Пока ты спал

Чугунная ограда с искусно выкованными цветами роз местами покосилась, а кое-где и вовсе упала.  Сад порос сорняками и низким давно иссохшим кустарником. Ломаясь, его ветки, покрытые шипами, сильно царапали голые икры, впивались в подошвы босых ног. Безжизненные яблони, когда-то аккуратно высаженные в два ряда, были причудливо изогнуты, словно погибали в мучительной агонии, и склонились к земле. Казалось, что их спутанные крючковатые ветви из последних сил пытаются удержать стволы, что бы те не рухнули в пыль окончательно.  В глубине сада когда-то стоял то ли гостевой домик, то ли дом хозяев. Разобрать теперь было невозможно, - напоминанием о постройке остался едва заметный в высокой пожелтевшей траве квадрат фундамента и часть увитой сухими стеблями плюща кирпичной стены, с обвалившейся местами штукатуркой. Вода в ручье, пересекавшем сад, почернела и недвижимой жижей отравляла все вокруг.

Разглядывая все это запустение, я выбрался на узкую дорожку, извилины которой расползались по саду в разные стороны. Мраморная плитка с красными ромбами на ней растрескалась от времени, но стыки оставались ровными и совершенно не чувствовались под ногами. Я поглядел на быстро чернеющее небо. Вот-вот должен был пойти дождь, но не было ни дуновения ветерка, ни запаха предстоящей грозы.

За развалинами дома послышался какой-то шорох, затем человеческий голос. Я сошел с мраморной дорожки и стал пробираться через заросли кустарника на звук. Обогнув заросшие остатки фундамента, я увидел фигуру мужчины по пояс стоявшего в яме и орудовавшего штыковой лопатой.

- Добрый день, - сказал я, когда подошел поближе. Должно быть из-за плотного воздуха мой голос прозвучал непривычно глухо, как в студийной комнате.
Незнакомец продолжал усердно копать и не обратил на меня никакого внимания.
- Или вечер, - с сомнением произнес я, глянув на небо, - чем занят?
- Копаю, - наконец ответил он мне.
Начало беседы было положено, и я продолжил:
- Глубокая будем яма?
Мужчина оторвался от своего занятия и опершись на черенок лопаты серьезно посмотрел на меня. Его лицо показалось мне знакомым.
- А, ты из этих, - чуть ли не брезгливо протянул он, - дай хоть закурить.
Я инстинктивно полез в правый карман и только в этот момент понял, что из одежды на мне только больничный халат - зеленый,  с завязками на спине. Сделав вид, что так и должно быть, я протянул зажженную сигарету. Вторую прикурил сам. Незнакомец выбрался из ямы, присел на край и глубоко затянулся.
- Обычно такие как ты коматозники не очень-то разговорчивы. Носятся только вокруг, да орут что-то невнятное. Я уже и внимание на вас перестал обращать. Давно здесь бродишь? – незнакомец с удовольствие курил, чуть прищурив глаза.
- Минут пятнадцать, - бросил я, - тут особо-то смотреть не на что.
- Да, угробили они мой сад.
- Кто они?
Незнакомец небрежно махнул рукой, выбросил окурок и снова принялся копать.  Он выгребал по полной лопате, но яма никак не углублялась. "Осыпается", - подумал я и побрел прочь искать выход.

Небольшой сад оказался бесконечным. Я бродил по нему кругами, но никак не мог отыскать ни чугунной ограды, ни ворот, через которые вошел. Я пробовал идти вдоль гнилого ручья, ведь он откуда-то начинается, но все равно выходил на мраморную дорожку, ведущую к остову дома. Тогда я пошел по этой тропке, в надежде, что она начинается от ворот, но пропетляв по саду около полутора-двух часов, вновь оказался рядом с развалинами.
- Эй! - крикнул я, и мой голос был тут же проглочен липким воздухом, - ты еще здесь?
- Иди сюда, растение, - грубо отозвался голос.
Я вернулся к яме. За все то время, что я бродил по саду, незнакомец не углубился ни на сантиметр. Наконец я вспомнил, где его видел.
- Ты же телевизионщик? Программу-то вел... как же, как же она называлась-то...
- "Утро политики".
- Точно! Хорошо ты их разносил.
- Угу, вот и доразносился...
- Кстати, я Костя.
- Михаил. Малыгин - ведущий пожал мою руку, со злостью вонзил лопату в пыльную землю и выбрался из ямы.
- Ты сейчас вроде как ангел? - поинтересовался я.
- Нет. Я вроде как мертвец. Был бы ангелом - сидел бы на облаке, да поплевывал всем на головы. Знаешь, сдается мне, нет ни ангелов, ни бесов, - ведущий перешел на доверительный тон, - есть Бог, есть смерть и твой разум, душа, если хочешь, который остается там, где ты при жизни больше всего хотел быть. Я, например, любил свой сад. Тут и сижу. Только посмотри как какие-то сволочи его изуродовали!
- Да, - поддержал я, - сволочи.
Телеведущий был старше меня лет на двадцать. Меня с самого детства тянуло к тем, кто взрослее меня. Еще будучи ребенком я считал, что взрослый человек, тем более если он седой старик, наделен какой-то особенной мудростью и способен дать тебе знания, которые не почерпнешь ни в одной книге. Но чем старше я сам становился, тем больше понимал, что наделял многих людей неприсущими им свойствами - старики оказывались обозленными и ограниченными типами, сорокалетние - меркантильными идиотами, тридцатилетние любили поплакаться о своей жизни и ушедшей молодости. Я знал, что на свете есть те, пропитанные мудростью люди, но мне они не встречались. В общем, не везло мне на людей.
Малыгин производил впечатление меркантильного идиота. На том свете, в смысле в том мире, где он жил, считалось, что кто-то ему проплачивал все выступления. Но только в мертвом саду, сидя на краю ямы, ловя каждый его жест, каждое слово я понимал, что ему было далеко не безразлично, что он говорил. Его претензии к власти были борьбой за справедливость.
- Ты на растение не обижайся, - примирительно сказал Малыгин.
Я пожал плечами.
- Жена меня сравнивает с геранью. Так и говорит: "Герань моя, когда же ты проснешься?" А я все молчу и молчу. Все слышу, понимаю, а ответить, куда уж там, пальцем пошевелить не могу, - я поглядел на пальцы, исполнил короткой пассаж на невидимой клавиатуре рояля, - поначалу она часто плакала и я себя за это ненавидел. Мечтал, чтобы меня отключили от всех аппаратов. Ты представляешь ужас, когда твое сознание бьется, запертое в черепе, и ты не можешь выразить своих чувств? Вокруг только тьма и ничего больше. Такого ужаса я никогда не испытывал. Потом как-то смирился. Вспомнил, как один лама в дацане, я бывал в буддийских храмах, полушутя сказал, что все страдания человека из-за его желаний. Тут меня как током ударило. Ведь желаний у меня больше не осталось. Оказалось, что человек счастлив, когда у него ничего нет и когда ему ничего не нужно. Я почувствовал такую легкость, какая никому и не снилась, - чтобы продемонстрировать легкость, я глубоко вздохнул и медленно шумно выдохнул.
- Так ты достиг просветления, - засмеялся Михаил.
- А ты нет?
- Сразу после смерти, - Малыгин оживился, видимо с ним впервые не говорили о политике, - удивительно, когда умираешь, столько всего проясняется... Была бы возможность, сел бы писать общую теорию ВСЕГО! Или стал бы проповедовать. Как Иисус или Будда.
- Я не знал, что ты умер, - сочувственно произнес я.
- Если быть точнее, - меня убили.  Причем по самому примитивному сценарию - в подъезде из "ТТ" с глушителем. Хотя, сейчас это не имеет никакого значения.
- А я три месяца назад сорвался со скалы - карабин на страховочном тросе лопнул. Я летел метров двести. Отключился еще до земли. Представляешь, десять лет занимался альпинизмом, сам проверял все снаряжение, а тут такая нелепость. До сих пор в голове ничего не сходится.
Мы молча выкурили по сигарете.
- Не стоило тебе лезть в эти нефтяные контракты, - неожиданно полушепотом, словно боялся, что его кто-то услышит, заговорил Малыгин, - сидел бы себе спокойно клерком в "Нефтепроме". Нет же, тебе героем захотелось стать! Власть и крупный бизнес не любят, когда какие-нибудь фанатики с активной гражданской позицией, вроде тебя, начинают копаться в их тайнах. Таких убирают.
Михаил глухо рассмеялся. Мне стало жутко.
- Хочешь сказать, что меня пытались убить?
- Убили, Костя, убили. Думаешь, сколько еще твоя семья сможет платить по счетам за то, что тебе искусственно поддерживают жизнь?
Я развел руками. Действительно об этом я даже не думал.
- То-то и оно, не пройдет и недели, как тебя отключат. Ты знаешь, кто пришел к власти? Люди, считающие, что власть - это выгодный бизнес, их монополия. Они сделают все возможное, чтобы остаться на своих местах до конца жизни, а потом усадить в президентские и министерские кресла родственников. Они выкачивают из земли все, что можно и этим зарабатывают миллиарды. Мы, люди, им нужны только как рабочая сила и тупые избиратели, которые легко голосуют за тех, кто кидает им не обглоданную кость. Для них чем меньше лишних ртов - тем им лучше - больше прибыли. Если они захотят, они убьют миллионы. При этом не моргнут глазом. Поверь мне, их не будут мучить угрызения совести, - Малыгин начал жестикулировать резко, как на митинге, - они будут выступать по национальному телевидению с заявлениями о том, что создают рабочие места, но работы будет с каждым годом меньше. Они будут говорить, что приняли программу повышения рождаемости, но дети будут умирать с каждым годом все чаще. Они будут говорить, что улучшили здравоохранение, но люди будут уходить на тот свет тысячами от прививок, инфарктов и насморка. А тех, кто почувствует подвох, засомневается, объявят врагами и будут преследовать до конца дней.
При жизни Малыгин мог бы стать или революционером, или философом. Его любили за то, что он говорил правду, какой бы нелепой она не казалась. Насколько мне было известно, никто не мог опровергнуть ни одного его слова.
- Когда это произошло? - спросил я, понимая, что пропустил слишком многое.
- Пока ты спал, Костя, пока ты спал. Самое страшное в том, что жить тебе или умирать решают они, - злость в голосе с которой он говорил до этого пропала. Он похлопал меня по плечу, словно пытался утешить.
Михаил прыгнул в яму и принялся ровнять края. Я оглядел сад и неожиданно я понял, что он представляет собой большой лабиринт, выбраться из которого можно было только по мраморной дорожке.
- Всегда поворачивай налево, - подтвердил мою догадку Малыгин.
Я коротко попрощался с тележурналистом и, не дожидаясь ответа, направился к выходу с твердым решением когда-нибудь вернуться в этот сад.

Мое сердце бьется спокойно - кардиомонитор отмечает его каждый удар короткими всполохами на красной линии. Аппарат искусственной вентиляции легких вкачивает в меня воздух. Две секунды вдох. Три секунды - выдох. Аппарат питания не дает мне умереть от голода, которого я не чувствую - он вкачивает через зонд в желудок пищу.  Руки мои исколоты иглами капельниц префузора. Я уверен, что если сердце мое остановится хоть на секунду, его запустят дефибриллятором, который стоит рядом. Я ныряю в свое тело через солнечное сплетение и погружаюсь во мрак. Пытаюсь почувствовать хотя бы одну клеточку себя, но в ответ тишина. Мое тело по-прежнему молчит.

Я всегда чувствовал когда в палату входила моя жена. Не могу объяснить как. Просто что-то едва уловимое менялось в воздухе. Сегодня она была не одна. По голосу я узнал лечащего врача. Он говорил тихо, я едва слышал, что он говорит.
- Вы должны это подписать, - упрашивал врач мою жену.
- У меня больше ничего нет. У меня отняли дом, я не могу рассчитаться с долгами, что я могу еще дать! - всхлипывала жена, - не отключайте его, прошу вас.
- Он уже не вернется, поймите. Если вам нечем платить, мы обязаны... мне очень жаль.
Жена зарыдала. Через мгновение хлопнула дверь и все стихло. Я ждал, что она вернется. Мне показалось, что еще мгновение, и я смогу пошевелить пальцами. Я кричал ей: "Вернись! не верь! они врут!" Но мои слова растворялись в умирающих клетках тела. Она ничего не слышала. Я ждал. Секунды показались мне вечностью. Дверь вновь открылась, и вошел кто-то чужой. Я почувствовал, что этот кто-то хотел моей смерти. Монитор замолчал. Так и приходит смерть. Некто отключает тебя от сети, и ты больше не слышишь, бьется ли твое сердце...

Мы отлично поработали и наконец сели на край ямы двухметровой глубины. Еще никогда мне не было так легко. Даже когда вспомнились слова буддийского монаха, я чувствовал привязанность к своему телу.
- Откуда ты знал, что все будет именно так? - спросил я Малыгина.
Вместо ответа тот поднял указательный палец кверху и заговорщически подмигнул.
- А что будет с ней?
- Она будет жить воспоминаниями о тебе до старости. Но встретиться вновь вам не суждено. Мир мертвых огромен. Ладно, нам пора выкопать еще несколько ям.
- Зачем?
- Чтобы закопать в них тех, кто сломал наши жизни. Они скоро явятся сюда. Так пусть мучаются в загробном мире!
Я отшвырнул окурок и схватился за лопату. Работы предстояло много.

Станислав Черный
08 апреля 2011 год