Николай Котомин Ожидание в четверть века

Ожидание в четверть века

                Хоть мгновенье вспомнить из былого,
        Потревожить памятью года,-
Навсегда.

Он ждал.
Поезд шел по расписанию
Поезд должен был придти по расписанию в 14.45. Часы, распятые без четверти три.
Он вспоминал.
Где это было?
Или это будет?
Руки, раскинутые в стороны, как стрелки часов.
Руки, вскинутые, чтобы обнять.
Он ждал.
Остался ровно час.
Остался ровно час до прибытия поезда.
Что-то показалось Ему.
Он взглянул на часы снова.
Стрелки часов, как будто руки, остановились в недоумении.
Они как будто тоже ждали, чтобы завершить движение к распятию.
Он был спокоен.
Словно и не было четверти века, когда…
Да, ровно в этот день они встретились.
Встретились случайно.
Может даже и не заметили бы друг друга, если бы не случай.
Да, этот великий гений – Случай.

Но Он уже знал, что это не было случаем, а было целой цепью определенных закономерностей.
И их действия и привели к этой встрече.
Ему стало скучно.
Лучше бы Он этого не знал.
Лучше пусть будет это случайностью.
И цепью совершенно случайных и неопределенных незакономерностей.
Но Они, случайно или закономерно, встретились.
С трудом Он вспоминал, как же это было.
Сигарета уже перестала дымить.
Он задумался.
Даже попробовал закрыть глаза.
Но, кроме темноты, ничего не увидел.
Но Они же встретились!
И тогда же Они и сознавали.
Совсем не было намека на эту случившуюся в дальнейшем закономерность этой встречи.
Они были молоды.
Нет, совсем юные и, почти во всем, не опытны, но все немного упрямые.
Других среди этой группы юнцов и не могло быть.
Именно это упрямство (если не упорство!), в некотором роде, привело их сюда.
Первые испытания уже прошли, и они составили всего десятую долю всех поступавших и конкурирующих между собой.
Их собрали в аудитории, представили друг другу.
Его же представили как-то особо.
Все одновременно подумали - а почему не его? А Его!
И Он так же подумал.

И чуть позавидовал, недоумение пробежало тенью по Его еще юному, но начинающему грубеть, лицу…
В эти дни стояла не по сезону жаркая пора.
Хотя осень только что вступила в свои владения полноправной хозяйкой.
Асфальт жарился под лучами солнца и был чёрен, как крылья ворона.
И блестел.
Они вышли под палящие лучи солнца.
Кто-то поспешил по своим делам.
Осталась небольшая группка юнцов, каждому из которых спешить не хотелось никуда.
Они продолжали кто-то молчать, кто-то тихо переговариваться на случайно появившиеся темы.
Ноги шли в каком-то, им только ведомом, направлении.
Но, странно, что это направление долгие пять лет оставалось практически неизменным.
И, если кто-то хотел кого-то из них найти, то мог смело пойти наперерез этому направлению, и где-то обнаружить всю компанию.
Звякали трамваи – неотъемлемая часть большого города, знавшего столько тайн о живущих и уже не живущих в нем. И начинающего постигать тайну появившейся на своих улицах этой маленьком компании.
И тайны-то пока не было.
Или она только начала появляться.
И заключалась она в некотором появляющемся единстве или уединении – молчании,
разговорах или неистовых спорах. И всегда о вечном. И даже скоротечном, всегда казавшемся вечным.

50 и 17. Это был год, которому принадлежали эти числа. Магия чисел и соединяла эту компанию и время, в которое они встретились.
Каждому было 17 или немного больше, или немного меньше.
Они еще не знали, что время до этого события резко начинало уходить почти в небытиё.
Начиналось новое. Золотое время. Как его потом нарекут…
Он вспоминал.
Однако всё прошлое сразу же начало ускользать от Него.
Нет. Начало не появляться. Прошлое не хотело и не желало выходить из небытия.
Там было всё на своих местах.
Спокойно. И какой-то вроде, хоть и беспорядочный, но порядок. Он наблюдался во всем.
И в Нём.
Всё было подвержено какому-то невидимому расписанию.
Оно уже существовало. Оно и продолжает существовать.
Ему долго еще потом снились сны. Полные видений прошлого. И почему-то тех, именно тех, которые не должны были появляться в Его памяти. Тем более тревожить его сны.
Но они оставались постоянно, как будто были Его частью.
Нет! Стали Его частью. И плотью. И душой.
Они уже никогда не покидали Его.
Вначале эти сны Его будили. И Он не мог сообразить – где Он! Когда же устанавливал – где! – тогда появлялось и всё остальное. И место. И время.
Немного успокаивался. Постепенно засыпал снова.
Почему же не красят мосты?

А дождь лил. И насквозь его прохудившиеся башмаки заставляли думать о том, что неплохо бы их и починить. В лучшем случае, неплохо бы купить и новые. Но на что?
Надо бы что-то сообразить и на ужин. Тем более, что завтрака и обеда Он уже не помнил. И были ли они вообще? Сегодня? Или вчера? А когда? И где?
Нет, конечно, Он вспомнил все места, где что-то удавалось отведать съестное.
Вот здесь, например, на втором этаже. На углу улиц, по которым постоянно звенели длинные медленные трамваи. 
Здесь подавали вкуснейшую солянку. Если же взять побольше хлеба, то можно обойтись и без второго. Да и без компота с чаем, тем более что  можно было купить за 3 копейки газировку с  сиропом или за 1 копейку сиропа. На любой улице в автомате.
А здесь же рядом, но уже на первом этаже… Но это было позже… И про это может как-нибудь расскажу ещё… Потом… Если захочу…
И так.
Он появился.
Он появился в этом огромном городе. И остался в нем - не проездом и не на пару дней, как было до этого с другими городами.
Как это было с прекрасной кавказской столицей - тот город так и остался лучшим из всех городов.
Он помнит до сих пор все маленькие улочки и большие улицы. Каменистые и песочные, асфальтовые и без. Того города.
И вот Он встретился с этим, во всем новым и огромным, городом.
Один на один.

Он еще не представлял, что это такое - город!
Он еще не представлял, что Ему придется с ним всегда бороться. Часто уступать ему – этому монстру, сжирающему всё – и чувства, и души.
Но всё это Он ещё поймёт, почувствует и ощутит кожей и нутром.
Он от этого не уйдет. Не удастся.
А после не сможет.
И не захочет.
Вначале было так много в нем нового.
Всё пленило. А воображение искало выхода.
Он мерил шагами улицы. Переулки. Мосты. Набережные. Улочки.
Главное – вперед!
Чаще, не оглядываясь…
Золотое время…
Безумно думное. От – бездумное.
Когда не только душа, но и тело взывает к мыслям.
И вот и этот роман Он писал давно.
И сейчас, проходя по набережной и вспоминая свою небольшую предыдущую жизнь и, вновь находя в ней забавные моменты, Он обдумывал и оживлял некоторые страницы маленького романа…
Сегодня был обыкновенный сумрачный серенький день.
Вдалеке матово желтел Исаакий, отражаясь и мелькая меж льдин, плывших с Ладоги.
На углу, взглянув с незаметной легкой улыбкой на часы далекого петровского времени, с удивлением отметил, что стрелка и ее тень распяли циферблат пополам.
Пора перекусить.

Пройдя ещё немного вдоль витиеватой остроумово-лебедевой решетки, до изумления знакомой, спустившись напротив большого моста на три ступеньки вниз, Он попал в крохотное зальце.
Там витал до головокружения дурманящий кофейный дух.
У стойки стояло несколько студентов.
Они громко разговаривали. И можно было расслышать знакомые и незнакомые имена – Рерих, Ван Гог, Метрополитен… И догадаться, что они только что с выставки в Эрмитаже.
Как всегда! - подметил Он удовлетворённо. И они сражаются с ним. С этим городом.
И спорят с ним. С многоголовым.
Он не будет останавливаться.
Он пройдет мимо…

Вдали показался поезд.
Он уже представлял себе, как в следующую минуту обнимет…
И признается в своих чувствах…

Он медленно погасил сигарету.
И резко пошел прочь с перрона.
Не оглядываясь.
Не сожалея.

Ожидание, длившееся четверть века, закончилось.