Эх, дороги!

Как ни странно, дороги и автомобили интересовали меня и в годы службы на подводных лодках. Правда, когда мы стояли в базе и была возможность появиться дома, тогда казалось, что хорош любой вид транспорта (в том числе, и собственные ноги).

В 1991 году, когда я попал служить на берег, в штаб 1 флотилии, расположенный в губе Большая Лопаткина, проблем с транспортом поначалу не возникало. Мурманская автоколонна АК-1118 в те годы держала в нашем городке несколько львовских автобусов (не то четыре, не то пять). Один постоянно выделялся для перевозки людей из штаба флотилии. Каждый раз, садясь в него, я вспоминал свои лейтенантские годы, которые начинались тоже в «Большой Лопатке».

Этот период был сравнительно благополучным, в том числе, и в смысле нормальной работы автотранспорта.

А вот в былые времена, как рассказывали старожилы, их возил так называемый «зелёный друг». Такое прозвище было у фанерного ящика с маленькими окошками, окрашенного в зелёный цвет и поставленного на шасси автомобиля ЗИЛ-157. Позади ящика располагался маленький железный трап в несколько ступенек, чтобы подниматься к обитой жестью дверце. «Зелёный друг» на остановке, как говорили, не тормозил, а медленно полз вперёд, описывая широкую дугу. В это время подводники бежали за машиной и прыгали на трап, пока ящик не оказывался переполненным. При такой посадке, говорят, один механик потерял половину пальца: сорвавшись с трапа, он за что-то зацепился обручальным кольцом и повис на нём, а автомобиль в это время так и не остановился. Возможно, по этой причине носить обручальные кольца у нас негласно запрещали.

Однажды, в тот год, когда формировались экипажи двух наших подводных лодок, «К-527» и «К-298», я вместе с другими лейтенантами сел вечером в автобус, следовавший до городка. В салоне чинно восседали женщины, служившие в тылу флотилии и потому глядевшие на окружающих с чувством некоторого превосходства. Мы компактно сели на свободные места.

Чтобы скоротать время, я рассказал ребятам очередной анекдот из популярной тогда серии о случаях на уроках в грузинской школе. Излагать его следовало с акцентом, иначе терялась большая часть национального колорита. Говорил я не шёпотом, чтобы услышали все наши, но и не слишком громко, ни к чему орать на весь автобус. Свет в салоне был выключен, поэтому рассказчика, то есть меня, не было видно. Когда лейтенанты отсмеялись и вновь наступила тишина, раздался раздражённый женский голос:
- Вот, понабрали чучмеков на флот, так они по-русски двух слов связать не могут!

Я расценил эти слова как комплимент. Значит, грузинский акцент был изображён достоверно!

Ходил и так называемый «женский» автобус. На нём, преимущественно, ездили работницы всё того же тыла. Когда в салоне оставалось место, в автобус могли допустить и некоторое количество мужчин. Они нередко слышали от сестер по оружию что-нибудь вроде «Это моё место!» (чуть запоздавшая женщина - сидящему мужчине) или «Отодвиньтесь, вы мне весь вид загораживаете!» (сидящая женщина - стоящему мужчине).

Говорят, однажды в полупустой автобус, предназначавшийся для женщин, вошёл гражданский специалист, который откуда-то был к нам командирован. На него сразу же закричали со всех сторон:
-  Это женский автобус! Выйдите отсюда!

Дядька молча вылез, обошёл автобус сзади и заглянул ему между колёс. Вернулся в салон и громко произнёс:
- Да нет, вы заблуждаетесь! Кардан у него на месте!

Возможно, это всё же байка. Как и другой случай, о котором рассказывают в нескольких базах Северного флота (все клянутся, что это произошло именно у них).

Зимой, в сильный мороз, на остановке ожидали транспорта промёрзшие мужики, а впереди них стояли две женщины. Подошёл автобус, одна из представительниц прекрасного пола ловко забралась в него, а вторая немного замешкалась. Её тут же буквально внесли в салон, чтобы не задерживала всю толпу. После этого удивлённая женщина громко произнесла, обращаясь к своей подруге:
- Не успела я ещё ногу поднять, а уже засунули!

За посадкой в автобус было интересно наблюдать со стороны, а участвовать в этом - не очень. В городке это происходило так: на площади перед Домом офицеров стояла масса желающих уехать на службу, и, когда подъезжал очередной автобус, люди приходили в движение. Это напоминало дрейф косяка сельди, убегающей от хищника. Только тут было наоборот: толпа охотилась за автобусом. Летом синхронно с людьми перемещалось облако из голодных комаров. При посадке субординация почти не соблюдалась. Исключение делалось только для подошедших к автобусу женщин, которым водитель открывал переднюю дверь.

Из «Лопаток», Большой и Малой, народ уезжал со специально построенной остановки. Там был бортик, который упорядочивал посадку.
В течение какого-то времени наша дивизия стояла в Нерпичьей. Автобусной остановки с бортиком в те годы там ещё не было, и люди, желавшие уехать домой, почти всегда брали автотранспорт штурмом.

Очень часто вместо автобуса нам подавали грузовик с крытым брезентом кузовом, так называемый «скотовоз». Посадка на него происходила с обильным выделением механической, тепловой и словесно-матерной энергии. Конечно, это было ненормально, и навести порядок при посадке приказали СПНШ-Р (старшему помощнику начальника штаба дивизии по режиму). Была в штатном расписании такая собачья должность, требовавшая от человека умения лаять и кусаться. Этим офицерам, по кругу своих обязанностей, ежедневно требовалось решать очень много неблагодарных вопросов, в том числе, и такой. До сих пор не понимаю, как выжил на должности СПНШ-Р 18 дивизии мой давний сослуживец, Саша Ефименко.

Чтобы успешно справляться с такой работой, мало быть просто ответственным, требовательным офицером и хорошим организатором, нужно ещё что-то другое.

А в моей предыдущей дивизии СПНШ-Р был капитан 3 ранга, которого за глаза звали Мишей. В народе ходили упорные слухи, что он пользуется покровительством очень больших начальников. По их протекции, якобы, его и назначили на это место (незавидное, но всё же, должность капитана второго ранга) с предыдущего, где «потолком» было звание старшего лейтенанта. Туда Миша, говорят, попал, будучи списанным за что-то с лодки.

Похоже, этот офицер упивался тем, что тяготило бы кого-то другого. Он одинаково орал и на младших, и на равных себе, а иногда и на старших по воинскому званию. Мало кому хотелось с ним связываться, ставить на место, во избежание возможных неприятностей.

Миша задумал навести порядок при посадке очень просто: начал строить всех в колонну по одному как раз тогда, когда люди на остановке уже расположились в каком-то порядке. В результате получилось, что те, кто стоял где-то в середине, оказывались последними. Народ начал роптать. Какой-то капитан-лейтенант в пижонской шинели с каракулевым воротником, изумлённый грубыми окриками СПНШ-Р, пальчиком поманил его к себе. Миша, оторопевший от такой наглости, подошёл. Капитан-лейтенант негромко, но внятно промолвил:
- Иди на …!

Тот никуда не пошёл, а начал громко высказывать возражения и сомнения. Офицер в красивой шинели вновь повторил свои слова.
СПНШ-Р исчез, а вскоре опять возник возле очереди, чуть ли не волоча за собой уважаемого всеми капитана 1 ранга, начальника штаба дивизии подводных лодок. Миша подвёл его к капитан-лейтенанту и показал пальцем:
- Вот этот!

Начальник штаба подошёл к бунтарю, вежливо представился ему и попросил предъявить документы. Капитан-лейтенант представился в ответ столь же корректно и подал капитану 1 ранга своё удостоверение личности вместе с командировочным предписанием, на котором стояли печати Главного штаба ВМФ. Изучив документы, начальник штаба дивизии вернул их представителю Главного штаба, а потом обратился к Мише:
- Так куда тебя послали? На …? Вот и иди туда!

Когда с многоцелевых подводных лодок я попал на «стратеги», то снова оказался в Нерпичьей. Транспорт туда и оттуда ходил по-прежнему плохо и не всегда в то время, когда надо было куда-то поехать. По дороге до городка было достаточно далеко, почти 15 километров. Выручала так называемая «тропа» - напрямую, через сопки, от окраины Заозёрска до Нерпичьей было менее четырёх километров. Благодаря возможности регулярно ходить пешком те, кто служил в Нерпичьей, были в хорошей физической форме. Правда, иногда люди в пути погибали…

Как-то раз незадолго до событий, связанных с ГКЧП, в Заозёрск приезжал тогдашний Министр обороны СССР, Маршал Советского Союза Д.Т. Язов. Он встречался с подводниками, а потом выступал перед командованием в Доме офицеров. Говорят, Дмитрий Тимофеевич произнёс много неприятных слов. В частности, такие: «Вы что тут, воображаете себя элитой Вооружённых Сил, а меня называете «сапогом»?

Но визит Министра обороны имел для нас и кое-какие позитивные последствия. В частности, Язов вник в нашу транспортную проблему, и вскоре у 1 флотилии появилось штук десять новеньких автомобилей на базе «Уралов» и «КамАЗов», предназначенных для перевозки людей. Каждая из этих машин имела сразу четыре названия: «кунг» (неизвестный мне автомобильный термин), «НЗАС» (Нижнекамский завод автомобильных салонов), «ВМ» (вахтовая машина) и ещё неофициальное: «язик» (от фамилии Язов).

Вскоре после распада Советского Союза, в начале «разгула демократии», автобусы мурманской автоколонны исчезли из городка. Приезжавшие к нам представители Генерального штаба процитировали одного из «молодых реформаторов», Егора Гайдара: «Мы не будем сокращать наши Вооружённые Силы, мы просто создадим такие условия, что люди сами побегут оттуда…»

Месяцами не получали денег военные, нечем было платить и водителям автобусов. В таких условиях люди, у которых не было своих автомобилей, могли доехать на службу только на дарёных кунгах. Посадка на них была гораздо динамичнее, чем посадка на автобусы! Когда площадь пустела, на ней оставалось немало оторванных хлястиков и пуговиц.

В оранжевых (а позже - ещё и зелёных) автомобильных салонах мы размещались без особого комфорта. Правда, сельдей в бочку, наверное, помещается всё же больше, чем людей, которых кунг мог перевезти за один рейс.
 
Стоячим пассажирам было хуже всего: в полный рост не распрямиться, держаться порой не за что. Иногда приходилось использовать голову как дополнительную точку опоры, прижавшись затылком к низкому потолку.
Сидевшим рядом с проходом тоже было несладко: кто-то наваливался на них, а кто-то, чтобы не упасть, упирался руками в их плечи или колени (если стоял низко). Тем не менее, у подводников в ходу была поговорка: «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти».

Вход в салон ещё не означал, что доедешь до конца. В середине пути работники военной автоинспекции могли остановить машину и высадить всех, кто стоял, а потом шофёр получал нагоняй. От работы, правда, их не отстраняли: кем заменишь? Периодически во время посадки водители, матросы контрактной службы, начинали громко командовать:
- Всё, хватит! Я сказал - больше не заходите, больше ни одного человека! Беру только сидячих!

Не буду пытаться воспроизвести, что им отвечала разъярённая толпа. А бывало, что при посадке те же матросы начинали орать и на офицеров:
- Куда вы все лезете?! Я уже задолбался после вас приваривать на место двери и сиденья!!!

Было неприятно всё это выслушивать. К тому же, достаточно быстро надоело драться за место в машине с молодыми мичманами и матросами-контрактниками. Просить каждый день кого-нибудь из знакомых автомобилистов возить меня на службу мне показалось неудобным.

Нашёл простой выход из этой ситуации. От моего дома до штаба было всего 3600 метров, это не расстояние! Буду ходить пешком! Так и начал делать. Как-то раз задержался в городке. Чтобы успеть на службу вовремя, мне в тот день пришлось не идти, а бежать. Успел! Смотрю - ничего, вроде бы почти не вспотел, времени потратил не слишком много, да ещё и для работы силы остались.

Начал бегать каждый день, постепенно втянулся в этот режим.

Окружающие на мои забеги реагировали по-разному, но, в основном, негативно. Правда, через несколько лет все привыкли. Надо мной перестали подшучивать друзья, иссякли ядовитые комментарии у явных оппонентов, прекратились издевательские выкрики из окон проезжавших машин. Чуть позже я узнал, что теперь меня воспринимают уже чуть ли не как талисман. Появилась примета: если утром проедешь мимо бегущего на службу офицера - значит, день будет удачным!

Некоторые тормозили и предлагали подвезти. Я не отказывался: останавливаясь из лучших побуждений на дороге с интенсивным движением, человек подвергал свой автомобиль опасности.

По совету опытных людей прикрепил к «дипломату», с которым не расставался, светоотражатели. Теперь в темноте водители меня хорошо видели. Бежал я по левой стороне, как учили.

Бывало, машины сбивали людей, идущих по дороге. Командование флотилии в разные годы по-разному пыталось предотвращать подобные случаи. В течение длительного времени действовал приказ командующего, запрещавший в тёмное время суток одиночные переходы по дорогам. Однажды этот приказ был опротестован прокурором, как «ущемляющий свободу перемещения граждан». Вскоре после его отмены произошла очередная трагедия: мичман, сбитый машиной, умер в госпитале. Как оказалось, он шёл по правой стороне дороги, поэтому его зацепила машина, ехавшая в том же направлении.

После этого случая командующий приказал всем командирам: довести до подчинённых, что ходить по дорогам можно только по левой стороне! Обгоняющие машины далеко, а от встречной, если что, можно отпрыгнуть.

Недавно покинувший нас Валера Агафонов, мой одногодок и хороший знакомый, был в то время командиром 166 экипажа подводной лодки проекта 671РТМ. Он перед строем довёл до своих людей требования командующего и спросил:
- Всем всё понятно?
Поднял руку командир БЧ-3 и задал чисто минёрский вопрос:
- Товарищ командир, но ведь в этом случае скорости машины и пешехода будут суммироваться?

Жизнь подтвердила, что, когда я бежал по левой стороне, мы с автомобилями друг другу почти не мешали. Исключение приходилось делать для снегоуборочной техники. При встрече с ней каждый раз приходилось нервничать и быстро соображать, как не попасть ни под специальное оборудование, ни под объезжающую машину.

Вскоре на меня обратил внимание начальник физподготовки и спорта флотилии, майор Олег Смола, и включил в состав сборной команды по офицерскому троеборью.

Не я один бегал по дороге между городком и «Лопаткой». Утром мне регулярно встречалось, как минимум, ещё три бегуна. Одним был незнакомый мне человек, видимо, сугубо гражданский. Другим - Василий Яземов, военный пенсионер, вместе с которым я когда-то ходил в море на «К-255», а потом работал в губе Андреева. Третьим был Игорь Анатольевич Сапа, заместитель командира 33 дивизии, который чуть позднее стал моим «начальником по специальности».

Совсем недавно узнал о себе любопытную подробность. Оказывается, на каком-то форуме сайта города Заозёрска один из горожан вспомнил об офицере, бегавшем на службу со светоотражателями на «дипломате», и спросил, куда этот бегун делся. На этот вопрос кто-то ответил: «Говорят, он уже умер».

Нет, я пока что жив.
Конечно, гложет ностальгия по тем, пускай не самым простым, годам моей жизни, по Северу, по его дорогам, по таким разным людям, которые меня тогда окружали.
Тем не менее, кажется, мне ещё рановато принимать на свой счёт пронзительные строки Михаила Светлова:

Как мальчики, мечтая о победах,
Умчались в неизвестные края
Два ангела на двух велосипедах:
Любовь моя и молодость моя…