Слово

Всем давным-давно известна истина, что «слово - не воробей, вылетит - не поймаешь».

С этим постоянно сталкиваются, в частности, и начальники, и те, кому они дают свои указания. Кое-кто произносит фразы, которые становятся весьма известными, прекрасно зная, что он делает, и умея правильно высказываться, а кто-то, наоборот, делает это без умысла, нечаянно.

Был на моей памяти, например, такой случай.

В военно-морском училище, которое я окончил, на утреннюю физзарядку, когда позволяла погода, объявляли форму одежды «трусы, ботинки». В те годы в курсантской среде была странная мода носить совсем не те трусы, что нам выдавали по нормам снабжения (громадные, по колено, тёмно-синие или чёрные. Из них, при желании, можно было сшить две мини-юбки).

Мы стремились достать себе трусы цветные, удивляя окружающих необычной расцветкой или рисунком на ткани. «Окружающими» были друзья-однокашники, а также жители соседних домов, дворники и случайные прохожие, ведь мы в таком виде рано поутру бегали строем по улицам вокруг «альма-матер».
 
Однажды нашу утреннюю физзарядку внезапно приехал проверять командир Ленинградской военно-морской базы. Яркие цвета наших трусов его неприятно поразили и разъярили. Адмирал, забыв неписанный закон - не разговаривать с толпой, а разговаривать с начальством - приказал курсантам остановиться и построиться в каре. Затем, взгромоздившись на служебную «Волгу», как Ленин на броневик, он произнёс краткую нравоучительную речь:

- Товарищи курсанты, что вы себе позволяете?! Вам Родина выдаёт единообразные однотонные трусы чёрного и синего цветов, а вы на себя надеваете такое, что смотреть стыдно! Вот мне когда-то в училище выдали синие трусы, так я их до сих пор и ношу!

В ответ раздался непочтительный дикий гогот. Раздосадованный адмирал сел в машину и уехал.

Другой случай произошёл в послевоенном Кронштадте. Тогда сплошь и рядом встречались матросы так называемой «срочной службы», пробывшие в этом статусе лет по девять, прошедшие войну и много повидавшие.

Боевой адмирал, уроженец Армении, был заслуженным, уважаемым и очень справедливым человеком. К сожалению, с русским языком у него периодически возникали проблемы. Адмирал зашёл в казарму и увидел раньше, чем на его визит успела отреагировать дежурная служба, неподобающую картину. Не в специально отведённом месте, а прямо у тумбочки дневального стоял матрос и курил. Адмирал подошёл и строго спросил:

- Ти что куришь?
- Махорку, товарищ адмирал! - бодро доложил матрос.
Адмирал развёл руками и сказал:
- Атвэт правильный, вапрос нэправильный!

Появился старшина, которому тут же всё стало ясно, и молча встал в стороне, ожидая, когда начальник закончит разговор с матросом и обратится к нему. А адмирал продолжал вопрошать:

- Ти пачиму куришь?
- Курить захотел, товарищ адмирал! – последовал чёткий ответ.
- Апять атвэт правильный, вапрос нэправильный! – сказал адмирал и обратился к старшине:

- Старшина, задай ему правильный вапрос!
Тот прикрикнул на нарушителя:
- А ну, пошёл отсюда … … …!
- Есть! - гаркнул матрос и тут же пропал (видимо, пошёл в указанном направлении).

Адмирал удовлетворённо кивнул и произнёс:
- А вот тэперь и атвэт, и вапрос правильный!

Ещё один случай произошёл на Дальнем Востоке также после войны, в годы «культа личности».

Тогда в составе флота был старый эсминец типа «Новик», который до революции назывался «Самсон», а затем получил имя «Сталин». Действительно заслуженный корабль, прошедший славный боевой путь, был из числа когда-то лучших в мире эсминцев, но он состарился и физически, и морально давно устарел. В море он теперь почти не выходил, поэтому на него с других кораблей списывали самых отпетых разгильдяев, и те вовсю безобразничали на берегу. В общем, получилось, что экипаж на эсминце подобрался, как говорили в Одессе, «ещё из-под той мамочки».

Как-то раз на заседании партийного актива командир базы обрушился с критикой на этот неблагополучный воинский коллектив. Словесно это выглядело вот так:
- Кто хулиганит в городе? Сталин! Кто перепортил всех девок в округе? Сталин! Кто во время утренних физзарядок описал все заборы? Сталин!!!
Как хорошо, что никто не посмел эти слова задокументировать и передать, куда следует…

А после двадцатого съезда партии кораблю возвратили его прежнее имя.

Иногда совершенно неожиданной может оказаться самая простая «игра слов».

Как-то на борту подводной лодки ждали прибытия командира дивизии. Матрос - гидроакустик, стоявший вооружённым вахтенным у трапа («верхним вахтенным», «на верхушке») получил инструктаж сначала от дежурного по кораблю:

- Тут к нам должен подъехать командир дивизии. Смотри в оба! Как увидишь на пирсе «уазик» - ну, знаешь, «козлик» - немедленно докладывай!
Затем почти слово в слово этот инструктаж с вахтенным последовательно провели помощник командира, старпом и, наконец, сам командир.

Через некоторое время матрос доложил (по той форме, как учат гидроакустиков - наблюдаю то-то, предполагаю то-то):
- Центральный, верхний вахтенный! На пирс прибыл козёл, предполагаю — комдив!

В годы, когда СССР и не собирался разваливаться, в Вооружённых силах служило много ребят из разных республик с окраины нашей страны. Произнесённые ими не так и потому неправильно понятые русские слова могли, в ряде случаев, отнять у начальников несколько лет жизни… Вот пример!

Тяжёлый атомный подводный крейсер стратегического назначения готовился к выходу в море.

В центральном посту возле командира крутился лейтенант, только-только окончивший Киевское политическое училище - "освобождённый секретарь комсомольской организации" (была такая должность!) Лейтенант доселе видел лодки только с берега, а тут сразу попал служить на такой гигантский корабль! Парню всё было в новинку и в диковинку, и он осыпал командира градом вопросов. Командиру было совсем не до того, да и сам молодой подчинённый ему изрядно надоел, но в тот исторический период «посылать подальше» политработников было чревато неприятностями. Командир решил послать лейтенанта достаточно близко.
 
- Слушай, сходи вон в девятнадцатый отсек, побеседуй с матросом, чтобы он в море бдительно нёс вахту!

Офицер ушёл. Приготовление подводной лодки продолжалось, вот уже и выдвижные устройства (большая часть которых находилась в девятнадцатом) подняли и опустили. Когда последнее из них село на место, по громкоговорящей связи поступил доклад:

- Центральный, девятнадцатый! Тут лейтенанта убиля!

Воцарилась тишина. Все помнили, что на одной из лодок другой дивизии не очень давно выдвижным устройством задавило человека, и все, конечно, сразу же подумали о самом страшном.
Командир (с изменившимся лицом, но сумевший взять себя в руки) запросил девятнадцатый отсек:
- Как убило? Чем убило?

Девятнадцатый хладнокровно ответил:
- Никак не убило! Лейтенанта прибиля и убиля (что обозначало - «прибыл и убыл»)!

А вот, кстати, пример, почему в советское время не стоило ругаться с политработниками.

Мой отец много лет честно и добросовестно служил на подводных лодках. В конце своей корабельной службы он был уже совершенно измотан бесконечными сутками, неделями и месяцами, проведёнными в море. Наконец, он получил достойное и заслуженное назначение на берег. На адмиральскую должность.

Как-то раз в штабе флота он встретил главного политработника (как это тогда называлось - Члена военного совета, или ЧВС) флота. Дядька этот, давно ему знакомый, был бездельником, брехуном и демагогом. Распираемый осознанием собственного величия, ЧВС с самодовольной улыбкой произнёс:

- Вот, мы издали новую директиву! Теперь командиры уже не отвертятся, они после автономки обязаны будут приглашать по одному к себе в каюту всех матросов экипажа, пить с ними чай и беседовать: а как Вы себя чувствуете, товарищ матрос, а что у Вас на душе…

Отца эта речь оскорбила, и он взорвался:
- А замполиты, политработники тогда на хрена? Что, командиру по возвращении с боевой службы больше делать нечего?! Вот меня кто и когда после автономок спрашивал, как я себя чувствую?

ЧВС озверел:
- Вы слишком много себе позволяете! Не забывайтесь, я всё же ЧЛЕН ВОЕННОГО СОВЕТА ФЛОТА!

Но отец уже не мог остановиться:
- У нас в деревне «член» по-другому называли!

Представление на присвоение отцу звания «контр-адмирал», находившееся уже в Москве, из Главного управления кадров ВМФ отозвали назад и уничтожили…

Бывает, фразы, произнесённые кем-то (не обязательно начальниками) становятся крылатыми лишь внутри одного экипажа.

Лодка из соседней дивизии встала у причала в губе Оленья, на Севере. Матрос-электрик, выходец из Средней Азии, хотел позвонить на специальную береговую подстанцию, чтобы к ним на борт подали электропитание. Он перепутал номер и попал к кому-то на квартиру. Ему ответила женщина, обладательница домашнего и милого голоса. Матрос решил блеснуть галантностью и произнёс в трубку изысканную фразу:
- Извините пожалуйста, в п…!
До самого момента расформирования экипажа подводники по самым разным поводам регулярно произносили эти слова.

Естественно, и начальники (а они всегда под пристальным вниманием подчинённых) периодически тоже «выдают на-гора» всякие крылатые фразы.

Наша лодка однажды участвовала в состязательных торпедных стрельбах. Мы атаковывали активно маневрирующий отряд боевых кораблей - а это очень сложное боевое упражнение! Легли на курс, с которого собирались стрелять по главной цели. И тут все посты дружно доложили, что цель легла на новый курс, и мы теперь находимся вне позиции стрельбы. Командир, сжав рукой микрофон, произнёс:
- Б…, что же делать?!
Надо сказать, атаку мы тогда завершили всё же успешно и условно поразили главную цель. А слова командира в употреблении так и остались!

Сейчас у всех на устах много заимствованных англоязычных словечек, в основном, компьютерных терминов, и их обычно употребляют более или менее к месту. А тогда, когда такого изобилия чужеземных слов в обиходе не было, в устах людей флотских, особенно - матросов, они приобретали иногда неожиданное звучание и значение.

Когда-то на подводных лодках в офицерской среде в ответ на просьбу товарища можно было услышать сказанное в шутку французское слово «jamais» (жаме;) – «никогда». Слово понравилось и матросам, только употреблять они его стали в смысле «ладно» или «договорились».

Или вот ещё: кое-где на лодках офицеры шутливо называли матросов-вестовых в кают-компаниях словом «garcon», как официантов в парижском ресторане (им хотелось таким вот образом приукрасить свои суровые будни). Тогда помещение буфетной, прилегавшее к кают-компании (там вестовые раскладывали пищу и мыли посуду) матросы прозвали словом «гарсунка». Позже и самих вестовых матросы переименовали по бытовавшему в их среде названию этого помещения. Так «гарсон» стал «гарсунщиком».

Удивительные дела может творить слово и удивительным образом оно может изменяться само!