Баяты о старом тифлисе часть вторая

     Особой музыкой звучал перезвон колоколов разных тифлисских церквей, вперемежку с гортанным призывом к азану муэдзина с минарета. Это район Майдана, где рядом мирно уживались синагога, мечети с христианскими (православной и армяно-григорианской) храмами. И тут же были многочисленные базары: Шейтан-базар, Армянский и другие. Все это прекрасно изображено на живописных полотнах и графике различных зарубежных и российских художников, у известных фотографов, иностранных путешественников. В город с разнообразными заморскими товарами съезжались с разных частей света на верблюдах, лошадях и мулах, останавливаясь в караван-сараях. Ходили в серные бани мимо заполненных прилавков.

     Один берег Куры у подножия высокой горы, на склоне которой стояла некогда грозная, дожившая до седин полуразвалившаяся от времени и почти разрушенная от многочисленных набегов, но все еще могучая крепость Нарикала. А слева от нее находились знаменитые серные бани, названные «Пестрыми», или «Голубыми» из-за голубого цвета мозаики, узорчато украшавшей фасад здания. Про роскошь бань, и про то, как  после них себя чувствовали люди,  писались «оды».

     В бане и мужчины и женщины проводили весь день. Времяпрепровождение в бане – это особая церемония. Большинство кутежей завершалось баней. Какие необыкновенные массажи умели делать банщики-терщики,  это тоже своего рода «поэзия». После них оставалось ощущение неповторимого блаженства. Мужчины устраивали всевозможные деловые встречи, застолья после купания и массажей, распевали многоголосные песни. И женщины в бане находились весь день. Им она практически заменяла «клуб», где можно было обменяться новостями, показать свои наряды. Они не спеша рассаживались, пили чай, угощались, беседовали… А главное, в женской бане не только можно было всласть наговориться. Именно там устраивались «смотрины невест»!..

     Кроме бань особым  «развлечением» можно было считать  посещение тифлисских рынков, называемых местными базаром. Одно удовольствие пройтись по этим базарам, живописно пестревшим высыпанными, как из рога изобилия, грудами фруктов и восточных всевозможных яств, – неограниченных щедрот, имеющихся в этом благодатном крае. Нескончаемые ряды овощей, зелени, специй, всевозможных солений на любой вкус услаждали глаз гурмана.  Ряд, где продавали свежую рыбу «цоцхали» («живая»). Недалеко от майдана находился даже «обжорный ряд» с множеством национальных ресторанчиков!

     И главным отделом базара была часть, где продавалось вино в бочках и бурдюках.  Причем, вино следовало пробовать. А во время пробы можно было и распить с продавцом пару стаканов вина, сопроводив красивыми тостами, и там же закусить…  Этот обычай сохранен и продолжается  поныне (если только продавец не перекупщик).

     Интерес представляли и различные ряды  с лавками, мастерскими, где можно было заказать, или выбрать товар на всякий вкус: ковровые ряды, фруктовые, мастерская музыкальных инструментов, гончарный, ремесленный ряд, галантерейная лавка, мастерская ювелиров-оружейников, кожевенников, шапочников, лудильщиков, сапожников, портняжные мастерские и прочее. Эта часть старого города с церквами, караван-сараями, крепостями, базарами, банями, можно в буквальном смысле сказать, была синтезом его и материального и духовного начала.

     Кура, рассекает город на левобережье и правобережье. Различные звуки раздавались по обеим набережным Куры. Берега соединялись мостами и паромами, их было не так уж много. История мостов Тбилиси – это также отдельная интересная тема, как серные бани, впрочем, как и как всё остальное. Чтобы попасть на противоположный берег надо было пройтись по экзотическим мостам: Верийскому, Михайловскому, Овражьему. 

     Один из поздних - Мухранский... Его постройка была задумана в 1870 году. И всё это долгое время на этом участке Куры до самой постройки существовала переправа – ходил паром. Великолепным, своеобразным сотканным из металла стихотворением, явился Мухранский мост. Создателем проекта и творцом этого сооружения стал Патон (профессор Киевского политехнического института, возглавлявший кафедру проектирования и строительства мостов). Сейчас на его месте стоит мост Бараташвили, в честь поэта. А чуть дальше, рядом с Воронцовским мостом, имеется так называемый Сухой мост. Свое название в народе он получил за то, что перекинут не через реку, а проходит над дорожной трассой.

     На Куре мосты в основном были каменные. Но случались и деревянные мосты. Интересен мост с необычным названием «Ишачий»! Он был построен на железной основе, а пешеходная дорога была покрыта деревянным настилом. Он был настолько узким, что через него можно было проехать на ишаке, откуда и пошло его название.  Ишачий мост не раз был описан лучшими грузинскими и русскими художниками, поэтами и писателями, и даже иностранными путешественниками. К сожалению, он, как и многие уникальные здания старого города, давно не существует, и остался только в зарисовках, и в воспоминаниях уходящего поколения. Он был в центре старого города у подножия Метехской  крепости.

     По нему можно было с Авлабара и Песок попасть на Майдан, находящийся на правом берегу: к Караван-сараям, Шейтан-базару, к Хлебной и Винной площадям и серным баням. Перейдя этот узкий Ишачий мостик в обратном направлении на Авлабар, можно было оказываться перед Дворцом царицы Дареждан и гордо возвышающейся Метехской крепостью. У её подножия змеятся бегущие вверх улочки и Винный подъем, ведущий к Авлабару. Путник, впервые оказавшийся в этом архитектурном разнообразии, с удовольствием окунался в эту сказочную атмосферу и сам словно становился персонажем из мира сказок... Не зря Осипу Мандельштаму снился «Тифлис горбатый», в котором:
Сазандарий стон звенит.
На мосту народ толпится,
Вся ковровая столица,
А внизу Кура шумит.
Над курою есть духаны,
Где вино и милый плов…
…………………….
Подновлены мелком или белком
Фисташковые улицы-пролазы,  –
Балкон-наклон-подкова-конь-балкон,
Дубки, чинары, медленные вязы…
И букв кудрявых женственная цепь
Хмельна для глаза в оболочке света…

     И поныне изумляют приезжих высокие левобережные наскальные стены, уподобленные театральным декорациям. С некоторых постоянно стекает вода, которую в народе считают целебной. Над стенами ютятся как-бы вросшие в гору домики с открытыми резными балконами и с ажурными карнизами. Столбы балконов переплетены вьющимся виноградом к осени с тяжело свисающими налитыми гроздьями, ожидающими утолить и опьянить своим соком жаждущего. Днем лиловые, или янтарные виноградные ягодки, становятся под солнцем настолько прозрачными, что сквозь тонкую кожицу проглядывают косточки. А в ночную пору луна из серебряной нити плетет свои кружевные узоры в их листве и вокруг самих гроздей, к рассвету уже набирающих росу, как слезинки.

    ... Я слышу, как шумит
Волна в Куре, – куда она спешит,
Неугомонная, живая?..
Не знает, что вдали от этих берегов
Ей не видать других цветущих городов,
Как не видать земного рая!  (Яков Полонский)

     Неожиданно зазывно начинала верещать зурна, а мерный стук доли, или диплипито заставлял быстрее биться сердца направляющихся в различные рестораны-духаны с несуразными названиями: «Не уезжай голубчик мой», «Духан безбородых», «За туман кутю» (туман – десятирублевка), «Симпатия», «Фантазия», «Сандро налей пива голова болит», «Пивная Азия, рядом со мной сидит красивая». Их было множество и с другими наименованиями. Вывески бывали художественно оформлены, и надписи иногда в стихах пестрели на ломанном грузинском и русском языках.

     В этих прохладных и полуподвальных помещениях пол, стены, свод куполообразного потолка были выложены грузинским квадратным красноватого цвета кирпичом. Впоследствии, стены некоторых духанов, побеленные известью, были расписаны самим Пиросмани. А более всего притягивало пение популярного ашуга Сатара-аги, о ком так же образно, как и обо всем, что касалось полюбившегося ему Тифлиса, писал поэт Яков Полонский:

Сатар! Сатар! Твой плач гортанный,
Рыдающий, глухой, молящий! дикий крик.
Под звуки чианури трели барабанной
Мне сердце растерзал и в душу мне проник.

Не знаю, что поешь, я слов не понимаю;
Я с детства к музыке привык совсем иной.
Но ты поешь всю ночь на кровле земляной, – 
И  весь Тифлис молчит – и я тебе внимаю...

     В то же время, из приоткрытых окон духанов, находящихся почти на уровне каменных тротуаров, неслись волнующие чуткий вкус гурманов и любителей пиров запахи пряностей, которыми обильно заправляют кавказские блюда. У входа в духан на мангалах в стройном ряду шампуров поджаривались шашлыки, дух от которых одурманивал и усиливал аппетит. Полноватые краснощекие духанщики, пританцовывая, ловко орудовали над ними, как будто совершали магический ритуал: то, крутя над огнем, то, поднимая вверх шампуры, нанизанные трескающимися от жара и истекающими соком баклажанами и помидорами.

     А с подрумяненных и нежных кусков мяса сочились в огонь капли жира, от чего угли приятно шипели и от них поднималось облако одуряющего дымка. Оно обволакивало прохожих, приятно щекотало им ноздри. Заставляло их замедлить шаг и влекло отведать блюдо, впиться зубами в обжигающее мясо и утолить жажду поданными услужливым духанщиком добрыми кахетинскими винами: Саперави, Телиани, Карданахи, Цинандали... Особый душистый аромат тянулся и из тонэ, где круглосуточно пекся поджаристый грузинский хлеб-лепешка удлиненной формы – шотиспури.

Известный грузинский поэт, писатель, академик Иосиф Гришашвили, живущий в старом, уходящем Тбилиси, необычайно тонко описал в своей книге «Литературная богема старого Тбилиси»:
...Блуждая в грязных Сирачханах,
Былого ярком очаге,
Дивился ль бурдюкам в духанах,
И чианурам и чарге?
И если к древностям забытым
Я нежности тебе придам.
Легко поймешь, каким магнитом
Притянут я вратам.
......
Старинный мой Тифлис, не надо!
Молчу, тут сил моих предел.
Но будь, преданье, мне в отраду
Таким, как я тебя воспел...  (Перевод с груз. Бориса Пастернака)

     По узким улочкам катились фаэтоны и коляски-одиночки со спешившими в Ортачальские сады князьями, сопровождавшими своих гостей и дам. Все предвкушали попировать, пообщаться, показать себя, увидеть танцы кинто, услышать стихи, баяты и мухамбази в исполнении ашугов: Иетим Гурджи, Саят-Нова, Хазиры и Эвангула, Бечары, Скандарнова и Будаг-оглана, Кичик-Нова, Иолчи-оглана... Порой между ними устраивались соревнования, вот тогда люди собирались толпами.

     Фаэтоны нет-нет приостанавливались перед открытыми воротами дворов, с интересом посмотреть хорошо исполненный танец. Улицы были столь узки, что иногда трудно было разобраться, где улица, а где территория двора, чьи границы не были огорожены. Кто быстрее, а кто и не спеша, съезжались  со всех районов города: из Харпухи, Авлабара, из района серных бань. Пешие люди стекались по Хлебной площади и Шейтан-базара к Майдану и садам. Все спешили туда, где:
...в беседках Ортачалы,
В тени полуночной листвы
Пришельцу в душу проникали
Тоска и страсть Саят-Новы... (Владимир Державин)

     Из-за раздаваемых со всех сторон звуков пения и танцев, приезжим, не ведающим тяжести дневных забот горожан и их распорядок бытия, могло показаться, что весь город предается всеобщему празднованию особой даты. Но, к их удивлению, им открывалось, что эти вечера – обычная, превратившаяся в ежедневную потребность форма жизни города. Мозаичное импровизационное всегородское развлечение под открытым небом, где «режиссером» и «исполнителем» был сам народ, его талантливое нутро, выплескивающееся наружу. Никто не оставался равнодушен. Это чувство охватывало все слои города, и почти все принимали в нем участие. Кто в виде прямого участника, а кто и в роли зрителя с балконов: князья, высокопоставленные чиновники, ремесленники карачохели, кинто, обычные горожане.

Тифлис не спит, счастливый, праздный, –
Смех, говор, музыка в садах,
И чуть мерцает блеск алмазный
На еле видимых хребтах. (Иван Бунин)

     Иногда возле дворов, где плясали «Лезгинку-Лекури», останавливались и кинто. Они тут же начинали подражать танцорам, имитируя кавказскую удаль, искажая танцевальные движения, вызывая смех у столпившихся вокруг «зрителей», которые неведомо откуда сразу собирались возле «солирующего». Это уже бывала пародия на «Лезгинку». Кинто и карачохели являлись яркими представителями среднего сословия. Они принадлежали к определенной касте, представляли «единую национальность», в которой были грузины, армяне, татары и другие. Они проживали в различных убанах (районах) Тифлиса, будь то Авлабар, Вера, Ортачала...