Плюнь в свою тень

               
          Понимаю, что мои душевные терзания мало кого интересуют и постараюсь обойтись кратким и сухим изложением событий, не слишком раскрывая свою душу… С меня довольно и того, что ты читаешь эти строки, а значит, записки мои не канули в полную безвестность.
    Однако об одном сильном переживании детства я должен буду упомянуть с самого начала, чтобы вся цепь дальнейших катастроф стала понятнее для тебя. Я сам  только недавно, уже будучи разрушенным старцем, начал понимать некоторые события, а в то далёкое время происшествие, о котором я сейчас хочу упомянуть, казалось совсем малозначительным и врезалось в детскую память лишь своей странностью, да и то по какому-то непонятному капризу природы.
    У нашей семьи есть (или был?) родовой дом в Шотландии, в  NN, представляющий собой нечто среднее между дворянским поместьем и средневековым замком. Расположен он в замечательном месте, в горах YY, вдали от городов и деревень, совершенно уединённо,  на краю небольшой горной долины, представлявшей собой, скорее, ровную горизонтальную террасу среди гор. С востока терраса заканчивалась обрывом (не слишком, впрочем, крутым) и где-то там, внизу, шумела стремительная речушка, становящаяся весной, как говорят, свирепым потоком. Весь этот склон порос густым колючим кустарником и был почти непроходим для человека, если не считать нескольких ведущих вниз узких и извилистых тропок, проложенных, скорее, животными, нежели людьми. Обрыв служил (мне проще говорить в прошедшем времени)  естественной границей имения и с этой стороны не было ни стены, ни вообще какого-либо ограждения.
С севера имение примыкало к склону горы, сначала довольно пологому, а затем устремляющемуся ввысь всё круче и круче. Склон был покрыт настоящим лесом, который, по мере приближения к дому, плавно переходил в чудесный сад, занимающий пространство почти до самых стен замка. С запада находились прекрасные оранжереи и теплицы, которые могли бы стать предметом гордости рачительного хозяина-садовода, но которыми семья наша не пользовалась и они пустовали. За теплицами вдоль всей западной границы имения тянулась каменная стена, не слишком высокая, всего около 10 футов, а в ней было устроено несколько калиток, которые выводили вас прямо в чистый лес с прекрасными полянами. И только с юга возвышалась настоящая средневековая крепостная стена – с башенками и бойницами, а под ней – глубочайший ров, весь заросший колючим кустарником. Через ров к тяжёлым арочным воротам вёл мощный деревянный подъёмный мост, который, впрочем, давно уже не поднимался, да и механизма подъёма не имел, однако производил сильное впечатление. К замку, находящемуся в 35 милях от шоссе, вела довольно узкая дорога, извивающаяся между гор, покрытая гравием и совершенно непроходимая для автомобилей в зимнее время, когда склоны покрывались снегом. Сам замок-дом представлял собой странное сооружение. Каменные стены небывалой толщины, тёмные своды коридоров и залов первого этажа сочетались с деревянными лестницами, с изготовленными из тёсаных брёвен внутренними перегородками и потолками второго и третьего этажей. Западная часть дома была перестроена на современный лад – здесь царили пластик и полированное дерево, электричество и горячая вода, комфорт и уют современного жилища. Первый же этаж и вся восточная половина служили лишь колоритной  декорацией для детских игр и для развлечений редких гостей. Большую часть года замок пустовал и его единственным обитателем был престарелый мистер Хинкли, бывший здесь и смотрителем, и сторожем, и садовником, и проч., да ещё изредка навещала его осенью и весной старшая дочь Доррит.  И только летом, на месяц или на два почти вся наша семья, захватив повара и наняв пару слуг, сопровождаемая грузовиком, груженым газовыми баллонами, отправлялась в замок из шумного Лондона, чтобы провести время в бодром уединении, изредка принимая в гости приятелей.
    Я так подробно описал всё это только затем, чтобы ты, кому попали в руки эти записки, смог наглядно сравнить увиденную тобой картину разрухи с этим описанием.
    Событие детства, о котором я вознамерился рассказать, произошло примерно в 1……году, когда мне было лет семь или восемь, и отразилось странным и неприятным образом на моей матушке.. В то лето мы отдыхали в замке без отца, который был вынужден остаться в Лондоне по государственным делам и обещал присоединиться к нам несколько позднее. Приехали в замок мы с матушкой, две мои старшие сестры, повар и ещё какие-то горничные и слуги – теперь уж и не помню всех.
    В детстве я был, как теперь понимаю, довольно скверным мальчишкой, способным на самые безобразные выходки. Единственный отпрыск мужского пола, самый младший в семье, я ни в чём не встречал отказа. Всеобщее поклонение и терпимость старших, тем боле слуг, к моим проказам иногда приводили меня к таким поступкам, которых я стыжусь и теперь. Хотя, честное слово, у меня всегда было доброе сердце, дружелюбный, хотя и чересчур бойкий, нрав,  способность быстро забывать дурное и прощать обиды. Тем не менее, я в том возрасте вполне был способен исподтишка подставить ножку старому слуге и потом хохотать в сторонке, слушая, как отец отчитывает его за неловкость… Впрочем, ладно – я всё время сбиваюсь на ненужные подробности, словно ища себе оправдания в дурном поведении ребёнка,  от которого ничего уже во мне, нынешнем, не осталось
    Итак, в один прекрасный день мы с матушкой гуляли по нашему прекрасному саду где-то в его восточной части, недалеко от обрыва. Так-как я всё время подхватывал с земли камни, чтобы сбивать ими птиц с деревьев, матушка наконец крепко ухватила меня за руку и пресекала решительно все мои многочисленные попытки вырваться из плена, продолжая в то же время вести со мной ласковую беседу.
   Внезапно  снизу, из зарослей колючего кустарника послышался треск сучьев, топот и тяжёлое дыхание, как будто какой-то зверь пробирался сквозь чащу, ломая кусты. Мы с матушкой испуганно замерли, не зная, чего ожидать, а из кустов на поляну, всего в десятке шагов от нас буквально ворвался оборванный, исцарапанный человек с перепачканными грязью и сажей лицом и одеждой. Он сделал несколько шагов по направлению к нам, хотел что-то сказать, но вдруг замер, словно остолбенел, глаза его расширились, выражение ужаса и непонимания исказило его черты.
    Матушка моя поначалу со спокойным удивлением взирала на незнакомца, потом вдруг звук, похожий на рыдание, вырвался из её горла, и мелкая дрожь, всё усиливаясь стала сотрясать её тело, передаваясь мне через её ладонь.. На лице её возникло такое же выражение непонимания и страха, какое было у незнакомца, губы её дрожали всё сильнее и сильнее, пока не стало трястись всё лицо.
    Движимый чувством внезапной ненависти к незнакомцу, вызвавшему столь сильный испуг моей матушки, я резко вырвал у неё свою руку, подхватил с земли камень и детской рукой, натренированной на бедных птицах, запустил его в пришельца. Камень угодил тому прямо в лоб, кровь быстро залила его лицо, он глухо вскрикнул, прижимая к лицу ладони. Затем он издал какой-то дикий вой и, не отнимая рук от лица, резко повернулся и кинулся обратно, не разбирая дороги, прямо в гущу колючего кустарника. Некоторое время было слышно, как он продирался сквозь заросли, катился по склону, ломая ветви… Таковы мои детские воспоминания об этом странном происшествии. Добавлю только, что после моего сбивчивого рассказа слуги во главе со стариком Хинкли тщательно обследовали все склоны и окрестности замка, но так и не обнаружили ни самого незнакомца, ни каких-либо следов его пребывания. Осталось непонятным на долгие годы, каким образом здесь, за многие мили от человеческого жилья, мог оказаться неизвестный, и куда затем без следа исчезло это странное существо.
    Происшествие это стало постепенно отодвигаться на задний план, и забылось бы вовсе, если бы не вечное болезненное напоминание в лице моей матушки, которая так и не оправилась до конца после этого случая. Огонёк безумия, загоревшийся в этот злополучный день в её глазах, так больше и не исчез, а лишь притухал на время, чтобы неожиданно вспыхнуть с новой силой. Иногда, беседуя со мной, она вдруг замолкала и пристально вглядывалась в меня расширенными глазами, ладони её начинали гладить моё лицо, словно вслепую изучая мои черты. И тогда слёзы начинали катиться из её глаз, и ломкие звуки короткого рыдания вырывались из самых глубин её груди. Такой она и осталась до самой безвременной своей кончины. Такой я и запомнил её навек.


    С тех пор прошли годы и годы. Время изгладило из памяти переживания и раны детской души. Я вырос энергичным, весёлым, предприимчивым молодым человеком, окончил Оксфорд, стал коммерческим директором уважаемого банка. Благодаря глубокому уважению, которым пользовался в известных кругах мой, отошедший от дел, отец, передо мной маячила неплохая политическая карьера. Широкий круг знакомств и приятельских отношений в деловых, политических и научных кругах делал мою жизнь приятной и наполненной. В расцвете сил и на пороге сияющих перспектив женился я по любви на замечательной, умнейшей, очаровательнейшей девушке из славной семьи. Эмили Ланкастер с первого дня знакомства наполнила светом и радостью мою жизнь, стала смыслом моего существования. Никогда до того и не подозревал я, сколь могучий океан любви и восторга таится в моей душе. Это было счастье, не омрачённое ничем, не позволяющее ни на минуту задуматься о чём-то плохом, не принимающее самой мысли о возможности каких-либо бед.
    А беда стояла на пороге.

    Беда явилась в мой кабинет в лице старинного моего университетского приятеля Генри Тернера, косматого, бородатого и бесконечно жизнерадостного молодого человека, встреча с которым, вопреки моему врождённому скептицизму, обрадовала меня необычайно. Если бы я только знал! Не буду вдаваться в пустые подробности обычных разговоров однокашников, встретившихся после долгой разлуки, а перейду сразу, по возможности, к сути дела. Генри с группой молодых сотрудников физической лаборатории П…-…го  университета разработал принципы создания некой машины, которую они назвали «темпоратор»  Построение этого аппарата  должно было произвести переворот не только в современной физике, но и в философии, да и вообще сотрясти основы всех современных научных представлений о мире. Ни больше, ни меньше.
 – Понимаешь, старик, – говорил Генри, закинув ногу на ногу и покачивая лакированным ботинком, – это аппарат, позволяющий перемещать предметы почти перпендикулярно вектору пространства-времени.
 –  Замечательно! – Отвечал я искренним тоном, не имея понятия, отчего этот способ перемещения считается лучше всех прочих.
 –  Не понима-а-аешь, старик! – Генри укоризненно качал головой и грозил мне пальцем. – А ведь это по сути  (мы так считаем) машина времени! Кнопочку нажал, и через несколько мгновений ты в 25 веке, ещё р-раз, и ты уже присутствуешь на казни короля Карла…
 –  Послушай, Генри, если ты насчёт финансирования… – начал я, но он прервал меня энергичным жестом.
 –  К чёрту финансирование! Есть дела поважнее.
 –  Ну? – Спросил я несколько, боюсь, туповато.
 – Опытный образец аппарата уже готов! – Воскликнул он торжествующе и посмотрел на меня с видом победителя.
 –  Поздравляю. – Сказал я с весьма сдержанной радостью.
 –  Благодарю.. – он кивнул благосклонно и, неожиданно, улыбаясь во весь рот, широко раскинул руки, словно для объятия.
 –  Ах, прости, Чарли! – Закричал он. – Какой  стыд! Я чуть не забыл о самом главном! От всего сердца поздравляю тебя с женитьбой на столь замечательной девушке! Рад за тебя безмерно и от души желаю, чтобы счастье твоё длилось бесконечно! А я, глупец, лезу к тебе со своими скучными изобретениями, со своими недостойными проблемами.
 –  Благодарю, Генри, – сказал я растроганно. – Ну что ты, я очень рад тебя видеть и всегда готов помочь в меру своих сил…
 –  О, Чарли, ты настоящий друг! Да у тебя, наверное, все мысли сейчас заняты медовым месяцем. Я слышал, вы с Эмили едете в Шотландию, в свой замечательный уединённый рыцарский замок? Как это здорово!
 –  Да… – смущённо сказал я, – вообще-то мы провели уже две недели на яхте в средиземном море. Но мистер Киркпатрик был столь любезен, что предоставил мне ещё одну свободную неделю, и мы с Эмили решили провести её в замке, в уединении.
- Замечательно! Осень только собирается начаться и, я думаю, дорога закроется ещё не скоро.
- Да, мы пробудем там всего неделю, а за это время ничего не случится. – ответил я.
    Ну почему, почему меня тогда не насторожила эта удивительная осведомлённость Генри в моих делах!
- Слушай, дружище! – Сказал Генри. – А ведь ты бы мог оказать мне огромную услугу. Для тебя это будет совсем пустяковым неудобством, для меня же важность этой услуги не передать словами, а моя благодарность пребудет с тобой вовеки.
- Слушаю тебя, Генри.
- Я прославлю твоё имя!..
- Это лишнее. Послушай, Генри, я не совсем понимаю…
- Да всё просто, старик. Захвати с собой наш «темпоратор»… Через пару дней мы с приятелем подъедем на денёк, быстренько проведём кой-какие испытания, и всё! Мы нисколько не стесним вас. Аппаратик совсем небольшой, вот такой (он показал руками). Я тебе его покажу. Горы, отсутствие посторонних глаз – что может быть лучше. Понимаешь, не хотелось бы, чтобы наши старые кактусы пронюхали раньше времени…
- Понимаешь, Генри… - смущённо сказал я…
- Понимаешь, Чарли!.. –  с пафосом сказал он…
    Словом, этот дьявол меня уговорил.

    На третий день нашего пребывания в замке я проснулся чрезвычайно рано. Свет раннего утра пробивался сквозь щели в плотных шторах сероватым стальным блеском. Птицы только начинали свой утренний концерт. Рядом на подушке светлело милое лицо Эмили, нежные изгибы прекрасного тела дышали покоем и негой. С той минуты эта картина всю жизнь стоит у меня перед глазами, днём и ночью, в бодрствовании и во сне. Я склонился над ней, поцеловал уголок рта, погладил ладонью тёплое гладкое плечо. Моя любимая улыбнулась, не просыпаясь, пухлые губы что-то прошептали беззвучно и лицо её снова погрузилось в нежный покой…
    Боже мой!..
    Я встал и, надев джинсы и майку, вышел из комнаты. Обычно мы с Эмили вставали не раньше половины двенадцатого, сейчас же часы показывали около шести утра и было ещё по-утреннему прохладно. Внизу престарелый мистер Хинкли колдовал у большого водяного котла, что-то бормоча и поругиваясь. Даже в такой ранний час от старика разило спиртным – это был его обычный запах, к которому все давно привыкли и воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Сейчас к запаху спиртного примешивался ещё какой-то резкий неприятный запах.
- Что случилось, Хинкли? – Спросил я, улыбаясь. Надо сказать, что всё это проклятое утро я улыбался блаженной и, как я теперь думаю, идиотской улыбкой.
- О, вы так рано, сэр! – У Хинкли был характерный сиплый голос. – Не стоит беспокоиться, сэр. Хочу пораньше согреть воду для вас и миссис. Не думал, что вы подниметесь так рано, сэр. Тут ещё этот проклятый вентиль травит газ так, что провонял весь этаж… Прошу прощения, сэр…
- Не стоит беспокоиться, старик, - ответил я, - Эмили ещё спит. Это я отчего-то поднялся ни свет, ни заря. Но, право же, торопиться вам не стоит. Пойду прогуляюсь. Утро такое чудесное.
- О, да, сэр.
- Будьте осторожны с газом, старина. Эти старые котлы бывают капризны. – Добавил я и вышел в сад.
- О, сэр! Старый Хинкли – человек бывалый, сэр… - донеслось мне вслед.
   Погуляв по саду, надышавшись вдоволь его чудесными ароматами, я заскучал без Эмили. Тревожить её сон не стоило, а завтракать одному   не хотелось. И тут мне в голову пришла мысль, что сейчас самое подходящее время ознакомиться поближе с аппаратом Генри, тем более, что он не возражал против подобного ознакомления и, по его утверждению, обращение с аппаратом очень несложное и не должно занять много времени. «Почему бы нет», решил я и
вернулся в дом за диковинным прибором. Взяв ящик, я вышел из дому и отправился к восточной части имения, к обрыву. Я знал там одну тропинку среди колючего кустарника, которая на середине склона выходила на небольшую и довольно ровную площадку, пригодную для моих целей. Бегло просмотрев уже знакомую мне инструкцию, я расставил складные штанги в виде квадрата, на металлическую сетку установил складной пластиковый стульчик, присоединил аккумулятор, проверил питание и прибор был готов к работе. Правду сказать, я довольно скептически относился ко всей этой затее, поэтому не испытывал никакого «священного» волнения, свойственного, возможно, учёным мужам в такой ситуации. Я спокойно уселся на пластиковый стульчик, передвинул красный рычажок по панели вправо, в сторону значка «+» и, иронично усмехнувшись, нажал кнопку с надписью «Пуск». Раздалось слабое жужжание, загорелась зелёная лампочка, стульчик подо мной чуть завибрировал, потом успокоился, лампочка потухла и жужжание прекратилось. И всё. Несколько разочарованный, я встал, вышел за пределы квадрата и лениво потянулся. И тут неясная тревога овладела мною. Что-то было не так в окружающей природе и я сразу не смог понять, что же изменилось. Лишь через минуту я с удивлением обнаружил, что стало довольно прохладно, небо заволокли тучи, а листья на кустах поредели и пожелтели.
- Вот это да…- пробормотал я, с трудом осмысливая происшедшее. – Ну-ну, сходим, глянем, что же получилось.
    Испытывая  нарастающее волнение, я стал быстро подниматься по тропинке и, оказавшись ввиду замка, остановился, как вкопанный. Моему взгляду предстали полуразвалившиеся почерневшие стены, заросший высокой травой неухоженный двор и царившие повсюду признаки безлюдья и опустошения. Согласитесь, трудно сразу осознать столь заметные перемены, происшедшие за какие-нибудь четверть часа.
Я опустился на траву и задумался. «Неужели получилось? – думал я. – И на сколько же лет меня занесло? Судя по открывшейся моему взору картине – лет двести, триста. Чёрт побери, это же дьявольски интересно, хотя и невероятно!» Мне пришла в голову мысль, что я первый человек на Земле, которому выпала высокая честь заглянуть в далёкое будущее, и было бы грешно не воспользоваться случаем и не осмотреть развалины. Я поднялся и двинулся по направлению к замку, но не прошёл и нескольких шагов, как моим глазам открылся странный, похожий на могилу холмик и большая куча тряпья возле него. Приглядевшись, я за ворохом тряпок разглядел небольшой деревянный крест, и сомнений у меня не осталось – это действительно была могила. Я некоторое время с задумчивой улыбкой смотрел на открывающуюся мне картину, когда куча тряпья вдруг зашевелилась, и на меня уставились яркие глаза, горящие безумием из-под всклоченных, давно не мытых седых волос. Седая грязная борода и такие же усы своими отвратительными зарослями почти полностью скрывали черты лица старика, оставляя на виду лишь злобные глаза и оскаленный, наполовину лишённый зубов рот. Некоторое время мы оба, замерев, взирали друг на друга, потом старик медленно, пошатываясь, поднялся на непослушные ноги и что-то провыл в мой адрес. Затем он вдруг угрожающе поднял над головой лопату и сделал несколько быстрых, неверных шагов в моём направлении, словно пытаясь прогнать меня. Видно, моё появление нарушило его уединение и вступило в противоречие с его мизантропическими принципами (так в то время, не без иронии, думал я о странном его поведении). Однако ноги не держали его, и сделав два-три шага, он уронил лопату и опустился на четвереньки.
-  Ладно, ладно, старина, не волнуйся, – успокаивающе сказал я, -– ухожу, ухожу.
    Но он продолжал ползти ко мне, хрипя и подвывая, бормоча что-то такое, что трудно было бы назвать человеческой речью… Пожалуй, на первый раз впечатлений было достаточно и, когда корявая лапа старика с грязными, скрюченными когтистыми пальцами в очередной раз протянулась к моему лицу, я сказал: «Всё, всё, ухожу» и, повернувшись к нему спиной, пошёл назад к обрыву. Перед тем, как начать спуск, я оглянулся. Старик полулежал боком на земле и что-то всё «выхрипывал», брызжа слюной, а его глаза пылали ненавистью, и когтистая лапа всё так же тянулась в мою сторону.
    В ответ я дружелюбно улыбнулся ему и подмигнул!!

    Спустившись, я сел на пластиковое  «седло»  аппарата, но не торопился включать  прибор, весь переполненный странными впечатлениями этого дня. На душе было немного радостно и немного тревожно. Наконец, я включил питание, перевёл рычажок в начальное положение и включил  «пуск».
Через несколько секунд утреннее небо опять сияло надо мной своей тёплой чистотой, лишь по самому краю его протянулось тёмное, длинное, похожее на дым облако. Пели птицы. Зеленели листья ... В этом возвращении в знакомый летний мир было несказанное облегчение, словно кончился дурной сон.
    О, Боже мой, Боже! Я ещё не думал о плохом!..
    Не став упаковывать аппарат, я поднялся наверх.
    Замок пылал.
    Языки пламени вырывались из окон и бойниц первого этажа. Всё здание было окутано чёрным дымом. Не знаю, сколько времени я стоял неподвижно, охваченный ужасом, не в силах осознать происходящее. Лишь спустя неопределённое время я бросился бежать к дому.
    Первый этаж горел, и пламя не давало возможности приблизиться к лестнице. Несколько раз я, как безумный, бросался в огонь и отступал. Краем глаза увидел я развороченный взрывом водяной котёл и неподалёку от него – бесформенное тело, в котором едва угадывалось то, что было стариком Хинкли. Уж и не знаю, каким образом мне удалось прорваться на второй этаж. Здесь огня было значительно меньше, лишь пылали шторы, да тлел и коробился пластик на панелях стен. Однако всё было заполнено ядовитым дымом, и я чуть было сразу же не потерял сознание. Повинуясь скорее инстинкту, нежели разуму, я упал на пол. Внизу дыма было меньше, и была возможность дышать. Ползком я добрался до спальни, заполненной ядовитым дымом. Наощупь нашёл постель, схватил в охапку безжизненное тело Эмили и, так же, ползком, стал пробираться к лестнице. Не помню, как я добрался до свежего воздуха. Когда я, почти ослепнув от едкого дыма, пробивался сквозь огонь на первом этаже, мне показалось, что любимая моя тихо застонала и тело её задрожало в моих объятиях.
    Я положил неподвижное тело на траву возле входа в том месте, куда не доставал жар от бушующего пламени. Огонь не тронул прекрасного тела любимой, и моя душа засветилась облегчением и надеждой. Вдруг Эмили сделала глубокий вдох, и тут же тело её изогнулось в страшной судороге, губы её стали прямо на глазах покрываться синевой, затем та же синева стала растекаться по всему её лицу. Она вздрогнула несколько раз и затихла. С ужасом понял я , что она не дышит…
    Что тут ещё можно рассказать?.. Я кричал. Я покрывал поцелуями её лицо. Я с силой вдувал воздух в её уста, я бил  по её щекам, я молил: «Эмили, не умирай!..» И всё это снова и снова. Тщетно!.. Моя любимая умерла на руках моих и я долго, бесконечно долго сидел на земле, сжимая в объятиях её бездыханное тело. Не помню, как затих, насытившись, пожар, и сколько часов, дней или лет длилось моё оцепенение. Мир мой рухнул в одночасье, а этот чужой, пустой, враждебно окружающий меня мир был не нужен мне…
    Я похоронил мою любимую на небольшом возвышении недалеко от обрыва и долго сидел над сиротливой могилой, лишённый мыслей и желаний. Иногда я поднимался и бродил среди обгоревших развалин, ощущая себя жалким обломком их. Потом опять возвращался к могиле. Там я и засыпал, обняв холмик свежей земли и что-то бормоча и подвывавая. По-моему, я ничего не ел и не пил. Не знаю, сколько времени провёл я в таком состоянии, между явью и бредом. И вот однажды, когда я сидел подле  могилы моей любимой, проклиная всю свою жизнь, проклиная Генри и его адскую машину, вдруг мысль, простая и даже страшная в своей простоте, пронзила мой ум и чуть ни свела меня с ума возрождением надежды. Боже мой! Аппарат Генри! О, чудо – ведь надо просто вернуться немного назад во времени и всё поправить!
    Сломя голову кинулся я бежать вниз по тропе, оскальзываясь и падая, раздирая о колючий кустарник одежду и тело. Весь дрожа, уселся я на пластиковый стульчик, нажал кнопку питания и весь похолодел от вновь нахлынувшего на меня ужаса. Проклятый прибор не включился! Раз за разом нажимал я на кнопки, и ничего не происходило. Наконец, собрав остатки самообладания, я постарался успокоиться и задумался. Сел Аккумулятор? Отсоединился какой-нибудь проводок? Следовало спокойно всё проверить. И я, стараясь не ударяться в панику, занялся осмотром. Плюсовая клемма аккумулятора была покрыта густым синим налётом и сильно нагрелась. Не имея инструментов, я бесконечно долго одними дрожащими руками отсоединял её, помогая себе даже зубами. Потом долго очищал её от налёта, используя палочки и камешки. Наконец, всё было установлено на место и прибор, неохотно, как мне показалось, включился. Дрожащей рукой я передвинул рычажок на /-/ , нажал кнопку… Знакомое уже жужжание показалось мне слишком слабым, вибрация недостаточной, но всё же – о, счастье! – прибор работал.
    Когда процесс остановился, я выскочил из квадрата и, не разбирая дороги, понёсся вверх по склону.  Первое, что я увидел, это целый, чистый, ухоженный замок! И тут же мой взгляд упал на молодую женщину, которая, в двадцати шагах от меня, медленно шла мне навстречу, держа за руку мальчика, одетого в матросский костюмчик. Но вот они увидели меня и остановились. Выражение их лиц было слегка растерянным. Я тоже замер от неожиданности…
    Всё происходящее, каким бы бредовым оно ни казалось, начало постепенно доходить до меня. Бог ты мой – это была моя мать! Во все глаза смотрел я на это родное, полузабытое, казалось, лицо, и холодок мистического ужаса змеёй проползал по моей спине. Такое же выражение стало постепенно проступать и на лице моей матери, и вместе с тем на лице её были написаны непонимание и растерянность.
    В это время скверный мальчишка схватил камень и запустил им в меня. Страшная боль пронзила мою голову, и кровь залила мне лицо. Только теперь я вспомнил всё и всё понял до конца! Почти ничего не видя, я бросился вниз. Это было не моё время, и делать мне здесь было нечего. Кое-как добрался я до проклятого аппарата и, переставив рычажок на  «+», «двинулся в путь».
    Надо ли объяснять дальнейшее? Проклятая машина не желала возвращаться в нужную точку. Глазам моим открылся заброшенный полуразвалившийся замок с почерневшими стенами, заросший густой травой могильный холмик и серое, грозящее пролиться дождём, небо…
    Но я ещё не утратил надежды. Как заведённый, двинулся я по ставшей уже привычной тропе к колдовскому аппарату. Увы! Вместо зелёного сияния лампочки – слабое, умирающее свечение. Вместо жужжания – всё более медленное пощёлкивание. Тщетно я снова и снова пытался запустить прибор – аккумулятор лишь еле дышал, проскакивали редкие искорки замирающей жизни. И он умер. Я долго ещё сидел на идиотском стульчике, совершенно равнодушный ко всему на свете. Потом  встал, поднял большой камень и с размаху опустил его на панель никчемного прибора. Я бил и бил, не испытывая ни злобы, ни даже раздражения, так, будто делал скучную работу. Потом долго сидел у заброшенной могилы и плакал, и эти слёзы были самым приятным, что я испытал за последнее время, они словно обволакивали мою душу покоем.
Когда нет надежды, умирает и страдание.
    Так я и остался существовать в этих развалинах, став их неотъемлемой частью. В полузасыпанном погребе нашлось большое количество мясных консервов и всякой всячины, и я иногда ел. Чаще всего я бродил по развалинам и окрестностям, не замечая часов, дней или лет – полубезумное молчаливое существо, почти ничем не напоминающее человека. Ни разу никто не потревожил моего одиночества. Быть может, места эти считались проклятыми у местных жителей, или была тому другая причина – не знаю. В минуты просветления приходил я к могиле и разговаривал с любимой моей на особом, только нам двоим понятном языке. И, бывало, шевелилась рыхлая земля и протягивались ко мне синие руки любимой, и я ложился на могилу, обнимая её, и были мы вместе, и был я счастлив в эти часы…
    Но ещё не закончились мои муки, ещё дважды посылал мне рок страшные испытания. Первое – когда в разрушенном гараже набрёл я на раздавленный автомобиль, извлёк из-под капота уцелевший аккумулятор и, чиркнув проводом по клеммам, увидел блеснувшую слабую искру. Аккумулятор был жив! Срываясь и падая, превозмогая боль в ослабевших ногах, тащил я его вниз по тропе к прибору, чтобы ещё раз перегореть и испепелиться возродившейся надеждой, чтобы выть и кататься по земле, усыпанной обломками аппарата, и рвать на себе волосы. Это было то же, что пережить ещё раз за одну минуту и рождение и смерть…
    И вот, через много времени, когда я, окончательно смирившийся и успокоенный, лежал в полузабытьи на дорогой могиле, за спиной моей хрустнула ветка и я, обернувшись, увидел чистенького молодого человека с нагловатой, идиотской улыбкой на лице…

    Я узнал тебя, мой самый страшный, смертельный враг! Виновник всех бед, обрушивших мою жизнь, самовлюблённое и тупое чудовище!..
    О, как я хотел убить его! Но силы, увы, оставили меня, а человеческая речь, которую я забыл, уже не срывалась с моих уст, чтобы донести до него мои проклятия. И он улыбнулся мне насмешливо, и подмигнул издевательски перед тем, как спуститься в овраг и исчезнуть навеки…
    А я мог только смотреть ему вслед, мысленно проклиная. Иди! Иди, самовлюблённая глупая обезьяна! Иди навстречу своей судьбе. Тебе ещё предстоит расплатиться за каждый миг моих страданий! И не свернуть тебе, не обойти страшных бездн, ибо нет тебе другой дороги. Ибо не распознаешь своевременно страшные образы грядущего, и останется лишь презирать глупые тени прошлого. Древние тени, которые всегда моложе своего хозяина…

     А мне больше нечего сказать тебе, мой случайный читатель. Я кончил. Ты прочёл. Прощай.