Минута молчания

Когда объявляют минуту молчания, и бесстрастно отсчитывают секунды, у Андрея Павловича внутри все сжимается. Он представляет себе всех исчезнув­ших в вязком беспощадном круговороте. Словно наяву проходит перед его глаза­ми нескончаемая колонна из двадцати семи миллионов погибших в той Великой войне и сотни тысяч жертв войн последующих, необъявленных и забытых.

И тогда он плачет... слезы струятся по его щекам, но ему не стыдно.
- Дедушка! - какой-то мальчик дергает его за рукав, - у Вас кто-то погиб, да?
Старик качает головой.
- Совсем никто?
- Я сирота, - объяснил Андрей Павлович, - когда началась война, жил в дет­ском доме.
- А что ж Вы тогда плачете? - удивляется мальчик. - Это же День Победы! Веселый праздник!
- Почему веселый?
- Ну, как же... цирк приехал, карусели на площади, а вечером такой салют за­бабахают. И, вообще, мы же победили!
- Но они-то погибли, - старик смотрит на румяное счастливое личико. Маль­чишке лет двенадцать. В левой руке пара кроваво-красных гвоздик, в правой - ро­зоватый ком сахарной ваты на длинной ножке.
- Двадцать семь миллионов... тысяча таких городов как наш...
- Так они ж Вам никто! - смеется мальчик и, заметив в толпе своего товари­ща, кричит через всю площадь:
- Лёха, дуй сюда! Здесь офигительное мороженое...

В квартире пусто. Андрей Павлович присел в прихожей на низкий обитый красной тканью пуф. Бросил взгляд на часы – половина третьего. Сын обещал быть в четыре. Старик прикрыл глаза, прислонился к стене, задремал.

Раньше они всегда отмечали этот праздник. Маша застилала стол белоснеж­ной накрахмаленной скатертью. В центре – неизменный букет  тюльпанов, бу­тылка хорошего вина.
Телефонный звонок прервал его сновидения. Андрей Павлович вскочил, скользнув взглядом по часам – без пяти пять, схватил трубку.

- Сыночек, Павлик, ждешь? - забормотал он, тяжело дыша. - Заснул, дурак старый, не слышал. Ты где? У подъезда?
- Да нет. Мы на даче.
- На даче? Да как же на даче?
- Отдыхаем, - вдалеке слышались голоса, играла музыка. - Я подумал, чего тебя в такую даль тащить. В твоем возрасте нужно дома сидеть, телевизор смот­реть.
- А праздник как же... - старик почувствовал себя обманутым.
- Дался он тебе, - сын помолчал. - Да и не ветеран ты вовсе.
- Сынок, я вот что тебе хотел сказать...
- Потом, потом. Через неделю приеду, все и расскажешь.
- Да как же... - Андрей Павлович прижал трубку еще сильнее к уху, - сы­нок...

Но ответом ему были гудки.

Вечером, когда все речи были сказаны, когда отгрохотал пестрый салют, а любимый фильм Андрея Павловича уже подошел к концу, старик вышел на бал­кон. Внизу горланила песни кучка пьяных подростков.

- Ребята, - крикнул Андрей Павлович, - вы бы потише, спят люди.
- А тебе чего не спится, хрен старый! - длинноволосый парень швырнул в его сторону пустую бутылку.
- Дедушка, иди к своей бабушке! - это уже женский голос.
- Нет больше моей бабушки, умерла.
- Туда тебе и дорога!
 
Андрей Павлович вернулся в комнату, постелил постель, вытянулся под одеялом. Не спалось. Вдалеке грохотала музыка.

«Нет больше моей бабушки. Туда тебе и дорога», - вертелось в голове.
«Может, и правда пора?» - подумал старик. Поднялся, прошлепал босыми ногами до коридора, снял трубку.

- Слушаю, - ответил сонный голос Павла.
- Сынок, - начал Андрей Павлович, - сынок, ты только не ругайся...
- Отец, ну что это такое? Совсем из ума выжил? Мне на работу завтра!
- Я ничего, я так просто... а ты точно в субботу приедешь?
- Точно. Что еще?
Старик задумался:
- Спокойной ночи, сынок. И еще... я очень тебя люблю. Ты меня слышишь?

Но ответом ему были гудки.

***
фото сделано автором