Большая игра. 9. Я вижу судью, и я вижу приговор

Мы выбегаем на дорогу, ловим очередного частника, Дмитрий говорит, куда ехать. Мчим, по дороге и этот водитель рассказывает, что знает пацана, который знал пацана, который работал вместе с Вернигорой на заводе. Ну, Оклунков - небольшой город, здесь каждый может таким похвастаться.
- А что там, говорят про того парня, которого в гостинице "Оклунков" задержали с оружием? Партизан или нет? - спрашиваю у водилы.
- Ничего говорят. Сообщили, что задержали, а больше ничего, молчат. Но вряд ли, чтобы партизан!
- Это ещё почему?
- Да разве партизан вот так бы легко сдался? Даже не пристрелил никого! Никогда! Не из партизан он, иначе бы такую войну им устроил, что мало бы не показалось! Партизаны же крутые! Вот взять Вернигору, он же самого Рубу уделал! А Руба, это же был крутой тип! - дальше водитель почти слово в слово повторяет историю о том, как Руба отрывался от слежки, стреляя по колесам. Ничего удивительного, но и этот дядя рассказывает, что история случилась именно с ним. Или Руба регулярно простреливал колеса слежке, или все водители здесь рассказывают одну и ту же побасёнку, привирая про своё участие в тех событиях.
Мы проехали на другой край Оклункова. По дороге нас останавливали всего раз, т.е. доехали без проблем. Вышли раньше, чтобы водитель не знал, куда именно нам нужно.
- Вот дом Петрика. - показал Дмитрий на какой-то застывший ужас, возвышающийся на холме неподалёку. Смертельная эклектика: колонны, зеркала, башни, дикий камень, кирпич, бетон, кованные флюгеры, крыша в форме китайской пагоды, скульптуры в стенах. Втулили всё, что могли и ещё немножко.
- Что это за сон разума?
- Это Петрик. У него всё масштабно. Там, где стоит его дом, раньше было имение Штройберга, одного из крупнейших дореволюционных богачей Оклункова. Вокруг дома был парк, с сосновой рощей, который тянулся до реки. После революции тут имение конфисковали, тут размещались разные заведения, в конечном счёте, сюда перевели Оклунковский тубдиспансер. Петрик добился, чтобы диспансер перенесли за город, выкупил здание за копеечку, после чего снёс его к чертям, хотя это был памятник архитектуры местного значения. Но Петрик сказал, что это не дом, а сарай какой-то.
- То есть богачу Штройбергу это был дворец, Петрику - сарай?
- Да. Он снёс его и построил заново это уродище. Рощу сосновую свёл под корень, вместо неё сделал до самой реки ипподром. Потому что у него жена любила ездить верхом. Конюшню построил над самой рекой, туда говно стекает, но против судьи никто не пойдёт. Еще и церковь себе личную построил. Вон купол видно.
- Ну да, что же ему с холопами богу молиться? Лучше уж отдельно.
- Теперь жена его лошадей забросила, современным искусством занялась.
- Картины говном рисует?
- Что? Нет! Коллекцию собирает. Говорят, хочет жену Абрамовича перегнать в этом.
- Ты смотри! Масштабная дама.
- Как и Петрик. У него несколько сотен различных званий и наград.
- Благотворитель планеты Земля?
- Ну, что-то похожее. Он раз одного пацана отмазал за убийство отца. Тот ювелир был, хорошо зарабатывал, а сыну денег не давал. Сын папашу замочил, чтобы унаследовать состояние, но его милиция прихватила. Сын пообещал Петрику половину всего отдать, заплатил вперёд, тот и отмазал. Парень так благодарен был, что аж астероид какой-то назвал в честь Петрика. Справку из Киева принёс специальную. Петрик довольный ходил, во всех газетах пропечатался, что вот он дескать какой, даже в космосе отметился. А потом оказалось, что астероид назвать стоит сто баксов стоит и астероидов тем, как грязи, каждый лох заполучить может. Петрик очень обиделся, что его дураком выставили, таки посадил того пацана на три года. Чтобы знал, что дарить.
Мы подходим ближе. Сначала прыгаем по кучам засохшей грязи, а потому выходим на отличную заасфальтированную дорогу, ведущую к дому Петрика.
- Автобан прямо! – удивляюсь я.
- Это мэрия профинансировала. Петрик помог нашему мэру в нескольких процессах, тот отстегнул бабла из бюджета.
Ну да, дорогая идеальная, даже разметка есть. Подходим ближе к дому. Вижу несколько камер наружного наблюдения, которые контролируют все подходы к имению. Камеры установлены недавно, совсем новенькие.
- А зачем нам нужно к Петрику? - интересуется Дмитрий.
- Поговорить. Есть вопросы. - мы подходим к калитке, огромной, как и весь забор, высотой метра три, ещё и с колючей проволокой поверху. Жму на кнопку звонка. Замечаю камеру. Нас снимают, так что улыбаюсь телевизионной улыбкой.
- Слушаю вас. - спрашивает голос из динамика.
- Добрый день. Меня зовут Остап Перламудров, я с шоу Савика Шустера. Хочу поговорить с господином судьей. - снял бейсболку, надеюсь, что здесь телевизор смотрят, так что узнают.
Динамик в ответ немного скрипит, потом выключается. Видимо, собеседнику нужно немного подумать. Раздумья растягиваются где-то на минуту.
- Господин судья сейчас занят и не может вас принять. – слышу я вердикт.
- Я хотел бы поговорить с самим господином судьей. Уведомите его о моём визите! – строго требую я. Но динамик отключается и больше не подаёт признаков жизни, хотя я жму на звонок и даже стучу в калитку носком. - Дерьмо!
- Пошли, не откроют. - говорит Дмитрий, которому тут явно неуютно.
Ну, не штурмом же мне брать имение судьи. Уходим, но прошли ещё и сотни метров, как слышим позади рёв автомобильного двигателя. Ворота поместья Петрика открывающихся и оттуда вылетает черный кабриолет. Моментально нас догоняет. Визг тормозов, машина останавливается перед нами. В машине длинноволосая блондинка модельной внешности. Идеально правильное лицо, взгляд королевы.
- Остап! Здравствуйте, я - Изабелла Петрик. - она протягивает мне свою красивую, ухоженную руку с несколькими кольцами. - Мой муж с удовольствием встретится с вами. Садитесь. – она распахивает двери машины.
Смотрит на меня с нескрываемым любопытством, я для неё - человек из телевизора, киевская звезда, о которой можно будет рассказать подругам.
- С удовольствием, Изабелла. - я сажусь рядом с ней, Дмитрий испуганно смотрит. – Давай на заднее! – командую ему, вызвав некоторое неудовольствие Изабеллы.
- Он со мной. - объясняю я.
Изабелла давит на газ и резко разворачивает машину. Колеса визжат по асфальту, запах жжённой резины, мы мчимся к воротам. Они открыты, за ними стоит несколько автоматчиков в бронежилетах и шлемах. Видимо, это и есть та государственная охрана, которую предоставили фигурантам партизанского списка. За воротами большой двор с фонтанами, а затем дом. Вблизи он ещё больше, чем с улицы. И еще более несуразный и некрасивый. Мы остановились возле центрального входа, к которому вела широкая лестница из белого камня. Трудно даже представить, сколько стоила вся эта красота. Мне, счастливому владельцу однокомнатной квартирке на восемнадцатом этаже, за которую я ещё не отдал кредит, страшно было и думать, о куче денег, вложенных в этот сумбур в камне.
- Пойдем! - Изабелла выпрыгнула из машины, она была высокая, стройная, красивая, кажется, натуральная блондинка. Настоящая богиня. - Вы останьтесь. – строго указала она Дмитрию.
Тот даже спорить не стал, только закивал головой.
- Я скоро. - сказал ему. Не стал настаивать, чтобы и он шёл, потому что хотел иметь эксклюзив с Петриком.
Спешил по лестнице за Изабеллой, когда из дома выкатилось нечто. Небольшое, толстое, наряженное в белый костям с, вы не поверите, цилиндром на голове и тростью в толстых, почти игрушечных ручках. Я сначала подумал, что это местный шут, некое существо, которое создает здесь хорошее настроение.
- Джон! Посмотри, какой у нас гость! – оживилась Изабелла, увидев колобка. - Остап, это мой муж, Джон Петрик! – гордо сказала она, вроде представляла не какого-то толстого урода с лицом жабы. 
- О, я тебя видел по телику! - обрадовался колобок и выставил свою коротенькую и пухленькую руку. Я немного ошеломлённо пожал её. - Прошу в наше скромное гнездышко! Выпьете?
- Да, можно. – выпить мне действительно хотелось.
- Пятница! – завопил Джон, который, кажется, и был судьей Петриком.
Из дома выскочил высокий и худой негр в странном наряде, словно взятом из исторических фильмов. Возможно, эта одежда назывался ливреей. Негр стремительно подошел к нам.
- Чего изволите? - спросил он совсем без акцента.
Я немного растерялся от всего этого.
- А что есть?
Негр начал перечислять различные напитки, из которых я не знал и половины. Услышал название какого-то виски, которое еще никогда не пробовал, а где-то читал про него. Заказал.
- А мне, как всегда! - приказал Джон. Или Петрик, не знаю, как его называть. Он был толстый, с большой, немного лысоватый головой, скрытой под цилиндром, узким лбом, который легко вбирался в пару морщин и двойным подбородком. Еще у него был большой рот, когда он улыбался, то было заметно, что у него большие, грубые зубы. Он был похож на неандертальца. Неандертальца в цилиндре. Комбинация, скажу я вам. - Ну что ж, пойдём! – то ли предложил он, то ли приказал.
И мы пошли. Немного под домом, который был, кажется, в четыре этажа. А башни по углам во все шесть. За домом начинался настоящий парк, с аллеями, фонтанами и странными памятниками. Нас догнал негр с подносом, на котором стоял мой бокал с виски и фужер для Петрика. Тот пил мартини с оливкой. Мы выпили, Изабелла не пила, а с интересом разглядывала меня.
- Как вам скульптуры? - спросил Петя и указал на первую. Даже не знаю, что она изображала.
- Честно говоря, я не очень разбираюсь в современном искусстве.
- Я тоже! - он захохотал. - Но Изька говорит, что этот парень настоящий гений! Да?
- Он выставлялся у самого Пинчука, его работы хорошо продавались и продаются в Европе. - подтвердила Изабелла.
- Они там в Европе совсем одурели! Такую ***ню покупать! - Петрик остановился возле скульптуры. Кусок черного металла, который изображаю то ли переплетение тел, толи корней, поди разберись. - Но меня не ****! Платят и хорошо! – Петрик смеётся. Он импульсивен, прыскает слюной. - Этот хер сделал мне аж семнадцать скульптур!
- Настоящая коллекция! Начальная цена каждой работы от тридцати тысяч евро! - Изабелла смотрит на меня, и глаза её сверкают гордостью.
- Ого! - наконец подаю я голос. - А почему не продаёте?
- Эти работы каждый год дорожают на тридцать-сорок процентов! Не один банк столько не даст! - хвастается Изабелла.
- А нам они достались даром! – радуется Петрик.
- Ну, мы просто помогали таланту. – немного смущенно уточняет Изабелла.
- Дали ему какой-то грант? - спрашиваю я, а Петя хохочет, будто услышал смешной анекдот.
- Грант! Грант, бля! Грант! - он наклоняется, что довольно трудно для его шарообразной фигуры, трясёт головой и снова прыскает слюной. - Грант!
- Нет, не грант. - вежливо удивляется моему непониманию Изабелла. - Просто автор попал в сложную ситуацию.
- В тюрьму он попал! И не просто так, а за изнасилование! – громогласно уточняет Петрик.
- Ну, это уже неважно. Главное, что он бы там пропал, за решеткой, но мы протянули ему руку помощи.
- А то бы он протянул ноги! Бу-га-га! – ржёт Петрик.
- А разве в тюрьме можно делать скульптуры? - снова удивляюсь я.
- В тюрьме надо делать скульптуры! Надо! - убеждает Петрик. - И он делает! Чаще всего, вот такую ***ню! - он кивает на очередную скульптуру в парке. - Но может и нормальное. Я вот в день города подарил Оклункову памятник Голохвастову! Так вот это памятник!
- В классической манере сделан. – поясняет Изабелла.
- Ага, в классической. Неделю пришлось того дурачка в карцере мариновать, пока сделал что-то нормальное, а не ***ню всякую вроде этого. - Петрик кивает за спину, где осталась работа неизвестного мне таланта.
- Джон! – ласково укоряет Изабелла. - Просто понимаете, Эдуард, автор работ, он – художник. Он всегда в полёте, его трудно вернуть на землю.
- Ага, долетался до колонии! - хохочет Петрик.
- Джон! - улыбается Изабелла. - Мы хотим сделать в Оклункове музей современного искусства. И эта коллекция, буду его основой.
- Смотри, бля, точно же ***! - Петрик показывает на очередную скульптуру. - Что в голове у этого хера? Они там в Европе совсем одурели, когда платят за это такие деньги!
Мы идем мощеными тропинками по идеально ухоженному парку, среди которого торчат эти странные скульптуры. Я немного потрясён размахом, который может себе позволить этот Петрик. Это касается и женщины и дома и парка.
- Иван ... - обращаюсь я к нему.
- Джон, Джон! Изабелле нравится, когда меня зовут именно Джоном. А она у нас разбирается в стиле! - Петрик хватает жену за задницу. Она неторопливо убирает его руку, вздыхает, как мать над непослушным дитятей. Она выше Петрика на голову и красива породистой, аристократической красотой. Как она спуталась с этой жабой?
- Хорошо, Джон. Я хотел спросить вас о террористах. Вы серьезно воспринимаете их угрозы?
- Нет! Потому что мне нечего бояться! Я всегда стоял на страже законов, судил по справедливости! Эти глупцы, они же ничего не понимают в юриспруденции, для них, как судья, так сразу и взяточник! Идиоты!
- Вот, смотрите, жемчужина нашей коллекции. - говорит Изабелла и указывает на очередное творение в котором следует распознать некий смысл. Нервная куча из металла на каменном пьедестале. - Это "Страшный суд эпохи Веб 2.0".
- Какой эпохи? – гневно кривится Петрик.
- Веб 2.0. Скульптура об интернете. – поясняю я.
- А, порнушка! – Петрик удовлетворённо кивает. - Я же говорю, одни *** у него в голове! Его бы уже на зоне давно отпидорасили, но я попросил начальника колонии поберечь его. Держат в отдельной камере, как на курорте!
- Вы пытались уехать из страны, когда оказались в списке, обнародованном террористами?
- Я? - Петрик начинает хохотать. - Я, бля, что, заяц, что ли? Какого, я должен бежать из своей страны! Пусть они бегут! Уйобки! Что они сделали для этой страны, для этого города, что ставят мне ультиматумы? Мне! Мне! Да пошли они! Они - ничего не сделали, а я - сделал! Сделал! Я церковь построил! И конную школу содержу! Для детей! Для детей! Чтобы, как Изабелла, ездили верхом! И мне бежать? Да пусть сами уябуют!
- Джон трижды признавался меценатом года в Оклункове и области. Он является основателем Фонда "Открой сердце!", который поддерживает сразу несколько программ в городе. Мы помогаем сиротам, ветеранам, многодетным семьям, церкви. – с готовностью информирует меня  Изабелла.
- Да у меня семь орденов церковных! И от Филарета и от Владимира! Надо будет, и от мусульман да евреев сделаю! - кричит Петрик. - Пятница, повторить!
Только тут я замечаю, что негр осторожно шагал позади нас, а теперь приблизился тенью, забрал бокалы и побежал к дому.
- Видишь, бегает как! А был же сыном министра! - кивает вслед негру Петрик. - При бабках, на кабриолете ездил, тряс здесь бабками, с четырьмя белыми бабами сразу жил! А потом у него на родине бунт случился, повстанцы с пальм слезли, отца за ноги повесили, сестер пришлось выкупать, на это все деньги ушли. Остался голый и босый, даже за обучение нечем было платить. С голоду бы подох, а я его подобрал, работу дал. Я вообще - добрый!
- Очень редкое качество в наше время. – соглашаюсь я. - А те автоматчики, которых я видел на воротах, это государственная охрана?
- Да. Я говорил, что мне не нужно. У меня здесь сигнализация, камеры, собаки. Никто не пройдёт! Но начальник милиции попросил. У них приказ, чтобы охрану приставить, надо было доложить о выполнении.
- А вы знали убитых? Муравского и Рубенко?
- Конечно, знал! Я двадцать лет уже в суде работаю! А до того еще четыре года в прокуратуре следователем отпахал!
- И что за люди?
- Да нормальные пацаны! Серьезные, ответственные!
- А как вы относитесь к обвинениям в их адрес?
- Да фигня! Какие там ещё обвинения? Насочиняли невесть что! Обвинение, это когда доказательная база есть, свидетели! И когда судья признаёт, тогда это доказательства! А тут кто их судил? Какие-то шлепари? Партизаны эти! Блять, ты видел Тополю, которого поймали?
- Нет.
- А я видел! Как он там слюни пускает, плачет и просит больше не бить! Говно! И вот он будет таких людей, как Муравский или Рубенко судить?
- Но женна Муравского исчезла при подозрительных...
- Да она проститутка была! Поехала в Италию передком зарабатывать!
- В Италию? В её последней записке написано, что в Испанию.
- Да мне насрать! Он, блять, её из дерьма взял, человеком сделал, накормил, одел, в мир вывез, а она разводиться собралась! Сучка неблагодарная!
Я смотрю на реакцию Изабеллы. А она зачарованно рассматривает очередной шедевр скульптора, будто и не слышит наш разговор.
- Понимаешь, люди делятся на успешных и быдло! Вот я, ты, Муравский, Рубенко, мы - успешные! Мы держим жизнь за яйца! И мы же сами всего добились! У меня родители - колхозники! Когда я после армии в город ехал, то дали пятьдесят рублей! Всё, что было у них! И я те пятьдесят рублей через полгода вернул! А дальше сам! Сам! Сам всё выгрыз, заработал! Всё это! - Петрик оглядывается вокруг и трясет своими коротенькими руками. - Я это заработал, своим трудом и здоровьем! А тут приходят какие-то уроды и начинают говорить, что мы что-то не так сделали! Да кто они такие, эти партизаны ****ные? Они просто завидуют! Вот почему они хотят убить меня? Потому что у них никогда не будет такого дома, как у меня, такой бабы, как у меня, таких машин, как у меня! Вот поэтому эти партизаны и бесятся! Шестерки! Тьфу! - Петрик плюет комком слюны размером чуть ли не с кулак.
- Джон, не надо нервничать, береги себя! - беспокоится Изабелла.
- Вы сейчас переждете опасность дома или же таки будете ездить на работу?
- Конечно, буду ездить! Меня им не запугать! Да я **** их, партизан этих! Козлы! - Петрик не на шутку рассердился. Изабелла подбежала, успокаивает его, целует. – Ну, ничего, вот поймают их, тогда я посмотрю на них. - говорит Петрик сквозь зубы.
- Думаете, что поймают?
- Уверен! Сейчас их все ищут, найдут!
- Они как-то удивительно хорошо прячутся.
- Крысы потому что! Крысы тоже хорошо прячутся!
Впереди появляется негр с подносом, на котором бокалы. Спешит к нам.
- А этот Тополя. У него были какие-то мотивы убивать вас?
- Никаких! Я его не видел никогда раньше, а он меня! Это тот хер, Сокол, это он всё ему внушил!
- А он зачем?
- А я откуда знаю? Может больной на голову? Может, завидует! Видит, успешных людей и слюной захлебывается! Ну, ничего, пусть только прихватят его! - Петрик хватает мысленного Сокола руками за шею и начинает то ли душить, то ли отрывать голову.
- Посмотрите, какой замечательный японский сад! Единственный в Оклункове! – отвлекает нас Изабелла. Видимо, хочет сменить тему.
Мы смотрим. Ну да, красиво, камни и зелень. Подходит негр, берем у него бокалы. Выпиваем. Петрик, как за себя бросает мартини, я стараюсь цедить не спеша. Уж очень вкусный виски.
- Красивый сад. – улыбаюсь я Изабелле и поворачиваюсь к её супругу. - Но, Джон, и Муравский и Рубенко, судя по всему, нарушали же закон...
- Дерьмо! Насрать на закон! Они придерживались правил! Вот это главное! Серьезные люди соблюдают правила! Поэтому они выше закона! - снова орёт Петрик.
- Но все равны перед законом!
- Закон - фикция! Не может быть так, чтобы всех судили одинаково! Ты сам подумай! Вот есть ты - успешный, по телевизору тебя показывают, все тебя знают! И есть какой-то хер, работяга или уборщица! И что же вы, равны? Вы будете отвечать одинаково? Нет! Потому что у тебя связи есть, а у неё – ни хера! Вы - разные! И то, что разрешено тебе, не позволено им! Так было всегда! Еще в "Киевской правде" вира за убийство холопа и дружинника отличалась в разы!
- Но это был феодализм ...
- Это была правда жизни! Что люди разные и лучшие люди не могут быть наравне с лошками! И так всюду, хоть в Америке, хоть в Европе! Просто там они прячутся за словами. Там все завуалировано в бабло. Все равны, но тот, у кого бабла больше, ровнее! И это правильно! Успешные люди - это одно, а неудачники - другое и никогда им не быть равными! Никогда!
- Но ...
- Без всяких "но"! Муравский был нормальный пацан! И Рубенко тоже! Если бы они сделали что-то неправильно, руководство бы их наказало! Но они делали всё правильно! Всё! А тут пришли какие-то лошки и начали судить! Да пошли они! Я им судья, а не они мне! Я! - он визжит, такое впечатление, что сейчас лопнет.
- Может, сменим тему? А то Джон слишком разволновался. - вмешивается Изабелла. - Пятница, мы возвращаемся, пусть накрывают на стол. И подготовь фотоаппарат.
- Да, мэм. - негр бежит к дому. Петрик разгневанно сопит, весь надулся. Видимо, не подозревает, что я его пишу на телефон. Хотя пишу просто так. Не смогу это обнародовать, потому что с судьями лучше не связываться. Один мой коллега делал материал о коррупции среди судей, насобирал бомбовые материалы, но никто не взял их печатать. Все же знали о круговой поруке судей. Тогда коллега, которому жаль было месяца работы, напечатал материалы в собственном ЖЖ. Получил несколько исков, которые очень быстро были рассмотрены. Суды решили, что коллега виновен и должен заплатить несколько миллионов гривен в качестве компенсации морального и материального вреда фигурантам материалов. Имущество коллеги мгновенно арестовали, выселили из квартиры, забрали машину, начали отнимать ребёнка. Его жена подала на развод, а ему было сказано убираться подальше, иначе обещали ещё срок за клевету на судебную систему. Они бы могли и посадить. Коллега это понял и уехал из Украины. Теперь чуть ли не бомжевал в Германии, работал на заправке, хотя тут же был уважаемым журналистом. С судьями лучше не связываться, они друг за друга и эту стену не пробить.
- Пойдёмте, пообедаем. - примирительно улыбается Изабелла.
Возвращаемся в дом молча. Вижу, что на дворе под большим навесом накрыт стол. Петрик бежит куда-то в дом.
- Вы извините Джона. Просто он последние дни на нервах, вся эта ситуация ... – пытается сгладить ситуацию Изабелла.
- Я понимаю.
- Пойдем в зал. - приглашает она. Видит, как удивленно смотрю на стол. - Мы сфотографируемся и вернёмся.
Мы заходим в дом. Там роскошь до визга: дубовые панели, мрамор, звериные шкуры, статуи. Проходим в большой зал, где висит картина, где-то три на шесть метров, изображающая Петрика и Изабеллу в окружении цветов и птиц. Видимо рай. Я аж останавливаюсь, чтобы рассмотреть это чудо, потому что на картине даже воробьи имеют размеры доброй курицы, а Петрик с Изабеллой, так вообще гиганты. Причем художник предусмотрительно убрал живот судьи и добавил мышц в руки, а одухотворенности в глаза Петрика, взгляд которого был похож здесь на взгляд Иисуса из журнала "Сторожевая Башня".
- Джону нравится реалистическое искусство. - словно извиняется Изабелла, увидев мою заинтересованность этим примером монументальной пропаганды. - Пятница!
Из боковых дверей выскочил негр, теперь не с подносом, а с фотоаппаратом.
- Все готово! - докладывает он.
- Я сейчас. - Изабелла куда-то уходит. Негр стоит от меня на почтительном расстоянии и весь во внимании. Разглядываю залу и мне наконец-то становится понятным, зачем меня сюда пригласили. Все стены увешаны фотографиями известных людей, сфотографированными в компании Петрика и Изабеллы. Боже мой! Да тут есть все! Четыре президента и с десяток премьеров, оба брата Кличко и Андрей Шевченко, толпы каких-то растрёпанных людей, одетых настолько агрессивно плохо, что это скорее всего звезды нашей эстрады. Есть артисты театра и кино, телеведущие, несколько коллег-журналистов, ни одному из которых я не подам руки, отдельная группа широкозатылочных и узколобых дядь, в глазах у которых пережитые сроки и лагеря. Сотни фотографий. Судя по интерьеру на заднем плане, сфотографированы все здесь! Это такой особый шик?
- Ты тут фотографируешь? - спрашиваю у Пятницы.
- Так точно! – он отвечает быстро и точно, как в армии.
- А Пятница - твое настоящее имя?
- Никак нет. Мистер Джон так назвал меня.
- Сейчас здесь стало тревожно?
- Нет, нас хорошо охраняют.
- А эти все люди, с фотографий, они гостили здесь?
- Да. Мистер Джон очень гостеприимный.
- Откуда у тебя такое хорошее произношение?
- Я легко изучаю языки. Знаю их два десятка. - он улыбается, потом делается серьезным и вытягивается смирно. Потому что становится слышно шаги, это Петрик с женой.
Судья переоделся в чёрный костюм, ну да, на всех фотография он в чёрном костюме и с цветком в нагрудном кармане. Такой стиль. Мы становимся возле стены с лепниной, напротив которой обычно фотографируют. Пятница готовит свет, затем делает несколько кадров.
- Готовое, господин. – докладывает он.
- Ну, теперь можно и поесть! - говорит Петрик, всё ещё хмурый. - Несмотря на этих проклятых террористов, аппетит я не потерял.
Мы выходим вместе на улицу, но потом прибегает Пятница с телефоном, Петрик берет трубку и возвращается в дом.
- Важный разговор, придется подождать. - объясняет Изабелла.
- Хорошо. А где мой коллега, с которым я пришёл?
- Он в библиотеке.
- А там, случайно, нет интернета?
- Конечно, есть!
- Тогда я там подожду. Хорошо?
- Да. Давайте я вас отведу. - она идет первой. Красивая, спортивная, с толстым хвостом замечательных волос. Похожа на русскую актрису Судзиловскую. И да, она действительно натуральная блондинка. Красавица и чудовище. - Джон, возможно, слишком погорячился, не воспринимайте всё всерьёз. - просит она.
- Хорошо.
Доводит меня до библиотеки и уходит. Вижу Дмитрия за компьютером.
- Какие новости?
- Да особо никаких. Арестовали нескольких людей, похожих на Вернигору, но, кажется, все просто похожи.
- Ага, а ну дай посмотреть.
Я ищу известия об убийстве в Карпатах, о Лиссоме, мои письма уже должны были получить и отреагировать, но тишина. Может, проверяют? Но даже на несерьезных ресурсах, так называемых сливных бачках ничего нет. Боятся? Не хотят связываться с Лиссомом? Смотрю новости о стрелке, которого задержали в гостинице "Оклунков". Короткий комментарий прокуратуры, что он не причастен к партизанам. А к чему он причастен?
- Петрик показывал скульптуры? - тихо спрашивает Дмитрий.
- Да, а что за история с их автором?
- Ну, какой-то художник, из Киева, сел за изнасилование. А женщина Петрика об этом услышала. Она раньше занималась конным спортом, была даже чемпионкой Украины. Но потом ушла из спорта по причине травмы. Теперь же во всем косит под женщину Абрамовича.
- Ага, ты говорил.
- Не под бывшую жену, а под нынешние, Дарью Жукову. Так вот, жена Петрика прочитала, что Жукова открыла свою галерею и захотела сама рулить современным искусством. Раньше бы Петрик её послал подальше за такую блажь, но она свозила его в Киев, в центра Пинчука. А там как раз были какие-то картины из дохлых мух. Так что Петрик охерел. Потому что Пинчук - крутой дядя, раз позволяет себе такое, то это уже не глупость. Петрик тоже решил заниматься искусством. Стали покупать экспонаты, но это было дорого, а Петрик же привык, что ему платят, а не он. Тогда она услышала о художнике. Громкое дело было, газеты писали. Этого парня называли надеждой украинского искусства, пока он не сел. Петрик имел связи в управлении наказаний, договорился, чтобы скульптора привезли в колонию рядом с Оклунковым. Дали ему там отдельную мастерскую и материалы. Художник сначала выделывался, а потом его сильно побили, так что теперь делает всё, что жена Петрика хочет.
- И действительно его работы стоят много?
- Да. В Оклунков приезжал один чёрт из Киева, хотел договориться с руководством колонии, чтобы оно забирало работы у художника, а чёрт бы их продавал в Европе. Обещал по десять тысяч евро с работы. Но в колонии не захотели конфликтовать с Петриком, сдали чёрта ему. Судья сломал киевскому гостю обе руки.
- Что?
- Сломал обе руки. Это ещё повезло, что не убил!
- Петрик не выглядит суперменом, чтобы руки ломать.
- А он и не ломает, только приказы отдает. У него есть несколько подручных, из бывших бандюков, которым он в свое время сроки скостил. Его банда, делают всё, что он говорит.
- А что за фонд "Открой сердце"?
- В этот фонд платят все, кто хочет решить дела в оклункивских судах. Хорошая крыша - не попалишься на меченой наличности. Заплатил, принес квитанцию, а затем получил нужное решение. Все довольны.
- Фонд действительно помогает кому-то или всё идет на карман Петрику?
- Ну, немного помогает телевидению, которое снимает хвалебные сюжеты про фонд. Но большинство денег остается у Петрика.
- А чем он смог привлечь свою жену? Такая же красавица!
- У неё был брат-наркоман. Петрик помог вытащить из тюрьмы. Потом купил ей школу конного спорта.
- Ага, что-то говорил о школе. Что поддерживает её.
- Ага, поддерживает. Петрик купил развалину на окраине и нескольких лошадей. Заставил мэрию оформить это, как ДЮСШ, и потребовал нового помещения. Несколько статей вышло в газетах, как раз выборы приближались, действующий мэр боялся, что его снимут с гонки по суду, так что охотно пролоббировал выделение под ДЮСШ по конному спорту помещения музыкальной школы. В самом центре. И там не так важно было само здание, советская коробка метров на четыреста, как два с половиной гектара земли вокруг. Все это передали частной ДЮСШ, Петрик отрезал от участка два гектара, продал застройщикам. Это в 2008-м году было, в начале, еще пиковые цены на землю. Потом и остаток продал, а ДЮСШ снова вернулась в лачугу на окраине. Теперь хочет по такой же схеме провести и Оклунковский музей современного искусства. Требует выделить под него дворец Корощенко, местных сахарозаводчиков. Там очень богатое здание, его восемь лет реставрировали за государственный счет, только недавно закончили. Петрик хочет получить всё здание под свой музей. Пока сопротивляется областной совет, но Петрик не из тех, кто отступает. Уже тридцать голосов имеет, еще осталось пятнадцать и получит дворец Корощенко.
- Ох и Петрик! - кручу я головой.
- Ага, рядом с ним и Муравский и Рубенко - дети какие-то. - вздыхает Дмитрий. Он говорит шепотом, боится хозяина дома. – А в церковь он водил?
- Нет, а что в церкви?
- Там же он заказал роспись такую, что он как Иоанн Златоуст, а жена его, как Дева Мария.
- Что, серьёзно?
- Ага! Про это прознали, фотографии в сети опубликовали. Правящий архиерей от Московского патриархата потребовал богохульную роспись прибрать. Петрик обиделся, начал продавливать решения, чтобы от храмы от Московского патриархата к Киевскому переходили. З десяток храмов передал, эмпешники испугались, сменили Владыку, новый епископ на попятную пошёл. Договорились, что роспись остаётся, но чужим в церковь вход воспрещён, только Петрик с женой будут себя на фресках видеть.
- Да, что у людей с головой?
Я звоню майору Вутке, чтобы узнать, что там с задержанным стрелком. Но майор не берёт трубку. Думаю, что надо выехать из отеля, найти новое место на день-два. Уверен, что Лиссом не остановится. Эти ребята, они не умеют отступать.
- Была ещё одна история. - продолжает Дмитрий. - У Изабеллы травма спины, когда упала с лошади, почему и ушла из спорта. Ну, то есть она тяжеловата была для лошадей, здоровая ж баба, но занималась, а Петрик ей победы покупал вплоть до чемпионата Украины. Потом врачи запретили ей спортом заниматься, так что пошла  Ленка в современное искусство.
- Какая Ленка? Жену Петрика Изабеллой зовут! – удивляюсь я.
- Переименовалась она, уже когда замуж вышла. Ленка ей казалось очень уж просто, для смердов имя, решила Изабеллой стать. Так вот, ей нужен массаж еженедельно. Она сначала ездила к одной бабке, но ту разбил паралич. Начали искать нового массажиста, но никто не хотел работать с ней, потому что боялись Петрика. Он же ревнивый, страшное дело.
- Ревнивый?
- Да капец просто! Негра видели?
- Пятницу?
- Ага, его. Знаете, почему Петрик его взял?
- Нет, почему?
- Потому что этому Пятницы в Африке член отстрелили.
- Да ну! Он не похож на евнуха!
- А он и не евнух. Яйца у него есть, гормоны вырабатываются, а вот вставлять нечего.
- Откуда ты это знаешь?
- Это все знают. Он же раньше при деньгах был, чуть ли не всех оклунковских ****ей перекачал, а потом вернулся с родины и ни-ни. Нечем потому что. Вот у Петрика дома и работает потому. Безопасный. Так вот, однажды Петрик с женой отдыхали в Крыму.
- В Крыму? С его то баблом? - удивляюсь я. - А почему не на островах каких-то или хоть в Таиланде?
- Так он же не выездной, какие тут острова!
- Как не выездной?
- А вы что, не знаете? - удивляется Дмитрий.
- Нет.
- Невыездной! Ни Шенгена ему не видать, ни американской визы! Петрик в области прессовал одну французскую фирму. Ну, они зашли на карьеры, добывали глину для своего кирпичного завода. Хорошо стояли, прилично зарабатывали, а у нас же так нельзя, много охочих найдётся. Стали их рейдерить, корпорация "Элефант", слышали о такой?
- Ага, она частенько во всяких скандалах упоминается. К Лиссому, кажется, отношения имеет?
- Я точно не знаю. Так вот, этот "Элефант" пробашлял Петрику и прокуратуре. Прокуратура быстренько сварганила дело по уклонению от налогов, а Петрик постановил взять под стражу четырех топ-менеджеров французской компании. Среди них двое наших было, это ещё ладно, но остальные двое - французы. Их в СИЗО бросили, начали прессовать да так, что у одного из французов сердечный приступ случился, еле откачали. Когда в Европе скандал начался. Потому что оказалось, что этот, у которого приступ был, он какой-то дальний родственник Саркози. Ну и тот лично звонил Янеку, настойчиво просил навести порядок, иначе обещал санкции и прочие неприятности. Янек позориться перед коллегой не хотел, приказал и французов мигом отправили домой. А там они дали показания, что пытки к ним применяли, угрозы сексуального насилия и все такое, кто применял, кто садил, кто показания подтасовывал. Большой шум поднимался, а тут ещё Янек собирался в Париж ехать, приказал дело срочно уладить. "Элефант" вернула французам бизнес, но они всё равно его потом продали, потому что боялись уже здесь работать. С теми французиками вроде договорились, чтобы они не гавкала, замазали им рты. Но в Европе память имеют, так что с тех пор несколько человек их оклунковских прокуратуры и суда, которые помогали "Элефант", стали невыездными. Говорят, Петрик из этого бесится, он же привык путешествовать по Европе, но ничего сделать не может. Мог бы фамилию поменять, но не хочет, ведь это унизительно для него.
- А что стало с топ-менеджерами нашими?
- А что, до сих пор сидят. Следствие же не может сказать, что ошиблось. Арестовали, значит виноваты. Французов отпустили, а эти сидят. Уже бы вышли по условно-досрочному, но Петрик им простить не может того, что сделали его невыездным, так что сидеть им от звонка до звонка.
- Значит невыездной! А я думаю, чего это он не бежит из страны!
- Потому что некуда. Разве что в Азию какую.
- А что там ты про ревность говорил?
- А, так в Крыму ж дело было. Петрик с женой в военном санатории отдыхали, по путевке. И каждый вечер в санатории концерты были. Пели парень и девушка, оркестр им играл. Парень такой был сладкоголосый, что там все его боготворили, цветы букетами, поклонницы так и млели. И вот однажды сидят на концерте Петрик с женой, у них отдельный стол, поближе к сцене, слушают, как парень поёт. Когда Петрик заметил, как его жена на певца смотрит. Ему это очень не понравилось, он ей руку под юбку засунул. При людях прямо. А во у жены то мокро между ногами. Ну, возбудилась она от пения парня. Вроде бы действительно чудесно пел. Петрик оскорбился, вызвал из Оклункова своих бойцов и на следующую же ночь тому парню язык отрезали.
- Что? - я смотрю на Дмитрия. - Не может быть!
- Может, ещё и как может! Об этом много писали, жестокое же преступление. Не каждый день певцу язык отрезают. А ещё избили. Нашли парня в скалах, дикое месте на берегу, всего в синяках и без языка. Чтобы, значит, больше петь не мог. Следствие преступников не нашло, списали на ограбление, хотя зачем грабителям язык жертве отрезать? Парень от этого всего с ума сошёл. Не знаю, что там с ним дальше стало. Вот такой этот Петрик.
- Да ну, не верю. Кто там видел, что там было на самом деле? – я кривлюсь от услышанного. 
- Да мой одноклассник видел! Он каждое лето ездит в Крым, подрабатывает музыкантом. И в том оркестрике играл, где парень пел. Сам всё видел, даже как Петрик жене в трусы лазил, а потом вытирал пальцы салфеткой. И певца потом видел, когда его уже нашли.
- И что, Петрик приказал отрезать язык только за то, что женщина не так посмотрела на парня?
- За то, что у нее помокрело на него!
- Тю, фигня какая!
- Говорю же, он в отношении жены - сумасшедший. Когда массажистку парализовало, начал других искать. Никто браться не хотел. Боялись все, что Петрик певцу язык отрезал, а массажисту - руки отрубит. Так продолжалось, пока не нашли слепого массажиста.
- Слепого?
- Да, совсем. С детства ещё инвалид, но массажист хороший. Вот к нему жена Петрика и ходит.
Я думаю над всем этим дикостью. Ну, я догадывался, что Украине еще средневековье, с кастами, натуральной повинностью и телесными наказаниями. Но чтобы вот так уж наглядно. Киев таки точно приглушает знание страны, дает ощущение близости к Европе, хотя в Киеве это только форма Европы, а никак не содержание. В провинции нет даже формы Европы, сплошная азиатчина.
Снова звоню майору Вутке. Он не отвечает. И это плохо. И сеть молчит о ситуации вокруг Лиссома. Я вспоминаю ту девушку в Карпатах. Лучше бы мы не встречались, тогда бы я сейчас не ходил с ощущением петли на шее.
- Господин Остап! - это прибежал Пятница. - Вас ждут.
- Дмитрий, пошли. - говорю коллеге и вижу, как пугается Пятница.
- Нет! Нет! Я здесь посижу! - Дмитрий даже руками машет. Он испуган разговорами про Петрика и боится сидеть с ним за одним столом.
- Ну, как хочешь.
Мы выходим из дома, вижу за столом Изабеллу. Рядом стоят официанты. Подхожу, сажусь. На столе куча фарфора и столового серебра, одних вилок штук пять, несколько ножей, три ложки.
- Остап, в вашу честь мы пригласили сегодня оркестр нашего дома культуры, который тоже поддерживает фонд "Открой сердце!" - торжественно говорит Изабелла. Вижу, как к нам приближаются четверо парней в черных фраках, белых рубашках, при бабочках и с футлярами. Для них подготовлено место рядом, четыре стула.
- А где Джон?
- Сейчас подойдет, очередной звонок. Напряженная ситуация в городе. Не желаете вина?
- Лучше чего-то покрепче.
Пятница приносит мне виски, я смакую его. Изабелла рассказывает мне о планах музея современного искусства, единственного в украинской провинции.
- Понимаете, надо что-то делать для этой страны. Мы с Джоном берем пример с оклунковских меценатов, сахарозаводчиков и купцов, которые многое здесь построили, превратив заштатный уездный городишко в настоящий город.
Я киваю головой, а сам представляю, как тому бедному парню отрезали язык. Певцу!
- И знаете, как обидно, когда люди, глупые наши люди, начинают говорить какие мерзости, не видят всё то доброе, что сделал для города Джон! Это быдло, оно неспособно быть благодарным. – жалуется Изабелла.
- Да, это одна из главных черт быдла. - соглашаюсь я, больше, чтобы поддержать разговор. Думаю про Лиссома, про то, не послал ли он ко мне новых исполнителей. Бегло вспоминаю бедную Настю, когда мне начинает что-то мешать. Какая занозы в мыслях, которая колет и колет, привлекая к себе внимание. Что-то мельтешит где-то на периферии сознания, что-то, что я не заметил, забыл или не сделал.
- О, Джон уже идет. - тихо говорит Изабелла и ставит бокал с красным вином. Французским, перед тем как налить, официант рассказывал какое это прекрасное вино. Интересно, официант тут тоже без члена? Я смотрю на Петрика, который колобком катится по дорожке из дома и тут меня всего аж встряхивает. - Что такое? - удивляется Изабелла, которая заметившая моё движение.
Но я не могу ей ответить, потому что после догадки у меня начался ступор. Я только сейчас понял, что лицо одного из музыкантов, тех четырех скрипачей, пришедшие аудиально услаждать нам обед, мне знакомо. Да, я узнал его, еще когда они подходили! Узнал, но не обратил внимания, слишком отвлекся на Лиссома, на страх перед его боевиками. Дальше музыкант всё время стоял ко мне спиной, я не мог видеть его лица. И вот только теперь я наконец-то понял, что это тот самый парень. Из больницы. Как же его звали? Как-то несуразно. А, Стас Апостолов! Третий партизан. Надо спросить, не он ли взял пистолет...
Конечно, я дурак. Сначала увидеть Стаса и не обратить внимание, сидеть, как тормоз, думать невесть о чем, вместо того, чтобы подготовить камеру и снимать то, что произошло дальше. А произошло нечто. Петрик уже подошел к столу, нахмуренный, видимо, какие-то плохие новости, хотел садиться, когда подошёл этот Стас. Почему-то с футляром от скрипки. Все кроме меня удивленно посмотрели на него.
- Что такое? - скривился в пренебрежении Петрик. А Стас достал из футляра пистолет и начал стрелять. Это было, как в кино. Я словно окаменел, даже не полез прятаться под стол. Выстрелы. Один, второй, третий. Стас целился в голову и шею. Петрик пытается вскочить, но очередной выстрел и он валится со стула. Изабелла уже под столом и оттуда истерически кричит. Официант и Пятница бегут прочь, другие музыканты упали на землю.
Стас прыгает на стол, еще стреляет в Петрика, опять целится ему в голову. Потом смотрит на меня. Я понимаю, что патроны в пистолете еще есть. В "Макарова" в обойме восемь патронов. Выстрелов было где-то 5-6. То есть 2-3 патроны ещё в обойме. Вполне хватит, чтобы пристрелить меня. Смотрю в глаза Стасу. Кажется, это продолжается долго, очень долго. Я успеваю подумать, «неужели всё?» и даже помучаться от того, что как же глупо помираю.