, медленно, я продолжал свое проникновение вглубь этих аппартаментов, стараясь не задеть ни одной антикварной штуковины наставленной здесь как попало.
«Не бойся» - раздалось около уха. - «Проходи, я жду тебя»
Она говорила - шипела почти змеиным голосом, ее слова, обезвоженные старостью, царапали перепонки. Казалось, я ощущал на лице звуки, которые она издавала, шурша своим языком. Я запаниковал.
«Кто здесь? Кажется, я ошибся дверью» - мой голос дрожал.
Она выскочила из-за ширмы голая и древняя, как та зловонная пустыня, которая ее породила.
«Ты кто, черт возьми, такой?Какого хера тут делаешь?» - она кричала, а я в оцепенении смотрел, как дряблая кожа на ее лице трясется от негодования и всем сердцем боялся опустить глаза чуть ниже. «Я ждала другого! Катись отсюда, маленький мудак!»
Она замахнулась невесть откуда взявшейся палкой и саданула мне прямо по уху. Держась за пораженное место рукой, я медленно попятился назад.
«Хватит пялиться на мои титьки!»
«Меня блевать тянет от их вида! Прикройся, манда!» - стиль нашего общения был задан, я бы уже не смог ответить иначе. Скорчив гримасу страшного отвращения, я продолжил отступать спиной; пока не уперся в стену — на ней наростом торчал выключатель. Я задел его — по комнате разлилось ослепительное электричество. И все исчезло.
Обнаженная старуха, ее клюка, стена с выключателем и все остальные стены. И мебели след простыл. Остался белоснежный потолок, увешанный десятком тысяч люминисцентных ламп. А я стоял без движений, стараясь как можно реже задействовать легкие. Постоял так немного, развернулся на сто восемдесят градусов и пошел в том направлении, где, как мне казалось, должен находиться выход. Его там не было, дверь оказалась в каком-то другом месте.
Уже в длинном коридоре, а потом в лифте, спустившем меня с пятого этажа, и окончательно меж лопастей крутящейся двери я понял, что все на свете — неразрешимый вопрос. А выйдя на улицу, я, должно быть, впервые в жизни пожалел свое тело, вынужденное корчиться в муках под воздействием атмосферного давления.