Не нарывайся

         Баба-Лена катила на своем стареньком «Москвичонке» по просторной ещё улице. Она любила эту  раннюю пору, когда ещё не так жарко, и автомобилей на дороге не так много, как днём. Молодые лихачи отсыпались, после ночных гонок по городу, а пожилые, её возраста  люди, прихватив внуков, обосновались на дачах.

    Баба-Лена разменяла седьмой десяток, однако на вид ей нельзя было дать и шестидесяти. Это была  энергичная, уверенная в себе женщина. Нелёгкая жизнь и годы не наложили на её лицо отпечатка, а трудности не сломили и не согнули.  Одна подняла двух сыновей,  и для них, уже седых и зрелых мужчин, имеющих взрослых детей, мать была непререкаемым авторитетом. Она почти всю трудовую жизнь провела в автобазе, работая  водителем,  хотя  в свое время  окончила автотехникум, но только перед самым  выходом на пенсию перешла на должность автомеханика в родной автобазе.  Курила, и могла ввернуть хлёсткое слово, распекая нерадивого водителя, от которого у молодых шоферов, начинали трястись поджилки. Именно они и прозвали её Бабой-Леной, сначала за глаза,  между собой, а после и открыто.  Она не сердилась, так как любила этих молодых парнишек, видя в них черты своих сыновей, и всячески старалась поделиться с ними своим богатым опытом нелегкой шоферской жизни, кому советом, а с кем-то, засучив рукава, сутками копалась в двигателе.
 
    Сегодня Баба-Лена ехала в гости к одному из них, по случаю появления на свет наследника. Настроение было отличное, в
предвкушении от встречи со старыми знакомцами. 
 «Москвич» был нагружен до отказа  всевозможными овощами и ягодами, которые произрастали у неё в саду,  в  немыслимом
количестве.
        Она прошла кольцо и неожиданно попала в пробку.   Дорожное кольцо оказалось перегороженным ремонтниками со стороны встречного движения.  Широкая улица, имеющая три полосы движения  в одном направлении и три полосы в другом - стояла. Обратного хода уже не было, так как за ней в такую же ситуацию попал огромный «джипяра», а за ним, вплотную целая вереница машин. «Москвич», который она любовно называла ласточкой, оказался затертым среди машин, а на фоне джипа выглядел маленьким белым мышонком. Колонна практически не двигалась, потому что автомобили со встречных полос движения, оказавшиеся в ещё худшем положении, так как попали в тупик, стремились втиснуться через разрыв в разделительной полосе на другую сторону дороги.  Находящийся в двухстах метрах от кольца светофор сдерживал движение.
 
     Раздосадованная этой неожиданной задержкой,  Баба-Лена стала рассматривать окружающих. Позади в джипе сидел мужчина и явно нервничал, зато пацан рядом, в видавшей виды «семерке»,  о чем-то весело щебетал со своей попутчицей и явно был рад пробке.
 
        Минут через  двадцать трехрядная колонна машин дотащилась до разрыва, светофор был уже совсем близко. Тут внимание Бабы-Лены привлек паренек, который подавал ей отчаянные сигналы, чтоб она позволила ему проехать из разрыва в разделительной полосе - поперек улицы, во дворы. Баба-Лена моргнула ему фонарями: «Давай! Пропускаю!».
       Счастливый паренек, прижал руки к груди, в знак благодарности и перегородил полосу, умоляя водителей других
полос пропустить его. В это время автомобили из разрыва, воспользовавшись образовавшимся окном  в левом   крайнем ряду, стали прошмыгивать вперёд.  Баба-Лена, покуривая, терпеливо ждала, когда парнишка на «семёрке» освободит дорогу. В это время на светофоре снова загорел красный, движение вновь прекратилось.

«Ты чё, коза! Долго стоять будешь….» - далее последовала целая тирада нецензурной брани. Баба-Лена повернула голову, около неё стоял хозяин джипа. В голове мелькнуло: «Хорошо, что коза, а не старая корова! Прям, как комплимент звучит!»

Мужику было лет пятьдесят, лысоватый, толстый и самоуверенный амбал просто пылал негодованием.  Ей хватило одной секунды, чтобы его «сканировать»: «Одет в дорогой костюм, правда помятый, рубашка не свежая, не брит, значит не ночевал дома. А голос,  голос-то какой бабский писклявый! А мат, разве это мат! -  блеяние барашка молодого…»

    Баба-Лена резко воткрула окурок в пепельницу, как жирную точку поставила. Но произнесла устало и буднично, почти безразлично: «Ты все сказал? -  а вот после паузы, голос её приобрел жёсткие, приказные и твердые нотки, - Ты, хозяин жизни!..».  Затем последовал короткий, но смачный монолог на красноречивом и богатом, чисто «русском языке». Буквально несколькими фразами она разъяснила «хозяину» - кто он, откуда, как его зовут, и куда ему следует незамедлительно отправиться.

        Мужик обомлел, от неожиданности, её слова в буквальном смысле припечатывались к его холеному лицу и прикипали, как  хлёсткие пощечины.  Лицо «хозяина жизни» сначала побледнело, потом побагровело, он хватал воздух ртом, ошарашенный таким «красноречием»: «Да я! Да я! Сейчас тебе все колеса попротыкаю!»
       Он, было,  метнулся в её сторону, в это время  Баба-Лена резко и широко распахнула дверку своей машины, мужик вздрогнул и остановился.

«Рискни!», - уверенно, твёрдо и многообещающе произнесла она.
«Хозяин» что-то невразумительное пробурчал и ретировался. Он кинул свою тушу на сидение джипа и резко захлопнул дверку. Джип фыкнул обиженно и заглох. Баба-Лена констатировала:  «Перегрелся».

       Водители, наблюдавшие эту сцену,  угорали от хохота, настолько жалким и бледным был вид  у хозяина джипа.
Вновь призывно мигнул зелёный, началось движение, однако водители из разрыва не спешили проскочить перед её машиной, а дружно  подмигивали ей фарами и сигналили: «Давай! Давай! Твоя Главная!».