Ева- девушка из прошлого тысячелетия

Вершина Талгар.
Ева собирала чемодан.
Дети подарили им с мужем несколько дней в горах Баварии. Наконец решились поехать. Путевка дожидалась уже больше года.

А тут весна. Так захотелось поехать куда-нибудь. Хоть ненадолго вырваться из текучки, стряхнуть с себя зиму, которая ну такая долгая была – с ранними холодами, обильным снегом.

Посмотрела еще раз красочный проспект отеля, прочла описание расположения и услуг. Красивейшее место, даже вид из окна комнаты описан. Самое главное  – горы.

Вспомились Алатау весной, поля тюльпанов и маков. Трава высокая, сочная.

Походы в горы. Горы были недалеко.
До небольшого города Талгар, у подножия одноименного пика, двенадцать километров, а за городом уже и они - склоны снежных гор.

Компания собиралась неожиданно, вечером на бревне и решали :
- А давайте завтра в горы пойдем, за тюльпанами и марьей коревной.
Сборы недолгие, еды взять, попить и ножик. С утра, человек пять-шесть уже садились в рейсовый автобус-пазик однодверный, маршрут 12, СМУ-26 – Талгар. Билет 20 копеек. Дорога в 12 километров - полчаса.

И вот уже подножье Алатау.
Из их Алексеевки они, эти горы, казались такими близкими и игрушечными. А чем ближе к ним, тем огромней и выше и дальше вершина, покрытая снегом.
Но к снегу нам и не надо. Уже сразу за городом начинались поля, покрытые красными тюльпанами.
Хоть и знали, что к вершине не дойдут, но она манила.
Просто шли вверх. И она, Ева, не крепкая совсем, и вечно отстающая во всех играх, не знала, откуда силенки брала и карабкалась, карабкалась, закусив губу, все выше и выше.

Тогда, преодолевая себя, она поняла, что когда-нибудь все таки взойдет на эту вершину, чего бы ей это не стоило.

Потом были походы различной сложности и категорий.
На вершине она не побывала.
Талгар так и осталась ее мечтой и, сейчас, когда уже пятьдесят, знала - мечтой несбывшейся.
Пыталась себя утешить, ведь так многого все-таки добилась. Но какое дело бы не начинала, добиваясь блестящих результатов, будь то карьера, дом, семья, - все было замечательно. Но эта вершина... Вершина всегда казалось недостигнутой. И когда за год развернула фирму, приведя в восторг всех своими оборотами, вдруг все оставила, поняв, вершина достигнута не будет.
И теперь, собирая чемодан, раскрытый на кровати, села рядом и задумалась о том, какие вершины смогла взять. Получалось неплохо. А может, потому и брала все трудности, потому что был в ее жизни Талгар, недостигнутая мечта.
Улыбнулась грустно сама себе, успокоилась - ты, Ева, не зарекайся, еще возможны восхождения. Закусишь губы - и вперед!
А сейчас едем отдыхать, а на горы только любоваться.

Отель искали, петляя по горным дорогам. Уже от поиска и видов из окна машины придя в совершеннейший восторг.
Панорамы открывались одна красивее другой. Без конца хотелось сказать мужу, чтобы остановился, выйти и просто стоять, вдыхать этот воздух и радоваться, что ты есть на свете.
Но чувствовала, он уже раздражен этим поиском.
Она была лоцманом всегда и заранее говорила, когда нужно свернуть. А в этот раз, залюбовавшись миром вокруг, где-то пропустила поворот и теперь и карта не помогала понять, где именно находятся.
Раздражение Игоря передалось и ей. Но она знала эту особенность, когда вдруг терялась и не могла сообразить даже с картой дорог, где находится, просто ехала - и всегда, вдруг, как по волшебству, оказывалась в нужном месте.
А поездить ей пришлось много.
На спидометре ее :“лося“, А-класса-мерсика меньше пятидясити тысяч в год не бывало.
Она сказала направление и умолкла, зная, сейчас будет указатель какой-нибудь и разберется. Просто молчала, немного обиженая.

Отель вырос как из-под земли, в баварском грубоватом стиле здание, украшенное рядами красных гераний на всех его балконах и подоконниках.
Он стоял в окружении нескольких домов, которые и деревней назвать нельзя. Видимо, все работало на обслуживание отеля. Несколько этажей внушали доверие, что все будет по высшему классу, не зря дети выискали, зная, лучше три дня в хорошем месте, чем неделю, пусть за эту же цену, в посредственном.
Портье вышел встретить, проводив затем в номер. Вид из номера был, как и обещано.
Ева вышла на балкон и обомлела от восторга. Вернулась в номер и, не распаковывая вещи, позвала Игоря гулять. Далеко решили не уходить, поэтому и переодеваться не стали.
На столике лежало приветствие и программа их отдыха, с просьбой отметить какими предложенными услугами они пожелают воспользоваться. Ева бегло просмотрела список и, уже зная, что Игорь не согласится ни на сауну, ни на массажи, отметила гала-вечер, завтраки, обеды, ужины этих трех дней.
Пока она отвлеклась, муж уже успел включить телевизор и увлеченно смотрел какой –то теннис. Засмеявшись, выхватила пульт телевизора и зашвырнула подальше на кровать.
- Все, идем смотреть горы. Через три часа уже ужин.
Окинув одобрительным взглядом свит-номер, сказала:
- А здорово Игорушка постарался, я слышала, как он подробности выяснял, когда заказывал номер.
- Хороший парень у нас вырос. Слышала, девчонки наши между собой обсуждали, что брат у них что–надо, копия папина - добавили.
Заулыбались, и немножко грустно опять заговорили о теме, что волновала их уже тридцать лет. То, о чем знали только они вдвоем. Игорушка – не родной ребенок.

Самым трудным было решить за него, и не говорить ему это. Откладывали до совершеннолетия. Потом переезд в Германию.
Искали его мать. Специально в Чимкент ездили, в тот роддом, где старшую Элю рожала.
После родов молоко прибыло, не успевала сцеживать. Пожилая медсестра сама помогала твердые комки размягчить, компрессы накладывала.
А потом сказала:
- Милая, а знаешь, здесь одна после родов сбежала, две недели назад, малец такой крепенький уже, мы его из бутылочки кормим, благо материнского молока хватает.
Давай принесу тебе его, покорми, он уже сосет хорошо, быстро все высосет и тебе легче будет.

Ева растерялась даже, как чужого ребенка приложить к груди, но когда увидела уже беленькое, а не красное, как у ее новорожденной дочки личико, такое хорошенькое, и раздумывать не стала.
Почувствовала разницу, как сосала ее дочурка и этот крепыш.
От наслаждения и облегчения чуть не выронила маленького. Этого мгновения их близости было достаточно, чтобы она полюбила его, Игоря Азарова, - такое имя оставила на бумажке та, которая его родила.
Тезка мужу. Никогда как-то не приходило в голову мужа называть ласкательным именем, даже и придумать не могла, Игорь и все. А здесь вдруг сразу придумалось -  Игорушка.
Сначала непонимание и ненависть к ней, родившей его, - как можно бросить, как вещь, и уйти от такого, самого дорогого на свете комочка?

Потом было много-много трудностей по усыновлению.
В большом роддоме Чимкента был даже свой юрист, выписавший на Элю свидетельство о рождении. Зеленую книжечку, где стояло, что они с мужем отец и мать. Им, которым немного за двадцать, студентке и рабочему на заводе. Жили на квартире, снимая одну комнату.
Вот это и было главным препятствием в усыновлении - жилплощадь. Но они решили, что Игорушка их сын.
Ева заканчивала институт и они собирались после учебы переехать ближе к родителям. И ни одна душа не узнала, что это не двойняшки.
Труднее всего было убедить эту женщину-юриста. Она что–то твердила о наследственности:
- Мать, явно, алкоголичка и отец неизвестно кто.

Ева даже слушать это не хотела. Она знала, это ее сынок и теперь никому его не отдаст.
Ну а муж, который мечтал о сыне, только рад был.
Так их и выписывали с двумя комочками, но пока с одним свидетельством о рождении.

Потом уже все оформили, и уехали к родителям.

Поселились в Талгаре, недалеко от моста горной речки, Талгарки. И теперь уже она держала детей крепко за руку, когда через него переходили. Вспомниная, как сама крепче бралась за мамину руку, все-таки стараясь заглянуть в ревущую, как тогда казалось, бездну. Теперь речка внизу казалась мелкой. Но так же не разрешала детям в ней купаться, как когда-то был для них в детстве строгий запрет, да уследишь разве?

Но самый главный страх, все шестнадцать лет, что когда-нибудь в дверях будет стоять эта женщина, мать Игорушки.
И когда родственники засобирались в Германию, сразу решили уехать.

Но здесь вдруг совесть так за горло схватила!
Пока рос с сестренками, такой же светловолосый и впрямь, как все говорили даже, на папу похожий, Игорь Рейзвих, круглый отличник, любимец сестренок и всех девочек, участник олимпиад и просто хороший сын, все было просто.

Ева удивлялась - как по-другому любит этого ребенка. Между ними были какие-то особенные отношения. Девочки хоть и росли послушными, но их постоянные капризы, которым старший Игорь потакал, а младший сносил терпеливо, иногда казались ей
бесконечными. Если нужна была помощь, ей легче было попросить сына и она знала - он сделает. Он старался облегчить ей все, что мог, встречая на велосипеде с покупками,
не стыдился и по дому помогать, и как взрослый ворчал, если видел, что тяжелое подняла .

Перед отъездом в Германию Игорь и Ева поехали в Чимкент, под видом прощания с родственниками.
Нашли все-таки мать Игоря, могилку.
Толком так ничего и не поняв в истории жизни Нины Азаровой. По бывшему адресу расспросили соседей. Одна только бабуля и помнила ее.
В домике, старом и ветхом, жили другие люди, не пожелавшие даже в дом впустить. Эта соседка, помнившая Нину, вспомнила только, что училась она хорошо, жила с
матерью, но после школы одна осталась и в доме был потом настоящий шалман. Кого только не водила, запила и пропала.
Как это рассказать сыну? Не могли придумать.

Вот уже и тридцать ему. Внуков ждали.
Карьерой сына тоже можно гордиться. Ведущий мененджер компьютерной фирмы. Последнее время фирма строит филиал в Казахстане. Летает туда по несколько раз в год. Скоро снова команандировка.

- Ну, мы идем?
Игорь стоял у двери и смотрел выжидающе.
Она посмотрела на него и недавняя обида и раздражение, из-за его бурчания в машине, улетучились.
Решение пришло именно в этот момент.
Она и раньше знала, сын у них замечательный, да и дочки тоже. И, возможно, заслуга эта не столько ее, сколько Игоря старшего.
Он принимал решения. Или, скажем так, принимала их она, со своей женской интуицией, но, как часто бывает, их осуществление ложилось на его плечи. Он не отступал ни за что, пока не добивался.
Так было и тогда, в роддоме, она уже сдалась, обессиленная родами и воспалением груди.
До сих пор не знает, как удалось ему всех убедить.

И знала, любовь детей к ней - его заслуга. Они видели, как он к ней относится. Как мама всегда говорила: “Пылинке сесть не дает.“
- Игорушка - вдруг назвала его именем сына, мы приедем и все ему расскажем. Он же сильный мужик уже. Справится. И знаешь, все что есть у нас: адрес ее бывший и все, что знаем, расскажем. Ему решать, если скажет, что хочет стать Азаровым, значит будет. А может Игорь Азаров-Рейзвих?

В гору поднимались легко, уже и дорожка закончилась, а все выше и выше хотелось карабкаться. Игорь впереди, подавая ей руку и подтягивая ее каждый раз к себе, и целуя.
Радость и легкость, казалось, не имеют конца. Наконец остановились и увидели, какая кругом красота. Отель казался маленьким домиком для гномиков, дух захватило.
Ева посмотрела вниз и сказала,
- Вот и самая высокая вершина моей жизни.

Горы и море.
Продолжение. Рассказ "Вершина Талгар" http://blogs.mail.ru/mail/mila-weber/3D033FE68748D064.html

Ева зашла в море, повернулась лицом к берегу, подняла взгляд выше пляжа, выше зонтиков, выше копошащихся милых и немножко смешных итальянцев.
Вдали были видны горы, совсем не похожие на Алатау.



Волны сегодня, наконец, немного стихли, и она, привычная лазать по горам, но плохо умеющая плавать, могла без страха наслаждаться теплотой и лаской моря. Одна волна сменяла другую, и если отдаться их власти, ничего не делать, а просто быть, то наступало необыкновенное ощущение принадлежности этой стихии, просто маленькой ее частицы, которую волна бережно поднимала, несла, как когда-то маленькой ее носили на руках, и бережно отпускала.




Это было так ново для нее. Быть частичкой мира она умела, но в горах она чувствовала свою силу, наперекор притяжению, по камням, всегда вверх. Да, именно – наперекор…  А здесь впервые она подумала: ну вот, Ева, пора и честь знать, вершины достигнуты и пора спускаться с небес, до уровня моря… Ведь есть своя прелесть и в этой жизни, когда отдаешься на волю течения, и пусть она теперь сама решает, что ее еще ждет. Никаких целей наперекор судьбе.
Все уже есть, вершины, даже снежные, вот так же вдали. А сейчас – уютный дом, семья. Выросшие дети. И самая большая ее радость, маленький Алекс.
Она звала его для себя Алешей, этим ласковым русским именем. Надеялись, что дети назовут внука Игорем, продолжив традицию Игорей Игоревичей, но сноха, местная немочка, сама с русским именем Танья, сразу заявила: это имя непроизносимо, даже и обсуждению не подлежит. Ну, Алекс так Алекс…
На сердце от одной мысли о нем, этом солнышке, которому недавно исполнился годик, стало так тепло и сладко, что, казалось, вот сейчас это море, эти горы вдали, мысли о нем – вдруг таким счастьем обдали. Подхваченая очередной сильной волной, Ева плакала от счастья и, улыбаясь, думала: «А слезы тоже соленые, как и морская вода...»
Все еще улыбаясь, она вышла из воды. На берегу из-под зонтика за ней наблюдал Игорь. Спала, разморившись на солнышке, ее сестра Ольга, и читал очередной детектив Ольгин муж Виталий.
– Нужно позвонить домой и сказать молодым, что здесь просто здорово. Они же все равно хотять с Алексом на море. Сейчас уже на Балтике холодно и явно дожди.
Игорь, немного раздраженно, ответил:
– Пусть едут туда куда хотят. Уже и здесь прохладно для купания, а гулять и дышать морем везде полезно.
Конечно же он прав, уже и вообще ехать не стоит. Ребенку всего год. На следующее лето окрепнет – и пусть едут.
И тут Ева поймала себя на том, что она обрадовалась этой мысли. Они вернутся домой, и ее маленькое сокровище, ее солнышко Алеша будет там!
Стало даже немножко стыдно от своего эгоизма. Уже согласившись с мужем, она добавила:
– Действительно, ты прав, пусть делают что хотят.
Ох, как трудно дались ей эти слова. Приходилось просто вытаскивать их из себя клещами. Умом все понимала: нельзя вмешиваться! – но стоило услышать, как плачет маленький, сознание отключалось, хотелось взять его самой, казалось, лучше ее никто не понимает его. В конце концов, она троих вырастила.
Но Танья молча поворачивалась и с Алешей на руках уходила наверх, в свои комнаты.
Оставалось только прислушиваться, ждать, пока стихнет плач, и уговаривать себя:
– Это нормально, все дети плачут, золотая слезка не выкатится.
Так она приговаривала себе, когда росли ее дети. И теперь Танья уже говорила это ей по-немецки.
Когда Игорушка привел ее первый раз – знакомиться, ей подумалось: пигалица и тихоня.
Видно было, с каким восторгом она смотрит на сына, а тот, не особо их стесняясь, без конца ее обнимал, сажал к себе на колени.
Могли бы и поскромнее себя вести, это от женщины зависит, как она себя поведет. Когда она однажды пришла в дом к мужу, такого себе не позволяли. Но подумала: тогда-то мне хотелось, чтобы он при всех меня обнял и показал, как меня любит.
И если она сама забывала вспоминать, как ей самой жилось со свекровью, то Игорь ей напоминал. Теперь только и стала понимать, каково тогда пришлось свекрови - принять ее, чужую, в дом, где самим-то повернуться негде было.
Конечно же, она слышала от других о конфликтах с молодыми. Но была уверена в том, что при их отношениях и понимании с Игорушкой друг друга, ну просто невозможны какие-то недорозумения. Он всегда делился с ней всем. И свои какие-то мужские дела обсуждал с Игорем-старшим. Как она любила такие вечера, когда эти двое, склонившись над ноутбоком, искали нужное в интернете, и как все чаще отцу приходилось обращаться за советом к сыну, хотя и сам он считался хорошим специалистом на фирме.
Но с появлением Таньи таких вечеров становилось все меньше. Ева сначала пыталась называть ее на русский манер Таня, но та ее поправляла:
– Мое имя Танья.
На что Ева, улыбаясь, сказала:
– Игорушку тоже зовут Игорь, а ты говоришь Игор.
Та не преминула возразить:
– Ему нравится, как я произношу его имя.
Понятно, у нее конец веревки толще, подумалось Еве, да что делать.
Вступать в какие-то мелкие перепалки не позволяла гордость, Ева молчала. Игорушка, видя, что женщины не особо полюбили друг друга, старался и сам меньше появляться на родительской половине. Сердце разрывалось от ревности, обиды. Хотелось иногда просто прижать его к себе и постоять, почувствовать его голову прислоненной к груди. Но единственное, на что еще решалась – подойти сзади к нему, сидящему, по-другому-то и не дотянуться, и поцеловать его макушку, почувствовать родной запах и услышать:
– Мам, ну чего ты?
Разговоры тоже стали поверхностными, как у соседей.
Она успокаивала себя, никто и ничто не может у нее отнять сына. Этот страх ее вечный, с самых первых дней, как принесли его домой, как ждала, что придет та, та настоящая, которая родила его на свет и бросила тогда в роддоме. Не пришла, зря тогда боялась. А пришла вот другая – и забрала. Недаром сестра говорила: дочки навсегда, а сыны до тринадцати лет, потом они отцовы сыновья, а потом снохи уводят, так как мы когда-то своих уводили у матерей. Она отмахивалась от этих слов. Игорушка всегда будет ее Игорушка, у них особые отношения. Но, видно, мудрость других нам не в науку.
Видела ведь, как счастлив он со своей Таньей. И опять сестра оказалась права, когда сказала:
– Снох любить нужно, а то и сына, а потом еще и внуков не увидишь.
И Ева сама предложила жить в их доме, весь второй этаж предоставив молодой семье. Хоть и нелегко было видеть, как по-другому все делает сноха, ведь менталитет совсем другой. Хотелось подсказать иной раз, но молодые не задумывались особо над ведением хозяйства. Частенько даже на завтрак ничего не было. Но Ева прикусывала язык, сдерживаясь от попреков, и охотно накрывала стол на всех. Обеды и ужины все равно не дома.
Видела, как Игорушка сам и рубашки гладит, и пылесосит, и у плиты что-то готовит, в то время как сноха спокойно с ноутбоком на балконе сидит.
А когда родился Алеша и впервые взяла его на руки, прижала к груди этот маленький комочек, от счастья забылась и готова была простить ей все. Ей даже стало казаться, что она начинает любить Таню, находя в маленьком ее черты. Теперь они казались уже в Тане милыми: ее темные глаза – не то карие, не то серые – стали казаться красивыми. И смуглость ее итальянская, передавшаяся внуку.
Таня сама, став матерью, инстинктивно поняла, что их теперь обьединяет. Ведь когда-то Алекс вырастет, и какая-то женщина тоже заберет его. Она пока еще и не думала об этом, но их обьединяла любовь к малышу.
Из раздумий ее вернул голос Ольги:
– Дети - наша жизнь, но не вся наша жизнь. Внуки, кажется, даже любимей детей, мы радуемся с Виталием им, всех любим, но родители отвечают за них, их очередь не спать ночами. Нам теперь только сливки достаются, в радость дарить им что-то, брать к себе в гости, радовать и баловать их. Зато сейчас вот лежим здесь на песочке, радуемся жизни. Когда б в молодые годы могли себе такое позволить? И ты радуйся, Ева. Смотри, какая красота кругом! Кипарисы, секвои, олеандры!
Слово «олеандры» она произнесла еще раз: «Оле-Андр: Оля Андреевна, ну прям в честь меня назвали!». Весело засмеявшись, пошли к морю.




Италия, солнечная страна. Еве так не хватало солнца в Германии. Привыкшая жить под алмаатинским солнышком, она уже с осени начинала ждать лето. Но и лето часто бывало дождливое, и теперь она, зная, что дома, в Баварии ,идут дожди, радовалась, что хоть на недельку это лето продлили. Она его и не заметила. Казалось, что ждала его, ждала, а оно и не приходило почти. Каждое утро, гуляя с Алешей и собакой Дайлой, смотрела с надеждой на небо и просила солнышка. Но даже если и дождь шел, Алеша, накрытый прозрачным тентом, улыбался и тогда для нее это было солнце, а если был солнечный день, солнышка было два.
Она уходила за поселок и рассказывала еще ничего не понимающему внуку, сколько радости он ей принес, какой он молодец, что у них родился, как его все любят, как его ждали. Сколько переживали, пока он недоношенный был в реанимации, как молились все за него. Как его две тети, старшие ее дочери, купили маленькую иконку, и ходили в ее капеллу, Капеллу Марии, молились за него, и мама его Танья - католичка, а мы лютеране, но Бог для всех один и помог тебе, Алеша. Ведь даже и русскому Богу молились многие мои друзья, кто знал, что ты родился, но еще не знал, остаться ли тебе с нами. И ты изо всех сил старался, мой маленький.
Ты будешь очень сильный и очень умный. Кажется, немножко упрямый, в маму, но ничего, для мужчины это хорошо.
Так она разговаривала с Алешей, считая, что он должен слышать русскую речь.
Все нехитрые игры - «Идет коза рогатая» или «Поехали-поехали за спелыми орехами» приводили Алешу в восторг.
Опять она мыслями была с внуком. Ну все, все!  Алеша подрос, ему уже год, он догнал сверстников, которые родились в срок, уже топал ножками и сказал свое первое слово: «Дайла», умел жестами показать, чего хочет. Сейчас по утрам с ним гуляет его немецкая бабушка.
И Ева решила радоваться морю, горам вдали, такому синему-синему небу. Даже облака здесь другие, такие легкие, как из хлопка. Да во-он то, что зацепилось за вершину, образовало с ней коробочку хлопка. И уже стал вспоминаться Чимкент. Тот роддом на Пролетарской, где родилась дочь и появился на свет от другой женщины Игорушка.
Как недавно все было! Неужели это ее жизнь так быстро пролетела? Уже внук вот подрастает. Спасибо тебе, Боже, за все счастье, что, не жалея, мне отмерил.
А трудное и плохое… ну что ж, раз смогла все снести, значит, счастливая.
Какое море – всегда другое, оно меняется на глазах.



Удивительна эта его особенность. Цвет его - вот совсем сине-зеленое, как на картинках, волны маленькие и ласковые, а то волны сильнее и цвет их меняется к серому, и бьются они с силой о берег. Хозяйка пляжа сказала, что им повезло: за все лето ни одной недели подряд не было такой хорошей. Сезон уже почти прошел, рядом было немного совсем итальянцев и – на удивление! – никого немцев и русских. Обычно ухо выхватывало русскую речь везде, где бы ни была.
Интересная женщина, эта хозяйка пляжа. Все побережье разделено на небольшие кусочки, которые отличаются только цветом зонтиков. Бесплатных пляжей почти нет, а если есть, то замусорены так, что и лечь-то на песок не захочется. Но зато платные пляжи настолько дорогие, что только ахнули, когда узнали о цене места под солнцем: оно обошлось почти во столько же, сколько стоили апартаменты. Хорошо, что увидя их замешательство, фрау Роцинни Беата, как потом она представилась, снизила им цену наполовину. Их комфортные шезлонги и лежак показала им ее дочь, тоже говорившая по-немецки. Худенькая и узкобедрая, как многие итальянки, и некрасивая лицом, как нам показалось, – тоже основная часть женщин. А вот мужчины итальянские  – красивые, даже пожилые.
С одним из них меня познакомила Беата, представив его как спутника жизни. Овдовев пятнадцать лет назад, она поняла, что не сможет одна сохранить этот кусочек моря, который когда-то подарил ей Сильвио. Они, молодые, тогда смогли создать пятизвездочный пляж благодаря ее немецкой деловитости, его связям и общему желанию сделать его самым лучшим на побережье пляжем. Пока были вместе, она много работала и с других могла спросить, но по-женски не вникала в дела вне их маленькой фирмы, была за мужем, как за каменной стеной. Ей хватало семьи и общения с многочисленными отдыхающими, которые менялись, не оставляя следа в ее жизни. Когда Сильвио заболел, она вдруг узнала, что это значит – другая страна: здесь не было никаких страховок. За больницу, врачей, лекарства, за все нужно было платить. Деньги таяли. Женщина в Италии – это женщина, все дела решают мужчины. Однажды, когда она сидела у постели Сильвио в больнице, его навестил его друг Алесандро. Она вышла, оставив мужчин одних. После смерти Сильвио, на похоронах, этот мужчина подошел к ней и просто сказал:
– Я не оставлю тебя, ничего не бойся, я обещал это Сильвио.
Что означают слова Алдо, так она называла его, Беата узнала скоро: со всех сторон повалились какие-то проверки – и финансовые, и санитарные. Дело уже дошло до закрытия, когда ей пришлось позвонить Алдо. Он пришел, сел за столик кафе и сидел молча, попивая кофе маленькими глотками. Оказывается, большего и не нужно было.
Таким увидела его и Ева. Беата представила его ей, когда она пришла к стойке выпить каппучино. Она встретилась глазами с его абсолютно равнодушным холодным взглядом. Не помогла и ее улыбка. Ева умела смотреть в глаза и не боялась не отводить взгляда. Но взгляд мужчины не изменился, и он, коротко кивнув, стал смотреть в сторону моря.
Позже, уже вернувшись к своему шезлонгу, Ева увидела, как к нему подошли двое молодых людей, недолго постояли около него, не присев. Затем они оба, поцеловав ему руку с перстнем, удалились.
Ева поделилась своим наблюдением с сестрой:
– Смотри, какой Дон Корлеоне сидит.
Он был похож на какую-то белую птицу в своем белом полотняном костюме.
Уже уезжая, прощаясь с Беатой, Ева удостоилась его взгляда и короткого:
– Arrivederci.
А с Беатой говорили много – каждый раз, когда она приходила попить кофейку, та усаживалась к Евиному столику и радовалась, что может с кем-то поболтать по-немецки. Евиных восторгов итальянцами и итальянским она не разделяла. Прожив здесь жизнь, она не стала своей. В Берлине никого не осталось, ездила туда все реже. Скучала по черному хлебушку. Итальянцы ведь только совсем белый пекут.
Такие непунктуальные, работать не умеют, но, жестикулируя уже совсем как итальянка, прижав руки к сердцу, сказала:
– В сердце я все равно немкой осталась.
Ева грустно подумала: кем же она сама себя чувствует? Но Беате вдохновенно говорила, что им повезло на стыке двух культур пожить, узнать их. Внукам есть что рассказывать. И, уже уезжая, прощаясь, добавила:
– Беата, нам выпала особенная судьба, но интересная – и у тебя есть кусочек своего моря!
Она немножко завидовала ей, полюбив море и породнившись с ним. Ева представляла море, как что-то огромное, единое на всем земном шаре, на котором выступают кусочки суши – континенты. Море было живым, необьяснимым и великим – как Бог, может быть. Если бы жить долго-долго, наслаждаясь этой земной жизнью и когда-нибудь, совсем нескоро, состарившись, прийти к нему, войти и раствориться в нем без боли и страха…
Но пока еще столько всего хочется успеть! Ведь маленький Алеша – не единственный внучок, еще будут другие маленькие сердечки, в которые ей предстоит вложить эту огромную любовь к Миру, к Горам и Морю, и Степи, и Лесу. Все живое и великое, каждое – по-особенному…
Дорога домой была совсем другой, чем дорога к морю. Сюда ехали ночью и ничего не видели, а теперь Ева, на ходу, через стекло машины, щелкала своим фотоаппаратом. Автобан пробирался через горы, замысловатые вершины которых сменялись одна на другую, лавировал между ними, среди виноградников и красивых замков на скалах. Земля римлян, корни которых так хорошо просматривались в темнокожих и темноволосых ее односельчанах и теперь уже у внука.



Как все связано на свете! Нет чужих стран, есть просто маленькие островки суши – континенты.

Сны, воспоминания и надежды...
продолжение. Горы и море.
http://blogs.mail.ru/mail/mila-weber/152B66B0FF6C6A97.html








Решение снова ехать в Чимкент пришло к Еве неожиданно.

Да, когда вернутся, а дети уехали все-таки к Балтийскому морю, она перепакует чемодан и полетит в Чимкент. Игорь уже выходит на работу, а у нее еще две недели отпуска. Недели должно хватить, во всяком случае, попытается найти корни Игорушки.

Теперь, в самолете она поняла, как ей пришло это в голову. Думая о корнях Алеши со стороны матери, Таньи, где предков знали до десятого колена, ей захотелось для Алеши уже сделать это, найти хоть что-то о его предках. Если о матери, Азаровой Нине, было хоть что-то известно, то об отце вообще ничего. Она сама не знала, почему ей это было важно. Уже собираясь на выезд в Германию, пришлось заняться своей родословной для подтверждения своей национальности. Ева собрала в тетрадь все данные о родителях, дедушках и бабушках своих и мужа. Игорушка тогда не знал еще, что он не родной их ребенок. С мужем ездили в Чимкент, искали мать Игорушки, нашли только могилу.
Уже тридцатилетним он узнал обо всем. Сам, бывая по делам фирмы в Чимкенте, пытался найти отца, но безуспешно.

Удобно устроившись в кресле самолета, укрывшись пледом, в полудреме, снова, в который раз, вернулась мыслями в роддом, вспоминая ту палату, в которой лежала после родов. Все вспоминалось так отчетливо… Вторые роды, когда рожала младшую дочь, не помнила почти совсем и уж соседок по палате и подавно. А эти роды, кормления, как принесли первый раз Игорушку, помнила досконально. Даже имена женщин на соседних койках.

Две казашки, одна, как тогда казалось, совсем пожилая. Улыбнулась. Ну какая могла быть пожилая, даже если сорок ей было. Но и муж ее, который под окном кричал ей, ругаясь:
- Лежишь здесь, а на мне все хозяйство, дети…В отчаянье швырнувшим сумку с бутылкой молока, заткнутой пробкой из свернутой газеты и несколько лепешек, в сторону окна. Тоже казался старым.
Это был седьмой ребенок у апай, как мы ее тогда между собой называли.
Другая, ухоженная, жена председателя Роза, родившая близнецов, возмущенно отвечала в окно на казахском:
- Ты сам попробуй здесь полежи, смотри она у тебя, как лошадь загнанная. Что ты за мужик. Только и можешь, что детей делать.

Имя ее запомнилось - Роза. Потому что в палате была еще одна Роза. Евреечка.
Ева не могла налюбоваться на ее смуглую тонкую кожу, и даже запомнила, похожую на веточку, венку на лбу, казалось такую милую. Ее муж Йос, вообще казалось, не уходил из-под окон. Мужья там под окнами тоже все перезнакомились. Другой возможности, как только в окно выглянуть и тайком ребенка показать, не было. Благо май, уже тепло, все окна нараспашку, и подложив под отвисший еще после родов живот подушку, женщины почти все время проводили в разговорах и сцеживании молока. Детей приносили на кормление и сразу уносили.
Йос, услышав, что Ева и Игорь хотят усыновить брошеного ребенка, которого Ева кормила, взялся им помочь. Он был адвокатом. Жаль, потом, уехав из Чимкента, они потеряли друг друга из виду, те явно уехали тоже, в Израиль. Но стоит узнать, вдруг еще в Чимкенте и теперь пригодится любая помощь. Они ведь даже приходили с Розой к ним в гости.

Вспомнилось, что бабуля, рассказывая о матери Игоря, говорила, что чаще всего у нее бывал турок. Его родители не разрешили ему женится на иноверке и заставили взять в жены свою. Нет, Игорушка светленький. Может в Алеше теперь кровь сказалась вовсе не римлян, Таниных предков, а турецкая?

Вдруг все показалось ненужным - и эта поездка, и возвращение в прошлое. Пропала решительность, с которой собралась в Чимкент. Игорь не хотел отпускать жену одну.
Но всегда умеющая уступать, Ева вдруг и слушать ничего не хотела. Не умели они спорить и скандалить. Молча отвез ее в аэропорт, она молча ушла к посадке, поцеловав в щеку и  услышав во след:
- Звони хотя бы.
- Да, обязательно.
Ева, привычная к деловым поездкам в пределах Германии, вспомнила свою поездку, тоже без мужа, десятилетней давности, в Алма-Ату. Тогда заболела мама и она на десять дней летала домой, в Алексеевку. Неужели с тех пор ничего не изменилось? Вспомнила, как стыдясь саму себя, давала деньги на границе, чтобы разрешили провезти несколько кассет с русскими фильмами и музыкой. Как плакала не от расставания с мамой, тогда как раз они тоже получили вызов в Германию, а от беспомощности перед этими хамами с погонами. Один из них еще и с издевкой сказал,
- Почему вы плачете? С Родиной расставаться жалко, так оставайтесь.
Знала, что они не Родина, но вот стоят тут на ее границе.

Как обьяснить когда-нибудь подросшему Алеше, что Казахстан - это и правда ее Родина. Что дух захватывает от красоты этой страны, где есть горы, в которых вырос его папа. Есть степь, когда можно днями ехать по ухабистой дороге, по тонкому с выбоинами асфальту, встречая изредка ветхие дома без единого дерева рядом и несколько высоко обнесенных могил. Но зато, как в награду, вдруг закат на все небо с огромным малиновым солнцем. А потом звезды так низко, что рукой можно дотянуться.

А если остановиться у одного из таких одиноких домишек, то примут как дорогого гостя. И достаточно нескольких слов, которые ты знаешь на казахском, чтобы понять, как тебе рады. И угостят и кумысом, и станут уговаривать остаться ночевать, пообещав зарезать лучшего барана. Была у них с Игорем такая поездка, когда они на своей старенькой „Ладе“ из Талгара в Семипалатинск ездили, к родственникам, загрузив ее до верха апортом. Как радовались дети этой казахской семьи, которые жили в родительском доме только летом, помогая смотреть за отарой овец. А в остальное время находясь в интернате. Старший и стал им переводчиком, рассказав, что предки их испокон века живут на этой земле, кочуя с места на место. Раньше и дома этого не было, были юрты, которые теперь берут с собой на джайляо.
Ева с Игорем знали, как это происходит, когда все дороги, ведущие в горы, заполняли овцы. И ребятишками они подолгу провожали эти стада овец, орущих и блеющих, преграждающих движение, тогда еще не таких многочисленных, машин, терпеливо следующих за ними.
Уже в Германии вспомнинала эту семью, этих людей, живущих своей жизнью, почти не тронутой цивилизацией.
Самое интересное, что познакомившись с матерью Тани, она сравнила ее с той казашкой в далекой казахской степи. Казалось, ее тоже не интересует прогресс человечества. В кухне печь, которая топилась дровами. На которой она и варила и пекла свои изумительно вкусные кихли, даже похожие по вкусу на те комочки теста—
баурсаки, которыми их угощали тогда за чаем. Обходилась без стиральной машинки и холодильника. Ева сама видела, как она полоскала белье в речке, таясь от посторонних глаз, ранним утром. Это не была жадность, а была такая бережливость.
Розмари так же никуда никогда не уезжала из своего дома. Только однажды, сразу после свадьбы, поехали в свадебное путешествие в соседнюю Австрию, да и вернулись через три дня, которые она проплакала, не понимая, зачем они сюда приехали, когда дома не хуже красота. И всю свою жизнь она занималась только одним - с огромной радостью работая в саду, ухаживая за цветами и деревьями, делая эту землю еще красивее.
Ева подумала тогда - везде люди похожи. Может быть и не стоит за счастьем идти по свету, нужно только быть уверенным, что место, где ты живешь, самое лучшее на Земле.
Может, теперь, наконец, закончится дорога ее семьи. По пути намешавшей кровей. А ей нужно всё оставить ясным, как же все было.

От раздумий ее отвлек голос стюардессы, обратившейся к ней на немецком, хотя самолет был казахской авиакомпании. С другими пассажирами она говорила на русском, даже с казахами, которых была большая часть. Интересно, как далеко продвинулись казахи с утверждением казахского языка как национального?
Стюардесса спросила ее - удобно ли ей и не принести ли еще один плед, в салоне прохладно. Ева, улыбнувшись ей, согласилась, ответив по-русски:
- Спасибо вам большое.
И добавила по-казахски:
- Рахмат.
Лететь было еще довольно долго, за окном ночь и в окно ничего не было видно. Она уснула. Не заметив, как ее воспоминания перешли в сон. Снова она была во дворе того дома в степи. Увидела все так ярко и четко, что, возможно, и тогда, когда это происходило на самом деле, не видела так, с такими мелкими подробностями.
Все так сильно освещено солнцем, но оно не палит, а ласково светит. Нет никаких теней. Дом побелен. Какой-то плетеный забор, но не весь двор обнесен, а только какой-то обрывок. Потом узнала, что это не забор, а снегозадержатель зимой.
Тандыр. Рядом котел над костром. Бедно, но чисто. Кажется, даже запахи отчетливо чувствовала. Горький запах тлеющего кизяка, этот запах навсегда останется для нее запахом степи и Родины. Больше нигде его не встречала, разве что чуть похож запах горящих листьев осенью.
Укладывают спать. Крашеный чистый пол. Постелили толстые стеганые одеяла, пахнущие выжареным на солце хлопком. Электрическая проводка, не заделанная в стену, а побеленная сверху. И во сне Ева уснула, засмотревшись на маленький изоляционный ролик, похожий на маленькую бочечку.
Наши сны - смесь яви, прожитого, мечтаний и еще непонятно чего. Иногда они значат для души больше, чем события в жизни, некоторые повторяются с непонятным постоянством.
Так до сих пор и не разгаданным остался этот сон для нее.

Но вот и утро, и за иллюминатором показались снежные вершины Алатау. Пересадка в Алма-Ате.
Успела попить кофе в аэропорту. Аэровокзал поразил своей современностью, помнила то еще тот, старый. Сколько раз летала из Чимкента и обратно в Алма-Ату.
С чашечкой кофе села к окну и смотрела на свои любимые горы. Талгар отсюда не виден. Не достигнутая ею вершина, которая манила всю жизнь. Но может быть, уходя из этой жизни, мы берем с собой неисполненные мечты, чтобы они исполнились в следующей?
Вот и посадка на самолет Алматы - Шымкент. Как по-другому звучат родные названия. Что ждет ее там, сможет ли найти ответы на свои вопросы?


Раствориться в боли...
Продолжение.Сны, воспоминания, надежды… http://blogs.mail.ru/mail/mila-weber/946FB09F391C223.html


Что может быть больнее, чем знать, что тебя разлюбили, а ты продолжаешь любить. Не находишь в себе силы уйти и каждую минуту тебе напоминают - ты не нужен, но оставаясь с тобой из жалости или по привычке, или уверяя, нет, я не изменился, я все такой же.
Но ты видишь, как остается привязанность только. Но тебе сказали, что устали от выяснения отношений.
А когда-то не было ничего слаще, чем их выяснять поминутно и сообщать, как сильно любишь, как сходишь с ума, как спешишь скорее увидеть, услышать, дотронуться рукой или хотя бы взглядом.
Почему же не синхронно мы перестаем любить?
Пытаешься вызвать жалость, рассказываешь как больно, как больно… потом ненавидишь себя сама за это. Решаешь гордо уйти, любить всю жизнь или вообще лучше бы вот так раствориться в этой боли и не стало тебя совсем.
Потом чуть легче и снова надежда, что ты только сама придумала этот конец, все поправимо, и, забывая гордость, снова пытаться все вернуть, сделать вид, что ничего не случилось, была просто небольшая размолвка. И он соглашается, да, так, ведь он все тот же, но предупреждает, что эти выяснения убивают все. Ему плохо от них. И вот тебе уже жаль его и стыдно за свой эгоизм. И пытаешься сделать вид - ничего не было, все хорошо.
И ждешь, все время ждешь, хоть маленького признания, небольшой ласки… знака, как дорога ему.
Нина ждала Рашида. Три года были вместе. Знала, что жениться не сможет, об этом даже и разговора не было. Он турок, она русская. Но ей казалось и так можно, вот приходит к ней и согласна была на все. А тут он, как между делом, сообщил - женится. Родители подобрали жену. Для нее ничего не меняется, ведь она его любимая. Она спросила,
- А если ребенок у нас будет?
- Ребенка не брошу и тебя не брошу.

Нина не знала, что ей делать. Сердце ныло постоянно, казалось, воздуха не хватает. Работа не тяжелая, за прилавком небольшого промтоварного магазина на краю Чимкента, покупателей немного. Но ловила себя на том, что стоит с деньгами в руках и не знает, сколько сдачи дать нужно.
Так ее и застала двоюродная сестра Вера.
- На тебе лица нет.
- Рашид женится.
- Так и пусть, и тебе замуж пора. Тридцать скоро, сейчас не родишь, одна
останешься. Я и пришла позвать тебя со мной на день рождения. Познакомлю с парнем, он знакомый мужа, на заводе вместе работают, нормальный мужик. Не пьющий, спокойный.
Как–то и не помнилась Нине вся эта компания. Сергей пошел провожать, августовская ночь теплая. Шли почти через весь город к ее домику на „свинцовом“ поселке. Остался ночевать. Больше не виделись.
Рашид не появлялся месяц. И тут Нина поняла, что беремена.
Рашиду сказала, когда уже нельзя было не сказать. Он даже обрадовался.
- Сын будет, на меня похож.
Нине бы сказать, что не его ребенок. Но только об одном думала – что бы ни случилось, ее Рашид не бросит.
Даже срок - не страшно, гинеколога обманула, убавила срок беременности.
Но тому невдомек - все наоборот старались себе прибавить его, в декретный отпуск пораньше уйти.
Когда ребенок родился и увидела его совсем светленького, похожего на Сергея, поняла, что и уловка со сроком не поможет.
Даже кормить его не стала. Через два часа после родов, написав свою фамилию
Азарова, не дав ребенку имени, взяла свои вещи и, вызвав с проходной больницы такси, уехала.
Рашид, когда узнал о смерти ребенка, сказал:
- Значит не судьба нам с тобой быть. Жена хорошая у меня, не думал, по-другому как тебя, но полюбил.
Как она жила эти дни, после того, как он ушел, Нина не помнила. Закончился больничный. На работу не взяли, сообщив, что думали, будет с ребенком и взяли новенькую. Спорить было бесполезно.
С той поры было все все равно. Откуда-то приходили и уходили какие-то люди.
В доме всегда кто–то находился, она забывалась за водкой, позже и за наркотиками.
Все было все равно, растворилась в боли …

Машина времени и пространства.
Продолжение. Раствориться в

Спешу поставить новую главу, чтобы закрыть эту боль, которая описана в предыдущей.
Ведь всегда есть выбор, между тьмой и светом. Если остаться с болью наедине, то погружаешься во тьму, но всегда есть хоть капелька света, выход всегда в любви и еще заботе. Всегда есть на свете кто-то, кому нужна твоя забота. И наградой становится свет, а потом и радость и счастье. Потому что так устроен наш мир, за темнотой идет утро. Если бы это знала тогда Нина, нашла бы в себе хоть капельку сил и забрала маленького к себе. Она бы выжила и еще смогла бы быть счастливой.
А так - случилось так, как случилось.

Ева прилетела в Чимкент. Вышла из самолета. Даже воздух был здесь другой, прогретый горячим солнцем и пронизанный ветром, афганцем, который она помнила по сбору хлопка. Подождала свой чемодан. Взялась за его ручку, покатила, вспоминая как тяжелы были когда-то сумки, старалась из дома побольше набрать продуктов. На стипендию много не накупишься и растягивались эти запасы бережно и по порциям. Хоть и в общежитии жили, но девчонки все неизбалованные, старались не транжирить.
Тогда и не было таких удобных чемоданов, на колесиках. Это две параллели, тогда и сейчас. Она знала, вернуться в то время невозможно, да и не хотелось. Теперешняя ее жизнь, такая устроенная и счастливая, несравнима с теми годами, когда нужно было постоянно принимать какие-то важные решения, от которых зависела дальнейшая жизнь, была нелегкой. Но, видимо, все правильно она тогда выбрала. Единственное, что кажется неправильным ей теперь, то, что она ненавидела мать Игорушки. Совсем не зная эту женщину, она презирала ее. И в то же время боялась, что та вдруг опомнится и появится, чтобы его забрать.
Теперь ушло презрение и осталась жалость, и огромная благодарность за Игорушку, за Алешу.
Первым делом, нужно позвонить, позвонить и успокоить, что с ней все в порядке. Достала мобильник, набирая свой домашний номер отсюда, из другого совсем мира, невольно снова провела параллель в годы юности. Когда даже транзисторный приемник был недосягаемым богатством.
Игорь взял трубку сразу. Голос родной, казалось спокойный, но она знала, сколько беспокойства за нее в нем. Постаралась успокоить.
Направилась к такси. Старалась быть среди людей и неприметной, хотя даже своей этой неприметностью она уже отличалась от окружающих ее женщин.
Машина времени и пространства принесла ее сюда.
Ева. Танец из детства.
Продолжение.Машина времени и пространства.

Продолжение. Раствориться в



- Самое простое - это было сюда прилететь,- подумала Ева, - а дальше что?
Остановилась в гостинице, в которой останавливался когда-то Игорь, приезжая к ней, когда она была еще студенткой. Номер стоил даже по европейским ценам дорого, не отвечая, конечно же, европейским стандартам. Здесь уже был вечер, в вечерние рестораны идти не решилась, спустилась в ресторан при гостинице, полупустой. Но обрадовалась чистой скатерти. Проголодалась с дороги, хотелось заказать своих любимых мантов, но оставила эту идею, остановившись на шурпе - горячем бульоне с лепешкой.
Ева любила и дома готовить азиатскую кухню. И если уж собиралась приготовить лагман или манты, то приходили все. И кухню свою она любила. Она не разделялась от гостиной стеной, а просто была большой нишей, ей не нужно было оставаться одной в кухне, когда все гости были за столом. Видела и слышала всех, радуясь своему многочисленному семейству и Алеше, который уже делал свои первые шаги.
Мысленно себя одернула -  не о том думаешь, Ева! Ведь нужно решать, что предпринять завтра.
Не обращая внимания на любопытные взгляды, вернулась в номер, прихватив из рецепшена телефонный справочник.
Фамилии Розы и Йоса Гольдберг не нашла, но решила обратиться в какую-либо юридическую контору, их было даже несколько. Сегодня звонить уже поздно.
Дома на пять часов раньше, попробовала дозвониться, но трубку никто не взял, и Ева уснула.
Снилось ей детство, ее любимый сон. Она танцевала и летала.
Где-то, в классе третьем, она танцевала на школьной сцене кабардинку. Почему ей, немецкой девочке, дали танцевать этот танец, она не знает, но танец тот она танцевала, и сейчас часто, оставаясь одна, включала самую быструю музыку. И занимаясь своими делами, ей казалось, она танцует, едва касаясь ногами земли, летая почти.
Ей часто снился этот сон, а просыпаясь, она знала, день будет „летательный“, как про себя она их называла. В такие дни получалось все, все совпадало, все само собой даже как-то делалось. Стоило только рукой дотронуться к чему-то, как уже все было готово.
Утром Ева проснулась счастливая, в голове вдруг сложились строчки,


Пусть и с грустинкой моя кабардинка,
Но помню простые свои я ботинки.
Снимала их часто, вставая на пальцы,
Бросая в сторонку я спицы и пяльцы.
Казалось, лечу я в том платье из ситца
И будет мне сниться, и будет мне сниться -
Уже я над крышей,
уже над горами
и солнце смеется, сияя лучами…


Никогда не писала стихов, засмеялась про себя, встала и, как была в ночной рубашке, распахнув окно, встала на цыпочки и закружилась.
Сегодня у нее встреча с любимым городом, городом ее юности. И даже если ничего не выйдет из ее поиска, она знала, все будет хорошо…


Девушка из прошлого тысячелетия.
Продолжение о Еве.


Ева не знала, взять ли ей такси или попробовать все-таки напрокат машиной обойтись. Была не уверена - сможет ли ориентироваться в городе. Привыкшая к строгому соблюдению правил на дороге, все-таки решила рискнуть и попробовать ездить самой.
Еще в такси обратила внимание, что правила особо не соблюдают ни водители, ни пешеходы, переходящие широкие проспекты улиц просто где им вздумается.
Позвонила администратору, попросила заказать машину, решив проехать только по тем улицам, которые, казалось ей, она хорошо помнит.
Если бы можно было кого-то найти из старых знакомых, чтобы не чувствовать себя здесь инопланетянкой.
Вспоминала имена своих однокурсников, все разъехались. Вспомнилось, как Женя Верещагина детскую коляску свою привезла, когда узнала, что двойня у Евы и Игоря.
Она на третьем курсе уже родить успела.
Она оставалась после распределения в Чимкенте. Ева даже писала ей. После распределения и госэкзаменов, Ева и Игорь с детьми сразу уехали в Талгар. И Женя, по ее просьбе, прислала ей ее диплом. Пришлось даже писать доверенность.
Жили они где-то в районе Сайрамской, за микрорайонами свой дом. Название улицы  не то Гастелло, не то Матросова. Да, впрочем, улица явно сейчас переименована.
Да и фамилию Жени по мужу Ева не помнила.
Хотя письмо явно сохранилось - когда уезжали в Германию, можно было взять с собой небольшой контйнер, куда несмотря на сопротивление Игоря, она сложила письма, фотографии, и книг даже несколько, самых любимых.
Значит нужно звонить домой, дать Игорю задание искать письмо. Сейчас еще спит, но ничего, можно и разбудить.
Трубку взял сразу, значит, положил у изголовья, улыбнулась себе.
Захотелось ласково поворковать:
- Да ты ж мой хороший…
-  Коротко только, Игорь, все хорошо, в гостинице в той, помнишь, нашей?
- Дааа, выпускной в ресторане был.
- Нет, город не видела.
- Поройся в старых письмах, должно письмо быть, мне Женя Верещагина присылала, я его как то перечитывала девчонкам, посмотри обратный адрес.
- Успеешь, успеешь до работы.
- Как дети?
- Все, перезвоню через час, пока пойду позавтракаю.
Ресторан был открыт, хотя в зале она оказалась одна. Девушка спросила, кофе она будет или чай.
- Кофе покрепче, пожалуйста.
В ответ та ей молча протянула круглый пакетик от Senseo–автомата.
Ну вот, цивилизация и сюда добралась, недовольно подумала Ева. Перепробовав все достижения в развитии кофейных автоматов, она вернулась к вкусу обычного кофе, который лучше всего у нее получался в старой турке, из которой кофе вечно сбегал, но зато, попадая на огонь, запах от кофе разносился по всему дому. И хотя для всех членов семьи она включала кофейную машину, на запах сбегались все, ворча по воскресеньям, что не давала им поспать, не возможно же спать, когда такие запахи из кухни.
Интересно, а если я захочу еще чашку, нужно будет идти и просить еще пакетик?
Дааа, странный сервис.
Ладно, Ева, уймись, если это будет главным недостатком сегодняшнего дня, то стерпим!
После ресторана подошла к администратору, узнать о заказе машины.
Мальчик совсем, лет двадцати, с акцентом на русском языке, сказал, что машину заказать нет проблем, но он посоветовал бы госпоже Райзвих взять такси, будет дешевле значительно.
Слышать такое обращение к себе на русском было даже и неловко. Но ведь просто перевод привычного немецкого обращения Frau.
- Тогда мне нужен пожилой водитель, улыбнулась Ева,
- Чтобы знал старые названия улиц.
Да, старые названия улиц.
Да уж, девушка я немолодая, из прошлого тысячелетия. Ведь именно так обращались ко мне в этом городе раньше.
Госпожа значит, ну-ну, посмотрим, фрау-госпожа. А была когда-то… ладно, ладно, ничего ведь я еще, совсем ничего …
Города как люди.
Продолжение. Ева. Девушка из прошлого тысячелетия.


Всегда так было. Ева самое трудное старалась сделать сразу, не откладывая. И сейчас решила, что поедет на кладбище к Нине.
Помнила место, во всяком случае, ей так казалось.
Русское кладбище Чимкента. Когда она сказала таксисту, куда ее нужно везти, тот только молча кивнул. Ева была рада его неразговорчивости. Была не готова обьяснять кому-либо, кто она, для чего и почему туда едет. Водитель понял, что его сопроводительные комментарии не нужны, включил негромко радио и молча вел машину.
Ева смотрела во все глаза по сторонам. Иногда ей хотелось воскликнуть:
- Да это же гастроном „Огонек“! Боже, я же столько раз здесь стояла в очереди, какая радость, если курочку или колбаски удавалось купить. Кажется, даже ива у него так и росла.



- Политехнический институт, здесь прошли все четыре года ее студенчества, свое здание института Культуры было занято музыкантами, и их, библиотекарей, подселили в современное тогда здание политеха.
- Проспект Коммунистический! Изменилось как все. Пирамидки туи в разделительной полосе движения. Какой он оказывается широкий!




Вообще город показался большим, красивым, чистым. Как радостно стало.



Она узнавала какие –то его здания отдельные, как черточки на знакомом лице. Но как и человек, если его долго не видишь, меняется, так и город. Он стал другим. Не был больше ее родным Чимкентом, в котором знала все его районы. Зная, что город химиков, не только в смысле химической промышленности, но и в смысле“химиков“- условно освобожденных преступников. Но была свойственная молодости беспечность. Не задумываясь, однажды, прождала до утра поезда на вокзале. Прилетая ночью из Алма-Аты, шла пешком по темным улицам с тяжелой сумкой к общежитию.
Он хранил ее, этот город. Названия улиц, как музыка, - общежитие на Пролетарской, улица Долорес, проспект Космонавтов, Урицкого…



Она и не хотела знать новые названия. И даже мелькнула мысль, может быть не нужно было возвращаться сюда, хотелось расплакаться. И сдерживала себя попросить водителя остановиться, то там вон у кинотеатра „Казахстан“, то у Драмтеатра.


Сколько воспоминаний. Поход их группы на спектакль в драмтеатр. Специально надела новое трикотажное, только входившее в моду, длинное, ниже колен платье. Не помнила спектакль, но платье, наэлектризовавшись, приставало к ногам и она была озабочена только тем, как его поправить. Казалось, все обращают внимание на ее платье.
Ох, глупенькая, сейчас бы ходила и улыбалась, не обращая на это внимание.
Вернувшись в общагу, взяла ножницы и отрезала его, по привычной длине выше колен.
Да уж, ножки прятать ей не стоило.
Ей казалось - четыре года ее жизни мелькают в убыстренной пленке за окном.



Попросила все-таки еще проехать по улице Карла-Маркса, она была немного не по пути. Но здесь жила один год с подругой у старой бабули на квартире. Дом не видно с улицы, он стоит в саду, к нему ведет дорожка. Частенько утром, проходя по которой, в спешке, без завтрака, проспав, успевали сорвать яблоко.
Хотелось проехать еще по Сайрамской, но это уже за городом почти и в другую сторону от ее цели.
Водитель, видимо почувствовав ее волнение, поглядывал мельком на нее в зеркало .
- Русское кладбище запустили совсем. Много русских уехало в девяностые и потом. За могилами никто не смотрит. Бомжатник там сейчас.
И не спрашивая, не предлагая, а немного даже повелительно добавил:
- С вами зайду. Не нужно вам туда одной.
Уже, подьезжая, по обе стороны дороги, Ева увидела кучи мусора. Такого она даже представить не могла. Хотя напротив русского было кладбище мусульманское, но и там порядка было не больше, какие-то кучи глины и кирпича. На ее высказанное удивление, водитель сказал, что путем самозахвата некоторые пытались построить
минареты. Но власти снесли построения, да так все и бросили.




Действительно, кругом бурьян, покосившиеся кресты. Нет ничего печальнее забытых и заброшенных кладбищ с их раскуроченными могилами, поваленными надгробьями и оградками, фотографиями усопших, горько смотрящих на живых пустыми глазницами. Таковы последствия… детских забав. Дети резвятся здесь стрельбой из рогаток, проверяя силу удара на беспомощных надгробьях. От увиденного очень хочется жить. Жить долго, счастливо, отчаянно. Чтобы никогда не стать объектом этих жестоких игрищ.
Ева видела разные кладбища. Когда уезжали в Германию, тоже оставили могилу бабушки, на деревенском кладбище в Алексеевке. Как она была благодарна женщине, взявшейся присматривать за ней. Надя даже фото прислала и когда сорвали надпись латунную, заказала новую, спросив в письме разрешения и точные даты рождения и смерти. Как обиделась на деньги, предложенные Евой, сказав, это по христиански положено.
Были и кладбища больших, красивых городов Вены, Зальцбурга, Парижа. Они обязательно входили в планы экскурсий, с посещением могил знаменитостей.
Похожие на грустные красивые парки с грустными изваяниями ангелов.
В их небольшом баварском городке, оно было любимым местом встреч жителей. С утра уже собирались бабульки, разбирая висевшие у крана поливальники, да так и стояли, подолгу обсуждая последние сплетни. Не было неприбранных могил. Старались друг перед другом, устраивая целые произведения искусства из посаженных на могилах цветов. Казалось, это не место печали, а место, куда приходят отдохнуть от повседневных забот и в мыслях просто побыть с теми близкими, кто ушел раньше, но придет срок и тоже спокойно присоединишься к ним. Многие могилы были семейным захоронением. Было такое место и у Евы.
Когда –нибудь Алеша придет к ней и зажжет по католическому обычаю свечу. Пусть бы и здесь, на могиле его родной бабушки, тоже был порядок. Она позаботится об этом, обязательно.

Как будто чувствуя за собой какую-то вину, за брошеные эти могилы, подошла Ева к могиле Нины Азаровой.
На удивление она была прибрана. Ева положила принесенные цветы, задумалсь над судьбой этой женщины. Фотографии не было, она не знала, как она выглядела, похож ли ее Игорушка на нее? Есть ли в маленьком Алеше от нее что-то? Что такое плохое и страшное могло с ней случиться, что она оставила свою кровиночку и ушла, прожив совсем недолго после этого.

Фото взяты с http://blogs.ruvr.ru/users/3867084/
Гроздь винограда. Новая родня.
Раздумья Евы прервал звонок мобильника в сумочке. Пока искала его во всех отделах, он перестал звонить. Звонок был из дома. Следом пришло СМС-сообщение. Игорь написал, что послал ей мэйл. Значит нужно вернуться в гостиницу к ноутбуку.

На обратном пути смотрела уже на город немного отстраненно. Доехали, казалось, очень быстро.
Попрощавшись с водителем, Ева взяла его номер мобильника. Ей понравилась его молчаливость и, в то же время, какая–то мужская забота. Он пообещал, если будет свободен, приезжать по ее звонку.

Поднялась в номер и сразу включила свой маленький ноутбукк. Пока он загружался, все–таки позвонила домой.
Игорь веселым голосом сообщил:
- Мне пришла гениальная мысль, найти всех Азаровых в Чимкенте. Их не так много, я выслал тебе список. Возможно, Нина была родственницей кого-то из них…
- Телефонные книги читать надо,- засмеявшись, добавил он.
- Они теперь свободно публикуются в интернете. Тебе и ехать не надо было. Могла бы и отсюда это сделать.
Ева, в ответ тоже смеясь, поддела мужа:
- Так и приходила б тебе твоя гениальная идея раньше! Скажи, соскучился?
- А то! Давай домой возвращайся, дети приезжают послезавтра.
- Теперь будет зависеть от звонков. Сейчас и начну.

Первая попытка неудачная, никто не брал трубку. Всего восемь номеров. Второй номер
Азарова Валентина Степановна. Нина была Антоновной.
Молодой мужской голос на просьбу пригласить Валентину Степановну, кликнул:
- Мам, тебя.
- Да, я слушаю.
Ева растерялась, не зная с чего начать, назвала себя, замешавшись, спросила:
- Я ищу родственников Азаровой Нины Антоновны.
Молчание. Затем вздох:
- Она умерла.
- Да, я знаю.
- Вы кто?
- Можно мне с вами встретиться, мне трудно все обьяснить. Я приехала на несколько дней из Германии. Сейчас в гостинице. Можно мне к вам подьехать? Здесь указан адрес - улица Ташенова, 14.
-Да, это бывшая Титова, на «свинцовом». Приезжайте.

Ева сразу же позвонила таксисту, надо бы имя спросить, неудобно как-то даже.
И, спускаясь уже к выходу, вспомнила, что не обедала, решила хоть кофе выпить, пока ждет машину.
Через час она уже была у дома Азаровых. Стояла перед покрашеными голубой краской железными воротами и нажимала на звонок.
Пришла запоздалая мысль - первый раз в чужой дом и с пустыми руками.
Но уже кто-то спешил открыть ей. На нее смотрели любопытные черные глаза просто удивительно красивой девочки метиски, лет четырнадцати.
- Это вы звонили бабушке? Проходите в дом.

Из дома уже шла навстречу женщина лет шестидесяти, в домашнем брючном костюме, седые волосы хорошо уложены. Улыбка приветливая, но немного настороженная.
Ева, по приобретенной в Германии привычке, подала руку.
- Ева Райзвих.
В семьдесят седьмом году у меня родилась дочь и я кормила в роддоме брошенного мальчика, Азарова. Мы усыновили его. Его мать Азарова Нина.
- Нина сказала, что ребенок умер. О, господи, что ж она натворила-то. Свою жизнь сгубила.
Мы бы его взяли, если уж сама оставила. Погодите, все не укладывается в голове.
Столько лет. Почему только теперь? Где он?
- Мы назвали его Игорь. Вернее она написала просьбу так его назвать. Он носит нашу фамилию. В девяносто втором мы уехали в Германию. Он взрослый уже. У нас внук растет, Алеша.
Женщины стояли у входа, обе взволнованные, из комнат вышли девочка, открывшая калитку, молодой мужчина, молодая женщина – видимо мать девочки, казашка.
Обратившись к ней, Валентина попросила ее накрыть чай под навесом. И повела Еву в гостиную. Сели напротив друг друга - Ева на диван, Валентина на кресло.

Ева достала мобильник и открыла даты контактов с фотографией Игоря. Валентина
воскликнула,
- Наша порода, Азаровская! Надо же, так он и не похож на Рашида, светленький.
Она ведь сказала, мальчик умер. Думали ребенок Рашида. Рашид турок.
А парень-то светлый совсем.
Ох, Нина, Нина, натворила!
Мы двоюродные сестры с ней. Наши отцы братья. Ее родители-то давно уже умерли. Может, так не сложилось бы все, если бы она одна не осталась так рано.
Мы не очень роднились, но не оставили бы ее одну. Но она с характером была. Отец как узнал, что с турком она встречается, пытался, как он тогда сказал, мозги ей вправить. Да только оттолкнул ее от нас. Я еще сама к ней ходила, а она к нам нет.
Домик ее потом продали, да тогда ничего почти не взяли за него. Но если Игорь будет претендовать, мы вернем деньги. Он сын ее. Ну вот, значит племянник у меня обьявился.

Пойдемте, я вас со всеми познакомлю. У нас семья большая.

Ева подумала только:
- Ну и день сегодня.
Осенний теплый, а не знойный летний день, переходящий в вечер.
Навес во дворе, как принято здесь, стоял на сваях, под ним протекал арык, давая прохладу и воду винограду, обвившему беседку. Гроздья винограда, уже созревшего, кажется, просвечивались на солнце.





Увидев ее восхищеный взгляд, девочка взяла со стола нож и несколько гроздей срезала в чашку, сполоснув их под колонкой во дворе.

Все не сводили с нее глаз, с любопытством пытаясь понять, что за необычная гостья появилась у них неожиданно в доме.
В довольно большой беседке стоял стол и стулья, а в сторонке и маленький стол по казахскому обычаю, у которого сидели и лежали обычно после обеда, на стеганных одеялах.
За столом было четверо, муж Валентины - Михаил, сын Геннадий, его жена Гульнара, и создание, которое так приглянулось Еве - Айгуль.

Валентина сама сказала, что Ева из Германии. У Нины, оказывается, остался сын, его усыновили и вот теперь они нашлись. Будут у нас новой родней.

Ева рассказывала потом, где они жили, как уехали. Какая у них семья. И видела, что попала к хорошим людям. Прошло все волнение дня и она почувствовала себя свободно, немножко усталой.
Перешли все на ты, Ева настояла. Даже Айгуль стала называть ее Евой и на ты. Рассказав, что так принято у них.

Уже и ужин был сготовлен и снова чай за разговорами и рассказами. Айгуль приносила альбомы семейные и Ева всматривалась в лица всех бабушек и дедушек и тетей и дядей ее Игорушки. И не было ревности, а была только радость от того, что теперь еще одна пунктирная линия, нет, не пунктирная, а настоящая прямая линия по шарику земному свяжет ее с этим местом. Где новая родня ее Игорушки, и ее Алеши, а
значит, будут родниться, может быть, обижаться и ссориться, как это у родни бывает, но, когда нужно - помогать друг другу, ездить в гости, приглашать на свадьбы и крестины. Только вот, может, не письма и открытки слать, а СМС-ки или сообщения по электронной почте…
В задумчивости оторвала виноградинку от грозди:
- Родня, это вот как эта гроздь винограда... И к ее грозди добавилась новая кисточка.
А завтра домой, к маленькому Алеше, ну и ко всем остальным, конечно.



Песок в ладошке.
Продолжение . Ева- девушка из прошлого тысячелетия. Сноха.


Танья проснулась раньше Игоря и Алекса.
Потихоньку выскользнула из дома, взяв с собой Дайлу. Та как будто знала, что нужно бесшумно себя вести, и все-таки, выказывая свою собачью радость, подождала пока ей пристегнут поводок.

Рассвет только-только забрезжил, побережье было совершенно пустым.



Сначала, разогреваясь быстрым шагом, Танья останавливалась, любуясь красотой моря и неба. Маленький фотоаппарат, подареный Евой, лежал в кармане курточки. Сделав несколько снимков, она сняла поводок с собаки и побежала легко по краю берега, там, где песок был мокрый и бежать было удобнее. Она была довольна своей фигуркой, но знала за собой особенность быстро прибавлять вес. Завидовала мужу, тот мог есть все свои любимые блюда, которые так любила готовить свекровь, и ничего ему не делалось.
Танья заботилась дома о правильном питании, но иногда ей казалось, домашние просто относят это на счет ее неумения так вкусно готовить, как Ева.
Она и дома охотно бегала по утрам и пыталась мужа утащить в фитнесстудию. Но тот отнекивался:
- Пока еще нет нужды.
Танья и не настаивала, ей это нужно было - побыть одной. Знала, что за Алексом присмотрят. Иногда даже ревновала его к домочадцам. Недостатка в няньках не было. Нужно было еще и постоянно следить, чтобы не обидеть и свою маму, которая готова была бежать к внуку по первому зову.
Хорошо, что Ева и мама ладят между собой и не выказывают явной ревности к внуку.
Эта неделя втроем была долгожданной. Хотелось просто почувствовать себя маленькой семьей. И Игорю полезно побыть вдвоем с сыном. Танья слушала, как он говорит с ним по-русски и просила и ее учить этим же словам. Но русский – не английский, получалось, видимо, смешно, судя по тому, как Игорь принимался хохотать над ее произношением.
В отличие от нее, на немецком и даже на местном диалекте, он говорил без акцента.
Танья бежала по берегу моря, казалось, усталость не наступит никогда, настолько легки были движения, наступила какая–то эйфория от бега, но нужно и честь знать, повернула назад. С восхищением всматривалась в рассвет на море, уже солнце выпрыгнуло из-за горизонта.



Разогретая бегом, нырнула под душ. Завернувшись в полотенце, еще влажная, нырнула в кровать будить Игоря. Он радостно и нарочито сердито возмущаясь, обозвал ее Жабеней по-русски, она хохотала и выталкивала его ногами с кровати:
- Иди готовь завтрак.
От возни проснулся Алекс. Тут уж и Танья не утерпела и они наперегонки кинулись к малышу - самое сладкое кто первый сцелует.
Эти несколько дней на море были действительно днями на море. Хоть и купаться уже было поздно и только символически поокунали ноги в воду, но днем нежились на солнышке вовсю, все трое и Дайла носились , играли, закапывались. Алекс смешно делал несколько шажков, падал, не плача, снова вставал и снова падал, не больно ведь вовсе.



Обед взялся приготовить Игорь, договорившись в коптильне купить свежекопченой рыбы, оставалось еще только картофель в мундире сварить. Алексу, если не захочет размятой картошечки, можно и баночку с детским питанием открыть.
Пока Игорь ходил в расположенную неподалеку коптильню рыболовецкого кооператива, Танья, с оставшейся братией, все еще оставались на берегу.



Алекс, надышавшись свежего морского воздуха, уснул в коляске. Дайла затихла рядом. Танья сидела на песке и пересыпала песок из ладошки.
Вдруг нахлынуло такое ощущение счастья, что дыхание перехватило. Все стало вокруг настолько нереальным, как будто мир изменился. Изменились все соотношения и величины, как будто этот песок, который сыпался у нее из ладошки, стал сыпаться в замедленном движении и это стало главным для нее. Как будто она видела только этот песок и казалась себе маленькой, и в то же время как-будто она смотрела на себя со стороны и видела сейчас все сразу и себя и Алекса и даже Игоря, хотя его и не было рядом, весь ее мир уместился в ней в этот момент, и она была наедине со всем МИРОМ - морем, небом, солнцем, всей Землей.
Только и слов нашлось „Спасибо тебе, Господи, за все!“



Она даже и не слышала, как подошел Игорь. Протянул ей пакет:
- Понюхай только, запах какой! Давай я коляску покачу по песку, а ты, пожалуй, беги вперед, и ставь скорее картошечку варить!



Использованы снимки моей дочери Лены.


Продолжение о Еве и ее семье. Приватное отделение.
Неделя на море пролетела, как один день.
Отпуск закончился и в мыслях Танья уже возвращалась в свое отделение почечных больных.

Отделение было не совсем обычным – приватным, для тех, кто оплачивает лечение не через кассу здравохранения, а лично. Работалось здесь иначе, чем в другом почечном отделении, для простых смертных. Все это знали, и ничего особенного в этом не находили. Можешь платить за услуги, плати и получай первоклассную медицину. Танья попала в отделение еще практиканткой, быстро пришлась по душе всему отделению. Улыбчивая, готовая всегда прийти на помощь, смущалась, когда, казалось бы за само собой разумеющееся действие, ей вдруг давали деньги.

Иногда просто опешив, спешила поделиться с коллегами и все такие карманные деньги клала в общую кассу для кофе. Но старшая сестра ей вернула как–то сто евро и сказала:

- Эти деньги Граф фон Таксис дал лично тебе и попросил меня проследить, чтобы ты их взяла. Те, кто хочет дать их в общую кассу, так и делают, а деньги, что предназначены тебе, можешь оставлять себе со спокойной совестью.

Для Таньи было все не очень понятно, но раз так, значит так.
В конце концов, она готова была все делать с чистой совестью и за обычную заработную плату.

Особенно щедрыми были русские, которые все чаще стали появляться в их отделении.
Как поняла Танья, уже немного понимающая по-русски, сюда их приводил доктор Кребс, который вел какие-то посреднические дела, давая обьявления в русской прессе о возможностях лечения и пересадки почек у них в отделении.

Она иногда присутствовала при его разговорах с этими пациентами. Стесняясь своего плохого знания русского, вспоминая заливистый смех Игоря над ее произношением, она конечно не показывала вида, что понимает, если и не дословно, то многое из того о чем они говорили.

Обсуждались обычно какие–то суммы, причем немалые. Танья понимала, что за особую плату предоставляется все: и отдельная комната для сопровождающего в их отделении, до переводчика и скорости лечения. Ее эти разговоры не касались, но она быстро поняла, с большими денгами не только легче живется, но и легче болеется. Но вот помирать всем одинаково.

Однажды, поймав ее взгляд, доктор Кребс спросил ее по русски:
-Вы понимаете по-русски?
Танья ответила:,
- Эту фразу я знаю, ее произносят все русские пациенты, но не более.

Тогда, уже снова обратившись к своему русскому собеседнику, добавил:
- Надеюсь, наш разговор останется между нами.

Обо всем этом вспомнила Танья теперь не случайно.

Свекровь, вернувшаяся из Казахстана, обратилась к ней с просьбой - узнать, во сколько обойдется лечение или, даже возможно, пересадка почки для их новой родственницы, которая якобы приходится тетей ее Игорю.
Когда Игорь узнал о просьбе матери, строго-настрого запретил пока узнавать. Понимая, куда они могут влезть, решил действовать сам, предприняв официальный путь.

Просто взял в руки справочник и попытался дозвониться до отделения в университетской клинике, считавшегося одним из лучших в этой области во всей Германии.

Вначале все новости, что привезла с собой мать из Чимкента, показались ему не очень достоверными. Он знал характер Евы, доверять всем и каждому. Но, в конце концов, решил, что как бы ни было, помочь этой женщине нужно. Ведь будь она даже чужая совсем, не зря все так случилось и теперь на нем все остановилось. А решать, родная кровь или нет, еще успеется. Да и важно ли это ему, он сомневался.
Граница доброты. Продолжение Евы.
То, что казалось Игорушке простым, было довольно сложным. Он понял, такие дела так не делаются. Не зная простых медицинских терминов, было бесполезно вообще куда-либо обращаться по телефону. Первый же доктор, к которому он попал, стал задавать вопросы, расспрашивать о состоянии больного, на какой стадии находится почечная недостаточность, чего–то больше двухсот или меньше, сколько раз в неделю делается диализ.
Кажется, говорили на немецком, а для него темный лес. Понял, без Таньи не обойтись.
Она, улыбаясь, кормила Алекса.
-Теперь ты не умеешь говорить на моем языке.
- Не переживай, я все узнаю, не буду я лезть в дебри, но если я там работаю, то, наверное, мне это сделать проще. И что тебе мафия русская везде чудится? Возможно, все делается законно. Мало ли о чем они договаривались, и, может быть, я неправильно поняла.
Сначала нужно запросить историю болезни. Пусть Валентина сканером сделает копию и пришлет. Как-нибудь разберемся.
- Скажи, Игор, а ты веришь, что она твоя тетя? Но знаешь, я думаю, это хорошие люди.
Если муж согласился отдать ей свою почку, на это не каждый решится. И никто не может осуждать другого, если он это не готов сделать.
- Я не знаю, что думать, решил пока просто ей помочь. Если честно, я даже не знаю, хочу ли это знать. Ну если и тетя? Мало ли у нас родственников, с которыми мы уже сто лет не виделись и может и не увидимся. Не понимаю мамины хлопоты. Если бы еще отец нашелся, а то тетя. Но знаешь ведь нашу мать, ей все родня.
А про почку - как это, расскажи подробнее, что, одна лишняя у всех, что-ли?
- Нет, конечно же, но так у нас все устроено, что все связано и одна почка может перенять работу за две. Но и риск есть, как у любой операции. Даже гланды небезопасно удалять.
- Какая ты у меня умница. Вы с Алексом для меня все, для вас я бы согласился на любую операцию.
- Ну уж на любую, оставим пока все при тебе, - засмеялась Танья.
А про себя подумала:
- И я бы для вас все отдала, что могу.
Она знала и как бывает по-другому.
Ее любовь к людям останавливалась в пределах ее семьи. Она не понимала, как можно любить людей вообще. Как можно, вот так запросто, приглашать в дом почти незнакомых.
Нет, нет, она носила с собой паспорт донора органов и была донором, и кровь сдавала, это она понимала. Не понимала Танья эту вечную готовность всем помогать, всех приводить в дом, эти бесконечные гости-родственники почти каждые выходные. Всем нужна была постоянно какая-то помощь, то кто-то строил дом, то покупал машину. Без разговоров, Игор ехал, делал, делал все, о чем ни попросят. Постоянно кому-то занимал деньги. Это все даже не подлежало обсуждению. У них в семье было по-другому. Им с сестрой всегда покупали одинаковые игрушки.
Деньги вообще не обсуждались ни с кем. Никто никогда ни у кого не занимал, кредитов не брали. Копили и потом, на накопленное, покупались крупные вещи.
Не могла понять, что она такого плохого сделала сегодня утром, играя в саду с Алексом, в шутку отнимая у него машинку, возвращала ему и повторяла:
- Да, это твоя машинка.
И так несколько раз. Пока вдруг не подлетела Ева и не стала бурно ей обьясять, что нельзя в ребенке воспитывать жадность.
Разве это плохо, чтобы он знал свои вещи и берег их?
И в конце концов, это ее ребенок и она его воспитывает так, как считает нужным.
Достаточно того, что Игор вечно где-то пропадает и не допросишься иногда пропылесосить или сготовить. Она тоже устает на работе. А он мужчина и должен заботиться о ней, а не о каких–то, неизвестных никому, откуда-то взявшихся новых родственниках. Интересно, кто будет оплачивать все эти расходы. Скорее всего ни Ева, ни Игор даже не поинтересовались, есть ли у них деньги на такую дорогую операцию.
Даже не сама операция, а весь уход и обследования стоят огромных денег.
Но затевать сейчас перед сном этот разговор ей не хотелось.
- Об этом я подумаю завтра.
Эти слова Скарлет из одноименной книги она взяла на вооружение уже давно.
Но завтра, завтра предстоял нелегкий день.
За окном садилось солнце...


Обычное утро Евы...в предверии новостей.





Ева радовалась наступившему, наконец, обычному утру, когда она оставалась с Алешей одна и все разбегались на работу.
У них был уже свой устоявшийся распорядок-беспорядок, когда все дела подстраивались под это маленькое чудо. Когда ему спать, когда ему кушать, какое у него сегодня настроение. Что этот маленький мужичок может быть ворчливым и хлопотным, было ей не в тягость, она ласково, но твердо могла с ним договориться. Это только кажется, он не понимает, все он понимал и они прекрасно ладили. Конечно же, пока не было родителей. В их присутствии это был Алекс. Она так же продолжала его любить, но терялась та крепкая ниточка, когда два человека понимают друг друга без слов.

Алеша еще спал, когда Танья уходила на работу, и она занесла, уходя, бэбифон.
Можно было спокойно убрать со стола, после их с Игорем завтрака. Но вот и первые звуки, проснулся. Ева радостно улыбаясь, оставила его немножко в кроватке, когда он, отойдя от сна, довольно что-то бормотал. Хотя уже нестерпимо хотелось бежать и обцеловывать тепленького.

Вот уже и меняется тон его бормотания и становится все требовательнее,
- Ну где же ты там, ома, задерживаешься, вот же я проснулся и хочу кушать и пора меня освободить от этого полного памперса. Звучало это, конечно, по-другому:
- Даля, паля, амам, так так,- и еще дальше, такой же неразборчивый набор слогов, понятный Еве.
Уже и появились первые простые словечки, которые он повторял осознанно:
- Дайла, нам-ням.
Через несколько минут, помытый и переодетый, сидит Алеша в высоком стульчике и только успевай в ротик подавать кашу ложкой.

Потом прогулка и их разговоры, из которых Алеше предстояло узнать, как Ева скучала без него целых две недели, сначала в Италии, потом в Казахстане. Какие всякие новости случились за это время. И сейчас, когда они вернуться и Алеша уснет, ей срочно нужно звонить в Чимкент. Что там живет сестра его другой бабушки, которую он не видел. Эта тетя болеет и теперь, возможно, приедет к ним, здесь полечиться.

На что Алеша отвечал все тем же набором слогов, но спокойным, рассудительным тоном, как-будто серьезно поразмыслив, давал добро на все ее действия и решения. Потом ему немножко надоел этот серьезный разговор, ведь есть и более интересные вещи на свете, например, связка ключей омы, на которой чего только нет - от фонарика маленького до малюсенького складешка, и кучи ключей, и даже флешки компьютерной. Предназначения всех этих замечательных штучек он еще не знал, кроме одного - их можно покусать, ведь так хочется постоянно чем-то тереть десны, когда лезут зубки. Мама такое никогда не позволяет, а у омы можно совать в рот что угодно. Даже Дайле можно его облизывать так щекотно и смешно.

Ома замолчала и о чем–то задумалась. О чем можно думать серьезном, когда они гуляют вдвоем? И Алеша завозился и захныкал. Но решил немного вздремнуть, до обеденного сна далеко.

Ева же думала о том, что она ожидала более радостной реакции Игорушки. Ей казалось - эта новость взбудоражит всех и они все вместе будут решать и обсуждать как же помочь Вале, с которой она успела за такой короткий срок подружиться.
Она полностью доверяла своему знанию людей и почувствовала в ней родную душу. То, что она больна, было видно невооруженным глазом. Ева пыталась перевести разговор на эту тему, но Валя не хотела говорить, пока Ева не спросила конкретно, что у нее с почками.

Не вдаваясь в подробности и сказав, что не о болезнях нужно говорить - у них не так много времени, раз Ева не хочет остаться погостить, просто сказала, что на диализе и нужна пересадка почки. Здесь, в Чимкенте, эту операцию не делают, нужно в Астану или Москву. И попросила не возвращаться к теме.

Ева, уже в день отъезда, коротко поговорила с мужем Вали – Михаилом. Тот сказал, что, к счастью, он может быть донором, что есть и определенная сумма денег, но Валя все оттягивает операцию, твердит, что не стоит уже в ее годы ее и делать. Ей за шестьдесят, а операцию делают до шестидесяти пяти.
Не было произнесено ничего больше, ни просьбы о помощи, ни жалоб. Но Ева видела в его глазах, что и ему не стоит оставаться на белом свете, если Вали не будет.

Она видела его заботу и постоянно на Вале зафиксированный озабоченный взгляд.
Ей стоило только шевельнуться, а у него в глазах появлялся вопрос:
- Что, что ты хочешь, что тебе подать, что принести тебе?
Валя ласково смотрела в ответ, обращаясь к мужу по имени, но уже в том, как она произносила его имя, немножко растягивая последнее ааа:
-Мишаааа…. - было что–то особенное.
В воздухе вокруг них стояла какая-то атмосфера любви, в которую были втянуты все. И внучка, постоянно жмущаяся к бабушке, и сноха, хлопочущая вокруг гостьи, по- восточному относясь к ней, как к дорогому человеку.
Сын, немного молчаливый, молодой мужчина, видимо, был в доме хозяином. И достаточно было, чтобы он сказал:
- Пора уже всем ложиться, у всех день был долгий и у вас, Ева, особенно.
Все засобирались.
Ева хотела вернуться в гостиницу, но об этом не могло быть и речи…
Она сравнила его с Игорушкой и увидела одно общее, вот эту подчеркнутую взрослость, за которой еще кроется такое что-то пацанячье совсем.
Она знала, девочки родятся женщинами, а мальчики только растут. И на их плечи ложаться взрослые решения и, втайне, им нужна мама всегда, но как они показной своей взрослостью иногда ранят…
- Вот и ты ж вырастешь таким, - обратилась она неслышно к спящему Алеше.

Решила оставить его спать в коляске под окном, сама села у компьютера. Одновременно набрала номер Вали.

Майл, со всеми медицинскими данными пришел, включила сканер, чтобы откопировать.

Валя взяла трубку и они говорили, как будто сидели рядом. Только иногда Валя прерывала разговор вопросом, не слишком ли дорого стоит телефонирование? Но Ева успокоила ее, тем, что у нее флет, просто плата месячная и говори сколько хочешь.

Ева обьяснила, что для того, чтобы узнать что–то конкретное, нужны все анализы. Сноха как раз работает сестрой в урологии и все разузнает, и тогда можно будет думать дальше.
Валя спокойно сказала:
- Если и не получится ничего с операцией, приедем с Мишей посмотреть на племянника и всех вас. Мне кажется, у меня есть новость об отце Игоря….
Продолжение обычного утра Евы...

На ужин Ева решила приготовить что–нибудь вкусненькое и собрать всех за столом, после приезда все никак не удавалось посидеть всем вместе.
Позвонила и девчонкам своим.

Еще не были розданы маленькие подарочки из поездок. Даже на бегу, в Чимкенте, Ева успела купить эти привезенки. Каждому всегда выбирала со значением. Хоть и знала, потом будет не нужно и может просто пылиться где-то, но удержаться не могла. Обычно попадалось на глаза что–то, что знала - порадует, ну а раз уж одному купила, то и всем нужно. И тогда уже это становилось главным занятием в поездке.
Легче всего угодить было девчонкам. Всегда можно было найти что–то особенное, характерное для данной местности из бижутерии. На свой вкус Ева могла положиться, видела, что носят ее подарки.

На ужин решила приготовить что-нибудь с овощами, а пирожки оставить на выходные.
А то ведь наслушаешься о том, что она не думает об их фигуре. Хотя уплеталось все с хорошей скоростью.
- Да вот борщ и сварим, - говорила она проснувшемуся внуку, для которого приспособили комнату напротив кухни, обезопасив все розетки заглушками, вытащив все из нижних ящиков и натолкав туда всякой всячины - от старых журналов, до пластиковой посуды.

Странно - нормальными игрушками Алеша почти не играл, но мог заниматься попавшей под руки пустой баночкой из-под леденцов, подолгу открывая и закрывая ее. Вот и сейчас он сидел на ковре у перегородки у двери и занимался своими серьезными вещами.

Поставив для бульона говяжью косточку в скороварке, Ева занялась овощами. Капуста немного жесткая здесь, и ее - в первую очередь.

У Евы выработался свой рецепт этого блюда, выросла в селе, где раньше была казацкая станица, потом село, в котором рядом уживались русские, немцы, казахи, уйгуры, корейцы…
- Погоди, кто еще у нас в селе жил? А вот - чеченцы, турки, греки…
И у всех свои вкусности. У уйгуров - дунганская лапша, у казахов - беспармак, у корейцев - острые салаты, у хохлов - борщ…

- Так, для кислинки положим немного кислой капусты, баночку возьмем уже готовой, и картошку сразу, она теперь не разварится, кислота не даст.
Теперь, мой хороший, зажарка. Тут уж погоди, не отвлекай. Перчик разных цветов, желтенький, красный, зеленый. Морковь. Лук. Когда уже зажарка готова, раздвигаем немножко середку и кладем томатную пасту, пусть она поджарится, закарамелизируется. А в ступочке натолчем сала кусочек, говорить о нем народу совсем не обязательно, не оценят. Так, чеснока зубчик побольше, семена укропа.
- Скажи, какой запах? Это тебе не из баночки кеся-меся.
Лаврушку отдельно, в самом конце положим, а то горечь отдаст.
Ну вот, пусть настаивается, доваривается, дожидается…

Хлеб тоже в автомате готов, не русская печь, но зато как удобно, засыпал смеси, готовой водички добавил и жди. Через три часа дух по дому хлебный.
- И неправда, что свежий хлеб невкусный! Это придумали раньше, когда хлеба было мало, а свежий съедается быстро.

- Вот еще послеобеденная наша прогулка и мы управились, мой хороший.
Остальное не наша работа. На стол девчата накроют, а со стола мужское дело посуду убрать.
Первой вернулась с работы Танья, она первая и ушла. Заскочив за Алешей, утащила его на полчасика наверх к себе, пока все соберутся.

Незаметно дом заполнился гвалтом. Все ходили, приносили стулья из всех комнат, накрывали на стол. Переговариваясь, перепираясь в шутку и делясь новостями, все слушали всех и казалось никто никого. Но самые главные новости всегда знали все. Хотя иногда и случалось, что кто-нибудь возмущался:
- А мне опять никто не сказал!
И опять все хохочут, хоть список составляй - кому сообщили, кому нет.

Да и становилось-то всех вместе все больше, девочки замужем, сын женат. Вот первый внук. Будут и еще внучата. Хорошо, что гостиная большая и стол на двенадцать персон.

Казалось, любимым занятием всех было подшучивать друг над другом, где Еве доставалась главная роль. Она не обижалась, раздавая тоже свои шуточки, точно зная -где грань обид.

Сегодня главной темой были новые родственники, всем хотелось узнать, как Еву приняли, приедут ли они тоже в гости. Все погядывали на Игорушку, что скажет он.
Но он молчал. В самом деле не зная, что сказать.

Танья сообщила, что с операцией проблем не будет. Оплата будет производиться через бухгалтерию, все будет зависеть от результатов обследования, только после него будет решено, будут ли ее делать.

Время пролетело незаметно, после чая все засобирались. Завтра рабочий день, собираловка была внеплановая, не как обычно в выходные.

Подарочками все остались довольны, девчонки поменялись украшениями, обосновывая тем, что к чему подходит.
Но главное, никто не в обиде.
Алеша уже давно спал, держа в ручке свой подарок - тряпичного ослика , без которого теперь не засыпал.
- Какой хороший был день!


Ночной звонок испугал Еву. Игорь сам подошел к телефону и включил микрофон.
Почти шепот оттуда:
- Валя умерла, вечером около девяти, тромб попал в сердце.
Растерявшись, ни Ева, ни Игорь сначала не могли ничего сказать. Наконец Ева проговорила:
- Когда похороны, Миша?


























И снова в Чимкент...





Игорушка заботливо укрыл мать пледом, достал привычно свой ноутбук, разрешенный для пользования в самолетах, хотел поработать.
Внеплановая поездка хорошенько выбьет из ритма фирму, но, возможно, удастся на обратном пути задержаться в Алматы и решить несколько вопросов. Мама, скорее всего, не будет против. Может съездить пока в Талгар, давно ведь мечтала, машину он ей организует.
Странное чувство вызывала в нем эта поездка. Что–то внутри, как-будто, сопротивлялось в нем вообще всей этой истории. Как будто, он второй раз узнал о своем сиротстве. Первый раз его оставила мать, а теперь вот незнакомая тетка.

Даже какая-то досада на мать, как будто она упорно хочет его привести к той родне, которой он когда-то стал не нужен.

У него вполне состоявшаяся счастливая жизнь. Но мама все твердит о каких-то корнях, о которых он позже вспомнит, но будет поздно.

Он и полетел-то с ней, чтобы не отпускать ее одну в такое горькое путешествие. И когда она только успела так полюбить эту женщину, вот постоянно плачет и плачет.
Как девчонка, в самом деле.
Иногда она и казалась ему несамостоятельной и наивной, даже больше, чем его Танья.
Да что говорить, как Алекс, маленькой. Когда смотрел, как эти двое на ковре играют и как она с ним говорит, как с равным.

Обидчивая стала последнее время. Танья про какие-то Weckseljahre говорила.
Игорушка привычно набрал в поиске слово, которое он не знал на русском.
Так получалось, что в нем уживались два языка, он и сам не смог бы сказать который ему ближе. Климакс. Слышал, конечно, это слово, сестрицы тоже между собой, говоря о маме, его произносили. Но не верилось, что это может относиться к ней. Она замечательно выглядит. Даст сто очков вперед другим знакомым женщинам в ее возрасте. Но надо бы и вправду побережнее с ней. Она вечно хватает на себя все что может.

Игорушка переключился в рабочую программу и все остальное перестало для него существовать.

А Ева не спала, просто тихонько сидела с закрытыми глазами, приятно было ощутить на себе заботу сына. Он все сам организовал, даже в аэропорт никому не нужно было их доставлять, у их фирмы есть своя парковка специальная.
Она открыла глаза и посмотрела на Игорушку. Он так же, как в детстве, когда решал что–то сложное, прикусил кончик языка и был весь поглощен работой.
Сейчас можно даже громко говорить - он не услышит. Так он даже телевизор смотрел. Можно звать - не дозовешься.
И Алеша вот так иногда смотрит, задумавшись, куда-то в себя.
Хотя внешне похож на Танью, но есть многое и от Игорушки. Смешная ямка над попкой, улыбнулась она, вспомнив эту примету сына.

Вот и нет теперь Вали, а она ведь еще сказала, что–то о новости об отце. Может быть, Миша знает?
И Гена их симпатичный парень, может быть и Игорушке они все понравятся. Хотя у людей такое горе, не до гостей, одернула она себя.
Все никак не верилось, что летят они не в гости к этой приветливой и дружной семье.

На этот раз полет казался бесконечным.
Но все-таки и ему когда-то пришел конец, и они, наконец, приземлились в Чимкенте.
На этот раз она не заметила разницу в запахе воздуха, уже прохладно, даже морозно немного. Во всяком случае, она продрогла за короткое время перехода к зданию аэропорта. Автобуса не подали, видимо решив, что путь не дальний и пешком дойти можно.

Хорошо, что уговорила Игорушку надеть куртку потеплее, и даже шарф вот пригодился, хоть и тонкий.
Уже все пассажиры разошлись, пока, наконец, и их вещи показались на вращающемся по кругу эскалаторе. Игорушка подхватил оба их чемодана, а она взяла сумочку свою и его кейс с ноутбуком, повернулись к выходу.

Навстречу шел Миша в сопровождении незнакомого мужчины…
Дорога жизни. Шелковый путь.
- Сергей,
представился незнакомец, после того, как Ева подала руку.
Игорушка протянул ему руку тоже.
Ева смотрела на них во все глаза. Перед ней был ее Игорушка, только старше, лет на тридцать, те же глаза, овал лица, только седые волосы. Даже показалось, шарф одинаково выбился одним концом из куртки. Сердце стучало, казалось, выскочит из груди. Никаких слов и обьяснений было не нужно.
Они стояли вчетвером, не зная, что говорить.
Наконец, Миша взял из рук у Евы кейс.
- Нам нужно поторопиться.
Ева, опомнившись, высказала соболезнование.
Сергей, обратившись к Еве и Игорушке, попросил их следовать к его машине.
- Я прошу вас остановиться у меня. У Миши с Валей, он осекся, у Миши сейчас много народа. Мы поедем к ним позже.

Ева и Игорушка, который тоже был совершенно растерян, последовали за ним.
- Я прожил жизнь и не знал, что у меня растет сын, мы с Ниной познакомились у Вали и Миши, на дне рождения. Я пошел ее провожать, остался ночевать, потом хотел с ней увидеться, но она не захотела. Все расспрашивал о ней у Михаила, даже и не знал, что у нее будет ребенок. Он только говорил мне, что она встречается с турком, а позже уже узнал, что она умерла. Вот такие вот дела.

Ехали молча, Игорушка молчал, молчала и Ева.
Она смотрела на два одинаковых затылка с двумя завитками и думала о том, что она хотела этого для Игорушки, но теперь вдруг такие сомнения - нужно ли было все это затевать, что за человек этот Сергей, куда привез их?
Единственное, что успокаивало, что он друг семьи Вали.

Остановились у частного дома, где-то в районе Сайрамской. Этот район частного сектора был Еве знаком, здесь когда-то жила ее тетушка, много воды утекло с тех пор, когда она приезжала ее проведывать.

Сергей остановил машину, помог Еве выйти и взял один из чемоданов. Дом, как и принято здесь, стоял в глубине сада, к нему шли по выложеной камешками дорожке,



по одну сторону от которой цвели последние осенние хризантемы, уже кое-где побитые морозом.

- Я сейчас один живу, дети разбежались, разведен, так что места много, не стесните совершенно. Если надумаете погостить, буду очень рад. У меня чувство, что я виноват перед вами.
Он посмотрел на Еву, взял ее руку и поцеловал. Она смущенно отдернула ее.
- Ну что вы. Это я благодарна вам за Игорушку.
- Здравствуйте, я тоже еще здесь, все нормально, предлагаю всем перейти на ты. Как понимаю, чай не чужие.
- Наверное, Валентина и Михаил уже немного рассказали, дед ты уже. Пацан у нас, Алексом зовут, а мама вот Алешей называет.
- У меня, как я понял, еще братья-сестры имеются?
- Двое у меня дочерей. Наташа и Лена.
- И тут облом, одни сестры значит.
Тем временем, поставив вещи по отдельным комнатам, Сергей уже ставил чайник.
- Вы располагайтесь, ванная в конце коридора, а я на стол накрою перекусить. Обед не успеем. Через час нужно у Азаровых быть.
Да, а моя фамилия-то Данилов, ведь даже не представился полностью.
Инженером всю жизнь работал, на свинцовом заводе, пока вниз все не покатилось. Детей кормить надо было, ездил на заработки, челночил, всякое приходилось, немного повезло, на ноги стал, да за это время с женой в разные стороны жить стали.
- Но что я все о себе и о себе, расскажите вы?

- В компьютерной фирме одной работаю, поставляем маленькие чипы, вот по миру их продаем. Жена медсестра. Таней зовут. Отец тоже Игорь, инженер на фирме, мама наша вот мененджер по внешним отношениям, сама себе хозяйка, фирмам товар двигает.
Ева улыбалась, она тоже не знала точных переводов всех терминов и современных названий.

Поймала на себе взгляд Сергея. Он, казалось, не слышал ничего вокруг . Вот он, этот взгляд, в одну точку.
Ева, не стесняясь, стала рассматривать его, подумав - все равно не видит, но Сергей вдруг вздрогнул и, как очнувшись, покачал головой.
- Когда вернемся, скорее всего, будет трудно о чем-то говорить, хочу попросить вас остаться, хоть на несколько дней.
- О днях нет и речи, мы еще остановимся в Алма-Ате, а там срочно домой нужно.
Сергей все смотрел на Еву.

Он видел перед собой женщину своей жизни, которую так долго ждал.
И она пришла, пришла с его сыном. Она где-то далеко растила его ребенка, она не спала ночами, она учила его ходить и переживала за него ночами, когда он гулял с девчонками.

А его, Сергея, в это время, не было рядом.
Как же так устроила все жизнь, у него две дочки, которых он вырастил, можно сказать сам. Лене было 12, Наташе 10, когда Света ушла от них. У нее растет в другой семье своя дочь, и хоть она появлялась и помогала, когда ему нужно было уехать, но девчонки росли с ним. Сейчас обе в Алматы. Он подумывал перебраться туда тоже. Здесь была фирма, но уже все налажено.

Это все не важно.
Важно, что вот перед ним сейчас Ева, имя-то какое! Оно означает добрая, он помнил это случайно. А может быть и нет. Как будто это имя он знал всегда, оно было уже ему известно. И он как будто всегда знал ее. Его жизнь прошла где-то без него.

А сейчас они поедут на похороны Вали. Сколько лет они с Мишей были его самыми близкими друзьями. И для него было легче попросить Валю о помощи, чем кого бы то ни было. Девчонки обожали ее, для них тетя Валя была всем: крестной, тетей и доверенным лицом.
Они уже у них там. Там много народа. И как все теперь вверх ногами в голове.

После похорон Ева с Игорем уедут. Неизвестно, когда он сможет их увидеть снова. Ведь невозможно сейчас сказать Еве обо всем, что он понял сразу, в первые же минуты, как увидел ее.
Сейчас нужно ехать туда, где горе.

Горе было огромное. Ева видела заплаканные лица, плакала тоже. Много чужих лиц.
Смотреть на открытый гроб она просто была не в силах.
Подумала, возможно, немцы правы, хороня своих умерших в закрытых гробах.
Пусть в памяти близких, человек остается таким, каким он был при жизни.
Как все по-другому у нас. Она причислила себя сюда, к этим людям, которые плакали и причитали, а не сдерживали и прятали слезы за темными очками. Она тоже сняла свои очки. Хоронили Валю на том же кладбище, где она недавно совсем побывала.
Не думала тогда, что так быстро попадет сюда снова.
Она держала Игоря под руку. Он успокаивал ее шепотом:
- Мам, ну перестань, мам, ну перестань плакать.
Повторял и повторял он, как маленький. Не понимая еще, что не плакать еще труднее.
После поминок в ресторане, они снова поехали к Сергею, попрощавшись с Мишей и Геннадием, Гульнарой и Айгуль.

Ева решила пригласить их к себе в гости, но сделать это позже, в письме или по телефону.

Игорь очень хотел скорее уехать, но понимал, что маме нужно отдохнуть, потому согласился переночевать у Сергея, даже в мыслях не было назвать его отцом.
Подумал только, повезло, мог бы быть невесть кем.
Предложение Сергея везти их в Алматы на своей машине он встретил обрадовано.
Ему тоже хотелось поближе узнать этого приятного, в принципе, мужика.
Раз уж жизнь подкинула ему такой поворот.
Да и с Алексом и Таньей надо бы его когда-нибудь познакомить.

Выехали сразу после завтрака, Игорушка только еще позвонил в Алматы по своим делам и заказал на одну ночь гостиницу. Хотя Сергей предлагал остановиться у одной из дочерей, вместе с ним, и познакомиться и с ними поближе.
Но Игорушка, сказавшись на срочность возвращения домой, попросил отложить знакомство, ведь Наташа и Лена тоже еще сразу после похорон.
Про себя решив - слишком уж много родственников у него образовалось вдруг.

Ева решительно села на заднее сиденье, предоставив передние мужчинам.
Думала подремать, сзади удобно. Но с интересом смотрела на дорогу, вспоминая много раз виденное, только много лет назад.

Частенько когда-то проделывала этот путь на автобусе, покупая билет так, чтобы ехать ночь, а утром приезжать из Чимкента в Алма-Ату или наоборот. Старалась всегда занять место подальше и чтобы не было рядом соседа. Поджав ноги, спала себе, только пледом никто тогда не накрывал, как в самолете Игорушка.

Дорога уже современная, четырехполосное движение. Нет привычной разделительной планки автобана, но ехать можно было с хорошей скоростью. Дорогой жизни назвали эту трассу. Соединившую Россию от Питера до Китая, через Самару, и затем Шелковый Путь Алматы, Шымкент, Ташкент, Самарканд...
Мелькали знакомые названия Тюлькубас, Тараз. Мерке, но и новые, измененные: Луговое стало Кулан, Фрунзе – Бишкеком.

Кое-где дорога все-таки была еще, как стиральная доска. Но зато можно было остановиться и отдохнуть. Покупать еду Сергей не разрешил, он запасливо взял провиант с собой.
В одном месте об стекло стали разбиваться, как камикадзе, воробьи, скорость была приличная, почему они это делают, было непонятно. Пришлось даже заехать на мойку.
Сергей серьезно выдвинул свою версию о том, что здесь много конопли, а воробышки, ее наклевавшись, дуреют.
Да, анаша - это горе этих мест.

Скоро и Курдай, Ева помнила такое произношение этого перевала. Помнила, как переживали водители автобусов за это место. Крутая дорога, постоянная непогода.



И сейчас подъем был медленным, многие участки ремонтировали. Но зато, преодолев это препятствие, этот опасный перевал, знали - уже скоро и Алма-Ата.
Больше семисот километров проехали за десять часов. Ева стралась поменьше разговаривать, чтобы не отвлекать Сергея от дороги. Хотя видно было, водитель он уверенный, она доверяла ему, видя, что и Игорушка доволен тем, как он ведет машину. Эти двое нашли общий язык, поняла она.
Как и все мужчины, говоря о несущественных, как ей казалось, вещах: машинах, компьютерах, немного политике, они сходились во мнениях легко.
Она хохотала над сыном, как он, иногда, пытаясь вставить русскую поговорку, коверкал ее до неузнаваемости:
- Овчинка вышивки не стоит,
решили они, когда обсуждали нужно ли менять какие то запчасти. Ева даже и не поняла толком о чем речь, не особо вникая в то, о чем они говорили. Она вдруг поймала себя на том, что ей так хорошо, вот так ехать, слушать их вполуха, смотреть в окно, вспоминать свою молодость.
Но ладно Игорушка, но Сергей, он ведь, можно сказать, почти незнакомый ей мужчина.
Как быстро закончилась эта дорога, такая красивая в осенних красках, да, как Шелковый Путь.




Иней на терновнике.

Все ближе Алма-Ата,
все сильнее волнение, уже совсем родные названия, слышаные с детства, и не только слышаные.

Унгуртас остался совсем недалеко, только съехать и километров десять от трассы,
Узун-Агач, Каскелен… уже и пригороды Алма-Аты.
Если, когда-то, Каскелен был по воскресеньям барахолкой, куда иногда брал ее с собой отец, посидеть около мотоцикла, покараулить, то теперь, похоже, барахолкой стала вся трасса до самого города.
В город въехали уже вечером. Сергей подвез их к гостинице, вышел проводить.
- У меня много свободного времени, Ева, не могу ли я завтра тебя отвезти в Талгар, пока Игорь займется делами?
- Хорошая идея!
Игорушка обрадованно согласился за Еву.
- Мне будет спокойнее, чем ты поедешь туда одна. Я ведь тебя знаю, тебя понесет в горы. Надеюсь, ты не надумаешь с ходу взять свою не взятую вершину?
- Мама всю жизнь мечтала взойти на Талгарский пик, - пояснил он Сергею, смеясь, -
так что ты за ней присмотри.
Договорились, что Сергей подъедет около девяти.

После ужина Ева еще немного решила погулять. Сергей неохотно отпустил ее одну, взяв обещание, никуда далеко не уходить.

С каких это пор она должна бояться родного города, решила Ева.
Везде светло, она не ожидала этого великолепия фонтанов и огней. Ноги, уставшие в машине, теперь радовались движению и сами несли ее. Нагулявшись, нарадовавшись, что Алма-Ата стала еще красивее, вернулась, но уснуть не могла.

Все перемешалось в ней, за такое короткое время столько всего произошло. Похороны, дорога, неожиданная радость, нахлынувшая на нее в машине. Волнение от мысли, что завтра Сергей поедет с ней в Талгар.

- Ничего, подруга, надо жить! Поняла, что именно смерть Вали вдруг заставила ее так отчетливо понять, она живет! Какая это драгоценность и счастье жить, видеть этот мир, радоваться небу и красоте Земли, ведь за последнее время, она, как-будто,  почувствовала, что она не такая уж и большая. Недавно совсем была в Италии, потом в Чимкенте, дома, снова Чимкент, вот Алма-Ата, завтра будет в родной Алексеевке, в Талгаре, где росли дети.

С ней будет интересный, обаятельный спутник. Нет, она не сумасшедшая, не позволит же она себе влюбиться. Дома ждет Игорь и ее Алеша. Да вот о них и думай, дорогая, велела она себе и уснула.
.
Когда проснулась, было уже около восьми, Игорушки в его комнате не было. Спустилась к завтраку, наскоро выпила кофе, есть не хотелось. На мобильнике была смс от сына, “ ушел пораньше, самолет вечером в 22.40, созвонимся“.

В вестибюле ее уже ждал Сергей.
- Хотел купить цветы, но вот не знал, дарят ли женщине цветы так рано утром.
Ева засмеялась:
- Думаю, считается, что вы хотели это сделать. Мне некуда их поставить, вещи я возьму с собой, вам придется сопровождать меня весь день или, если надоем, отвезти в аэропорт и там оставить ждать самолет, до восьми часов, когда объявят регистрацию.

Вдруг поймала себя, что голос ее звенит, взволнованно и по-девчоночьи. Неужели я флиртую, только этого не хватало. И спокойно уже попросила:
- Давайте поедем по Кульджинке. Я ведь алексеевская, выросла там, это мы уже позже дом купили в Талгаре, после Чимкента.
- Я все время боялась, что придет настоящая мать Игорушки, а вот пришло время и сама ее искала и тебя искала. Игорушка и сам хотел знать, кто его родной отец.
- Как мне жаль, что не узнал обо всем раньше.
Но все случилось, как случилось, зато я теперь встретил тебя. Вас. Поправил себя он.

Не скучаете по Родине? Задал он обычный вопрос, который задавали ей все постоянно, узнав, что они живут в Германии.
- Вот сейчас и узнаю, ответила Ева.
- Знаешь, что напоминает мне все эти мои поездки, в Чимкент и сюда?
Я как-то видела передачу об Александре Абдулове, она называлась, кажется „Возвращение на Родину“. Мы с ним одно поколение, ты не видел?
- Видел, он из Ферганы. Все то же самое. Так же изменился и наш Чимкент, да и Алма-Ата. Мы стали заграницей не меньше, чем твоя Германия, хоть никуда не уезжали.

- Везде люди живут. Знаешь, я читала, апорт перевелся. Вот и мы, как те яблоки, исчезли отсюда, перевелись. Мы еще висим на дереве, вся Земля дерево, а куда упадем уже все равно. Яблоку все равно за чей забор падать, оно не знает заборов. Вот границы, это как те заборы огородные.
- Ты даешь, Ева, философ! Хорошо мне с тобой. Я никогда ни с кем так не говорил. Вообще не очень разговорчивый.

Уже выехали за кольцо Аэропорта, здесь раньше были поля, красные от маков. Так и называлось село - Красное поле. Все застроено и такие же, как до Каскелена, вдоль дороги ларьки и ларьки.
- Сначала на кладбище к оме моей, оно с краю Алексеевки, но еще Табак-совхоз и восьмая бригада, все другие названия. Алексеевка - Байтерек. Красиво, но это уже не мое.
А горы все те же!

Взволнованная, она шла по тропинке между могилами, боясь не найти ту, где лежит ее ома. Но нашла быстро.
Сергей отошел, чтобы не мешать Еве, но самому хотелось подойти и обнять и утешать ее. Еще на похоронах Вали он понял, что ее слезы просто невозможно переносить. Даже когда плакали его дочки, так его не трогало. Столько нежности было у него в сердце к этой женщине, что сам стоял с комком в горле.
- Все, обещаю больше не реветь,
остальное все пусть будет радостным!

Она оступилась и взяла Сергея за локоть, пройдя несколько метров, убрала руку. А ему так хотелось чувствовать, как она держится за него. Остановились у дома, в котором когда- то жили родители и выросла Ева, вошли во двор. Ева сдержала обещание - больше не плакала, но видно было, тяжело ей это давалось.
Еще дом в Талгаре, здесь она подошла к стене и долго гладила ее рукой. Никто не вышел и они пешком пошли к реке, которая шумно по камням неслась с гор.

Сергей не знал такого чувства - возвращение на Родину, он всегда жил в Чимкенте, только в армию служить уходил. Ездил много, но дом всегда был один.

У реки Ева успокоилась, опустив в холодную воду руки, провела по лицу, по волосам себе, повернулась и, улыбаясь, заявила:
- А теперь я есть хочу! Умираю!
- Нет, нет, не умирай, я уже без тебя не смогу! - вырвалось у Сергея.
Они оба опешили от его слов, не зная как себя теперь вести.
Сердце Евы стучало так, что, казалось, выскочит. Молча дошли до центра, зашли в какой- то ресторан, заказали манты, долго ждали, пока принесут.
Молчали и молчали. Ева видела, как Сергей становится все грустнее и молчаливей.

Ей хотелось взять его руку и уткнуться ему в ладонь и расплакаться снова, но не теми слезами, что были на кладбище, не теми, что стояли в горле у родного дома, а заплакать, как маленькой, доверившись ему и почувствовать себя девчонкой, просто влюбленной девчонкой. Как будто можно было, сейчас, вот сейчас, начать еще одну жизнь.
Опомнившись, она поняла, чтобы ее сейчас начать, надо умереть в той, которая ждала ее дома. Где был ее Игорь, ее Алеша, ее работа, ее дом.

- Прости, Сережа, нам пора.
- Но мы же даже не поели. Успокойся, поешь. Все хорошо.
Но есть не хотелось.
- Нет, давай еще погуляем по Талгару, возможно, я никогда уже сюда не попаду.
Они шли в сторону гор. И вышли совсем недалеко за город, было холодно, Еву морозило.
- Здесь намного холоднее, чем в Чимкенте, посмотри, как иней на терновнике лежит, как цветет будто.
И подумала:
- Вот так любовь в мои годы похожа на цвет весенний, да только там жизнь потом, а здесь иней растает быстро, оставив воспоминание о красоте.


Ева. Полетели-полетели...
Ева все смотрела на горы, как будто хотела запечатлеть их еще раз в своем сердце.

Прошло двадцать лет, с тех пор, как она их видела последний раз. Теперь эти годы показались ей мгновением, а сегодняшний день – целой жизнью.

Ей хотелось остановить все, и просто стоять рядом с этим мужчиной.
- Сколько же любви вмещается в сердце? Сколько же нежности еще неистраченной в нем? - подумала она.
- Сереженька. -
Она произнесла его имя, вложив столько ласки и любви, что и слов–то других не нужно было.
- Сереженька, давай попрощаемся здесь, я не смогу это сделать перед Игорушкой, ты отвезешь меня сейчас в аэропорт и оставишь.
- Сегодняшний день для меня, как еще одна прожитая жизнь, наверное, так бывает. Но мне нужно вернуться в свою. Теперь я знаю, что ты есть у Игорушки …и у меня.
Пусть теперь идет другое время. Мы будем жить дальше, как судьба велела.

- Мне будет трудно без тебя. Я буду ждать. – тихо, совсем тихо сказал Сергей.

Ева уткнулась Сергею в грудь, вдохнув незнакомый и сразу родной запах.
- Я замерзла, пойдем к машине.

Сергей сдерживал себя, ему хотелось обнять, схватить Еву и никуда не отпускать
Он почувствовал, что дрожит.
- Жалко бросил курить, -
улыбнулся он.
- Давай зайдем куда-нибудь, кофе попьем, согреемся. У нас есть еще время.
- Да, Сереженька, у нас есть еще время…
- И я отвезу тебя в аэропорт и останусь. Хочу попрощаться с Игорем. И просто побыть еще с тобой рядом.
Ева улыбнулась,
- И все- то ты решаешь сам!
Она рассматривала его черты и все больше находила похожестей на него у Игорушки и Алеши.
Значит, с ней будет всегда рядом его частичка.

А Игорь? Игорь – это она сама, это ее часть и ее жизнь. Как сложно все. Но она справится.

Игорь встречал в аэропорту с цветами. Она устало взяла их, даже не проявив особой радости.
- Как вы здесь, все нормально?
- Нормально, что нам сделается. Ты не рада цветам?
- Прости, рада, конечно рада!

Хотелось снова реветь. Комок стоял в горле. Ева пыталась его проглотить, и от того, что сдерживала слезы, их накапливалось еще больше.
Она знала, потом-потом, когда останется одна, поревет всласть. Сейчас нужно крепиться, улыбаться и радоваться встрече.
Это не игра такая, это ее жизнь, настоящая жизнь.

А там, в Талгаре, был сон, красивый, нежный.

Eвa и оба Игоря приехали домой, как раз Алеша спал.
Несмотря на недовольство Таньи, Ева все- таки потихоньку подошла к его кроватке, постояла. Малыш спал, как распластанный лягушонок, на животике, приподняв немножко попу.  Ну так сладко, что хотелось его всего расцеловать. Алеша не проснулся и Ева тихонько вышла.

Танья ждала уже всех, накрыв на стол. Есть не хотелось, но посидев за столом, съев немного спагетти и похвалив соус, который, действительно, Танье удался, сказала, что хочет погулять с Алексом, когда он проснется.

Ждать пришлось недолго. Игорь тоже пошел с ними. Только еще сходил за поводком для Дайлы.
- Не обижайся, я правда обрадовалась цветам, но просто уж очень устала, ведь не на отдых ездили. Хочу пригласить их семью летом к нам в гости.
Об отце Игорушки по телефону тебе говорила, особо рассказывать нечего. Показалось, что хороший человек.
- Думаю, ты не ошиблась, ведь что-что, а в людях ты разбираешься. Хотя у нас с тобой всегда было, я недооценивал новых знакомых, а ты переоценивала.
- Это свойство молодости, Игорь, работа меня уже многому научила.
Завтра нужно появиться, совсем меня там потеряли.
- Отдохни хоть денек, не пропадут без тебя, знают ведь, что наверстаешь. Опять понесешься на всех парусах. Пора уже немного о здоровье подумать, моложе не становимся.
- Да, вот то- то и оно, приходят молодые, шустрые, не очень щепетильные. Уже не раз замечала, как моих клиентов уже до меня успел кто-то обеспечить. Все знаем, о чем говорить?
- Ты говорила, Игорушка с ... Игорь запнулся, не зная как назвать этого нового человека, который вошел уже в жизнь их семьи, которого он еще не видел и должен полагаться на мнение Евы и Игорушки.
- С Сергеем, кажется? Что они хотят общие дела иметь? Может тебе и в своей фирме предложить работать в Казахстане? Или уже есть кому?
Хотя, здесь ты хотя бы домой приезжаешь, а там ведь завихришься и опять нагрузишь на себя выше крыши. Уж лучше бы бросила совсем, занялась бы внуком. На жизнь ведь нам хватает.
- Да, да, мечтай, ты приходишь с работы и тебя ждет супчик и тапочки тебе несу.
Нет, Игорь, в Казахстан я не поеду пока больше.

Алеша, уже недовольно, ерзал в коляске, ему совсем не нравилась такая прогулка, когда на него не обращают никакого внимания и говорят, и говорят, не понятно что.
Но вот ома, наконец, заговорила с ним о понятном.
- Ну что, моя радость, солнышко мое, соскучился по оме? А я-то как соскучилась!
Ты ж мой хороший, мой самый любименький, да как вырос-то без меня. Ну скажи "Дайла", а как собачка делает?
Вот так-то лучше, решил Алеша и радостно стал показывать как делает Дайла: - Ав, ав.
Игорь, не добившись полного согласия, но привыкший к тому, что его выслушивают, но делают все равно по-своему, понял - с завтрашнего дня Евы не будет опять всю неделю дома, а в выходные - стирка, уборка и внук. Даже и не расспросила, как у него на работе, что нового.
Ева же уже вытаскивала Алешу из коляски:
- Ну ка, пойдем ножками, сколько можно сидеть.
И, пытаясь соединить их всех троих:
- Ну- ка, опа, возьми за ручку и "полетели - полетели" будем делать. И уже втроем смеялись и радовались, конечно же, больше всех Алеша, взлетающий в воздух. Такая игра не может надоесть.
Дайла пыталась крутиться между ног, не обращая внимания на нестрогие приказы "Рядом!".
Ева подумала, глядя вокруг:
- Как осень пролетает незаметно, уже и листья облетели почти, кое-где деревья совсем голые.
Подняла голову и увидела над собой кружащуюся золотую листву.
Это был ее знак счастья, де жа вю, уже было с ней это, когда она, однажды, не могла принять решение, и, все-таки приняла его, и в этот самый момент на нее посыпался дождь из золотых листьев. Незабываемое ощущение, как-будто сам Бог решил наградить ее и показать, как любит ее, что все правильно она решила.
- Полетели - полетели.... высоко - высоко...







Ева... Скоростное шоссе...

Ева проснулась раньше даже, чем нужно было, чтобы успеть к нужному часу на работу.

Кофе, черный и крепкий, и кусочек ржаного хлеба с сыром.
Минимум косметики, взгляд на себя в большое зеркало у выхода.
Холодный утренний воздух, но к гаражу несколько метров всего.
В машине всегда ездила легко одетая. Села, завела и вздохнула: вот, наконец, одна, в своем мире. Вернее, в одном из своих миров, которых у нее много. В машине она чувствовала себя, как в своей тарелке, почти летающей.
По поселку еще положенные тридцать километров в час. Это святое, даже ночью, или как сейчас, совсем ранним утром, когда еще никого на дороге.
Но вот и дорога к автобану, это всего несколько километров, и здесь можно положенные сто выдержать. Но, наконец, и автобан.
Вот оно, ее помело Маргариты. Теперь можно и лететь.
Автобан пустой в такой час. Ехать километров двести всего, и если гнать, то приедет слишком рано, но ничего, она так ждала этого момента. Это ее небольшой секрет, эти поездки по ночному автобану, когда педаль газа до упора и машина начинает немного подрагивать. До двухсот можно додавить. Вначале сердце бьется от понимания, что почти летишь, но потом очень быстро привыкаешь к скорости и ее совсем не замечаешь. Ее «мерсик» А-класса, с дизельным двигателем и стадесятью лошадиными силами, не ахти что на автобане. Днем не очень спешат уступить тебе дорогу. Но тем и хороша ночь, что никто не знает, кто несется там сзади и съезжают вправо.
Даже жаль, что уже скоро закончится этот полет. Ева уже знала - сейчас, съехав с автобана и снизив скорость до ста, будет казаться, что ползешь как улитка.

Сегодня немного туман и приходится, съехав, сбавить скорость до ста. Так и есть, кажется едешь и навстречу выплывают из тумана деревья, дома и развалины крепости на скале. Вот это место Ева любила особенно, здесь вдруг появлялось ощущение абсолютной нереальности. Казалось, она сейчас попадет в какой-нибудь из параллельных миров.




Что они существуют, она не сомневалась. Как в ней самой сосуществует столько миров, так и строение мира вокруг она воспринимала так же. Все делимо до бесконечности.
И все связано до бесконечности. И прошлое, и будущее с настоящим. И все на Земле, и не только.
Вот и очертания развалин крепости, в свете первых лучей солнца, рассеивающих темноту и утренний туман.



Как быстро кончается дорога, ее дорога...
как быстро…она уже бабушка, не успела даже понять, как быстро все случилось, жила – неслась, как на этом автобане, и так же сейчас туман впереди.
Но сейчас ей нужно сосредоточиться на работе. Здесь она деловая, иногда жесткая и закрытая. Здесь она научилась вести игру. За пятнадцать лет в фирме поняла, слабость и доброта - это не те качества, которые нужны.
Хотя начинала наивной до смешного. Возможно, эта наивность и помогла ей когда–то. Она быстро вошла в курс дела. Даже слишком быстро, вызвав зависть у многих, создала сеть клиентуры. Понадобился всего год на то, на что у многих уходили годы.

Она не жалела ни себя, ни свой „ниссанчик“, не видя почти детей.

Все свалилось, на тогда еще шестнадцатилетнего, Игорушку. Он смотрел и за уроками девчонок и за тем, чтобы завтраки с собой взяли. Ждал ее, когда она возвращалась, иногда поздно ночью, развесив на батарее ее пижаму, чтобы она была теплая. Они перебрасывались несколькими словами и только потом он ложился. Игорь-старший тоже работал по сменам, иногда разминувшись, оставлял ей всюду записки. Она находила их то в сумочке, то в рабочей папке или закладкой в ежедневнике.
Да и дочки не доставляли хлопот, как-то мимо нее прошли все трудности с их переходным возрастом. Не помнила она, чтобы уж очень они требовали каких-то фирменных вещей. С их мальчиками тоже разбирался Игорушка, учился с ними в одной школе и знал всех их друзей.
Потом в доме появился компьютер и девчонки „влезли“ в него больше брата, он снисходительно помогал им его настраивать. С братом ходили они на свои первые свидания.

Ева советовалась с ним, рассказывая Игорушке все свои успехи и провалы.
Только, когда ему исполнилось двадцать пять, она испугалась. Она привязала к себе сына так, что у него не было другой жизни.
Ева стала по-настоящему переживать, понимая, что делает что–то не так. Сын должен строить свою жизнь.
Когда появилась Танья, успокоилась, но это было двойственное чувство - и радость за сына, что нашел хорошую девушку, и ревность. Тут уж она с собой ничего не могла поделать.
Все это, как фильм какой-то, промелькнуло у Евы в голове.

Но как горячая точка в сердце жгло одно – Сереженька!

Она отодвигала от себя мысли о нем. Подумала - сегодня третий день.
Среди всяких, сумасшедших иногда, правил, по которым она жила, было одно - правило числа три. Три дня, три недели, три месяца и три года. Она строила в своей душе коридоры и двери. Охотно и радостно встречала людей, и, как Игорь правильно заметил, иногда переоценивая их, но впускала их в первую входную дверку своей души. Проходило три дня, три месяца, три года, когда открывались или не открывались, следующие дверки ее души. Совсем близких было совсем немного.

Но вот впервые с ней, вдруг такое, как горячая точка нежности к нему, к Сереженьке, не переставая жжет ее в сердце. А, иногда, она вдруг вспыхивает и захлестывает с такой силой, что воздух перехватывает и, кажется, дышать невозможно от этой нахлынувшей нежности.
Неужели это возможно?
Такое приходило раньше только во сне. Этот сон, сон ее жизни. Она в лодке и кто-то, кого она не видит, напротив, с ней. Она никогда не видела, кто это, но чувствовала такую огромную любовь к ней и свою в ответ.
Прошла жизнь и она думала, это только сон, красивый и нежный.
А может быть, уходящая молодость и просто желание прожить еще одну жизнь? Вместить в одну - две судьбы.






Камбурова Елена - Скоростное шоссе
02:42 



Ева. Трехногий слоник.
Вместить две жизни в одну судьбу...
Но и это уже было в ее жизни, состоящей из двух половинок. До эмиграции и после.
Слово-то какое, не вязалось оно с ней.

Эмиграция - это скорее что-то из истории. Хотя та называется - эмиграция первой волны. Выходит, она тоже в этом потоке оказалась, в какой-то из волн.

Сейчас, вспоминая все, так и кажется, что это как поток тогда захватило и понесло.
Впервые она ощутила, тогда, себя частицей своего маленького народа - русских немцев.
До того, не особо задумываясь, даже о своей национальности, считая себя больше русской, чем немкой. Не зная ни немецкой культуры, ни истории, выросшая на русской классике, ничем не отличаясь от других, тоже не обязательно русских по национальности, но объединенных одной страной, одной историей и воспитанием, вдруг разделившихся на разные страны и вспомнивших, что они казахи и узбеки, эстонцы и латыши.

И, оказалось, у ее народа нет того кусочка земли в этой стране, где русские, но все таки немцы, могут сказать: “Мы дома“.
И сорвалось, ни много ни мало, двадцать миллионов, чтобы присоединиться ко второй части своего названия, перестав быть русскими и захотев стать немцами.

Не всем это удалось.
Оставшиеся отказались от слова немцы, решив стать русскими, рассеялись в сплошной неразберихе тех лет в России. Те же, уехавшие и решившие отказаться от слова русские и стать немцами, вдруг обнаружили, что, наоборот, потеряли в этой новой стране из названия русские немцы слово немцы, став здесь русскими.

Но тогда, в этом потоке, она сохранила свою семью.
Приехали все вместе. Так же, как дерево, если пересадить, нельзя перенести все до одного корешка, так и здесь. Ей повезло, она смогла тогда привезти всех: и родителей, и сестер, и брата. Но вот у сестер мужья оставили своих родителей. Смогли уже прижиться, но ведь уезжая в другую страну навсегда, действительно уходишь в другую жизнь. И теперь, побывав в Талгаре и Чимкенте, она еще отчетливее это поняла.

Что говорить, даже уже этот город, в который она сейчас въедет, уже изменился. Кемнитц принял их, когда они приехали в эту страну.

Сразу после „стены“, еще сам разрушенный годами социализма, не успевший понять, что принесет ему эта новая эпоха соединения ГДР и ФРГ. С людьми растерянными, тоже немцами, захотевшими соединится в своем народе, но оказавшимися тоже какими-то вдруг второсортными, без работы, и вынужденными оправдываться за свое прошлое.

Теперь, через пятнадцать лет, Ева поняла - это была как ее юность, вся эта история с фирмой. Просто невероятно, как тогда, без копейки за душой, смогли такое построить.

Она поверила тогда в возможности сетевого маркетинга, поверила сразу тому „местному“ немцу, пришедшему к ним домой. Не задумалась, что где это видано, чтобы хозяин фирмы приходил домой предлагать работу. Потом были семинары, на которых она встретила много таких же, как она, немножко „сумасшедших“, решивших заработать деньги на продаже витаминов и добавок.
Но быстро поняла и другое - она не хочет ходить к людям домой. Вот тогда и нашли они это заброшенное здание небольшой фабрики.

Встречи, встречи, встречи, сколько тысяч их было? Она не уставала, ежедневный календарь, заполненный до отказа, восемь встреч в день, ее стандарт. Не имело значения где, она спешила на каждую, как на свидание.

Заранее уже любила каждого, стараясь сразу заглянуть в душу. Ей было достаточно нескольких минут, чтобы увидеть человека, его жизнь и судьбу.

Искренне она раздавала шанс, которым воспользовалась сама. Удивляясь, когда ей говорили „нет“, но в душе не обижаясь, а только жалея этих людей и виня себя, что не смогла донести эту идею объединения в организацию, какая бы цель ее не была, ну пусть это эти витамины, они действительно замечательные и полезные. Так и получилось, шестьсот членов этого странного кооператива стали ее сетью.

Они собирались в здании фирмы, проводили вместе праздники, приводили сюда семьи, став быстро сами одной семьей.

Но, оказывается, она не может дать заработать всем.

Да и то, что зарабатывала сама, уходило на бензин, оплату помещений и семинары. Когда она поняла это, карточный домик рассыпался сам собой. Сначала нависли долги по неуплате за помещение и взносов в кассу здравоохранения. „Местный немец“, который с восторгом помогал, пока дела шли, вдруг пропал. Дошло даже до того, что к ним в дом пришел чиновник с предупреждением об описи имущества. Деньги уплатили, помогла сестра и родители.


Как неваляшка Ева поднималась из всего.
Расторгла договор с этой фирмой и, оставив за собой право пользоваться помещениями, нашла фирму, которой нужны были дистрибьюторы по продаже фармакологической продукции. Помогло уже знание витаминов и, самое главное, умение работать и строить сеть клиентуры.

Ева попала в странный отдел, даже тогда понятия не имела о такой науке – гомеопатия.
И сначала приняла все за сумбур. Уже даже хотела отказаться, не могла она предлагать другим то, в действие чего не верила сама.
Но так случайно оказалось, что, оказавшись с детьми за городом, на природе, вдруг почувствовала, что заслезились глаза, потекло из носа, в горле запершило и она не могла справиться с кашлем. Приняла сначала все за простуду, но разобравшись, поняла - у нее аллергия на цветение трав.
Лекарство, которое выписал врач, помогало, но она от него постоянно хотела спать.
Когда сказала об этом врачу, он подошел к столику со знакомыми ей по фирме бутылочками, взял ее ладошку и высыпал на нее три маленьких шарика, назвав их глобули. Она знала это название и спросила, какое это средство, он назвал
- Пульсатила в дозе с 200

- Я работаю в этой фирме, которая выпускает эти шарики, в отделе продажи, -улыбнулась Ева.

Так доктор стал ее первым клиентом. Где было наоборот, он объяснял ей ее товар.

А чудо случилось, когда она пришла от врача домой и забыла, что у нее была аллергия и что подумывала уже о баллончиках со спреем, когда не могла остановить кашель.

Ева засела за учебу, книги по гомеопатии были теперь везде с ней. Она открыла целый мир, таинственный и интересный. Удивляясь логичности и простоте и в то же время сложности выбора назначений.
Сеть создавалась легко. Вначале нужно было преодолеть барьер перед сознанием, что все ее клиенты врачи и сами знают намного больше, чем сама Ева.

Она даже решила сделать курс гипноза. Пришла на занятия, в большой комнате кругом стояли столы. Преподаватель решил показать сразу же свое умение владеть предметом и аудиторией, пообещав всех сейчас ввести в транс. Ева смотрела по сторонам и ждала, когда же она войдет в это состояние, поняла, что она единственная не подчинилась. Преподаватель объяснил ей это тем, что она сильная личность и у нее, возможно, особенные способности к гипнозу. На другой день Ева уже попробовала их на других соучениках.
Она поняла, что уже всегда умела это, ведь это ничто другое, как просто смотреть в глаза и быть уверенным в том, что делаешь.

Но вот, наконец, и приехала - здание фирмы.

Ева прошла по пустому еще коридору, вошла в кабинет. Вдохнула, ставший родным, запах.
Запах книг. Он сопровождал ее по жизни.

Последнее время стала замечать - намного меньше читает.
Но, возможно, стала только разборчивее.
Научилась прерывать неинтересные разговоры, оставлять неинтересных собеседников, но могла часами гулять одна.

Время... оно изменилось.
Сама себе удивлялась - она ли это была, когда успевала за день столько сделать.
Сейчас все налажено, можно себе позволить заниматься тем, что действительно нравится и приносит радость.
Открыла ежедневник. Сегодня назначена только одна встреча. Разговор с шефом. Уже заранее знала - добавится работы.
Ева сделала себе кофе в миниатюрном автомате и задумалась над открытым ежедневником. Еще в начале года заполненный встречами, исписанный в каждой строчке.

Вдруг показалось все таким ненужным. Ей - ненужным и неинтересным больше.
А что дальше?

Маленький Алеша? Но он не сможет заполнить столько свободного вдруг времени.
Все решиться само. Но что сюда больше не придет - уже знала. Нечего тянуть резину.
Сейчас же и сообщит о своем решении.

Уже другим взглядом посмотрела на свой кабинет.
Она любила здесь бывать.

Умела так устраивать пространство вокруг себя, что, где бы она не находилась, даже короткое время, умела несколькими движениями и прикасанием к предметам как будто делать их живыми. Они и были для нее живыми. Это осталось из детства. Весь мир вокруг живой. Она чувствовала все, что брала в свои руки. Потому она так полюбила гомеопатию.

Ведь это ничто иное, как разговор с миром вокруг тебя. Это просьба о помощи. Ты рассказываешь о болезни и ищешь подобное в мире вокруг. Возьми в руки растение и оно само расскажет о себе.
Мысли перескакивали с одного на другое.
.
Ева понимала - с ней происходит что-то необъяснимое.

Как-будто она превращается в какую-то другую Еву. Всегда подчинявшаяся слову «надо», она вдруг поняла, что пропустила в жизни что-то очень важное.

Сейчас она была одна, сама с собой, и поняла для себя и тот сон.

Она поняла, кто там в лодке. Она ней одна.
Тот, напротив, - она сама, ее Бог, Любовь. Она пришла с ней в жизнь и уйдет с ней.
Спокойно и ясно стало все.

Еще много впереди и каждая минута дорога, каждая минута - счастье.
И все, что она не успела дать своим близким, она еще успеет. Даже взрослые дети - наши дети.

Набрала номер мобильника младшей Риты.
Та встревоженно спросила:
- Что случилось?
- Ты говорила - сегодня свободна после обеда и что у вас в Райхенбахе рождественский базар. Давай я к тебе подъеду и пойдем с тобой попьем глинтвейн.
- Мам, ты что? Мы же обе за рулем будем. Но все равно здорово! Мы с собой возьмем бутылочку и я у вас переночую. Приезжай!
Ева сходила на склад, попросила коробку и стала складывать свои личные памятные вещички.

Целую коллекцию каменных слоников. Камни - тоже ее слабость. Как она любила просто взять одного из них и, ощущая прохладу камня, почувствовать, как передается ему ее тепло. А вот у этого три ножки. Рита маленькая была и, играя с ним, уронила. Но, несмотря на фен-шуй, о котором всё говорила старшая Эля, не смогла его выбросить. Так и остался синим трехногим любимчиком.

Вот открытка с высказыванием Гёте «Камни - немые учителя. Мы немеем, когда рассматриваем их, и лучшее, чему мы учимся у них - молчание.»

За этим занятием ее и застал Бернд. Ее шеф, хотя и не шеф уже давно.

Ева, всегда не особо подчинявшаяся всем правилам бизнеса, после того, как он, вольно или невольно, однажды подвел ее, работала совершенно самостоятельно. «Свободный художник» говорили о ней на фирме.

Слов им не нужно. Уж очень давно они знают друг друга.

- Я мог бы сейчас говорить о том, что нам будет очень не хватать тебя. Но ты, Ева, сама все знаешь.
Просто попрошу, не пропадай насовсем. Останься консультантом, несколько часов в месяц хотя бы. Что ты собираешься делать? Не поверю, что займешься только внуком.

- Еще не решила, но ты ведь знаешь, что-нибудь найдется.

- Можно, я задам тебе один вопрос? Что больше всего ты ценишь в своем Игоре?

Ева растерялась.
- Почему такой вопрос, Бернд?
- Мы расходимся с Петрой. А теперь еще и твой уход. Ты все еще не простила мне тот случай?

- Я ценю в Игоре и, вообще, в мужчинах - надежность. Но тебе я благодарна за тот урок, я поняла, что нужно уметь рассчитывать только на себя. Не будем снова все ворошить. Мы остаемся друзьями и с тобой, и c Петрой. Конечно же, я буду вести свой курс на занятиях и дальше. Ты же знаешь, что значит для меня фирма.

Ева все еще держала в руках слоника.

Нам трудно расставаться с тем, что нам дорого.





Ева. Райхенбах, рождественский базар.
Рита немного опоздала. Виделись ведь вчера только, но в послеприездной суматохе перекинулись только привычным „Wie geht’s?“
Ева прижалась к щеке дочки и вдохнула родное, детское. Задержала подольше взгляд, пытаясь уловить, все ли и впрямь хорошо на душе у маленькой. Не почувствовала ничего тревожного.
- Устала? Как день прошел?
- Нормально, как всегда.
- Успокоилась Луиза после истории с фонариком?
- Да, нашелся и ее фонарик.
Луиза - любимица Риты, женщина лет тридцати, с синдромом аутизма. Очень добрая и ласковая, но в ее жизни ничего не должно было менять свои места. А тут потерялся ее любимый фонарик. Рита была одна на дежурстве в отделении. Хотя отделением это назвать нельзя, это дом для группы умственных инвалидов. Здесь они жили, получая уход и медицинское обслуживание. У каждого своя комната. Общая столовая, большая гостиная, где вечерами после работы «жители» этой группы, имитирующей семью, собирались. В группе, где работала Рита, было девять человек. Взрослые люди, не способные самостоятельно устроиться в жизни.
Райхенбах стал для них домом.
Небольшой городок – крепость на холме. Здесь все необходимое для нормальной жизни людей, не таких как мы. Мастерские. Дома для проживания. Храм, построенный в прошлом, ах нет, уже в позапрошлом веке.






Когда-то закрытый от глаз общества, построенный орденом Милосердных Братьев, принимал нищих, инвалидов и умалишенных. Теперь - современный городок, открытый для каждого. Сегодня здесь, как и во всех городах Германии в предрождественскую пору, проходит базар. Это значит - на главной площади устанавливаются палатки с вкусностями - глинтвейном, жареными на гриле колбасками и продажей поделок, сделанными в мастерских инвалидами.




Этот неповторимый запах Рождественского базара - от дымка шкворчащих на гриле колбасок и гвоздично-коричного глинтвейна. Ева и Рита, взявшись под руку, тесно прижавшись, чтобы не потерять друг друга в толпе, переходили от палатки к палатке. Напробовавшись вкуснятинок - вафель во фритюре, бананов в шоколаде, отправились в здание самой мастерской, где Ева надеялась купить поделки для рождественских подарков.





Рита оттаскивала ее от каждого лотка. Как всегда, задержалась у поделок из камня и шкатулочек всяких мастей.
Напомнила Рите трехногого слоника. Посмеявшись, купили еще одного. Для Алеши -Пчелку Майю на пружинке. Остальные поделки еще пока не распределили - кому что.
Несмотря на огромное количество людей, кругом сновали коляски с инвалидами. Часто можно было видеть, как странного человека ведут за руку. Никого не удивляли ни вскрики, ни неестественный смех или движения-тики.
Все радовались, как дети.





Несколько раз незнакомые люди подходили к Рите, узнав в ней свою любимицу, обнимали ее, прижимались, мычали что-то, что было понятно Рите. Трогали ее лицо, а она воспринимала это как должное, приветствовала их радостно и представляла их матери.
У Евы на сердце было радостно и тепло.
Ее Ритка, маленькая Ритка, настырная и немножко всеми избалованная, как все младшие дети, три года назад заявившая, что ни в какой университет поступать не будет, а будет делать год социальной практики в Райхенбахе, в городке для слабоумных, добилась своего, и сказала уже в первый месяц своего пребывания там, что нашла свое призвание. А ведь надеялись с Игорем - не выдержит ежедневных поездок 70 км туда и обратно и общения с сумасшедшими.
Но практику закончила на отлично. И, преодолев все препятствия с конфессией, орден-то католический, а Рита крещеная лютеранка, получила место учащейся сестры-воспитателя.
Откуда в девочке столько терпения? Как она преодолела простую брезгливость? Ведь приходилось и переодевать, менять подгузники, кормить из ложки...
Как-то Ева показала Рите пятно на рукаве, та была после работы. Рита засмеялась:
- В лучшем случае - сопли…
Но с такой любовью в голосе рассказывала о том, как один ее подопечный попросил не давать Рите выходных, он без нее скучает.





Уже темнело. Зажглись фонари и базар засветился множеством ярких огней. Рита остановилась с очередным своим знакомым. Ева подняла голову к небу, звезд не было видно за ярким освещением. Но, продолжая смотреть в черноту неба, Ева стояла, переполненная благодарностью Рите, ее маленькой Ритке, и в ней поселилась новая мечта. Еще не сформировавшаяся четко. Захотелось тоже почувствовать прикосновение чьей то руки на своем лице. А если снова поднять фирму?
Сколько наших стариков , которым нужна помощь. Те, кто прожил здесь жизнь, как по накатанной дороге сами отправляются в дома престарелых. В нас же глубоко сидит, это стыдное, это страшное. Можно было бы создать патронажную службу...

Ева подумала еще:
- И «дурным» мыслям в голове меньше места будет.
- Рит, поехали домой, а? Я уже замерзла. Чур, ты за рулем! Но я глинтвейн с тобой пить буду, так пахнет вкусно!






Hansi Hinterseer - Kling, Gloeckchen, Klingelingelling
02:15 



Мила...я Ева. Из жизни в жизнь.
Сегодня особенный день!




В круговороте праздников я вдруг осталась ненадолго одна.
И я хочу провести его с вами!

Мои дорогие люди, друзья по Миру. Я хочу провести его с собой. Потому что мне иногда кажется, что во мне есть частичка каждого из вас и в вас моя частичка.
Этот год подарил мне Еву! Но сначала мы долго ехали по Транссибу, останавливаясь в гостях в тех городах, где проходила или проходит наша теперешняя жизнь.
И вот теперь я вдруг поняла, что имя Ева пришло не случайно ...

Я буду жить всегда и жила всегда, начиная от Евы.

Потому так тянет нас друг к другу, что мы находим друг друга из жизни в жизнь и узнаем родственные души.
Мое имя Мила, Ева или Мария... я не помню всех, но слышу родное в именах Марта, Наташа, Оля, Лина, Лена, Лида, Вера, Анна, Галя, Ида, Инна, Минна, Надя, Нина, Таня, Эльза...  эти имена всегда рядом со мной.

И только любимый один. Из жизни в жизнь. Он во сне в лодке напротив меня, и в жизни.

Я всегда знала, что моя жизнь будет особенная. Я всегда ждала и искала чудо. Пионеркой мне казалось, я совершу подвиг, комсомолкой - хотела на БАМ, любимой - хотела быть единственной, мамой - самой лучшей на свете. А теперь вот поняла - я все проживала до конца. Но жизнь оказалась такая короткая! Я не все успела!

А теперь вот случилось чудо!

Я могу проживать жизни те, что не успела, не случились.
Бог подарил мне еще один Мир! Я могу быть здесь и Евой, и Милой, и Светлостью, и Мила...стью, и Королевой, и Золушкой, побывать в любом месте, рассказать об этом и никто не поверит, что я там никогда не была, уходить и возвращаться, страдать и быть счастливой. И знать, что только Единственному дано знать, какая я есть на самом деле.

Еще были маленькие чудеса в моей жизни.

Мне было-то всего года четыре. Сбежала как-то на речку и шла домой с мокрыми волосушками, и мечтала о такой штуке, которая высушила бы их и ома не узнала бы, где я была. Вот каждое утро радуюсь фену для волос. Еще хотела читать мысли...
Но поняла, не все мысли хотела бы знать. Ведь сколько раз здесь, в переписке, знала, ЧТО мне напишут. Больше того, сколько было чудесных совпадений, от которых хотелось расцеловать Мир, когда ты пишешь и, одновременно, то же самое пишут тебе!

А еще остались чудеса неисполненные.

Были у меня в детстве открытки галографические. Родственники присылали из Германии. Вот мечтаю делать такие фото, чтобы смотреть на них и попадать в то мгновение и место, где сделана фотография.






А еще самая большая мечта – летать... как в детстве во сне. Открыта форточка, я вылетаю и летаю над Миром.

Надо попробовать загадать в Новый год!

Ведь чудеса исполняются и мы будем жить вечно!




С наступающим Новым Временем!
Не забудьте загадать чудо!



Волшебство - колокольчики
02:00 


Баронесса Мюнхгаузен.







Подружка была в порядке.

В доме повелась традиция. В четверг все общество делилось на две половины. Мужскую и женскую.
Началось с мужчин. У них в четверг спортивный кружок. Какой-то там непонятный хоккей на асфальте. Дело очень серьезное и самый близкий друг Игорушки, Михель, - председатель этого объединения. Постоянно какие-то соревнования, переживания. Иногда - праздники на всю деревню, с колбасками и пивом, под открытым небом и с костром до утра.

И как-то, само собой, все мужчины в четверг пропадали. И не то, что б уж очень огорченные, все «девочки» собирались в гостиной у телевизора, где по четвергам идет передача « Только любовь в расчете».
Эту мелодраматическую-мыльнооперную передачу смотрели со смехом, но и искренними слезами умиления, если признания получались трогательными. Под это сопровождение обсуждались собственные мужья и не мужья еще. И если бы из них кто-то услышал все это, думаю, игралось им бы в их хоккей не очень весело.
Но нужно отдать должное — под конец, всегда, подводился один вывод - наши лучше всех и даже эти, из телевизора, не стоят их ни капельки!

Так вот Михель!

Потому как он действительно уже вроде член семьи. Сначала женился, родил ребенка. Чудную рыжую девчурку. Нет, он, конечно, ее не сам родил, но если бы мог, то родил бы сам. Потому как остальное все он делал сам тоже. Мадам, как между собой называли его жену, заявила, что грудью ребенка кормить вредно, у него вырабатывается неправильное отношение к отцу. Михель сам кормил и пеленал и укачивал это солнышко. Мадам растворилась с новым кавалером, оставив это сокровище ему. Сокровище обожала вся деревня, она улыбалась каждому и шла на руки охотно ко всем. Наш мама Михель забросил учебу в университете по специальности - что-то там с электричеством, и устроился электриком.





Рыжее солнышко подросло и, в свои четыре, была самостоятельной красавицей, лучезарной и обаятельной. У Михеля появилась возможность заняться спортом и даже играть в народном театре.
На премьере все и увидели его партнершу, с которой они так правдоподобно играли влюбленную парочку.
На шутки всей компании он ответил, краснея:
- Она баронесса.
Так и его сразу обратили в бароны. И, с нетерпением, ждали церемонии представления баронессы народу.
Ждать пришлось не слишком долго. Баронесса была вполне современной девушкой и, после того как деревня приметила оставшуюся на ночь у дома Михеля небольшую машинешку, это знакомство и произошло. Первой ее увидеть, только проснувшуюся, идущую в сопровождении Михеля к машине, имела честь Ева, утром выгуливая Дайлу.
Еве понравилась девочка сразу. Одна улыбка на пухлых щечках и приветливый непосредственный взгляд и то, как она назвалась просто по имени, сразу расположило к ней.
Баронесса, правда, прячась за Михеля сказала, что панически боится собак. Но Ева, засмеявшись, уверила ее:
- Это пройдет! У меня есть средство от этого. Приходите к нам с Михелем и одного раза будет достаточно.
- Вот в четверг и придем - заявил Михель. - Оставлю Беатрисс у вас и с Игорем пойдем на спорт.
Так и случилось.
Побыв с полчасика, мужчины ушли. Но уже и этого времени хватило, чтобы понять - Беатрисс настолько своя, как будто уже всегда здесь была.
Дайла тоже так решила, мало того, она обязательно хотела улечься у нее в ногах.




Ева подогрела глинтвейн. Девчонки, забравшись с ногами на софу, уже болтали, перебивая друг друга .
Беа, как уменьшительно Беатрисс предложила себя называть, уже успела рассказать, что у них в семье тоже шумно, она третий ребенок из четверых. Родители ждут не дождутся внуков. Когда узнали, что у Михеля дочь, срочно захотели познакомиться с малышкой.
А ей немножко страшно, вдруг отношения сложатся не так, а она успеет полюбить девочку.
Ева решила - пусть девчонки сами разбираются, и сидела в сторонке на кресле, поглядывая на них и думая свои думки. Ей казалось, как просто решаются их проблемы.
Какие они другие девочки, какие раскованные и смелые . Говорят о своем, делятся.

То, что она услышала немного погодя, сначала привело ее в шок. То, о чем они запросто болтали, давая друг другу советы, казалось Еве самым потайным. Она тоже додумалась до таких откровений, только казалось совсем недавно. Они были правы в своих женских выводах, но как же так, ей понадобилась для этого вся ее жизнь, а они вот сидят и, шутя, говорят о таком, о чем ей бы и в голову не пришло говорить со своей мамой, не то что когда-то, но и сейчас.
Вспомнилось опять, как Рита просто приняла и уход за другими. Что для Евы казалось невозможным вторжением в интимный мир другого человека, Рита делала ежедневно и просто.
Вот тебе и мудрость лет. Получается, не они у нее учатся, ее девчонки, а она у них.
Прислушалась снова, о чем теперь стрекочат сороки.

Речь уже шла о том, что мы все особенные женщины. Ева улыбнулась, ну вот, значит меня в компанию записали.
Беатрисс рассказывала о своей особенной судьбе - быть Баронессой.
Род их обеднел и никаких наследных богатств уже не было и в помине. Семья снимала дом в небольшом городке, так дешевле. Жили дружно, весело и шумно. Потому, когда сегодня вошла, ей показалось, что попала домой. И нужно немножко перекричать остальных, чтобы тебя услышали.
Но, несмотря на такую простоту в обращении дома, за его пределами нужно было всегда держать себя как подобает. Строго придерживаться этикета. Обученная с детства всем тонкостям поведения, она недавно довела своего шефа до приступа смеха. Она была простой служащей в бюро, на обычной фирме по переработке мусора. Представитель какой-то фирмы вошел вместе с шефом к ней в кабинет, где работает она и еще несколько коллег. Подошел к каждой и, здороваясь, представился.
Просто по случаю я оказалась в элегантном костюме. А не как обычно, в джинсах и пуловере. Я назвалась — Беатрисса фон Вестен.
Вдруг этот пожилой человек сделал такой показательный реверанс и, полностью до мелочей, по этикету представился. В ответ я проделала то же. Все вокруг зашлись в хохоте, приняв это за шутку. А мне стало жаль, что я родилась не в свое время.

Мне кажется, мы все с вами похожи. Мы никогда не станем, как все. И, обратившись к Еве:
- А ты хотела бы побывать в том времени, когда твои прадеды еще жили здесь?
- Я думала уже об этом, но почему-то мне кажется - легкой та судьба не была. Может, я была бы рыжей ведьмой и меня сожгли на костре.
- А ты знаешь какое-нибудь гадание или ритуал?
Ева засмеялась:
- Ну разве что гадание на блюдце. Когда я была студенткой, мы вызывали духов и гадали на женихов. Там нет ничего сложного. Но помню, что было довольно страшно и действительно блюдце крутилось.
Девчонки хором принялись ее уговаривать показать им гадание. Но, к счастью, во дворе послышался шум. Вернулась мужская половина их компании. Гадание решили оставить до следующей недели. Ева вспомнила и то, что после русского Рождества начинаются Святки.
Когда мужчины вошли, они застали их веселыми, раскрасневшимися от разговоров и горячего вина. А Баронесса сидела на ковре, в обнимку с Дайлой.

Уже все разошлись, а Ева все сидела в своем кресле, подбросив поленьев в камин, смотрела на огонь и думала о том, что в каком бы веке и в какой стране и с каким бы титулом не была женщина, она все равно остается ею в первую очередь и хочет любить и быть любимой и особенной. И без гадания все ясно - Беатрисс и Михель долго искали и нашли друг друга.
Ева...Дом на Талгарке...




Проводив Еву, Сергей вернулся в Талгар. Немного не доехав, остановился на парковке с многочисленными ларьками. Подошел к тому, в котором они с Евой всего несколько часов назад покупали яблоки для гостинца в Германию. Хозяйка улыбалась:
- Понравились мои яблоки? Правильно, берите еще...





Сергей взял яблоки, сел в машину и остался сидеть в ней, не трогаясь с места.
Ему хотелось вернуть время, медленно прокрутить день сегодняшний и все дальше свою жизнь.
Чтобы понять, где в программе произошел сбой.
Он ощущал себя каким-то винтиком в чьих-то руках, пытаясь понять, как же распределяется там, наверху, оно, это счастье. Видимо, не хватает его на всех.
Но не было в нем обиды.
Пусть его доля, доля причитающегося ему счастья, достанется этой женщине, вырастившей его сына и сумевшей сегодня дать ему столько нежности, сколько не видел он за всю свою жизнь.
Он лучше вон уйдет на эту гору Талгар и останеся на ней, чем потревожит ее покой.

Нет, рано уходить, он будет жить... он останется у этой горы.
Еще есть сын и внук.
- Перееду сюда и мои девчонки рядом, куплю дом и посажу апорт.



Ева...Награда.




Следующий девичник не состоялся.

Новый год, вообще, начался плохо. Разболелись сразу Ева и Танья. Алеша, если не был у другой бабушки, неприкаянно топал около Таньиной постели. Ева и хотела бы помочь, да сил не было даже подняться.

Не помогла и любимая и уважаемая гомеопатия. Но, как Ева всегда думала, - а кто знает, без нее, может, было бы еще хуже.

Покорно лежала и старалась не думать ни о чем, потому как, казалось, даже шевеление мыслей приводило к еще большей головной боли и слабости. На чай уже не хотелось смотреть.

Игорушка зашел с работы и беспомощно метался между матерью, сыном и женой. Игорь на всю неделю уехал в командировку в Австрию. Звонил, переживал.
Дайла лежала около кровати Евы и смотрела своим коровьим ласковым взглядом.
Гулять с ней ходил отец Таньи.

Жизнь как-то продолжалась, и Ева и Танья – сама медик, знали, ничего не поделаешь, нужно переждать болезнь. Вирус лечить бесполезно, нужно отлежаться, много пить, витаминки – вот и всё пожалуй.

Ева знала так же, болезнь всегда подстерегает неожиданно, когда она совсем некстати. И, сдавшись, лежала, то так, то эдак, но по-всякому плохо. Думала - скорее бы прошло все. Через три дня, после обеда, уже могла передвигаться по дому, не понимая - если она лежала и никого не было, только Игорушка заходил, откуда такой беспорядок?
Беспорядок в голове, душе, теле и на улице за окном – вместо январских морозов льет дождь и не льет даже, а как-то висит в воздухе. Да, кажется, есть такое название - взвесь.





Не туман, когда нет капелек, а именно маленькие капельки воды, и не падают, а создают какое-то безрадостное состояние, когда о солнышке остается только мечтать и вспоминать.
- Евааа... не вешай нос! Это не от тебя ли весь мир такой серый!
Этот вопрос еще из детства. Мне плохо, потому что серый мир, или мир стал серым, потому что мне плохо?

А давай, Ева, будешь сама с собой искать красоту в сером неприветливом цвете.
А посмотри-ка в окошко внимательней. Видишь ели вдали, они–то точно не серые, ты же помнишь, какие они зеленые-зеленые и запах какой горьковато-радостный, а если пожевать хвоинку, то он становится еще сильнее и заполняет тебя.
Странно, крона одного дерева отсвечивает розовым светом.

Когда выздоровею, пойду и близко посмотрю, ведь листьев на ней нет. Зеленоватый куст рядом она помнила, это от лишайника куст бузины кажется зеленым.








И снег не ярко-белый, а тоже сероватый. А у чукчей, оказывается, есть тысяча прилагательных для описания снега.
- Ева, Ева, что с тобой? Что нужно тебе понять, чтобы болезнь прошла поскорее? Ведь все болезни приходят не просто так. Даже маленький Алеша, после каждой мало-мальской простуды или прорезания зубика, получает скачок в развитии.
Может просто осень была слишком богатой на события? И, как ни гони мысли от себя о той встрече с Сергеем, все равно нужно разобраться в себе.
- Ну вот и приехали, вот где болит-то сильнее всего.
- Ни весточки ни ей, ни Игорушке. Показалось тебе, померещилось, дорогая, и для Игорушки. Взрослый он уже. Ну узнал, получил информацию. Невозможно за день-два родным стать. Наваждение и сон.
Смотри, смотри, Ева, вон белка опять промелькнула. Они всегда к удаче.

Эту свою примету она придумала себе когда-то, лет пятнадцать еще назад. Дорога от дома к бюро проходила мимо парка и, иногда, проезжая одно место, она видела белочку. И радовалась - день будет счастливый. Когда-то ее тоже ласково называли Белкой. Там, в первой жизни, дома.
А эта белочка за окном, прикормленная соседкой, фрау Бозль, появляется, чтобы проверить выемку в дереве, куда та ей подбрасывает каждый день один грецкий орех.
Хорошая она, ну да и Белочка тоже, но и фрау Бозль. Хильдегард. Красивое имя. Была такая целительница-монашка в Средние века. А она стесняется своего имени и сказала - ей привычнее, когда фрау Бозль называют.

Мысли перескакивали с одного на другое, но все возвращались к Сергею.
Ева поняла, ей нужно решить самой с собой что-то важное, что касается только ее одной. Ни Игорушки, ни Игоря, как ей казалось, а именно ее. Что случилось тогда и почему.
Но нет ответа, нет ответа.

Так и уснула снова. Ночь была неспокойная и бессонная. Болело все, каждая клеточка кожи, и кашель жег грудь. Но под утро, пропотев, сменив постель и ночнушку, уснула вдруг детским сном. Проснулась и почувствовала, что улыбается.

Пошевелилась и поняла - ничего не болит. Потихоньку встала, пошлепала, босая, в ванную. Ощущение легкости тела. Долго плескалась под душем, казалось, отмывая от себя остатки болезни.
Захотелось взвеситься, как будто и весы должны подтвердить ее невесомость.
Засмеялась, не такая уж и большая разница, подумаешь два килограммчика, но тоже приятно.

Так и ходила в своей ночнушке - просто большой футболке. В любимой джезве сделала кофе, он приятно обжигал и был как раз подходящей крепости.
Поняла, это - выздоровление!
Можно подняться к Танье и Алеше. Его топотание слышно уже давно.
По лестнице летела. Тискала и тискала его, а он смеялся и не сопротивлялся, да и бесполезно!
- Сладенький!

А Танья, все еще бледная, лежала на диване, видно поднималась, переодела после сна сына, покормила и снова легла.
Ева, сама только оклемавшись немного, забрала с собой Алешу и они пощли вниз.

Все еще утыкаясь в шейку малыша и просто чувствуя, как силы возвращаются, приговаривала:
- Сейчас мы сварим куриный бульон, накормим маму и она тоже оживет.
Вставив загородку в дверь и, дав, наконец, внуку волю от себя, занялась курицей.
Разговаривая с Алешей, не переставала удивляться, как он за пару дней опять изменился и какие новые «слова» говорит.
В окно увидела желтую машину почты. Почтальон не позвонил, значит пакетов нет, только письма и газета. Ева и не ждала ничего особенного, прошли времена, когда почта приносила письма, но, накинув куртку, решила быстренько взять все из ящика. А вот и ошиблась - самое настоящее письмо, подписанное угловатым незнакомым почерком. Отправитель - Сергей Данилов.
Ева смотрела на конверт и не решалась его открыть.
Наконец, войдя в дом, не снимая куртки, села на диван. Подошел Алеша, бормоча и требуя что-то. Она надорвала конверт и вынула небольшой листок и открытку.
На листке несколько фраз.

«Дорогие Ева, Игорь, вся ваша семья! Хочу вам сообщить, что у меня поменялся адрес.
Я переехал в Талгар, здесь ближе к моим детям и просто очень понравился городок.
Купил дом, недалеко от улицы, на которой жили вы. Приезжайте в гости, это всегда будет и ваш дом. Обязательно посажу в саду апорт.»

И открытка с Новым годом. С пожеланием счастья, здоровья и семейного благополучия.

Значит, он все решил, по праву мужчины, как он тогда сказал.
Вот она и награда за болезнь, вот она и радость. Все хорошо.
- Дай Бог и тебе счастья, Сереженька!




Лоскутная радуга

 «Тетис - супруга своего брата Океана, породившие три тысячи детей рек и притоков."


Тетис искала свой глаз. Она знала, что он где-то под рукой, вчера вечером она сама его прибрала. Вставать она не встает уже несколько месяцев, поэтому все самое необходимое старалась расположить так, чтобы легко было дотянуться. Глаз не давала никому. Эта Мила так и норовила его убрать совсем, смеялась и говорила, что и так она красавица, без этого стеклянного глаза.

Что она понимает в красоте! Посмотреть только на ее ботинки, разве это женские ботинки? В них в горы хорошо подниматься. Надо дать ей денег и отправить купить себе женскую обувь, заодно и фотографии проявить отдаст. На пленке осталось несколько кадров. Сейчас и закончу их, решила она. Кровать стояла у окна, падал утренний свет, на столе рядом наставлено. Она раздвинула беспорядок вокруг маленькой вазы с розой и принялась ее фотографировать, забыв про злополучный глаз, положив его рядом.

Сегодня действительно особый свет. Последний кадр сделала из окна. Напротив ничего интересного не было видно, только стена соседского дома, на которую расплющили вьющуюся яблоню. Сорт интересный, даже несколько яблок можно было рассмотреть.

Видеть-то Тетис видела и одним глазом, второй, стеклянный, изготовил ей лучший протезист Дортмунда после аварии ее на джипе. Уже почти двадцать лет назад.
Если не очень приглядываться и опустить прядь волос, то и незаметно совсем, что он не родной. Хотя дорожила им Тетис не меньше, чем тем, которым видела.
Ловким привычным движением она вставила его в глазницу.
Отложила фотоаппарат и потянулась к радиоприемнику.

Нужно просто нажать на клавишу, искать волну не имеет смысла, везде одна политика и плохие новости, а на этой волне весь день льется классическая музыка.
Она просто вокруг и в тебе, не нужно думать о ней, только если прозвучит знакомая мелодия, напомнившая что-то, обращаешь на нее внимание.

Тетис откинулась на подушки и снова прикрыла глаза. Время изменило свой ход. Она просто замечала день и ночь. Не спрашивая больше, какое сегодня число, да и год больше не интересовал ее. Она знала, что скоро нужно будет уходить... Ждала...

Это ожидание не было тягостным. Была только слабость и сначала очень мешала эта невозможность двигаться свободно по комнате. Эти ноги, они не хотели слушаться. А когда-то ведь летала легкой походкой, танцевала. И туфли на высоком каблуке.

Ее ателье считалось самым модным в Дортмунде. Когда заказчица появлялась с отрезом в руках, Тетис брала его у нее из рук, накидывала на нее и присматривалась, тут же могла взять ножницы и, не размечая, кроить просто на материале. Так получались самые ее знаменитые платья, которые ценил даже Диор.
Тетис подняла взгляд на вышивку - подарок мастера к Рождеству.





Тетис не была слишком верующей. Знала, Бог хранит ее, и она верила, что он не слишком строг с ней, не нужны ему ее молитвы и причащения в церкви. А вышивка висела как икона, была только памятью о встрече. Тогда жизнь могла повернуться по-другому... Но была влюблена в этого пьяницу-художника Берли... Посмотрела на часы, сейчас вот опять позвонит.
Не видела его уже несколько лет. Что звонить? Сколько можно? Телефон зазвонил действительно. В трубке было молчание. Только произносил ее имя — Тетис. Она ничего не отвечала и клала трубку.
Прошла любовь, прошла ненависть, все прошло...

Есть только краешек жизни и цветы...
Как любила она их. Это единственное, что она не переставала любить. Вспомнилось, как Инга расплакалась однажды девчонкой еще. Тетис пришла с работы и кинулась поливать розы. А дочь ждала ее весь день.
Цветы - самая большая ее любовь в жизни. Они безмолвно отдают свою красоту, ничего не требуя взамен.

Еще — отец! Это был идеал на всю жизнь. Отец — красивый, стройный, молодой! Таким и остался в памяти для нее. Детство - такое счастливое и безмятежное.




Одна из самых богатых семей в Зибенбюргене, города в румынской колонии немцев, которые с восемнадцатого века обосновались там и жили своим маленьким государством, где все было подчинено порядку.






Отец был управляющим одного из горных заводов. В одну из смен случилось несчастье. Сильная снежная буря отрезала всех, кто был на заводе от мира. И отец, самый смелый и хороший лыжник, взялся спуститься с горы
Когда буря утихла, его тело нашли. Врезался в дерево.

Мир изменился для Тетис очень быстро.

Мать, женщина добрая, но абсолютно не приспособленная к жизни. Деньги закончились. Прислугу пришлось отпустить. Потихоньку распродавались дорогие вещи. Мать и сестра Милата сносили все как то спокойно.
Мать всегда была хорошей рукодельницей и научила многому дочерей. Тетис и Милата. Такие разные девочки. Милата мамина, а Тетис папина. Может поэтому мир рухнул именно для Тетис.

Она искала в мужчинах, которые были в ее жизни, черты отца, но такого, как он, так и не встретила.
Первый ее муж, ее сумасшедшая любовь - красавец чех, черноволосый стройный Дон Жуан,
бросил ее сразу, как узнал, что она ждет ребенка от него.
Девочка родилась вся в него - темноволосая и неспокойная.




Но мать и Милата так окружили ее своей заботой, что Тетис, покормив ее первые месяцы грудью, решила уехать из этого маленького мира немцев в Румынии, как ей тогда казалось, в большой и особенный мир в Германию.

Предвоенный Берлин встретил ее негостеприимно. Но о возвращении домой и речи не могло быть. Устроилась швеей и быстро нашла себе клиентуру среди офицерских жен. Обладая отменным вкусом и способностью подбирать фасон по фигуре, могла шить ночи напролет.
Иногда отправляла с оказией посылки с продуктами домой. Становилось все труднее.

Война. Связь с матерью, сестрой и дочерью прервалась. Знала только, что Милата вышла замуж за добропорядочного человека. Мать была довольна ее браком.
Самым трудным было время, когда западная часть, в которой жила Тетис, оказалась отделена от восточной и была окружена кольцом.
Питались только тем, что падало с воздуха в виде гуманитарной помощи. С тех пор она знала и поговорку «Жри птиц, или сдохнешь!»
Людям было не до обнов.Вот тогда и научиласьна всю жизнь- ничего не выбрасывать. Каждый лоскуток шел в дело. Крошки собирала не только со стола, но и с пола. И отдавала их птицам, которые когда-то спасли от голодной смерти.

Сейчас эти годы вспоминались как одно темное страшное пятно. Но как-то жила, выжила...
Расцвечивая лоскутками свою жизнь.
Разгребала вместе со всеми завалы после войны. Искала свою семью, но в Румынию было не поехать и Красный Крест не отвечал.

Милата осталась в Румынии, а мать, взяв за руку маленькую Ингу, решила искать Тетис.
Это была длинная дорога через несколько стран, дорога скитаний и лишений ...






Тетис. Жизнь, скроеная без лекал.
Если бы можно было не просыпаться. Сны - это совсем другая жизнь.

Особенно сладкие сны из детства.
Снова отец подбрасывает ее в воздух и немножко страшно.
Или танцует - сначала с ней на руках, а потом - ставит ее ножки на свои.

Даже во сне она помнит, что отца потом не будет. Но мама, она называла ее Милой, будет всегда.
Она пришла к ней и с ней все последнее время, молодая и добрая.

Эта Мила! Она забыла все, что было раньше в Зибенбюргене. Но Инга нашла ее и привела. Сначала Тетис не узнала ее, но потом она запела свою песню, ту грустную...




- Schon ist die Jugend
05:10 




Тетис позвала:
- Мила..
Мила из соседней комнаты отозвалась:
- Сейчас, сейчас! Кофе не готов еще...
Скоро и вошла с подносом, на котором стоял термос с кофе, порезаны кусочками овощи, булочка, подгриленая и порезаная кусочками, кусочек масла и сыра, варенье.
Поставила все на подставку на кровати. Сама села рядом за стол.
- Сегодня я не уйду, пока не покушаете что-нибудь.

Странно, говорит на «вы».
Мила… ах да, эту женщину, что привела Инга, тоже зовут Мила.

Тетис неохотно стала есть и, не доев, отодвинула от себя.
- Я потом поем.
Убрала крошки с края одеяла и положила аккуратно на блюдце .
Кофе окончательно вывел ее из сна.

Тетис потянулась за ножницами.
Мила убрала с ее подставки завтрак и принесла фотографии в конверте. Последние, проявленные только недавно.
Тетис, недолго думая, стала вырезать цветы и складывала их один к одному в букет как из живых цветов. Руки привычно держали ножницы, как будто были продолжением длинных пальцев Тетис. Как в фильме каком-то, вспомнилось Миле.
- Ты хотела мне свои фотографии принести, - вспомнила Тетис. Мила вернулась в кухню, где их оставила, и принесла конверт со своими фото. Оставила их Тетис, сама пока помыла посуду.
Вошла - и обомлела! Тетис вырезала ее свадебную фотографию!
Никогда такое в голову не могло бы прийти! А Тетис спокойно закончила свою работу. Положила в центр вырезанную пару и обрамила цветами.
- Это называется коллаж, Мила.
И никогда не бойся ничего. Пробуй! Давай своим рукам волю!
- По-русски, Тетис, это не очень хорошо звучит.
Волю рукам дает... Так говорят, когда муж жену бьет.

- Такое я представить не могу, Мила. Всегда я выбирала мужчин. Хотя знаю, что разные у всех судьбы. Но часто мне казалось - не мужчины только виноваты, что женщины сами позволяли с собой так обращаться.
- Я позволяла себя любить. Никогда ни от кого не зависела.
Я даже искала мужчину, которому смогла бы полностью подчиниться. Который был бы достоин, как мне казалось, этого. Не встретила. Только мне казалось - вот он, да - он, такой- сильный, понимающий меня до конца, но проходило время и понимала - я все так же одинока, только рядом с ним. Возможно, любовь я заменяла азартом. С головой уходила в работу.
Не ради денег.
Я никогда не знала им цену. Иногда со мной рассчитывались за пошитое платье, я, не считая, могла сунуть деньги в карман и забыть о них. Бухгалтер сходила с ума от этой моей привычки. Она требовала расплату от клиентов, не зная об этом.

Я быстро пошла в гору со своим ателье.Стала известна по всей Германии. Приходилось принимать на работу все большее портних.



Тетис и Инга в платьях пошитых в ателье.


- Когда я поняла, что богата, купила себе остров в Тунезии. Туда приезжали друзья, мои работницы с семьями. Весь год было лето.
Как легко я разбогатела, так же легко и ушли мои деньги. Я просто их проиграла в карты.




-Никогда я от мужчин не зависела. И никогда не просила ничего. Просить - это уже подразумевает отказ. В крайнем случае, делай одолжение своей просьбой, когда точно знаешь - невозможно отказать.
- Расскажи мне что-нибудь по-русски.
Мила просто, не задумываясь, стала рассказывать детские сказки:
- Жили-были дед и баба …
Как своим детям, а Тетис снова задремала…




Ева. Не своим чередом.







Сегодня, 14 июня, день рождения Алеши. Рабочий день, но вся семья соберется к завтраку.
Все придут хоть коротко поздравить это солнышко-небушко, любимчика ее родного.
Ева уже накрыла стол своей любимой дамасской белой скатертью, расставила посуду, кофе только включить и ждала. Еще было немного времени, посмотрела на часы и задумалась, крутя их в руках. Как по-разному течет время - то растягивая минуты в часы, то сжимая годы в минуты. Играя, подвинула циферблат и сдвинула месяц и год.





Странное ощущение, как будто прохладный ветер обдал ее свежестью. Она посмотрела на свои руки, лежащие на белой скатерти, и увидела, как она постарела. Сухая кожа, пятнышки. Не замечала раньше. Подняла голову и увидела себя, как бы со стороны, сидящей на террасе дома. Потому так прохладно. Рядом, совсем рядом, горы и ее Талгарский пик, покрытый снегом. Сад. Уже почти отцвели яблони. Она не удивлена, стол накрыт к завтраку.

Голос Сережи:
- Как жаль, что у меня нет настоящего самовара на углях. Ты знаешь, Ева, никогда не пил чай из настоящего самовара.
- Мы многое еще не успели, Сережа. Сейчас вот все проснуться, усядутся завтракать, будет шумно, не поговоришь, и будет жаль, что что-то не успели сказать, но ведь это мелочи. Мы будем смотреть на всех и радоваться, что сберегли главное.
Спасибо тебе, что ты тогда, десять лет, назад так решил.
Как я рада, что могу вот так сейчас здесь сидеть, смотреть на седые вершины гор - они как наши седые волосы. Мудрые. Не растаявший снег - это спокойствие и мудрость.
Я выросла в этих местах и знаю, когда быстро тает снег - это сель. Он сносит все на своем пути. Это горе.

-Ева, а помнишь, ты сказала, что изморозь на терновнике - это красиво, но она растает. Посмотри - видишь, терновник цветет...

-Сначала, прошло три года, я все ждала, после той открытки… Я знала, что у вас с Игорушкой общее дело, он передавал приветы. Но больше не было от тебя ничего...

-Я написал тебе письмо, лет пять назад, не отравил, не решился... Сейчас я принесу тебе его.

Сергей пошел в дом, вернулся спустя несколько минут, подал ей сложенный лист бумаги.


«Ева, здравствуйте.
Уже прошло почти пять лет, как мы с вами попрощались. Но я до сих пор помню в мельчайших подробностях дорогу в аэропорт, остановку по вашей просьбе в предгорье. Помню вашу одежду, вашу походку. И, главное, помню ваш долгий нежный взгляд, перевернувший всю мою жизнь. В тот момент мы были по-настоящему одни в этом мире среди цветов, солнца и гор. Я об этом мечтал с первой минуты нашего знакомства. И это случилось!
Потом была дорога в аэропорт, как в тумане, прощание на грани отчаяния и опять базар с яблоками, как и зачем туда попал уже и не помню. Наверное, бессознательно пытался найти то место, где были вы, где воздух хранил еще ваш запах, перемешанный с запахом яблок. Нежный и зовущий.
Поэтому на участке, который купил, как и хотел того, в первую очередь, еще до закладки фундамента, посадил по всему периметру апорт. Они уже приносят плоды: желтые, с красноватой росписью, рассыпчатые и очень нежные на вкус. И дом построил с верандой, крытой террасой с прозрачной крышей со стороны гор. Весной дом в благоухающем белом ожерелье яблоневых цветов. По участку пробегает естественный ручей, поэтому не стал пользоваться услугами фитодизайнера, а сделал запруду и образовалось небольшое озеро. Сама по себе напрашивалась рядом скамейка.
Все это время рядом незримо присутствовали вы, мой ангел и моя несбыточная пока мечта. Я отчетливо представлял нашу жизнь вдвоем здесь и все здесь построено ради вас. Даже небольшая ошибка в планировке дома обернулась благом: в доме оказалась маленькая и очень светлая комната. Комната для маленького человечка - вашего внука. Может я этого и хотел с самого начала, но не осознавал назначения этой комнаты?
Вот только этот красивый дом пока остается холодным и не очень уютным. Соседские мальчишки совершают разбойные набеги на яблони. Я делаю вид, что не замечаю - пусть хоть кому-то они приносят радость. И в озерке вода серая, пасмурная.
Ева, простите мою смелость, но я вас приглашаю приехать в гости. Понимаю, что судьба так сложилась, что мы не вместе, но приезжайте хоть всей семьей. Мне необходимо видеть вас, слышать вас, ловить ваш взгляд и все это наяву. А пока со мной только воспоминания о короткой дороге в аэропорт и такие близкие глаза.
Я буду ждать. Буду ждать с надеждой. сколько бы времени не прошло.
С любовью ваш Сергей.»

- Я не решился писать на «ты». Мне все казалось, что то был сон.
-Со временем многое меняется, что-то забывается, а в большинстве случаев проносится мимо, как не бывало... Остается в памяти только самое главное и дорогое. И только в редких случаях прошлое продолжает оставаться как бы настоящим и продолжает жить, не взирая на время и пространство... Так было со мной.

Из дома послышался шум. На террасу вышли девочка лет 9 и мальчик постарше. Алеша, какой большой! И такой же хорошенький и сладкий! Девчушка рыжая, вся в веснушках, подошла к Еве обняла. С акцентом поздоровалась
-Страфстфуйте, дядя Сереша!
И поцеловав Еву, защебетала по-немецки:
-Алекс не хочет, чтобы я шла со всеми в горы, говорит, я быстро устану и без меня поднимутся дальше. Ома, скажи ему, ты тоже, когда была такая как я, ходила далеко и высоко.
На шум вышли и Танья с Игорушкой. Танья, не изменившаяся совсем, Игорушка, еще больше похожий на Сергея.
Игорь вышел последним. Вот вся семья за столом.



Ева вздрогнула и уронила часы на пол.


Услышала, как по ступенькам спускается Танья и за ручку держит Алешу-Алекса, тот норовит переступить сразу две. Ева поднялась навстречу, подхватила его на руки,
Не торопись, мое солнышко, пусть все идет своим чередом, всему свое время, с днем рождения тебя!
-Танья, ты пускаешь его спускаться по ступенькам?
Мне нельзя поднимать тяжелое, улыбнулась сноха, я жду ребенка.
Ева обняла ее и счастливо сказала:
- И я знаю даже, что у меня будет внучка!