II Стая. Записки из читинских трущоб. Отрывок

АННОТАЦИЯ

Повесть «Стая» — это короткие зарисовки о быте сибирских подростков с середины 90-х по начало 2000-х годов. О том, как пытаясь противостоять агрессивной среде, малолетки подобно бродячим псам сбиваются в одичавшие стаи. Озлобленные на мир эти жестокие «зверьки» стремятся взаимодействовать с действительностью по дворовым уличным правилам. Зачастую жёстким и несправедливым, где они признают только силу. Особую специфику повествованию придает то, что большая часть событий происходит в бедном ветхом и самобытном микрорайоне Соцгород. Кварталы которого состоят из двухэтажных бараков с печным отоплением, построенных в 1930-х годах. Кроме того, внутренний мир героев уродлив и искажен, поскольку подростки часто находятся в измененном состоянии сознания и под действием психоактивных веществ.


СОДЕРЖАНИЕ:

ОДНОКЛАССНИКИ*
АКРОБАТИКА*
ДВОРОВЫЙ БОБСЛЕЙ*
СОЦГОРОД*
МОНЕТЫ*
ШЕСТОЙ «Б»
ТОКСЫ
FUCK THE MILLEMMIUM
ГОПОТА
СУНДУК МЕРТВЕЦА
ЗИМА 2000
КАЛАПУХА
КАСПЕР
КАТИСЬ, КОЛЕСО
ОБЕЗЬЯНЫ ПОД ДЕЙСТВИЕМ ПСИХОАКТИВНЫХ ВЕЩЕСТВ
ДЕСЯТЫЙ «Б»
БОРОДАТЫЙ БЕН ЛАДЕН
ТЁПЛАЯ ЛУНА
ДЭНС
ДО 16 И СТАРШЕ
ОТДАЙ, ЕСЛИ ДОЛЖЕН
МОЛОКО БЕШЕНОЙ КОРОВЫ
СКВОТ
ТРИПДАЧА
ВСТРЕЧА
САТИВА
КЭМЕЛ
УРОК ХИМИИ
18«Б»


отрывок из повести:

«Можно быть психопатом, но действовать под влиянием своей психопатии нельзя».
Эмиль Крепелин



ОДНОКЛАССНИКИ

Дети срывают нашивку с солнцем и книгой с рукавов школьной формы.

На первом этаже — решётки. Несмотря на распахнутое окно, в классе душно. Я наблюдаю, как отблеск от корпуса вьетнамских электронных часов солнечным зайцем скользит по стене, доске и попадает в глаза устало жмурящимся одноклассникам. Артём выводит на обложке дневника надпись «Limpbizkitz», пока грузная учительница неспешно проходит между рядами. За ней незримой пеленой тянется запах дешёвых духов и пота.

Черныш, довольный, что она повернулась спиной, активно жестикулирует, привлекая наше внимание. Догадываюсь: сейчас что-то будет. Так и есть! Черныш плюёт на тёмно-синюю юбку. Это демонстративный акт презрения к новому педагогу. Увидев, как пузырящийся шар слюны улиткой прилип к ткани, пацаны едва сдерживают смех. Ничего не подозревая, преподаватель продолжает диктовать — ровно до того момента, когда внезапный металлический звук звонка не оповещает об окончании последнего урока. Учебный день окончен.

Все встают из-за парт и спешно укладывают пеналы и учебники в советские портфели и яркие китайские ранцы. Ушак подзывает меня, Женю и Артёма. Дима говорит, что стащил из дома деньги, и предлагает потратить их вместе, но взамен мы должны возвращаться не обычным маршрутом, а через рынок на «десятке». Мы соглашаемся и вчетвером спускаемся в шумный вестибюль. Медведь выталкивает ногой увесистую дверь наружу. Оставляя позади фигурные решётки школьного забора, подбеленные стволы деревьев и пять уроков, мы покидаем территорию школы.

В подземном переходе под проспектом темно и сыро. Как можно быстрее преодолеваем неприятное место и оказываемся у ближайшего рыночного киоска. И пока одноклассники отошли к его окошечку, я достаю водную игру. Нажимая клавиши, пытаюсь надеть разноцветные кольца, вращающиеся в прозрачной жидкости.

— Четыре шоколадных батончика, «Стимрал» и две колы, — еле дотягиваясь, просит Дима.
— И пачку красной «М@гны», — выкрикивает Женя из-за плеча.

Когда ребята возвращаются, мы присаживаемся на чугунное ограждение, тянущееся вдоль проспекта, и Медведь умело открывает бутылки о жёсткий угол опоры.

— Слышали? — делая глоток, говорит Ушак. — Вчера Ваня Большой из «А» дрался против всего класса.
— Против всех, что ли? — недоверчиво переспрашивает Медведь.
— Почти. Только новенького не было… Как его?
— Кузя, — подсказываю я, ожидая продолжения истории.
— Короче, они его обступили, а напасть не решаются. И пока Филипп этого не сделал, все так и стояли.
— Это фигня! — перебивает Женя. — Мне брат рассказывал, как школа на школу ходили с цепями и кастетами.

Распечатав пачку, Дима раздаёт сигареты, а Артём, подобрав с земли пластмассовую вилочку из-под корейской лапши, вставляет между её зубьями сигарету и таким образом курит, не прикасаясь к ней пальцами.

— Чтоб мамка не спалила, — поясняет он. — В прошлый раз мне шнуром от кипятильника досталось.

Женя угощает нас мятной жвачкой, и, оставив пустые бутылки, мы отправляемся к «Буратино». В магазине детских игрушек изобилие товаров, и я присматриваю очередного трансформера для домашней коллекции. Тем временем Ушак останавливается у стеклянного прилавка с пистолетами и, пока мы расспрашиваем продавца, требует показать весь игрушечный арсенал.

Оказавшись в парке железнодорожников, Дима заряжает пистолет комплектом пуль-шариков, и мы расстреливаем сигаретные пачки у скульптуры безрукого пионера. После чего поднимаем с земли сложенные в кучу школьные ранцы, лежащие у накренившейся карусели.

— Там цыгане, — испуганно произносит Артём, указывая вперёд.

(Эти дерзкие ребята и деньги отберут и пизлюлей могут вставить)

Укрывшись в магазине, прячем оставшиеся деньги за деревянное ограждение перед батареей. Я наблюдаю в окно, как цыгане уходят, а ребята пытаются достать мятые купюры. Но руки не пролезают в узкую щель перегородки. Оставив эту затею, мы отправляемся домой, и Артём вспоминает о предстоящем чаепитии.

— Что будем брать вместо чая?
— Как что? — удивляется Медведь. — Конечно, вино!
— Опять напьёшься! — Подталкивая локтем, Ушак изображает, как меня тошнило.



АКРОБАТИКА

В детско-юношескую цирковую студию в местном ДК меня привёл Пончик. Руководил студией высокий пожилой человек — Андрей Васильевич. Удивительно, что в семьдесят лет он с лёгкостью выполнял продольный шпагат. Василич прочно застрял в моде прошлых десятилетий, и на улице его можно было встретить в длинном пальто, брюках клёш и коричневой шляпе. Каждое занятие начиналось с тщательной разминки, в течение которой преподаватель рассказывал о здоровом образе жизни, правильном питании, а иногда и удивительные истории о своём прошлом.

Впечатлений в секции можно было получить с запасом. Никогда не забуду случай, когда Кузьмин впервые пытался выполнить стрикасат. Он стоял на накачанной шине спиной к матам. Настроившись и выдержав паузу, он выдохнул и резко выпрыгнул. Всё произошло очень быстро, поэтому проследить траекторию прыжка было сложно. Парень неправильно оттолкнулся и через мгновение рухнул вниз головой прямо в центр шины. Раздался глухой звук ударившегося о твёрдый пол тела. Со стороны это выглядело очень страшно. Мне казалось, что Кузьмин сломал шею, но, осмотрев его, тренер успокоил, сообщив, что ничего страшного не произошло.

Иногда в отсутствие руководителя мы устанавливали огромный батут, и упругая сетка выталкивала молодые, полные энергии тела ввысь. В эти минуты детский восторг наполнял просторное помещение визгом и хохотом. Взлетая высоко, мы сближались с потолком. С такой силой инерции и запасом высоты можно было отрабатывать двойное сальто, что и демонстрировал Лёша Танкист. Остальные исполняли элементы попроще и выписывали в воздухе затяжное или темповое сальто.

Орех и Малой первыми соскочили с батута и направились к каморке преподавателя, которая находилась за силовыми тренажёрами. Там хранились инвентарь и одежда для выступлений. Парни вытащили огромный сундук. Внутри были концертные костюмы разного размера, и неизвестно, сколько поколений акробатов выходили в них на сцену. Малой схватил первую попавшую тряпку — ей оказалась жилетка. Орех уже натягивал поверх штанов шорты. Юные акробаты намеренно выбрали одежду меньшего размера. Туго стянутые сценическим тряпьём, они смотрелись очень забавно, особенно Малой в жилетке с золотистыми чешуйками. Орех же был похож на гнома, который пытался исполнять различные трюки. Подражая Брюсу Ли, он издавал кошачьи вопли. Поскольку ткань стесняла движения, парни спотыкались и падали… Многие последовали их примеру, примеряя концертные брюки, рубахи и обматываясь поясами. Все носились по залу, как скоморохи или средневековые шуты. Не знаю, что было бы, если Василич увидел этот импровизированный маскарад.

Сегодня день выступлений. Кассетный магнитофон мотает плёнку, и композиция «Одинокий пастух» наполняет студию. У края дорожки я готовлюсь исполнить акробатическую связку: рондад — два фляка — сальто. Повторив прыжки, помогаю ребятам скрутить дорожку и унести её на сцену. Я впервые смотрю с подмостков в тёмный пустой кинозал — это необычное впечатление. Мы спускаемся в зал, чтобы поиграть в «парашу». Пончик бросает завязанную в узел тряпку-сифу, но не может попасть, поскольку мы ловко уклоняемся и маневрируем между рядами кресел, будоража уютный запах старого кинотеатра.

Вернувшись в студию, Танкист продолжает репетировать. И пока он жонглирует кольцами, я наблюдаю за тем, как перед зеркалами разминаются гимнастки. У самой взрослой — Ольги — уже есть свой номер на трапеции.

Представление в полном разгаре. Ярко освещённая сцена. В зале море человеческих силуэтов и лиц. Мы за кулисами, рядом с огромными колонками. Громыхающая музыка вибрацией сотрясает внутренности, и чем ближе наш выход, тем сильнее нарастает волнение и чаще бьётся моё сердце.

Жонглёры на сцене, и я вижу, как вращающиеся булавы одна за другой взмывают в воздух. Наш выход. Собравшись с силами, я рывком выскакиваю на свет из-за кулис. Выполнив рондад, запрокидываюсь назад, отталкиваюсь руками и вскакиваю на ноги. Ещё прыжок, группировка — и вот я на другой стороне, наслаждаюсь приливами адреналина и чувством удовлетворения.

В мае планировалось очередное выступление, и мои трюки Василич усложнил. Кроме утренних репетиций, перед школьными занятиями, я приходил в воскресные дни. В выходные сюда наведывались взрослые ребята, для того чтобы потягать железо — штанги и гантели. Многие посещали секцию, дабы скоротать время и пообщаться. Но больше всего раздражали цыгане, которые отвлекали и мешали заниматься. Было непонятно, почему наставник терпит их вызывающее поведение. Впрочем, быть акробатом мне осталось недолго, поскольку я повздорил с преподавателем. Не помню, из-за чего, но после словесной перебранки я пошёл к кабинке, а Василич начал описывать мою жизнь.

— Сейчас ты уйдёшь, — спокойно говорил тренер. — Бросишь спорт и начнёшь курить.

Отвернувшись, я молча переодевался.

— Возможно, тебя втянут в плохую компанию, и ты будешь выпивать.

Как в воду глядел, старый!

— Когда превратишься в обычного хулигана, то дальше будут наркотики и воровство.

Это были последние слова, которые меня зацепили. Навернулись слезы, но я стоял спиной, и наставник не мог видеть моих эмоций. Я покинул секцию с тяжёлыми мыслями и смешанными чувствами. Позже мне не раз хотелось вернуться, но из-за своей глупой гордости я этого не сделал.



ДВОРОВЫЙ БОБСЛЕЙ

Холодным зимним вечером луна призрачно освещает промёрзшие окрестности Соцгорода — деревянные бараки с дымящимися трубами. Запах угля. Футболист сидит на самокате. Впереди — закатанная дорога, уходящая вниз вдоль чёрных бараков и упирающаяся в Карла Маркса, где в свете уличных фонарей двигаются редкие автомобили. Бизин демонстрирует недавно сконструированную карету. Его двухместный самокат гораздо массивнее и длиннее нашего. Оба сиденья оббиты мягким, а на брусках за блестящими коньками резиновые брызговики.

Стянув зубами шерстяную рукавицу, Вадим жестами объясняет слабослышащим братьям правила. Андрей и Слава эмоционально переспрашивают.
Левая сторона дороги — сплошная ледяная корка, тонкой полосой тянущаяся вниз.
Сегодня всего три кареты. На первой Ваня и Витя, на второй Вадик и Бизин, а на третьей я и Виталя.

— А ты чего припёрся? — агрессивно спрашивает Виталя у подошедшего к нам парня. — Ты помогал дорогу заливать?!

Парень просто молчит, ожидая снисхождения.

— Ты что, плохо всасываешь? — грубит ему Вадим. — Вали отсюда, пока не получил!

Только после этих слов парень неторопливо уходит, а закатанный лёд блестит в лунном свете за его спиной.

— Ну что, все готовы? Тогда погнали!

Первыми стартуют кареты, а следом — все остальные. Задача тех, кто на одноместных самокатах, — догнать и зацепиться, а наша — не позволить этого сделать. Высший пилотаж — это управлять каретой ногами, поэтому Виталя сел спиной ко мне и упёрся ногами в руль. Расталкиваем кареты и начинаем дворовый бобслей. Следом с разбега на самокаты прыгают преследователи. Я слышу жёсткий стук коньков о лёд. Ледовое покрытие кое-где довольно тонкое, на такое место и наскакивает Футболист. Пробив лёд, он жёстко уткнулся лицом в асфальт, разбив нос и губы.
 
Мы набираем скорость, и первым нас догоняет одноклассник Артём. Пытаясь схватиться, он вытягивает руку, но я выбиваю из-под него самокат, и Артём продолжает скользить, но уже на штанах. Ещё один выбыл! Параллельно нам скользят Вадим и Бизин. После резкого поворота их заносит, и коньки сползают со льда на закатанный снег. Из-под черных брызговиков летит снежное крошево. Я вижу, что их преследует Андрей. Ваня и Витя впереди. Они прилично оторвались. За нами ловко маневрирует Слава, объезжая препятствия в виде лежащих на льду пацанов. Стальные лезвия чиркают о пятно оголённого асфальта, высекая в темноте брызги красно-рыжих искр. Двигаясь по диагонали, он вылетает с дороги прямо в деревянный забор ближайшего огорода.

Тем временем мы проносимся мимо жёлтых окон бараков, мимо трансформаторной будки, вдоль деревянных столбов. Встречный поток ветра щиплет лицо и щеки, выбивая из глаз слезы. Оглядываясь назад, я вижу, как Падра успевает затормозить перед лежащим Артёмом. Он дёргает самокат на себя, оставляя позади тонкую двойную борозду. Тут же Ваня сбивает его младшую сестру, внезапно выбежавшую на дорогу. Бизин тоже с запозданием реагирует на препятствие и при резком манёвре влетает в столб. Миша врезается в опору плечом, а завалившийся на бок Вадим, довольно улыбаясь, стряхивает снег с китайского пуховика. После чего вновь поднимаемся до Первомайской, обсуждая с приятелями результаты заезда, чтобы очередной раз скатиться вниз.



СОЦГОРОД

Место, где мы живём, — небольшой и старый микрорайон в юго-западной части железнодорожного района, который до сих пор сохранил первоначальный вид. Соцгород — это несколько кварталов, состоящих из деревянных и бетонных двухэтажных бараков с печными трубами и со сквозными подъездами, построенных в середине тридцатых годов. В ветхих домах с просторными комнатами и высокими потолками все удобства на улице, канализации нет и отопление печное. Говорят, что эти дома строили японцы. К 90-м годам бараки планировали расселить и возвести на этой территории современный микрорайон, но после развала союза Соцгород окончательно превратился в трущобы. Коммунальные службы перестали регулярно вывозить мусор, деревянные туалеты обветшали, сараи покосились, а огороды и палисадники заросли кустарниками и сорняками. Зимой в бараках часто отключают электричество, люди достают керосиновые лампы и свечи. Но летом в кварталах вполне сносно. Когда не коптят печи, воздух намного чище, чем в бетонном центре, а огромные тополя зеленью крон создают прохладную тень в жаркие солнечные дни.



МОНЕТЫ

— Виталя, это ты? — раздался голос из комнаты.
— Да, — разуваясь, отозвался племянник.

В помещении накурено и многолюдно. Лысый лежит на диване. Его травмированную ногу сковывает аппарат Илизарова. Справа шкаф с коллекцией пивных банок, собранных племянником. Все внимание парней приковано к квадрату телевизора с подключённой 8-битной приставкой. Пашан интенсивно жмёт на кнопки, слышно, как скрипят пластмассовые клавиши.

— Хэш бола-бола, хэш бола-бола-лала, — подпевает хозяин квартиры тихо звучащему магнитофону.

Виталя сразу понимает, что поиграть в приставку сегодня не удастся, и мы идём в кухню, где он заглядывает в холодильник, белую дверцу которого покрывают многочисленные наклейки от жвачек.

— Где он так? — спрашиваю я про Лысого.
— На мотоцикле разбился, — гордо отвечает племянник.

Обнаружив бабушкину сумку, он вытаскивает кошелёк, забирает всю мелочь, и мы выходим на улицу. Около автобусной остановки уже установили торговый киоск, поскольку старый сожгли рэкетиры. На углу у пивной принимают стеклотару, а на крыльце «Магистрального» бабушки торгуют семечками и кедровыми орешками. Но мы направляемся к деревянным прилавкам. Пока я отвлекаю, Виталя ловко хватает с прилавков всё, что попадается под руку. Хотелось бы дотянуться до шоколадной пасты, но она слишком далеко.

«Зачистив» пару лотков, мы шагаем во дворы Соцгорода, рассматривая то, что удалось стащить: пакетик растворимого сока, жевательную конфету и плитку пористого шоколада. Съесть это мешает маленький цыганёнок, который встаёт на пути. На вид ему лет семь, не больше.

— Касса есть? — спрашивает смуглый ****ёныш.
— Ты что, малой, сдурел, что ли? — сквозь смех произносит Виталя. — Срыгни отсюда!

И пока он отталкивает цыганёнка, я осматриваюсь, нет ли поблизости его старших братьев.

Мы направляемся во двор к Ване. Перед жёлтым бетонным бараком идёт азартная игра. Это видно по толпе собравшихся ребят и слышно по возбуждённым возгласам.

На белом кирпиче выстроенные монеты. Маленький Юра целится металлическим диском по деньгам, и через мгновение шайба обваливает их.

— Ничего себе, как ты Вадиму разложил, — с сожалением говорит Бурят. — Хоть рукой собирай.

И действительно, следующий в очереди сбивает всю мелочь.

— По сколько ставите? — интересуюсь у парней.
— Монета — штука, — отвечает Бизин.
— Мы с вами, — говорит Виталя.
— Вы «на карман» или раздельно?
— Как всегда, «на карман», — отвечаю я.

Приняв деньги, Ваня аккуратно выкладывает их на кирпич. Получилась довольно высокая стопка. Орех первым бросает с дальней линии, и шайба срезает несколько монеток.

— С подката сбил, снайпер! — удивлённо вскрикивает Вадим, поправляя чёрную кепку.
Радостный Орех забирает всё, пока остальные шарят по карманам, выуживая битые деньги.
— Займёшь? А то я всё проиграл, — просит Бурят, обращаясь к Толстокулакову. — Если хочешь, могу отдать жетоны от таксофона и цепочку от «Тамагоши».

Тот соглашается и делает взнос за друга.

Шайба очередной раз звонко ударяется о камень и отлетает в сторону. Начертив линию, Ваня отмечает, где упало стальное кольцо, а Виталя готовится ко второму броску.

— Ну, какой я там?
— Первый будешь.

Собравшись у кирпича, все притихли. Внимание только на бьющего. Виталя долго метится, после чего убирает кисть. Стальной диск звонко разбивает мелочь, и рубли разлетаются в стороны. Следующим бьёт Бурят. После удара на битой поверхности остаются лишь две монетки. Одну сбиваю я, а другую забирает мой друг, начавший следующий круг.

— Здорова, малолетки! — поприветствовал нас непрошеный гость. — В чеканку режетесь?

Мы были так увлечены, что даже не заметили, как он подошёл. Не дождавшись ответа, Гундос коротко хохотнул, сплюнул через щель в передних зубах и сделал серьёзное лицо.

— На передачу собираете? — продолжил он. — Помогаете людям, не?
— Вчера Матросу отдали, — отвечает Ваня за всех.
— Понятно, — сказал Гундос и вновь сплюнул. — Мне нужен растворитель. Есть у кого-нибудь?
— У меня есть, дома… у мамки, — отозвался Толстокулаков.
— Ну, пойдём! — оживился Гундос. — Если мать спросит, скажешь, что скейт красишь или велосипед. Типа краску оттереть.

Отказать Гундосу сложно, и они ушли. Игра была прервана внезапным вмешательством, и продолжать никто не хотел. Мы в очередной раз решали, чем заняться. Вариантов было немного, поскольку выигранного даже на полчаса в «соньку» в компьютерном клубе не хватит, который недавно открыли на «пожарке», кроме того, там можно ещё и на местных нарваться, а идти в многоэтажки кататься и заклинивать лифты, как предлагает Вадим, надоело. Поэтому Виталя обменивает мятые монеты на купюры, и мы отправляемся на остановку за сигаретами.

На обратном пути останавливаемся у ателье, где армяне открыли шашлычную. Единственное, что отличает это летнее кафе от множества подобных, — живой медведь, от которого нас отделяет металлическая решётка клетки. Для шашлычной место мало подходит, поскольку за животным практически не ухаживают. Деревянный пол загажен, и от клетки исходит неприятный запах.

Распечатав чёрную пачку с изображением двуглавого орла, мой приятель закуривает, наблюдая за тем, как медведь терзает зубами автомобильную покрышку.

Продолжение...