Победители и побеждённые

В эту пятницу в школе на окраине города начался обычный учебный день. Если учебный день в осаждённом городе можно назвать обычным.
В начале урока, для воодушевления детей, фрау Шмидт повторила близко к тексту утреннюю радиопередачу министерства пропаганды, но по выражению её лица и интонации голоса нетрудно было понять, что она сама давно уже этим словам не верит.
На юго-востоке, где-то возле фортов, в очередной раз послышалась канонада. Учительница не стала прерывать урок и спокойно закончила доведённую до автоматизма речь. В последние два месяца выстрелы и разрывы стали уже чем-то обыденным.
На задней парте Грета судорожно вцепилась под столом в руку Петера, пытаясь создать хоть какую-то иллюзию защищённости перед врагом, о существовании которого регулярно напоминала пальба. Петер тоже держался за руку Греты, чтобы не бояться. Через три дня ему предстояло явиться по повестке, чтобы идти в армию, и ему было страшно не меньше.

- Ненавижу этих лицемеров, - прошептала она ему на ухо, имея ввиду фрау Шмидт с коллегами, - вслух говорят «Зиг хайль», а мысленно посылают фюрера к чёрту.

Завыла сирена тревоги. Учителя вывели учеников на школьный двор и стали строить их, чтобы вести в убежище. Кто-то пробежал по улице за забором, с криком «Воздушная тревога!» А во дворе соседнего дома мать выволакивала под руки из дверей одноклассницу Петера и Греты, старшую дочь Бригиту, не ходившую в школу по болезни. Её младший сын, десятилетний Юлиус, пытался помочь матери, но ему не хватало сил, чтобы удержать человека на плечах. Даже отощавшую от воспаления лёгких пятнадцатилетнюю девочку.
Мать и дочь остановились у крыльца, чтобы передохнуть.
Мать прислушалась к звукам с улицы.

- Это не бомбардировка, это артобстрел. Русские идут! - сказал она, то ли детям, то ли самой себе.
- Мам, - преодолевая кашель, заговорила Бригита, - а правда, что русские солдаты насилуют всех девственниц?
- Конечно, правда. Так говорит рейхсминистр Геббельс.
- Тогда зачем идти в убежище? Не лучше ли погибнуть под бомбами, чем стать подстилкой для азиатов? А если не убьют, тогда что?

Мать посадила дочь на крыльцо и побежала на второй этаж дома. Через минуту она возвратилась с охотничьим ружьём, оставшимся от погибшего мужа.

- Я сняла его с предохранителя. Если ты действительно хочешь умереть, но не сдаться, разрешаю тебе застрелиться.

Дрожащими руками Бригита прислонила ствол к груди, но сразу же снова передала ружьё матери.

- Я не могу, мне страшно. Давай, ты сама. Позаботься обо мне в последний раз.

Раздался выстрел. Кровь девочки и слёзы женщины брызнули на аккуратно уложенный булыжник садовой дорожки.
Молодая учительница начальных классов, фройляйн Закс, пыталась закрывать глаза своим маленьким подопечным, невольно наблюдавшим за этой сценой. Но быстро махнула на это рукой. Смерть в прифронтовом городе была вполне привычным явлением.

* * *

Наверху грохотало. С каждым часом всё ближе и ближе. В убежище появились новые люди. В дальнем углу сидел профессор, по центру стояли двое рядовых солдат СС и их командир в звании гауптштурмфюрера, отставшие при отступлении.
Профессор непрерывно причитал, закрыв лицо руками:

- Всё кончено! У меня больше ничего нет — ни дома, ни жены, ни детей! Да что это по сравнению с тем, что нет больше нашего университета, моей прекрасной Альбертины!
- Заткнись, старик, без тебя тошно! - грубо оборвал его офицер.
- Что-то? - медленно вернулся к реальности профессор.

И, завидев вооружённых людей, обратился к командиру:

- Господин офицер, прошу вас, выйдите отсюда. Вы всех нас погубите. Будут стрелять по вам, а зацепят гражданских.
- Сейчас не время думать о так называемых гражданских! – рявкнул на него гауптштурмфюрер, - Если вы не прекратите панику, я сейчас же расстреляю вас за пораженчество!
- Рольф, этот золотой фазан – безумный фанатик, который, не задумываясь, отправит нас к праотцам, - шепнул один рядовой солдат другому, - не лучше ли сдаться? Где мы, а где Штеттинский фронт?
- Ты что, спятил, Пауль? Если русские сделают с нами хотя бы десятую часть того, что мы сделали с ними во время оккупации, то выжившие будут завидовать мёртвым.
- Мы уйдём, - расхрабрился офицер, - Не будем отсиживаться в подвале, как крысы. Покажем большевикам, как умеют воевать настоящие национал-социалисты! Солдаты, за мной!

И, перезарядив автоматы, все трое рванули по лестнице к выходу. Не успели они пробежать и пятидесяти метров, как им под ноги прилетела граната, брошенная одним из советских солдат. Сидевшая ближе ко входу фройляйн Закс брезгливо стёрла с лица и рук ошмётки от того, кто минуту назад кричал на профессора.

* * *

- Война войной, а обед по расписанию, - подзывал сослуживцев к только что развёрнутой полевой кухне ротный повар, ефрейтор Юра Зюзюкин.
- Ты чё, опух, какой обед? Ужинать пора, - передразнил его известный в части балагур Андрюха Лосев, по кличке Сохатый. Но не со зла, а так, шутки ради.
Юру в роте уважали. Как говорили «старички», знавшие его ещё от Киева, а то и раньше: «Молодец, не наглеет, хотя масло к пальцам прилипает иногда».
Солдаты встали в очередь за положеной порцией – в перерывах между боями явно не помешает подкрепиться.
А на противоположной стороне улицы обсуждали последние события замполит роты, старший лейтенант Александров, и старшина роты Петрушин. Настроение было приподнятым. Форты номер 11 и 12 в середине дня капитулировали. На противоположном фланге гарнизон форта номер 5 продолжал защищаться с отчаянным упорством обречённых, но по последним слухам, красноармейцам удалось переломить ситуацию в свою пользу.

- Кончилась Германия. Где пресловутый немецкий орднунг? - начал старлей, - С утра я послал разведчиков, владеющих немецким языком, переодетых по гражданке. С целью, под видом местных жителей, раздавать листовки и уговаривать солдат присоединяться к комитету «Свободная Германия». Поставил задачу вернуться через три часа и привести не менее десяти перебежчиков. Они вернулись через два и привели двадцать пять фольксштурмовцев. Самый бойкий из фрицев, значит, сам подошёл ко мне и представился: «Герхард Габбс, 1897-го года рождения». Я уточнил: «Назовите ваше воинское звание». А он так вздохнул: «Я портовый грузчик, господин офицер. Навоевался ещё 30 лет назад, больше не хочу. Пусть Гитлер воюет».  Тут остальные как начали проклинать гауляйтера Коха и войну…
- Поздно прозрели, - перебил старшина, - А я видел, как господа в костюмах дрались за право вырвать из рук мертвеца банку варенья. Как припрёт человека, так сразу видно, что такое он представляет из себя. А то всё: «Высшая раса, высшая раса»…
- Костя, пожалуйста, не надо об этом, - срывающимся голосом оборвал Петрушина  присутствовавший при разговоре майор Андронов. В сорок втором он служил в Ленинграде.

Тем временем, очередь получать пищу дошла до Лосева.

- Опять каша? – С деланным возмущением спросил Сохатый у Юры, - Мы ж сегодня взяли мясокомбинат и пивзавод. Ты бы пивка трофейного с сосисками выставил, что ли, - закончил он под одобрительный гогот сослуживцев.
- Ты мне эти разговорчики брось, - погрозил услышавший его Александров.
- Сначала кончил дело, а уже потом гуляй смело, - выкрутился Юра, - вот возьмём весь город, тогда отпразднуем это событие.
- А вот это одобряю, - улыбнулся замполит.

* * *

Обитатели бомбоубежища приуныли. Звуки боя откатились на север, вместо них послышалась русская речь. В желудках людей, не имевших с собой пищи, от запахов из полевой кухни начинало неприятно посасывать.

- Как вкусно пахнет, - не выдержала и нарушила молчание одна из девочек, учениц  фройляйн Закс.
- Нам что, придётся выходить к этим варварам? – всхлипнула молодая учительница.

Вопрос без ответа повис в затхлом воздухе подземелья.

- Может, всё-таки, обойдётся? – повернула она голову к фрау Шмидт, надеясь услышать от неё что-нибудь обнадёживающее, - может быть, ночью дивизия полковника Шуберта отобьёт наш район?
- Ты что, и вправду думаешь, что фольксштурм, где одни старики и совсем зелёные подростки, сумеет своими игрушечными фольксгеверами остановить вооружённую до зубов орду? Не знаю насчёт остальных, а лично я здесь подыхать не собираюсь. Дети, пойдём на свежий воздух.

Впереди пошли старшие ребята из класса фрау Шмидт, за ними следовали младшие из класса фройляйн Закс, затем учащиеся других классов. Замыкали шествие учителя. Молодая и симпатичная фройляйн от страха крепко вцепилась в рукав пожилой коллеги. Искренне веря радио и газетам, она боялась насилия. Пуще смерти боялась.
- Они же, эти азиаты, не моются совсем, - скорчила она презрительную гримасу, едва завидев скопище мужчин в советской форме, - как начнёт меня лапать такое животное своими грязными ручищами, я же умру от омерзения.
Старшеклассники стояли с понурым выражением лица, как подобает побеждённым.
И только младшие ребятишки, с поистине детской непосредственностью, подошли вплотную к полевой кухне, разглядывая незнакомое им устройство, издающее вкусные запахи, и диковинного человека рядом с ним.
Наконец, самый смелый повернул голову к русскому ефрейтору и прошептал:

- Битте шён…

- Чё они хотят? – спросил Зюзюкин у Александрова, единственного из присутствующих, владеющего немецким языком.
- Есть они хотят, чего же ещё, - ответил старлей, - чай, не первый день в подвале заседают.

Один из учителей немного знал русский, но не стал уточнять, что они провели в убежище меньше суток.

- И чё делать будем? – растерялся повар, - обращаясь к старшине роты, заведующему продовольственными запасами.
- Как что? Накормить голодных надо, - без запинки ответил старшина.
- Так ведь это же… фашисты, - ещё сильней удивился Юра.
- Вот это фашисты, - показал Александров на тротуар и смачно пнул сапогом лежащий на нём труп в эсэсовской форме, - кстати, уберите эту падаль, воняет – жрать невозможно! – а вот это, - обвёл он рукой толпу гражданских, - немецкий трудовой народ, обманом втянутый в преступную войну. Приказываю накормить хотя бы детей.

Педантичные немцы даже во время бегства в бомбоубежище не забывали брать с собой посуду в рюкзаки. Осталось только построить их, и раздача пищи началась.
Когда подошёл десятилетний Юлиус из соседнего двора, Зюзюкину показалось, что он его уже видел. Так и было на самом деле.

- А ты чё, пацан, самый умный, решил меня наколоть? – насупил брови ефрейтор.
- Бите фюр муттер, - смутился Юлиус.
- Чё-чё?
- Для мамки просит, - подсказал Александров.
- А-а, это можно, - смягчился ефрейтор и наложил мальчику в миску ещё одну порцию каши.

Но когда Юлиус добежал до дома, мать, застрелившая старшую дочь Бригиту из страха перед русскими, сидела на стуле, не дыша. На столе стояла открытая банка с мышьяком.
А на улице подходили к кухне всё новые и новые оголодавшие дети.

- Развели богадельню, ёлы-палы, - недовольно пробурчал подошедший комбат, - это ведь их родители два-три года назад травили советских детей собаками. Как там до революции преподавали закон Божий? Любите врагов ваших? Может быть, вам ещё и в попы податься?

Петрушин благоразумно умолчал, что до войны он пел в единственном незакрытом в их городе храме, а после победы собирается поступать во вновь открывшуюся духовную семинарию.

Вдруг, с западной стороны послышался характерный гул, а спустя несколько секунд из-за горизонта показался самолёт.
Красноармейцы подозрительно прищурились.

- Не наш самолёт, фашистский, - заметил первым Петрушин.
- Разойдись! – заорал, что есть мочи, комбат, - бегом!!

Солдаты и офицеры бросились врассыпную. Следом за ними убежали и местные жители. Один  Зюзюкин замешкался. Ударила бомба - и ни кухни, ни Зюзюкина. Лишь каша, словно живая, ползла по развороченным камням.

11 апреля 2011 г.