Наводнение

Елена Борисовна, плотная женщина сорока шести лет, мать двух взрослых дочерей, проснулась от того, что вокруг происходило что-то странное. Вернее, совсем ничего не происходило. Куда-то подевались привычные звуки, под которые было так приятно потягиваться под одеялом и поворачиваться на другой бок. Не лаяли соседские собаки, не скрипела от ветра калитка. Даже кота нигде не было видно, а ведь каждое утро этот мохнатый попрошайка взбирался на подушку и тихонько мяукал в ухо.
Елена Борисовна решила, что проспала час, предназначенный для потягиваний и поворачиваний. Взглянула на часы – половина восьмого. Все верно. Но где же привычные звуки?
Охваченная предчувствием, женщина поднялась с постели, сунула ноги в тапки и еще раз прислушалась. Необъяснимая тишина овладела стенами ее дома. Будто весь дом, весь поселок оказался вдруг на дне реки.
Белый персидский кот неподвижно сидел возле двери в кладовую, явно к чему-то прислушиваясь, и, когда Елена Борисовна позвала его, и не подумал обернуться.
Тогда хозяйка подошла к двери и дернула ручку. Как только в кладовой зажегся свет, стало видно, что половики плавают в огромной луже, а рыбацкие сапоги Николая Алексеевича, его ягдташ, плетеные корзины, мотки бечевки и прочая утварь основательно намокли.
Однако Елена Борисовна не спешила спасать мужнины вещи от стихии. Ее одолевали более тяжкие подозрения. На расстоянии метра кладовая заканчивалась другой, железной дверью, ведущей во двор. Несколько лет назад не было иного способа войти в дом, но после перепланировки парадный вход прорубили в противоположной стене, дополнив его крыльцом и перилами. Эту чисто практическую идею Елена Борисовна высказала после того, как выяснила, что входить в дом удобнее не со стороны берега, взявшего за правило увеличивать свои территории во время паводка, а со стороны сада, в котором она лично каждую осень сажала и пересаживала цветы.
 Теперь железная дверь не использовалась и была заперта на засов. Засов поддался не сразу, но когда хозяйка все-таки его оттянула, дверь подалась назад под напором мощного потока ледяной воды, стоявшей, как непрошенный гость, у порога. Вода обрадовалась гостеприимству, заиграла, забурлила, подхватила рыбацкие сапоги и галоши Николая Алексеевича и утащила их на улицу.
Елена Борисовна, стоявшая по колено в воде, громко позвала мужа.
 - Коля! Коля, скорее сюда!
Николай Алексеевич вчера поздно вернулся с планерки и спал на диване, не раздевшись. Это был большой, широкоплечий мужчина с седыми усами и пронзительным взглядом опытного охотника. Он был младше жены на два года, но об этом знали только они сами и близкие родственники. Николай Алексеевич не любил, когда у жены было преимущество хоть в чем-то.
 - Что за!.. – хозяин появился на пороге и тут же стал пленником наводнения.
 - Вода в Ч…ге поднялась, - объяснила жена, - надо бы посмотреть, что там снаружи делается.
Персидский кот по кличке Емельян вскочил на спинку кресла и протяжно мяукнул.
Николай Алексеевич поймал сапоги и кое-как натянул на ноги. Он все еще не отошел от сна, а тут на тебе. Утренняя разминка.
Вода, поднявшись, быстро распространилась по поселку. Беззащитные березки сократились на четверть, холмы и возвышенности почвы скрылись из виду. Взыгравшая Ч..га добралась до окон всех домишек, что стояли в низине, а к тем, что были построены повыше, пока только приглядывалась. 
Тут в окне соседского дома появилась тщедушная фигурка старой женщины. Это баба Валя, согнувшись в три дуги, пробовала вскарабкаться на подоконник.
 - Помогите! Тонем! – прокричала она тонко и хрипло, как болотная птица, - Деда моего вынесите!
Муж бабы Вали, дед Филипп, был инвалидом уже пять лет. Он пережил два микроинсульта, но все бы ничего, если бы вовремя приняли меры. Но ни баба Валя, ни сам дед Филипп не придали значения ни легкому головокружению, ни временной потери памяти. Спохватились, когда стало почти слишком поздно. Да, именно почти. Потому что жизнь деду спасти удалось, а полностью восстановить функции мозга – нет. С тех пор горемыка не ходил, а ездил в коляске, путал дни недели, называл жену чужими именами и хвалил власть советов. В общем и целом, Филипп был приятным дедом, и оставить его в доме, отданном на милость воды, было делом непростительным.
 - Щас! Иду! – крикнул Николай Алексеевич в ответ на призыв бабы Вали.
 -Ремни-то отстегнула? – заговорил спасатель, уверенный, что соседка понимает, о каких ремнях идет речь.
Баба Валя действительно поняла.
 - Да как же я их отстегну? – запричитала она, - На это ведь минут пять надо, а я не знаю, куда очки подевались! Вчера читала газету…
 - Ясно, ясно, мамань, - оборвал Николай Алексеевич, - а ты чего в окно- то полезла? Вещи бы собрала какие – нибудь. Неизвестно, на долго ли это все затянется…
 - Я пенсионный прихватила, свой и дедов, - оправдалась соседка, - А что еще? Печку – то не унесешь с собой! Вещей у меня мало: пальто зимнее и дед Филипп…
Но Николай Алексеевич ее не слушал. Он оглядывался, прикидывая, куда бы перекинуть бабку, чтоб в окне не торчала. Свалится ведь еще, кости хрупкие… Но ничего, кроме весенних голых деревьев, он не заприметил.
Звать на помощь казалось бесполезным. Люди торчали из окон, взбирались на бани, уволакивали в безопасное место самое дорогое. Перекрикивающиеся, взбаламученные, не до конца опомнившиеся, соседи с трудом справлялись с собственными заботами. Единственная улица в поселке, обычно тихая и малолюдная, изменилась до неузнаваемости. А вода из Ч…ги спокойно вздымала грудь, ощущая себя повелительницей.
 - Ладно, мамань, постой-ка пока в луже, - сосед быстро подхватил сухую старушку и опустил на размытую землю, - и держись за что-нибудь покрепче, а я быстро… мигом…
И перегнулся через подоконник, замахал ногами. Да уж, утренняя разминка…
Спасатель нашел деда Филиппа (худосочного старичка в клетчатой кепи) в коляске у печи. Жена всегда пристегивала деда ремнями, чтобы тот по забывчивости не поднялся на немощные ноги и, чего доброго, не рухнул. Дед Филипп полудремал, а, когда незваный гость вошел, точнее, брякнулся на пол возле окна, открыл мутные голубые глазенки и что-то промурлыкал.
 - Приземлились, пассажиры, отстегнуть ремни, - пошутил Николай Алексеевич, да вышло не очень смешно. Он больно ударился об угол подоконника при перелазе.
Дед прищурился, разглядывая гостя. Только сейчас Николай Алексеевич заметил, что дед Филипп, которого он знал сорок с лишним лет, оказывается, до жути похож на кота, даже уши заостренные и глаза хитрые. Но некогда было размышлять на эту тему.
Николай Алексеевич присел, принялся за ремни.
 - Генрих Францевич? – спросил вдруг дед, и взгляд его наполнился достоинством, плечи выпрямились. Генрих Францевич был председателем в поселке тридцать лет тому назад. При нем все у сельчан шло на лад и наводнений не случалось.
 - Генрих Францевич? – повторил дед с нажимом.
 - Ага… Наполеон Бонапартович… - ответил Николай Алексеевич, сражаясь с заржавевшими замками.
Наконец, ремни поддались, и Николай Алексеевич осторожно вынул деда из коляски, заменившей тому ноги. Дед показался охотнику легким, как мешок сухой соломы. Перекинуть его через плечо не составило бы труда и подростку.
 - Куда вы меня несете, Генрих Францевич? – проскрипел дед, когда Николай Алексеевич, преодолевая воду, направился к окну, - Пора, что ль, уже?
 - Было б пора, не приперся бы я сюда, - прогудел в ответ охотник, прикидывая, как бы подсадить деда на подоконник так, чтобы он не шлепнулся в воду или что бы его, чего доброго, ветром не утащило.
 - А бабка моя где? – не унимался дед, понимая, что происходит что-то необычное.
 Николай Алексеевич слегка согнул ноги в коленях и принялся стаскивать с себя деда на подоконник, одновременно соображая, где бы раздобыть надувную лодку или хотя бы автомобильную шину.
С грехом пополам дед оказался на подоконнике, его удалось даже посадить, потому что тело его было маленьким и сухоньким, как после Асвенсена. Душа, наверно, жила в глазах. Больше было негде.
 - Трость мою, трость подай! – завопил вдруг дед, тыча пальцем куда-то за печку.
 - Ух, напугал, черт старый, - не выдержал Николай Алексеевич, но поплелся назад, за тростью.
- «Грести ей, что ли, собираешься…»
Трость, на треть затопленная, нашлась за печкой. Николай Алексеевич подал ее деду, тот обрадовано схватил трость обеими руками, и, кажется, успокоился. Повернулся с третьей попытки, посмотрел на затопленный двор, на бегущих по воде, словно в замедленной съемке, соседей, уносящих самое ценное. Нахмурился, но не расстроился. Он-то, бишь, самое главное прихватил – трость и бабу Валю. Вот она, стоит, бедняга, то одну ногу из воды достает, то другую.
Из –за угла соседского дома выплыла лодка. Ею управлял Ефим Матвеич, бывший ПВОшник, рядом сидела жена, Маруся, и что-то причитала, отчаянно сотрясая руками над головой. Возможно, призывала Божественные силы вернуть все на свои места. В лодку был сгружен домашний скарб.
 - Эй! – крикнул Николай Алексеевич, - Эй, Матвеич! Людей возьми старых, сами не уйдут!..
Матвеич поглядел на большого, грузного соседа с пронзительным взглядом и повернул лодку. Жена пуще прежнего запричитала. Видимо, ей совсем не хотелось гостей в этом маленьком осколке домашнего очага. Но ПВОшник рявкнул на нее, и женщина опустила голову, тяжело вздохнув.
 - Привет всем спасателям и спасенным! – поздоровался Ефим Матвеич в своей обычной, разлихватской манере, - Отличная погодка выдалась, ветерок…
 Николай Алексеевич никак не отреагировал на иронию, а просто помог бабе Вале забраться в лодку, деда же усадил сам.
 - Куда направляетесь? – буркнул он, глядя на Ефима Матвеича.
 - Сложно сказать куда… Мы – свободные странники, весь мир перед нами… - попытался отшутиться лодочник, но, видя, что сосед шутить не расположен, откашлялся и уже серьезно ответил: - Туда, где воды поменьше. Может, в соседнюю деревню. Как доберемся, вызовем подмогу…
«Да, пора бы уж им появиться», - заметил про себя Николай Алексеевич. Будто угадав его мысли, лодочник сказал:
 - Чего-то спасатели не торопятся…
 - Кому мы нужны в нашей глуши, - отмахнулся охотник, - говорят же, спасение утопающих…
 - Ладно, поплыли мы дальше, - Ефим Матвеич взялся за весла, - Поднять паруса!
И, напевая себе под нос «Господи, ни охнуть, ни вздохнуть…», медленно погреб прочь.
Николай Алексеевич проводил неунывающего удальца хмурым взглядом, и уже собрался восвояси, как вдруг обнаружил, что во время проведения спасательной операции потерял правый сапог. Пришлось снова перелезать через подоконник.
Вода уже стояла высоко, дрова на топку прибивались к стенам, обои висели ошметками, помидорная рассада, обувь, какие-то тряпки и бидоны теперь стали достоянием могучих речных потоков. Появилось ощущение, будто это мытарь явился за податью.
Николай Алексеевич огляделся. Где же его сапог? И тут же сам обвинил себя в скряжничестве, в материализме: люди тонут, а он, понимаешь, сапог ищет! На кой ему этот сапог? И все же Николай Алексеевич был упрямым человеком, жена даже называла его за это «тараном». Уж если пошел за дичью, дичь надо добыть. А если вернулся за сапогом, сапог следует найти.
Итак, он прошел из одной комнаты, служившей старику и старухе прихожей, гостиной и кухней, в другую, поменьше. Покосившуюся, облезлую стену прикрывал сервант, который мог бы стать почетным экспонатом любой выставки антиквариата. В серванте на надтреснутых полочках стояла какая-то посуда, чайнички и кофейнички, а также две черно – белые фотографии и одна цветная. Две маленькие, аккуратно застеленные кровати стояли в разных углах комнаты. Вода уже намочила края покрывал. Круглый столик с разными по размеру ножками был застелен цветастым покрывалом. Лоскутное одеяло лежало поверх стола, в компании с иголкой и очками.
Николай Алексеевич не мог удержаться от вздоха. Подошел к серванту, достал фотографии. С первой на него смотрели два молодых счастливых лица – мужское и женское – дед Филипп и баба Валя примерно сорок лет назад. На второй была запечатлена баба Валя с малюткой на руках. Это была ее дочка. На третьей, красочной фотографии расчувствовавшийся спасатель увидел взрослую женщину, отдаленно напоминающую деда Филиппа, на ее коленях сидел симпатичных мальчуган 3-4 годов. Это их дочь и внук, догадался Николай Алексеевич.
Николай Алексеевич спрятал фотографии в нагрудный карман и еще раз осмотрелся. Сапога нигде не было, зато были воспоминания, и ими, как и водой, наполнялась вся комната, весь старый домишко. И от этих чужих воспоминаний так щемило сердце, что гостю показалось, что он вот-вот расплачется, как младенец.
                2
Елена Борисовна сначала хотела запереть все двери и окна и попробовать вычерпать воду ведром, но впоследствии отказалась от этой затеи. Вода настолько хорошо чувствовала себя в ее доме, что выпроводить ее прочь могла лишь мать - Природа. А проникнутья в ее планы ой как нелегко. Это вам не сканворд разгадать.
Елена Борисовна вовремя поняла, что спасать надо самое необходимое. Она открыла старый платяной шкаф, взяла с верхней полки все свои документы и документы мужа, спрятала их в целлофановый пакет, этот пакет завернула в еще один пакет и убрала в сумку, которую повесила на грудь. Прихватила она так же и золотое обручальное кольцо, некогда принадлежавшее ее матери.
Теперь можно со спокойной совестью ретироваться в окно или через дверь. А дальше… Может, кто помощь предложит. Суровых людей в поселке хватает, а вот бессердечных она не встречала.
Горько посмотрев на скатерть под телевизором, которую сама соткала неделю назад и на их с мужем портрет, подаренный кем-то на годовщину свадьбы и быстро ставший центром притяжения в их уютном доме, женщина часто заморгала, чтобы прогнать слезы. И вот уже вышла за дверь, бредя по колено в воде, прижимая к сердцу персидского кота.
 - Борисовна, айда к нам! – раздался рядом с ней знакомый голос.
Женщина оглянулась и с радостью обнаружила, что к ней приближается переливающийся всеми оттенками зеленого, мощный и выносливый УАЗик, а за рулем Федька – Разбойник, сын ее приятельницы Агнессы, с которой они вместе посещали уроки ткацкого ремесла в местной школе. Агнесса вовсю улыбалась и махала подруге рукой!
 - Садись к нам! Козел – машина боевая, на такой не пропадем! – кричала Агнесса.
Елена Борисовна поблагодарила судьбу и забралась в машину.
Федька – Разбойник, сегодня абсолютно трезвый, мял губами сигарету и сосредоточенно смотрел на дорогу.
 - Щас к тетке Тамаре заедем, - рассказывала Агнесса, откупоривая термос с горячим чаем, - на - ка, глотни. Замерзла, небось… Все взяла, ничего важного не забыла? Ну, и дела творятся. Да… То снег, то вода, то гололедица, то на месяц свет отключат… Не жизнь, а сплошная неожиданность. А твой-то где? Да оставь ты этого кота в покое, уорался ведь!..
 Агнесса всегда говорила скороговоркой. Невозможно было логически следовать за ее мыслью, вечно перескакивала с одного на другое. Но женщиной она была доброй, прямодушной, щедрой. К ней в два ночи приди со своей печалью – выслушает, чаю нальет, еще и совет дельный даст. Одна беда у нее – сына от алкоголя и никотина отучить не могла. Уж как ни старалась, как ни мучилась… Наверно, не бывает так в жизни, чтобы все везде хорошо.
 - Твой, что, людей спасает? – чирикала Агнесса, - А мой еще вчера на рыбалку укатил. Приедет – ни кола, ни двора. Домишко-то наш и без того сильно подкосился, а тут еще столько воды… Да, ладно, барахло – то! Не барахлом жив человек. Одного только жалко: ласточка только-только под крышей гнездо свила. Снесет ведь…
 - Что ж ты его не достала?
 - Как же я его достану? Это же, получается, разорение гнезда…
 - Какая разница, - вздохнула Елена Борисовна, - ты или вода…
УАЗик уверенно катился по земле, преодолевая резистентность разлившейся речки. Вокруг бегали люди, кто с чем, кто куда, тащили из домов самое ценное, старались ухватить побольше, но приходилось бросать почти все, потому что сухих мест было мало, так мало, что люди не умещались, не говоря уже о вещах.
Детки сидели на деревьях вместе с котами, собаки скулили от страха, взбираясь на предметы повыше. Те, что умели плавать, плавали, но, видимо, на этот раз купание не доставляло им никакого удовольствия.
Подъехали к дому тети Тамары. Старая женщина кое-как переправила в машину свои пожитки, усадила племянника на колени.
 - Тетя Тома, голубя забыли, - ужаснулся мальчуган.
 - Ничего, хороший мой, у голубя крылышки есть, он улетит, - успокаивала тетка племянника.
 - Как же он улетит с больным крылом?
Дело в том, что на днях эти двое подобрали на обочине дороги раненого голубя и решили его выхаживать. Мальчуган привязался к птице и даже вознамерился обучать ее всяким артистическим приемам. Тетя Тамара пожалела мальчишку и не стала ему говорить, что голубя надо выпустить, и сделала это втихаря, как только вода дала понять, что отступать не собирается. Голубь тут же улетел.
Машина тронулась дальше. Поехали собирать пострадавших, старых и молодых.
 - Какие мы счастливые люди, - заметила тетя Тамара, - что так мало у нас вещей.
И вздохнула с облегчением.
                3
Вода стояла три дня, затем стала медленно уходить, возвращаться в Ч…гу. Вместе с водой утекали вещи, некогда имевшие хозяев, растения и даже мелкие животные. Мытарь собрал подати.
Через три дня Николай Алексеевич привез бабу Валю поглядеть, что сталось с домом. Бедная женщина так просила его, плакала такими горькими слезами, что его сердце в который раз смягчилось, и он согласился отвезти старушку на место стихийного бедствия.
Охотник опасался, что их обоих ждет удар: наверняка от домика остались лишь щепки да железки. Но он ошибался. Дом бабы Вали и деда Филиппа, хоть и сильно накренился в бок, а стоял, и внушал чувство, что простоит еще полвека.
Баба Валя вскрикнула от радости и засеменила на тоненьких ножках к своему сокровищу, к этой покосившейся груде сырых досок, - к единственному, что осталось у нее в жизни.
Дочь предлагала ей перебраться в город. Горячая вода, электричество, ванная, балкон с кадушками – живи, не хочу. Вид из окна чудесный. И семья рядом. Если что случится, есть, кого позвать. И чем красочнее расписывала дочь преимущества городской жизни, тем тоскливее становилось у матери на душе. Да, ванная, да, балкон… Но нет в их городской квартире ни ее старенькой печки, с которой нужно договориться, прежде чем разжигать огонь, подмаслить ее чем – нибудь, берестой, или кусочком хлеба. Нет в их пыльном городе такого свежего, лесного воздуха, каким легкие дышат с удовольствием. Нет торжественности заката всякий раз, когда сумерки выдворяют день, нет клюквы, черники, заячьей капусты, а, главное, людей таких нет.
Бабы Вали не было около пятнадцати минут. Потом она вернулась к ожидавшему ее Николаю Алексеевичу с почти виноватым лицом.
 - Ну, как там? – напрягся охотник.
 - Пусто, как после варваров. Но… если снова обжиться и кое-что подправить… В общем, голубчик, останусь я здесь. Не могу я в город уехать. Не могу и все. Понимаешь?
Николай Алексеевич не ответил, только опустил голову, будто задумался. Он понимал. И чувствовал то, что чувствовала эта старая женщина, преданная своему дому, своей земле.
 - Вы хорошо подумали, мамань? – спросил он после паузы.
 - А я и не думала, голубчик. Я знала. Дом-то мой снаружи уж больно страшен, но внутри можно уют создать. Мы ведь простые люди. Что нам надо? Свет, тепло и телевизор. И дед мой жалуется, не может в квартире жить…
 - А если снова река из берегов выйдет? – не унимался охотник.
 - А если пожар? А если медведь какой забредет в поисках корма? Всякое может быть, голубчик. Но ведь Ч…га –то тоже наша. Я уж ее хорошо понимаю. Чувствую ее настроения. Николай Алексеевич увидел, что никакие уговоры не подействуют на женщину, которая любит. А глаза бабы Вали так и горели маленьким, тихим, но долгоиграющим огоньком. Таким же уютным, как очаг ее дома.
…Через неделю баба Валя увидела в окно, как из такси вышли ее соседи, Николай Алексеевич и Елена Борисовна. Вытащили из багажника сумки и чемоданы и побрели в том направлении, где стоял покинутый ими дом.
                2011 год.