Государство - это МЫ!

Как известно, Премьер – всем ребятам пример. Эта народная мудрость подходит не только к… Ну, вы понимаете. Она еще очень подходит к легендарной фигуре нобелевского лауреата Уинстона Черчилля. Ну пример – не пример, а язык и перо (печатная машинка?) у него были подвешены с ловкостью, достойной самого глубокого восхищения.

Итак, друг и невольник «новой волны британского капитализма» сказал так:
«Различие между политическим лицами и государственным деятелем состоит в том, что первые думают о выборах, а вторые – о государстве и истории».

Мы позволим себе продолжить мысль знаменитого собеседника Сталина.

Ну, например, так: «Потому-то, политики побеждают в выборах и приходят к власти, ну а государственные деятели продолжают думать [в тиши] об истории, народном благе и государстве» (а всякие события вне и помимо выборов суть неподконтрольные – пока – эксцессы и исключения; впрочем, для контроля применяются вполне эффектные экономические санкции и ракетно-бомбовые удары).

А думают ли об этих вещах первые, - да не в тиши, а в пене дней? Возможно. Но только в промежутках между мыслями – если таковые и случаются. Ну а когда случаются, тогда эти политические фигуранты предпочитают отрываться и оттягиваться. Тем более, что мыслить им, бедолагам, приходиться, вообще-то, немало. Какие это такие мысли, - спросите вы. Ну, например.

Во-первых, это, конечно, мысли о предвыборной гонке.

Затем следуют – не по значению, а по хронологии – мысли, сопряженные с различными видами административной и хозяйственной деятельности; это как-раз то, что Иван Грозный называл «разговорами мужицкими и купеческими», обвиняя в этом знаменитую королеву Елизавету (палача Марии Стюарт и подругу двух пиратов – Фрэнсиса Дрэйка и Уильяма нашего, Шекспира), а мы называем подобную деятельность, скажем, «остригом капусты» (в контексте Британской Империи стригут не капусту, а баранов... - ну и все и всех, что и кто подвернется).

И наконец, третья сторона «обманостративной» мыследеятельности  политик(ан)ов состоит в попытке совместить «личную шерсть с государственной» или, точнее, какбэ инкорпорировать государство в себя. Обе эти попытки ни к чему не могут привести, ибо, как известно, государства / народа мало, а меня / моего – много. Как говорит Дикобраз бесподобного Михаила Кононова (из философского шедевра Киевнаучфильма), «не поместится!»

Луи XIV-му легко было говорить: «Государство – это я!»: ему вообще не приходилось думать о выборах и гешефтах; он мог думать только о государстве seu престоле, а также, нарядах и танцах!..

Правда, сказать «Государство – это моЁ!» (вместо “L’etat, c’est Moi” - “L’etat, c’est ‘a Moi”) – еще легче. Но только сказать. А для того, чтобы убедить - то есть, чтобы и государство, и даже народ восприняли сей тезис толерантно и либерально (а то даже и прогрессивно - т.е. не возбухали), приходится предпринимать не только страшно непопулярные, но и ужасно «расходоёмкие» меры. Результаты, правда, великолепны, однако есть два «но».

Все тот же вышеупомянутый Сталин вполне мог провозгласить «государство – это я», причем, так сказать, «со взаимностью»: почти весь «стомилльонный народ»  так и считал! К тому же, стомилльонный народ - это пятнадцать ноликов после $. "Обидно, Зин!"

Кроме этого, результаты «овладения народом и его ресурсами» есть, все же фактор кратковременного действия (short-term factor). Абсолютная власть и всеобъемлющие финансовые и сырьевые ресурсы не вызывают, правда, «довольно скорого пресыщения и потери интереса к жизни», как считают многие лузеры и лохи – у них просто не имеется соответствующего дискурса, в отличии от нас, политиков-олигархов.

И все-таки, кратковременность присутствует. И состоит она в том, что пока жизнь становится все менее и менее интересной (так действительно происходит, но это – между нами!), а препарат безсмертия еще не найден, то происходит следующее: и беспредельная власть, и бесконечные ресурсы подходят к концу довольно скоро (и, как правило, весьма трагично и цинично). А после этого конца, попадаешь под совершенно иную юрисдикцию. А уж там-то все наши «денежные знаки отличия» если и имеют какой-либо смысл, то смысл этот – против нас. Нас, думающих не о государстве и народе, а о выборах и бизнесе.