Замерзшее пространство

Из дневника. 1985 год, январь. Один день. Впечатления.

               



Звуки, начинавшие жить в моих чутких утренних снах и имевшие там, в сновидениях какой-то смысл, постепенно по мере моего пробуждения, волшебно превращались в реальность, которая заключалась в том, что кто-то настойчиво барабанил в моё окно.

 -  Что за чертовщина?! – подумал я, - одиннадцатый этаж… Мой мозг еще находился в сонном оцепенении.

Окончательно проснувшись, я встал и подошел к окну, и раздвинул шторы. На широком карнизе сидела большая серо-черная ворона и огромным заиндевелым клювом стучала по какому-то грязному обледенелому предмету: то ли куску хлеба, то ли огрызку замерзшего яблока.

Я пробормотал какое-то ругательство и замахнулся на птицу, так бесцеремонно нарушившую мой сон. Ворона вздрогнула, боком отпрыгнула от своей добычи, неуклюже взмахнула крыльями и исчезла в серых сумерках зимнего утра.

Было около шести  часов, суббота и я снова лег в постель с определенным желанием попытаться еще заснуть. Я уже начал дремать, приятная истома и тепло, разливаясь в моем теле и голове почти растопили воспоминания о злополучной вороне с жутким пластмассово-черным клювом… И друг откуда-то сверху раздались звуки включенного на полную громкость радиоприемника, звонко брызнула металлическим звуком упавшая на пол кастрюльная крышка, отчаянно завопил ребенок – многоэтажный дом просыпался.

 ***

Днем позвонил старинный институтский приятель Борис Конкин. Последний раз мы общались несколько лет назад на вечере однокурсников, посвященном какой-то годовщине окончания института.

- Привет, старик, сколько лет. сколько зим, - голос у Бориса мне показался возбужденно-торжественным, - у меня сегодня день рождения…сорок лет. Ужас!
Позвонил на Центральное телевидение: обещали в программе «Время» сообщить народу, а то многие уже стали забывать Конкина…Слушай, приезжай – посидим, поговорим: сто лет не виделись. Танька приготовила вкусные пироги…Я тебя встречу у метро часа в три, договорились?

В условленное время Борис ждал меня у метро «Третьяковская». - Привет, ну как жизнь?.. Слушай, я тебе по телефону не стал особенно распространяться,  - неуверенно начал приятель. – Там у меня дома некоторая напряженка…Но, это все бабьи дела. Ерунда…В общем, выпили мы вчера с ребятами немного после работы – традиция: день рождения! Ну, а потом понеслось: куда-то поехали, ресторан, какие-то барышни… ничего такого не было, пили, дурачились…В общем, завалился домой в час ночи. Ну, сам понимаешь, Татьяна: «Что? Где? Когда?»  Мол, волновалась, места себе не находила, все больницы обзвонила…Врет, конечно, - артистка, нужен повод поскандалить и все… А я, знаешь, смотрю на нее молча и такая она мне некрасивая и чужая показалась, что я ушел в ванную и заплакал: жалко стало себя и ее тоже. Уже сорок лет – и все коту под хвост, разревелся,  как мальчишка…

Борис жил с женой, тещей и пятилетним сыном в коммунальной квартире в старинном московском доме: высокие потолки, витражи, розетки, ажурная лепнина. По экстерьеру это был поздний классицизм и мы, студенты – архитектурного института, его сокурсники, бывая у него в гостях, немного даже завидовали Борису.

Красивый дом медленно, но необратимо разрушался человеческим бытом изнутри и сейчас внешняя, хоть и пожухлая красивость здания явно диссонировала с его внутренним содержанием.

Татьяна, жена Бориса, симпатичная тридцатипятилетняя женщина с нервным усталым лицом, встретила нас очень сдержанно.

- Привет, Таня, - поздоровался я, пытаясь изобразить на лице улыбку, - с новорожденным. Протянул цветы и коробку конфет.

-Спасибо, - Татьяна перевела взгляд на мужа. – Правда,  день рождения он вчера, так сказать,  досрочно отпраздновал.

- Да, ладно тебе, - занервничал Борис, - это же на работе…так принято. Ну, пришел немного веселый, - Боря как-то натужно ухмыльнулся, - и находчивый…

- И отходчивый, язвительно передразнила жена.

- В каком смысле, -  в голосе Бори появилось раздражение.

- А в том смысле, что сразу отошел ко сну. – Татьяна вдруг как-то сразу изменилась в лице, побледнела. – Надо же хоть какие-то функции выполнять, уж если не мужские, то хотя бы – отцовские!..

- Функции?! – взорвался Борис,  - я тебе расскажу про твои функции, но потом, когда мы будем вдвоем…

Я почувствовал себя не очень уютно, словно случайно подслушивал что-то очень болезненно личное между супругами. Накалившаяся обстановка неожиданно разрядилась звуком разбитой посуды.

- Витька что-то грохнул,- как-то нервно ухмыльнулся  Борис.

Мать с лицом, на котором сохранились и напряжение, и злость, и обида от недавнего разговора, бросилась в комнату, откуда раздался звук разбитого стекла.
Тишина. Через минуту Татьяна вытащила за ухо упирающегося и орущего мальчишку. – Вазу!.. Вазу хрустальную – мамин подарок, разбил! – Она замахнулась на раскрасневшегося, перепуганного и зареванного сына. – Убью!.. Паразит такой!..

Борис набросился на жену, грубо отталкивая ее от сына. – Не смей бить ребенка,  дура!..

- Отстань! Воспитатель! – саркастическая гримаса искривило лицо Татьяны. – Квартирант несчастный!..

Из кухни выбежала теща, - В чем дело, Танечка – деточка,  девочка моя…что опять?! – Она прижла к себе внука, с гневом смотрела на Бориса. – Ну, Борис, доиграешься ты наконец; кончится терпение у нас.

Появились соседи.
- Можно хотя бы в выходной день, хотя бы с утра обойтись без концертов?!
- Надоело уже!  Кончится это когда-нибудь?..
- Позвать участкового – и пусть разберется!..

И тогда Борино семейство под плотным натиском соседской атаки консолидировалось, локальный семейный конфликт стал перерастать в коммунальный скандал со взаимными упреками, оскорблениями, угрозами…

Ко мне подошел Борис.  – Вот так каждый день, ты извини… Я, наверное, свихнусь  в этом дурдоме.

Через пять минут раскаленная лава неожиданной ссоры еще растекалась по коммунальному коридору, постепенно остывая. Мама, поставила на табуретку перед раковиной сына мыла ему руки, нежно воркуя, что-то шептала ему на ухо и беспрестанно целовала его в щеку. Мальчишка вертел головой в разные стороны; на его лице выражение лукавства, детского озорства и гордости за свою некоторую причастность к только что отшумевшей грозе.

Я незаметно выскользнул за дверь, вышел во двор и шагнул в морозное пространство уже уходящего короткого зимнего дня.

Появился Борис. Он держал в руках шапку, молчал. Я поймал себя на мысли, что мне трудно заглянуть ему в глаза.

- Извини, старик, дурацкая ситуация,  - сказал он .

- Ну, ладно Боря,  - попытался я как-то успокоить приятеля… Тебе все-таки лучше вернуться, ведь  у папы сегодня день рождения. А мы с тобой как-нибудь созвонимся…посидим, тем более говорят, что сороколетие не принято отмечать.

***
Через полчаса я уже подходил к своему дому. На город опустились ранние зимние сумерки. Усилился мороз, ветер поднял снежную пыль и она белым дымом клубилась в тусклом свете уличных фонарей. Редкие прохожие с трудом продирались через замерзшее пространство на встречу своему теплу.  Сгорбленные от  холода деревья, похожие на злых стариков,    скрипели от ветра скрюченными суставами ветвей. На верхушке суковатого дерева сидели две большие вороны. На фоне вечереющего неба отчетливо вырисовывались их контуры с большими клювами. Напоминающие фантастических птиц, они сидели прижавшись друг к другу и переговаривались скрипучими голосами. На афишной тумбе трепетал полусорванный ветром красочный плакат. Проходя мимо я машинально прочитал:
«Медитация – это достижение космической гармонии внутри и вокруг себя. Это шанс, который дарит вам судьба. Воспользуйтесь и космос шагнет вам навстречу».
Почему-то засосало под ложечкой. Я почувствовал, что прилично продрог. Ну, вот уже и мой дом…
В квартире я не стал сразу включать свет: хотелось как-то продлить короткий зимний уходящий день. Не раздеваясь, я сел в кресло и какое-то время смотрел в постепенно темнеющий серый проем окна. Темнота синими чернилами постепенно заполняла комнату, предметы начинали расползаться, как живые, принимая неестественные расплывчатые формы. Легкая тревога на мгновение теплой волной прокатилась в груди. Я подошел к окну, ранний зимний вечер расцветил улицы гирляндами фонарей и разноцветными квадратами окон на темнеющих силуэтах домов. С высоты одиннадцатого этажа автомобили казались приплюснутыми похожими на фантастических животных с хищно горящими глазами фар. На город опустился вечер и улицы зажили электрической жизнью.

И только на верхних этажах зданий как не оторванный календарный листок уже прошедшего дня, еще теплились краски опустившегося за горизонт солнца.