1983 г. Как Сергей Соловьев в портфель себе нассал

1983 г. Как Сергей Соловьев в портфель себе нас-сал
Случилось это в самую холодную пору – в конце декабря. Приближался Новый Год и многие, потихонечку, начинали готовиться к празднику. Ну, женщины, естественно, бегали по магазинам, стояли в длиннющих очередях, ради того, чтобы купить батончик колбаски или килограмм мандаринов, а еще хуже ; ненавистной хурмы, которая в те, далекие советские годы, была незаменимым лакомство к празднику. А мужская часть населения от-носилась к этому проще ; что купил,; то и выпил. И желательно побыстрее.

И вот, в преддверии Нового Года, меня и Сережу Соловьева (о котором я рассказывал выше в главе «Мои коллеги») пригласил к себе в гости в об-щежитие наш аспирант Мирадыл Мирсадыков, а ныне (2009 г.) Генеральный директор Ассоциации профессиональных участников страхового рынка Узбекистана.
Чествование приближающегося Нового года свелось к элементарной пьянке, которая в их, узбекском, варианте сводилась к плову и спирту сме-шанному с гранатовым соком и настоянному на палочках ванили. Ваниль практически полностью отбивала запах спирта, гранатовый сок придавал приятный вкус и нежный розовый цвет… ; мы напились, то, что называется «до положения риз».

Поняв, что своими ногами из-за стола мы не уйдем, Мирадыл с своими узбекскими друзьями решил устроить нам скорое протрезвление. Для этого нас вытащили на улицу, и стали пихать в спины, чтобы заставить пробежать пару кругов вокруг корпуса общежития. Ничего толкового не получилось. Поскольку наши ноги были неспособны к передвижению, то мы либо просто скользили по дорожки, либо наши ноги разъезжались и мы падали в сугроб. Да и просто, без посторонней помощи, мы на ногах стоять не могли.

Стало ясно, что протрезвить нас методом «пробежки» не удастся. Тогда Мирадыл предложил, проверенный веками, метод «окунания». А вместо бочки с холодной водой использовать сугробы, которых в ту снежную зиму было предостаточно.
«Окунание» помогло ; после четвертого или пятого «кунка» мы стали «мычать», то есть пытались что-то сказать неворочавшимся от выпитого  языком, а после десятого или двенадцатого ; стали пытаться, как младен-цы, делать «первые» неуверенные шаги.

Сережа заговорил первым. И сказал: «я… х-о-о-очу-у-у… с-с-с-сать…», покачался на месте и тут же упал на бок. Аспиранты подняли его и потащили на помойку за мусорные контейнеры. Я, нетвердым шагом, качаясь и ша-таясь, так, как будто бы я снова учусь ходить, побрел за ними. Зачем ; не знаю сам.
Серегу довели до помойки. Самое удивительное, что несмотря на все свое невменяемо-пьяное состояние, многократные падения и купания в суг-робах, он не выпускал из правой руки свой кожаный портфель, с которым ежедневно ходил на работу. Видимо, боязнь потерять портфель, настолько сильно въелась в его подсознание, что заняла самую приоритетную позицию, как дыхание или дефекация. Сережа мог забыть, как его зовут, запутаться в улицах, жениться в конце концов, но потерять портфель он не мог.

Ребята поставили его, а сами встали немного поодаль, чтобы если он упадет навзничь, поймать и не дать разбить затылок о крепкий накатанный лед около мусорных баков. Смотрим ; Соловьев, делает один нечеткий шаг вперед и ставит портфель на землю. Затем, покачиваясь, долго роется у себя в штанах и, наконец, появляется долгожданная струя, которая попадает точно на портфель. Моча стекает по обоим сторонам портфеля,  проникает внутрь, и искрится радостными капельками в свете окон общежития. От портфеля идет пар. Через несколько секунд создается маленькое желтень-кое озерцо посредине которого стоит соловьевский портфель.
Это видят все, даже я, но не Сережа. Закончив мочеиспускание, он про-износит – «пйду домой…» и, схватив портфель, широким, из стороны в сто-рону, шагом неожиданно направляется к метро. На ручку он то ли не попал, а может быть на нем были перчатки и он ничего не заметил ; не знаю. Пока я задумался о ручке его портфеля, Соловьев веселой раскачивающейся походкой приближался к метро. Я решил, что я тоже трезвый и припустился за ним. Но догнать его не смог, поскольку раз три упа и безнадежно отстал.

Самое интересное происходило наутро. Соловей опоздал на работу часа на два, что случалось с ним только после очень серьезных пьянок. Явился он с хмурым серым лицом и сразу, кося как-то неуверенно глазами в сторону, обиженно спросил меня – «зачем ты мне вчера в портфель нассал?!» После чего отвернулся и пошел прочь, грустно свесив головой.

Я пошел за ним. Никакие доводы, что это сделал сам Серега, он не вос-принимал. Он твердил что-то про то, как он пришел домой, и как его родители поразились запаху, исходящему от портфеля. И пятое, и десятое…
Интересно то, что, с его слов получалось, что родители не удивились ни его пьяной роже, ни тому запаху, который исходил от него, а удивились только обоссанному портфелю. Видимо напивался Сергей часто, а вот портфель обоссал ; первый раз!

Сережина мать стала мыть-перемывать, недоумевая ; кто же совершил такое надругательство над портфелем ихнего сына. А поскольку я был единственным, которого запомнил Сережка, еще будучи трезвым, то все подозрение, конечно, пало на меня. И только к вечеру, когда, прочухавшись от вчерашней пьянки, в институт подгребли Мирадыл и компания, я смог заручиться их поддержкой в доказательство того, что Серега самолично обгадил свой портфель.

Минут десять, после этого, он некоторое время недоуменно крутил го-ловой из стороны в сторону, что-то бормотал… Спросил, как-то грустно и жалобно: «Это? Правда?» А когда получил утвердительный ответ, громко и ясно произнес «Нет, так пить нельзя!», после чего, левой рукой держась за голову, правой стал открывать свой заветный сейф, где хранился техниче-ский спирт, чтобы опохмелиться.

Самое интересное, что в дальнейшем, Соловей до такого больше не допивался.