Пол Гэллико. Белый гусь

(Впервые этот русский перевод всемирно известного рассказа-притчи был опубликован в еженедельнике "Литературная Россия" в августе 1983 года)


На морском побережье в графстве Эссекс, между деревней Челмбери и старым рыбацким поселком Уикельдрот располагается Большое Болото. Это одно из последних мест в Англии, где природа еще сохранилась в нетронутом виде. Огромная низина, покрытая травой и камышом, заканчивается солончаками, проплешинами ила и грязи среди множества мелких озер, оставленных бесконечными приливами неспокойного моря.

Территория эта до самого моря изрезана сотнями речушек и ручьев, образованных устьями рек, и земля здесь словно дышит, вздымаясь и опускаясь при каждом приливе и отливе. Пустынное и безлюдное это место наполнено лишь криками диких гусей, чаек, чирков, свиязей, красноножек и множества других птиц, поселившихся в траве и солончаках.
Люди почти не появляются здесь, разве что иногда забредет одинокий охотник или местный рыбак, промышляющий ловлей устриц.

Зимой здесь обычно царствуют серо-голубые тона, поскольку в воде отражается темное суровое небо. Но иногда, на рассвете или закате, и небо, и земля словно пылают багряно-золотым огнем.

Вдоль одного из рукавов маленькой реки Элдер высится мощная стена старой дамбы - надежная защита от бушующего моря. Она тянется вглубь суши мили на три от Ла-Манша и затем поворачивает на север. Здесь в стене имеется пролом, в него-то и вторглось жадное море, поглотив всё, что было поблизости.
На мелководье, тут и там, торчат из воды верхушки осевших колонн заброшенного маяка. Когда-то он был действующим, но со временем море отступило, и маяк перестал служить людям.

Однако недавно он стал снова обитаем: в нем поселился одинокий человек. Он был уродлив от природы, но это не мешало ему творить добро, ибо сердце его переполнялось любовью к диким птицам и зверям. Именно об этом человеке и о девочке, сумевшей разглядеть то, что лежало под внешней его уродливостью, написана эта история.
Писать ее было нелегко, так как море распорядилось по-своему, затянув место событий своим пенистым покрывалом, а большая белая птица, которая видела всё от начала до конца, возвратилась в темное холодное безмолвие Севера. Именно поэтому отдельные эпизоды,  записаны со слов очевидцев тех событий.

В конце весны тысяча девятьсот тридцатого года на заброшенном маяке в устье Элдера поселился Филипп Райадер. Он купил маяк и несколько акров заболоченной земли и солончаков вблизи него. Круглый год Райадер работал в полном одиночестве. Он был художником и рисовал природу и птиц. Людей он избегал, имея на то свои причины. Некоторые из них были очевидны: он был горбат, а левая рука была вывернута в кисти, словно лапа птицы. Когда он дважды в месяц приходил в Челмбери за покупками, местные жители испуганно оглядывались на него. Но постепенно они привыкли к его странной фигуре - маленькой, но крепкой - со скрюченной рукой и горбом, возвышающимся над бородатой головой.

Обычно, физический недостаток воспитывает в людях злобу и ненависть. Но Райадер не умел ненавидеть - он любил. Любил людей, любил природу, любил животных. Его сердце было наполнено добротой и пониманием. Он привык к своему уродству, но не мог привыкнуть к тому, что его отвергали. Все попытки отыскать в людях ответное тепло кончались неудачами, и это оттолкнуло его от людей. Женщин он не признавал, мужчина мог бы стать ему другом, если бы попытался понять его. Но сама мысль о том, что на это требуется усилие, была невыносимой для Райадера и заставляла его избегать тех, кто делал такое усилие.

Когда он поселился на маяке, ему было двадцать семь лет. Несмотря на тонкую душу художника и почти женскую нежность, он отчаянно боролся, прежде чем принял решение уйти от общества, в котором он не мог стать таким, как все.

Одиночество его скрашивалось дикими птицами, картинами и лодкой. У него была небольшая лодка, которой он управлял с невероятной ловкостью, обходясь одной рукой и часто помогая себе зубами, чтобы справиться с парусом при коварном ветре.
Его суденышко сновало по устьям рек и уходило в море, где пропадало целыми днями. Он научился хорошо ставить силки и постоянно пополнял свою коллекцию прирученных птиц, для которых построил недалеко от своей мастерской специальный вольер.
Райадер никогда не убивал птиц и не любил охотников.

Среди его птиц были дикие гуси, каждый октябрь прилетавшие сюда из Исландии и со Шпицбергена. Прилетали и дикие утки, свиязи, шилохвостки, чирки и широконосы. Птиц было так много, что порой от них темнело небо, и воздух наполнялся шумом крыльев. Некоторым из них Райадер подрезал крылья, чтобы они не улетали и служили своеобразным указателем, по которому их собратья могли бы безошибочно найти себе убежище и пищу.

Многие птицы оставались с ним на всю холодную пору, с октября и до самой весенней поры, когда все они улетали на север, за Полярный круг, к местам гнездования.
Райадер был доволен пониманием того, что когда гремели ружья охотников, дули штормовые ветры и стояли сильные морозы, его птицы были в полной безопасности.
Весной эти прекрасные создания улетали, подчиняясь зову Севера, но осенью они вновь появлялись в сером небе и с гоготом, кряканьем и курлыканьем опускались у маяка. Многих птиц он помнил и даже узнавал. Райадер был счастлив, ибо понимал, что где-то глубоко внутри у этих существ имелась память о нем. Эта память стала частью их самих, и именно она с наступлением северных ветров и серых туч безошибочно приводила их к маяку.

Что же касается остального, то сердце его и душа были отданы картинам. Их он ревностно хранил, отбирая лишь некоторые для продажи. Как художник Райадер был бескомпромиссен, и многие из его картин не нравились ему, но те, что он выносил продавать, были настоящими произведениями искусства. В них он изображал восходы и закаты, траву и цветы, пугливых птиц, взмывающих в небо при малейшей опасности, и крылатые тени, прячущиеся в камышах от лунного света. Его картины были наполнены огнем и светом, в них чувствовались и одиночество, и соленый запах моря, и бесконечность природы.

Однажды ноябрьским вечером три года спустя к его мастерской у маяка подошла девочка; в руках она что-то несла, прижимая к груди. Ей было не более десяти-одиннадцати лет, и выглядела она, тоненькая, чумазая и пугливая, как птица. Но сквозь эту неприглядную внешность пробивалась почти сверхъестественная красота. Она была настоящей саксонкой: угловатой, светловолосой, с крупной головой и глубоко посаженными голубыми глазами.

Девочка ужасно боялась человека с маяка, ведь о Райадере уже ходили разные слухи, а местные охотники его просто ненавидели. Но нужда, видимо, была сильнее страха, потому что она слышала - этот угрюмый и страшный человек умел лечить любых раненых животных и птиц.

Она никогда не видела Райадера и готова была убежать от страха, когда в дверях мастерской неожиданно возникла его темная фигура: черная борода, зловещий горб и изуродованная рука. Девочка стояла, не шелохнувшись, и смотрела на него, словно пугливая птица, готовая вспорхнуть в любую секунду.
Но голос его прозвучал мягко и спокойно:
- Что у тебя в руках, девочка?
Она все еще стояла на месте, но потом неуверенно сделала шаг вперед. В ее руках совершенно неподвижно лежала большая белая птица. На перьях виднелись пятна крови, кровь была и на  юбке девочки. Она осторожно передала ему птицу.
- Я нашла ее. У нее кровь... Она умерла?
- Нет. Думаю, она жива.

Райадер первым вошел в комнату и положил птицу на стол, та слабо шевельнулась. Любопытство взяло верх, и девочка последовала за ним. В комнате было тепло, на стенах висели картины, а в воздухе стоял незнакомый, но приятный запах.
Птица снова пошевелилась. Райадер осторожно расправил белое крыло, красиво обрамленное черными перьями, и удивленно посмотрел на девочку.
- Где ты ее нашла?
- Там, в камышах, где стреляли охотники. А что это за птица?
- Это белый гусь из полярных краев. Он живет в Канаде. Как он сюда попал, ума не приложу?
Девочке слово "Канада" ничего не говорило. Ее голубые глаза сияли на черном от грязи лице. Она озабоченно смотрела на раненую птицу.
- Вы ее вылечите?
- Да, - ответил Райадер, - я постараюсь. Иди сюда, помоги мне.
Он ловко орудовал ножницами, бинтом, дощечками - все это буквально мелькало у него в руках.
-   Ее подстрелили, бедняжку. Лапа сломана и крыло перебито. Но это не страшно. Сейчас подрежем перья, чтобы сделать перевязку, а к весне у нее вырастут новые, и она снова сможет летать. Крыло мы прибинтуем к телу, чтобы оно не двигалось, а на лапу наложим шину.
Страх позабыт. Девочка зачарованно смотрит на Райадера. И не только потому, что умело и красиво накладывает он бинт и шину на раненную лапку, но и потому, что рассказывает удивительную историю.

Птица молода, не старше года. Она родилась в далекой северной стране под названием Канада. Когда птица полетела на юг, спасаясь от снега и трескучего мороза, то попала в страшный шторм. Несколько дней он трепал и мотал птицу, держа ее в своих бушующих объятиях, и ей ничего не оставалось, как покориться его воле.

Когда, наконец, ураган стих, и инстинкт снова повел ее на юг, она уже летела над чужой землей. Вокруг были незнакомые птицы; в конец измотанная, она опустилась на Большое Болото и тут же попала под выстрелы охотников.

- Неудачный прием для прибывшего с визитом заморского принца, - закончил Райадер. - Мы назовем его Заблудившийся Принц. Через несколько дней ему будет лучше. Смотри. - Он достал из кармана горсть зерна и поднес к гусю. Тот открыл круглые желтые глаза и клюнул. Девочка засмеялась от радости, а затем, вдруг осознав, где она, испугалась и, не сказав ни слова, повернулась и пулей выскочила из комнаты.

- Постой! Постой! - закричал Райадер и бросился к двери. Он остановился на пороге. Девочка уже бежала по стене дамбы, но, услышав его, остановилась и оглянулась.
- Как тебя зовут, девочка?
- Фритт.
- Как? Фритта, наверное? Где ты живешь?
- С рыбаками в Уикельдроте, - ответила она с саксонским акцентом.
- Приходи завтра посмотреть на Принца.
Она молчала, и Райадер вновь подумал о дикой пугливой птице, застывшей в минуту опасности. Но затем до него донесся ее тоненький голосок:
- Ладно.

Она исчезла, мелькнув в темноте длинными белыми волосами.

Белый гусь быстро поправлялся и уже к середине зимы, прихрамывая, приходил на зов Райадера поклевать зерна вместе с дикими гусями, которые стали его лучшими друзьями.
А Фритта, или Фритт, стала частым гостем на маяке - она преодолела страх перед Райадером. Ее воображение было захвачено присутствием этого неведомого белого Принца, прилетевшего из далекой страны. Эту страну Райадер показал ей на карте, там они прочертили линию предполагаемого штормового пути из Канады в Эссекс.

И вот однажды, июньским утром, стая откормившихся за зиму диких гусей, отвечая на непреодолимый зов родных мест, поднялась в небо. С ними взлетел и белый гусь, сверкая крыльями в лучах весеннего солнца. В этот день Фритт как раз была на маяке, Райадер выбежал из мастерской на ее крик.

- Смотрите! Смотрите! Принц! Он улетит?
- Да. Принц решил вернуться домой. Слышишь? Он прощается с нами.

В вышине послышались грустные крики диких гусей и заглушающий их мощный голос белого гуся. Стая потянулась к северу, образовав клин, потом птицы превратились в точки и наконец совсем исчезли.

С отлетом Принца прекратились и визиты Фритт. Райадер снова в полной мере осознал значение слова "одиночество". Этим летом он по памяти написал портрет худенькой, чумазой девчонки, которая несла в руках раненную белую птицу.

В середине октября произошло удивительное событие. Райадер, как обычно, кормил птиц в загоне, с северо-востока дул холодный ветер, и земля опускалась перед надвигающимся приливом. Вдруг, сквозь шум моря и ветра послышался мощный крик. Он посмотрел в вечернее небо и увидел сначала маленькую точку, затем белое с черной каймой видение и, наконец, реальную белую птицу, которая приземлилась у маяка и важно зашагала к нему, переваливаясь с ноги на ногу. Это был Принц. Ошибка исключалась, его невозможно было с кем-либо спутать. Слезы радости блеснули в глазах Райадера. Где он был? Конечно же, не на родине, в Канаде. Скорее всего, он провел лето в Гренландии или на Шпицбергене вместе с дикими гусями.

Когда Райадер в очередной раз пошел в Челмбери за покупками, он оставил на почте записку для Фритт. Эта записка, должно быть, весьма удивила почтальона, потому что в ней были написаны только два слова - "Принц вернулся".
Три дня спустя Фритт, подросшая, но по-прежнему чумазая и растрепанная, пришла к маяку навестить Принца.

Шло время. На Большом Болоте это отмечалось приливами и отливами, неторопливой сменой сезонов, прилетом и отлетом птиц. Для Райадера - расставаниями и встречами с белым гусем.

А мир вокруг был неспокоен, мир бурлил и кипел, словно вулкан накануне извержения. Приближалась Вторая Мировая война.

Но волнение это еще не коснулось Райадера и Фритт. Они вошли в своеобразный естественный ритм, даже когда Фритт подросла. Как только прилетал Принц, приходила и она, гостила у него, узнавала много интересного, часто отправлялась вместе с ним на его утлом суденышке ловить диких птиц, помогала сооружать новые загоны и навесы. От него она узнала истории разных птиц, живущих на Болоте, от чайки до кречета. Иногда она готовила ему еду и даже научилась смешивать краски.

Однажды, когда белый гусь, как обычно, вернулся к своему зимнему пристанищу, Фритт не появилась на маяке. Казалось, между ней и Райадером возник какой-то невидимый барьер. А в одну из зим Принц вообще не прилетел. Райадер был удручен. Всю ту долгую зиму и лето он писал картины и ни разу не встречался с Фритт. Но осенью в небесах послышался знакомый мощный крик. Принц, теперь уже большая взрослая птица, опустился на землю так же неожиданно и загадочно, как когда-то исчез. Обрадованный Райадер поспешил в Челмбери и оставил записку для Фритт. Однако, как это ни странно, прошло больше месяца, прежде чем Фритт появилась у маяка, и Райадер с удивлением обнаружил, что она уже стала совсем взрослой девушкой.

После той зимы периоды отсутствия белого гуся становились все короче. Он стал совсем ручным и все время ходил за Райадером, даже входил в его мастерскую, когда тот работал.

Весной тысяча девятьсот сорокового года птицы рано улетели с Большого Болота: рев бомбардировщиков и грохот взрывов распугали их. В мире уже шла война.
В первый день мая Фритт и Райадер стояли на дамбе и смотрели, как последняя стая диких гусей покидала свое зимнее пристанище; она - высокая, стройная, свободная и удивительно красивая, он - нелепый, маленький, черноволосый, темные горящие глаза на массивной бородатой голове устремлены в небо.

- Филипп, смотри! - сказала Фритт.

Он проследил за ее взглядом: невысоко в небе, раскинув огромные белые с черной каймой крылья, кружил белый гусь. Один раз он пролетел так низко, что им показалось, будто Принц ласково погладил их, и они ощутили стремительное движение птицы. Круг, еще круг, и он снова опустился в загон, где паслись дикие гуси с подрезанными крыльями.

- Он не улетит? - в голосе Фритт слышалось удивление. Казалось, что птица, пролетев рядом, околдовала ее.
- Нет. Он останется. Он никогда больше не улетит. Заблудившийся Принц нашел себе новый дом. Он выбрал его сам.

Рухнули волшебные чары, и Фритт неожиданно испугалась. Это были глаза Райадера: они смотрели на нее, и в них кричало одиночество, томление и тоска. Бездна невысказанного таилась в этих глубоких темных колодцах. Его последняя фраза снова прозвучала у нее в ушах, словно он повторил ее: "Принц нашел себе новый дом. Он выбрал его сам". Тончайшие, незримые нити ее души потянулись к нему, в них было понимание. Его голос мог бы успокоить ее сейчас, но он молчал, и страх усиливался. Невысказанное давило, а женщина, вдруг проснувшаяся в ней, приказывала бежать. Бежать прочь от того, что она еще была не в силах понять.

- Я... Я пошла... До свидания... Хорошо, что Принц остался, теперь ты будешь не один.
Она повернулась и быстро пошла. Его "до свидания, Фритт" едва донеслось до нее сквозь шум камыша и травы. Она была уже далеко, когда решилась оглянуться. Он по-прежнему стоял на месте - маленький темный силуэт на фоне светлого неба.

Страх исчез, его сменило необъяснимое чувство потери. Оно было таким острым, что она приостановилась на мгновение, а затем, уже медленнее, снова пошла, все дальше удаляясь от человека у маяка.

Фритт вернулась к маяку лишь через три недели, в конце мая. День заканчивался долгими сумерками, уступая место серебряному свету луны, уже взошедшей в восточной половине неба.

По дороге к маяку она убеждала себя, что идет лишь для того, чтобы узнать, действительно ли Принц остался, как сказал Райадер. Может быть, он улетел. Ее походка была полна нетерпения, иногда Фритт даже переходила на бег, сама того не чувствуя.
Она заметила желтый свет фонаря в маленькой бухте и нашла Райадера там. Его лодка покачивалась на волнах прилива, он складывал в нее фляги с водой, продукты, бутылки с виски, разное снаряжение и запасной парус. Когда Райадер повернулся на звук ее шагов, она заметила, что он бледен, его темные глаза, обычно такие добрые и спокойные, лихорадочно блестели. Он тяжело дышал от напряжения.
Фритт позабыла о Принце, ей вдруг стало страшно.

- Филипп, ты уезжаешь?
Райадер приостановился, чтобы поздороваться с ней, и было в его горящих глазах нечто такое, чего Фритт раньше никогда не замечала.

- Фритт, я рад, что ты пришла. Да, мне надо плыть. Я скоро вернусь. - Его голос звучал хрипло и странно.
- Куда ты собираешься? - спросила Фритт.

Слова застревали в груди Райадера. Он должен плыть к Дюнкерку, там британские солдаты были прижаты к морю и окружены. Порт горел, положение было безнадежным. Он узнал об этом, когда ходил в деревню за покупками. Рыбаки, услышав по радио призыв Правительства, направили через Ла-Манш все свои мало-мальски мощные рыбацкие лодки, шлюпки и баркасы, чтобы помочь снять войска с побережья и доставить их на транспорты и миноносцы, которые не могли из-за мелководья подойти к берегу.

Фритт слушала, а он говорил, что его лодка может вместить шесть человек, или даже семь, и что он сможет сделать много ходок с берега к транспортам.

Фритт была простой деревенской девушкой и не понимала, что такое война, а тем более, что происходило во Франции. Она не понимала, что значило «попасть в окружение», но, что-то внутри подсказывало ей, что это опасно, и сердце ее сжималось от страха.

- Филипп! Разве тебе обязательно ехать? Ты не вернешься, Филипп. Не уезжай!
Райадер снова стал всё объяснять ей, подбирая такие слова, которые были бы ей понятны.
- Люди сбились в кучу на берегу, - говорил он, - как загнанные охотниками птицы. Над ними кружат железные ястребы, и людям негде скрыться от этих беспощадных птиц. Они растеряны, напуганы и измотаны штормом, как Заблудившийся Принц, которого ты когда-то нашла и принесла сюда. Им нужна помощь, и поэтому я должен ехать.
Фритт неотрывно смотрела на Райадера - он так переменился. Впервые она не замечала его уродства, ей казалось, что он по-настоящему красив. Чувства переполняли ее и рвались наружу, но она не могла выразить их словами.
- Я с тобой, Филипп!
Райадер отрицательно покачал головой.
- Твое место в лодке означает, что один солдат останется на берегу. Я должен плыть один.
Он надел плащ и резиновые сапоги, забрался в лодку, помахал рукой на прощание и крикнул:
- До свидания, Фритт! Присмотри за птицами!
Фритт лишь слабо махнула в ответ.
- Попутного ветра, Филипп. Я присмотрю за птицами.

Темнело. Высоко в небе уже сияла луна и звезды. Фритт стояла на дамбе и смотрела, как белый парус скользил по набухшему от прилива устью. Неожиданно позади послышался шум крыльев, и какая-то птица взмыла в небо. Она лишь заметила, как в темноте мелькнули белые крылья с черной каймой.
Принц поднялся, сделал большой круг над маяком и полетел вслед за удаляющимся парусом.

- Береги его, - прошептала Фритт.

Когда парус и птица исчезли из виду, она повернулась и, уронив голову, медленно побрела от опустевшего маяка.

***
Дальнейшие события восстановлены по разговорам солдат-отпускников, сидевших в пивной Крауна в Ист-Чепел.
- Гусь, обыкновенный гусь спас меня, - рассказывал рядовой Поттон.
- Что ты там несешь? - проворчал кривоногий артиллерист.
- Да, да гусь. Вон Джок не даст соврать. Он тоже видел его. Этот гусь появился у нас над головами прямо из черного дыма. Он был белый, с черными перьями на кончиках крыльев. Он кружил над нами, как бомбардировщик. Джок говорит мне:
- Всё. Нам хана. Видишь, ангел смерти прилетел за нами.
- Дурак ты, - говорю я ему, - этот гусь прилетел полюбоваться на нас, посмотреть, как мы тут принимаем морские ванны. Он принес нам привет от Черчилля. Это хорошая примета. Мне кажется, мы выберемся из этой чертовой передряги!

Мы торчали на побережье у Дюнкерка, и ждали, пока нас добьют немцы. Ну, и задали они нам жару! Со всех сторон летели бомбы, рвались мины и снаряды - уши лопались ко всем чертям! А на рейде стоит эта здоровенная посудина "Кентиш Мейд" и не может подойти к берегу ближе, чем на полмили из-за долбаной мели. Мы зарылись на пляже, чуть живые, и проклинаем всё на свете, а немцы швыряют в нас бомбы с самолетов и поливают из пулеметов. Море просто бурлит от взрывов – просто адское пекло!

Тут подплывает наш миноносец и давай шарахать по самолету. А другой фашист пикирует на него и бац! миноносец взлетает на воздух и полыхает прямо у нас на глазах. Кругом дымище, и вдруг, откуда ни возьмись, из дыма вылетает этот самый гусь и кружит над нами. А следом, появляется маленькая лодка и плывет себе, как ни в чем не бывало. Ну, прямо дэнди на воскресной прогулке!

- Кто появляется? - спросил какой-то гражданский.
- Ну, тот парень, что спас нас. Он плыл прямо под пулеметным огнем. За полчаса до этого у берега подорвали мотобот: всюду горящие обломки, а этот парень плывет прямо к нам. Подплыл совсем близко - горбатый темноволосый с бородой, а одна рука у него, как клешня. Здоровой рукой он управляет лодкой, в зубах держит канат, а "клешней" машет нам: мол, идите ко мне. А над головой у него все время кружит этот гусь.
Тут Джок говорит:
- Всё. Нам конец. Видишь, сам черт явился за нашими грешными душами. Нас, наверное, уже давно кокнули, и мы на том свете.
- Сам ты черт! - говорю я ему. - Для меня это сам Господь Бог.
Тут парень в лодке кричит: "Я могу взять семерых". Наш командир обрадовался: "Эй, вы! Ну-ка, давайте в шлюпку! Быстро!"

Мы побежали по воде к лодке. Я так устал, что не мог забраться в нее, а этот горбатый схватил меня, как котенка, за шиворот и втащил. Ну и силен же он был! Потом он поднял парус дырявый, как решето, и крикнул: "Ложитесь на дно!" Мы поплыли прямо под обстрелом, а гусь кружит у нас над головой и гогочет.

- Я же говорил тебе, что гусь - добрый знак, - говорю я Джоку. - Посмотри на него, это же настоящий ангел спаситель.

Горбун тоже посмотрел вверх и заулыбался, как будто знал этого гуся всю жизнь.
Он отвез нас на "Кентиш Мейд" и вернулся к берегу за новой партией. Так он и гонял туда и обратно весь день и всю ночь, потому что от пожаров ночью было совсем светло. Не знаю, сколько ходок он сделал, но его лодка вместе с моторкой из яхт-клуба и еще одной шлюпкой из Ливерпуля перевезли всех, кто был на берегу. Мы отчалили, когда на борт поднялся последний человек. Нас было больше семи сотен, хотя посудина рассчитана  только на две. А этот горбун помахал нам на прощание и поплыл дальше к Дюнкерку и гусь полетел за ним тоже.
По дороге нас бомбил немецкий самолет, но, слава Богу, все обошлось, и к утру мы уже были дома.
Я так и не узнал, кто был этот горбун, и что с ним стало. Но он был храбрый малый!
- А гусь? Что с гусем? - спросил артиллерист...

***
В офицерском клубе на Брук Стрит отставной морской офицер Кит Бриль-Одинер рассказывал о том, что он повидал во время Дюнкеркской эвакуации. О том, как он командовал кособоким буксиром, на котором ему пришлось тащить через Ла-Манш переполненные баржи с солдатами, как в последнем рейсе ему оторвало трубу, и буксир получил пробоину, но все же сумел добраться до Лувра.

Другой морской офицер, тоже участник Дюнкеркской эвакуации, спросил:
А Вам не приходилось слышать странную историю о диком гусе? Она ходила по всему побережью. Такие истории на фронте распространяются очень быстро. Некоторые солдаты, что я вез на своем траулере, рассказывали об этом гусе. Он появлялся в последние дни эвакуации у Дюнкерка. Ходили слухи, что если кто видел этого гуся, то обязательно оставался в живых. Вот такая история.

- Хм-м. Дикий гусь, - сказал Бриль-Одинер. - Я видел одного гуся, только ручного. Странный был случай, скорее даже трагичный. И счастливый для нас. Вот послушайте.
Третья ходка обратно. Часам к шести утра мы заметили недалеко маленькую лодку. На бортике сидела большая белая птица, а на дне лежал какой-то человек. Мы изменили курс и подошли ближе, чтобы узнать, в чем дело. В лодке оказался парень, вернее, то, что от него осталось. Бедняга был весь изрешечен пулями, просто страшно смотреть. А птица оказалась ручным гусем. Когда мы подошли совсем близко, гусь зашипел на нас и захлопал крыльями. И тут Кеттеринг, он стоял рядом со мной, закричал и стал показывать куда-то рукой. Оказывается, справа по борту плыла огромная мина. Если бы мы шли прежним курсом, то обязательно наскочили бы на нее. Но, к счастью, всё обошлось. Мы отошли подальше и расстреляли мину из винтовок. Когда я снова посмотрел в сторону лодки, то ничего не увидел. Наверное, взрывная волна перевернула ее, и она затонула. Птица взлетела и сделала три круга, как будто салютовала. Жуткое было чувство. А потом птица улетела. Нам просто повезло, что мы решили изменить курс.
Хм-м... Интересно, что вы спросили о гусе...

***
Фриттта осталась в маленьком домике у маяка одна. Она ухаживала за птицами и ждала. Первые дни она часто ходила на дамбу и смотрела в море, потом стала рассматривать картины, которые хранились в мастерской. Среди множества холстов она нашла и тот, на котором Райадер изобразил ее по памяти много лет назад: она стояла испуганная и смущенная на пороге его дома, прижимая к себе раненую птицу.

Картина взволновала ее, поскольку Райадер вложил в нее всю свою душу. Как ни странно, но это была единственная картина с изображением белого гуся. Эта птица, принесенная бурей из далекой чужой страны, помогла им обоим обрести друга. Это она вернулась с последним посланием от Райадера. Она прилетела и закружила над маяком, и Фриттта поняла, что Райадер никогда больше не вернется. Она побежала к дамбе и стала смотреть не на море, а в небо, где в багровых лучах заходящего солнца купался Принц.

Печальный крик птицы и чувство одиночества разрушили какой-то внутренний барьер, и сознание того, что она любит, вдруг нахлынуло на нее огромной удивительной волной. По щекам потекли слезы. Ей казалось, что она парит в небе вместе с этой прекрасной белой птицей и слышит прощальные слова Райадера. Земля и небо поплыли куда-то, и сердце невыносимо заныло.

"Фриттт! Фриттт, прощай, моя любимая!" - слышала она сердцем, и сердцем отвечала: "Филипп! Я люблю тебя!"

На мгновение ей показалось, что Принц собирается сесть в загон, так как гуси подняли там дружеское гоготание. Но он только пролетел совсем низко, затем круто взял вверх и начал широкими кругами подниматься в небо.
Фриттт смотрела на птицу, но видела в ней душу Райадера, прощавшуюся с ней перед вечной разлукой.

Она вновь стояла на земле и, вытянув руки к небу, кричала: "Попутного ветра, Филипп! Счастливого пути!"

Слезы прекратились. Она еще долго смотрела в ту сторону, куда улетел Принц. Потом вошла в дом, взяла картину, на которой Райадер изобразил ее с белым гусем и, прижимая ее к груди, медленно побрела в поселок.

Фриттт еще долго каждый вечер приходила к маяку покормить оставшихся птиц. Но однажды, ранним утром, фашистский летчик принял одинокий огонек у маяка за действующий военный объект. С диким ревом обрушился железный стервятник на цель и сбросил свой смертоносный груз.

А вечером того же дня, когда Фриттт, как обычно, пришла к маяку, она увидела лишь море, поглотившее всё вокруг.

Ничто не нарушало полного безмолвия. Ни одна птица не решилась вернуться. И только бесстрашные чайки кружили над морем, и в криках их слышались скорбь и тоска.



Перевел с английского
Александр Пахотин