Предназначение. Часть 2. Глава 10, Предназначение

 - Счастливая ты, - говорила Маша Полине, глядя на идущего к ним по коридору Валерия Ивановича, - он так тебя любит! Сейчас-то, смотри – как огурчик, а вчера на нём лица не было. Я боялась, что он в обморок упадёт. Валокордину ему накапала аж 50 капель. Ты уж не огорчай его больше. По всему видать – хороший человек.
     - О чём это шепчутся девчонки? – улыбаясь, спросил подошедший Алексеев и, вынув из пакета, протянул Маше огромную красивую коробку шоколадных конфет и букет шикарных хризантем. – Кому-нибудь косточки, небось, перемываете?
     - Ой, спасибо, - зарделась то ли от удовольствия, то ли от смущения Маша и уткнулась носом в цветы.
     - Да вот Маша говорит, что ты хороший человек, - лукаво посмотрела на него Полина, подставляя ему щёку для поцелуя.
     - Ну, это потому, что она меня совсем не знает. Это всё только вывеска, - ещё шире улыбнулся Валерий Иванович.
     - Женское сердце не обманешь, - серьёзно покачала головой Маша и, ещё раз поблагодарив, убежала.
     - Ты лекарство от гипертонии пьёшь? – тоже перешла на серьёзный тон Полина. – Маша говорит, что вчера ты очень плохо выглядел. Пойдём, Маша тебе померяет давление.
     - Пью, пью, чудо моё. Дай я тебя хоть как следует обниму! Как я рад, что с тобой всё в порядке! А давление мы дома померяем. Я так люблю, когда это мне делаешь ты.
     Она закинула ему руки на шею и, как-то совсем не по-детски, прижалась к нему всем своим горячим  любящим телом.

     В жизни каждого человека бывают моменты, когда в процессе бесконечной беготни и жизненной суеты вдруг возникает желание остановиться и призадуматься. Поводом для этого может служить всё, что угодно: смерть близкого человека, любовная трагедия, неудачи на работе… Вообще, как правило, этому способствуют отрицательные эмоции, потому что положительные – напротив, кружат нам голову и толкают вперёд, притупляя бдительность. Чаще подобные моменты бывают с пожилыми людьми. Не потому что в их жизни больше отрицательного. Просто вследствие накопленного опыта они лучше умеют анализировать и объективно оценивать жизненные ситуации.
     Но иногда, по-видимому, как исключение, подтверждающее правило, такая потребность возникает и у совсем молодых людей, ещё окончательно не определившихся со своим местом в жизни, но серьёзно относящиеся к ней.
     После сильнейшего стресса, испытанного на дне рождения любовницы своего Лерика Ольги, Полина, встряхнувшись, посмотрела на мир резко повзрослевшими глазами. Детство кончилось, поняла она, безвозвратно, и сразу наступила взрослая жизнь со своей жестокой беспощадной реальностью. Эта жизнь предполагает решительную борьбу за своё место под солнцем, за исполнение своих желаний и чаяний. И ещё она поняла, что благородный романтичный человек постоянно ходит по краю пропасти во ржи, по словам Сэлинджера, края этой пропасти не всегда видно, и одно неосторожное движение – твоё или любимого – может навсегда разлучить с ним. И она твёрдо решила, что больше Лерика никому не отдаст и, продолжая дело своей мамы, будет сама ему музой и телохранителем. В этом её предназначение как женщины.

     Алексеев внимательно знакомился с проектом нового объекта, выставленного Правительством Москвы на тендер, делая себе необходимые пометки. Вдруг дверь резко распахнулась и в кабинет ворвалась главный бухгалтер.
     - Валерий Иванович, извините, что я без спроса – у меня маму убили, - выпалила прямо с порога она на одном дыхании.
     - Как убили?!  - Валерий Иванович ошарашено уставился на Ксению. – Где? Когда? С чего ты взяла?
     - Сегодня днём выстрелом почти в упор на перекрёстке улицы 1905 года и Шмитовского проезда. Только что позвонили из милиции, - губы её дрожали, голос срывался.
     Только сейчас Валерий Иванович заметил, что его главбух бледна, как мел, а в глазах стоят слёзы. Он встал из-за стола и направился к ней. Она, как будто ждала этого, бросилась в его объятья и, уткнувшись ему в плечо, беззвучно заплакала, сотрясаясь всем телом. Алексееву искренне стало жаль её. Он никогда не любил Нину Петровну, больше того, после некоторых известных событий он просто ненавидел её, но Ксюша была не причём. Она была дочь, а родителей не выбирают. Он нежно гладил её по пушистым красивым каштановым с рыжинкой волосам («Мамины» - не к месту подумал он) и говорил ей обычные в таких случаях ласковые успокоительные слова, а она всё теснее прижималась к нему и всё горше рыдала, не в силах остановиться.
     - Девочка моя, может, это какая-то ошибка, - пытался отвлечь он её, - тебе же по телефону сообщили. Может, они что-нибудь перепутали… Где она сейчас?
     - Они… с-сказали, что оннааа в моооорге!.. Сссоррок ше…шестой  бааа…льницы, и м-мне н-нужно туда по… поехать и оп-поознать еёооо..!!.
     - Ну, так поезжай немедленно – может, это не она. Кто-нибудь очень похожий на неё – всякое бывает… Я тебе сейчас дам машину.
     Осторожно отцепив её от себя и усадив в кресло, он по селектору распорядился, чтобы Ксении выделили срочно дежурную машину.
     - Машина через пять минут будет у подъезда. Водитель – Серёжа. Используй её, сколько потребуется, не стесняйся, - мягко говорил он, провожая несколько успокоившуюся Ксению до двери.
     - Спа-спасибо Вам, огромное, - Ксения обернулась и порывисто поцеловала его в губы, - я ззнаю, сссколько гадостей сделала Вам моя мать. Но Вы – во истину благородный человек! Простите её теперь – она за всё наказана, - и неожиданно ещё раз поцеловав его, она скрылась за дверью.
     Валерий Иванович вернулся к столу, но работать уже он больше не мог. «Удивительная вещь – жизнь, - думал он, - мельтешим, психуем, куда-то торопимся, за что-то бьёмся, планируем, оставляем на потом и на «чёрный день», и вдруг однажды выясняется, что всё было зря: ни потом, ни чёрного дня уже не будет. А в этой повседневной суете, текучке мы не сделали чего-то самого главного: не уделили престарелым родителям чуть-чуть больше теплоты и внимания, не извинились перед кем-то, незаслуженно обиженным, и, самое главное, не сказали тому единственному любимому человеку, как он нам дорог и необходим, не одарили его, страждущего, нежностью и лаской…
     Вот взять Нину Петровну. Что ей не хватало? У неё всё было: эффектная внешность, ум, семья, хорошая надёжная работа, материальное благополучие. Казалось бы, радуйся жизни, используй по максимуму то, что есть. Нет, всё чем-то была недовольна, всё комбинировала, мухлевала… И что в итоге? Семья – распалась, дочку на семь лет оставила одну… Хорошо, что та оказалась разумной девочкой и не слетела с катушек. А теперь вот и главное у неё отобрали – жизнь. Слишком дорогая плата за амбиции…»
     Валерия Ивановича вдруг, как током ударило. А он-то – намного лучше? Он-то о чём думает?! Полина, Полюшка, Полеточка его – как ничтожно мало он уделял до сих пор ей внимания! Она – как невиданной красоты цветок, растущий одиноко на заброшенном пустыре. У неё же никого, кроме него, нет: ни родителей, ни бабушек с дедушками, ни братьев, ни сестёр. Только он, а он целыми днями и вечерами, нередко включая выходные, на работе. Бесконечная дерготня и нервотрёпка с заказчиками, субподрядчиками, подчинёнными… Да ещё эта хищница Ольга, которая тоже крала его у Полетки! Всё – никаких любовниц, на работе –  от звонка до звонка, и никаких сверхурочных! И никаких лишних объектов. Всех денег всё равно не заработаешь, а жизнь человеческая – бесценна. И она ведь проходит! И не только у него, но и у Полины. Всё, до тех пор, пока он не сдаст её с рук на руки её любимому, всё внимание и всё свободное время – только ей. Тем более что этого ждать осталось явно не долго. Как-то, совсем незаметно, она расцвела пышным цветом и в свои неполные шестнадцать выглядела как совсем взрослая девушка, если не сказать – женщина. Она была выше и крупнее своей мамы, и её налитое тело наверняка заставляло биться учащённо не одно мужское сердце.
     Вот и у него сейчас защемило в груди, как только он представил себе её, выходящей из ванной с распущенными длинными волнистыми редкой красоты волосами в лёгком халатике, туго охватывающим её не по годам развитую фигуру. «Вот действительно – акселераты», - часто думал он, любуясь ею. Он всё реже обнимал и гладил её, потому что каждое прикосновение к её давно уже не детскому телу вызывало в его душе ошеломляющее возбуждение, скрыть которое было всё труднее.
     Он вызвал к себе Савина.
     - Толь, будь добр, изучи этот проект, - сказал он, протягивая своему заму документацию, - и с Верой Николаевной подготовьте свои соображения и сметно-финансовый расчёт.
     - А почему не с Ксенией?
     - Я её отпустил. Слышал, что Нину Петровну убили?
     - Как убили? Когда?
     - Сегодня утром. Ксения поехала на опознание.
     - Ужас какой! Кто? За что?
     - Пока ничего не знаю.
     - Бедная Ксюха! Представляю, что с ней твориться! Ты её одну отпустил?
     - Нет, с Серёжей Липатовым. Передал через Наташу, чтобы он присмотрел за ней. Да… Так что ты уж Ксюшу не беспокой, пока сама не объявится. Как-нибудь управимся сами.
     - Яволь.

     Вечером за ужином после обычного обмена дневными новостями, Валерий Иванович сказал:
     - Малыш, у тебя скоро день рождения. Где и с кем бы ты его хотела отметить?
     - Мне всё равно где, лишь бы с тобой… вдвоём. Я никого не хочу на этот день рождения приглашать.
     Потом после небольшой паузы добавила:
     - Хотя нет, не всё равно где. Ты можешь эти выходные не работать?
     - Я теперь вообще не буду никакие выходные работать.
     Полина недоверчиво посмотрела на него.
     - Свежо предание… Но я ловлю тебя на слове. Давай поедем на эти два, а ещё лучше три дня куда-нибудь… Можешь взять ещё и отгул?
     Валерий Иванович молча кивнул. Полина просияла.
     - На Чёрном море всё равно ещё холодно, - задумчиво продолжила она, - а далеко лететь на такой короткий срок нет смысла… Давай махнём в какой-нибудь хороший подмосковный пансионат. Просто побалдеть на природе. Я так люблю раннюю весну – молодые клейкие листочки на деревьях, мать-мачеху на фоне нежной, только народившейся травки удивительно красивого чистого нежно-зелёного цвета, особый, какой-то вкусный аромат, идущий от нагретой земли, многоголосый перепев только что прилетевших птиц. И сморчки пособираем. И пусть нас обслуживают, а мы будем три дня лениться!
     - Решено. Я завтра же заеду в турфирму и куплю путёвки.

     В пансионате «Волшебная роща» по предварительной заявке Алексеева им отвели относительно небольшой, но очень уютный трёхкомнатный номер «люкс»: гостиная и две спальни. Спальни были смежные.
     - Моя, чур, проходная, - сразу же безаппеляционно заявила Полина, - здесь выход на лоджию. Да и тебя буду меньше беспокоить – тебе надо непременно отоспаться за эти дни.
     Валерий Иванович не возражал, и они, разложив вещи, отправились знакомиться с окрестностями. Места оказались отменными и по расположению и по красоте. Смешанный лес, довольно густой и, как ни странно, чистый. Неширокая и очень живописная речка, о чём-то весело болтающая с нависшим над ней ракитником. За речкой большое поле, уже вспаханное и сплошь усеянное галдящими грачами. Косые красноватые лучи заходящего солнца, освещавшие эту величественную панораму, придавали ей сказочный вид. Почему-то вспомнилась поэма Пушкина «Руслан и Людмила». Казалось, что вон тот пригорок и не пригорок вовсе, а огромная голова, а из той рощицы сейчас выедет на своём белоснежном коне Руслан, и закипит сражение между ним и этой головой… 
А воздух! Этот неповторимый воздух неизгаженного Подмосковья в конце апреля, когда весной и эйфорией пахнет даже бревно на просеке, служащее влюблённым желанным пристанищем.
 
     Они вернулись к ужину совершенно пьяные от местных красот и чистейшего кислорода.
     - Ну что, начнём праздновать? – спросил Валерий Иванович, собираясь в баре заказать шампанское.
     - Лерик, давай перенесём торжественное заседание на завтра, - неожиданно попросила Полина, - сегодня такой волшебный вечер! Обойдёмся без спиртного.
     «Наверное, не может забыть тот ужасный Ольгин день рождения, - подумал Валерий Иванович, - хотя, чего ей меня-то бояться?!». Но, тем не менее, согласился.
     После ужина они опять пошли погулять. Они бродили по едва различимым в темноте лесным дорожкам, тесно прижавшись друг к другу, и молчали. Говорить совсем не хотелось, да и не требовалось. Всё, о чём думал каждый, они передавали друг другу силовыми линиями электромагнитных колебаний своих сердец и клеток мозга. И что интересно: улавливая эту информацию модулированных частот, излучаемых партнёром, она несказанно радовалась, а он впадал в панику.
     - Лерик, - неожиданно нарушила она молчание, - мама говорила, что ты писал ей стихи. Почитай что-нибудь.
     - Малыш, я не помню ничего. Это было так давно, да к тому же что-то дельное я ей написать не успел…
     - А почему ты мне никогда ничего не напишешь?
     - Да, знаешь, как-то всё было не до поэзии… Но я напишу, обязательно напишу, - быстро добавил он, боясь, что она обидится.
     Но она благодарно ещё крепче прижалась к его руке, и он отчётливо почувствовал, как горячо бьётся её юное сердечко…
    
     Но, как ни чудесно было в лесу, они, наконец, немного притомились и решили вернуться в номер.
     - Ты пойдёшь в ванную? – спросила Полина, прямо при нём, не стесняясь, переодеваясь в домашнее.
     - Пожалуй, приму душ. Слишком длинный был сегодня день, - ответил он, стараясь не смотреть на неё, - я быстро.
     - Не торопись, я подожду, - согласилась она, грациозно, как кошка, потягиваясь.
     «До чего ж она хороша! - в который раз подумал Валерий Иванович, - ну все жесты прямо Веткины. Это ж просто какое-то клонирование!»

     ... Она вышла из ванной точно так же, как он себе представлял не так давно в своём кабинете: стройная с высокой уже довольно полной грудью, слишком отчётливо проступающей сквозь тонкий, ставший уже маловатым, халатик, с распущенными влажными, слегка подсушенными феном, выдающейся красоты волосами. Волосы у неё действительно были необыкновенные. Её нельзя было назвать блондинкой, потому что среди светлых тут и там попадались пряди тёмных волос. Но, конечно, она была и не шатенка, потому что светлых волос, некоторые из которых были буквально пепельного цвета, было значительно больше. Такая удивительная палитра от абсолютно белых до тёмно-каштановых волос. «Это потому что папа у меня был брюнет, а мама – блондинка», - смеялась Полина. К тому же, волосы у неё были густые и волнистые, и не требовали никакой специальной укладки. Он залюбовался её волосами, и не сразу вспомнил, что лежит поверх одеяла в одних трусах: ночь была, несмотря на апрель, довольно душная, а кондиционер включать не хотелось, чтобы не спугнуть ночные ароматы.
     Но тут он вдруг увидел, что халатик она хоть и надела, но не удосужилась его застегнуть, а только перевязала пояском, и при каждом движении её тела полы его расходились, обнажая верхнюю изумительную часть стройных ножек.
     Это было невыносимо! Он хотел встать и закрыть свою дверь, чтобы прекратить эту сладостную нервотрёпку, но прежде, чем он успел что-либо сообразить, тело его уже отреагировало. Он быстро сел на постели, свесив ноги на пол и согнувшись в пояснице, чтобы скрыть казус.
     - Ты меня не поцелуешь на ночь? – коварно спросила она, подходя к нему.
     «Заметила!» - в испуге подумал он.
     Взяв его за руки, она заставила его подняться и, прежде чем обнять, откровенно посмотрела вниз. Скрывать что-либо было уже невозможно и бесполезно.
     - Лерик, - шептала она, прижимаясь к нему и стараясь явственнее ощутить желанное напряжённое вздрагивающее от вожделения тело, - какое счастье, что мама повстречала тебя! И, знаешь, я сейчас скажу ужасную вещь. Я никому никогда в жизни этого не сказала бы, но ты, я верю, меня поймёшь правильно. Я вдруг сейчас впервые не пожалела, что мамы нет. Я знаю – я чудовище, что так говорю. Но дети – эгоистичны. Это, увы, необходимо. Они должны выжить и жить так, чтобы оставить после себя полноценное потомство. Я бы тебя всю жизнь ревновала к собственной матери (ну, не нонсенс ли?), искала бы твой двойник, не нашла бы и ушла из жизни не оставив потомства…
     - Ты глупышка и фантазёрка, - ласково улыбнулся Валерий Иванович и хотел поцеловать её в щёку, но она резко повернула голову, и их губы встретились.
     Она и раньше нередко целовала его в губы, но теперь это был совсем другой поцелуй. Это был поцелуй ЖЕНЩИНЫ! Её сладкий язык проник в рот любимого, доставляя ему этим огромное наслаждение. Напрягшиеся соски твёрдых грудей, отчётливо ощущающиеся сквозь тонкую ткань халатика, прожгли его, казалось, насквозь. Он задохнулся от нежности, и огромной нечаянной радости, и панического страха одновремённо. А она не давала ему времени на раздумье. Прижав с неожиданной силой его к себе, она, повернувшись, сделала шаг назад и, увлекая его за собой, рухнула на его постель…
    
Оцепенев, он наблюдал, как с какой-то вдохновенной отрешённостью она раскрывалась перед ним. Это не было ни издевательски, ни тем более вульгарно. Просто самому дорогому человеку она дарила самое дорогое, что у неё было. «Без принужденья, без усилья лишь с медленностью озорной, она раздвинула, как крылья, свои коленки предо мной...» - вдруг вспыхнули в мозгу стихи Владимира Набокова. «Как у него там дальше?..» Но она не дала ему вспомнить. Требовательная ручка решительно проникла в доселе запретную для неё зону, и всё потонуло в блаженстве прикосновений...

Он не смог воспротивиться. Он долго себя потом корил за это. Он – мужчина, он значительно старше её. В конце концов, он фактически отчим её! Он должен был сделать пусть неимоверное, почти нечеловеческое усилие над собой, но остановиться. Он обязан был найти нужные слова и алгоритм поведения, чтобы избежать этого. Но… ему в тот момент вдруг почудилось, что это Ветка, его любимая, незабвенная Ветка обнимает и целует его. Да он, практически, ничего и не делал. Она, целуя, перевернула его навзничь и воспользовалась его минутной растерянностью, замешанной на непреодолимом желании. Он, честно говоря, не предполагал, что таким способом можно лишить девственности – он помнил, сколько намучился со своей первой женой, пока достиг желаемого, но природа, по-видимому, продумала разные варианты, и если женщина захочет… Уже через считанные мгновения он был в ней.
- Свершилось! – радостно шептала она, теснее прижимаясь к его бёдрам, как бы боясь, что он вдруг покинет её, и радостно заглядывая в его глаза, - как давно я мечтала об этом! Милый мой, любимый…Ты знаешь, совсем и не больно. И… очень хорошо!..
Ну, а потом… потом – форменное безумство, светопреставление, и он, уже ни о чём не думая, бросился с головой в этот водоворот неземного наслаждения… 
    
    Через год она закончила экстерном лицей, и они обвенчались, а ещё через год она подарила ему прелестную девочку.
               
               
                КОНЕЦ.