Танюша

   Танюша Михайлова – молоденькая, немного располневшая девушка, в пестром летнем сарафанчике с тоненькими лямочками и кружевной оборкой, с ногами забралась на диван, крутила на пальце и без того кудрявую прядь волос, склонилась над книгой, внимательно разглядывала репродукции картин Бориса Валеджо, произнесла мечтательно:
-Вот бы попасть в такой прикольный мир! Драконы, фантастика…
   На картинах хищные монстры угрожали эффектным, полуголым девицам, вооруженным луками и мечами.
-Гадость, какая! Нет! Не нравятся мне эти страсти…
   Девушка наморщила курносый носик, решительно захлопнула книгу, с неприязнью отложила подальше от себя. Подумав, встала, взяла с полки другой сборник репродукций «Государственная Третьяковская галерея».
-Здесь-то, сюжеты по спокойнее.
    Лениво полистав страницы, Таня открыла Айвазовского.
-Ух, ты! Море как настоящее! – восторженно подивилась девушка, - а  страшно, наверное, в такой шторм!
    Перевернула страницу, заворожено уставилась на «Девятый вал».
-Какая волна! Вот силища… а люди-то, люди какие маленькие, беспомощные, – шептала она.
   Впечатлительная девушка не сводила глаз с репродукции, склонилась над ней и…
   Горько-соленая волна ударила в лицо, захлестнула с головой.
-Помогите!
    Голос потонул в морском реве.
-Помогите! Я не умею  плавать!
   Девушка  бестолково лупила по воде руками. Волны безжалостно  швыряли ее из стороны в сторону. Вода попадала в рот, в нос, слепила глаза. Сквозь брызги и пену Таня различила людей, отчаянно цеплявшихся за толстый обломок мачты.
-Помогите!
   Ее заметили, замахали руками.
-Сюда! Сюда!
   Девушка барахталась в воде, старалась,  мучилась, но спасительная мачта не приближалась. Волны кипели вокруг. Страшная бездна тащила на дно.
-Сюда! Сюда!
   Спасение было так близко, так реально. Невероятным усилием, Таня дотянулась до обломка, приподнялась над водой. Люди уже тянули руки.
-Помогите, – могла лишь едва слышно прошептать девушка, в последней надежде.
   Но  лица людей исказил ужас.
-Женщина! Здесь! Откуда?!
   Протянутые руки  стали отталкивать ее.
-Прочь!
-Прочь!
-Все наши беды из-за тебя!
-Сгинь!
   Ее пальцы уже вцепившиеся было в мачту, стали отцеплять и  ее грубо отшвырнули обратно в воду, в бездну, в отчаянье.
   Сил больше не было. Сопротивляться, плыть. Куда? Зачем? Таня перестала двигаться, закрыла глаза…
   Жуть, холод, вода вдруг кончились. Тепло, сухо, уютно. Девушка не решалась открыть глаза, перебирала в уме:
«-Меня спасли?  Я умерла? Я дома?»
    Поняла, что сидит на чем-то мягком и одновременно лежит грудью на чем-то твердом.
-Это стол… – догадалась Таня, – я сижу за столом.
   Она открыла глаза и радостно принялась крутить головой.
-А где диван?
   Обстановка была незнакомая: беленые стены, большие светлые окна, у стола  черные резные стулья, на белой скатерти  прямо перед ней лежали аппетитные розовобокие персики.
-Девочка с персиками, – весело хихикнула Таня, – просто картина Серова!
   Голод сосал под ложечкой, издавал неприличные звуки. Персики так призывно маняще пахли.
-Только одну штучку, – разрешила себе Таня, взяла и надкусила сочный плод.
   Он оказался столь хорош, что девушка и не заметила, как он весь исчез. В липких пальцах осталась только большая ребристая косточка.
-Ой! Что же я делаю?! – воскликнула девушка, – это же картина! Здесь ничего нельзя менять! Сколько было на полотне персиков?
   Таня лихорадочно принялась вспоминать. Сунула в рот сладкий от фруктового сока палец.
-Шесть? Пять…. четыре уверенно ответила себе девушка, – их точно было только  четыре! Получается… получается эти два – лишние!
   Таня сама была в восторге от своих подсчетов. Тем более что первый персик не утолил голод, а только разжег его. Еще два фрукта исчезли вслед за первым. Девушка довольно облизнулась, поикала, куда деть косточки, хотела уже бросить под стол.
-На картине все равно не видно, – оправдывалась Таня, но устыдившись, зажала следы своего преступления в кулаке.
   Косточки скрипнули как-то странно….  светлая комната пропала. Таня всматривалась вдаль, не могла понять,  где она оказалась на этот раз.
-Это должна быть очень известная картина, – рассуждала девушка, – почему же я не узнаю это поле?
   Вдруг, ее прошиб холодный пот. Чуть в стороне, возвышалась гора  человеческих черепов. Больших, жутких, гладких от ветра и солнца, зияющих  темными пустыми глазницами.
-Ну, Верещагин! – вырвалось у Тани.
   Она смотрела на страшное сооружение с какой-то, непривычной перспективы. Слева и от самой земли.
-Неужели, я превратилась в один из таких черепов? – ужаснулась девушка, – только не это!
   Она осторожно опустила голову, осмотрела себя. Блестяще-черные перья, вместо рук, небольшие остроконечные крылья.
-Ворона… Я ворона! Или ворон… не знаю, как их различают?! Ладно, – успокоено произнесла она, – пусть ворона. Пусть черная. Зато, живая, зато птица!
   Осторожно переставляя тонкие, когтистые лапки, ворона переваливаясь, обошла гору черепов, постояла, посмотрела, прикрыв один глаз, и громко каркнула.
-«Вот с этого ракурса картину и видят зрители, – подумала Таня, – действительно – «апофеоз войны»».
   Тут ее отвлек странный камешек – красно-коричневый, продолговатый. Рядом валялись еще пара таких.
-Мои персиковые косточки, – узнала Таня, рук –то нет, вот они и выпали. Зато теперь у меня есть крылья, – ликовала ворона, – я могу летать!
   Неловко разбежавшись, словно утка по воде, черная птица торопливо замахала крыльями и полетела. Сперва, осторожно, низко, потом смелей - выше. Ворона покружила над обезображенным войной полем.
-Кар! Я лечу! Кар! Кар!
   В танинной голове вихрем неслись мысли:
«-Я птица! Гордая птица! Не курица какая-нибудь! Я летаю! Вот это опыт! У меня есть два крыла! Хорошо  бы, так летать не над этими трупами, а над роскошными полями Шишкина!»
   И сразу внизу раскинулось море золотой ржи. Вдали исполинами поднялись одинокие раскидистые сосны. Воздух наполнился теплым, ласковым дыханием конца лета, солнцем и сумасшедшим стрекотом кузнечиков. Ворона кружила в бескрайнем высоком голубом  небе и ликовала.
-Кар! Кар!
    Внизу, ярко желтое поле сменилось лесной зеленью. Могучие, стройные сосны. Ворона сузила круги, присмотрела полянку, опустилась на землю. Осмотрелась.
«-Что-то такое я у Шишкина, видела, – припомнила Таня, – эти сосны, ручеек, эта бестолковая изгородь из жердей. Кто и что здесь отгораживал? Шишкин всегда писал с натуры, значит, кому-то это сооружение было нужно.»
   Рассуждая так, ворона взмахнула своими угольно-черными крыльями, и вскочила на изгородь. Быстро  перебирая тонкими ногами, подвинулась на пять шагов влево, – на восемь вправо, помялась с ноги на ногу, попрыгала на месте, покачала головой вверх-вниз. Птица открыла, снова закрыла клюв, похлопала крыльями, покрутила головой, каркнула и спрыгнула вниз. В глине, возле ручья, она поковыряла клювом, ища что-то не видимое глазу, взъерошилась, приосанилась. Прозрачная вода, едва слышно плескалась рядом. Ворона деловито подошла ближе, склонила голову на бок, словно любуясь своим отражением. В песчано-желтоватой глине проглядывали мелкие камешки. Ворона опустила клюв в прохладную воду.
-Не пей – козленочком станешь, – ехидно посоветовала себе Таня, – сама же ответила, – я же пью не из копытца. Здесь вообще козлы не ходят, только медведи.
   Ворона сделала глоток.
   В следующее мгновение все изменилось. Нет, лес не пропал, но сразу помрачнел. Запахло сыростью. Была солнечная опушка – и вот, вокруг уже мрачная чаща. Ствол упавшего трухлявого дерева, вывороченные корни. Ствол сломался пополам, из него торчали длинные острые щепки. На  нем старый мох, медведи.
-Медведи!
   Большая темно-бурая медведица рассержено рычала на троих непослушных медвежат, лазавших по обломкам ствола, показывала громадные белые зубы. Широко расставив когтистые лапы пугала округу, страшным рыком. Таня в ужасе затаила дыхание и внезапно вспомнила
-Я ворона. Я могу летать!
   Она взмахнула крыльями и… повалилась на спину. В воздухе мелькнули лохматые медвежьи лапки.
-Час от часу не легче! – застонала она, - теперь я медведь?!
   И толстенький медвежонок принялся кувыркаться через голову на влажной земле. От бурого меха пахло диким зверем. В восторге от жизни и от себя, медвежонок подбежал к упавшему дереву, забрался на него и … свалился…
   Танюша резко проснулась, упав  с дивана. Девушка сидела на полу и  трясла головой. Рядом лежала книга, открывшаяся на репродукции «Утро в сосновом лесу». А по радио кричала давно забытая песня Линды «я - ворона. Я – ворона!»