Ассоциативный бред на фоне заката

Закат зимним вечером… Алые сполохи на темном небе и багрово-красный снег. Восхода зимой я не вижу, но закат наблюдаю почти каждый вечер.
 
Бордовый снег. Будто залитый кровью… Эти ассоциации со снегом в закат – у меня уже четыре года. С того момента, как моя собака распластала об осколок стекла лапу – да так «удачно», что перерезала две артерии. Я несла щенка домой, запинаясь и падая в сугробы, а у нее из лапы текла кровь… И каждую минуту она сильнее и сильнее слабела у меня в руках (слабела сильнее…). А я шла по сугробам (в тот год выпало много снега, и в тот день он продолжал идти), запиналась, падала на колени, как стреноженная лошадь и шептала в закат: «Милая… Псинка моя ненаглядная, потерпи… Сейчас придем домой, я вызову врача и все будет хорошо!». Врач пришел, кидал пустые ампулы в тазик, давая наркоз щенку и мне – нюхать нашатырь… Да, то была насыщенная ночь…

Моя собака с тех пор выросла и из смешной озорницы превратилась в вальяжную даму… Но до сих пор мне кажется, что снег в закатные часы пахнет кровью…

Я шла, помахивая поводком, и смотрела… На темно-синие силуэты домов, на черные скелеты деревьев. В поселке Н тоже были пятиэтажки. Целых три штуки. Между ними стояли скособоченные времянки, поплывшие на вечной мерзлоте, отполированные ветрами останки брошенной техники и мачты ЛЭП. Деревьев там не было, и закатов там тоже не было, как не было и восходов – одна сплошная ночь, искрящаяся в свете ярчащих фонарей. Я жила вместе с отрядом в балке, стоящим на самом краю поселка. Окошко в своем закутке я забила досками, чтобы не видеть даже случайно красот Заполярья, а поверх досок повесила кокетливые шторки. На сейф со спиртом я постелила вышитую салфетку, а на стенку рабочие примастырили полку под книги. Можно было жить, не думая о том, что за окном не бывает светло, и температура не поднимается выше 24 градусов. И я жила. Возвращалась с маршрутов и сидела за столом, разбирая карандашные записи в пикетажке, ложилась спать в пуховый спальник, читая перед сном наставления Гаутамы. Из-за шторки, отделяющей меня от отряда, доносился гомон, прерываемый криками, иногда там что-то падало, иногда пьяный голос призывал кого-то выйти поговорить. Я читала, что никогда ненависть не прекращается ненавистью, а лишь отсутствием таковой прекращается она. Днем рабочие били шурфы – разводя костры на промерзшей земле, и я навсегда запомнила запах того сырого дыма. В этот запах сливался запах горелой солярки и запах старых досок от упаковочных ящиков, запах морозного пота и болотные испарения земли. Иногда я останавливалась около рабочих и проверяла, не отклонился ли шурф от заданного направления. В такие минуты кто-нибудь из них клал заступ на снег и, подойдя ко мне, молча поправлял на мне сбившийся платок. Для этого он снимал рукавицы, зажимал их между колен, и молча поправлял, царапая мне щеки своими заскорузлыми руками. Почему-то мне всегда хотелось плакать в такие моменты – может, из-за тяжелого сырого дыма, тянущегося по земле…

Я шла, помахивала поводком и чему-то улыбалась. Пылал закат, снег пах кровью, горящая невдалеке помойка вызывала в памяти тундру, а я шла – и улыбалась. Придя домой, я буду лежать на диване, завернувшись в одеяло, пить чай с малиновым вареньем, слушать музыку и ворковать по телефону. В последнее время я стала высоко ценить возможность просто сидеть дома в обществе телефона.

Глянцевый журнал на коленях. Пытаюсь выщипать брови в тонкую ниточку, сквозь зубы матерясь от боли. Так же матерясь я шагала по квартире на шпильках, учась не спотыкаться и не падать. Полирую ногти и крашу их алым. Примочка на распухшие брови. Сон с кошмарами – на бигудях. Блестящие колготки, узкая юбка, накрахмаленная блузка. Нарисованные глаза, блеск на губы, три капли духов – и встреча с бывшим мужем.
Одеколон «Богарт». Наглаженные брюки из какой-то дорогой ткани. Небрежно (о, как небрежно!) накинутый пиджак… Трехдневная щетина на щеках, зеркально начищенные туфли. Отодвинул стул. Сажусь, чуть улыбнувшись – спасибо, дескать. На столике горит свеча, пламя чуть колеблется, в этом пламени я вижу такое же пламя. Только костра. Костра, около которого я сидела, протянув к огню ладошки. Он сидел рядом, покладывая дровишки. Мы молчали, слушали птиц. Высокие сосны, говорливая речка, потрескивание веток. Светлячки искр разлетались веселым веером, в котелке ворчала похлебка… Смеясь, я начала пародировать Цветаеву:
Похлебка ворчала, а в котелке
Похлебки ворчат на нас сытым духом.
Похлебка ворчала о том, что нигде
Мы не найдем вдвоем приюта…
Тебе стало грустно, ты обнял меня за плечи и начал шептать нежности на ушко. Я сидела, замерев под твоими руками, боясь пошевелится, боясь, что движением я выдам свою усталость от твоего общества…

Подняв бокал, бывший муж заметил, что я изменилась и похорошела. Пригубив вино, я подумала о тщетности моего прихорашивания… Для него? Да нет, для себя…
 
Снег пах кровью, воздух пал тундрой, пылал закат, а собака бежала чуть в стороне. Все шло так, как должно было идти, без суеты и спешки. Меня ждала ночь в обществе сигарет и воспоминаний. И будет телефонный звонок от старого друга…
Не в этой жизни, мы попали с ним под дождь… Вода капала с одежды, когда мы забежали в его подъезд. Смеясь, он пихнул меня под горячий душ, я вопила, что мне нужно сначала раздеться, а он преувеличенно серьезно спрашивал: «Зачем? Ты и так вся мокрая…»… Я сидела в его фланелевой рубашке у него на коленях и уговаривала съесть его еще одну сливу. Плотно сомкнув губы, он мотал головой из стороны в сторону, после чего взяв меня в охапку, кружил по комнате… Я болтала ногами и визжала радостно, как визжат только в пятнадцать лет. Смеялись пустякам, строили планы и о чем-то мечтали. Я лежала на полу и сосредоточено решала задачу. «Чем пахнет осень?» – спросил он у меня, не поворачивая головы от своих конспектов. «Яблоками», - ответила я… В той жизни все пахло – яблоками, морем, радостью и счастьем.
 
Собака сделала стойку на крысу, невесть откуда взявшуюся на дороге. Ах да, горит помойка. И крысам нужно куда-то деваться. Некоторым – везет, они отсиживаются в подвалах, а некоторые перебегают дорогу мой собаке… «Борзые – они совсем как люди», - сказала я тогда бывшему мужу, - «Им так же как людям нужно мочить клыки в крови»…
Закат догорал, и пора было все же поворачивать в сторону дома. Окна домов светились теплым светом. Мне всегда было интересно – почему так – окна с улицы кажутся столь манящими, они обещают тепло, уют и ласку, но много ли вы знаете квартир, что сдерживают слово, данное окнами? Вот-вот, и я не знаю… И мое окно лишь обещает покой и тихое счастье, похожее на ванильные булочки. Бесприютность поселилась в моем доме, и не спасает от нее ни желтый свет, ни кружевные занавески…
 
Да, тогда я материлась, когда спотыкалась и вывихивала лодыжки, учась ходить на шпильках. Кусала нижнюю губу, обещала себе, что я научусь быть гламурной дамой. А в нише тихо хихикали надо мной рюкзак, палатка и прокопченный котелок. Но я затыкала уши, чтобы не слышать насмешек вещей и стирала пыль с какого-то навороченного подсвечника, отвечающего модным тенденциям современного декора дома. Томик Чехова глядел на меня с доброй улыбкой в те часы, когда я давила зевоту, читая детективы актуального автора. И как итог – я взвыла от тоски, когда наконец оказалась в салоне джипа на правах любимой женщины его хозяина.
- Дорогая, - сказал мне этот самый хозяин, припарковав машину у супермаркета. Он сказал «Дорогая», обдав меня запахом кожи, табака и больших денег. И то ли от запаха, то ли от слова, а может, меня просто укачало, да и неважно, что стало причиной, но к горлу подступил комок тошноты.
- Дорогая, тебе нездоровится? – спросил он тут же, проявив редкую для него чувствительность.
Я попробовала улыбнуться и сказать, что все в порядке, мне даже это удалось, но какой-то бес, живущий во мне с незапамятных времен, толкнул меня под ребра и я спросила:
- Ты не хочешь съездить в лес? Взяли бы палатку, я сварила бы похлебку из тушенки…
Спутник покровительственно улыбнулся, эдак вальяжно-важно, и даже положил свою руку, так стильно благоухающую, мне на плечо:
- Ты хочешь на природу? Устала в бензиновом раю по имени город? Хорошо. Я отменю на завтра встречи, съездим в «Домик охотника»… Сейчас куплю осетрину, сделаем барбекю…
Запахло тиной и я вышла из машины. Я больше не шаталась, когда шла на двенадцатисантиметровых ходулях. Я спокойно шла, постукивая каблучками, зная, что когда я приду домой, я достану рюкзак и палатку. Звонок старому другу. Встреча с ним под памятником на привокзальной площади. Душная электричка.
- Пойдем работать к нам… Работы – много, тебе будет интересно.
- Пойдем…
Да… в одной жизни я узнала запах беззаботности, в другой – боли, в третьей – денег… А в следующей – какой?
- Собак, прости меня… - я сижу на корточках и прижимаюсь щекой к шелковой шерстке, - так много работы… И еще… Я виновата перед тобой – прихожу поздно, потому что много болтаю по аське…

- Ты по другому-то совсем не могла познакомится с мужчиной? Естественным, так сказать, путем? – спросила меня подруга.
- Не могла, - ответила я, глотнув сок.
- Ну почему? Ты же красивая, умная! – подруга досадливо отодвинула свой стакан. Она меня любит…
- Да потому… Негде. Я или на работе, работу работаю, или дома – сплю. Я уже и старых друзей вижу только в виде буков на экране…
«Ты моя милая девочка!» – «Ты мое счастье!» – «Целую тебя в щеки» – «Внаглую подставляю губки» – «Сладкие»… Сайт психологической помощи: «Я люблю виртуального знакомого» – надо же, как я… «Виртуальные отношения – один из видов ухода от реальных проблем, подмена реальной жизни – придуманной… Пока не поздно, следует отказаться от данного типа отношений, потому что в силу псевдооткрытости и возможности дорисовать облик собеседника по своему вкусу, данный тип зависимости сильнее героиновой, и приводит к полной десоциализации»… Я лежу в сугробе, протягивая ему руку, смеюсь и думаю: «Поздно!»… Пылает закат, но снег пахнет лишь радостью…
- Чем ты занимаешься? – требовательный вопрос по телефону.
- Десоциализируюсь, - отвечаю, забираясь с ногами на диван.
- Тоже дело…
«No future!» – надпись в подземном переходе. «Это точно», - думаю я и выдергиваю сетевой шнур у машины.
 
Я сильнее слабею. Идет снег, но он лишен запаха. Безумные качели настроений… Я думаю, что я любима, и сразу – что это лишь мои фантазии. Я боюсь строить планы и безумно хочу этого… Планов, мечтаний, проектов… Я пишу стихи – и рву их, я даю себе обещания, что буду кокетлива и холодна – и не выполняю их… Я душу его своей любовью, я задыхаюсь от стыда за это…
- Пакуй уже вещи, на тебя смотреть страшно, - говорит мне подруга, наливая мне еще один стакан сока.
Ей легко… Ей всегда все ясно и нет сомнений. Она учит меня: «Ты сначала замуж выйди, а потом думай, что ты хочешь… Эх, не выйдешь ты замуж… Замуж же как выходят? Ни один мужик добровольно в петлю не полезет… Значит, нужно создать условия для необходимости этого шага. Либо он понимает, что если не предложит руку и сердце – то пролетит, либо ставишь его перед фактом – «Я беременна, дорогой». И лучше беременной не быть»…
 Я сильнее слабею… И не знаю чем пахнет ложь… Ложь, на которую я не способна даже в мелочах…
 
Багровый снег в закатных лучах и горящие контейнера… Помойка пахнет лишь помойкой, снег – не пахнет ничем, а за желтыми окнами домов скрываются семейные склоки. Я возвращаюсь с собакой домой – чтобы сесть с томиком Чехова с ногами на диван. Моя безалаберность и бесприютность меня не задевает.