Клён, ты, мой опавший...

     Герасимов в недоумении приподнял бровь. Он вообще предпочитал жесты словам, а действие разговору. Его собеседник Марк Поляков, напротив, говорил много и быстро:
     - Понимаешь, Иван, мне здесь делать больше нечего. Фашиствующая сволочь поднимает голову. На улицах уже бьют тех, кто отличается от них цветом кожи, волос, формой носа…
     Их жены, родные сестры Наташа и Марина, хлопотали на кухне, мужикам не мешали.
     В комнате, кроме Полякова, бормотал еще и телевизор, который из-за обилия рекламы хотелось выбросить в окно. Если б телевизор был чужой, Герасимов так бы и сделал. Но телевизор был свой, собственный, его было жалко. Марка тоже было жаль выбрасывать, они дружили давно, с детства, с одного двора, но речи Полякова Ивану изрядно надоели, он слышал эти слова не впервые, а бровь поднимал по дурной привычке.
     - Все это можно стерпеть,- продолжал Марк.- Ты меня знаешь, клал я на них с прибором, а дать в морду могу вполне успешно, несмотря на форму носа. Но Маринку с Борькой жалко. Так что, подал документы на выезд.
     Герасимов продолжал молчать. Телевизор перестал вдруг прославлять импортный автопром. Оттуда раздалось неожиданное в наше время и чудное есенинское: «Клен, ты, мой опавший, клен заледенелый … Это Наташа переключила программу на канал «Культура».
     Герасимов думал. Он вполне понимал Марка, ему и самому было несладко. Возраст критический – сорок пять, специальность по нынешним временам смешная – инженер-механик. Его умение рассчитать шестеренку или устранить неполадку в двигателе какого-нибудь транспортного монстра белорусского производства давно никем не востребовалось. Еще он хорошо знал устройство танка Т-54, но это тоже никого не интересовало, даже разведку государства Буркина-Фасо.
     Марк, по крайней мере, сумел своевременно переквалифицироваться в программиста, а Иван пособирался, но запрягал слишком долго, паровоз ушел без него.
     Жены их тоже отягощены были высшим образованием библиотечного института.
     Шумела на кухне вода, ждала своего часа в холодильнике заветная бутылочка. Герасимов думал, но ничего нового придумать не мог. И возразить Марку Иван не мог. Тот был прав, у него был пусть не самый лучший, но выход. У Герасимова, естественно, не было. Он родился в глухой русской деревне, которая к сегодняшнему дню вообще исчезла с лица земли.
     В комнату снова вошла жена Наташа, скомандовала:
     - Все, мужики, идите на балкон, покурите, мы пока стол накроем, посидим по-людски.
     В другом районе города, в то же самое время беседовали два других человека. Один, постарше, с мужественным лицом активного гомосексуалиста, внушал собеседнику с псевдорусской, редкой бородой и бегающими жадными глазами:
     - Вся ваша идеология, камуфляжи, черные береты – говно. И не надо, Валя, песен про титульную нацию и богоносность. Мне не надо. Своим идиотам впаривай.
     - Но Олег Аскерыч, мы же не банда…
     - Мне надо,- поправился,- нам, чтобы вы отвлекали народ от наших дел. Под это вам и деньги дают…
     Для своей встречи они выбрали не самое лучшее место в городе – заводскую окраину, с разрушенным за последние полтора десятка лет намеком на благоустройство, разбитыми дорогами, обшарпанными стенами скучных пятиэтажных панелек. Квартира, в которой встречались наши герои, в одном из таких домов тоже выглядела убого.
     Олег Аскерович Тунгулин, куратор движения «Патриоты» сравнительно недавно был прозаическим подполковником из спецслужб, и даже не подозревал, на какие высоты поднимется в государственной иерархии, в какие кабинеты будет вхож.
     Десять лет в стране строили виртуальную демократию, но она не распространялась на обычных людей, потом стали строить виртуальную империю – от населения она в очередной раз потребовала «ожидания светлого будущего». А создали государственную корпорацию для потребления финансовых ресурсов. Корпорации требует защиты ее интересов. Тунгулин и ему подобные эту задачу обеспечивали, разрабатывая, старые как мир, оперативные операции, выдумывая врагов внешних и внутренних. Одной из успешных разработок была операция «Патриоты». Оно и понятно: исторически для гражданина России нет более страшного обвинения, чем обвинение в недостатке патриотизма.
     «Патриотов» в этом регионе возглавлял отставной майор Валентин Колесов. Тактические вопросы работы организации Колесов и Тунгулин обсуждали в этой квартире.
     - В ближайшее время, Валентин,- продолжал разговор Тунгулин,- мы ждем от вас решительных действий. Митинги, пикеты – это само собой. Но нужен акт, громкий, броский, такой, как в Кондопоге. Я бы сказал, резонансный!
     - Олег Аскерыч, сделать можно многое, например…
     - Детали меня не интересуют, Валя. Это ваши заботы.
     - Я и не пытаюсь перекладывать наши проблемы на вас. Но нужны средства. По нынешним временам, знаете, даром только кошки котятся!
     - Побойтесь бога, майор! Мы же только что перевели немалые деньги на ваш счет!
     - Так и расходы у меня большие. Стоящие бойцы требуют по зеленому стольнику в день, не меньше.
     - Патриоты, бля,- выругался Тунгулин.- Хорошо, добавим, но чтобы акция была значимая, чтобы на всю страну…
     Город за окнами тоже не спал. Как-то разом, в одночасье, рухнули все традиционные устои, и город стал похож на множество других российских городов. В центре старые дома закрыли рекламными щитами, неоновыми вывесками, да с размахом, от всей широты русской души. В домах разместились рестораны и казино, а на площадях автомобильные стоянки. Но тротуары по-прежнему, как при царе Горохе, не чистили. Дворы оккупировали шпана и наркоманы. Кто мог представить себе последних в северном городе пару десятков лет назад? Город жил своей ночной жизнью, грязной, ущербной, не стоящей ни одного доброго слова. У ночных киосков сшибали дань милиционеры, призванные охранять порядок, в больницах, в маломерных квартирах, умирали мужики, не дожив ни до «светлого будущего», ни до пенсионного возраста. И некого было в этом винить. Жители сами превратили свой город в помойку. Причины тому, конечно, были. Но главная… Главная. Что каждый был сам по себе, каждый выживал в одиночку.
     Поляковы остались ночевать у Герасимовых. Добираться до дома городским   транспортом было опасно, а на такси было жаль денег.
     Через три дня Герасимов  угодил в больницу. И теперь мучался от больничной обстановки, еды, хамства и грязи. Ему здесь все было чуждо, он всегда избегал врачей, но вот, по собственной дурости сломал ногу и загремел в палату. Перелом был какой-то нехороший, лечение шло плохо.
     Большую часть времени теперь Герасимов проводил в курилке, где было все же легче, чем на больничной койке, несмотря на то, что от количества выкуренных сигарет часто мутило.
     Разговоры здесь велись всякие, не только о болезнях, и знакомства завязывались самые неожиданные. Больница, как баня, всех уравнивает.
     Иван никогда не стремился сойтись с людьми, подружиться с кем-то специально, но именно эта его черта и притягивала к нему других. К тому же, в отличие от большинства, он умел слушать. А поскольку он проводил в курилке времени больше многих, он вскоре стал здесь кем-то вроде негласного старосты, с которым советовались, которому жаловались на жен, врачей и медсестер. Но всего больше в закутке под лестницей, возле ящика с песком, обсуждались мировые проблемы, как и водится у русских мужиков, когда их собирается больше, чем трое.
     Инородец пришел в курилку от радоновых ванн. То, что он другой нации, было видно сразу, хотя по-русски говорил чисто, без акцента. Собственно, никто особо и не присматривался к чужаку, только Иван выдели его как-то сразу, приметил умные карие глаза, обильно седую голову – понятно было, что по возрасту где-то ровесник.
     Обычно чужой скромно стоял в стороне, в разговоры не вступал, но слушал внимательно. Герасимов, вопреки обыкновению, сам подошел к нему, правда, когда в курилке никого не было, не считая здоровенного серого больничного кота с куцым хвостом, который, по обыкновению, дрых на трубах теплоцентрали. Подошел, конечно, громко сказано. Точнее будет – приблизился, постукивая костылями:
     - Как зовут, земляк?
     - Ибрагим.
     - Откуда будешь?
     - Да тут, рядом, в районе живем.
     - Переселенцы, что ли?
     - Почти. Только статуса нет, мы же не из другой страны, мы из Чечни, которая в состав России пока входит.
     Верно. Северный Кавказ пока входит в состав России. Надолго ли? А ведь жизни русских он значит ничуть не меньше, нежели в жизни народов, его населяющих. Увы! В последние годы мы все сделали для того, чтобы отделить республики Кавказа от России. Единственное, что пока держит их в российской сфере влияния – нефть, вольфрам и молибден. Это фактор серьезный. А держится все на праве сильного, на тирании. Давно пора понять, что против России на Кавказе не недоразвитые горцы, а уже сегодня люди высокого интеллекта. Борьба их против русских будет совершенствоваться, принимать иные формы, и не факт, что победа будет за нами. Мысль о победе одной нации над другой столь же безумна, как и мысль о том, что можно облагодетельствовать граждан сверху, без их свободного участия в создании своей жизни.
     В первую встречу, Иван и Ибрагим говорили мало. Покурили и разошлись. Но скоро Ибрагим почувствовал себя в курилке своими и не стоял скромно в сторонке.  Он понял, что в случае чего, Герасимов сумеет сдержать любого от оскорбительных выпадов в адрес кавказцев.
     Иван провел в больнице уже больше двух недель и ждал, что его вскоре выпишут: долеченного, недолеченного - в нынешнее время значения не имеет. Теперь и инфартников держат лишь двадцать один день – страховая медицина, ешкин кот! Он, как обычно, коротал время, пуская дым к потолку, только что подошел Ибрагим, после ванн, которыми ему лечили ноги, после падения с крыши. Крыл крышу мужик и упал, бывает. Хорошо, жив остался.
     - Эй, живые есть? – раздался голос с лестницы, ведущей в подвал. Через перила вниз заглядывал Поляков.
     - Марк, пропащая душа, ты ли?- обрадовался визиту друга Иван.
     - А кто еще, кроме старого еврея вспомнит о болящем друге? Кто о нем позаботится?- Поляков потряс внушительным желтым портфелем, где позвякивало стекло.
     Стараясь походить на фокусника, Марк расстегнул портфель, достал из него коньяк, завернутые в фольгу бутерброды, и даже набор металлических стопок.
     - А пить-то здесь можно?- наконец поинтересовался он.
     - Вообще-то нельзя, но если очень хочется…
     - Не буду мешать,- Ибрагим направился к выходу.
     - Куда?- остановил его Герасимов.
     - У нас так не положено,- поддержал Поляков.- Присоединяйся, Отказов не принимаем.
     После первой стопки пошел ни к чему не обязывающий, безалаберный разговор. Марк явно хотел сказать что-то важное, с этим и пришел, но, видимо стеснялся при Ибрагиме. Ибрагим и стал первым объектом нападения неугомонного посетителя.
     - Так ты, как я понимаю, мусульманин? И сколько же у тебя жен?
     - Одна.
     - А детей?
     - Пятеро сыновей.
     - Вот это да! Молодец!
     Герасимов тоже хмыкнул одобрительно.
     - А мы, по-вашему, гяуры?
     - Нет, Марк,- ответил чеченец.- Я вообще не понимаю вашего отношения к религии. Ну, если ты иудей, а Иван христианин, то по Корану вы муктасиды, недостаточно уверовавшие - нечто среднее, прости, между «гяурами» и «правоверными».
     - Вот как! Все непросто, оказывается.
     - А просто сами знаете, что бывает…
     - А как же коньяк?
     - Аллах первую каплю запретил,- улыбнулся Ибрагим.- Так я ее на пол стряхнул. Знаю, знаю, сейчас спросишь, что мы здесь делаем? У нас была война. Некоторые поверили федералам, я, например, а тейп у нас слабый, пришлось уехать. Здесь мы живем вместе, отстроились, работаем…
     - Я знаю, что-что, а работать вы умеете,- вмешался в диалог Иван.
     Ивану приходилось работать с кавказцами, с чеченцами, в частности, еще в пору туманной юности, в студенческих стройотрядах. С тех пор он и знал не понаслышке, как умеют они вкалывать на стройках. С бригадой таких шабашников можно было построить в кратчайшие сроки хоть коровник, хоть дворец культуры, и построить хорошо.
     Под коньячок время летело быстро, и наши герои не заметили, как другой конец длинного подвального коридора стал затягиваться дымом, там суетливо забегали медсестры и санитарки.
     Первым увидел Ибрагим:
     - Мужики, на хирургии что-то случилось,- сказал он.- Похоже, пожар.
     - Пошли, посмотрим,- Плоткин решительно убрал в портфель недопитую бутылку и закуску.
     - Наверное, снова курильщики мусор подожгли, только и всего,- скептически заметил Иван, но все же поднялся и захромал вслед за приятелями.
     На деле все оказалось страшнее. Горела кабина лифта между вторым и третьим этажами, а, учитывая тот, что ее недавно ремонтировали и облагородили новыми отделочными материалами, поджог был опасен. Они весьма горючи, эти отделочные материалы.
     Муфта пожарного шланга почему-то никак не подходила к крану гидранта, возле которого суетился помятый и небритый мужичок из больничной обслуги. По довольно широкой лестнице спускались вниз с третьего этаж ходячие, им навстречу пробивалась дежурная хирургическая бригада из приемного покоя. Понятно было – эти должны выносить лежачих.
     - Иван, остаешься внизу, с больной ногой ты нам не помощник!- скомандовал Марк.- Наружные двери к пандусам открой настежь, пусть народ выходит свободно, а не толкается в вестибюле. Мы с Ибрагимом наверх, в палаты. Врачам одним не справиться.
     На улице уже матерились огнеборцы из первого подъехавшего пожарного расчета: их машина не могла приблизиться к зданию – на подъезде стояли машины бедных врачей и богатых пациентов. Черный джип заместителя губернатора загораживал  въезд у самой больницы. Над больничным парком раскричались вороны, укоризненно качали кронами старые тополя. Вдобавок еще пошел довольно сильный дождь, больные в своих китайских спортивных костюмах быстро вымокли и мерзли, пока кто-то не сообразил распихать их по другим отделениям.
     К счастью, все закончилось довольно быстро. Плоткин с Ибрагимом успели вынести лишь двое носилок с лежачими, и эвакуация была прекращена, пожар удалось потушить.
     Ни Марк, ни Ибрагим, ни, тем более, Герасимов своей высокой причастности к не рядовому для лечебницы событию не почувствовали.
На прощанье Марк шепнул Ивану о том, что не успел сказать в курилке:
     - Все, оформили документы. Через десять дней отчаливаю. Так что, давай, выписывайся, отвальную устраивать будем. Я, кстати, на тебя свою «Ниву» оформил…
     - Не понял?
     - Машину я тебе свою подарил,- медленно и раздельно повторил Плоткин.- Она, как ты помнишь, не новая, но была в хороших руках. При переключении на третью слегка кулиса подвывает, но это еще заводской дефект, да и незаметно почти.
     Герасимов пожал плечами. Что можно было сказать?
     А еще через пару дней Ивана отпустили домой.
     Приближался сентябрь, август выдался дождливый, но теплый. Герасимову было стыдно, но он уже представлял себе, как будет ездить на Плоткинской «Ниве» за грибами. Собственная «копейка» давно сгнила и рассыпалась.
     Вечером с дивана его согнал телефонный звонок.
     - Ваня,- отрешенно спокойно говорила Марина Плоткина,- ты не мог бы сейчас приехать? Мне нужно на опознание в морг, а я боюсь.
     - На какое опознание,- ничего не понимая, переспросил Герасимов, пытаясь стряхнуть остатки дремоты.
     - Марк умер,- так же спокойно ответила она.
     - Как!?
     - Не знаю. Его убили, кажется…
     Уже давно так быстро Иван не собирался, действуя как автомат. Округлившимися от страха глазами на него смотрела Наталья.
     Криминальный морг располагался на задворках той же больницу, которую совсем недавно покинул Иван, и добирались они довольно долго.
     В вестибюле, за дверью с улицы, под скамейкой лежал мертвец, завернутый в желтую простыню, из которой торчали его грязные ступни. «Места у них, что ли не хватает?» - подумал Иван.
     Марк лежал на оцинкованном столе, прикрытый такой же желтой тряпкой, но почему-то с открытым лицом, на которое капала вонючая формалиновая смесь. Смерть обострила семитские черты, и он стал похож на известный графический портрет Пастернака.
     Медленно стала оседать на пол Маринка…  Врач и санитар подхватили ее, повели в коридор. Резко запахло нашатырем. Что-то спрашивал милицейский следак, а Герасимов отвечал. Второй санитар откинул простыню, и Иван увидел окровавленную грудь друга.
     - Картечь,- пояснил следователь.- Выстрел с близкого расстояния.
     Но Иван и сам уже это понял.
     Возвращались совсем поздно. Марина опять впала в ступор, и Герасимов не мог найти слов утешения. Какие уж тут слова!
     Два последующих дня ему пришлось провести в похоронных хлопотах, тем более что возникли сложности с местом на кладбище: оказывается, Марку, как уже не гражданину, и места не полагалось. Все уладила Наталья, сунувшая взятку. Герасимов этого делать так и не научился.
     Когда все закончилось, и венки прикрыли свеженасыпанный холмик, к Ивану неожиданно подошел Ибрагим:
     - Прими наше сочувствие, Иван.
     - Ты здесь откуда?
     - Наши прислали. Тебе будут говорить, что виноваты в этом «граждане кавказской национальности». Не верь! Наши не при делах.
     В круговерти следующих дней Герасимов забыл и о грибах, и о своих проблемах. В милиции и ФСБ расследовались дела об этнических столкновениях в тот день, когда погиб Марк. Ивана несколько раз вызывали на «беседы», но, вскоре, оставили в покое, уяснив, что спецслужбам он не интересен. Маркова «Нива» показалась им не столь уж значительным достоянием.
     А Марк погиб около рынка. Что называется, попал под раздачу.
Время от времени в каждом русском городе население от полуголодного существования переходит к активным действиям и начинает бить инородцев. Обыкновенно, на языке спецслужб, это называется «операцией прикрытия», а у политиков «выпусканием пара». Социологи и политологи наукообразно потом все объясняют. На деле все проще. Когда элементы любой системы начинают работать в разной амплитуде, она неизбежно идет вразнос. Внешнее вмешательство может лишь ускорить или затормозить распад.
     Марк погиб, когда местные восстанавливали социальную справедливость и громили азербайджанцев, оккупировавших городской рынок. Его застрелили выстрелом в упор из обреза, прямо возле центрального входа. Свидетелей, как водится, не оказалось.
     Когда за пару дней до этого отставной майор Колесов инструктировал бойцов из «Патриотов», он и не подозревал, что выполняет не просто задание полковника Тунгулина, а является одним из многих задействованных в сложно взаимосвязанных по всей стране «мероприятиях». Нельзя сказать, что это был прикрытием банального разграбления государства. Грабят попутно - плата за риск. Большие дяди в больших кабинетах в поисках выхода из системного кризиса пришли к банальному «разделяй и властвуй». А что азербайджанцы не от хорошей жизни едут торговать и воровать в Россию, что русские не от избытка материальных благ вступают в разные «Патриоты» и идут громить азеров, так это же проблемы, для разрешения которых требуется уйма кропотливого труда. Кто ж, в здравом рыночном уме, этим заниматься будет? Не чиновники же! А что в запале пристрелили сорокапятилетнего еврея, так это дело десятое. Не хрен по рынкам шляться!
     Иван после похорон Марка загнал доставшуюся по наследству «Ниву» в давно пустующий свой гараж и  несколько дней приводил автомобиль в порядок, устраняя безалаберное отношение («в хороших руках», ага!) к машине бывшего хозяина и, по возможности, огрехи российского автопрома.
     Вечером, обкатывая заново ухоженную машину, он, как-то незаметно для самого себя выскочил на федеральную трассу. Вскоре после поста ГАИ около старого «Уазика»-буханки увидел голосующего парня. «Что ж? Пора и за извоз приниматься»,- подумал Герасимов и притормозил.
     - До отворотки к птицефабрике не подбросите?- вежливо спросил молодой кавказец.
     - Отчего же до отворотки? Довезу и до места, скажи только куда?
     - До Ермаково.
     - Тем более. Тебе от отворотки еще километром пятнадцать. А машина как же? Здесь оставишь? Поломался?
     - Движок застучал. До дома доеду, а с братом вернемся, утащим.
     - Так твой «вездеход» раскурочат совсем, пока ездишь. Трос есть? Цепляем ко мне и едем. «Нива», конечно, не «Камаз», но дорога здесь неплохая, полегонечку доберемся.
     Герасимом давно не бывал в этих краях. Десяток новых домов удивил его. Подъехав ближе, увидел, что, несмотря на ухоженность небольших и одинаковых, практически, дачных домиков из бруса, была в них какая-то временность. Они напоминали присевшую на отдых перелетную стаю птиц.
     В спешившем от домов навстречу мужике, Иван неожиданно узнал уже основательно подзабытого им Ибрагима.
     Тот тоже удивился:
     - Иван? Получается, это ты Ильяса притащил?
     - ?
     - Ильяс, сын мой… Это наш « Уаз».
     - Я и не знал, что это твой сын…
     - Да что это я?  Заходи, дорогой, гостем будешь.
     - Какие гости, Ибрагим? Мне домой надо, поздно уже, жена волноваться будет.
     - Жене позвоним. Такой случай свел, а я тебя отпущу!
     Сопротивляться такому напору было бесполезно. Иван остался.
     И был двойной перегонки пшеничный самогон, и изумительное вяленое мясо, и жареная по особому рыба… Вообще стол всех народов Кавказа достоин гекзаметра и свободного времени. Как, впрочем, и русские пироги с визигой…
     Вспомнили и Марка. За окнами уже светало, и выпито было много.
     - Знаешь, Ибрагим,- после паузы заговорил Герасимов,- со смертью Марка ничего не ясно. Следователь какую-то лапшу вешает. Марина с сыном уезжают в неведении.
     - А то тут неясного?- перебил чеченец.- Вы сами ничего знать не хотите. А мы, к примеру, знаем, что в городе есть очень много людей, которым мы, пришлые, черные, поперек горла. Мы, я, кажется, тебе говорил, здесь не от хорошей жизни тоже поселились. Надеемся, что дети на родину вернутся. А как вы здесь жить будете? Думаете, русских много? Но уже мусульман в России столько же, сколько и христиан, а скоро будет больше, наши семьи увеличиваются, а ваши уменьшаются…
     Спорили еще долго. Потом, когда один из сыновей Ибрагима отвозил Ивана домой – сам за баранку сесть не рискнул, Герасимов как-то явственно и больно ощутил свою неполноценность. Лучшего друга убили, а он ходит к следователю, говорит необязательные слова, а, по сути, ничего не делает. Стыд и срам.
     Прошло две недели. За это время Иван развил такую бурную деятельность, что жена Наташа стала поглядывать на него с опаской, а «Нива» стонала от непривычной перегрузки.
     Поначалу все хлопоты были бесполезны. Вмешался его величество случай.
     Герасимов, как обычно, вечерами дежурил на дороге неподалеку от своего дома в надежде срубить лишнюю копейку. В салон «Нивы» ввалился хорошо датый майор. Иван почти сразу узнал его – одноклассник Валера Шадрин.
     - Куда едем, Валера?- с иронией в голосе спросил он, обращаясь к пассажиру.
     Майор икнул, подобрался, притворился трезвым и подозрительно посмотрел на Герасимова. С минуту думал, потом опознал:
     - Ванька, ты, что ли? Едрит твою…
     - Я, Валера, я, так куда едем?
     - В кабак. Я угощаю.
     - Да тебе уже хватит, а мне тебя не догнать. Давай-ка, я лучше тебя домой отвезу.
     Наивно, но мы рассматриваем характер человека, как сложившийся раз и навсегда. Свой собственный особенно.
     Герасимов и не думал, зачем записал шадринский номер телефона, но позвонил уже на следующий день.
     Встретились на нейтральной территории, в пивбаре.
     - Извини, Ванька, я сегодня только пиво приемлю. Но ты можешь и что-нибудь посущественнее. А мне нельзя. Русская армия может себе позволить, но не каждый же день.
     - Я думал, Валера, ты уже в запасе, а ты все служишь?
     - Повезло. В военкомате я сейчас. Так что все войны, тьфу-тьфу-тьфу, позади. Сам-то как?
     - Кручусь помаленьку…
     Необязательный, как обычно бывает, разговор одноклассников шел ни шатко, ни валко, пока Герасимов, осмелев, в лоб не задал вопрос много дней мучавший его:
     -  Валера, ты как офицер, наверное, в курсе, что такое общество «Патриоты»?
     - Э, друг, кому как мне не знать. Они к нам в военкомат частенько забегают – интересуются и отставниками, и дембелями, и ветеранами. Там у них главным Валька Колесов, майор, хоть и мент бывший, но мужик свой. По-моему, хорошее дело делают. В запас выйду, к ним подамся. Сам понимаешь, как обычно, кто-то страну разваливает, а нам собирать.
     Иногда, напрягая свою логику технаря, Герасимов размышлял о патриотизме. Обычно курил на балконе, перед которым стояла дюжина берез: поскольку они росли между домами, то выросли высокими и стройными, гораздо выше панельных пятиэтажек. Иван понимал, что, возможно, где-нибудь в Канаде есть и лучше, но ему и эти нравились. И весь герасимовский патриотизм был таким же, как эти березы меж ущербных панелек.
     - А как можно связаться с этим Колесовым?- спросил Иван.
     - Что? Задело? Я всегда считал, что ты свой мужик, русский,- ответил Шадрин.- Не боись, я тебе адресочек скину. Записывай,- он достал мобильник.
     Какое-то время потом Герасимов еще размышлял, что делать с полученной информацией. Адрес объединения «патриоты» жег, как тот глагол. Вечерами чертил схемы и графики, но все они подводи к одному – нужно добывать оружие.
     Ну, не было бы у него никого, кто мог помочь. Никого, кроме Ибрагима.
     «Стрёмно, но придется ехать в Ермаково,- решил Герасимов.- Иначе сам себя съем».
     В деревне его встретил Ильяс.
     - Отца пока нет, но если вы подождете…  Где-то через час-полтора должен подъехать.
     - Подожду. Отнеси в дом, подал сумку с коньяком и Наташкиными соленьями.
     - Так вы проходите.
     - Нет, спасибо, я пока воздухом сельским подышу.
     Ибрагим появился даже раньше, чем его ожидали.
     - Я словно понял, что у нас гость. Поспешил. Давай, давай, проходи в дом. Как у вас здесь говорят, вечерять будем.
     - Подожди, Ибрагим,- перебил Иван.- Дело у меня к тебе. Давай на улице поговорим. Не знаю только, с чего начать.
     - А прямо с начала,- Ибрагим был настроен добродушно-весело. Видимо, дела его шли хорошо.
     - Понимаешь, мне нужен ствол.
     - Ствол? Ну, ты даешь! Ствол. Зачем?
     - Надо.
     - Хорошо. Я понял, ты на что-то решился. Но почему решил, что я могу помочь? Если чеченец, так обязательно террорист?
     Закурили.
     - Ибрагим, брось ты эту ахинею. Причем здесь национальность? У меня друга убили, я хочу разобраться. А как сунешься к этим отморозкам с голыми руками? Прирежут походя, и здравствуй не скажут.
     - У вас жены – сестры, я правильно понял? Что ж? Твое право,- Ибрагим в одну затяжку докурил сигарету.- Ладно. Есть у меня старый ПМ, но всего с пятью патронами. Дам, если устроит.
     - Ну, не знаю, что и сказать. Спасибо. Сколько я тебе буду должен?
     - Вайнах оружием не торгует, Иван. Он его покупает. Денег я с тебя не возьму.
     … Иван не спеша добирался обратно к дому, пистолет за брючным ремнем придавал непривычную уверенность. Мужик – он всегда мужик, стреляющие игрушки душу греют. Кураж появился.
     В гараже выложил оружие на чистый верстак, постелил тряпку. «Сколько лет в руках не держал, вспомню ли?» Проговаривая вслух очередность разборки, отсоединил магазин, снял с предохранителя, передернул затвор, проверил, не остался ли патрон в патроннике.
     - Так, дальше: отводим скобу, снимаем дульную коробку, теперь пружину – не забыть, потом правильно одеть на ствол. Надо же? руки все помнят. Теперь мы тебя почистим и смажем.
     Собрал обратно и заныкал в давно пустующий тайник на полу.
     Контора, подобные которой повсеместно нынче называются офисами, располагалась у черта на куличках, на улице с гордым именем Товарная и дорогой на страх агрессору. Внутрь Герасимов пройти не пытался, зачем светиться, а снаружи здание красного кирпича, построенное после войны пленными немцами, выглядело вполне прилично. Время, конечно, не пощадило его, но основательность осталась.
     Иван припарковался неподалеку от входа, достал дедовский еще бинокль, старенький, но оптика-то Цейса, приготовился ждать. Задача была немудреной – выследить более-менее подходящего субъекта и со всей тщательностью попросить, уговорить его поделиться информацией. Да, коротая время, можно было любоваться вывеской «патриотов» с ярким гербом, на котором в художественном беспорядке присутствовали щит, меч, фанфары и автомат АКСУ-74. Венчала герб готическая надпись: Россия для русских.
     Все это вызвало у Герасимова почему-то есенинское «Клен, ты мой опавший…» Он рассматривал вход в контору и напевал романс. Хорошо, что этого не слышала жена Наташа – получил бы по башке. Со слухом у Ивана было, мягко говоря, не важно.
     Засада требует терпения, а вот с этим у Герасимова всегда было нормально. Он дождался. Из конторы вышли два молодых парня и, не оглядываясь, целенаправленно подошли к новенькой «шестерке». Иван некоторое время постоял, позволил им отъехать и тронулся следом.
     По городу крутились недолго – велик ли город. И искренне порадовался доморощенный мститель, когда пассажир «Жигулей», наряженный в камуфляжные портки, берцы и кожанку, покинул ее совсем неподалеку от Иванова гаража. То, что доктор прописал. Неспешно вышел из «Нивы», ткнул стволом парню в правую почку и совершенно спокойно сказал:
     - Садись в машину, сынок. Да, дай-ка руки назад.
     Петлей из прозаического ботиночного шнурка стянул пленнику запястья. Парень храбростью не отличался и демонстрировать навыки рукомашества и дрыгоножества не спешил.
     Трудно быть богом, да и стоит ли? Человеком, мужчиной, тоже быть трудно, но надо!
     - Я, сынок, жечь сигаретами тебя не буду и пугать паяльником тоже. Я просто сейчас засуну твою ногу прямо в красивом ботинке в тиски и начну зажимать медленно…
     Внушительные слесарные тиски стояли на краю верстака. В глазах захваченного появилось что-то похожее на ум.
     - Вытерпеть это, поверь, невозможно,- продолжил свой монолог Иван.- А рот ветошью заткну. Никто ничего не услышит. Но можем и по хорошему договориться. Мне нужно знать, кто в день ВДВ убил на рынке вот этого человека, и кто отдавал приказ,- он показал фотографию Марка.
     Тот заговорил сразу неожиданно высоким голосом, почти дискантом, спецназовец!
     - Колесов Валентин Михайлович у нас командовал, но я ничего не делал! Это он, да еще Михей с Баранком, и еще другие…
     - Кто убил?
     - Так Колесов же! У него специальное иностранное ружье есть, как большой пистолет.  Мужик этот из здания рынка выходил, с пакетами. Колесов ему кричит: «Стой, азер!» За все, типа, ответишь. А мужик, лох, мол, я не азер, я еврей. Сказал бы, что русский, так ни хера и не случилось, бля! А мы к евреям, сам понимаешь как, Михалыч тем более. Он сразу в упор и засадил.
     - А как же выстрел? Неужели никто не слышал? Милиция где была?
     - Ха, услышишь тут, бля. У нас специальная группа заряжается с сиренами – ручку крутишь, а она воет, как самолет. А менты в этот в этот день вообще на рынок не ходят, чтоб под раздачу не попасть. Ты бы отпустил меня, мужик, а?
     - Счас, отпущу! Нет уж, поживешь малость в одном уютно месте…
     - Тебя посадят…
     - Ну, это вряд ли! Мы и так все давно сидим.
     Особого выбора у Герасимова не было: либо оставлять пленника в гараже, но тогда надо кормить, что опасно – засекут, либо везти к Ибрагиму Бахтиеву, но тоже опасно – не влететь бы на патруль ДПС. Впрочем, долго не размышлял, решил, что у чеченцев опыта в таких делах больше. «Как Ибрагим говорит, волчица щенится в ту ночь, когда рождается чеченец». А обойти патрули тоже можно – Иван знал одну лазейку из города, через которую можно выскочить, минуя посты. Главное не суетиться и выезжать во время наиболее интенсивного движения в конце рабочего дня.
     «Бог с ним, думал по дороге Герасимов, слыша сопение укрытого старым половиком «патриота» позади себя.- Ибрагим же сам вызвался помочь… А среди нас разве не было настоящих… Как там Наташка мне постоянно читала? «Ты царь, Живи один, дорогою свободной, иди, куда влечет тебя свободный ум»».
     Но тут шоссейка стала и вовсе похожа на стиральную доску, лирические размышления пришлось отложить до лучших дорог.
     У чеченцев парень окончательно поплыл и рассказал не только о том, что знал, но и о том, что слышал. Небритые физиономии Ибрагима и его сыновей да пара дисков с записями последней войны на Кавказе свое дело сделали.
     Теперь Иван сидел в засаде почти за городом, у полуразрушенного, но уже падающего признаки новой жизни административного здания, на котором красовался лозунг, уцелевший аж с советских времен – «К новым трудовым победам!»  Ниже отсвечивала косо разбитым стеклом вывеска: «Цех керамзитового гравия завода ЖБИ», но на проржавевших металлических дверях, как примета глобальных перемен уже висел файловый пакетик с компьютерной распечаткой: «Кирпичный завод ЗАО «Горстройзаказчик»».
     Иван затаился слева от входа, схоронясь за грудой битых кирпичей в какой-то дырявокрышей пристройке. Он точно знал, что Колесов находится здесь, в здании, и знал, что дождется. Но все равно появление кровника стало для него неожиданным. Тот вышел из тех самых дверей и не один: на полшага впереди Колесов, заглядывая в лицо собеседнику, оправдываясь, что-то говорил. Его визави молчал, но молчал как-то осуждающе, сдвинув к переносице брови в чем-то неуловимо восточного лица. Когда собеседники прошли мимо, Герасимов уловил обрывок колесовского монолога:
     - Олег Аскерыч, все сделаем абгемахт, больше не повториться…
     «Не о Марке ли речь»,- подумалось Ивану.
     Наконец собеседник Колесова уселся в подъехавший джип и отчалил, а Колесов направился к своей машине, заботливо оставленной на сухой обочине. Иван быстро, скрываясь за косой низкой эстакадой, перебежал противнику за спину, а когда тот наклонился, усаживаясь в машину, ткнул стволом в спину:
     - Сними блокировку с задней двери. Заводи, спокойно, едем пока прямо…
     - Ты кто, мужик? Денег у меня есть немного, возьми,- по голосу Колесова заметно не было, что он испугался.
     Из здания выскочили два пацана, как две капли воды похожие на давешнего пленника. Иван выстрели им под ноги прямо через стекло салона.
     - Трогай, я сказал!- ткнул пистолетом в шею.- Твои щенки тебе не помогут, свою пушку ты достать не успеешь.
     Герасимов заставил противника свернуть на старую заброшенную дорогу к торфянке, мимо разрушенных огромных зданий бывшего завода. Место было глухое в прямом смысле слова, потому что все это былое величие СССР стояло в низине, почти на болоте, а брошенные здания блокировали, практически, любой звук. Колесов все понял:
     - Может, договоримся, а, мужик? Я понял: ты из-за того еврея на меня наехал. Еще б пара дней и мы тебя вычислили. Давай договоримся, а? Ты же русский, я тебе денег отстегну, ну!
     Герасимов молчал, почти не слушая, строчка есенинского «Клена» стучала в голове громче слов обреченного.
     - Курить будешь?- спросил он.
     - Я не курю,- автоматически ответил тот.
     Иван поднял пистолет, который так и продолжал держать в руке, и выстрелил. На душе было пакостно, но в то же время чувствовалось некое удовлетворении от завершенного дела.

     Спустя два года Герасимовы оказались в Израиле. Марина Полякова, уехавшая в эмиграцию, сделал вызов сестре с семьей.
     Иван с удовольствием работал почти по специальности в кибуце неподалеку от Хайфы, привыкая к жаре, теплой водке и обилию фруктов. Хорошо вспоминал Ибрагима.
     Лишь немного было жаль брошенную в России «Ниву». Да еще доставали мужики в бане, куда, несмотря на постоянное тепло, ходили все бывшие российские:
     - Абрам, когда обрезание сделаешь?
                ***