Белка

                Посвящается Л.В. Тарасовой
    
     Каждый год, в начале лета, я уезжал в экспедицию, или, как говорят геологи, - в поле.  Последние дни перед отъездом всегда  были похожи на кошмарный сон и больше напоминали бег с препятствиями, которые подстерегали на каждом шагу.  И только сев в самолет, я расслаблялся. Будто сбросив с себя часть нелёгкого груза,  оставшегося  уже там - далеко-далеко, погружался в полудрёмное состояние. 

 На этот раз всё было как всегда, только мой путь лежал не на Север, а на запад. В салоне самолёта тихо играла музыка, лёгкий поток воздуха струился по лицу, а внизу проплывали белые облака, заснеженные горные вершины, извилистые реки. Устроившись поудобней и  мысленно обогнав самолёт, я ходил по большим кабинетам, бродил по улицам  знакомого города, встречался со своими  родственниками и друзьями. Было приятно  представлять, что тебе везде рады. 

Неожиданно моё внимание привлекла серая собака, лежавшая   под соседним сиденьем. Вздрагивая всем телом, она  тёрлась об ноги бородатого мужчины в светлом ворсистом свитере, тянула голову вверх. Видно, мой заинтересованный взгляд не  ускользнул от внимания хозяина собаки. 

– Что нравится? - услышал я глухой голос. – Это Нера, моя лайка.
Мужчина так пристально смотрел, что я, не выдержав, опустил глаза. Из-за окладистой слегка растрёпанной бороды он показался мне похожим на   крепкого купца, сошедшего с  картины художника начала прошлого века.
          
– Первый раз мы летим в самолёте, –  переведя с меня взгляд на свою собаку,  сказал он. –  Боится, не привыкшая  к такой обстановке: ей бы лучше бегать по тайге, а не болтаться в поднебесье. А вообще, Нера очень шустрая собачка: зайцев гоняет, уток притаскивала, пока те не встали на крыло. Нынче вот на соболя пошла, зимой мы добыли немного. А теперь…

Не договорив, он ласково погладил собаку. Она потянулась за его рукой, из-под сиденья показалась симпатичная серая мордашка с чёрным носом и торчащими ушками. Живые умные глаза преданно глядели на своего хозяина.

– Хороша,  ничего не скажешь! – и я слегка приподнимаясь, обратился к собаке. –  Теперь терпи, дорогая, терпи, назад дороги нет.

Протяжный вздох невольно вырвался из моей груди. На мгновенье я забылся, передо мной как наяву была совсем другая собака. Справившись с собой, я полез за носовым платком и, выдержав паузу, сказал: 

– Знаете, ваша Нера мне напомнила одну лайку, с которой  связана очень трогательная история. Давно это было, но она до сих пор стоит перед моими глазами.

Мужчина оттянул горловину свитера, поправил воротничок белой рубашки и, заёрзав в кресле, стал  приглаживать бороду. Он попросил меня рассказать, а я, думая о своём,  молчал. Чтобы поддержать  начатый разговор, мой собеседник заговорил о погоде, об изменении климата на планете, а потом, будто оправдываясь, произнёс:   

– А я вот, знаете, еду к  брату. Уехал мой брательник со своей семьёй в Подмосковье, теперь вот скучает по нашим местам, лайку захотел.

Полёт был долгим. Я сел  рядом с Виктором (так представился собеседник),  снял пиджак  и  неторопливо стал рассказывать.
В  аэропорту северного поселка, откуда до площади предстоящей работы  нужно было лететь вертолётом,  мне не повезло: на единственный борт  образовалась  целая очередь. Лето – время экспедиций и отпусков, поэтому  таких, как я, здесь было больше чем достаточно.

С утра я отмечался у диспетчера отдела перевозок и, купив  газеты и чего-нибудь вкусного,  медленно брёл к своей палатке, стоявшей  на краю аэродромовского посёлка. Здесь, с надеждой во взгляде, меня  встречали Санька и Игорь, рабочие нашего малочисленного полевого отряда.  По выражению моего лица они уже знали, что долгожданная команда к сбору 

опять не последует, и, значит, снова нужно будет ждать. Так повторялось изо  дня в день, и никто не мог нам помочь. Поэтому оставалось рассчитывать только на счастливый случай, а  он, как нарочно, обходил меня стороной: даже если подворачивался вертолёт и можно было бы лететь, его забирали на какое-нибудь срочное задание.

А рядом с нами, как в любом аэропорту, шла своя жизнь – с очередными приливами и отливами. Объявляли посадку на очередной рейс, и примелькавшиеся пассажиры уходили в заветную дверь, над которой зовущим огоньком светилось: «Идет посадка на рейс...» Аэропорт разгружался, и, как бывает в природе после пронёсшегося урагана, наступал покой, а потом повторялось всё снова. Когда долгожданная цель была близка, неожиданно испортилась погода, устроив всем  короткую передышку.

Целыми днями под шум дождя  я слушал  житейские рассказы своих ребят. После армии они захотели посмотреть Север, но не рассчитали: закончились деньги, и пришлось срочно искать любую работу. Так Игорь и Санька оказались у меня в отряде.

Санька был высок и худощав, как жердь. Новенькая штормовка сидела на нём, как  парадный мундир на военном. Даже резиновые болотники с высокими голенищами и те смотрелись на Саньке не хуже офицерских хромочей. Любое дело,  за которое  бы он  ни брался, обретало законченность, а делал он всё, что попадало ему на  глаза. Своими сноровистыми и расчётливыми движениями  Санька  напоминал иногда мне хищного зверя. Были у него и недостатки, которые меня настораживали. При разговоре Санькины горящие глаза часто ни с то ни с сего гасли, выдавая в нём  последнего скептика. Водился за ним ещё один «грешок»: любил Санька вспоминать свои любовные похождения, а было их, судя по его рассказам, немало.

Полной противоположностью Саньке был Игорь – невысокий темноволосый парень с аккуратно подстриженными чёрными усами. За его  нерасторопностью и некоторой  флегматичностью угадывались обстоятельность и аккуратность. Говорил Игорь мало и в основном только по делу. Однако жизнь вносила свои коррективы, и за короткое время я стал замечать  много нового в его характере. 

Армия  оставила такой неизгладимый след в жизни моих парней, что они часами вспоминали радостные и печальные моменты,  проведённые на службе. Иногда из-за вспыльчивого Саньки  их разговоры переходили в открытую перепалку, и тогда мне приходилось выступать в роли третейского судьи. Санька всегда со мной соглашался, а потом, будто закрывая всем рот, начинал травить анекдоты, которых знал бесчисленное множество, и рассказывал их при каждом удобном случае. В такие минуты парень преображался, его голос крепчал и звенел, как натянутая струна.

Однажды после очередного Санькиного  анекдота на душе у меня стало тоскливо, накатила какая-то необъяснимая грусть.  От мыслей о доме, о жене и маленьких детях тугой комок подступил к горлу, я почувствовал, как учащённо заколотилось моё сердце. Вскоре дождь поутих, в палатке стало светлей, но возникшая  тоска не проходила.

– Ребята, а не взять ли нам с собой собаку? – неожиданно для себя спросил я парней. - Всё живой душой будет больше, это же здорово. - Увидев их удивлённые лица, я, будто споткнулся на полуслове, на секунду замолчал, но тут же поспешил продолжить: – собака как человек да и сторож нам не помешает: мало ли чего в тайге случается. 

Наступила полная тишина, стало слышно, как с завыванием гудит печка и  стучат редкие капли дождя по железной разделке на крыше палатки. Санька, подперев голову руками, уставился на брезентовый пол, а Игорь, лёжа на спальнике, щёлкал пальцами. Глядя на парней, можно было подумать, что они сейчас где-то далеко отсюда. И только я  собрался

повторить, как от налетевшего порыва ветра палатка затрепетала, закачалась, готовая в любое мгновенье оторваться от земли. На пол полетели бумаги, конверт с чьим-то недописанным письмом, а из печки повалили густые клубы дыма. В горле у меня запершило, слёзы побежали  из глаз. Мы выскочили под дождь.

– А где собака-то? Я пока её не вижу, – придя в себя  после встряски, спросил ухмыляющийся Санька. –  Её надо вначале найти, а потом говорить. Я вообще-то здесь нормальных собак не встречал, всё какие-то доходяги, на которых даже смотреть тошно. 

«Может, он и прав, - подумал я про себя, - приличных собак я тоже тут не видел. Надо было говорить конкретно. Сам виноват...»

Санька ещё долго ворчал, отбиваясь от нас обоих, а после неожиданно пошёл на попятную.

– Ладно, фиг с ней. Если найдешь, то бери! – решительно произнёс Санька. -  Жратвы не хватит – съедим твою собаку. С голодухи, знаешь, она сойдет за баранину. –  Парень ехидно улыбнулся, на его лице появилась гримаса.

«Ну, наконец-то, сообща убедили», - невольно промелькнуло в моей голове. На душе заметно полегчало.   

– Я, как в анекдоте про одну приличную хозяйку, накормлю вас собачьими отбивными, - продолжал парень, - она, знаете,  выдала их гостям за парное мясо. Ах, какие они были вкусные! – раскачиваясь из стороны в сторону, хихикал Санька. Вспомнил он и про мой карабин и про свою сеть, которую взял для крупной рыбы.

В одной ограде я увидел  тоненькую, как тростинка, белую лайку. На красивой рыжеватой головке торчком стояли аккуратные ушки,  хвост закручивался калачиком. Собака, почувствовав интерес к своей персоне, прошлась передо мной, как манекенщица на подиуме. 

Скорее всего, для приличия, а может быть, желая  показать себя во всей собачьей красе, она беззлобно залаяла. В этом звонком лае можно было услышать  нотки  гордости за себя  и превосходства надо мной.

«Я хороша, я хороша! Это моя ограда, моя-я, мо-я!» – слышалось из-за зелёного забора.

Уловив мой доброжелательный тон, собака замолчала в полном недоумении. 

«Мужик какой-то странный, чего ему от меня надо? – говорило её необычное  поведение. – Он не наш, нет, не наш: поселковые так на меня не глазеют, а мальчишки вообще  норовят меня подразнить. Как они мне все надоели! А вот этот совсем другой».

Хозяином лайки оказался невысокий жилистый мужичок с небритым отёкшим лицом и маленькими колючими глазами. На нём надет был прямо на голое тело потёртый серый пиджак в большую клетку.  От мужчины пахло дешёвым одеколоном,  забивавшим  кислый запах дома, какой стоит в непроветриваемых избах. Узнав о предмете моего интереса, хозяин  изменился в лице.

– Да ты что, земеля!  Чего ради я  отдам  свою собаку? Я не для тебя  её кормил. Нет, разговора у нас с тобой не получится.

 Во время короткого монолога с его лица не сходила  ехидная  улыбка, говорившая мне о многом. Мы познакомились, и я узнал, что эту лайку Николаю отдал  пассажир, летевший с Севера транзитом. Заниматься с ней было некогда, поэтому собака целыми охраняла «усадьбу», как он назвал свой дом.

– Твою собаку мне  бы  только на лето, я осенью верну, – стал я уговаривать Николая.  – Я тебе оставлю залог, проси что хочешь.

Николай молчал, и мне оставалось только догадываться, о чём он думает. Неожиданно  его глаза забегали и  остановились на моём фотоаппарате. Это был совсем новенький «Зенит» со встроенным фотоэкспонометром, прыгающей диафрагмой и кучей всяких наворотов.

Он молча закурил. Дым потянулся вверх, растворяясь прямо на глазах. Я стоял как заворожённый.  Повисла томительная пауза.

– Ты посмотри, какая собака! – Николай, наконец, нарушил молчание. –  Такой лайки во всём посёлке не сыскать, она, между прочим, из собачьего питомника. Белка,  иди ко мне, – позвал он собаку.      

Видно, заподозрив  какой-то подвох, Белка, загремев цепью, направилась к конуре, напоминающей  маленький домик с двускатной крышей.

– Ну, ты что?... –  матерясь, рявкнул Николай. – Кому я сказал? Иди сюда!

Белка затряслась всем своим худеньким телом и, точно ожидая затрещину, осторожно подошла. Сейчас это была уже не та  собака, которая совсем недавно важно разгуливала по ограде. Вмиг исчезла вся её природная стать. 

«Да,  живётся тебе здесь совсем несладко. Не очень-то с тобой  церемонятся».

Мне стало её жалко. Захотелось погладить и успокоить ласковыми словами. 

– Это ещё щенок, но  довольно толковый, – долетали до меня слова Николая. - Я думаю, она будет хорошо работать. На соболя пойдёт как пить дать – это я тебе гарантирую, а вот  на крупного зверя –  как знать, этого я тебе не скажу, тут одной породы мало.  – И после паузы я услышал. – Ладно,  земеля, оставляй свой фотоаппарат – и до осени Белка твоя. Только смотри береги её. Осенью вернёшь в полном здравии. Ну что, по рукам? 

Николай протянул руку, а меня будто заклинило, я почувствовал, как кровь прилила к лицу.

– Смотри, а то я передумаю. Морочишь тут мне голову...

Белка стояла рядом, а я предательски молчал. Наверное, я переволновался, а может, предчувствовал что-то нехорошее. Ответить на этот вопрос   я не смог бы даже  сейчас, так туго всё переплелось в моей голове.


На следующий  день погода выправилась, и мы улетели. В вертолёте Белка забилась под сиденье, шум грохочущей машины и сильный незнакомый запах мешали ей успокоиться. Когда  мы прилетели на место 

я снял с Белки ошейник. Какое-то время она боязливо озиралась по сторонам, а потом быстро рванула  в тайгу и  исчезла. Весь день мы занимались устройством лагеря, и только под вечер  я вспомнил про Белку. Собаки  нигде не было.
 
«Прилетишь в тайгу, сразу отпусти», – передразнивал я Николая. –  Вот и отпустил на свою голову, послушал...»
От отчаяния я готов был броситься на поиски собаки, меня остановил Санька:   

– Да что ты переживаешь! Не суетись, всё будет о’кей. Никуда она не денется с подводной лодки. 
Это было одно из любимых выражений сухопутного Саньки, на вооружении которого стояло много всяких замысловатых словечек и присказок.

– Знаешь, жрать захочет, придёт как  миленькая. Я могу побиться об заклад, что эта заблудшая овца скоро сюда заявится.
Масла в огонь подлил Игорь. Он, как всегда, был невозмутим и даже в этой не вполне ординарной обстановке говорил весьма убедительно.

«Не успели залететь, а уже понесли потери, – заводил я сам себя. – Сбежала собака, значит, плакал мой фотоаппарат, да ещё и денежкам хана, которые отдал впридачу. А  с виду такой простой мужик…»

Утром, только открыв глаза, я выскочил из палатки. Белкина миска была пуста, рядом валялся изгрызенный ошейник.

– Значит, никуда ты не убежала, значит, ты осталась с нами, – бормотал я от радости.  –  Ну всё, теперь ты наша, наша навсегда.

На второй день Белка отошла от перелёта. Запах тайги опьянял. На тропе она увидела чьи-то большие следы, напоминавшие  коровьи, только они были вытянутыми в длину. Кое-где их почти до краёв заполнила мутная вода. Охотничий инстинкт подсказывал – зверя нужно догонять. Белка

побежала по следу, однако скоро остановилась – всюду попадался свежий помёт, из кустов доносился заячий дух. Белка как заведённая   носилась по полянке, обнюхивая кучи валежника, заглядывала  под каждый куст. Зайцев нигде не было. Побегав кругами, собака вернулась назад. С пригорка было видно  палатку геологов, от горевшего костра доносился  запах дыма и еды. Костёр  напомнил  ей о  прежней жизни.

Как-то на пикнике  хозяин с друзьями жарил шашлыки. Мужчины громко разговаривали,  аппетитно жевали мясо, а на неё никто  не обращал внимание. И  только когда всё съели и выпили, ей  достался маленький кусочек.   Мясо оказалось таким горьким, что огнём заполыхало во рту.

Тогда она думала, что больше никогда не захочет даже понюхать такую отвратительную еду, но сейчас Белка была так голодна, что не отказалась бы  даже от самого горького кусочка мяса.   

Возле палатки  тихо играла музыка, усатый парень с ложкой  в руке бегал от костра  к столу. Открывая крышку котелка, повар пробовал своё варево. Несколько раз вода из котелка убегала прямо в огонь,  в костре шипело как на раскалённой  сковородке, белый пар вместе с пеплом поднимался вверх. После этого костер затухал, а повар изо всех сил спасал гаснувший огонь.  Потом парень открыл  консервную банку, выложил содержимое в котелок.

До Белки долетел запах тушёнки, и от этого она даже взвизгнула – так ей захотелось оказаться рядом с костром. Между тем повар нарезал хлеб, расставил на столе посуду, потом что-то  крикнул и ложкой застучал прямо по миске. Громким эхом глухие звуки разнеслись по тайге.   

У Белки защемило сердце, она испуганно прижалась  к земле, готовая в любую секунду вскочить и бежать прочь. Только странное дело – её  никто не хватился. Белке стало обидно за себя: обидно, что никому не нужна.   

Постепенно Белка стала привыкать к геологам. Она  выходила из своего укрытия, садилась рядом с  палаткой и смотрела по сторонам, часто останавливая взгляд на ком-нибудь из нас.   Санька торжествовал.

– Вот видите, мужики, что я вам говорил! – с гордым видом стучал он себя в грудь. – Я же  знаю – никуда она не денется. Жрать захочешь, всё стерпишь. Правда, иногда случаются проколы, но «такова Селява». Господа геологи, на эту тему я вам расскажу один житейский анекдот, – тряхнув головой,  подскочил Санька. - Слушайте, пока я жив:

– Идёт бракоразводный процесс. Судья спрашивает молодую красивую женщину:   «Скажите, пожалуйста, что вас подтолкнуло на такой решительный шаг?» Вроде повода для этого нет, так решил судья, в доме полный достаток, молодые живут в шикарном коттедже, у  каждого  своя «тачка». Словом, мужик по всем меркам  весьма перспективный.  Ан нет, жена сама подала на развод.  Короче, как вы думаете, в  чём дело? – Санька выжидающе посмотрел на меня, перевел взгляд на Игоря.

–  Да проще простого, – спокойно сказал тот, – нашла себе другого мужика. Наверное, какого-нибудь богатенького, не иначе, как банкира.
– Нет, ты не прав. Вы ни за что не угадаете.  Клянусь.

Хитрая  усмешка появилась на скуластом Санькином лице, в глазах заиграли  озорные огоньки.   
– Всё очень просто, – не выдержал, наконец, он. – Муж её заставлял есть то, что она  готовила.

Каждое утро мы уходили в маршруты. Работа была однообразной, а со стороны  могла показаться даже нудной. Медленно двигаясь по размеченному профилю, Санька и Игорь молотками отбивали мелкие камушки от кусков породы, встреченной по всему интервалу. Отколоченные

сколки они  складывали в белые мешочки с написанными номерами,  а я, осмотрев породы, делал записи в своей  тёмно-синей полевой книжке или, как называл ещё со студенческих времён, пикетажке. Если в опробуемом интервале  попадались участки с рудными минералами, мы надолго

«тормозились»: проб отбирали намного больше, при этом значительно увеличивалась их масса.  Закончив один профиль, мы переходили на следующий, и так каждый день до позднего вечера.

Белка ходила за нами следом. Самое интересное, она признала во мне вожака стаи и, видно, придерживаясь природного инстинкта, всё время держалась рядом, однако  близко не подходила. Собаку даже не смущало, что я чаще других останавливался и занимался не совсем понятным для неё делом.  Белка тоже работала, выполняя свои собачьи обязанности.

В развалах камней пищали толстые рыжие мыши. Они были совсем не похожи на тех, какие носились по  хозяйской ограде и даже пытались забраться к Белке в миску. Там им мешала Сонька, а  здесь кошки не  было.

Но стоило собаке подойти  поближе, как мыши  прятались под каменными глыбами, и как она ни старалась, а добраться до них не могла. С птичками оказалось легче: желтогрудые птенцы сами попадали  в её  лапы.

В отличие от прошлых лет в тайге стояла сухая жаркая погода, поэтому мы не вылезали из маршрутов, и работа спорилась. А вот во взаимоотношениях с Белкой ничего не менялось: казалось, собака не хочет нас признавать, по-прежнему считая чужими. Надо было что-то делать, и однажды я не выдержал:

– Мужики, по-моему, пора её ловить: так она  пробегает всё лето  и совсем одичает. Не идёт она на контакт с нами.
К  моему крику души Санька отнёсся довольно спокойно. Бросив под ноги свой остроносый молоток на длинной березовой ручке, он сел на корявую сушину и закурил.

–  Ты учти, это же баба, а они все такие, – затянувшись, философски произнёс Санька, – вначале поломаются как следует, цену себе набьют, а только потом станут  с тобой по-людски разговаривать. Надо ещё немного подождать, не спеши, командир. 

Как веером, он замахал накомарником, разгоняя гудящий клубок комаров. В этой позе Санька был похож на благородную девицу, прохлаждавшуюся  на балу. Только пахло от него не дорогими духами или благовонными маслами: противокомариная мазь «дэта» и пот насквозь пропитали его одежду.

Рядом с Санькой на рюкзаке с пробами устроился Игорь. В жару его изрядно разморило, поэтому  этот разговор стал для него дополнительной передышкой. Парень долго  рассказывал о собаках, о своём щенке, которого сам вырастил, но я уже не слушал. Теперь я был твёрдо убеждён, что к Белке это не относится. 

А Санька быстро переменил свою  позицию и после маршрута сразу приступил к осуществлению нехитрого замысла. На ящик, служивший Белке конурой, Санька навесил откидывающуюся  крышку, и с важным видом стал хорохориться.

– Сейчас я вам покажу, как надо ловить дикарей. Учитесь...
Белка   осторожно походила  вокруг Санькиной ловушки, но,  странное дело, улеглась рядом.    

«Такие номера мне знакомы, – будто говорили её озорные глаза. –  Лёнька в ограде так  ловил птичек, а потом захотел поймать соседского Мурчика, да тот не дурак: перемахнул через забор – и был таков. Ох, как мальчишка тогда психовал! Этим ящиком чуть мне не попало, хорошо, что рядом оказался отец. Хозяин в тот раз меня пожалел».   

Ни с того  ни с сего  небо затянуло, по крыше палатки застучал дождь. Целую ночь ветер раскачивал могучие лиственницы и лохматые ели, трепал выгоревший брезент нашей палатки. Утром ручей, незаметный ещё накануне, бурлил, как приличная горная река. Свернувшись калачиком, Белка лежала под елью. На неё падали капли дождя, хлестал холодный ветер.

Мысли о собаке не давали мне покоя. Как только установилась погода, возле собачьей миски с едой я поставил петлю, конец верёвки  завёл в палатку. Ничего не подозревая, Белка подошла к миске.  У меня учащённо заколотилось сердце, перехватило дыхание.

 – Надо было миску подальше отодвинуть, тогда бы она  угодила в петлю передними  лапами, а так, видишь, ходит между вашими и нашими, – нависнув над моей головой, недовольно выговаривал Санька. – Вот зараза, ты только посмотри на неё! Не идет она в твою петлю.

Я хотел ему ответить, но тут кто-то из них крикнул:  «Тяни!». Не задумываясь, я дёрнул за веревку со всей силы и,  не встретив сопротивления, улетел на стол, стоявший посередине палатки. Подо мной что-то загремело и затрещало, палатка затряслась, как осиновый куст на ветру.  Сгоряча выругался Санька

– Вот, ... убежала! – Услышал я его крепкий мат, доносившийся откуда-то сверху,  – напугал ты её до полусмерти. Прикинь такую картину:  ты цепляешь миску верёвкой, и она летит ей  прямо в морду.

Он подал мне руку, и тут я  увидел, как Санькино лицо медленно вытягивается и с него также медленно сходит  ехидная улыбка.

– Командир, смотри – тушь... Ты пролил флакон туши прямо на карту. Уделал на нет, там живого места не осталось: она вся чёрная, как гудрон.  Ну зараза...

Карта с точками отбора проб и другой вынесенной на неё информацией была залита чёрной тушью. Пятно расползлось, захватив приличный кусок соседнего листа, лежавшего рядом.  Пропала вся моя работа. От досады хотелось кричать, я готов был прибить эту паршивую собаку.

Целый день Белка к нам не подходила, видно, затаив обиду, а, может быть, чувствуя мою неприязнь к себе. Однако через день наши взаимоотношения восстановились, и она по-прежнему не пропускала ни одного  маршрута. А между тем гора проб, закрытая плотным брезентом, постоянно росла. Пробы лишний раз   напоминали каждому из нас, что работа близится к концу.
         
Когда страсти по собаке поутихли и все успокоились, меня словно осенило. Высмотрев, когда  Белка легла под кустом  стланика, я подошел к ней совсем близко  и резко бросился вперед. Со стороны я, наверное, был

похож на вратаря, спасающего свою команду от неминуемого гола. Только мяч влетел в мои  ворота: не успел я коснуться земли, как Белка, обиженно взвизгнув, кинулась прочь.

Такого предательства она не ожидала. После Николая и Лёньки этот подтянутый молодой человек стал её хозяином – вожаком стаи. Она ему доверилась и, сломив свою гордыню, уже хотела, подойти к нему, но тот стал её ловить и этим совсем оттолкнул. От обиды и одиночества Белка легла на поляне и  жалобно заскулила.

Вскоре мы закончили маршруты и несколько дней занимались обработкой собранных материалов. Санька и Игорь упаковывали снаряжение, разбирали пробы, а я приводил в порядок документацию. Когда всё было собрано,  Санька решил ещё раз попытать счастья - поймать удачу за хвост.

На высокие колья он развесил свою рыболовную  сеть, придавив камнями снизу.  Получилось длинное и почти невидимое со стороны ограждение. С одного конца сеть упиралась в ручей, с другого – в густой кустарник. Пока Санька  занимался своей сетью, Белка лежала  рядом с нами и,  будто невзначай, поглядывала в его сторону, но только ему стоило отойти,   

как она встала и степенно прошлась вдоль всей городьбы, а на середине даже помочилась.  Увидев  такую неприглядную картину, мы решили отступить от   Санькиного плана: с криком и свистом все кинулись к собаке. Поначалу

казалось, что исход атаки предрешён, и Белка наконец-то  окажется в наших руках. Только всё получилось не так: в самый последний момент, когда плотное кольцо сомкнулось,  Белка проскочила у  Саньки между ног.

– Вот зараза... Опять надула!
– Ну что ж, видать, такая у тебя судьба – жить на свободе. Пусть будет по-твоему.

Как только вертолёт оторвался от земли, я увидел, как из тайги выскочила Белка. Будто  в прощальном танце она  закружила по поляне и, подняв голову вверх, завыла. Вскоре собака  скрылась из виду.



…Выговорившись, я откинулся на спинку кресла. Стало слышно, как  гудят двигатели самолета, дребезжит плафон освещения над головой.  Виктор  сидел с закрытыми глазами, и было непонятно: слушал он меня или спал.

– И что, о Белке вы  больше ничего не слышали? – неожиданно нарушил он молчание. – Как же она там одна?

Виктор смотрел на меня с надеждой, ожидая, наверное, счастливого конца этой нелепой истории.

 Впереди загорелось табло. Самолет приступил к снижению.