Дурацкая лавочка гл. 1

Повесть-новелла. 
    Все герои и события вымышленные.

Глава 1
          Лето жаркое южное дарило теплые ночи. Они убаюкивали, утешали, окутывали своим летним звездным небом, которое то и дело подмигивало своей загадочностью и красотой. Маленькие сверкающие точки были далеко, но казалось, что их можно достать рукой. Мягкость ночного воздуха легкая и едва ощутимая, – она летняя и этим все сказано.
        Двое, опрятно одетых, сидели в парке на лавочке. Одежда была довольно необычная, от нее веяло модой и дороговизной. Мужчина и женщина явно были пьяны. Их модный прикид покупался далеко не в бутиках города N.  Возраст этих двоих определить было трудно, немного больше сорока, а может и вовсе лет тридцать пять.
        Парочка выглядела странно. Более того, со стороны трудно было понять или даже определить кто они, и, что они забыли здесь и сейчас, этой тихой поздней ночью.
        В воздухе пахло тревогой, и чем-то еще, чем-то нелепым... несуразным. Казалось, что пространство заполнялось сценой, живой сценой театра, но все было не так: театра никакого не было, все происходящее – настоящее! И более того, неимоверно непонятное, из ряда вон выходящее. По всей вероятности, этим двоим было очень хорошо.
        –Ты знаешь, мне на все наплевать, потому что у меня денег... куры не клюют, – громко прокричала женщина. Она подняла руки вверх, закрыла глаза и стала странно раскачиваться.
        Она нервничала и злилась. Но злость была напускная неестественная. Ее волосы – растрепаны, но все же от прически веяло новомодным стилем и, чем-то еще, чем-то неуловимым и непонятным. Весь облик женщины был вызывающий и нагловатый. Она умышленно вела себя так, пытаясь играть себя, то ли в прошлом, то ли в настоящем. Бравада была липовая, в тоже время, – очень настоящая. Ночное яркое небо подмигивало ей, появившимися звездами. Женщина таяла в запахах ночи и в приятном для нее состоянии, которое появилось от выпитого спиртного. Мужчина какое-то время молчал, но недолго.
        –Ну… и что-о-о? У ме-н-я-я-я то-ж-ж-ж-е не клю-ю-ю-ют, – заикаясь, ответил господин в модной береточке, явно напяленной для того, чтобы всех раздражать. Он разлегся на лавочке, как на диване.
         –Ты, вообще, кто? – пафосно спросила женщина, открыв, наконец, глаза. Ее эмоции нарастали. Они колебались интонациями голоса.
         –Как к-к-к-кто-о-о? Ни-кто-о-о-о. Вот-т-т мои арха-ро-ровцы меня сте-ре-гу-т-т, охраняют! – спотыкаясь в словах, ответил мужчина.
       Он был рад происходящему. И кажется, не таил своей радости. С женщиной же было все наоборот. Она говорила громко и раздраженно. От диалога этих двоих веяло фальшью. Пахло каким-то сумасшествием, но оба были совершенно здоровы.
          –А… зачем они тебя стерегут? Если тебе все равно, как и мне… пошли их куда подальше! А… хочешь… я стану на колени на четвереньки и начну гавкать… прямо здесь, и знаешь, почему? Потому что мне на все наплевать, не…  не стану, – вопила громко женщина, – на четвереньки не стану, поза идиотская, ее все мужики любят. Пошлая поза, любви в ней нет, одно скотство сексуальное! Мужчины! Ау-ау-ау! Хотя… некоторые женщины… тоже на этой позе тащатся! Животный мир! Любовь – это когда в глаза смотрят и чувств море! Вы меня слышите, мужчины! Чувства в глазах! А на колени стать можно! Только… если... Рома, ты виноват во всем! Ты!
        Странная особа поднялась, она держала в руке коричневатую бутылку, отпив с горла, вдруг громко запела:
        – Дети разных народов… мы мечтою о мире живем, – Елизавета прервалась и снова стала орать на мужчину в береточке, – ты… чего не поешь со мной, Ром? – она снова хлебнула с горла и продолжила, не петь, а орать, что есть мочи, – понимаешь, вот свобода, это не то, не деньги! Это, когда денег нет и все есть... понимаешь, меня, о чем я? Коммуняки – это прошлое, брр! Свобода духа... – красивая женщина залилась смехом, она продолжала всех чихвостить. (И казалось, в этом ей помогал алкоголь).
        –Это, когда можно все! Нет правил! Законов! На всех и все чихать! Вот – это рай! Нам, Ром, остров надо купить! Да! Да! Остров! И там, Ром, денег не будет! Мы будем как Робинзон! Роман, я тебя так ненавижу! Так ненавижу, что даже противно от этого! Честно! Так, ненавижу! И еще! Остров без охраны! Как же вы мне все осточертели!!! Все, Ромочка, твои деньги виноваты! Вернее, наши! Сколько же у нас этих денег! И любви море!
         Женщина снова отхлебнула с бутылки, ее дырчатые красивые летние ботильоны, слегка пошатывались, вернее, особу ее ноги... уже совершенно не держали. По щекам катились крупные прозрачные горошины, они тоже были липовые, как и сама женщина. А может и настоящие? Может и сама женщина тоже была очень настоящая. Со стороны все выглядело непонятно, двойственно и неоднозначно. Может она кричала правду, о которой зачастую молчат. Ведь все, что-то прячут глубоко внутри. И нитко не знает, почему все так себя ведут. Потому что говорить всегда правду нельзя? Возможно… именно об этом  кричит эта женщина ночью в парке. Она нервничает, злится на всех и, возможно, на себя тоже.
         –Не-е-е не пою-ю-ю, по-то-му-у заи-и-ка-ю-юсь, по-няла-а-а, я просто пил пос-с-л-ле-ледни-й-й раз вче-ра-ра, пью, пото-му-у что – все фи-и-гня, по-о-о-ня-я-ла!
        Мужчина в береточке, не обращал внимания на крики женщины, он не вникал в то, что она говорила, и о чем. Он просто слушал ее и все. Ему было хорошо. Казалось, его голова полностью отключилась. С женщиной дело обстояло совсем по-другому, она была полна сил и эмоций.
        –Нет! У меня… расторможение, расслабуха, я пытаюсь быть разной, нервы у меня не стальные, все меня любят за внешность, и за деньги тоже! Значит, все не любят, все притворство, – особа на ногах явно не могла устоять, она плюхнулась на лавку, – понимаешь, я не знаю, чем заняться, уже весь мир объездила, замужем была четыре раза, дети воспитываются моей матерью, она сказала, что с ней им будет лучше!
         –Правильно-о-о, лучшее-е-е, у меня есть все, а- а- а- а заи-и-ка-юсь, когда пьяны-ы-ый очень, – мужчина держал в руках бутылку дорогого виски, и тоже пил с горла, – мы с тобой поте-р-р-ря-я-я-н-ные люди, точно, вот мы с тобой поз-з-з-на-на-комились на этой ве-е-е-черин-ке, а что толку, алкоголи-и-ки, хотя... ерунда все это, все вокруг ненастоящее!
         –Знаешь, милый, я пить устала, спать хочется... и знаешь, прямо, здесь... на лавочке... Все! – прокричала луной женщина, – с меня хватит этого спектакля, Ром! Мне надоело! Веселью конец! Артур, Артур, Артур, скотина, да, где же он?
         Один из охранников молниеносно рванул к женщине.
         –Ты, что оглох? Плед волоки и быстрее! Я устала! Вот скоты, а еще охрана, уволю… к чертям собачьим! Ром, мне осточертели все эти твои болваны! Я предупреждаю, больше не хочу терпеть в доме твою охрану и свою тоже! Вот скот! Артур!
        Истерика женщины нарастала. Она не сдерживала себя. Ей, в самом деле, было на все и на всех наплевать. Она выпускала пар, делала то, что хотела, не оглядываясь ни на кого.
         –Может домой, хозяйка, поедем, ведь набрались уже по полной программе, – спросил, довольно вежливо, но настойчиво, молодой мужчина, лет тридцати пяти, не более.
         –Молчать, сволочь, плед тащи, а нет пледа, кровать сюда, иначе... ты меня знаешь! – прохрипела властно хозяйка. Она сжимала кулаки и слегка вздрагивала.
       Кураж, истерика, все перемешалось внутри Елизаветы. Она была пьяна, но все контролировала и все понимала. Ей нравилось ее состояние, и все, что происходило вокруг. Ей нравилась ночь в городском парке. Ее тело устало, ей импонировала эта сладкая усталость, которая появилась от выпитого спиртного, и от безобразного поведения.
        Елизавете Петровне нравилось это новое я, которое плевало на все условности, статус, форму и содержание. Эта размытая, наглая, пьяная личность учила Лиз, чему-то новому и неуловимому. Чему-то грязному и отвратному, чему-то такому, чего ранее в Елизавете не было. Новые оттенки игры веселили пьяную женщину. Она была уверена, что личность – это всего лишь платье, которое можно одевать и снимать, и в этом нет никакой опасности. Одна только забава… не более. Механизм осваивался легко и доставлял необычайное удовольствие. Внешняя декорация личности, которую она сегодня изображала, здесь в парке, была примитивна, да и внутренняя была несложна в исполнении. Сложность составлял алкоголь, который провоцировал выпадение из реальности. Но реальность Лиз контролировала хорошо!
         –Ром! А… Ром! Мне все надоело! Ты меня слышишь? Ты скот, Ром! Зачем ты столько выпил? Я хочу домой! Я хочу спать!
    Двое на лавочке еще долго раздражались на жизнь, на себя, у них была расслабуха. Охрана укрыла их пледом и они, наконец, уснули. Телохранители стояли неподалеку, не отводя глаз от лавочки.
       –Вот… сволочи, ну… чего им еще нужно? Ведь все есть! Пьют, как проклятые. Раза два в месяц, каждый раз в эту дурацкую лавочку играют и не только в лавочку. Лавочка – это образ такой, новый образ! Бродяги! Правда, теперь хоть причина есть, – охранник нервничал, курил, затягиваясь глубоко, – а… ну… тебя, новенький, – Артур махнул в сторону Лехи, – ты все равно не поймешь, о чем я. Потом все, потом!
       Артур чертыхался. Ему явно сегодняшняя выходка хозяйки была не по душе. Елизавета Петровна перешла все дозволенные, оговоренные границы. Театр всегда имел рамки, но только не сейчас и не сегодня. Артур чувствовал, что-то неладное.
        –Живут вместе пятнадцать лет, и каждый раз одно и то же… Ну, что их так прет на парке, на опущенных людях, расслабухе тупой. Они ныряют в чужие шкуры! И, понимаешь, о чем я, им это нравится. На кой им это?
        Слово сволочи Артур говорил, как-то не зло, а с отчаяньем, с сожалением. Он не вкладывал в него ненависть, быстрее, жалость и сочувствие.
        –Может... они актеры в душе, – пробубнил новый, только вчера нанятый охранник Леша.
        –Ага… актеры, погорелого театра! А завтра такая истерика будет, похлеще сегодняшней, ко мне первому подбежит разбираться, и ты думаешь только она, и он тоже… Это у них игра такая! У меня порой нервы не выдерживают наблюдать за их сытой, богатой жизнью. Слава Богу, на улице лето. Не замерзнут наши актеришки. А потом… еще за все оскорбления и денег  дадут!
        Высокий, красивый, крепкий и мускулистый охранник знал всю кухню общения двоих, которым все осточертело, и у которых было все чего, и… что они хотели.
        –В агентстве мне сказали они миллионеры, чтобы я того… ну… особо не выпячивался, – довольно тихо произнес Леша.
       Парень был обескуражен происходящим. Ему хотелось побольше узнать о новых хозяевах, но Артур не любил болтать попусту, отвечал нехотя.
       –Ато… У обоих денег тьма… Свобода от всего! Правил нет! – Хотя… вряд ли ты понимаешь, что это значит!
      –Слушай, Артур, а может они, ну… в прошлой жизни бомжами были? Вот, когда алкоголь принимают, клапан щелкает и вспоминают жизнь, ну… ту… свою, старую, прошлую?
       –Я в прошлые жизни не верю и тебе не советую. Это у них от жиру. Не было бы денег, не играли бы. И не только... Ты, что буддизмом увлекаешься? – ухмыльнулся Артур.
        – Да… нет, так мысль,  –  ответил, смущаясь, новенький.
        – Мысль у него... Ну… вот, кажется, конец дебоша и пьяного митинга, только толку...
       Артур кивнул в сторону лавочки, которая освещалась фонарями и звездным небом. Плед вертелся, сворачивался клубком, с бутылки лилась жидкость на серый асфальт.
       Ночь была летняя, светлая, теплая. Вокруг никого не было. Голоса затихли совсем. Охранники курили, неторопливо. Молчали. Доносились глухие шумы с дороги, рядом трасса, но дорога тоже спала. Машины шмыгали иногда. Тишина была мирная, но волнительная и навязчивая.
       Одному Богу было известно, что на самом деле, происходило этой странной ночью в пустынном парке. Потаенные мысли красивой женщины, принадлежали только ей, да и мысли человека в береточке, тоже были только его. Вся эта мишура, антураж, мыльная пена криков и болтовни – были и существовали в пространстве парка! Только для кого и зачем? Правда – ее порой много, а порой и вовсе нет, ложь ныне и сейчас  –  всем необходима!

               Продолжение следует.