Отрывок из будущей книги

Отрывок из будущей книги (одна часть из немалого числа ее сюжетных линий)ЧЕРНЫЙ СПИСОК.
(автор обложки книги Черный Список аналогичен ее создателю:))

                ПРЕДИСЛОВИЕ.

Обратный отсчет начался. Череда случайностей. Разные люди, разные судьбы, что их связывает во временном отрезке в полвека?
Быть может, это все проекции твоего разума, а, может, они все существовали, сейчас это не главное. Ты, всего лишь мелкий подонок, не имеющий моральных ценностей, но судьба преподносит тебе сюрприз. От твоего решения завит, были ли напрасны эти случайности, и все вокруг продолжит пребывать в беспробудном сне, пробуждением которого послужит деградация, или же, все не случайно, и твой первый шаг станет первым камнем, вложенным в фундамент создания нового общества. К чему раздумья, зачем медлить, выбор очевиден. Если твоим решением окажется первый вариант, ты спасешь невинные жизни и собственную душу, но своим бездействием поспособствуешь приближению краха. Во втором же случае, судьба сотворит из тебя страшного грешника, чье маленькое зло приведет к еще большему,
но в итоге, то добро, которое начнется с новой точки, искупит все грехи старой жизни.
                *****
Обратный отсчет закончен. Теперь все начнется с чистого листа. Новое общество. Новые устои. Новая жизнь, построенная на обломках старой. И ты у истоков нового поколения. Ты всего лишь беспечный юнец, уплетающий воскресный пирог со своей семьей, сидя за кухонным столом. Что могут скрывать от тебя родители? Ничего, вы ведь семья. Маленькая святая ложь во имя большого добра? Такие мысли не приходят сами собой, их должно что-то натолкнуть. И это что-то, найденный тобой сверток, пылящийся на чердаке вашего дома долгие годы. Изъеденный временем, разваливающийся на глазах, он скрывает под собой неизвестные имена. Кто знает, может, это все сможет объяснить?

        СЮЖЕТНАЯ ЛИНИЯ, ОТВЕДЕННАЯ ПЕРСОНАЖУ ДЖОНУ ХАРРИСУ.

                ГЛАВА 1.

Горячий кофе. Крепкий приятный запах. Мягкое кресло. Бейсбол. Мирная жизнь. Никаких опасностей. Мечта… скука.
- А чего ты хотел, старик, ты уже ни на что не годишься, не так быстр, не так молод, да и диарея, повышенное давление, геморрой, список может продолжаться еще долго. Старый мешок с дерьмом, одетый в полицейскую форму, но уже завтра она тебе не понадобится.
  - Они думают, что делают мне одолжение, дарят мне законный отдых, положенный за все эти долгие тридцать лет. За всех этих полудохлых, пропитанных наркотической дрянью, малолеток, мерзких насильников, негодяев, снимающих напряжение на своих женах и детках, торчков, держащих у горла невинных людей, сворованный из маминой шуфлядки, кухонный нож, за свежую дозу. 
Это была твоя работа. Твоя жизнь. А что тебе оставили? Жалкую пенсию и возможность просиживать свой старый, не способный удерживать газы, дряблый зад в кресле с распустившейся кожей перед ящиком, показывающем бессмысленный бейсбол. Да и кофе. Ведь ты даже его не пьешь. Ты крепко подсел на горячие пончики с зеленым чаем, за такой срок употребления их перед рабочим столом, сложно отвыкнуть.
 Я тру свой жетон, натирая его до блеска так, чтобы увидеть отражение моей унылой рожи, нет, его я все-таки оставлю.
Достаю Лаки Страйк. Закуриваю. Втягиваю в легкие едкий дым. Почему все курят? Глупый вопрос. Почему все умирают? Выпускаю густое облако. Человечество также не научится бросать курить, как не научится бросать умирать.
Кадиллак наполняется дымом. Тяжелые металлы, витающие в никотинном воздухе, пропитывают сиденья, мои легкие, мой мозг, мои мысли.… Вращаю руль. Через пятнадцать минут буду дома. Жена, наверное, приготовила яблочный пирог, может в гости зайдет сын. Он закончил академию, защитил докторскую диссертацию, моя гордость. Приведет с собой внуков, нет, внучку, единственную маленькую Нэнси. Посажу ее к себе на колени…
Со смехов выдыхаю еще одно облако, не смешная шутка.
Может, ты забыл, Джон, у тебя ведь нет ни жены, ни сына, ни маленькой Нэнси, даже яблочный пирог не стоит, прикрытый салфетками, на кухонном столе. Твоей семьей стали все эти подонки, похотливые мрази, спасенные жертвы, коллеги.
Десять минут. Я все ближе. А помнишь тот дом у Стивенсонов. В его гостиной собралась тогда вся семья. Горели свечи. Не хочешь вспоминать, что у них было на ужин, но, именно после этого ты разлюбил яблочные пироги. У малышки Лизи был вспорот животик. Усаженная за стол, она сидела в несуразной позе за стульчиком в платьице, измазанным кровью. Ее детские кишки были размотаны на полу. Родители смотрели друг на друга пустыми глазницами. Джон, сколько раз ты говоришь себе, что не будешь вспоминать это, и вот опять. Их руки были соединены, прошиты шелковой нитью. Они молились. Совсем живые. Но слегка молчаливые. Бездыханная семья Стивенсонов. Тебя тогда повысили, дали медаль, которая служит напоминанием. Каждый день. Каждый час. Она всегда при тебе. Жестоко.
Пять минут. Въезжаю на узкую улицу, бегущую мимо домов с белыми заборами и газоном, на котором разбросаны детские игрушки. Три минуты. Вижу мой дом. Мою старость. Мое одиночество. Мою смерть. Шумит радиоприемник. С развивающимся дымом улетают мысли. Жму на кнопку.
- Джон Харрис. Что там у вас?
- Направляйтесь в лавку скобяных товаров.
- Что там случилось, найден труп?
- Без лишних вопросов, не засоряйте эфир.
- Вас понял.
- Эй, Джон, завтра тебя отправят на пенсию, но, сегодня, это твое право. Удачи.
- Спасибо, Мэт.
Ну вот. Еще одна отсрочка. Кто знает, может я сдохну там, и мне не придется разгребать всю эту кучу.
                ГЛАВА 2.
               
Сбрасываю скорость, мой Кэди резко поворачивает, ну же, малыш, отвези поскорей мою старую задницу к этому магазину, мы не должны ничего пропустить. Яркие лучи солнца бьют в мои глаза через лобовое стекло, плохое сравнение, но это первое, что приходит на ум, мое стекло смахивает на конституцию нашей долбанной страны. Оно вроде бы и является преградой между мной и солнцем, но, тем не менее, проклятые лучи все равно слепят меня. Так и конституция, она вроде бы стоит между мной и произволом, но, тем не менее, сквозь нее проникают всякая дрянь, нарушающая мои права. Почему за меня должен решать кто-то другой. Господи, я не хочу подыхать в пресловутом кресле перед телевизором.
- Ну же Джон, хнычешь тут как девчонка, которая проснулась в пьяном похмелье после выпускного бала, собрав в своей отнюдь нецеломудренной голове осколки пикантных подробностей прошлого вечера. Да и денек прекрасный, просто созданный для того, чтобы сплясать с костлявой старухой в черном балахоне, предварительно нашпиговав свинцом из сорок пятого калибра этого безумца, окрасив стенку позади него в цвет стекающей крови. Но так как фортуна в последнее время ко мне неблагосклонна, я опять не найду зацепок, и очередной подозреваемый окажется порядочным семьянином, играющим в данный момент с детишками на заднем дворе, который просто оказался не в то время не в том месте.
Протираю глаза. Не помогает. Старик, эта дрянь, что ты пьешь от несварения видно вызывает галлюцинации.
Или может ты просто сходишь с ума. Давно пора бы уже.
Знакомый шум. Автоматически жму на кнопку.
- Джон. Перед вами образовалась пробка.
- Сколько до нее?
- Метров 75 – 90.
Значит, мне не кажется.
- Есть объезд?
- Боюсь, что нет, там отцепился прицеп лесовоза.
- Пострадавшие?
- Скорая осматривает, по настоящим данным, все живы.
Приближаюсь. Скопление машин. Бегают люди. Нет. Все –
Таки сегодня ужасный день.
- Буду на месте позже. Не пускайте посторонних.
- Вас понял. Конец связи.
- Конец связи.
Чего мне не хватало, так это пробки. Проезжаю вперед. Толпа зевак по обе стороны обочины, из машин торчат любопытные головы. Для кого-то это потеря денег, стресс, спасибо господу обошлось без смертей и увечий, а для других – повод пустого трепа, реалити – шоу, где пострадавшие – реальные люди. Но роли каждый раз распределяются по-разному. Ну и сколько мне тут еще торчать? Двигатели гудят, люди мокнут в своих автомобилях, прожаренный летним солнцем асфальт, начинает плавиться, его аромат чудесно дополняет запахи бензина и пота, и я в гуще всего этого. Чувствую себя частью всего этого.
Детский плач, чьи - то трясущиеся руки тянутся к бутылочке с таблетками, кто-то производит обильное возлияние из черной фляжки, наполненной виски. Все друг - друга ненавидят, все друг – другу мешают, прямо уменьшенная модель нашего общества, но все их чувства и попытки не имеют смысла и ничего не меняют.
Идти против общества, все равно, что идти против природы, намеренно отыскивая пробки на авто магистралях, дабы по прошествии нескольких часов простаивания  в них поспособствовать глобальному потеплению, так и с обществом, ты будешь простаивать все свое существование в пробке под названием жизнь, и ничего не добьешься, просто сольешься с общей массой, станешь еще одной машинной в пробке, станешь ее частью, станешь самой пробкой, самим обществом.  Единственное, что ты можешь сделать - сдохнуть.
Какой – то полоумный кретин гудит мне в спину, дополняя свое и без того неприятное присутствие бранными выкриками. Проделать бы ему сейчас еще одну дырку. Потише, Джон, иначе чем ты тогда будешь отличаться от тех, кого ловишь. В этом вся наша проблема, - бездумные выходки, вызванные сиюминутным порывом эмоций. Как глупо, как непрактично. На протяжении многих лет мы духовно развиваемся, слушаем маму с папой, читаем умные книги, размышляем о будущем, строя грандиозные планы и пошаговую инструкцию к их осуществлению. Но любая незначительная мелочь может трансформировать в нашем разуме идею, носящую фаталистический смысл, способный все разрушить. Предусмотрев,  создатель эту маленькую ранку в организме нашего разума, мы могли бы избежать статистики подсчетов случаев суицида, убийства и алкоголизма. Ведь наша жизнь подобна плывущей лодке, прекратив движение которой может любой подводный камень.
А пробка все не рассасывается, а даже увеличивается.
Кстати о теме пробок, она ограничивает твою свободу передвижения, пока она не позволит, ты не продвинешься вперед, на каждый твой шаг будет время застоя, ничего не напоминает? Все эти налоговые службы, полиция (да – да такие же ублюдки как я), правительство, бюрократические политики, твои соседи, - все это часть одной большой пробки, ограничивающей твои шаги, твою жизнь, они стоят впереди тебя, мешая проехать вперед, анархические представления? Нет, все – во лишь желание скрасить приближение смерти, ведь право на смерть еще никто не отменял? Хотя. Лет через двадцать, когда я стану окончательно дряхлой развалиной, кто знает, может, начну подумывать о том, что пора бы становиться в очередь…в очередь за смертью. Не в какую- то   там очередь за подгузниками для взрослых, что мне тоже, кстати, предстоит, а в очередь за смертью. Приду, я, значит, в какой-то административный кабинет, и скажу, « Мистер Эссбрэин, я стар, силы покидают меня, могу я стать в очередь за привилегией, которая ограничит меня от всех проблем и сложностей злостной жизни…?» А мне в ответ. « Гражданин, ну что вы, а кто же будет платить налоги? Ведь тем самым вы создадите микро дисфункцию в нашем бюджете, а, следовательно, в экономике, а, если, придет несколько сотен, таких как вы, тогда нас может ожидать кризис, а как же обязанности гражданина, а как же создание Американской мечты?» И, приняв снисходительный, лживый вид (ведь это же демократическая, правовая страна), «заполните эту форму и положите сюда, мы рассмотрим ваш запрос и позвоним, спасибо, что пользуетесь нашими услугами... следующий» Пока вы платите налоги, потребляете, пока вы являетесь экономически активным объектом, вы подаете толчок кислорода в жадные легкие общества, вы для него живы, вы ему нужны. Хотя. Представьте, что через тот же временной отрезок, в мою дверь постучится человек из того административного кабинета и скажет « гражданин, что-то вы задержались у нас, вы превышаете средний уровень жизни, а наши блага и так ограниченны, вы можете поспособствовать демографическому кризису, вызванному перенаселением».
Тягачи разблокировали дорогу, убрав злополучный прицеп. Дорога оживилась. Через время начали показываться проезжающие вперед машины. Постепенно все успокоилось. Пробки не стало.
 
                ГЛАВА 3.

Ну вот, а я думал, что проторчу тут остаток своей жизни, не все так плохо, Джон, хотя два часа простаивания под палящим солнцем в скоплении дымящих машин, явно не пошли тебе на пользу. Жму педаль газа, надеюсь, господь простит меня, если по дороге я собью несколько детишек, по скорее бы убраться от сюда, мне начинает действовать это на нервы. Эврика! В моем боковом стекле удаляются остатки пробки. Сорок миль в час. Шоссе 666. оно всегда мне нравилось. Широкое. Длинное. Лет тридцать назад, помню, выкатишь свой новоиспеченный боббер, заднее крыло обрезано, переднего и вовсе нет, короткая передняя вилка, рама подогнана под мою, тогда еще тощую задницу, низкий руль, одинаковые колеса, багажник снят, пассажирское место отсутствует, все ради скорости, спасибо AMA, что загнала нас в подполье. Выкатишь, значит, своего стального коня, выкрашенного в смоляной черный,  на ночное шоссе. Кругом тишина. Свет луны нежно скользит по округлости бака. Будто податливую девчонку, поглаживаешь это маленького монстра,  проводя рукой по холодному железу. Садишься. Видели бы меня сейчас мои спящие одноклассники, да ну их. Видела бы меня сейчас Сара, тогда бы точно уложил ее на лопатки. Боббер начинает рычать, и вот я несусь вперед. Ночной ветер в лицо, мои, тогда еще длинные волосы, развиваются позади. А сейчас. Сейчас мне, вот уже полвека, я сижу в Кадиллаке, направляясь в лавку скобяных товаров. Мимо проезжают машины. Скука. И зачем всякие грязные подонки занимаются этим, зачем извращаться над жизнями других, для них чужды законы, да куда там, законы, зачем заглядывать так далеко, ведь при наличии чистого разума и доброго сердца, тебе не придет в голову потрошить людей, жрать их органы, трахать их трупы, упиваясь собственной изобретательностью. Боже, куда катится наш драный мир.

Закон и порядок. Две вещи, которые делают поведение нашего общества менее девиантным, ограничивают пьянящую свободу, борются с преступностью. Чушь. Гораздо полезнее нашему обществу стали бы  громадные, вечно голодные, ужасные монстры, или может волна зомби, или колонизация нашей эгоистичной, тщеславной планеты, уверенной в собственной уникальности, несколькими космическими кораблями, полными кровожадными инопланетянами. Может  тогда, наше общество отвлеклось от уничтожения своих братьев, своих благ, устоев и идеалов. Ведь от кого закон и порядок защищает людей, от них же самих. Хотя, не стоит недооценивать человечество, оно настолько изобретательно, что попутно со спасением собственных жизней от угрожающей им опасности со стороны монстров, зомби или инопланетян, релаксировало бы путем мародерства, грабежа, насилия, убийства.
Джон, разговоры с собой – первый признак нездорового рассудка, хотя они весьма удобны, ведь мое свидание с лавкой скобяных товаров уже начинается, дорога пролетела быстро. Вокруг все обклеено желтой лентой. За ней толпа зевак. Впрочем, как обычно. Все толкаются, что-то шепчут друг – другу, упреки полицейских ни на кого не действуют.
Старые, подыхающие на глазах, бабушки, женщины с колясками, потные рабочие, школьники, пытающиеся пролезть под лентой, все возможно произвести впечатление на своих подруг, так что их члены чуть ли не выпрыгивают из штанов. Но стоит помахать перед их любопытными носами свои сорок пятым, как все сразу затихают и пропускают тебя вперед.
- А вот и ты, Джон. А я думал, что тебя уже уволили, и ты сидишь дома в халате и махровых тапочках.
- Можешь засунуть свои догадки туда же, куда сегодня имел тебя твой дружок, понял, Николсон. И к твоему сведению, меня, жирный ты засранец, не увольняют, а отправляют на пенсию.
Этот толстый гавнюк мне никогда не нравился. Вечно дышит мне в спину, сует всюду свой пронырливый нос,  ехидничает, а ведь еще салага, ну и что, что за последнее время на нем больше раскрытых преступлений.
- Потише, папаша, не кипятись, а то я изменю свои принципы насчет драки со стариками.
Удачи тебе в этом занятии, уверен, ты дерешься, как девчонка.
Не дожидаясь ответа, иду вперед, Николсона не впустили на место преступления, спасибо Моргану, оно и не удивительно, этого самонадеянного гордеца никто не любит.
Открываю дверь. Взгляд рассеивается, пытаясь за что-то зацепиться. Странный запах. Прохожу вперед. Еще бы пару шагов и я угодил бы… лужа крови тянется от стойки, где отпускают товар, к черному входу. Как будто кто-то тащил что-то. Но я то знаю, что это что-то – труп. Труп сорокалетней Лизы Картер. Осматриваюсь. Мне, наконец, повезло. Быть может это улика. На полу лежит скомканный комок бумаги. Разворачиваю его. Странное ощущение. Наверное, такое ощущение бывает, когда лопата натыкается на прогнившую доску от сундука с сокровищами. Но мое сокровище – квитанция. На ней список покупок и имя. Энди Лейн.

                ГЛАВА 4.

Ну, конечно, это он. Господи, Джон, это же изначально было ясно, как белый день. Это Энди Лейн. Странный одинокий безумец, живущий в доме своей матери, никто про него ничего не знает. Ни друзей, ни родственников. Значит, рассказы детишек про развешанные по стенам головы могут оказаться правдой, ужасной правдой. И все кто пропал, девочка, два туриста и эта толстуха Мэри, вероятно, все эти невинные люди провели свои последние минуты жизни в обществе этого кровожадного психопата.
Какого черта, Джон, почему твоя задница до сих пор не сидит в Кадиллаке, направляющегося к дому этой мрази?
Нужно оповестить об этом в участке, вызвать подкрепление. Брось эти глупые выдумки, старик, как только ты доложишь, дело передадут другому, возможно даже кретину Николсону, ведь завтра у тебя пенсия, или ты забыл, к тому же нельзя терять ни минуты, пока ты тут копаешься в своих мыслях, кто-то может лишиться жизни.
Чтобы избавиться от лишних вопросов, иду по следу тянущейся лужи, выходя через черный вход. Ну, вот ты выбрался, а смысл, ведь тачка осталась впереди лавки.
Осматриваюсь. Вокруг ящики из под молока, пустая бутылка пива, всякая ненужная дрянь, в десяти метрах от меня  чей-то задний двор. Что-то блестит на солнце. Это байк. Indian Scout Board Track Racer 1940 года выпуска. Не сомневаясь ни секунды, подбегаю к этой малышке, воровато оглядываясь, запрыгиваю в седло. Завожу (черт, а  все-таки я не забыл, как это делается), малыш Индиан начинает реветь, отпустив сцепление, жму газ, а теперь вперед. Ловко я вас всех, Энди, ставь чайник и жди меня на яблочный пирог. К моему счастью Индиан не развалился на первых же двадцати метрах, хоть что-то хорошее рождается в этой стране. Главное, не попасться какому-то добросовестному работнику полиции, это может отнять время. Ведь не каждый день увидишь, одну развалину, несущуюся на другой, и, конечно же работник не забудет проверить мои права и документы на транспорт, все должно быть по закону.
Кстати о законах, либо их пишут под сильным вдохновением, вызванным курьезными моментами, созданными законопослушными гражданами, либо под сильным влиянием наркотических препаратов, а может, одно другому не мешает, а даже способствует созданию по истине гениальным законов. Представьте, что какой-то добропорядочный гражданин купил себе гамбургер, когда он принялся переходить улицу, он забыл развернуться           (видно увлекся едой), и вот, переходя и, жуя свой гамбургер, он не заметил, играющую девочку, бедняжка, видно, и не подозревала, что смерть ее придет в виде жирной, надвигающийся со скоростью света, задницы. Это трагическое событие вдохновило  издать закон в Оклахома Сити, запрещающий ходить по улицам задом, поедая на ходу гамбургер.
Кто знает, вдруг есть закон, запрещающий ездить на Индиане после пяти вечера, если у тебя геморрой, тебе больше сорока и твой член больше восьми дюймов.
Ох уж эти законы. Они не только защищают, они еще могут явиться в виде экономического банкротства какому-нибудь, скажем, производителю электрических лампочек. Его легко могут засудить, потому что в инструкции по применению, он, по своей оплошности или же коварному умыслу, забыл упомянуть о запрещении помещения лампочек в анальный проход чьей-то похотливой задницы, потому что какой-то извращенец решил скоротать вечерок с лампочкой, прочитав перед этим ее инструкцию, и, оказавшись в последствии на больничной койке с окровавленным дуплом.
  Энди, Энди, Энди…
Вот мы и приехали. Паркую чужой байк в двадцати пяти метрах от обиталища этого дикого зверя, вдруг он кажется не настолько безумным, чтобы услышать рев двигателя и свалить подальше. Да, это было бы просто несправедливо. Вокруг никого нет. Все спокойно. Домик Лейна стоит особняком, вблизи никаких строений не наблюдается. Как удобно. Притаскиваешь себе вечерком чье-то тело, расчленяешь, потрошишь, разматываешь его кишки, обгаживая вокруг все кровью и дерьмом, если есть настроение, можно вытащить труп на задний двор. Он полежит на солнышке. Желтые лучи солнца начнут плясать на подгнивающем мясе, вскоре, если правильно выждать время, труп должна окутывать пелена пикантного смрада. После чего, Энди, можно подойти, вытаскивая по дороге свой грязный отросток, и, найдя, залитую теплой кровью гниющую щель, оплодотворить ее своим поганым семенем.
И это было с восьмилетней девочкой, и с теми туристами, кто знает, с кем еще это было.
Как же мне жаль, как жаль, что я не смогу убивать тебя, подонок, несколько раз, проделывая это в каждый раз все медленнее и медленнее.
Теплый ветерок шевелит листву на деревьях, заглушая мои тихие шаги. Подхожу все ближе. Дом уже рядом. Сердце бьется все чаще, черт, какой неподходящий момент, прихватывает желудок, омерзительная на вкус масса блевотины подступает к горлу. Сплевываю. Нужно отдышаться. Достаю ствол. Зажимаю его как можно крепче, сам не знаю зачем. Через окна ничего не высмотришь. Эта грязная тварь зашторила их так, что свет не проникает нигде. Прислоняю ухо к дверному замку. Ничего не слышно. Всматриваюсь в замочную скважину. Оборванный кусок какого-то дерьма, весящего на стене, выглядит как-то странно, но Лейна не видно. Это начинает меня напрягать. Странное чувство. Чувство неизвестности. Оно мне совсем не нравится. Начинаю считать. Восемь, девять, набираю в легкие воздуха, десять. С отвратительно шумным звуком дверь ударяется о стену, сопровождая это летящими щепками. Мое сердце затихло, сам же я замер в выжидательной позе. Мой ствол тычет во все углы. Прислушиваюсь. Никто не идет.
Твою-то мать, этот оборванный кусок дерьма, весящий на стене, оказался головой, смотрящей на меня своими мертвыми глазами. Демоны ада, они все на меня смотрят. Все эти проклятые головы… Боже, не только головы. На меня также уставились дырки, оставшиеся от вырезанных глаз, находящиеся на масках. Не знаю почему, но мне жутко хочется отсюда уйти. Держи себя в руках, старик, ведь ни за этим ты сюда пришел, чтобы увидеть пару кусков человеческой плоти, наделать полные штаны и свалить ко всем чертям. С тобой твой сорок пятый, а это как ни как, может спасти твою жизнь.
Осматриваюсь дальше, жуткая вонь, затхлый запах прогнивших человеческих останков. Отбросив все нормы приличия, нахально копаюсь в шкафах и тумбочках, выгребая всякую дрянь на пол. Деревянный шкаф. Открываю его дверцы. С каждой секундой я осознаю, что начинаю ненавидеть эту сволочь все сильнее. Внутри шкафа располагается гардероб из дубленной человеческой кожи: две пары штанов, жилет, костюм, пояс из женских сосков, а также еще несколько любопытных отрубленных голов, бесстыдно пялящихся на меня. Новая волна тошнотворного смрада поступает в мои легкие. Господи, как он тут живет? Мне становится не по себе, нужно присесть и подумать, как я прикончу малыша Энди. Не так быстро, Джон, если твои глаза тебе не врут, - стул обшит человеческой кожей. А у этого Лейна неплохая фантазия.
На кухонном столе лежит тарелка из человеческого черепа. Очень мило. Может стоить поискать супчик и пообедать? Эй, Лейн, подлей мне горяченького, да погуще смотри, что у тебя сегодня, может быть суп из человеческой печени, маринованной в желчи? Шутки в сторону.
Сейчас мне стоит задать себе лишь один вопрос. Что ожидает меня, если я открою этот холодильник. Узнать это можно лишь одним способом. Нажимаю на ручку и открываю дверь. Знаешь, Энди, а ты меня не разочаровал, все эти человеческие органы, разложенные по тарелкам, а также сердце в этой кастрюле, выглядят очень аппетитно.
  Мое терпение кончается. Сейчас я тебя найду, и один Господь знает, что для тебя будет стоить эта встреча, ад покажется тебе избавлением.
Странно, но посреди всей этой вони, я улавливаю еще один, более отвратительный запах, он доносится из соседней комнаты. Что же ты еще для меня приготовил? Преодолевая жуткое отвращение и нежелание найти еще один сюрприз, я иду вслед за невидимой нитью в виде тянущегося жуткого запаха, ведущего меня в эту комнату. Моя рука бегает по стене в поисках включателя света, и вот она на него наткнулась. Как же не хочется его включать. Но вот в секунду свет зажегся. И стоило бояться? Это всего лишь туша мертвого оленя. Подхожу ближе. Нет. Это не олень. Может, я сплю?
Передо мной безумно изуродованное тело человека, и, по всей видимости, это хозяйка лавки скобяных товаров. Руки ампутированы. Видно он работал рубящим и плохо заточенным предметом. Кухонный топорик очень подходит. Изувеченные конечности перестали кровоточить, на местах потери кистей свисают оборванные куски кожи, обнажающие испачканную кровью кость. Голова отсутствует, ее он отпилил. Там где должна быть шея, торчит кусок позвонка. Живот вспорот, из огромной раны, тянущейся от груди и до половых органов, торчат кишки, часть которых вывалена на пол. Спина ярко красная. Отчетливо видны мышечные ткани и позвоночник. Кожа снята. Останки лежат посреди лужи крови. Несколько мух ползают по ним, откладывая яйца. Я больше не могу здесь находиться. Вижу дверь. Она ведет в следующую комнату. Подхожу ближе к телу, чтобы не испачкаться кровью, аккуратно продвигаюсь вдоль стены, затем переступаю Миссис Марш, вернее то, что от нее осталось, и вот я уже у цели.  Мой сорок пятый смотрит в дверь, ударом ноги заставляю ее открыться.
На меня смотрят два испуганных глаза. На этот раз они живые. Передо мной маленькое, безвинное создание. Малышка вся трясется от страха. Ее рот завязан. Сдавленный комок в моем горле, проглатываю его. Впадаю в секундное оцепенение. Как так можно. Маленькое, беззащитное существо, совсем одно, детские слезы стекают по его щекам, ему жутко страшно. Почему оно здесь, чем она заслужила это?
- Не волнуйся, милая, все будет хо…

                ГЛАВА 5.

В голове странный шум. Боль. С трудом пытаюсь открыть глаза. Все кажется темным, безликим. Острая, сверлящая мой мозг, боль в затылке. Перед глазами все плывет, почему-то вещи не могут принять конкретную отчетливую форму. Может, из-за того, Джон, что этот гавнюк Энди подкрался к тебе сзади и приложился к твоей башке чем-то тяжелым. А, как тебе такая перспектива?
Постепенно вокруг все приобретает законченный вид, бесформенные фигуры превращаются в хозяйственные инструменты. На полу разбросаны вилы, топор, лопата, кувалда, деревянные ящики, набитые каким-то неведанным мне дерьмом. Но все вне моей досягаемости. Так что высвободить мои руки вряд ли получится. Кстати что с ними? Вероятно, они связанны веревкой, но я пока не могу разобрать, так как они находятся позади меня, и к тому же,
нестерпимая боль в моей башке является единственным предметом моих болевых ощущений.
Где же девочка? Если эта скотина порешила ее, я себе этого никогда не прощу. Мой взгляд начинает судорожно метаться по комнате. Господь, ты сегодня все-таки не такой кретин, как мне показалось немногим раньше. Девочка находится в этой же комнате. Все также с завязанным ртом и руками, она привязана к стулу, и ее глазки с жалостью смотрят на меня. Перевожу дыхание. Нужно подумать. Подумать, что делать дальше.
Для чего тебе тогда твой ствол? С таким же успехом, ты мог прийти к нему с букетом цветов. Как же ты жалок, старик, пришел, чтобы порешить эту мразь и спасти невинных жертв, а сам оказался в ловушке, подпустил этого урода так близко. Поздравляю тебя, Джон, теперь ты сам жертва.
Нужно выбираться отсюда. И как можно скорее. Но как? Вероятно, Энди просто еще не решил, что он собирается с нами делать, вот и свалил нас сюда. Кстати, сюда, это куда, в какой части дома мы находимся. Вверх, к двери ведет лестница. Значит мы где-то внизу. Удобнее всего было бы засунуть нас в подвал, где мы, скорее всего и находимся.
Оружия больше нет. Пытаюсь высвободить руки, вытягивая вначале одну, - безрезультатно, со второй вышло примерно тоже самое. В ярости тяну обе руки. Так ты ничего не добьешься.
Веревка сухая. Прикован ты к трубе, она из металла, к стене она крепится с помощью куска железа, его поверхность не с лишком гладкая. Нужно попробовать. Передвигаюсь ближе к куску железа.
- Не бойся, малышка, я вытащу нас отсюда, главное не бойся, постарайся заснуть.
Кого ты обманываешь, Джон. Но, черт, она не должна все это видеть, может во сне она сможет хоть на время отлучиться от этого кошмара.
Начинаю утомительную процедуру. А это может быть очень сложным и продолжительным по времени, Джон. Тру дальше. Кто знает, сколько ты тут находишься, и, когда Лейн решит спуститься к тебе. Продолжаю тереть поганую веревку. А, может, он уже определился? Нет, ты должен отсюда выбраться, к черту твою старую никчемную жизнь, эта девочка, она должна жить. Через время, может час, может меньше,  сидя в этой полутемной комнате, легко сбиться со времени, я чувствую, что окончательно выбился из сил.
Первая жертва. Его первой жертвой была восьмилетняя Тина Мелоун. Ее изрезанный труп выловили в реке. Зачем ты вспоминаешь все это, Джон? Маленькое тельце посинело, изувеченное, запутанное в речной тине, оно лежало на берегу. Ее детские ручки Лейн унес с собой. Нет, Джон, брось эти мысли, ты не дашь ему сделать то же самое с этой маленькой девочкой. Пусть лучше это случиться с тобой. Может в то время, когда этот психопат будет занят расчленением твоего трупа, подоспеет подмога, и ее спасут.
О, нет, только не это. Харрис, ты старый безмозглый осел, кто тебе поможет, ведь ты никого не поставил в известность, никто не знает, где ты сейчас находишься.
Начинаю тереть веревку еще сильнее, откуда-то появился новый прилив сил. Поворачивая вбок голову и, кося свой взгляд, пытаюсь посмотреть, как продвигается путь к моему побегу. Веревка слегка попорчена. Только и всего. Ее наружные волокна слегка прорезаны, если можно так сказать. На это уйдет целая вечность.
 Только не отчаиваться. Жаль, что я не религиозный фанатик, сказать бы, что на все воля божья, что вмешиваться – кощунственно, что нельзя препятствовать отправлению души этой маленькой девочки в рай, что ей там будет лучше, что пути Господни неисповедимы. Энди вот, наверное, считает, что он слуга Божий, и его глас велит убивать, твою мать, его покойная мамаша точно всю жизнь пичкала его библейскими историями, порола его, запрещала мастурбировать и играть с друзьями. И теперь этот безумец отведет мою душу на тот свет. И самое ужасное, что и он, и его мамаша свято верили в свою правоту и чистоту действий.
Религия – массовая бойня, заглатывающая жизни людей, убеждающая их в самоуничтожении, обращении жизни в вечный страх, прикрывая это безумие… волей бога.… Хотя, бесспорно, создатели ее были во истину гениями, их изобретение бессмертно, оно безотказно действовало на протяжении все этих долгих лет, и лишь сейчас некоторые ставят ее необходимость и значимость под сомнение. Вы хотите разрекламировать вашу идею, протолкнуть свой продукт в массы, обратитесь к церковным служителям, заплатите им, сомневаетесь, не стоит, они с радостью продадутся вам, ведь, как и создатели религии, так и их последователи были финансовыми гениями, разве нет? Кто же еще как не религия со всеми ее составляющими сможет сама себя прокармливать, не облагаться налогу, защищаться законом, создавая рабов, причем беря за это порабощение с них же деньги. Так вот. Заплатите им. И только стоит им сказать, что церковь, а, следовательно, сам великий господь одобряет ваш продукт, как, толпы безумных фанатиков пустятся приобретать, скупать, восхвалять… им нравится быть одураченными, нравится вечно бояться и исключать варианты, ведь для них сомнение – значит крах, представляющий собой пылающие огни и вечный мрак. Дерзкий безбожник? Нет, верующий владелец разума.
      Боль несколько утихла. По крайней мере, стала не такой невыносимой. Малышка видно заснула. Этот мерзавец наверняка не кормил ее, и силы ее покинули. Сколько она уже у него гостит, наверное, если она выживет, это навсегда оставит на ее психике нестираемый след. И все из-за какого-то маньяка извращенца, воспитанного религиозной мамашей.
Может помолиться за эту бедняжку. А смысл, Джон, тут нужны действия. Вот в этом вся наша проблема, сталкиваясь с трудностями, мы слаживаем руки, начинаем молиться, попрошайничая у Господа все, что нам вздумается, но, не подкрепляя это никакими действиями.
Продолжаю свои бессмысленные попытки прорезать веревку, просто, чтобы не терять надежды, чтобы не ощущать смирения, ведь сидеть и ждать своей смерти в бездействии еще страшнее.
Слышу шаги. Шаги где-то на верху. Чья-то грузная поступь. Конечно же, это Энди. Он подходит к двери…
Кто бы, что не говорил, не плел, что жизнь – дерьмо, что она для него ничего не значит, не имеет смысла, что все равно скоро подыхать, так почему же не сейчас. Это все лишь пафосные слова, являющиеся своеобразной защитой на трудности, свалившееся на плечи человека. И, если вы думаете, что устанете от жизни, что смерть неизбежна, что вы разумный человек, и, следовательно, не будете бояться, бросьте, кого вы обманываете. Пусть даже, вам будет так погано, так отвратительно находиться на этом свете и вы будете просить Господа, или кого вы там просите, ниспослать вам избавление в виде смерти, что когда эта милость придет в виде автомобильной катастрофы, маньяка, прижимающего нож к вашим яйцам или болезни, не оставляющей надежды на излечение, поверьте, страх так изъест все ваши мысли, весь ваш разум, всю вашу сущность, что вы будете просить еще больше проблем, еще больше дерьма, еще больше несправедливости, только бы жить.
И вот, когда ручка двери с ужасным скрипом начинает поворачиваться и дверь медленно открывается, я являюсь прямым тому подтверждением. Ритм сердца просто катастрофичен, холодные капли пота стекают по моим щекам, и, секунду спустя, я испытываю такую радость и облегчение при виде этой поганой морды, каких бы никогда не испытывал ни при каких других обстоятельствах.
Передо мной стоит Николсон, этот гавнюк, которого я всегда ненавидел, а теперь готов усыновить. Николсон подбегает ко мне, пытаясь меня освободить, а я, пребывая в каком- то странном состоянии, как, если бы вам после диагноза рака легких, желудка, мозговой опухоли и обильного отмирания клеток головного мозга, минуту спустя сказали, что они ошиблись и приносят свои извинения, не слыша себя, кричу:
- Девочку, спаси девочку…
Продолжая меня освобождать, Николсон оглядывается по сторонам в поисках еще одной жертвы, нуждающейся в его помощи. Вскоре она тоже освобождена, и на мое удивление, вместо того, чтобы плакать, бедный ребенок не издает ни звука.
- Николсон, знаешь, все свои не совсем лестные слова, отведенные в твой адрес, я беру обратно.
- Не стоит, старик, все в порядке.
- Стой, где же Лейн?
- Не стоит за него беспокоиться. Я обнаружил его на заднем дворе по звуку крутящегося точильного диска. Этот мерзавец точил лезвие кухонного топорика, вероятно, предназначенного для вас. Я его отключил, и теперь он лежит в браслетах в багажнике твоего Кадиллака.
- Ты приехал на моем Кэди?
- Я думал, ты не будешь против.
- Так и есть, а как же ты нас отыскал?
- Ты, непонятно почему исчез, как я выяснил, пробравшись внутрь лавки. Забежав туда, я чуть не угодил в лужу крови. Сообразив, что ты обнаружил улику, способную засадить эту мразь, и отправился к ней, я побежал на улицу. Затем отыскал свидетелей, которые были сегодня в этой лавке. Задав им несколько вопросов, я понял, что никто из них не очень то и подходит на роль убийцы, еще бы, ведь они были старухой, семнадцатилетней девчонкой со своим младшим братиком и студентом, живущим со своими родителями. Поэтому я начал расспрашивать их, видели ли они, как кто-то заходил в магазин. На это все, у меня ушло минут тридцать. Выяснилось, что их было двое: Крис Джером и Энди Лейн, жаль, что первым, я проверил Джерома. Он был чист. В доме я ничего не обнаружил, лишь зря потерял время. Направившись к Лейну, я прошел в его дом. Знаешь, Джон, зрелище это было совсем не из приятных.…И тут я услышал этот шум, как будто кто-то точил лезвие. Аккуратно с заряженным револьвером я пошел на этот звук, который привел меня во двор. Ну, дальше тебе все известно.
- Николсон, оказывается, что ты такой пронырливый засранец, очень даже и хорошо, еще раз, спасибо.
- Всегда готов. Теперь эта гнида Лейн сядет навечно.
Помогая мне встать, Николсон подошел к девочке и взял ее на руки. Наверх вела лестница. В ее конце, через открытую дверь проникали лучи солнца.