Прапорщик Саша

Слово лечит. Слово убивает.
Александр Николаевич был прапорщиком всегда. Даже седые старожилы не припомнят Сашу гражданским. За свои 24 года службы Александр Николаевич сделал потрясающую карьеру от замкомвзвода до начальника склада. К своим 46 годам Саша нажил двоих дебелых дочерей, тихую супругу, двушку в хрущобе , гастрит, геморрой, машину «копейку» , гипертонию  и недостроенную дачу. 
Александр Николаевич слыл в части человеком обстоятельным и солидным. Как всякий настоящий прапорщик своих успехов он не скрывал, но и не выпячивал их.  Так, иногда в разговоре проскакивала  искорка гордости, но не более того. Впереди маячила военная пенсия и счастливая дачная старость.  Саша любил пересматривать «Белое солнце пустыни», особенно тот эпизод, где басмач говорит товарищу Сухову «Хорошая жена, хороший дом – что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?  »  - эти слова приятно будоражили прапорщицкое эго.
Так бы и жил Саша долго и счастливо, не случись в ту пору социальной драмы  под лживым именем «перестройка». Как гром среди ясного неба, из вышестоящего штаба был спущен приказ о сокращении военнослужащих превысивших возрастной ценз.
А Александр Николаевич ценз превысил. Годов для увольнения было достаточно , а для нормальной пенсии не хватало. И не хватало то всего – тьфу 6 месяцев.
За 24 спокойных сытых года, что Саша оборонял отечество, он несколько обленился, заматерел, обзавелся компактным животиком для  солидности и, между нами говоря, подрастерял вкус к жизни.
Но надо было что-то делать. И Александр Николаевич как птица Феникс восстал из пепла обыденности. Другой бы руки опустил, но не таков был наш герой. В тусклых серых глазах прапорщика появился охотничий азарт, движения стали стремительны, черты лица приобрели нечто от борзой собаки, в хорошем смысле этого слова.
Тихими подмосковными вечерами сослуживцы с удивлением наблюдали, как Саша легкой спортивно походкой курсирует от штаба и обратно, неся в обеих руках пухлые пакеты.
Штаб, впервые с Брежневских времен, стал приятно пахнуть свежей краской, шпаклевкой и еловыми опилками. Разная хозяйственная мелочь, в виде гвоздей, шурупов, дверных ручек захлестнула часть. По ротам нельзя было пройти без того чтобы не выпачкаться в краске или меле.  Мало того, Саша ввел в бой личные резервы в виде кирпича, припасенного для дачи. Этот кирпич он как дядюшка Тыква собирал годами. Почти каждый камешек Саша знал в лицо.
Наступлением на хозяйственном фронте Александр Николаевич не ограничился. Одним прекрасным утром, нагрузив свою копейку так, что задний бампер чиркал весенний асфальт, он двинулся в направлении области. Отсутствовал он трое суток, вернулся налегке и ходил по городку таинственно-загадочный.
Одним словом, дело было на мази. К Александру Николаевичу стала возвращаться  солидность в походке. Суетливая трусца проявлялась все реже.
Вот тут драма  то и случилась. Александр Николаевич всегда недолюбливал напарника.  Жил тот как-то, не по-прапорщики что ли. Был бесхозяйственен, небережлив и позволял себе глупые шуточки в адрес Александр Николаевича. И надо же так случиться, что именно от своего напарника Саша услышал о том, что пришел приказ о … Страшно сказать!  О досрочном увольнении.  И даже якобы нашелся свидетель, который говорил с человеком, который в свою очередь видел этот приказ воочию.
Впервые за 24 года Александр Николаевич ушел раньше со службы. Вечером ему стало плохо, а к утру 2 апреля он тихо скончался.
Вы спросите, в чем мораль этого рассказа? Не знаю.  Лично для меня с  тех пор 1 апреля грустный праздник. В этот день я никого не разыгрываю, думаю о экзистенциальном смысле жизни, грустно пью коньяк  и вспоминаю слова классика «Нам не дано предугадать как наше слово отзовется»