Жанат Баймухаметов. Гендерная сегрегация

Жанат Баймухаметов

Гендерная сегрегация и гинекократия

Женщина не является чем-то, чем можно “быть”. Это принадлежит самому порядку бытия… Под “женщиной” я понимаю то, что не может быть репрезентировано, то, о чем не говорится, то, что остается над и вне всяких номенклатур и идеологий.
                Юлия Кристева. “Полилог”

Женщина подобно Валькирии, сама слепая, является орудием  чужой воли. Материя кажется такой же неразрешимой загадкой, как и форма; женщина также бесконечна, как            мужчина, “ничто” столь же вечно, как и бытие. Но эта вечность есть вечность греха.      

                Отто Вейнингер “Пол характер”

Кончилась “вечная ирония женского”, о которой говорил Гегель. Отныне женщина будет кончать и знать – почему. Женственность станет видна насквозь – женщина как эмблема оргазма, оргазм как эмблема сексуальности. Никакой неопределенности, никакой тайны. Торжество радикальной непристойности.

                Жан Бодрийяр. “О соблазне”

Ревность есть тирания человека над человеком. Особенно отвратительна женская ревность, превращающая женщину в фурию. В женской любви есть возможность ее превращения в стихию демоническую.

                Николай Бердяев. “Самопознание”


Современная Женщина как выражение Воли-к-Власти

Не имеет под собой никакого онтологического основания беспочвенное заявление относительно того, что к Природе, преданой сейчас техно-рациональной цивилизацией забвению, Женщина (по крайней мере, в ее современном модусе понимания) стоит ближе, чем мужчина. Поскольку Женщина, некогда в буквальном смысле выступавшая в качестве “хранительницы домашнего очага” и исполнявшая природную функцию деторождения, теперь свободна от этих и других сопутствующих им ставших анахронизмом обязанностей в силу появления таких культурных ценностей как “кухонный комбайн” и “средства контрацепции”, она начала проявлять месть (ressentiment) к природе как рудиментарному в ней элементу, сублимируя и трансформируя свое libido (половое влечение) в Волю-к-власти над своей изначальной природой, устанавливая над Природой и зависимого от нее мужчиной свое тотальное господство (См. финал пророческого в этом смысле произведения А.С. Пушкина “Сказка о рыбаке и рыбке”).

Об ассиметрии полов

Мужчина стремится увидеть в любимой им женщине воплощение далекого и в тоже время близкого идеала. Женщина же, умело пользуясь этим стремлением, заземляет его, требуя от мужчины материализации его идеальных образов. В результате этого ассиметричного взаимодействия полов и возникло движение человечества от первобытного, “пещерного” существования на лоне благодатной природы к комфортному прозябанию в сумерках технотронной цивилизации с ее культом телесности, по преимуществу, подвергшейся искусственной пластической модификации. Феномен ассиметрии полов не содержит в себе никакого послания, никакой судьбы, кроме как являться “черной дырой” нашей постсовременной экзистенции.

Несколько слов о причинах численного превосходства женского населения над мужским

Согласно статистическим данным, в известном смысле, существует определенный паритет между численностью новорожденных девочек и новорожденных мальчиков. В подростковом возрасте между юношами и девушками этот паритет  продолжает сохраняться. Однако среди населения достигшего 30-ти летнего возраста и старше численность женщин начинает резко преобладать над невысокой численностью мужчин, которая к тому же имеет постоянную и неуклонную тенденцию катастрофически убывать в связи с высоким среди этой малочисленной группы людей показателем смертности.
    Демографы и социологи объясняют этот факт тем, что именно мужское население большей частью подвержено сердечно-сосудистым заболеваниям, несчастным случаям в быту и на производстве, таким губительным социальным феноменам как алкоголизм и наркомания, смертельным случаям во время службы в вооруженных силах, участия в боевых действиях, а также в результате столкновения с жесткими структурами преступного мира.
     И все же, все эти трагические по своему характеру феномены, строго говоря, не являются основополагающей причиной высокой смертности среди мужского населения. Они выступают лишь в качестве траурного обрамления более фундаментального Со-бытия: планомерного истребления мужчины как вида homo sapiens со стороны женщины как вида homo sexualis, посредством различных изощренных финансово-политических, бессознательных манипуляций, направленных на тотальное разрушение рациональной картины мира, некогда сформированной мужским патриархальным сознанием.
   Таким образом, женщина с ее неведомыми до сих пор глобальными по своим параметрам потенциальными возможностями, становится для всего остального деморализованного ущербного и падшего человечества, сумевшего утратить веру в трансцендентного Бога, новым внутренним и внешним божеством тотально феминизированного и фетишизированного общества потребления. В вековых попытках овладеть женщиной как некой виртуальной идеальности мужчина именно теперь потерпел полное фиаско ценой своей жизни и ценой своей смерти.

Означаемое понятия «Женщина».

«Женщина – это эмансипированная женщина, self-made-woman (cамостоятельная, независимая женщина, не обязательно призванная исполнять традиционно приписываемую женщине природную функцию деторождения), генетически модифицированная женщина, женщина «сетевой», инновационной эпохи.
   Обесценивание традиционных ценностей, выражающее себя в форме ли духовного и физиологического онанизма или же тотального промискуитета, чревато как редукцией возвышенной любви к банальному вездесущему сексу, что уже, собственно говоря, является общекультурным феноменом не только на Западе, но и на всем постсоветском тоталитарном пространстве, так и фактическим возвышением женщины над тем принципом равенства полов, которого она добивалась посредством физической и интеллектуальной энергии мужчины на всем протяжении патриархальной эпохи, сменившейся эрой всеобщего потребления, где женщина, как и прежде, выступает преимущественно в качестве распределителя всех материальных благ, и прежде всего в их материальном, денежном выражении, которое есть воплощения перманентно функционирующей в ней машины сексуального желания.
      Вейнингер: У женщины нельзя выделить ее сексуальность ни временным ограничением полового проявления, ни посредством анатомического, доступного глазу, органа, в котором бы это проявление было ясно локализовано. Поэтому мужчина знает свою сексуальность, тогда как женщина не сознает ее; она с полным убеждением может отрицать ее: именно потому, что она сама с головы до пят сексуальна… Женщине, только потому, что она исключительно сексуальна, не достает необходимой двойственности для того, чтобы заметить свою сексуальность, в то время как у мужчины, обладающего чем-то большим, помимо полового влечения, сексуальность можно отделить не только анатомически, но и психологически от всего остального. Вот почему у мужчины есть способность занимать то или иное положение по отношению к сексуальности. Благодаря тому, что мужчина вполне объяснил себе половое влечение, он может его ограничить или расширить, отрицать или утверждать: он может стать и Дон-Жуаном и святым; он может использовать и то и другое. Грубо выражаясь: мужчина владеет своим penis’ом, над женщиной же господствует vagina.
     Потребность лично участвовать в половом акте является самой жгучей потребностью женщины; но это только частный случай ее глубочайшего, ее единственно жизненного интереса, направленного на половой акт вообще, истинный случай ее желания, чтобы этот акт совершался возможно чаще, безразлично кем, когда и где. [1]
   Согласно Вейнингеру, исследовавшего феномен пола, понятого им в единстве биологического пола, гендера и сексуальной ориентации, пол является ключом к пониманию онтологии человека и судеб человечества. Он воспринимает женщину как воплощение сексуальности и природного начала, враждебного духу, культуре и революционному созиданию мира, не имеющей личности, но ставшей “душой мира”. Оригинальность его книги “Пол и характер” заключается, прежде всего в лирической интонации автора, переживавшего исследуемые им абстрактные явления  и процессы как метафизическую трагедию апокалиптических масштабов и последствий.

Женский ressentiment

Мышление женщины имеет ре-активный характер и именно поэтому она мыслит ре-активными чувствами, другими словами, она воспринимает окружающий ее мир посредством ressentiment’а, чувством, которым преисполнены греческие Эринии и скандинавские Валькирии – богини мщения. Вот откуда исходит в частной и общественной жизни воля-к-власти женщины-вамп. Ressentiment, мщение, как неотъемлемое свойство метафизического мышления, имеет и свое онтологическое измерение. Что собой представляет дух мщения в онтологическом смысле? На этот вопрос Хайдеггер в своей работе Кто такой Заратустра Ницше? дает следующий ответ: Мщение – это противополагающее, низлагающее подстерегание. И это подстерегание должно влечь за собой и пронизывать собой все прежнее мышление, прежнее представление сущего относительно его бытия”. Существенная чеканка бытия доходит до нас в нескольких предложениях, которые Шеллинг изложил в 1809 году в своих “Философских исследованиях о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах”: “В последней, высшей инстанции нет иного бытия, кроме воления. Воление – это прабытие, и только к волению приложимы все предикаты этого бытия: безосновность, вечность, независимость от времени, самоутверждение. Вся философия стремится лишь к тому, чтобы найти это высшее выражение”. [2] Мщение это и отвращение воли ко времени, и это значит к прехождению-гибели и его преходящем. Время как прехождение – это то противное, от которого страдает воля. Отвращение ко времени низвергает преходящее. Земное, земля и все, что ей принадлежит, это то, что, собственно не должно было бы быть и также иметь в основании истинное бытие. Уже Платон назвал это, не-сущее.
   Таким образом, дух мщения по отношению ко всему преходящему, присутствовавший в истории западной метафизики от Платона до Ницше, сегодня представляет собой вывернутую наизнанку ту же саму волю-к-мщению, но уже относительно всего вечного и трансцендентного, проявляемую уже инстанцией не-сущего, безосновного Ничто как воли к земной, экстатической и всепоглащающей форме существования. Ressentiment в данном случае предстает в качестве онтологического духа мщения со стороны инстанции земного, которую в свою очередь из духа мщения прежняя метафизика низвела до уровня вторичного, слабого несамостоятельного, короче говоря, женского мира, чье существование было проигнорировано мужской метафизической волей-к-власти.

Жизнь как Дар и мозг как вагинальное начало

Феномен церебрального вампиризма и диктатуры расчетливого “вагинального” мозга над “пламенем сердца” свидетельствует о том, что темное “женское начало” в коммуникативной и социальной сферах, устанавливая свои жесткие законы и требуя их неукоснительного исполнения, стремится различными способами подчинить себе “естественный свет” благодати жизни как изначального свободного Дара всему сущему. Женское – это фарисейство в его чистом виде. Женское – это не только то, чем живут женщины, но и то, куда безвозвратно кануло подавляющее большинство так называемых “мужчин”. Представленный здесь образ феминизированного мира отнюдь не является проявлением запоздалого сексизма, а лишь голой констатацией однозначного факта. (“Всё тонет в фарисействе”. Борис Пастернак). Сегодня процесс феминизации коснулся не только мужчин как деградирующего и вымирающего человеческого вида, но и проник во все поры государственных и общественных институтов, осуществляющих контроль над финансовыми, образовательными, медицинскими, правоохранительными и пенитенциарными учреждениями. Сами системообразующие элементы человеческой культуры как культуры всеобщего потребления вписаны в перманентный процесс вагинального либидозного всасывания, контрацептивного информационного насыщения и последующего экстатического исторжения коллективного оргазма в форме тех или иных социо-культурных практик,  среди которых наиболее могущественной по своему диктаторскому характеру является культура Гламура.

Glamour

Glamour – способ пребывания постсовременной глобалистической культуры в режиме ее перманентной трансгрессии в безличное пространство изначального господства “материнского” как основы всякой субъектости, культурной матрицы, которая располагается по ту сторону реального и виртуального, красивого и безобразного, в конце концов по ту сторону Добра и Зла, т.е. морального а аморального. Гламур – это бесконечная власть очарования (fascination), которая осуществляется посредством мягких технологии тотального подавления обезличенных масс. Поэтому Гламур  – это не столько материальный субстрат материальной жизни как таковой, сколько головокружительные эффекты, возникающие на стыках таких машин по производству симуляционных моделей желания как реклама, мода, порно и и т.п. Гламур выступает здесь в качестве пролога к фашистской диктатуре тотальной симуляции вселенского вагинального оргазма, как последней дьявольской игры видимостей и опыта невыразимого. ХХ век имел свой богатый опыт невыразимого, олицетворением которого был концентрационный лагерь “Освенцим”. Начальник этого лагеря Герман Гесс в своем дневнике отмечал, что установленный администрацией лагеря режим самоуправления в женском блоке имел куда более отвратительный характер, чем в мужском по причине крайне свирепого отношения привилегированных женщин из числа заключенных к рядовым узницам. За такого рода режимами, как правило, стоит тоталитарный дискурс рационального планирования в отношении так называемого “человеческого материала”.

В эпоху перманентных кризисов институты государственной власти с особой энергией стремятся во что бы то ни стало, пусть и  в латентных формах, поддержать и упрочить положение такого всеобъемлющего культурного института, каким является гинекей, производящий различные постсовременные формы и модификации восточного гарема, поскольку именно гинекей  способен как никакой другой социальный институт аккумулировать уже на микро-уровне трансцендентальный принцип воли-к-власти.

Иронический дискурс современных форм гинекея

Женщина желает, чтобы мужчина соответствовал требованиям культурной традиции, которая обязывает его быть всегда “мужчиной”, т.е. добытчиком, опорой в материальном и моральном отношении для женщины, но женщина сегодня не желает ей следовать ни при каких обстоятельствах, поскольку она изначально не признавала и до сих пор признает равенства между женщиной и мужчиной. Она выше мужчины не только по своему чисто биологическому, но и социальному статусу, поскольку именно она традиционно занималась организацией распределения материальных благ, или исходя из ее желаний, как объекта соблазна, требующего от мужчины за удовлетворение сексуальных потребностей материального возмещения.
     И сегодня, национальные богатства развитых стран, фактически, принадлежат элите по преимуществу женской, которая является производной анонимной власти, в чьи полномочия входит задача по негласному распределению огромных по своим масштабам бюджетных средств, регулярно канализуемых на содержание «гинекея», как особого института постиндустриальной массовой культуры.
   В центральноазиатском регионе, как и во всем глобализированном мире, жизнь становится номадически плоской, лишенной глубоких исторических корней. Устанавливается власть симулякра (подобия, обманки), торжествующего не только на Западе, но и в так называемых развивающихся странах, желающих войти в рейтинг наиболее развитых государств, который является не более чем очередным симулякром для удовлетворения номенклатурной элитой своего ложного патриотизма и желания содержать гарем постсовременного образца.
    В связи с последним обстоятельством в центральноазиатском регионе становится актуальным вопрос о придании легитимного характера институту многоженства. Вопрос же о многомужестве, выдвигаемого в противовес предложениям о многоженстве, выглядят на этом фоне, по крайней мере, комично, поскольку женщина в психо-эмоциональном отношении, в отличие от мужчины, не способна «уделять одинаковое внимание к своим многочисленным потенциальным партнерам». Однако, в отличие от западной культуры, ситуацию которой Бодрийяр метафорически определил как состояние “после оргии”, в центральноазиатсткой культуре “оргия продолжается”.
 
Матрица Будущего: гендерная анти-утопия эпохи интер-феминизма

Уже в начале XXI века подавляющее большинство населения Земли (ок. 80%) будут составлять особи женского пола, поскольку к тому времени будут освоены в широких производственных масштабах технологии клонирования человека и планирования пола будущих детей. Мужское меньшинство (ок. 20%) будет выступать в качестве обслуживающего персонала женского населения, а также исполнять роль воспитателей и нянек их детей. Безработные мужчины-импотенты и дефеминизированные (т.е. непривлекательные, с физическими изъянами, негламурные) женщины будут проходить медицинскую процедуру гигиенической антропометрии, с последующим пожизненным помещением их в изолированные дисциплинарные специальные учреждения в качестве подопытного научного материала. В результате атрофии у большинства женщин фертильных функций повсеместно будут практиковаться искусственному оплодотворение и вынашивание плода физически полноценными и профессионально подготовленными к деторождению мужчинами. Государственный аппарат будут возглавлять исключительно женщины-одиночки, состоящие в промискуитетных отношениях с лицами обоего пола. Дети мужского пола будут исполнять функцию донорского человеческого материала. Общение между людьми будет иметь исключительно прагматический и потребительский характер. Продолжительность жизни мужчин будет в среднем составлять 45-50 лет, в то время как женщин – 100-110 лет. Наступит эра тотальной диктатуры self-made free-minded woman (деловой, раскованной, своенравной женщины), поглощенной собственными inter-feminium и истерией (от греч. hysteria – 1) матка; 2) нужда, недостаток), являющейся особенностью женской природы, которая всегда подвержена опасности распадения на отдельные переживания по поводу тотальной нехватки чего бы то ни было. Институт брака будет элиминирован культом идеи одноразового сексуального партнерства, с ее анти-диалектической арифметикой, согласно которой 1+1=1. Уже сейчас практика всеобщего потребления создает предпосылки для господства солипсистской логики беспорядочных сексуальных коммуникаций с целью достижении всеобщего оргазма.
    Именно современной женщине как типу free-minded woman суждено воплотить идеал гермафродитного бытия.

Бердяев о феминизме

Женское эмансипационное движение по существу своему – карикатурно, обезьянно-подражательно, в нем есть гермафродитическое уродство и нет красоты андрогинической. Идея женской эмансипации доныне покоилась на глубокой вражде полов, на зависти и подражательности. Женщина механическим подражанием из зависти и вражды присваивает себе мужские свойства и делается духовным и физическим гермафродитом, т.е. карикатурой, лжебытием. Вражда полов, зависть, конкуренция и подражание противны тайне соединения. Женская эмансипация, конечно, является симптомом кризиса рода, надлома в поле, и она лучше лицемерного принуждения в старой семье, но в ней нет нового человека и новой жизни, основы ее ветхи. [3]

Пра-бытие женского начала

На сегодня научные данные подтверждают, что женский пол более древний, чем мужской. Генетическая Ева на 84 тыс. лет старше генетического Адама.
    Эта же версия в латентной форме, скажем так, по умолчанию, присутствует в первой ветхозаветной книге, где речь идет о сотворении мира (См. Бытие. 1. 1-3). Прежде чем создать свет, Создатель из “ничего” сотворил небо и землю, которая была “безвидна и пуста” (в древнеевр. оригинальном тексте тоху вэ воху, букв. бесформенный хаос). Земля же, которую окутывала “тьма над бездной”, и где “Дух Божий носился над водой” в своем первоначальном виде предстает в качестве  безобразного образа, бесформенной голой материи (материя от лат. materia, производного от mater rerum – мать вещей). В своем пра-бытии земля, будучи выражением женского материнского начала, характеризуется как некая сплошная неорганизованная материя, которая взятая сама по себе практически ничем не отличается от Ничто. Поскольку до принятия определенной формы она является ничем из сущего, она выступает в роли неопределенного и безграничного начала, которое наряду с безграничной божественной субстанцией, придающей вещам форму, со-участвуя в рождении мира и куда всё имеющее материальную основу должно вернуться. Об этой материальной стихии также идет речь в единственном дошедшем до нас изречении древнегреческого мыслителя Анаксимандра, выдвинувшего концепцию apeiron (греч. беспредельное) - “чистого вещества”, беспредельной материи, во всех мыслимых отношениях, из которой всё возникло, так как она является неизменным, пребывающим началом “которое всё объемлет и всем правит”. Это изречение звучит следующим образом:

ex on de e genesis esti ousi kai ten phtoran eis tauta ginestai kata to chreon; didonai gar auta diken kai tisin allelois tes adikias kata ten tou chronou taxin.


А из чего возникают все вещи, в то же самое они и разрешаются согласно необходимости. Ибо они за свою нечестивость несут наказание и получают возмездие друг от друга в установленное время. [4]

Настоящее изречение дает возможность интерпретировать его не только в широком космологическом, но и в более специфическом гендерном смысле, вбирающим в себя и онтологическое значение диспозиции мужского и женского начал как входа-в-близь, вторжения, соития (греч. aghibasie. См. фраг. 122 DK Гераклита). Вот следующий предлагаемый мной вариант прочтения данного текста:

А ведь из чего выходит то, что имеется, в том же самом, исчезая, появляется в процессе соития: ибо, в свой черед,  над ними, действует закон и его возмездие [мщение] за их беззаконие.

Юридический термин  adikia (“беззаконие”), употребленный здесь Анаксимандром, является ключом к пониманию феномена жизни как преступления, т.е незаконного выхода за  пределы безграничной материальной стихии апейрона, преисполненного духом мщения (tisis, ressentiment) к тому, что исторгается из всеобъемлющего вселенского женского лона.

Символика рукоплесканий

Аплодисменты – это способ объединения “тел” в “ритуальное” “тело”, высший способ упорядочивания Вселенной. В рамках архаического ритуала удары ладони о ладонь, возможно, как то были связаны с символическим порождением Вселенной и представляли собой речь, обращенную к тотему. В известном смысле в качестве современного тотема Республики Казахстан признан образ парящего под солнцем Беркута, представляющего собой магическую охранительную силу благодаря своим распростертым крыльям, всякий раз готовых соприкоснуться друг с другом в очередном взмахе: “Помимо изгнания злых духов, могущих навести порчу на молодых (бесплодие, нервные расстройства), и изгнания духов смерти, удары в ладони обладали еще и эротической символикой, связанной с мотивами плодородия, закодированной в дуальном противопоставлении правой и левой руки, где правая ладонь символизировала Солнце-мужчину, а левая – Луну-женщину. В тюркской мифологии эти понятия были осознаны на уровне космической модели мира <…> Таким образом, соприкосновение правой и левой ладоней в момент хлопка имитировало соитие двух начал – мужского (Верхний мир, солнце) = функция – оплодотворение и женского (Нижний мир, Луна) = функция – рождение. Соединенные ладони представляли собой символ Среднего мира и как результат сакрального магического действия - Жизнь”. [5]
       Получившие развитие так называемые “высокие технологии” сделают возможным казалось бы невозможное: осуществить хлопок одной ладонью -  та известная процедура, которую требовал произвести учитель дзен от своих учеников.      
      Жизнь с ее коагулирующими друг с другом элементами верхнего и нижнего мира, до сих пор была ничем иным, как бессознательным желанием самой жизни, тем желанием, которое Лакан характеризует как “отношение бытия к нехватке. И нехватка эта как раз и есть нехватка бытия как такового. Это не просто нехватка того или иного, а нехватка бытия, посредством которого сущее существует”. Теперь же бытие, некогда занимавшее место трансцендентного, высшего принципа, обнаруживая нехватку (hysteria) как свой неотъемлемый атрибут, посредством глубокой и радикальной конвергенции мужского и женского начал, постепенно трансформируется в нечто, характеризуемое в терминах эмпирического, нижнего, женского, рационализированного мира, освещенного лунным светом тотальной власти ressentiment’a, т.е. чувственной ре-активности и ре-флексии отпротивного. Отныне бытие принимает образ Валькирии, - богини мщения. Мужское начало замирает в зеркальном отношении к самому себе как к Другому, с которым оно себя до сих пор идентифицировало, но теперь это Другое - тотально-прагматически женское - начинает размывать все границы его идентичности, всё, на чем стоял старый добрый патриархальный мир “высших духовных ценностей”, противопоставляя ему мир “высоких технологий” ressentiment’а, стремящегося принять экстатические, интер-феминальные формы бытия всеобъемлющего Ничто. Ressentiment, будучи основополагающей характеристикой Ничто, раскрывается как, по-преимуществу,  интер-феминальный мир женского. Все бывшие до сих пор “вещими” вещи обречены на гибель в разверстой пропасти Ничто. В сумерках солнечной культуры “Идеальной Концепции Божественного Творения ” наступает лунная пора “гендерной сегрегации человеческого выживания ”.
   Рацио-вагинальная форма коммуникативной стратегии поведения: выдавать себя за кого-л. – отдаваться – брать, становится в условиях диктатуры идеологии всеобщего потребления эпохальным архетипом коллективного бессознательного. Канули в Лету старые добрые человеческие отношения, основанные на мужской солидарности, сердечной искренности и бескорыстной взаимовыручки.
Пребывать в тени Евы – вот что остается человечеству в его ближайшем будущем, которое начинает разворачивать свои мрачные глубины уже сейчас:

Человечество

У бездны человечество стоит,
Лоб мрачный воина, дробь барабана,
Шаги сквозь мглу крови; металл звенит,
Ночь в скорбный мозг стучится неустанно:
Здесь гон, тень Евы, деньги как гранит.
Вечерний стол, луч облако пробил.
В вине и хлебе нежное молчанье,
И некто вновь апостолов явил.
Они во сне пустились в причитанья;
И в рану перст святой Фома вложил. [6]

Война полов

Симона де Бовуар: “… Каждый пол одновременно - и жертва другого пола, и собственная; между двумя противниками, соревнующимися в своей устремленности к чистой, абсолютной свободе, легко можно было бы установить согласие: нужно только, чтобы война не приносила пользы ни одной из сторон; однако в том-то и сложность, что каждый из воюющих лагерей не только враг, но и сообщник, пособник своего противника; женщина готова сдаться, мужчина готов уступить; подобная позиция внушает сомнения и не оправдывает себя: каждый зол на другого, каждый обвиняет другого в несчастьях, случившихся будто по причине уступок, из-за искушения пойти навстречу, проявить обходительность, способность к пониманию; мужчина и женщина более всего ненавидят друг в друге свой собственный провал, поражение своих недобрых намерений, неудавшуюся низость…”. [7]
   Следует усомниться в том, что война полов имеет место в наши дни. Судя по итогам так называемой “сексуальной революции”, которая явилась ничем иным как романтическим продолжением разговора о “Вечно женственном”, которое воспел уже в XIX веке Гёте в поэме “Фауст”, эта скорее игра, чем война полов закончилась ныне полным и абсолютным поражением в пользу “прекрасной половины человечества”. Доказательством тому служат не столько количественные показатели увеличения числа женщин, занимающих важные государственные посты, или качественная трансформация общественных устоев в направлении более широкой либерализации нравов в отношении поведения женщин в открытом социальном пространстве, сколько тот очевидный факт, что давнего врага женщины попросту говоря не стало, ни в физическом, ни в психологическом смысле. Тот “мужчина” в его классическом понимании в условиях тотального рынка и культуры потребления, не выдержав давления материального мира с его безграничными запросами и деморализующим шантажем с его классической формулой “если ты не…, - то”, пал не в честном открытом сражении, а на комфортный диван, - подобие буддийской нирваны, тупо и отстраненно созерцая телевизор, демонстрирующий адские глубины того загробного мира, в котором он оказался как бездарная жертва чарующего соблазна женского гламура. Рудименты же маскулинных характеристик были своевременно нынешней женщиной (в том числе и женщиной центральноазиатского типа) абсорбированы и тщательно ре-культивированы с целью установления планетарного интер-феминального господства как на макро-, так и на микро-уровне сексуальных коммуникаций.

Соблазн как социальная модель сексуального

Бодрийяр: Сама сексуальность родилась из этой вселенной как одна из ее объективных функций: сегодня она стремится подмять под себя их все, подменив в качестве альтернативной цели все прочие, вышедшие или выходящие из употребления. Всё сексуализируется, обретая таким образом простор для игры и приключения. Повсюду говорит оно, все дискурсы превращаются в нескончаемы комментарий к сексу и желанию. В этом смысле можно сказать, что все дискурсы сделались дискурсами соблазна: в них вписан недвусмысленный запрос на соблазн, но речь идет о соблазне мягком, о приглушенном процессе обольщения, ставшем синонимом стольких других вещей – манипуляций, убеждения, удовлетворения, эмбиента, стратегии желания, мистики отношений, легкой трансферной экономики, пришедшей на смену конкурентной экономике силовых отношений. Обольщение, инвестирующее таким образом все языковое пространство, имеет ровно столько же смысла, как и власть, инвестирующая все закоулки социальной сети, - вот почему сегодня их дискурсы смешиваются с такой легкостью.
   Теперь не только для европейской культуры сексуальное стало исключительно актуализацией желания в удовольствии “как поспешной эякуляции”, но и в центральноазиатском регионе постепенно происходит включение в глобальную игру дискурсов обольщения и симуляции сексуальности, как тотальной модели производства социального тела.

Конец мужчины как носителя пола

Человечество стоит на пороге социальной и гендерной сегрегации между мужчиной и женщиной. Жизнь без мужчин, мужчина как фантом, призрак. В ХХI веке мужчины окажутся бесполезным рудиментом, представляющим собой аморфную ассоциацию социально опасных, психологически неуравновешенных, генетически деградированных и сексуально стерильных элементов, впоследствии обреченных на бесславное вымирание. На память о мужском присутствии на планете останется богатый банк спермы. Скорому фатальному исходу с исторической и био-генетической сцены мужского пола будут способствовать такие хронические заболевания как алкоголизм, наркомания, людомания, шизофрения на фоне маниакально-депрессивных психозов, эректильная дисфункция и т.п.
      Выводя “женское” в качестве “матрицы” (от лат. matrix – “штамп”, а также “матка”) и “архаической формы субъективности”, не принадлежавшую никогда к дихотомии полов, Бодрийяр утверждает:

“Традиционной” женщине ни вытеснением, ни запретом в наслаждении не отказывалось; она целиком соответствовала своему статусу, вовсе не была закрепощенной или пассивной и не мечтала из-под палки о своем грядущем “освобождении”. Это только добрым душам женщина видится в ретроспективе извечно отчужденной – а затем обретающей свободу для своего желания… Как просто нарисовать картину векового отчуждения женщины, распахнув перед ней сегодня, под благотворными знаменьями революции и психоанализа, врата желания… К счастью, женское никогда не соответствовало подобной картине. Она всегда имела собственную стратегию, неуемную и победоносную стратегию вызова (одна из высших форм которого – обольщение). Что толку сожалеть об ущербе, нанесенному женскому, и стремиться его возместить? Что толку играть в заступников слабого пола? Что толку все откладывать в ипотеку освобождения и желания, чей секрет открылся-таки в ХХ веке? Игры всегда, в любой момент истории, разыгрываются сразу целиком, с выкладыванием всех карт и всех козырей. И в этой игре мужчины не выиграли, совсем нет. Скорее, это женщины вот-вот проиграют в ней сегодня, как раз под знаком наслаждения – но это уже другая история. [8]
     Постсовременное человеческое сообщество “всеобщего  потребления” находится на пороге “гендерной сегрегации”, - разделения гражданского населения по половой принадлежности с целью предоставления женщине привилегированного положения и установления режима гинекократии – тотальной власти женского дискурса над социокультурным порядком сущего. Стремительность этим фатальным процессам придает развернувшийся в последнее время феминистский дискурс гендерных технологий относительно абсолютного различия мужчины и женщины, где стратегический приоритет остается за так называемым “слабым полом” на том основании, что женский мозг, во время поступления сигнала извне активней мужского в 8 раз, и что зона Брока (речевой центр) у женщины находится в обоих полушариях, а у мужчины лишь в одном. Таким образом, гендерный дискурс представляет мужской пол в качестве физиологически несостоятельного, психологически неадекватного и неспособного приспособиться к условиям существования в “мягком” (soft), дисциплинарно-нормализованном социо-пространстве.
    Наступает конец Мужчины в классическом понимании этого термина, как “самца”, “охотника”, “добытчика” и т.п.  Он постепенно трансформируется в антропоидного мутанта, в существо, которое будет представлять собой нечто Иное, по сравнению с тем, в каком качестве он выступал на протяжении всей человеческой эволюции. “Предсуицидальная мужественность насилуется неудержимым женским оргазмом”. [9] Теперь женское предпочитает рядится в транссексуальное и наоборот. Теперь нет никакого пола кроме женского.

Феномен мазохизма

Мазохизм проявляется в фетишизме, любви к отдельным частям тела, которыми заполнены выставочные залы, экраны кино и телевидения. Товарный фетишизм современного капитализма делает всех, в определенном смысле, мазохистами. Современная культура общества всеобщего потребления являются проводниками различных мазохистских технологий как технологий производства желаний. Постоянное подавление субъекта, его изощренная эксплуатация в мире сегодняшнего капитала превращают саморазрушение в способ выживания. [10] Так человек становится подчиненным  господствующему гендерному дискурсу постсовременной гинекократии, искусно манипулирующей его желаниями посредством средств массовой дезинформации и визуализации фетишистских образов мазохистского сознания.
 
Гендерное единство

Маргарет Мид в 1935 году исследовала половые роли в нескольких племенах Новой Гвинеи и описала результаты этих исследований в книге “Пол и темперамент”. В каждой из трех исследованных ею племен (арапеши, мундугоморы и тчимбули) мужчины и женщины выполняли совершенно различные роли, порой прямопротивоположные общепринятым стереотипам, считающимися “естественными” для каждого пола. В племени арапешей и мужчины и женщины проявляют “материнскую” заботу о детях; выражение “родить ребенка” у арапешей употребляется одинаково по отношению к отцу и матери. В племени мундугоморов мужчины и женщины одинаково жестки, ревнивы и агрессивны, подозрительны и враждебны по отношению друг к другу и детям. В племени тчимбули женщины ведут все дела: ловят рыбу, занимаются ткачеством, торгуют, в то время как мужчины украшают себя, увлекаются искусством и тратят время на обдумывание праздничных церемоний.
   Исследование привело ее к тому выводу, что хотя в каждом обществе каким-то образом определены роли мужчин и женщин, это не обязательно означает наличия противоположностей между лицами обоих полов и отношений господства и подчинения между ними. Многие, если не все, черты личности, которые мы называем мужчинами и женщинами, так же мало связаны с полом, как одежда, манеры или форма головного убора, которые общество в данный момент предписывает полам. [11]

Феномен совокупления как возврат к первоистокам

Сегодня наш живой интерес к разнообразию и особенностям сексуальной жизни животных вызван не столько внезапно проснувшейся в нас любовью к животному миру, сколько нашим неистребимым желанием ввергнуться в пучину нашего наиболее древнего инстинкта самосохранения в условиях методичного истребления нас самих нами самими с помощью высоких технологий, позволяющих разрушить на Земле всё живое. Так называемые “высокие технологии” – это не что иное как сексуальный ортопедический протез постсовременной цивилизации бездумного существования, приходящий на смену “высоким ценностям” прежде живого остова традиционной культуры с ее жесткими предписаниями и табу и вынуждающий нас погрузиться в свободный виртуальный мир наших грез о нашем изначальном прошлом, когда перед нами возникла бесконечная вселенная всевозможных способов совокупления, из которых мы некогда выбрали лишь один, способствующий нашему размножению и выживанию нашего вида.
    Теперь, когда вновь воочию явился животный архетип из древних оргиастических таинств, мы стремимся, находясь с ним в режиме on-line, перепробовать весь арсенал возможных типов совокупления и сексуального поведения, которые позволят нам стать бессмертными посредством гендерных технологий, указывающим нам путь к гендерному единству, тому единству, которое было до “грехопадения” наших прародителей, когда был лишь один гендер – Мать-Земля с ее хтоническими бесполыми демонами изощренного оргиазма и бесконечного экстаза.

Природа женского наслаждения

Существует древнегреческий миф о Тиресии, легендарном слепом прорицателе из Фив, проливающий свет на вопрос о женском наслаждении. Однажды Тиресий увидев двух спаривающихся змей, ударил их палкой, за что был превращен в женщину. Стать мужчиной ему удалось лишь через семь лет, когда он вновь увидев двух змей в том же состоянии, нанес им удар в очередной раз. Так как Тиресий узнал свойства обоих полов, Зевс и Гера задали ему вопрос, кому соитие приносит больше наслаждения – мужчине или женщине. Тиресий ответил, что женщина получает в 9 раз большее наслаждение, чем у мужчины. За разглашение этого секрета Гера, разгневавшись, ослепила его. Зевс же наделил его даром прорицания и даром сохранять после смерти свой разум.
    Женское наслаждение – это то наслаждение, которым женщины обладают в дополнение к наслаждению фаллическому. Женское наслаждение комплементарно фаллическому. Женское наслаждение содержится лишь в потенции, поскольку женщины не ждут его. Женщина не знает ничего об этом наслаждении, кроме одного – она его получает. Она не говорит о нем, поскольку оно не подвластно языку. Нуждаются ли женщины в мужчинах, чтобы переживать это наслаждение? В семинаре “Ещё” (Encore) Лакан утверждает, что женщине, чтобы испытать женское наслаждение, не обязательно нужен мужчина, для этого она самодостаточна. [12]

Гендерный вопрос и конец цивилизации

На всех своих этапах развития. История человечества свидетельствует о том, что самым фундаментальным признаком упадка той или иной цивилизации является установление женщинами социального и сексуального господства над мужчинами в тот момент, когда созданная последними культура начинает функционировать в строго инерционном режиме, т.е. тогда, когда отпадает необходимость в приложении каких-либо особых творческих и физических усилий по производству и воспроизводству материальных благ и когда функции их распределения начинают исполнять исключительно женщины. Наиболее яркими культурно-историческими событиями такого рода является крито-микенская культура, начиная с установления господства в ней так называемого “Материнского права” (см. И.Я. Бахофен, Материнское право), а также Римская и Османская империи периода упадка, связанного в первом случае с утверждением конкубината (внебрачного сожительства) в социальной жизни, во втором с фактической передачей власти представительницам султанского гарема.

О вечных и относительных ценностях

Отныне феминизированный мир культуры трансформирует так называемые “вечные ценности” в ценности относительные, одновременно выдавая их за “вечные”, поскольку именно “женщина есть чистая функция, которой свойственно выдавать себя за” (см. Ф. Ницше, Веселая наука, а также Ж. Деррида, Шпоры: стили Ницше).  Эта способность сама по себе не плоха и не хороша. В ней лишь содержится истина женщины, которая зачастую в интересах ее самой выдается за ее “глубокую тайну”.
    Отныне не имеет смысла искать глубину того или иного события или существа дела, поскольку ее там нет, так как женщина становится чистой поверхностью, игрой поверхностей, не отсылающей к какому-либо метафизическому смыслу. Сть только внешнее, установившее свой диктат над внутренним, преданным забвению. Лишенным возможности высказаться. Информационная феминизированная эпоха способна лишь скользить по поверхности эффектов, возникающих из того или иного положения вещей, который порождают головокружительную и бесконечную серию виртуальных комбинаций и рекомбинаций так называемых “фактов”.

Пост-история Другого

Живя в истории, человек становится способным к самопониманию. В постистории же, когда все истории сыграны, человек лишается этой способности. Только история является связным “рассказом” (греч. historia – рассказ, повествование) о нас самих, без которого мы исчезаем, как “исчезает изображение, начертанное на прибрежном песке” (Фуко). Человек вне истории, круто преодолевая свою человечность, становится отчужденным от самого себя и от всех своих культурно-исторических истоков. Впервые он оказывается перед лицом Другого как абсолютного Ничто, трансформирующего экс-человека в микшированную, фаршированную массу анонимов, в квази-человеческий однородный, постоянно экстатирующий трансгенный и транссексуальный материал.
    В нашем послежитии по ту сторону традиционной жизни/смерти мужчина, вынужденный находиться по ту сторону традиционной бинарной оппозиции мужское/женское, постепенно становится асоциальным элементом, - элементом гендерной сегрегации, инициированной истероидно-вагинальным характером постсовременной гинекократической культуры.
   Мужской пол – сказочный курьез, который имел место в холодном царстве Снежной Королевы, по ее повелению так и не сумевший из ледяных глыб составить заветное слово - Вечность.

Примечания:

1. Вейнингер О. Пол и характер. М.: Терра, 1992. С. 95, 285.
2. Шеллинг В.Й. Сочинения в 2 томах. М.: Мысль, 1989, Т. 2. С. 101.
3. Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда, 1989. С. 418.
4. Досократики. Минск, 1999. С. 100. (Ср. перевод Хайдеггера: “…вдоль употребления: а именно, они придают чин и тем самым угоду одно другому (в преодоление) бесчинства”. См. Хайдеггер М. Изречение Анаксимандра // Разговор на проселочной дороге. М.: Высшая школа, 1991. С 67.
5. Эсенов Ч. Мифологические основы туркменского танца // turkolog.narod.ru/info/trkm. Цит. по Плуцер-Сарно А. Символика рукоплесканий // Новое литературное обозрение. № 69, 2004. С. 435-436.
6. Перевод с немецкого стихотворения Георга Тракля  мой. Ж.Б.
7. Бовуар С. Отношения отчуждения. // Сартр Ж.-П. Бовуар С. Аллюзия любви. М.,   
      2008. С. 236.
8. Бодрийяр Ж. Соблазн. М.: Ad Marginem, 2000. С. 53-54.
9. Там же. С. 66.
10. Мазин В. Столица европейского мазохизма. // Moscow art magazin. № 51/52. C. 96-97.
11. См. Хьелл Л., Зиглер Д. Теории личности. СПб., 2002. С. 337-338.
12. Салецл Р. Извращения любви и ненависти. М.: Художественный журнал, 1999. С.82.