Порог

«Вам в детстве часто приходилось слышать от родителей предостережения вроде: «Не гуляй по улицам ночью, там полно плохих людей, предлагающих сигареты, алкоголь и наркотики»? А что если людьми, предлагающими поиграть со смертью, оказываются ваши однокурсники? Излюбленная тема американских ужастиков: группа подростков пьет, гуляет и, набравшись храбрости, забирается в какой-нибудь заброшенный дом, оказавшийся логовом некого маньяка. И обязательно, в самом конце фильма, после смерти главного злодея, из группы в живых остается всего один человек. Почти всегда девушка.
В эти дни я плохо спал. Точнее, вообще избегал спать. Освобождал свой разум от ночных кошмаров порциями кофе, который раньше терпеть не мог и, пока родители спали, ходил на ночные прогулки по городу, смотреть на огни, в полном одиночестве. Половина карманных денег уходила на сигареты и на ночные средства передвижения. Если бы не редкие, случайные прохожие, то я бы полностью и целиком порадовался этому новому образу жизни. Хотя образом это назвать трудно. Прохожие меня могли узнать, о мне могли рассказать, создать слухи, распустить сплетни, донести родителям. Внешне, что хорошего в студенте местного лицея, который тратит свое летнее свободное время на ночные гулянки? Если бы мне задали такой вопрос, то я бы в гневе ответил банальной фразой: «Но ведь и вы гуляете в такое время. Что хорошего и в вас?». Позеленевший от злости прохожий буркнул бы в ответ что-то вроде: «Я взрослый, работаю в ночьное время, мне можно».
Если бы я владел телепатией, то что бы увидел в голове у прохожих? Какие мысли, чувства? О чем могут думать те, кто привык с грустью смотреть в своем прошлое, нежели с улыбкой в будущее? Не наслаждаться жизнью, а вспоминать лишь свои ошибки — это не жизнь, а «существование». Я делился подобными размышлениями с друзьями из лицея, но они лишь смеялись, говоря что я не могу думать о таких вещях, так как еще не заслужил. По возрасту не заслужил. Вот проживу еще лет сорок-пятьдесят, тогда буду иметь право на подобные рассуждения, о смысле жизни. И они в этом правы.

Одиночество плохо тем, что нет никого, с кем можно поделиться мыслями. Окружающие меня люди — это зеркала, в которых я вижу свое отражение; оно помогает видеть мне себя со стороны, замечать ошибки, исправляться. Связь с друзьями была прервана. Закрывшись в себе, я просто не хотел чтобы меня искали, звали на встречи. Откуда такое детское чувство? Недавно купленный мобильный телефон я теперь постоянно держал отключенным, во избежание звонков. Когда был один дома на телефонные звонки не отвечал. Закрывал дверь на ключ. Перестал заходить в интернет и включать телевизор. Зато курить стал куда больше чем раньше.»

Закончив эти первые строчки, парень отложил карандаш и откинулся на спинку стула, перечитывая написанное. В комнате царил полумрак, но лампу включать не стал, все равно никакая техника в этом доме не заработает — он это понимал прекрасно. Бросил хмурый взгляд на окно — небо было свинцовое, с синим оттенком. Такой цвет преобретает небо полностью закрытое облаками и туманом примерно за один час до заката. Лил едва уловимый дождь — почти невидимые капли воды.
Не открывая окна, парень вытащил из кармана пачку сигарет «Winston» и зажигалку, закурил. В маленькой комнате был только деревянный стол у окна, заваленный листами, неуютного вида кровать и шкаф, полный иностранной литературы. Дверь запер ключом, изнутри, без всякой причины. Ему так нравилось. Трудно работать, осознавая что в любую минуту дверь могут открыть и прервать его дейтельность. Это чувство сохранилось и до сих пор, что странно.
Докурив, юноша бросил окурок в пепельницу и поудобнее сел. С легким вздохом продолжил писать.

“Мысли лезли в голову только на улице, отдаваясь в голове желаением что-то делать, а не просто ходить туда-сюда. Стоило вернуться домой, как охватывало уныние, смешанное с апатией. И снова тянуло на улицу, в ночное время. Хотелось остановить это время. Чтобы ничто не двигалось. Ответом мне было лишь только резкое дуновение ветра в лицо.
До «поезда» оставалось совсем немного. Чувствовал ли я это? Вспоминая об этом, думаю что уже чувствовал. В тот день я очень много размышлял. И был очень неосторожен. Резкий удар в голову сзади — и ночные огни изчезли, город погрузился во тьму, существующую только для меня. В пустой голове эхом отдавался откуда-то издалека ликующий голос и девчачий смех. Голоса я узнал, но своего не подал, не выдав себя этим в темноте и обрекая себя на верную смерть.
Дурак.

Мы были друзьями, знали друг друга полных четыре года. Учились, вместе гуляли, обменивались идеями, вместе развивали свои способности. Хоть умы наши расходились на две разные стороны, мы продолжали оставаться вместе. Жизнь в лицее страшна и прекрасна одновременно. Прекрасна тем, что она почти как приключение. Ужасна своей непредсказуемостью. Каждый день происходит что-то новое, что-то хорошее или плохое, но все это остается в душе, запоминается, закаляет характер. И мне очень нравилась одна девушка, которая была моложе меня на два года, красивая, умная, но с несколько эгоистичным характером. Как я. Чувство к ней было очень сильно, но безответно. Меня это мало тогда волновало, я был рад хотя бы потому что был знаком с ней.

Что может чувствовать человек, получивший удар в спину, точнее в голову, морально и физически, со стороны лучшего друга и от любимой девушки? Физически — сильный удар по голове, на пустынной улице с неработающими фонарями. Моральным же ударом было зрелище, которое предстало перед моими глазами, когда я упал на землю, спиной. Они не смотрели на меня.
Целовались. Как давно знающая друг друга парочка, как любовники. Его рука нежно гладила ее грудь, она со смехом уворачивалась от него. Зрелище заставило позабыть на миг об ухающей боли в голове. Ощущение было мне знакомо, такое уже случалось и в предыдущие годы. Друг целует мою любимую девушку. Во сне и в реальности. Это сладкая и липкая боль, это ярость к самому себе, к своей неудачи, мир без красок, постоянный дождь в солнечные дни, тьма под свечой. Еще и еще раз я доказывал самому себе что самые острые чувства не имеют никакого отношения к мозгу, так как железным обручем стягивает не в голове, а в груди, вокруг сердца. Они не узнали меня и ударили чтобы ограбить. Деньги забрать, труп надежно спрятать. Ударили, если бы узнали? Ведь на моем месте мог бы оказаться кто угодно. Несмотря на железный обруч, несмотря на страшную боль в груди и в голове, мне хотелось жить. Но кому нужна была такая жизнь? «Существование», каким бы оно ужасным не было, все же не вернуть назад. Не с грустью я теперь смотрел в свое прошлое, а с отчаянием в черное будущее, в неизвестность. Это уже был страх не перед смертью, а перед тем что меня ждало, чего я не понимал и не знал. А до моего поезда оставалось совсем немного времени. Я уже чувствовал его.
Я стоял на небольшой железнодорожной станции, серой как цемент, под бесцветным небом как пустой лист. Этот лист нужно было заново переписать. Все тело болело и хотелось только одного — сесть в чертов поезд и поехать «дальше». В голове шумело как после изрядной доли алкоголя, я плохо соображал. Станция была пустынна и, одновременно, полна людей. Я их не видел, но чувствовал. Вокруг станции ничего не было и, одновременно, вокруг было всё. Все тот же белый лист, занавес, который не поднять; порог, через который не перейти.
Лист надо было переписать. Поезд — серый силует на горизонте — медленно приближался, слишком медленно. Я понимал, что когда он наконец подъедет, произойдет нечто грандиозное, прекрасное, навеки запоминающееся.
Ничего подобного. Я просто проснулся в этой комнате, с этой кроватью, с этим столом заваленным белыми листами и шкафом с иностранной литературой. За окном - свинцового цвета небо с синим оттенком, как перед закатом. Внизу угадываются силуэты других домов. То что частью скрывало их от глаз — это был не туман, не дымка и не едва уловимый дождь. Это был занавес. Барьер был создан моим воображением, чтобы оградить меня от внешнего мира, его проблем, новостей, информации. В этом доме отключено электричество, поэтому не работал и телефон. Связи не было, поэтому не работал и мой мобильный. Меня никто не искал. Чтобы не чувствовать себя в полном одиночестве, иногда я выглядывал из окна и смотрел на тратуар — там двигались тени людей - иллюзия, реальность, мы к этом привыкли, к этому привык я. Порой подсознание порождало любопытство: а что же там, за этим занавесом? Абсолютно ничего.»

Рука, дописав последние строчки, дрогнула. Это было его первое творение и, далеко не последнее. Он еще будет писать и сочинять, о да, впереди его ждут тысячи, миллионы произведений. На этом столе листы не кончались. Но не с кем было поделиться рассказами. Он стал бы известным писателем если бы не умер, кто знает?
Перечитал рассказ, положил его на стол и со вздохом лег на кровать, бросив быстрый взгляд на окно. Одно он знал точно: на вечность запомнит он удар в спину, а не красоту той кого любил..Если цветок веками не теряет своей красоты, значит это искусственный цветок.
За окном было неизменного цвета небо, неизменный городской пейзаж без красок и невидимый дождевой занавес. Здесь ничто никогда не менялось, в том числе и время.
Время наконец-то остановилось.