Гавана, ресторан Москва, столик на двоих

     Прошел год с того момента, как я начал изучать язык Сервантеса и Лопе де Веги. Другими словами, с того солнечного ноябрьского дня, когда мы познакомились с Лурдес. Такое событие нужно было отметить, и лучшим местом для этого был бы ресторан. Попасть в него оказалось совсем несложно благодаря соседу Лурдес Мартину Кесаде, у которого были знакомые метродотели чуть ли не во всех гаванских ресторанах.  По вполне понятной причине Мартин остановил свой выбор на ресторане "Москва", организовав нам столик на двоих.
   Проехав от дома Лурдес несколько остановок на автобусе, мы вышли на РАмпе - центральной улице Ведадо - и пошли вниз по направлению к набережной. Рампа, как всегда, была полна народу. Возле "Коппелии", кафе-мороженого под открытым небом, занимающего целый квартал, стояли длинные очереди желающих посидеть за столиком с прохладным десертом, который насыщает почти как еда. В те далекие годы там подавалось удивительно вкусное мороженое разнообразных сортов. Мы с Лурдес обычно заказывали там "Трес грАсиас" - "Три грации", набор из трех шаров разного вкуса, а иной раз брали и "ЭнсалАду". В переводе означает "Салат" и состоит аж из пяти шаров мороженого, сопровождаемых тонкими вафельными трубочками. Правда, в очереди иногда приходилось стоять по часу и даже больше.
     Миновав "Коппелию", мы прошли еще пару кварталов и свернули в переулок. Первый этаж высокого дома украшала красная неоновая вывеска с надписью "МоскУ". Именно так звучит по-испански название нашей, тогда еще советской, столицы. Войдя в подъезд, мы оказались в многолюдном фойе, вглубине которого были видны двери лифта. Подойдя к стоящему за высокой стойкой дородному мужчине в черном костюме, белой рубахе и галстуке-бабочке, Лурдес коротко переговорила с ним, обернулась, махнула мне рукой, и мы вошли в лифт.
Ресторанный зал оказался просторным и полупустым, хотя внизу, в фойе, своей очереди дожидались десятка три человек. Официант усадил нас за маленький круглый столик, накрытый белой скатертью. Стол стоял почти вплотную к окну, из которого открывался панорамный вид на ночную Гавану. Совсем неподалеку чернел океан, качавший на волнах несколько торговых судов, которые стояли на рейде, дожидаясь очереди на вход в гавань.
Лурдес отказалась от меню, предложенного пожилым официантом:
- Мы друзья Мартина Кесады, он посоветовал ничего не заказывать, пока не посоветуемся с официантом, которого зовут Хорхе.
-  Меня зовут Хорхе, и можете считать, что вы попали в надежные руки. Сеньор Мартин плохого не посоветует. Передайте ему привет, мы с ним знакомы сто лет. Сейчас народ пойдет валом и нужно успеть сделать заказ, пока не поздно. Возьмите жареную курицу "РАнчо лУна", не пожалеете.
- Хорошо, две порции курицы и пару коктейлей.
- Два мохИто?
- Отлично.
     Через пять минут мы чокались запотевшими высокими бокалами, полными мятной травы, плавающей в смеси рома со льдом и лимонными соком.
- Предлагаю тост за земляничное мыло.
- Фу, Антонио, какой ты не романтичный.
- Почему же, по-моему, вполне романтичный тост с глубоким смыслом.
- Может быть, лучше все-таки за любовь?
- За любовь пусть будет второй тост, а первый все же за мыло, ведь без него мы бы так и не познакомились.
- Неужели ты до сих пор не понял, что мыло было только предлогом, чтобы скромная кубинская студентка смогла завязать знакомство с сероглазым русским солдатом? 
- Судя по тому, что ты до сих пор хранишь его в своей заветной шкатулке...
- Скажи спасибо, что я тогда не испугалась твоего огромного ружья и сделала вид, что жить не могу без земляничного мыла. Так бы и торчал там с ружьем под пальмой без женской ласки.
- Слушай, я тебя все забываю спросить о том, как ты тогда оказалась в тех краях, где я стоял в карауле?
- Да подруга у меня там живет неподалеку, мы с ней вместе курсовую работу писали. Это она мне рассказала про то, что рядом с их домом время от времени торчит с ружьем симпатичный таварич. 
- Спасибо, Лурдесита. Без тебя моя жизнь на Кубе не стала бы таким праздником.
- Наконец-то в тебе просыпается романтик.
- Жаль только, что все праздники рано или поздно заканчиваются и снова начинаются суровые будни.
- Что, тебя опять в караул посылают?
- Нет, я не об этом. Просто вспомнил, что служить мне осталось всего полгода. А потом с мешком на пароход и тихим ходом к берегам Советского Союза.
- Но ведь это будет еще совсем не скоро, Антонио.
-  К сожалению, Лурдес, мы с тобой и обернуться не успеем, как мне нужно будет покидать сей гостеприимный остров в теплом океане.
- Может быть, тебе можно будет остаться?
- Это каким же образом? Пока я не сниму военную форму, человек я подневольный.
- А когда снимешь?
- Стану гражданским человеком, и вот тогда предстоит что-то решать, чтобы опять увидеться с моей кареглазой любительницей земляничного мыла.
- Ты знаешь, Антонио, я по характеру всегда была фаталисткой. Пусть будет что будет. Зато мы с тобой уже целый год вместе. Есть такая испанская поговорка: "Никто не отнимет у меня то время, что я протанцевал".
-  Все это так, но лично я хотел бы танцевать с тобой всю жизнь.
- Спасибо, любовь моя, даже русские таваричи могут быть романтичными, когда захотят. Мне бы тоже не хотелось расставаться с тобой. Нам просто нужно что-то придумать.
- Вот я и пытаюсь. Давно хотел поговорить с тобой на эту тему, но все откладывал.
     Хорхе принес поднос с заказом, пожелал нам приятного аппетита и удалился.
- Ты знаешь, я тоже в последнее время постоянно об этом думаю.
- Вариантов вообще-то не так уж много.
- Сколько же их по твоим подсчетам?
- Во-первых, ты выходишь за меня замуж.
- Нет, вы, русские, все-таки не романтики. Ты что, таким образом решил сделать мне предложение?
- Ну раз уж сегодня у нас такой особый день, то почему бы и нет? Ты выйдешь за меня замуж, Лурдесита?
- А где кольцо с бриллиантом?
- За этим дело не станет. По-моему, это одна из немногих вещей, которая у вас тут есть в свободной продаже. Нужно только пару канистр бензина продать налево, чтобы деньгами разжиться.
- Что ж, приходится делать скидку на твою грубость и неотесанность, дарагой таварич. Будем считать, что я согласна.
- Будем считать или согласна?
- И то и другое, Антонио. Только не вздумай целоваться, у нас в ресторанах это не принято.
- Странно, у вас, по-моему, даже на похоронах целуются. Ничего, я могу и потерпеть. Итак, мы с тобой поженимся. Но тут неизбежно возникает масса вопросов. Во-первых, где мы можем пожениться? Пока я на срочной службе, это исключено. Если я подам своему начальству рапорт, то вылечу с Кубы первым же самолетом "Аэрофлота", и вдобавок мой шеф погорит по полной программе за то, что позволил своему подчиненному тайно встречаться с кубинкой. Понимаешь?
- Вполне.
- Вот и выходит, что мое возвращение в Союз - обязательное условие. Не могу же я отправиться в бега, чтобы остаться с тобой на Кубе? Да и куда бежать в чужой стране?
- Вообще-то это хорошая мысль. Мы могли бы уехать в Гуантанамо. Поселились бы у дедушки Луиса, от его хутора до ближайшего населенного пункта километров двадцать, не меньше.
- И на что бы мы там жили?
- Ну как крестьяне живут, так и жили бы. Построили бы домик с крышей из пальмовых ветвей, завели бы свиней, коз, выращивали бы овощи и фрукты. Нарожали бы детишек сероглазых. Я бы ездила время от времени в Гуантанамо, покупала там одежду, соль, керосин и спички. Представляешь, как было бы здорово жить интернациональной семьей вдали от всех проблем.
- Да, неплохо, конечно. Но всю жизнь прятаться - тоже не самое веселое занятие. Тем более у вас и там наверняка есть комитеты защиты революции, которые народ на собрания время от времени созывают. И заодно подсчитывают, сколько детишек за последний год народилось на хуторах.
- Нет, ты все-таки определенно не романтик. Я тебе такой чудесный план придумала, а ты все испортил своим грубым социалистическим реализмом.
-  Давай серьезно. Возвращаться в Союз мне предстоит в мае, ты знаешь. А вот как сделать так, чтобы я мог вернуться на Кубу, ума не приложу. Может быть, ты могла бы попроситься на учебу в Советский Союз?
- В принципе, могла бы. Но ты ведь знаешь, что мои родители живут в Майами. Из-за этого я состою в черных списках как неблагонадежный социальный элемент. Считается, что я при любом удобном случае могу эмигрировать и отправиться к родителям. Попробуй докажи, что я люблю советского солдата и не хочу становиться гражданкой Соединенных Штатов.
- Вот видишь, этот вариант тоже отпадает. Мне остается одно: вернуться на Кубу, но уже в новом качестве. Для этого я должен быть специалистом, а что я умею делать? Только детей учить русскому языку и литературе. Тут, конечно, есть советская школа и даже не одна, но попасть туда учителем можно только через наше министерство образования. Ты знаешь, я узнавал через своих знакомых, что там за система отбора. Не пробиться ни при каких обстоятельствах.
- Что, так много желающих работать учителем на Кубе?
- Не только учителем, специалистом в любой области. Ведь за границей платят особые деньги, они чеки называются.
- Что это за деньги такие? У нас такого, по-моему, нет.
- Работа за границей считается особенно ответственной, тем более климатические условия в таких странах, как Куба, тяжелые для тех, кто родился и вырос на севере. Вот за это и платят вдвойне. Во-первых, дома идет зарплата в рублях, правда, не вся, а только какая-то ее часть, а во-вторых, платят специальными деньгами, которые принимают только в спецмагазинах под названием "Березка". Это дерево такое, растет только на севере. И товары туда завозят не советские, а купленные за валюту, причем свободно конвертируемую.
- А ты был когда-нибудь в таком магазине?
- Был и не раз. Один мой однокурсник жил с этого магазина. Ему родители из-за границы чеки присылали, а он покупал там всякие тряпки и продавал их втридорога. Или просто продавал чеки, они на черном рынке идут по курсу один к двум. То есть один чек можно продать за два рубля. Мой приятель получал от своих стариков по сотне чеков в месяц и жил без особых забот. Две сотни рублей от продажи чеков плюс стипендия сорок, у нас не все инженеры столько получают. Понимаешь теперь, почему народ так рвется работать за границей?
- Конечно, все понятно.
- И уж если вырываются за границу, то экономят на всем, лишь бы побольше кубинских песо на чеки обменять. Начальство все это понимает и вводит ограничения. Например, нельзя менять на чеки больше определенного процента от твоей местной зарплаты. Я толком не знаю, мне кажется, до семидесяти процентов песо можно обменять. Вот народ и ужимается, чтобы жить на тридцать процентов зарплаты, а остальное менять. Ну а семьи-то бывают многодетные, и некоторые умудряются даже на собственных детях экономить. Кормят их впроголодь, представляешь? Мне жена шефа рассказывала, что в советской школе в Гаване время от времени у детей голодные обмороки случаются.
- Не может быть, Антонио, это же дети...
- Люди все разные. Тут недавно попал я в компанию советских специалистов, они выпили прилично и давай рассказывать, как кто дополнительные деньги на Кубе зарабатывает. Большинство, конечно, с кубинцами общий язык быстро находят и обменивают всякую там тушенку или то же мыло. Похоже, что золото и всякие драгоценности у вас до революции не очень дорого стоили. Наши спецы уже почти двадцать лет все это скупают и всеми правдами и неправдами везут в Союз. Помнишь, я тебе рассказывал, как одна наша тетка попыталась переправить с офицером полкило золотых побрякушек? Таких, как она, конечно, не очень много, но особо шустрые умудряются за несколько лет на Кубе обогатиться по полной программе. Это уже не говоря о том, что за чеки можно машину купить без очереди, многие только ради этого и едут за границу.
- Что же нам делать, Антонио?
- Убей не знаю. Не хотел тебя расстраивать, но ситуация у нас почти безвыходная. Мне тут один наш офицер рассказывал про своего друга, они с ним во время Карибского кризиса на Кубу попали и уже тут выучили испанский. И друг этот влюбился в кубинку, решил на ней жениться. Подал рапорт, ждал ответа очень долго и в конце концов получил разрешение. Поженились они и уехали в Союз. Только ничего хорошего у них не вышло. Если женишься на иностранке, даже если она из социалистической страны, то на карьере можешь сразу крест поставить. Офицера того заслали в какой-то сибирский гарнизон, жена его зимой не могла из дома выйти, так морозов боялась. Пожила она там пару лет и вернулась на Кубу с ребенком. Муж ее захотел из армии на гражданку уйти, а ему отказали, дослуживай, мол, а потом отправляйся на все четыре стороны. Теперь так и живут, он там, а она с ребенком тут. Но мне друг его говорил, что это на его памяти единственный случай, больше он никогда не слышал, чтобы кто-то из советских на кубинке женился.
     Мы надолго замолчали.
     Между тем ресторанный зал давно заполнился посетителями. В дальнем от нас углу раздались звуки гитар. В кубинских ресторанах не принято танцевать, но это не значит, что в них мало музыки. От столика к столику ходят музыканты, как правило трио, и поют песни, часто очень красивые. На этот раз пели старую кубинскую песню "Черные слезы". Высокий мужской голос пел о том, что его оставила любимая женщина, но вместо того, чтобы держать на нее зло, он сохранил о ней только добрые воспоминания. "С болью оплакиваю свою огромную утрату и плачу, плачу слезами, такими же черными, как моя теперешняя жизнь", - автоматически переводил я в уме текст песни. 
     Глаза против воли затуманились. Я взглянул на Лурдес и увидел, что ее глаза тоже на мокром месте.
- Ну ладно, Лурдесита, не раскисай, все будет хорошо, придумаем что-нибудь, вот увидишь.
- Хорошо, Антонио, не буду плакать. Я верю, что все как-нибудь наладится.
Мы возвращались из ресторана пешком. Моросил легкий дождь. Возле дома Лурдес стоял знакомый черный катафалк.