Белогвардейский колхоз в Парагвае

     Первым делом по прибытии в Парагвай я позвонил Иннокентию Михайловичу Рокотову. Мой спаситель, как всегда, был на дежурстве в больничном корпусе тюрьмы Макумбу. Еще в ту пору, когда мне пришлось несколько недель проваляться в одной из палат этой тюремной больнички, я часто задавал себе вопрос: когда же Иннокентий Михайлович бывает дома? Выходило, что крайне редко, хотя я знал, что потомок первых русских переселенцев был счастливо женат на Марии Семеновне Миловидовой, о которой он мне не раз рассказывал.
     На этот раз мне посчастливилось познакомиться с женой старого доктора, душевно приветствовавшей меня в небольшом уютном домике. Как и ее муж, в свое время вылечивший меня после удара ножом в грудь, она была уверена, что я "бежал из совдепии" и относилась ко мне как к ближайшему родственнику, оставшемуся без средств к существованию. Мои заверения о том, что у меня все идет хорошо, на добрую старушку не действовали категорически. Как и все русские мамы и бабушки, она страстно хотела накормить гостя до отвала, что, помимо всего прочего, говорило о том, что в былые времена сама она не раз ложилась спать голодной.
     В прошлый раз, когда я покидал Макумбу вместе со своим другом Гидо, мы промчались по улицам ближайшего от тюрьмы городка Энкарнасьон, даже не подумав задержаться в нем хотя бы на минуту. Стремление удалиться как можно дальше от "Инфьерно", как называли обитатели Макумбу свой тюремный ад, было слишком сильным. Теперь, направляясь в гости к Рокотовым, я медленно проехал по запыленным улицам забытого богом поселения, поражаясь странному соседству совсем бедных домишек с помпезными дворцами, выстроенными почему-то в затейливом стиле, напоминающем плантаторский. 
     За семейным ужином Иннокентий Михалыч, добродушно посмеиваясь, прояснил мне эту архитектурную несуразицу:
- Да ведь все от простоты душевной местного населения, любезный вы мой. Если кто-то из аборигенов внезапно разбогатеет, так он не долго думая скупает у ближайших соседей их дома, сносит их вместе со своей хижиной и на освободившемся участке строит себе новое жилище, которое соответствует его новому статусу. Нуворишу нужно, чтобы свалившееся на него богатство было особенно заметно на фоне убогих жилищ подобных тому, в котором он сам прожил всю жизнь. Ну переедет он в богатый квартал где-нибудь в Асунсьоне, а ведь тамошние соседи с ним даже  разговаривать не станут. Что же в этом, позвольте, интересного? Нет, лучше в родном городке покрасоваться, в том самом, в котором ты с детства каждую лужу знаешь.
     Да что за примером далеко ходить? Взять хоть соседнего мальчишку. У нас на глазах вырос, вместе с нашим Мишенькой за одной партой сидел, Мария Семеновна его с первого класса обучала, а вот поди ж ты, разбогател на контрабанде и в один чудесный день явился с предложением продать ему наши хоромы. Жена его, видите ли, большая любительница американского телесериала "Династия" и захотелось ей построить такой же дворец, как у одного из его главных героев. Ну просто "Сказка о рыбаке и рыбке". Помните, там старуха мужу говорит: "Не хочу быть столбовою дворянкой, а хочу быть вольною царицей"? Так и наша соседка, возомнила себя вольною царицей, однако дом-то они так и не построили. Убили мужа ее на границе с Бразилией и живет теперь вдова с четырьмя ребятишками в прежней хибарке, еле концы с концами сводит. Парагвайцы, они как дети, право слово.
     Разговор за семейным столом постепенно перешел на воспоминания. Иннокентий Михайлович и Мария Семеновна познакомились совсем детьми, волей судеб оказавшись в одном "белогвардейском колхозе". Партию первой скрипки в рассказе о далеких временах вел хозяин дома:
- Удивляетесь, Антон Петрович, что мы в детстве в колхозе жили? Пришлось, батенька, великая экономическая депрессия тому виной. Когда после Первой мировой войны кризис до Европы добрался, отцов наших повсюду с работы повыгоняли. Мы в ту пору в Париже жили, Машенькина семья - в Брюсселе, но иностранцев повсеместно самым безжалостным образом увольняли, а уж тем более нашего брата, белоэмигранта с нансеновскими паспортами. Вот и сколотили ушлые люди из наших безработных родителей некую переселенческую артель, которую колхозом в шутку и нарекли. Заманили "колхозников" в Парагвай, наобещали им молочные реки с кисельными берегами. И за великие тысячи километров поехали русские беженцы через океан. В "колхозе" нашем сплошь белая кость была, ни одного агронома, не говоря уж о простых крестьянах.
    Аккуратная седая старушка с васильковыми глазами перебила мужа:
- Зато каким интересным нам все казалось, Кешенька. Вспомни, как мы с тобой с борта парохода, который шел по Паране, в первый раз крокодилов жакаре на берегу увидели. Вышли по реке из Буэнос-Айреса, который и в тридцатые годы был ничем не хуже Парижа, а через день оказались среди самых что ни на есть дремучих джунглей. Кругом, куда ни кинь взгляд - сплошные опасности. И красота, глаз не отвести. Ночь спустилась, а в небе целые стаи светлячков, да таких громадных, что мы поначалу даже не поняли, что это за чудо такое в одночасье все огоньками осветило.
- Да, мы, подростки, будто в книги Фенимора Купера и Томаса Майна Рида попали. Кругом сплошные джунгли с пумами да ягуарами, обезьянами да муравьедами. Взрослым же пришлось хлебнуть лиха. Привезли нас поначалу в Асунсьон, он в ту пору ничем не лучше самого захудалого российского уездного городишки был. Только с поправкой на тропический климат. Не поверите, Антоша, после сильных дождей улицы асунсьонские в бурные потоки превращались, известны случаи, когда люди прямо на проезжей части в водоворотах тонули.
     И еще мне запомнились прокаженные, они в те годы спокойно по улицам Асунсьона разгуливали, местный люд их совершенно не опасался. Это уже потом всех в лепрозории отправили, а тогда они ходили по всему городу, выпрашивали еду и старую одежду.
Потом наш "колхоз" на железной дороге в Консепсьон отправился. Выбрали наши отцы за пятьдесят верст от этого городка участок земли, примыкавший к джунглям, и принялись его осваивать. Натерпелись горя, ничего не скажешь. Хотя кому-то из наших соотечественников повезло еще меньше. Можете себе представить: один из батюшкиных однополчан в Бразилии на кофейной плантации в самое настоящее рабство попал, еле вырвался оттуда живым. Вся спина у него была в рубцах от кнута.
     Парагвайская одиссея русских переселенцев не могла меня не заинтересовать:
- И что же выращивали в вашем "колхозе", Иннокентий Михайлович?
- Чудны дела твои, Господи. Царские офицеры, многие из них с орденами и медалями, сажали в парагвайских дебрях хлопок, маниоку и земляные орехи. И поначалу жили даже не в домах, а под навесами из пальмовых ветвей. Помню, в первую ночь на новом месте пошел ливень и все наши семейства вымокли до нитки. Обсохли мы полностью только к обеду следующего дня. Да еще посреди ночи крысы, бегавшие по потолочным балкам, передрались между собой и целым клубком упали на самую крикливую из наших "колхозниц". Помнишь, Машенька, как Ганна Христофоровна визжала?
- Помню, Кешенька, как я сама визжала, когда матушка отправила меня за яйцами в курятник, а я там на огромного удава наткнулась. Никогда не забуду, как перепугалась в тот день. Чудом только в обморок не свалилась. И ведь не только удавы из леса приползали, но и много других змей в округе было, в том числе самых ядовитых. 
- Однако больше всего нам доставалось от насекомых. В тамошних местах неисчислимое множество мелких паразитов, которых парагвайцы называют "пика". Самки этих паразитов вгрызаются человеку под кожу и откладывают личинки. Причем делают это совершенно незаметно. Неприятные ощущения начинаются, когда под кожей образуется шарик величиной с дробинку и, если его вовремя не извлечь, то он увеличивается в размерах, становясь величиной с горошину. Вот тогда уже становится больно не на шутку и нужно немедленно производить чрезвычайно болезненную хирургическую операцию, иначе все закончится трагедией. Машенькина матушка так наловчилась из ног "колхозников" личинок этих "пик" извлекать, что ее наши в шутку называли "Пиковой дамой". 
     Слушая рассказы двух "старосветских помещиков", я не уставал поражаться тому, как много испытаний выпало на долю русских эмигрантов, оказавшихся в одном из самых негостеприимных уголков планеты. Больше всего меня удивляли рассказы о прекрасной половине "колхоза". Барышням, среди которых было немало дворянок, приходилось существовать в совершенно враждебном окружении без всяких горничных и служанок. В их домах прятались по углам пауки-птицееды размером с блюдце, стаи тараканов-кукарач пожирали привезенную из Европы одежду, а для борьбы с ними приходилось держать огромных жаб весом до килограмма, которые со временем превращались в самых любимых домашних животных и даже получали ласковые клички. Выпускницам институтов благородных девиц нужно было каждое утро чуть свет выходить на прополку плантаций, хотя столбики термометров иной раз зашкаливали за пятьдесят градусов жары, доить полудиких  парагвайских коров породы зебу, упорно не дававших больше двух литров молока в день, готовить блюда из маниоки и земляного ореха, и спать в гамаках, подвешенных под навесами между двумя столбами, опасаясь, что под марлевую сетку, защищающую от бесчисленных москитов, в любой момент заползет ядовитый паук, скорпион или гигантская сколопендра.
    Конечно, с первого дня своего существования парагвайский "колхоз", состоявший из русских эмигрантов, был обречен. Просуществовал он всего год, после чего артель с треском разорилась. Выращенный с огромным трудом хлопок можно было продать только за бесценок, маниоку вообще никто не хотел покупать, а урожай земляного ореха сожрали огромные полчища саранчи. Постепенно почти все бывшие "колхозники" перебрались в Асунсьон, где каждый устраивался как мог. Оставшиеся в "колхозе" несколько человек со временем окончательно обнищали и пообносились, а кое-кто из них и просто одичал. Но таких были единицы, большая часть снова стала городскими жителями: инженерами, чиновниками, преподавателями. Многие мужчины вступили в парагвайскую армию и показали чудеса храбрости в войне с Боливией. В их числе, кстати, были и отцы Иннокентия Михайловича и Марии Семеновны, благодаря чему их дети со временем смогли получить высшее образование.
     Когда хозяйка дома пожелала мне спокойной ночи и отправилась в спальню, мы со старым доктором вышли на задний двор выкурить по последней сигарете перед сном.
- Спасибо, Антошенька, что не забыли меня, старика. Не ожидал я вас в наших палестинах увидеть. К слову сказать, насчет меня с Марьей Семеновной не подумайте беспокоиться, о вашем визите к нам никто не узнает. Я уж не стал при ней о делах ваших интересоваться. Вы, надеюсь, с бандюганами колумбийскими связь после тюрьмы не поддерживаете?
- Нет, Иннокентий Михайлович, мне не с руки, я ведь теперь мелкий предприниматель. Женился, остепенился, можно сказать, что веду сугубо буржуазную жизнь.
- Рад, что вам не пришлось на хлеб перевозкой кокаина зарабатывать. Рано или поздно профессия сия приводит людей в пенитенциарные заведения. Да что я вам рассказываю, вы сами тюремной баланды вдоволь нахлебались, да еще и чудом живы остались. Рана-то не беспокоит?
- Если и вспоминаю о ней, то только когда шрам вижу.
- Ну и слава Богу. А позвольте полюбопытствовать, куда теперь путь держите?
- В Аргентину еду, Иннокентий Михайлович, предлагают мне там совместный бизнес наладить.
- Бизнес, конечно, штука важная, да вот только с вашим паспортом я бы поостерегся, Антоша. Конечно, за русского вас с парагвайским-то выговором там вряд ли кто примет, но береженого, как известно, Бог бережет. А дела в Аргентине скорбные творятся. Самая настоящая гражданская война у них идет, только тайная и победили в ней не красные, как у нас в России, а белые. У нас ведь там сын живет, вы знаете. В прошлом году ездили мы к нему в гости, он мне с глазу на глаз таких ужасов порассказал, что волосы дыбом вставали.
- Что, так все плохо?
- Да уж на что в наших краях с законом нелады, а у них так и просто беда. Военные в Аргентине уже который год правят и совершенно человеческий облик утратили. Многие тысячи людей без вести пропали, хотя исчезновения эти - не более чем секрет Полишинеля. В тех местах пропасть без вести равносильно самой лютой смерти. По малейшему подозрению людей арестовывают и подвергают самым изощренным пыткам. Электрическим током мучают и мужчин и женщин без разбора, а самое страшное, практически никто из тайных тюрем на свободу не выходит.
- Откуда же известно вам все это, Иннокентий Михайлович?
- Сын-то наш, Мишенька, - врач по профессии, по моим стопам пошел. И среди его коллег, с которыми он курс оканчивал, несколько человек в военные врачи подались. Вот они и рассказывали ему что да как. Ничего хорошего, поверьте мне, старику. Многие аргентинцы за последние годы из страны бежали, не дожидаясь, пока их насильно в самолеты запихнут.
- Что это еще за самолеты?
     Хотя разговор шел на крыльце заднего двора, отгороженного от соседей высоким забором, старый тюремный врач невольно оглянулся по сторонам и понизил голос:
- Когда из арестованного всю информацию под пытками вытянут, отправляют его на военный аэродром, а там вместе с такими же как он бедолагами заталкивают в военные транспортные самолеты, которые берут курс в открытый океан. Понимаете?
- Пока нет.
- Трудно поверить, что человек в погонах способен на такие подлости. Сбрасывают их в море прямо с самолетов.
- Живыми?
- В том-то и дело, что живыми. Не знаю, как аргентинские военные думают такие преступления в тайне сохранить. Невозможно это. Тем более, что в этом году там президентские выборы пройдут. А гражданское правительство рано или поздно палачей на чистую воду выведет. Правда, как всегда, отвечать придется простым исполнителям, а тех, кто приказы отдает, вряд ли тюрьма ожидает. Несправедлив мир наш грешный, ох несправедлив...
- Иннокентий Михайлович, я в Аргентине почти никого не знаю, а народ там, насколько я понял из короткого пребывания, умеет иностранцам на ходу подметки резать. Не могли бы вы мне телефон вашего сына дать? На всякий случай, вдруг совет понадобится.
- Конечно, Антоша, конечно. Советую вам первым делом с ним познакомиться, он вас в курс дела введет, посоветует с кем можно дело иметь, а с кем не стоит. Прямо сейчас письмо рекомендательное ему напишу. Передадите вместе с поклоном от родителей. А о вашем российском  происхождении лучше даже Мишеньке не говорите. Мало ли что, жена у него опять же аргентинка и, между нами говоря, пустая бабенка. Окрутила его еще в ту пору, когда он студентом был, и с тех пор водит его за нос. Говорил я ему: приезжай в Парагвай, найдем тебе невесту из внучек наших "колхозников", да куда там. Вскружил ему голову Буэнос-Айрес, в нашу глухую провинцию ни ногой. Но мальчик-то он хороший, добрый. И сыновья у него замечательные растут, не в мамочку-вертихвостку  пошли. Вот только что-то он в последних письмах ничего о них не пишет, странным мне это кажется. Не дай бог, мальчишки левыми идеями заразились, там с этим просто.