33 несчастья

                «Нет повести печальнее на свете,
Чем повесть о Печёнкине в газете».

  Я хочу рассказать историю, произошедшую со мной много лет назад. Но прежде надо заметить, что у меня с детства имелась некоторая склонность к литературному творчеству. Её замечали родители, родственники, учителя. «Да,- говорили они.- В будущем твой талант сможет тебя прокормить, ты уже сейчас пишешь стихи не хуже самого Пушкина, да что там не хуже — лучше! Ты — талантливый человек! Ты выше Пушкина!»
  Конечно, ростом, может быть, я и выше Пушкина, а вот что касается ума... В конечном итоге такие похвалы и привели меня в редакцию многотиражной газеты «Стройка коммунизма».
  Честно говоря, я им не навязывался. Редактор, прослышав неизвестно от кого о моём существовании сам пригласил занять меня место корреспондента. На дворе стоял 1981 год, мне было 17 лет и я был полон энтузиазма и решимости творить великие дела. И знать не знал я тогда, что живу в застойное время, что кругом свирепствует коммунистическая цензура и что Леонид Ильич совсем не такой хороший человек, как о том верещали со всяких трибун.
- Итак,- буркнул редактор, смерив меня колючим взглядом,- работать хочешь?
  И тут же подтвердил:
- Вижу, что хочешь.
  Я даже не успел открыть рот, чтобы сказать «не знаю».
- На работу мы тебя примем недельки через три, после ухода в декрет корреспондентки Фёдоровой, а пока можешь отдыхать,- сказал он.
- А может поработать пока на общественных началах?- робко предложил я.
- Вот это дело! - сразу оживился редактор. - И откладывать не будем, поёдёшь... м-м... скажем в учебный комбинат Волгоградгидростроя и напишешь про его начальника Юдина. Давай, действуй!
  Долго и упорно плутал я по кварталам города, прежде чем отыскал комбинат. Нашёл в нём и Юдина. Правда тот заявил, что не знает он никакой такой «Стройки коммунизма» и вообще, наверное, он не тот Юдин, потому что это школьный УПК, а не УПК Гидростроя. Ну и ну!
  К вечеру я всё же нашёл то, что было нужно. Оно оказалось метрах в ста от редакции. Спросил у секретарш, где Сам. Те любезно показали на двери его кабинета, посмеявшись мне в спину. Срывающимся от страха голосом я задал товарищу Юдину несколько вопросов и отправился писать статью.
  Так было выполнено моё первое задание. И с этого момента началась беспокойная жизнь провинциального журналиста. Нередко приходилось вставать в четыре часа утра и мчаться на перекладных чёрт знает куда, чтобы вернуться домой в двенадцать ночи; месить грязь на стройках коммунизма, порой недоедать и недосыпать... Платили мне 100 рублей, а били как котлету.
  Редакция наша состояла из шести человек. Кроме редактора и меня, были ещё фотограф Каратицкий из-за своих выпуклых глаз и своеобразного смеха: «Ух-ух!» похожий на сову; корреспондентка Рогозина, курящая дама, втихомолку докладывавшая редактору обо всм, корреспондент Кадурин, человек неопределённого возраста, буквоед, ни одну статью которого не хватало терпения дочитать до конца. На вид ему было 26-46 лет. И была также машинистка по фамилии Степанищева-Меньшикова, тихое и безответное создание. Все мы ежедневно делали газету, зная что её всё-равно никто не читает и читать не будет ибо в те времена и в центральных газетах читать было нечего, куда уж нам! Но мы все изображали усиленную работу, газета с нашими статьями прямиком шла в общественные туалеты, все получали мизерные оклады и всем было хорошо. Кроме меня. Я решил как-то оживить нашу никем не читаемую газету с помощью абсурдных, гротескных статей, по-сути являвшимися пародией на всю агитационно-политическую работу того времени.
  Но редактор! Ох уж этот редактор... Он крепко держался за своё тёплое кресло и поэтому измывался надо мной, как хотел. Из каждого десятка моих статей в печать попадала лишь одна, да и та в неузнаваемом виде. Остальные навечно оседали в ящиках редакторского стола.
  Вот как-то беседуя на одном заводе с начальником цеха, я услыхал от него такую фразу: «Работают в основном у нас условники, которых на работу не загонишь и под пистолетом». Так я и написал в статье. Редактор же, прочтя рукопись, заёрзал в кресле:
- Ну, знаешь ли, условники, зачем же прямыми словами... Давай лучше напишем так: «Люди недостаточно квалифицированные...
  И так повторялось изо дня в день. В конце-концов даже такому терпеливому человеку как я это надоело. «Коль не печатают мои статьи, так может попробовать извлечь какие-нибудь личные выгоды из моей работы?» - вот что пришло мне в голову. Я тотчас же явился к редактору и с наглым видом заявил, что мне как газетчику необходимо установить домашний телефон. В редакции воцарилось гробовое молчание.
- И магнитофон кассетный, а то стыдно с блокнотиком-то ходить,- поняв что отступать поздно, добавил я.
На телефон не рассчитывай,- едва сдерживаясь от гнева, прцедил сквозь зубы редактор.- Не заработал ишшо.
  И приказал мне идти на комсомольскую конференцию, которая должна была состояться в следующую субботу.
- Ну вы тогда выходной мне в понедельник дайте, а то что же я ещё и по субботам вкалывать должен! - возразил я.
Вот это даёт! - присвистнул корреспондент Кадурин.
  И вслед за его словами вся редакция набросилась на меня стаей голодных акул. Добрых сорок минут они втолковывали прописные истины о самопожертвовании и высоком долге советского журналиста. Так что в итоге мне всё-таки пришлось побывать на этой конференции.
  Следующие три дня я не выходил из-за стола, писал и писал до радужных кругов перед глазами. Отчёт получился неплохой, на семнадцати листах. Бережно держа листы, я положил их перед редактором.
- Много что-то ты на этот раз написал, сокращай!
  Сократил. Принёс опять.
- Сокращай!
  Сократил ещё, понёс в третий раз.
- Всё-равно много, - сказал редактор.
- Между прочим, в соседней газете «Знамени труда» такой же отчёт опубликован на двух полосах,- ехидно заметил я.
- А ты мне «Знаменем труда» не тычь! - взревел редактор.- У нас не «Знамя труда», а «Стройка коммунизма». Вот когда будешь иметь собственную газету, тогда и будешь писать, что хочешь, а пока выполняй что я тебе говорю! Так, что ты тут написал? Речь командира педотряда Васильевой? Ха-ха! Что это ещё за педотряд?
- Педагогический.
- Ха! Так бы и писал, а то — педотряд! Может они там этим и занимаются, я не знаю, ха-ха-ха! Но зато я знаю одну бабу, которая действительно этим занимается. Ха-ха! Вычёркиваем. И он повычёркивал ещё добрую половину того, что осталось от этого опуса.
- Ну ладно, - подобрев сказал он. - Не будем мы тебя никуда теперь посылать, пришло время тебе самому искать темы для материалов.
Тогда я пойду в бригаду Чепрасова на завод крупнопанельного домостроения, - сказал я и отправился в путь.
  Репортаж про Чепрасова вышел на славу.Я аккуратно переписал его на чистый лист бумаги и сдал машинистке. Спустя день редактор вызвал меня в кабинет.
- Э-хе-хе! Не пойму что-то я тебя, то ли ты издеваешься над нами, то ли такой простачок на самом деле. Послушай, что ты написал: «Страшно подойти к бригадиру во время работы: в красной каске и чёрном комбинезоне, свирепо озираясь по сторонам, он с упоением долбит ломом железобетонную панель». Чего это он озирается? Ворует что-ли эти панели? И как можно работать с упоением и в то же время озираться? Не знаешь ты тяжёлого труда, помахал бы денёк-другой ломом, узнал бы тогда, какое это упоение. Ну вот что я тебе скажу, видно, рано тебе доверять самостоятельный поиск объектов, а вот помнишь, как ты много ходил по стройкам и видел, что некоторые молодёжные бригады, числящиеся в списках комитета комсомола как действующие, давно распались. Вот и напиши об этом хорошую критическю статью: почему так получается, что секретарь комитета комсомола не знает о таком положении дел, вымети в этой статье всю свою ненависть к грязным дорогам на которые ты мне так часто жаловался. Вообще, напиши обо всём, что ты там увидишь. Езжай!
  «Ух,напишу»! - решил я и принялся за критическую статью.
  На следующий день редактор, захлёбываясь от смеха читал следующее:
- Проникнув через забор на территорию стройки, обливаясь грязью, я заявился в бригаду. Там не было ни души. Ободранный ДТ-54 замер, задрамши в небо своё тупое рыло. Немыслимые кучи мусора, обломков плит и земли. Лишь в покосившемся вагончике отыскались два живых гуманоида. Мутными зелёными глазами посмотрели они на меня сквозь груду пустых бутылок. «Напиши про нас», - попросил один из них, а другой добавил: «Нам солнца не надо, нам партия светит. Нам денег не надо — работу давай!» Да, не выйдет из тебя журналист. Давай-ка подыскивай себе другую специальность. Как найдёшь — скажешь. Ну а сейчас сходи куда-нибудь, да вот хотя бы в женское общежитие, напиши о том, как они живут.
- Не оценили моих усилий, - сказал себе я и так как терять мне уже было нечего, решил ппоказать напоследок редактору, какие таланты водятся на земле русской.
  Я сел и написал.
  Умный человек, прочтя это произведение, наверняка бы произнёс: «Я сделал всё, что мог. Кто сделает лучше?
  Редактор этого не сказал. Он уткнулся носом в стол и по рыбьи раскрыв рот, стал пятернёй вытирать ручьями стекающие из глаз слезы. Задыхаясь сквозь мучившие его приступы смеха, он читал:
- «В передвижной библиотеке общежития найдется книга по вкусу даже самому искушённому читателю...» Ха-ха! Какому такому искушённомму? Вычёркиваем,... «научная - «Занимательная физика», «Болезни собак»... Зачем женскому общежитию болезни собак? «...Художественная — Буссенар. Ростан, Дюма...» Зачем всех их перечисляешь? Вычёркиваем. Что тут дальше? «В летние выходные дни девчата выезжают в волго-ахтубинскую пойму на турбазу. Там, среди наполненного ароматом воздуха, среди порхающих бабочек, птичьего многоголосия, где лёгкие порывы ветра и монотонно-приятное жужжание лесных пчёл льют бальзам на нежные сердца доблестных тружениц мрачного города...» Ха-ха-ха! «Любопытный читатель наверное захочет спросить: так что же, девчата общежития только и делают, что ничего не делают — читают и рисуют, пляшут и поют, весело живут? Изволь, я тебе отвечу: нет! Когда ударит час, они берут в руки тяжёлые молотки, лопаты и грабли и дружно идут на субботники по благоустройству окружающей местности...» Ха-а-а-а!!!
  Дальше редактор уже читать не смог. Пшеничным снопом он рухнул со своего кресла на пол. Лицо его побагровело, глаза, дико выпучившись, вылезли из орбит, всё тело забилось в каких-то немыслимых конвульсиях, а изо рта бурным потоком хлынула кровавая пена.
  Через какое-то время он всё-таки пришёл в себя, сел на пол и прохрипел:
- Эй, люди! Сюда! Почитайте шедевр!
  Выгнали меня на следующий день.
  Редактор под свою диктовку заставил написать заявление об уходе по собственному желанию, хотя я настаивал «по несоответствию с занимаемой должностью».
- Ты клоун, - сказал редактор. - Распугал нам всю стройку. От нас уже шарахаются, когда узнают, кто мы такие: «Был тут уже один корреспондент», - говорят. Это про тебя! Иди на физическую работу. Рабочий — это ведь почётно!
- А что же тогда вы, здоровые мужики, не идёте туда же, на вас брёвна возить надо, а вы по редакциям штаны протираете? - спросил я.
- Ну, мы видим, что ты ничего не понял, - только и нашлись, что ответить они.
Тогда прощайте, - сделал я последний выпад. - Но не обижайтесь, если кого-нибудь из вас я встречу в тёмном углу...
  И не успел добавить: «И руки вам не подам», как редактор вскочил:
- Ага, слыхали! Товарищ машинистка, садись и печатай: «Акт. Мы нижеподписавшиеся: редактор газеты Брыкин, корреспонденты Кадурин, Каратицкий и Рогозина заявляем, что корреспондент Печёнкин в ответ на предложение редактора уволиться по несоответствию с занимаемой должностью, пригрозил сотрудникам редакции физической расправой.»
  Я вышел из редакции, крепко хлопнув обшарпанной дверью.
  А журналист впоследствии все-таки из меня вышел. Клоун остался.