Пёс, который был центром мира

Пса звали Щен. Собственно, Щеном – щенком, то есть – он был когда-то давно. Тогда девочка нашла его на улице – маленького, дрожащего, беспомощного. Отыскала тёплый угол под лестницей, накормила дешёвой колбасой…Ночью щенок понял, что он совсем один – и начал скулить. Сначала тихо, потом всё громче и громче, пока, наконец, его отчаянный плач не стал отчётливо слышен по всему дому. В конце концов пришла какая-то сердитая тётка. Щенок обрадовался, думая, что она услышала его зов и пришла приласкать и утешить – но тётка грубо схватила собачёныша за шкирку и вышвырнула вон из подъезда.
Однако щенок, хоть и был мал, уже понимал: если тепло и кормят – это дом. Его дом там, под лестницей. Поскулив ещё немного под дверью, он свернулся калачиком под дверью и стал ждать. Поначалу радостно поднимал голову на каждый раздавшийся неподалёку звук – но усталость взяла своё, и щенок заснул.
Утром из подъезда стали выходить какие-то люди. Сначала редко, потом всё чаще и чаще. Удобный случай вернуться «домой» - но от людей пахло теплом и уютом, и каждый раз щенок восторженно мчался за очередным прохожим. Но люди даже не смотрели на него.
Пришла, наконец, вчерашняя девочка. Взяла непоседу на руки и посадила под лестницу: не вертись тут под ногами. Постелила что-то мягкое и тёплое, поставила миску с какой-то молочной кашей, шепнула ласково: «Ну мне пора, Щен!» - и ушла…
Щенок был маленький и симпатичный, поэтому девочка не думала, что он надолго задержится в их подъезде. Найдутся сердобольные люди, приютят…А щенок был только собакой, и потому вовсе не думал о завтрашнем дне. Его мир был понятен и прост. Есть еда – хорошо, нет еды – плохо. Девочка рядом – хорошо, нет её – плохо; пусто, тоскливо и одиноко. Под лестницей – хорошо, на улице – по-разному. Если весело бегать вслед за девочкой и опавшие листья шуршат под неуклюжими лапами – хорошо, если сиротливо ждать под дверью, и ветер пронизывает шерсть насквозь – хуже некуда.
На следующий день девочка повесила над скромным жилищем щенка записку:
«Уважаемые соседи! Огромная просьба щенка не обижать и никуда не девать. Надеюсь вскоре найти любящих и заботливых хозяев! Убирать за щенком буду регулярно! Неравнодушная»
А вечером Машины родители, которые, как водится, пока ещё ничего не знали, недовольно обсуждали появление в подъезде нового жильца.
 - Кто ж это у нас такой сердобольный не в меру? – задумчиво проговорила мама.
 - Да, наверно ребятишки играются, повозятся день-другой и бросят…Будет только под ногами болтаться и гадить! – раздражённо отвечал ей папа.
Девочка молчала, боясь возбудить подозрения излишним интересом, и пыталась понять, насколько далеко может зайти недовольство родителей.
 - Уж если взялись помогать, что в дом-то не взять! – продолжал свои рассуждения папа, - а то так, непонятно что…
 - А может, это пенсионерка какая подкармливает, у которой своих кошек-собак в доме полно… - робко предположила мама.
 - Да где ты у нас тут таких пенсионерок видела? – не соглашался папа…
Маша всё больше убеждалась, что щенку ничего не грозит, и разговоры родителей – не более чем разговоры. И даже слова папы о том, что «кому он нужен, кто его возьмёт! Самое гуманное в этой ситуации – это усыпить его, чтоб не мучился», не особенно испугали девочку. Это был всего лишь заочный совет «благодетелям» щенка, не более…
И всё было, как в хороших детских книгах. Родители по-прежнему ничего не знали, девочка продолжала заботиться о щенке, а «любящие и заботливые» так и не появлялись…По совету подруги девочка написала объявления о щенке и расклеила их по автобусным остановкам и соседним домам. На следующий день позвонила какая-то женщина, но услышав, что щенок уличный, бросила трубку. Потом звонил мужчина со странным хриплым голосом – требовал собачку «маленькая, кудрявенькая чтоб была… навроде болонки…Жене в подарок, всю жизнь она о такой мечтала…обидел я её сегодня сильно…» Должно быть, мужчина был в изрядном подпитии и долго ещё жаловался бы девочке на свою несчастную судьбу, если бы она не положила трубку.
Третий звонок был вечером. Трубку взяла мама. Удивилась – «вы, наверное, номером ошиблись».
На следующий день девочка оборвала все свои объявления и долго ещё испуганно вздрагивала при каждом телефонном звонке…

* * *

Шло время. Щенок подрастал, и становилось ясно, что в подъезде он обосновался надолго. Пара-тройка сердобольных жильцов иногда подкармливали его, кто-то постелил под лестницей старое детское одеяло…А Маша мечтала, чтобы её нелегальный питомец вырос не просто уличным бродяжкой и попрошайкой, а настоящим воспитанным псом. Купила в зоомагазине книгу о собаках, выпросила у одноклассницы Светочки, мать которой была страстной собачницей, какой-то старый ошейник и поводок, специальную собачью расчёску…
Щенок оказался на редкость смышлёным. Без особого труда привык идти на поводке рядом с девочкой, почти сразу выучился командам «сидеть» и «лежать»…Светочка хоть и удивлялась порой – «и зачем тебе, Машка, это всё надо!» - но, тем не менее, помогала подруге. И часто они вчетвером – Маша, Света и их собаки: Светочкин боксёр Аякс и Щен – гуляли на пустыре недалеко от дома, любимом месте многих поколений собачников и их питомцев.
Постепенно Щен осваивал азы собачьей премудрости. Он знал уже, что такое «Нельзя», «Место»… А вот с командой «ко мне» не заладилось... Зовёт его Маша – а щенок сидит, наклонив набок голову, и смотрит грустно на аппетитный кружок колбасы в руке у хозяйки.
Помогла всё та же Светочка, точнее, её Аякс. «Щен, ко мне» - щенок ни с места…Раз, другой…Света зовёт Аякса – и тот послушно бежит ей навстречу. И – о, ужас! – Маша отдаёт колбасу этому холёному любимчику и баловню, а Щену остаётся лишь грустно облизываться. Пара таких уроков – и пёс твёрдо уяснил, что от него требуется.
Незадолго до Нового года Светочка переехала в новый дом на другом конце города. Сначала девочки звонили друг дружке по несколько раз в день, потом всё реже – и, наконец, от былой дружбы остались лишь добрые воспоминания и улыбки при редких встречах. Щен тоже поначалу вспоминал своего приятеля Аякса и тоскливо глядел на хозяйку: «Куда ты моего дружка спрятала?». А потом и ему только во сне иногда виделось, как они с Аяксом носятся наперегонки по пустырю.

* * *

«И что он так к тебе ластится!» - удивлялись родители, когда пёс радостно встречал девочку. Они уже привыкли к такому соседству, да и сам Щен рос чрезвычайно вежливым и аккуратным. Но, тем не менее, родители по-прежнему ничего не знали. Ведь одно дело – просто щенок в подъезде, и совсем другое – Машина собака. Это только в милых, добрых книжках и фильмах такие истории кончаются появлением в доме четвероногого друга…
Поначалу Машу беспокоило это несоответствие желаемого и действительного. В книгах и дети были младше – лет по десять-одиннадцать, а не четырнадцать, как ей, и поэтому им многое прощалось; родители, пусть поначалу занятые и безразличные ко всему, в конце концов становились верными товарищами и понимали, что их ненаглядное чадушко жить не может без своего лохматого спутника…
А на самом деле получалось как будто два измерения, два разных мира. Первый – это Маша и родители, второй – это Маша и Щен. И не представлялось возможным соединить их в одно целое.
Но вскоре Маша привыкла и к этому. А пёс привык провожать её по утрам до школы, потом отправлялся к ближайшему продуктовому магазину – вдруг перепадёт чего вкусненькое, по окрестным дворам – приветствовал знакомых собак, а заодно и их хозяев…И к окончанию уроков он уже вновь сидел на школьном дворе и ждал хозяйку.

* * *

После переезда Светочки было как-то грустно и пусто. И всё трудней было находить предлоги, чтобы лишний раз выбраться к Щену, особенно вечерами и по выходным.
И как же кстати оказалась вдруг рядом тихая и незаметная одноклассница Галя! Худенькая, молчаливая отличница, которую никто и никогда особенно не замечал – да она, казалось, и не искала ни внимания, ни чьей-то дружбы…Всю жизнь просидела на первой парте из-за своей ужасной близорукости, на контрольных привычно решала оба варианта, выручая таким образом всех без исключения нуждающихся – и ничего никогда не требовала взамен.
У Гали была собака – маленькая вертлявая дворняжка Нора, скандальная и злая собачонка рыжевато-серого цвета. Когда-то Галя нашла её крохотным, слепым ещё щенком, выходила, выкормила…Собачка платила за это тем, что не желала ни минуты оставаться без внимания – скандалила и грызла всё подряд. Когда Галя уходила в школу, а её мама – на работу, Нора всячески третировала Галину бабушку, не давая ей ни минуты покоя. Только Галю собака признавала и слушалась – и то не без труда. Мама и бабушка терпели это маленькое чудовище с трудом, потому что «привыкли уже» и «выбросить жалко, живое существо всё-таки». Посторонние редко выдерживали больше пяти минут общения с этой собакой. И только сама Галя души не чаяла в своей питомице.
Теперь Нору усыпили. Она тяжело и долго болела, и мама даже любезно соизволила взять на себя уход за ней, бесконечные походы к ветеринару – под предлогом Галиной занятости в школе. Впрочем, ни одна из сторон не была этим довольна. Маме в тягость была забота о нелюбимом, надоевшем, утомлявшем её существе. Галя, освобождённая от привычных обязанностей, не испытывала ни капельки облегчения, чувствуя лишь какую-то тягостную пустоту. Нора злилась, что хозяйка уделяет ей меньше внимания, постоянно скулила и завывала по вечерам… В конце концов врачи сказали, что лечить собаку бессмысленно. Оставалось лишь смириться и ждать – неделю, месяц, год? Или выбрать простой и быстрый путь – что и было сделано без особых сомнений. Быть может даже с некоторым облегчением.
Галя не плакала, не протестовала, не обвиняла никого…Просто стала ещё задумчивей и молчаливей и незаметно ото всех пыталась найти замену образовавшейся пустоте. Такой заменой и оказался Щен.
Маша не проявляла поначалу особого интереса к новой подруге. Просто терпела её постоянное присутствие рядом. Ну что с неё взять – обыкновенная «серенькая мышка», ничего примечательного…А ей и достаточно было просто лишний раз приласкать Щена, рассказывать постоянно о своей ненаглядной Норочке (и неважно, слушает её Маша или нет). Однако вскоре Маша стала замечать, что без постоянного Галиного ненавязчивого присутствия ей становилось тоскливо и одиноко. С Галей было легко и спокойно, перед ней не надо было притворяться, играть какую-то роль. О чём бы Маша ни начинала с ней говорить, Галя всё слушала с неподдельным интересом и искренним участием, готова была поддержать любую Машину идею. Порой Маша грустно думала о том, что точно так же Галя приняла бы любого человека, соизволившего общаться с ней столь близко - то есть Маша сама по себе вроде и не при чём. От таких мыслей становилось обидно и грустно.
То и дело Маша зазывала новую подругу в гости. Та стеснялась, соглашалась неохотно, то выдумывая какие-то нелепые предлоги, то невнятно лепеча что-то о маме, которая будет ругаться, думая что Галя сама напросилась…Как мама узнает, что Галя опять была у Маши - так и оставалось невыясненным.
Когда Галя всё-таки соглашалась, Маша бывала несказанно рада. Ей приятно было чувствовать себя радушной хозяйкой, понимать, что хоть кого-то она может порадовать…Но каждый раз, прощаясь, Галя долго извинялась, что побеспокоила, что пока не может пригласить к себе…про какую-то новую квартиру, в которой они сейчас не живут, потому что делают там евроремонт, про какого-то то ли отчима, то ли просто маминого приятеля…Вроде как маме предложили работать с каким-то издательством, иллюстрировать книги…Маша была убеждена, что нет никакой квартиры, нет ни отчима, ни издательства - всё это лишь смешная детская попытка придать себе какую-то значимость в глазах подруги. Маша жалела Галю и злилась на себя: значит, что-то она делает не так, если Галя всё-таки осторожничает, не доверяет ей…

* * *

Скоро стало очевидным, что если Щен и не был чистопородной овчаркой, то во всяком случае был очень близок к тому. Маша всё больше гордилась своим любимцем. Крупный даже для своей породы, крепко сложенный пёс-подросток, широкогрудый, с мягкими чёрными ушами, длинной лоснящейся шерстью и необыкновенно пушистым хвостом…Угольно-чёрная спина, огненно-рыжие подпалины…Осмысленный и преданный взгляд живых тёмно-карих глаз…До чего же он был теперь хорош! Трудно было узнать в этом красавце прежнего щенка-подкидыша, жалобно скулившего по ночам, одинокого, растерянного…
Маша всё больше беспокоилась за судьбу собаки. С бездомным псом может случиться всё что угодно: мало ли машин на дорогах, мало ли недобрых людей…А вдруг укусит кого - и тогда, независимо от причин, участь собаки предрешена…А вдруг кто предприимчивый позарится на красивую породистую собаку, увидев в ней лишь источник лёгкой наживы…Да мало ли что ещё!
Маша тревожилась, не могла уснуть ночами, пытаясь придумать, как же обезопасить лохматого друга…Вариант был один - собаке нужен дом. Настоящий, свой дом, любящий хозяин, который будет всегда рядом, а не угол в подъезде. Но дома не было. Была, конечно, Машина тётя в деревне. У неё умерла собака - старая дворняга Жулька, приблудившаяся когда-то на двор и с тех пор преданно служившая хозяйке…Последние года три Жулька почти полностью оглохла, была медлительна и подслеповата и, конечно, толку от неё было мало…Но когда тётя привела молодого чёрного звонкоголосого Карая, Жулька забилась в дальний угол сарая и целыми днями лежала там, лишь иногда тоскливо поскуливая… «Не заболела ли» - забеспокоилась хозяйка, но когда поставила перед Жулькой миску с водой, та глухо зарычала и отвернулась. То, что для человека было необходимостью, для собаки оказалось предательством. Карая благополучно пристроили к знакомым из соседней деревни; впрочем, говорят, проку от него особого не было: Карай был злым и задиристым брехливым псом без особого соображения.
Но как же тоскливо становилось Маше, когда она представляла своего Щена лежащим у тётиного крыльца или где-нибудь в сарае, лениво лающим из-за забора на редких прохожих...Наверное, это разумно и правильно, и уж всяко лучше для собаки — огороженный двор, где ни машин, ни злых людей, тёплый угол, откуда никто не выгонит. Но Маша всё-таки лелеяла надежду найти лучших хозяев для Щена. То они виделись ей большой дружной семьёй, весёлой и шумной, то суровым военным средних лет, то парой молодых художников или музыкантов, живущих за городом в собственном новом доме...А вдруг они бы даже подружились с ней, Машей, приглашали бы в гости, и Щен, милый её Щен всякий раз радостно бросался бы ей навстречу! Ах, если бы!

* * *

Так прошёл год. Стоило наступить весне, Маша и Галя то и дело стали ездить куда-нибудь за город, и Щен, конечно же, с ними. Пожалуй, ради него все эти поездки и затевались, и какие только предлоги не выдумывала Маша, чтобы объяснить эти путешествия. «Мы за подснежниками, Галя говорит, их сейчас везде полным-полно!», «Мы с Галей за черникой, Галя чудное место знает, и совсем-совсем рядом с дорогой, так что заблудиться ну просто невозможно!», «Галина мама хочет поехать порисоватьна природу — пленэр, кажется, это называется, тут есть одно чудесное местечко — речка, песчаный берег и сосны высоченные! Просто чудо как здорово!»
И рисовали, и привозили домой то охапки подснежников, то полные ведёрки ягод или грибов — и всё-таки, не будь Щена — вряд ли девочки испытывали бы и десятую часть той радости, которую дарили им эти путешествия. И не беда, что мама, поначалу даже радовавшаяся их поездком - «хоть свежим воздухом подышишь, а то сидим тут, как в каменном мешке» - теперь порой недовольно ворчала - «и далась же тебе эта Галя, чуть куда поманит — мчишься за ней, как собачонка!»; и пусть папа, случается, бросит порой что-нибудь вроде «И чего этой девчонке от нас надо, так и вьётся вокруг тебя!», или «Болтаетесь по всякой глуши, и что вы там только находите»...Щен был счастлив, Щен целыми днями был с ними, и не от кого было прятаться, и нечего бояться.
Потом наступила осень. Снова Щен провожал Машу каждое утро до школы, снова терпеливо ждал её у крыльца, и вместе с Галей они отправлялись на «собачий» пустырь, где изо дня в день встречались одни и те же люди и животные, повторялись своего рода приветственные ритуалы. Вот мужчина с тонкими чёрными усиками, в серовато-зелёном походном костюме, ведёт двух чёрных угрюмых лаек. Завидев Щена, он крепко наматывает поводки на руку и отходит чуть в сторону.  Лайки ворчат и натягивают поводки до предела, мужчина приветственно улыбается, Щен дружелюбно виляет хвостом.
Вот Ронда и Соната, «лисички-сестрички» - одинаково рыжие, стройные собачки с острыми, действительно лисьими мордочками. Хозяйка «лисичек» - школьный учитель музыки; Ронду и Сонату она нашла совсем крохотными щенками — кто-то из ребят, притащив их в школу, не придумал ничего лучше, чем спрятать их в школьный рояль. «Лисички» скачут вокруг Щена, порой легонько покусывают его то за лапы, то за загривок — и вдруг вся весёлая троица мчится куда-то вдаль, радостно повизгивая!
Красавицу Весту выгуливает попеременно то хрупкая светловолосая девушка, то невысокий коренастый мужчина в очках в тоненькой чёрной оправе. Веста — аристократка породы бернский зенненхунд, полное её имя с трудом выговаривают даже сами хозяева. Хозяева неизменно здороваются с девочками, перебрасываются парой-тройкой «дежурных» фраз, а Веста снисходительно обнюхивает Щена, после чего Щен ещё долго оглядывается назад и тоненько поскуливает и вздыхает.
Чёрного лохматого Рэма они видят лишь издали — Рэм терпеть не может чужих собак, а ещё больше — их хозяев. Он хрипло, с надрывом лает и рвётся с поводка так, что хозяйка — хрупкая худенькая женщина — с трудом удерживает его. Рэма подарили хозяйке на день рождения маленьким плюшевым медвежонком. Хозяйка давно мечтала о собаке — маленькой, вроде спаниеля или болонки. Развесёлыё друзья-дарители уверяли её, что «он и вырастет маленький», «это такая редкая порода — мальтийский терьер, у них всегда щенки крупные», «он как болонка будет, только с бородой». Вырос Рэм не терьером и не болонкой, а чем-то вроде водолаза, только постройнее и чуть поменьше ростом.
Бабушку Зою с маленькой кучерявой собачонкой по имени Кукла Маша старается сторониться, и сделать это незаметно, не обидев старушку, ох как непросто! Бабушка Зоя живёт в соседнем подъезде, знает если не лично, то хотя бы в лицо, пожалуй, всех жителей окрестных домов, а в особенности играющих во дворе ребятишек. С детьми у неё отношения особенные, она то и дело подзывает кого-нибудь из малышей — и скидывает с балкона то кулёк семечек, то пакетик дешёвых карамелек и велит угостить всех играющих во дворе. Если же кому-то случается встретиться с ней на улице — добрая старушка непременно дойдёт до ближайшего магазинчика и купит или стаканчик мороженого, или какую-нибудь булочку.
Маша с бабушкой Зоей дружна особенно — в детстве она всегда сопровождала бабушку Зою, когда та гуляла со своей Куклой. Маше мечтала тогда о собаке и бывала счастлива хоть чуть-чуть почувствовать себя причастной к владению маленьким верным существом. Особенно Маша гордилась, когда бабушка Зоя, заходя в магазин, доверяла ей постоять у дверей, держа Куклу на поводке.
Была у Маши и ещё одна причина дружить с бабушкой Зоей — та всё обещала, что Куклу скоро будет знакомить с одним пудельком, и непременно самого красивого щеночка оставит для своей юной подруги. Маша потихоньку готовила родителей к неизбежности такой перспективы, но бабушка Зоя легла в больницу, и свидание с пудельком не состоялось.
К «собачьим» делам бабушка Зоя относилась крайне ревностно, и могла, не стесняясь, накричать на совсем незнакомого человека, если, по её мнению, собака выглядит недостаточно ухоженной или хозяин неправильно с ней обращается. Видимо, какой бы всезнающей она не была, появление Щена в подъезде каким-то образом прошло мимо неё, и старушка искренне считала Щена Машиной собакой. Потому-то Маша и избегала её — был уже случай, когда встретив Машиных родителей, она принялась ворковать, «ах, какой у вас пёсик красивый, ах, какой у вас пёсик умный». После этого случая Маше сначала пришлось объясняться с родителями, а после убеждать бабушку Зою, что «родители очень не любят ,когда посторонние интересуются их собакой» Раскрывать истинное положение дел Маша опасалась, не зная, как суровая в «собачьих» вопросах бабушка Зоя воспримет это.
Так было каждый день, и маленький мир, центром которого был Щен, казался вечным.

* * *

О появлении новых соседей Маша смутно догадывалась по шуму, топоту, смеху, доносившемуся из безмолвствовавшей до сей поры соседней квартирой. Начавшийся же там вскоре ремонт, из-за которого шум усилился на порядок, а у двери появилась дорожка белёсо-пыльных следов, подтвердил эти предположения.
Маша с трудом запоминала лица, и сколько раз бывало, что родители долго отчитывали её, что она опять не поздоровалась с соседкой с такого-то этажа. А то ещё хуже, если сама соседка уязвелённо бросала что-то вроде: «барышня-то, наверное, из Москвы, али из Питера, что не здоровается даже» А что Маша могла поделать — у соседки же на лбу не написано, что с ней надо здороваться, а для неё все встречные на одно лицо, вот и попробуй тут разберись! Со временем Маша изобрела свою особенную уловку — торопливо кивала всякому, встреченному в подъезде ил ивозле дома, и неразборчиво бурчала что-то вроде «здрассьте». Незнакомый не поймёт и не заметит, и обвинить её не в чем. И всё-таки Маша побаивалась соседей и не любила их всех без исключения — так, на всякий случай.
Поэтому новыми соседями она предпочитала не интересоваться, и надеялась, что родителям не вздумается с ними знакомиться — иначе придётся ещё и их узнавать среди множества одинаковых незнакомых лиц. И каково же было её удивление, когда пришедший к ним в класс новенький паренёк первым делом подошёл к Маше и улыбнулся:
Ну что, привет соседям! Я Антон. А ты, кажется, Маша? - и он скороговоркой выпалил всё, что знал о ней. А знал он, как выяснилось, немало — и что Машин папа работает водителем троллейбуса, а где работает мама, он не знает, но из дома она выходит в полвосьмого утра и садится на пятый автобус, что Маша опекает собаку из их подъезда и дружит ещё с одной девочкой — а вот, кажется и она, вон там у окна стоит...
Так ты уже давно тут живёшь? - удивлённо спросила Маша, - а что ж ты тогда в школу не ходил?
Ну не так и давно, - улыбнулся Антон, - недели три. Я болел, вот и сидел дома.
Простуда? - сочувственно вздохнула подошедшая Галя, - тебя бы к моей бабуле, оан бы живо вылечила!
Да не, не простуда...Так... - вздохнул Антон, показывая, что не слишком хочет говорить на эту тему.
Придя домой, Маша ещё с порога радостно выкрикнула:
Мам, пап, представляете, у нас же мальчик новенький, так он, оказывается, наш сосед!
Ах, это тот юноша, который так похож на врубелевского Демона? - улыбнулась мама, - надо же, я думала, он старше...
Маша нахмурилась; пропало всякое желание продолжать дальнейший разговор. Все всё знают, и никто даже словом не обмолвился. На Демона похож...А ведь и правда: длинные, до плеч тёмные волнистые волосы, огромные печальные глаза...Такого уж точно не забудешь и ни с кем не перепутаешь.
Вскоре Антон стал ещё одним Машиным спутником и опекуном Щена. На собачий пустырь теперь ходили трое, не считая, собственно собаки. «Почти как «Трое в лодке»» - смеялась Галя, и шутливо звала Щена Монморэнси, так что в конце концов он даже стал откликаться.

* * *

Так, втроём, они и дружили. Но Маше всё не давало покоя, что дружба их какая-то странная, неравнозначная...Вроде как с Антоном она дружит больше чем с Галей; Галя милая и верная, но с ним веселей, интересней, он вроде как равный ей, а не безмолвная неотступная тень...Дружба же Гали с Антоном и вовсе постольку, поскольку она дружит с ними обоими. Такой вот кривой, перекошенный получался треугольник — а как хотелось Маше, чтобы он был красивым и ровным! А Щен? Он-то где в этой странной фигуре? В одном из углов или, напротив, в центре? Впрочем, втом, что Щен — центр мира, маша сомневалась уже давно. И Галя стала совсем молчаливая, как чужая, порой кажется, что она избегает их общества — с чего бы?
Родители Маши и Антона тем временем совсем сдружились, постоянно гостили друг у дружки по поводу и без повода, а в последнее время даже строили планы на будущее...Нет, не слишком глобальные, всего лишь поехать всем вместе летом куда-нибудь на море. Кажется, отец Антона даже уже потихоньку подыскивал путёвки...
«А как же Щен? - с тревогой думала Маша, - нет, до лета долго, может его ещё удастся пристроить...Да и в конце концов есть Галя. А вдруг она заболеет? Или без меня её никуда не пустят? Мало ли что ещё...Нет, в конце концов Щен — вполне себе уличный пёс, неделю-другую найдёт, где прокормиться...Ничего...» - пыталась Маша утешать себя, видя, как начинает рушиться её маленький уютный мирок.
На собачий пустырь Маша давно уже не ходила. Она умудрилась поссориться там практически со всеми собачниками. Бабушка Зоя накричала на неё из-за того, что видела Щена весь день сидящим у подъезда. Маша пробовала объяснить ей ,что к чему, но в «собачьих» делах старушка ни возражений, ни оправданий не принимала. Хозяева Весты как-то поинтересовались, почему Маши со Щеном не было на последней выставке. Узнав .что Щен — уличный пёс, подкидыш и совсем не факт, что овчарка, любезные хозяева лохматой аристократки здороваться перестали, сердито одёргивали Весту, когда та по-прежнему хотела обнюхать приятеля и спешили пройти мимо. Рэм вырвался-таки у хозяйки и был достаточно сильно покучан молодым, вёртким Щеном (хотя, сказать по правде, и самому Щену досталось нешуточно). Хозяин лаек был убеждён, что Маша — милицейский кинолог; узнав, что она ещё школьница, принялся расспрашивать: «А что ваш Щен охраняет? А вы с ним дрессировкой занимаетесь?» Узнав, что Щен ничего не охраняет и Маша его, конечно, выучила некоторым элементарным командам, но никаких специальных серьёзных курсов они не проходили, хозяин лаек махнул рукой и разочарованно протянул: «А-а-а....Диванная собачка...» И долго читал Маше наставление о том, что всякая собака должна работать по своему предназначению, можно даже сказать, призванию...Стихия лайки — лес, стихия борзой — бег, овчарка должна служить — в самом что ни на есть прямом смысле этого слова...И каждый раз, завидев Машу, лаечник презрительно усмехался: «А, диванная собачка пришла!» Дружба с Рондой и Сонатой продолжалась, пока Маша и Щен ещё по привычке бывали на пустыре, но это случалось всё реже и реже.
Так, вслед за Аяксом, опять исчезли друзья Щена, и порой, пробегая по улице, он ощущал запах их следов.
В начале ноября Галя пригласила Машу и Антона на новоселье. Стандартная «хрущёвка» была переделана так искусно, что казалась чуть ли не дворцом; даже тесная кухня не портила впечатления — её просто не было, одна из стен была снесена и кухонный закуток, отделённый самой настоящей барной стойкой, был как бы продолжением комнаты. По всему периметру комнаты  шла череда маленьких лампочек, яркость которых даже можно было регулировать; в «кухонной» части над столом висели ещё две настенных лампы. Подоконник плавно переходил в стол, белые книжные полки казались бесконечными среди зеркальных вставок; в нише одной из стен стояла затейливо изогнутая узкая стеклянная ваза с ярко-красной герберой. Диван стоял на своего рода невысоком подиуме, который тоже был подсвечен по краю.
Маша сгорала от стыда. Сколько раз она слышала про этот евроремонт и торопливо кивала, стараясь не подавать виду, что не верит ни единому слову. А тут ещё и Галина мама — совсем ещё молоденькая миловидная женщина — радостно демонстрирует только что изданную книгу с её иллюстрациями, а вот-вот должны издать и ещё одну; и самое главное — буквально на днях ей поступил заказ на оформление сборника русских народных сказок — шикарного подарочного издания! Антон, как выяснилось, уже пятый год учится в художественной школе, собирается стать архитектором, и теперь они втроём — Галя, её мама и Антон — затеяли какой-то, судя по всему, весёлый но сугубо профессиональный разговор, где Маша, конечно, была совсем лишней.

* * *

«И откуда ж ты такой предприимчивый-то выискался?» - думала Маша, задумчиво бредя домой. Всё чаще и чаще Антон заговаривал о том, что не дело Щену на улице, что у его отца и желающие на него есть — хорошая семья, обеспеченные, и животных любят, будет их коттедж охранять, как сыр в масле кататься. Маша верила Антону и старательно убеждала себя, что так будет лучше — но чем больше об этом думала, тем больше сомнений у неё возникало. Она и подумать не могла о том, чтобы добровольно навсегда потерять Щена. Однажды она всё-таки спросила Антона, можно ли будет ей навещать любимца. Антон посмотрела на неё, как на ненормальную:
Зачем это? Собака должна знать своих хозяев, а ты ей кто будешь? Взбудоражишь только, растревожишь, а им потом что делать... - и, увидев отчаянный испуг в глазах подруги, миролюбиво добавил, - да не бойся ты, не съедят твоего Щена, я ж говорю, люди за-ме ча-тель-ные! Папин друг детства, считай, родной человек...
И вот теперь Антон сообщил очередную новость. «Папин друг детства» велел передать, что если Маша такая несговорчивая, то он даже заплатить готов. С гордостью так сказал, как бы подтверждая, что «не съедят» Щена, и «будет как сыр в масле кататься», и все шесть уроков радостно расписывал, на что эти немалые деньги можно потратить.
Ну хорошо, можешь считать, что Щена ты так отдаёшь, а деньги — это так...подарок...от меня — выдумывал Антон всё новые и новые доводы. «Вот уж точно что — демон...искуситель несчастный» - испуганно думала Маша.
Я его всё равно заберу и отвезу! - отчаянно крикнул Антон, догоняя её на школьном крыльце, - пойми, так же лучше будет, всем нам! Сама ещё спасибо скажешь!

* * *

Маша, приходи скорей ко мне! - радостно кричала Галя в трубку, - да, сегодня, прямо сейчас! С кем я тебя познакомлю-то! Ну, в общем, жду!
Маша и ответить ничего не успела. Что за срочность такая, с кем познакомить? Что ещё Галя выдумала...Маша торопливо накинула куртку и помчалась к подруге.
Закрой глаза, - командовала Галя, - нет, ты закрой, по-честному! - и, когда Маша повиновалась, подруга осторожненько повела её в комнату, - всё, можешь открывать!
Посреди комнаты, прямо перед Машей сидел крохотный щенок и тихонько повизгивал.
Знакомься: Монморэнси! - гордо представила собачьего детёныша Галя, - самый настоящий фокстерьер!
Фокстерьер в этом нелепом создании угадывался с трудом. Неуклюжий, с расползающимися по полу лапами, хвостом-обрубочком, толстенькой дурашливой мордахой, щенок больше всего походил на бракованную игрушку. Даже кудрявая шёрстка была какая-то игрушечная...Но Гале, конечно, виднее, фокстерьер это или нет.
Маша, не долго думая, хотела схватить щенка на руки, но тут же Галя возмущённо запротестовала:
Машка, ты чего? Ты со своим уличным Щеном возишься, а Монморэнси ещё мелкий совсем, непривитый, к нему так нельзя! Давай-ка, куртку сюда, сама мыть руки! - и Галя почти силой отправила подругу в ванную, - ему и гулять пока нельзя! И даже по лестнице нельзя, только на руках спускать! Ну или на лифте...
Маша еле сдерживала слёзы. Хотелось наговорить гадостей и убежать, скрыться, исчезнуть...Галя, конечно, права; все они правы, все умные и знают, кому что лучше, и только Маша со Щеном — всюду некстати.
Весь вечер Маша была как в каком-то тумане. Пила с Галей чай, играла с Монморэнси, но всё это как бы на автомате, независимо от своей воли. Придя домой, торопливо поздоровалась с родителями, юркнула в свою комнату и легла на диван, уткнувшись лицом в подушку. Вот теперь у Гали есть свой, настоящий Монморэнси, на что ей теперь сдался Машин Щен...Антон...Внезапно пришедшая мысль вдруг словно обожгла Машу. Ну конечно, Антону ни капельки не нужен Щен, он хочет быть с Машей, гулять с ней, разговривать...А для Маши главное — Щен, а все остальные так, где-то рядом...Нет, это уже получалось совсем чёрт знает что!
«Может, ещё всё обойдётся...» - думала Маша и понимала ,что нет, не обойдётся, ничего уже не решится само. Это ей, Маше, нужно сейчас что-то сделать такое, чтобы распутать весь этот злосчастный клубок раз и навсегда. И даже посоветоваться не с кем — самые верные советчики нынче оказались против неё.
И мимолётом пришедшая в голову мысль становилась всё явственней и убедительней. Тётя, милая славная тётя, единственная надежда и спасение...

* * *

Ах, как радовалась Маша своей выдумке! Конечно, она отвезёт Щена к тёте! Прямо завтра с утра. И, конечно, ничего не скажет Антону и даже немножко поругается на него, как будто думая, что он тайком от неё продал-таки собаку. Он, разумеется, будет всё отрицать и даже немного обидится, а потом они будут бегать по всем дворам и звать: «Щен, Щенуля, где ты?», и спрашивать всех на «собачьем» пустыре...И бабушка Зоя накричит на них, не слушая никаких оправданий — где это видано ,чтобы у хороших хозяев вот так вот запросто терялись собаки! И в конце концов решат они, что, видно, кто-то приютил-таки их любимца, потому что о хорошем думать легче, чем о плохом. И всё будет по-прежнему — Маша, Галя, Антон, ну и Монморэнси, куда ж без него...Дружба семьями, лето, море — всё хорошо и правильно!
«До чего же всё замечательно придумано!» - радовалась девочка.

* * *

Вышли из электрички двое, девочка и собака – красивая крупная овчарка с ярко-рыжими подпалинами и пушистым хвостом. Вышли на маленькой станции, у которой даже названия не было. Нет, конечно, название у неё было, но такое, что и названием-то считать было трудно - 57-ой километр.
Под стать названию была и сама станция. Небольшая платформа, облупившаяся табличка…А вокруг – только лес, в глубь которого уходила узенькая тропинка, выложенная бетонными плитами.
Девочка дождалась, пока последний вагон скроется из виду, и легонько потянула поводок. Пёс  послушно пошёл за ней, то и дело оглядываясь по сторонам и жадно вдыхая запах свежевыпавшего снега и мёрзлых веток.
Она ещё не знала, что и как скажет тёте, как объяснит появление собаки. Может, расскажет всё как есть, может, соврёт чего...И распрощается с другом хвостатым, теперь уже до лета. Она радостно представила, как Щен, милый её Щен мчится навстречу, чуть заслышав её шаги — лохматый, возмужавший! И родители удивляются — чего он так к ней ластится. И коненчо, весь вечер разговаривают о собаках и прочей домашней живности, и тётя умильно рассказывает, какая умница была Жулька...
Одно только воспоминание о Жульке — и тут же померкла вся радость. Жулька затосковала только от одного появления нового пса, так с чего же Щен будет радоваться, увидев бросившую его  - собакам ведь не дано познать эти странные человечьи благие намерения -  Машу. Она прямо-таки видела, как Щен бросается было навстречу — и вдруг, не дойдя до неё, останавливается, вздыхает совсем по-человечески и понуро бредёт куда-нибудь в дальний угол тётиного двора. Нет, никогда ей не пережить такое...
Бежать отсюда, прочь, к Антону — только бы не передумали эти его знакомые...Не видеть, не слышать, забыть — верно, и правда, так всем будет лучше. Маша решительно дёрнула поводок и направилась к станции.

* * *

Двое шли по тропинке и были счастливы. Снег скрипел под ногами; он был бел и прекрасен – не то что в городе! Пёс, обалдевший от такого количества новых впечатлений, звуков и запахов, рвался вперёд, нетерпеливо дёргая поводок, смешно фыркал и крутил головой, когда снег падал на него с какой-нибудь покачнувшейся ветки. Они ни от кого не прятались и никуда не спешили. Девочке казалось, что весь мир – это только лес, снег и Щен, и нет больше ничего. До электрички оставался ещё час, и девочка твёрдо решила в этот час не помнить, не знать, что маленький этот мир  неумолимо рушится и вот-вот рухнет совсем, и вместо него будет что-то другое — большое, непонятное, и правильное, что ли... А Щен был только собакой, поэтому ему ничего не казалось. Его счастьем было уже само существование на этом свете.