А в Болгарии нет коммуналок

                Когда я в первый раз приехала в Болгарию в 1975 году меня неприятно удивило то, что у них нет коммунальных квартир. Мне показалось странным и унизительным, что в такой маленькой стране все живут в отдельных квартирах, а у нас в СССР, в огромном и богатом государстве победившего социализма и всеобщего равенства, половина моих земляков в Питере делят крошечные, тесные квартирки с двумя-тремя, а то и с двенадцатью семьями. То есть пихают в эти малочисленные метры совершенно незнакомых людей и считают, что ничего- поживут, пообвыкнут и как в семье бывает - стерпится-слюбится.
              Я родилась на Лиговке. Кто не знает Питера, то могу подсказать, что эта длиннющая улица тянется почти что от Московского вокзала до Московских триумфальных ворот, то есть километра, наверное,  четыре. До революции посередине этой улицы текла речка Лиговка, потом её забрали в трубу, а наверху проложили трамвайные пути. Уже сейчас почти все трамваи поубирали с улиц, а эта всё еще держится. Немного смягчили «земляную подушку», поэтому они не гремят так и не трясутся, как раньше во времена моего детства, но почему-то наши городские начальники не любят трамваи, и их потихоньку уничтожают. А вместо трамвайных парков вырастают «элитные дома». Я много могла бы рассказать про свою малую родину, но сейчас не об этом.
             Не будем отвлекаться. Поговорим  о нашем житье-бытье в ленинградских коммуналках. Так вот на Лиговке в доме, в котором мы жили, была двухэтажная коммуналка. Видимо, раньше на первом этаже жил барин с семьей, а наверху, где находилась огромная дровяная плита, селилась прислуга. Потом домик захватили революционеры, большие комнаты разделили деревянными перегородками и распихали туда людей.
             Надо сказать, что я совершенно от этого не страдала, потому что было мне пять лет. Всегда, в какую бы комнату я не пришла, мне говорили приятные слова про красивую девочку и даже чем-нибудь угощали. Нас, детишек, было там пятеро. И всем нам жилось весело и хорошо. Никто никогда не голодал, потому что сердобольные соседки всегда подкидывали чего-нибудь со своего скромного стола. Взрослые, конечно, скандалили время от времени. Но детей загоняли в пустую комнату, чтобы не травмировать детскую психику, так что эти бури и грозы нас практически не касались. Мы по-прежнему ходили  «к врагам» лакомиться вкусной жареной картошкой, и мамам нашим всё-таки хватало ума не ругать за это.
            А  в конце шестидесятых вдруг вышло Постановление КПСС расселить эти коммуналки, и нас перепихнули в двухкомнатную крошечную, как наперсток, хрущевскую квартиру еще и с соседями: старыми «петербуржцами», которые относились ко мне, швее на фабрике, и маме, ткачихе, с легким презрением. На кухне в два с половиной метра невозможно было поместиться двум хозяйкам-поварихам, и мы готовили еду по очереди. Зато уборки было мало! Два раз махнешь метелкой и уже чисто.
             Потом маме пришло в голову, что во-первых, соседи уж больно противные, а во-вторых на первом этаже жить вредно для здоровья. И она нашла обмен. И мы переехали уже в трехкомнатную квартиру, но на втором этаже! И комната побольше  и кухня уже шестиметровая. Правда, там прописаны еще две семьи. Но, вроде бы, люди нормальные, так что как-нибудь приживемся.
           К этому времени я уже поступила в университет на истфак, поэтому очень сблизилась с соседкой по квартире – Ириной Александровной. Она была на пятнадцать лет старше меня, работала сценаристкой на Леннаучфильме, закончила  ВГИК и знала много такого, о чем я, желторотая студентка,  никогда и не слышала.
И с этой стороны мне повезло. Она, кстати, и влюбила меня в Японию. И хотя сама никогда там не была, но часто покупала разные книжки по искусству, подсказывала, где и когда проходят выставки, давала читать интересные статьи. Так что дружба наша была очень полезной для меня.
            Кроме неё была семья из трех человек. Причем муж и жена были в разводе, но деться им было некуда и они продолжали жить в одной комнате с сыном. У которого от этих всех переживаний начался туберкулез. И через два года им дали другую квартиру,  как для семьи, в которой есть такой заразный больной ребенок.
             Два слова надо сказать про мою дорогую матушку. Она пережила всю блокаду. И не только пережила, но  работала по 12-14 часов. Характер закалился. Спуску никому не давала. И всегда отстаивала свою правоту. Неважно, что иногда это было неправильно, но отстоять свое мнение, неважно каким способом – криками, руганью, угрозами, всегда было основной чертой характера. При том, что она – очень мудрая и проницательная. И даже обладает какими-то мистическими способностями, которые иногда меня в тупик ставят.
             Так вот с соседями мамуля любила смачно и громко поругаться. А я – девушка тактичная, держала нейтралитет и продолжала с ними здороваться и общаться. Её ужасно это злило. Так что были таки времена, когда мы не разговаривали с ней неделями.
            Но!  Если бы не этот чисто русский, грубоватый её характер, мы так бы и продолжали жить в тесной коммуналке. А так – живем уже двадцать пять лет в той же самой хрущевке, но уже как одна семья. Без всяких соседей.
            А вы спросите: да как же случилось у вас такое немыслимое  счастье?
     Ну вот сейчас и узнаете. Ведь я не только для моей любимой Мариночки пишу свои воспоминания, но и для вас, мои дорогие. Кто-то впервые узнает о подробностях жизни моего поколения, а кто-то подумает: да, в те времена всякое было и такое – тоже.
Ирина Александровна получила от своего Научфильма однокомнатную квартиру в жилкооперативе. В общем, за небольшие деньги. И была очень счастлива.
Мы с мамой подали документы и ей, после соответствующих проверок и докучных расспросов, как блокаднице, разрешили эту маленькую комнатку «присоединить» к большой.
            И, представляете, у меня вдруг в 25 лет появилась своя (не верю себе и повторяю сто раз на дню – своя!) комната. Мебели в ней, правда, -  всего лишь шкаф и узкий девичий диван, но это неважно. Я могу теперь читать допоздна, вертеться перед зеркалом, не опасаясь, что острая на язык моя матушка что-нибудь отмочит и испортит мне настроение на целый день. Я могу приглашать друзей и сидеть за столом, болтать и  не думать о том, что  мама подслушает наши разговоры и тут же вставит свое веское матерное словцо. В общем, друзья, крыша над головой и свобода – это самое прекрасное, что есть на свете!
После отъезда милой Ирины прошло еще немного времени. И наши соседи после череды бурных выяснений отношений решили всё-таки по-настоящему развестись и разъехаться.
К этому времени я вышла замуж за художника. И еще раз поняла, что своя отдельная комната  - это большой и серьезный стимул для «заведения» семьи. Тут же и жених нашелся!          
         И я теперь живу в новом статусе. И могу хвастаться, что я замужем, и, значит,  не зря живу на белом свете!
         Однако вместо истеричной соседки и больного мальчика в нашу живопырку всё-таки въехал сосед, симпатичный и одинокий, но чужой человек. Он только что развелся с женой, был немного подавлен и с удовольствием общался с художником, пробовал мои блинчики и расшаркивался с матушкой, которая только головой качала, видя такую непривычную соседскую вежливость.
           Но счастье длилось недолго. Однажды к Виктору приехали гости на день рождения, его друг с женой и с сестрой этой жены. Девушки хорошо приняли на грудь, напелись, наплясались, потом замужняя сестра уехала, а другая осталась на ночь. И утром робко вышла на кухню в рубашке Виктора и поздоровалась, глядя в пол. Мама, однако, сразу просекла, что девушка «еще та» и мы хлебнем с ней горя.
          И Виктор, который клятвенно заверял, что больше никогда, никогда не женится, благополучно женился на девушке-продавщице. И у нас опять началась бурная коммунальная жизнь.
         У меня родилась дочка Даша, у Виктора чуть позже родился сын Ваня, и мы могли бы жить общей большой и дружной семьей, но мама, верная себе, по-прежнему находила повод поскандалить, и в доме угрожающе стало пахнуть большой, затяжной войной. Мы с художником не вмешивались, дети играли сами по себе. Но вся обстановка была очень нервной. В конце концов, и  Виктор не выдержал осады,  купил себе кооперативную квартиру и …уехал со всей своей семьей! 
          Пришли из ЖЭКа тетки, комнату опечатали и угрожающе сказали: не входить, не трогать, не заглядывать, и вообще - может, еще кого вселим.
          Мы с художником приуныли, а мама – нет! Наоборот она была рада безмерно, что теперь никого в квартире нет и можно «хлопотать» и ходить в разные кабинеты и просить, чтобы никого не вселяли, а наоборот, чтобы комнату отдали нам, и мы бы стали жить-поживать и добра наживать.
          Конечно же, и в те времена были взятки и «нужные знакомства». Но я совершенно не умела и не знала, как это правильно делать. Поэтому просто  собирала документы, ходила по кабинетам и… просила Бога мне помочь. Почти год длилось это страшное изматывающее хождение и ожидание. Сколько разных комиссий и переговоров мне пришлось пройти не передать словами, но всё-таки силы небесные мне помогли и комнату любимое государство дало.
          В жилконторе, правда,  отнеслись к этому без восторга и даже не поздравили нас, когда комнату распечатывали и отдавали нам ключ.
          А сосед-то наш оказался очень изобретательным в своем мщении. Он заклеил красными (!) обоями все розетки и все выключатели. И долго  еще мы с художником ощупывали стены и искали, куда бы включить телевизор и утюг.
          Да разве это так важно. Само понимание, что мы, наконец-то, живем в ОТДЕЛЬНОЙ квартире, было таким необычным и восторженным, что, наверное, целый год после этого я не верила своему счастью.
          Долго мне еще снились страшные сны, что соседи вернулись и грудастая красотка Люба специально привезла с собой и маму, и папу и сестру с мужем, чтобы нам побольше насолить и не дать насладиться радостью и везением….
         .........А теперь вернемся в Болгарию. У них нет коммуналок, но и государственных квартир мало. В основном все покупают жилье. Копят или берут займы в банке. И когда я туда приехала в первый раз, мой добрый друг-журналист, решил мне помочь и отвести к своей знакомой ... помыться. Дело в том, что в общежитии, в котором нас поселили в Софии,  уже неделю не было воды, а поплескаться очень хотелось. Вот он и повел меня, как тихую овечку, в приличный дом.
           Ах, дорогие мои, что это была за квартира! Старинная мебель, огромный стол, накрытый бархатной скатертью, натертый пол, диван – величиной с нашу кухню, вкусный чай и домашние кексы, ну а самое главное – большая-пребольшая ванна и блестящий душ! Уж я мылась, мылась, как будто на неделю вперед, а когда вышла намытая и распаренная, хозяйка и гости стали меня рассматривать и расспрашивать про жизнь в СССР.
          И что я могла сказать, глядя на шикарную обстановку и смущаясь под жалостливыми взглядами болгарских артистократов.
          Что у нас всё хорошо и живем мы отлично! При этом я совершенно не краснела, потому что и так щеки пылали от горячей воды и нежного французского мыла.