Запись 3

Запись 3
Знаешь, дорогой дневник, каждый раз, когда я открываю тебя, в моей голове пролетает одна и та же мысль: «Неужели что – то еще может вызвать во мне такие эмоции». Нет, я отнюдь не считаю себя бесчувственным бревном.
Просто… Просто мне неприсущее многое из того, о чем говорят простые обыватели. Я никогда не испытывал скорби. Не испытывал любви. Не испытывал привязанности. Было неприятно, было сочувствие, было радостно, но все это как будто глушилось прозрачной проницаемой стеной, через которую чувства доходили до моего спокойного разума.
Да я привык считать себя хладнокровным (эта фраза была зачеркнута другой ручкой и чернила были на вид более свежими). Чужим для сильных переживаний. Как, впрочем, и для сильной боли. Может поэтому меня обошли стадии развития подростка: нигилизм, романтизм, максимализм.
Однако, слишком длинное вступление. Меня смешит собственная лирика. Ха – ха.
Итак. Сегодня я возвращался домой из другого города, в котором я был по делам, на автобусе. (Банальное начало, а мне, как человеку с претензией на писательство, это как ножом по сердцу).
На подъезде к моей остановке автобус сломался. Я мог мы прогуляться, но по крыше барабанил дождь, а идти лишние пару километров без возможности остаться хотя бы с одной сухой ниткой на одежде мне абсолютно не улыбалось.
Матерясь так, что даже я, привыкший к словесным вывертам своего отца, с интересом прислушивался, водитель открыл переднюю дверь и вышел из автобуса. Хотя не знаю, корректно ли говорить «вышел», потому что впереди водителя следовало его брюхо, которое, казалось жило собственной жизнью. Кажется, я опять отвлекаюсь на ненужные детали.
Водитель, несмотря на проливной дождь, погрузился в созерцание внутренностей автобуса. Мне стало скучно. Другие мужчины стали оживленно давать водителю советы из салона, не показывая носа наружу, но я в этом ничего не понимал. Как и не понимал того, что все они находят в измазывании рук, лица и одежды в моторном масле. Как не понимал своего отца, который лежал под машиной раз в десять чаще, чем под моей матерью. Или на ней. Иногда, из – за их общения, мне казалось, что переспали они тогда только раз в жизни, когда заделали меня, и то потому что в мастерской у отца не было автомобилей, а мать не смогла найти сковородки и плиту.
Я прислонился лбом к холодному окну. Капли дождя струились по стеклу, сливаясь у меня в глазах. Они настолько расфокусировали мой взгляд, что я почувствовал, что засыпаю.
Судя по крикам снаружи становилось понятно, что тронемся мы очень нескоро. Капли сливались в моих глазах в один большой поток и от этого у меня кружилась голова. Я решил подремать. Но едва я стал опускать веки, как увидел…
Сперва я решил, что это моя иллюзия, но она двигалась чересчур естественно. Маленькая черная фигурка шла с той стороны, куда мы собирались ехать.
Я резко открыл глаза и выпрямился на сиденье. Не знаю, что меня так взбудоражило. Это был обычный человек. Но я не мог успокоиться.
Когда он подощел ближе, я смог его разглядеть. Это был явно мужчина. Ну ли существо мужского пола, так как определить возраст я не мог, потому что лицо его закрывал капюшон черной непромокаемой куртки.
Он шел вперед, опустив взгляд в землю и засунув руки в карманы. Каждый шаг был точно таким же как предыдущий, поэтому летние тряпичные кроссовки то утыкались в асфальт, то в лужу, уходя в воду до половины и эту самую воду разбрызгивая. Его старые потрепанные джинсы были полностью мокрыми и плотно обволакивали тонкие ноги. Вероятно он слушал музыку в плеере.
Но то, что меня поразило настолько, что я решил написать про это в дневнике, произошло в следующую минуту. Когда он поравнялся с моим окном, то внезапно остановился, вскинул голову и повернул ее ко мне.
На мгновение потоки капель на стекле рассеялись и наши глаза встретились. Я в ужасе отшатнулся.
За эти пару секунд я успел рассмотреть его лицо. Это был, ничем особо не примечательный, парень лет двадцати двух. Если бы не его глаза.
Глаза страшные, притягивающие с невероятной силой и с такой же силой отталкивающие. В них не было ни единой мысли. Они были не пустыми, нет. А именно без мыслей. Не механически тупы и служащие только для того, чтобы их владелец не наступил в собачье дерьмо, а ненуждающимися в мыслях. Как будто их владелец уже видел все и ему не о чем больше размышлять.
И его взгляд. Я знал, что прошла пара, может тройка, секунд, но они растянулись на вечность. Пока они медленно тянулись, я чувствовал, как его взгляд скользит по мне, как изучает каждую складку на моем окаменевшем лице. В сочетании с безучастным выражением лица и глазами парня это давало фантастический эффект. Он смотрел на меня, как человек, который смотрит на воду, следит за рябью на ее поверхности, но при этом точно знает, что объект его наблюдения всего лишь соединение двух атомов водорода и атома кислорода под углом в 109 градусов.
И когда я уже было собрался отвернуться, этот взгляд взял меня за шиворот и притянул к своему источнику, как будто кинул в шкуру этого парня.
Я почувствовал дождь, струящийся по моим рукам и лицу, мокрые джинсы и кроссовки, услышал музыку в его плеере. «Дьявольская трель». Скрипка ударила мне в голову, с пронзительным звуком прорывая кору головного мозга. «Он черно – белый. И ты черно – белый», - пронесся в моей голове голос Билли. Почему я вспомнил о нем, черт возьми?
Не помню, что было дальше. Когда я очнулся по моим щекам текли слезы. Правда не так обильно, как дождь по стеклу.
Вскочив с сиденья, я вылетел на улицу, но фигурки нигде не было. Я был уверен, что прошла всего минута, и он не мог никуда деться. Здесь даже не было углов, за которые можно бы было завернуть.
Тридцати секунд мне хватило, чтобы вымокнуть до нитки. Я не стал возвращаться в автобус, а побрел домой.
Дневник, я знаю, что скорее всего через пару лет забуду этого парня. Но не забуду голоса Билли в моей голове. В первый раз чувства ударили мне в мозг не через стену. Как же мне хреново, как будто в моей голове засел смычок. Пожалуй, я выпью виски и спать.