В грибоварне

 (художник Василий ШУЛЬЖЕНКО)               







                Покуда молод и любим,
                Ты юным ангелом храним.

                Став стариком, храним старухой,
                Той, что с отточенной косой.
                Она прикинется
                И - шлюхой,
                И девственницей,
                И -  вдовой.

                Но!
                Не отдаст тебя другой...

                АНДРЕЙ ЧЕРНЕНКО

               
I

           Когда-то мы вместе принимали присягу, вместе приняли  в чужой стране свой первый бой.
           Потом пути наши разошлись на два десятилетия.
Я продолжал служить, уже и не понимая подчас, - кому и ради чего.
            А вот Вениамин как-то неожиданно для всех исчез.   
И надо же, я столкнулся с ним на осенней тяге в перелесках между Белёвым и Одоевым.
            На исходе вторых суток я уже не мог ни пить, ни слушать его.
            - В наше время - и такая галиматья, да? - он с ненавистью, видимо, не прощая себе, казнясь за  свою запредельную уже откровенность, глянул на меня.
Смотреть в его прозрачные зрачки было невмоготу.   
            - Что ты... Я понимаю, - мне хотелось как-то утешить его и я чуть не сказал, - «даже завидую».
            Но чему, собственно, я мог позавидовать?
            Сирому, убогому жилищу, запаху грибного варева, комарам?
            Завидовать  тому, что он, не отягощая себя сомнениями, взял да и разрубил свой гордиев узел - раз и навсегда; а мы всю жизнь таскаем каторжное ядро компромиссов?
            Да, поступок был. Но разве равноценно  приобретенное им и утерянное?  Приобрел ли он вообще хоть что-то?
II
            - Пока вовсе не надрались, ты скажи мне, скажи сейчас, понял! Дурак я или...
            - Или... - перебил я.
            - Или? Жалеешь?
            Я не жалел его. Он и не нуждался в жалости.Дело было в чем-то ином - неуловимое чувство неловкости и стыда коснулось моей души, потерявшей привычную остойчивость.
III
             Потом мы снова пили. Закусывали луком и грибами, кислым сырым хлебом, который он пек сам.   
             Но пьяное благодушие или хотя бы злость не приходили. Пришло лишь напряженное оцепенение.
             В подсобке ворчали чаны с грибами; пламя лизало их черные от копоти бока - отсветы ложились через косо отворенную дверь на край скатерти, самоварный краник, резко выступающие скулы хозяина.
             Становилось душно. Венеамин снял рубаху, остался в излинявшей обвисшей армейской майке, и я увидел под правым соском глубокую аккуратную ямочку; нагнулся за очередной бутылкой – на спине уродливой розочкой багровел шрам.
            - Ну, а если бы всего этого не было? Ну, не было... - я отхлебнул из кружки. – Как бы сложилось у тебя? Половины наших-то уже нет. Кого не достала Ангола, до тех дотянулся Афган, Веня…  Давай за них, не чокаясь.
            - Не знаю... Не знаю. – Он не чокнулся. Не помянул. Ему было всё это не интересно. - Ты сам посуди, поменяйся местами что ли... Был у меня друг. Володя Зимин. Ты его помнишь. На курс младше…  Жена была. Дети. Жизнь, короче говоря. Потом – нелепая смерть друга, Зимина. Самого преданного. Потом - признание жены. И – всё!  Может, надо было перемочь, пережить? Не сумел.
            Он подался вперед, и я понял, что приступ - настоящий припадок истерической откровенности начинается снова. И  оборвал его.
            - Как тут с заработком?
            - Что? - он посмотрел на меня вновь, второй раз за вечер. Ненависти во взгляде уже не было. Лишь отчаяние и беспомощная тоскливая злоба. Видимо, он, что ни день,  переживает всё снова и  снова.
            - Что?! С заработком? Да так... Нет, ты сам пораскинь мозгами, я узнаю что она и он... А он мертв. Труп. И ничего не сделать Ничего! Был бы жив - другое дело. Проще бы было.
            " Что было бы проще?" - подумал я.
            - Другое бы дело. А так всё - взятки гладки. Труп. И я в дураках. Он и она жили годы... Понимаешь? И что делать? Ведь он... Его-то нет. Даже проверить толком нельзя!
            - Зачем проверять? - машинально спросил я.
            - Как это зачем? Ты представь - ты в дураках.Не поправить. Был бы он жив - так и поправить можно. А мертв... Был бы жив, разобрались бы, нашли выход...
            "Какой?" - снова подумалось мне.
IV
            Жуткое дело, конечно. Пока Веня мотался по дальним гарнизонам, воевал в Египте, Гвинее,  Анголе, жена его сошлась с  сослуживцем, однокашником, тоже боевым офицером. 
А после смерти  любовника – тот   сгорел от рака в три недели - не смогла больше жить с мужем.
            И вроде бы смерть  оборвала концы, упростила жизнь. А клубок оказался запутанным необратимо.
            Господи, двадцать лет прошло. Век минул. Жена его, может, уже и думать забыла о нем. Второй муж, сыновья, дочь.
            Его сыновьям под тридцать. Свои заботы, свои прозрения и ненависти. Что им до человека, замуровавшего себя в четырех стенах грибоварни, потерявшего тут здоровье, да и фактически оставившего их когда-то? Обрекшего себя на бессмысленное самопожирание.

            Впрочем, смысл - это еще как сказать. Вполне возможно для него  есть в этом  вполне определенный смысл.
И этот смысл - в том, чтобы растравлять себе душу, отрывать от кровоточащей раны корочку заживления. Смысл для него  - в вечной свежести самого чувства.

VI
           Нам бы спать: завтра с рассветом придет вездеход с прицепом. Две тонны грибов и меня забрать.
           А мы не спим. Хозяину нужен собеседник.
           Он пододвигает табурет поближе. Дышит в лицо.
           - В тот вечер у меня тряслись руки, как у помешанного. И я, понятно, промахнулся, а он ударил точно.
           - Кто он? - я начал понимать, что рассказ хозяина еще не окончен. Что я не совсем точно уяснил его суть.
           - Кто? Ну, он, Зимин...
           - Кто он? Он же умер. От рака, - я перестал понимать хозяина.
           -  Да и хрен с ним. От рака… Беда-то моя,  занозище в сердце остались. В говне по уши…  Я всё рассчитал. Зарядил пулями – на медведя. Правым стволом – по мне. Левым - по нему, значит. Бросил монетку. Мне – фарт. Дергаю  за шнур – бью и мимо! Он бьет и…. Что вылупился?  Это, я понимаешь ли, дуэль устроил. Как в романах. Я первый стрельнул – монетка  выпала.. И – мимо. А он - бац мне в грудь. Лежу я и думаю: все, отгулялся. И, что удивительно, не больно...
          - Так ты и за него, и за себя? Но как!?
          - Шнуры по десять  метров. Через блоки провел. Двустволку жестко закрепил на швеллер. И - дергай. Стреляй, значит. Дуэль. Он ли? Я ли? Труп один – мой. Тут дело принципа, ясно? Благородненько так  свое тело случаю продал. Да что тело? Труха. Все одно. Вон, я сейчас: кто?
          - Кто? – Я уже был пьян вдребадан, но отчетливо понимал все то, что говорил Веня.
          - Развалина. И стал бы, развалиной все равно. Ну, годом позже... Сожгли они мне всё нутро. Жинка и дружок мой верный.

VII

          - Ты прости, голова болит, - разбудил он меня ранним утром. – Через полчаса придёт вездеход, - и налил себе с полстакана самогонки. – Подлечусь. Много, говоришь, нашего брата в Африке намолотили? А и ты кончай в войнушку играть. Не мальчик.
          Я хотел, было, рассказать ему о ребятах – не обо всех, конечно, а о тех, с кем он был когда-то близок… О том, как погиб  командир нашей учебной роты,, пожилой майор, Сиротинин, командированный в Кабул за месяц до пенсии. Но понял – ничего интересного для него в моих рассказах нет.
          - Ну, бывай, - я протянул ему руку.
          Но он, сперва, выпил, задышал глоток луковицей и только тогда поймал мою ладонь своими двумя - костлявыми, сухими и жаркими.
          - Ты приезжай, приезжай. Тут зимой такая красотища! Еще уезжать не захочешь. Тем паче, жизнь там у вас…
            Взревел движок вездехода, и последних слов я не расслышал.

1988 - 2001 г.г.