чистый лист

                На вокзале, как всегда, царила суматоха. Объявили посадку на поезд, и весь народ,  судорожно  похватав чемоданы, баулы, сумки ринулся на перрон. Обожравшимся зеленым удавом растянулся вдоль железнодорожного полотна  вагонный состав. Люди вертели головами, отыскивая свой вагон, и наперегонки бежали к нужным ступеням-подножкам, возле которых чинно стояли проводницы в темно-синих суконных куртках. Въевшийся страх – не успеть, опоздать, подгонял радостно гомонящую толпу. Торопиться нужды не было. Поезд  формировался здесь в городе,  и стоянка-посадка рассчитывалась на тридцать минут, но все же, лучше и спокойнее, было заранее добраться до заветного купе, раскидать по полкам  дорожные сумки, достать кружку, ложку, салфетки, поставить на столик бутылку минеральной воды, приготовить паспорт и билеты, и наконец успокоено вздохнуть: все! Уже еду!
                Я стал  любить путешествовать на поезде. Равномерно постукивают колеса, вагон качается детской колыбелью, и за окном радует тебя часто меняющийся пейзаж. То вызывает умиление дорожный разъезд, то в улыбке растягиваются губы, когда за окном промелькнет деревенька и пестрая  корова, стоящая по брюхо  в  высокой траве, беззвучно мычащая вслед мелькающему составу. На небольших станциях ты  выскакиваешь на перрон, и спешно покупаешь у галдящей бабульки рассыпчатую картошку, соленые огурчики, пирожки или малосольную рыбку. Днем, растянувшись на полке, ты читаешь детективчик, или разгадываешь вместе с попутчиками кроссворды. Если повезет с соседями по купе, можно провести время  за игрой в карты, или насладиться умной беседой, выслушивая иногда оригинальное мнение на происходящие события в мире. Хуже всего, когда с тобой путешествует старушка, что всю дорогу будет учить тебя жизни или сетовать на болячки, коих у нее неисчислимое множество. А ты, сидя с кислой миной, будешь уныло качать головой в знак согласия, но при первом удобном случае постараешься смыться в коридор или соседнее купе, чтобы немного перевести дух. Но еще хуже, если вместе с тобой в купе едут маленькие дети. Это ад. Бедным малышам нечем заняться, им скучно, и поэтому весь путь вы станете свидетелем капризов, хныканья, истерик…
            Я сидел на нижней полке и поглядывал на еще пустые места. Попутчиков пока не было. Время шло. По узкому коридорчику мимо  меня проходили пассажиры, но никто не зашел ко мне в купе, видимо, придется путешествовать одному.
– Граждане пассажиры, через минуту отправляемся! Провожающих прошу освободить вагон! – предупредила проводница.
          Поезд резко дернулся, пробуксовав колесами, качнулась бутылка на столике, колыхнулись белые оконные занавески и за стеклом плавно начал уплывать вокзальный перрон.
– Мама! Это здесь! – радостно завопил мальчишка лет шести, боком входящий в купе и тащивший на худеньком плечике большую спортивную сумку. Следом за ним вошла молодая привлекательная женщина, коротко стриженная, ладно сложенная, с серьезным лицом, на котором под большими выразительными глазами, на маленьком носике кучно пристроились рыжие веснушки.
– Здравствуйте! Проходи, Тошка! – велела она, и поставила на полку огромный красный чемодан.
– А где папа? – повертев головой, осведомился мальчишка.
– Идет, идет, не волнуйся.
  И вправду, через секунду после ее слов, в купе вошел мужчина лет тридцати, рослый, мужественный, с сильным волевым лицом.
– Здравствуйте! Алиса! Достань, что надо, и я уберу чемодан. Антон! Сядь и не мешайся под ногами!
                Я, приунывший вначале, когда понял, что ехать придется с ребенком, удивился, с какой быстротой и точностью, были исполнены просьбы отца и мужа. Пацан, скинув сандалики, залез с ногами на полку, поближе к окну, молодуха ловко распотрошив чемодан, достала необходимое, закрыла и передала его мужу, который продолжал стоять в дверях, держа на плече  объемный пузатый рюкзак. Через пять минут вещи были разложены,  и все семейство устроилось напротив меня, на нижней полке.
– Давайте знакомится. Я Александр. Это моя жена Алиса и сын Антон.
– Очень приятно. А меня зовут Сергей Петрович. Можно просто Сергей.
– Взаимно. Далеко едем?
– В Новосибирск. А вы?
– Тоже. Значит все три дня вместе?
– Получается так – улыбнулся Александр.
           В купе вошла проводница. Молодая девчонка, от силы лет двадцати.
– паспорта, билетики приготовим. Так…Новосиб…так …тоже…Постель брать будем?
– Обязательно! – хором ответили мы.
   Проводница улыбнулась.
– Пожалуйста, только в купе не мусорите и не курите. Если желаете, чай, кофе, печенье…Вагон-ресторан через два вагона по ходу поезда.
–   Спасибо. Не будем мусорить – заверили мы.
             Минут через десять проводница принесла четыре пакета с бельем. Мы начали устраиваться. Алиса выгнала своих мужчин в коридор и принялась ловко застилать влажным бельем тонкий матрас. Я заправлял свою постель, держась одной рукой за верхнюю полку, чтобы не упасть. Алиса с тремя комплектами белья управилась быстрее меня.
– Давайте помогу – предложила она.
– Спасибо, не надо, уже все – ответил я.
            В купе вошли Саша и Антон. Алиса, прижавшись к мужу, что-то быстро шепнула ему на ухо. Александр посмотрел на меня.
– Извините, Сергей Петрович…Вы не могли бы перейти на верхнюю полку? У нас  Тошка очень плохо спит, вертится, вскрикивает…Алисе неудобно будет среди ночи с верхней к нему прыгать…
           Я, на секунду отвернувшись к окну, сглотнув комок, вставший в горле, негромко ответил:
– Не могу…извините ребята…
– Ну, на нет и суда нет. Поедем так. Антоха! Запомни! Ночью я к тебе подходить буду! Маму не беспокоить, договорились?
–  Ага…
                Молодая семья села рядышком друг с другом. Алиса из полиэтиленового пакета выкладывала на столик жареную с золотистой корочкой курицу, тонко порезанную колбасу, кусочки хлеба, достала в миске с крышкой овощной салат, рядом положила два зеленых яблока, три сочных помидора и два свежих огурчика, с  темно-зеленой кожицей.
– Так, кушаем, и по полкам. Минут через двадцать в туалет, переодеваться и спать.  Это тебя касается, Антон. Хорошо?
–  Я понял мама!
                Мальчишка хрустко жевал огурец, отламывал по кусочку куриное мясо, бренчал ложкой в миске. Ни споров, ни каприз я не услышал. Поев, мальчишка отвернулся к окну. Алиса, посмотрев на меня, вежливо предложила:
– Присоединяйтесь к нам. Еды на всех хватит. Нам мама в дорогу много чего собрала.
– Спасибо. Я пока не хочу. Я на вокзале в кафе плотно поел. Спасибо.
–  Как хотите.
               Я вместе с  Антоном смотрел в окно. Вагон начал проезжать мимо речушки,  где широко раскинув крылья над водой, плавали гуси.
– Дядя Саша! Дядя Саша!  Птички!
               Алиса дернулась всем телом, Александр же, ни на секунду, ни поменяв выражения лица, наклонился к мальчишке, чмокнул его в макушку и положив руку ему на плечо сказал:
– Это гуси, сынок. Такие большие гордые птицы. Они очень любят плавать, поэтому всегда живут возле воды.
–  А там у тебя на севере они есть?
–  Мало, но есть.
–  Покажешь?
–  Покажу.
–  А на охоту пойдем? – не унимался пацан.
–  Как научишься с ружьем обращаться, обязательно пойдем.
  Алиса, открыв дверь, выглянула в коридор и приказала:
–  Давай, охотник! Иди, займи очередь в туалет. Я минут через пять приду.
–  Хорошо, мам! – пулей вылетел в коридор шустрый мальчишка.
                Я улыбнулся.
–  Молодец какой. И вы молодцы, правильно воспитали.
                Я решил не делать акцент на нечаянной оговорке Антошки, всяко в жизни бывает. Если захотят, расскажут сами. Но по всему видно, Саша  Антону не отец.
    Александр не улыбаясь, сухо сказал:
–   Спасибо за комплимент. Мы старались.
     И помолчав, с резкостью добавил:
–   А вот вас, видно мама плохо в детстве воспитывала. Неужели трудно женщине нижнюю полку уступить?  Не старик. Ни инвалид. Хотите, деньги заплачу…
    Алиса  положила ладонь на плечо мужа.
–  Не надо, Саша…
          Я хрустнул пальцами, достал пачку сигарет из пиджака, рывком поднялся, и не отвечая, пошел курить в тамбур. Чертов протез заскрипел, как немазаная телега, но я  прихрамывая, шел вперед, сжимая челюсти. «Привыкай. Будет еще и не такое…» – говорил я себе.
          В тамбуре было пусто и тихо. Лишь ало тлел в пепельнице непотушенный окурок, да хлопала неприкрытая дверца. Я нервно курил. Но извиняться или тем паче, объясняться оправдываться перед ребятами и не думал. Не слепые. Может сами дотумкают, что к чему.  Минут через пять, когда от моей сигареты осталась курнуть затяжки на две, в тамбур вошел Саша.
–  Простите нас. Пока вы сидели было незаметно. Извините. Я не хотел вас обидеть.
–  Я не обиделся, Саша…
–  Все равно не приятно. Что, сразу не могли сказать?
–  Не мог. Я еще не привык, что я теперь инвалид…
–  Протезы?
–  Один. На левой.
–  Война?
–  Дурость моя, Саша…Дурость и глупость…
Я.
   Четыре года назад я, Сергей Петрович Чемисов, был абсолютно здоровым мужчиной. В свои тридцать пять, был нахальным, наглым, бесшабашным. Жена Лиза и дочка Лидочка мужественно терпели мой вредный эгоистический характер. Мирились с придирками, незаслуженными упреками. Жена, молча плакала по ночам, но со мной не спорила. Дочка хлопала меня ладошкой по спине и шепеляво укоряла: « Фу, папка! Ты плохой! Жашемь ты маму обидел? Она плакиет…». Но я считал, что ничего плохого я не делал. Жил по библейской заповеди: жена да убоится мужа своего. Так жил мой отец и мой дед. Как отец учил: «Курица не птица, баба не человек…» В нашей семье женщина занимала самое низшее положение.  В ее обязанности входило ублажать мужа, заниматься домашними делами, воспитывать детей. А любовь-морковь придумали дураки, чтобы было сподручнее увести девку под венец. Так было всегда.  Так думал я и с этим жил. Ни мало не заботясь чтобы  уделять жене больше внимания, нежить, или, упаси Боже, жалеть ее, оказывая помощь в быте. Женщина, на то и женщина, чтобы держать дом. А мужчина добытчик. Должен быть сильным, жестким, без всяких там бабских нежностей. Я считал, что если я приношу в дом деньги, обеспечивая  нужды жены и ребенка,  значит, больше я ничего не должен. Хотел – уходил погулять с дружками, не отказывался от романчиков на стороне, мог не прийти домой ночевать, круто загуляв с очередной подружкой…Жена молчала, плакала и прощала. Лишь однажды, когда я заявился пьяный, в три ночи, обцелованный чужими губами, и грубо сильно, оттолкнул жену от себя, так что она крепко ударилась лицом о дверной косяк, услышал приглушенный полувздох – полу мольбу:
–  Чтоб ты сдох, гад…Силы нет…
              Я был пьян, но не настолько, чтобы спустить с рук женино проклятье. И я ее избил. Она  не кричала, закусывая губы до крови, боялась разбудить дочь.  Лишь пыталась сжаться в комочек, уйти от моих ударов. Но когда я выдохся и плюхнулся на стул стоящий в коридоре, она, поднявшись с пола, прикрывая голую грудь лохмотьями разодранной ночной рубашки, вытерев кровь с губ, с ненавистью глядя мне в глаза прошептала:
– Накажет тебя Господь…За все …накажет…
            Слова жены оказались пророческими. Только я  не думал, что наказание последует так быстро…Через три дня после драки, жена, вечером, накормив меня ужином, уложив дочку спать, без обиняков и предисловий, поставила меня в известность:
–  Я подала на развод. Если еще хоть пальцем тронешь – посажу. Побои я сняла, заявление участковому написала. И еще вызвала маму. Завтра она приезжает. Ты можешь делать что хочешь. Ты свободен. Жить с тобой я больше не буду. Все. Хватит. Вот, так, Сережа…
             Я тупо смотрел на жену, и не понимал, о чем она говорила. Мой отец всю их совместную жизнь с матерью, поколачивал ее регулярно. Но никогда мать о разводе не заикалась. Значит, правда, другое время наступило…Замахнувшись на жену кулаком, я был остановлен ее взглядом. Ненавидящим, черным. В широко распахнутых глазах не было страха. Было лишь презрение и боль…
   Опустив кулак, я обматерил жену и ушел из дома. Потом я долго квасил у друга, потом мы пошли еще за водкой, и я, переходя трамвайные пути, поскользнулся. Помнил только слепящий свет фар, визг тормозов, крик и резкую боль, которая отключила сознание…
             Через сутки, придя в себя в реанимации, я узнал, что теперь одной ноги у меня нет. Ее отрезало бездушным железным колесом. Это колесо отрезало не только ногу, оно отрезало меня от всей моей прежней жизни…
             Жена в больницу не пришла. Ни через день, ни через месяц. Я лежал на жестком больничном матрасе, одинокий, забытый, никому не нужный и исходил бешенством и злостью. « Предала, сука! Пока здоровый был, не гнушалась! А к инвалиду носа не кажет!» взвинчивал я себя.
             На третий месяц моего пребывания в больнице, в палату поступил новый пациент. Крепкий мужик, седой, как лунь, с сильными руками, при помощи которых он легко перекинул свое тело с инвалидного кресла на кровать. Ног у него не было. Лишь  торчали две короткие култышки. Иван, оказался кадровым офицером, прошедшим почти все горячие точки. Ноги он потерял, подорвавшись на мине. К нему тоже никто не приходил, и мы сдружились. Я без утайки, вывалил ему всю мою жизнь.  Все, что со мной произошло, и свои желчные думы о жене, друзьях. Иван, помолчав, сказал:
–  Дурак ты, Серега! Сам свою жизнь загубил. И жену не смей осуждать! Ты один во всем виноват и нечего теперь на других вину сваливать. Можно считать, что развелась она с тобой до трагедии. Ты ж ее всю жизнь мучил, изводил, а теперь сочувствия ждешь? Где ж она тебе его возьмет? Если все так, как ты рассказал, вытравил ты жалость из ее сердца. Там, видно, ничего кроме ненависти не осталось. А когда человек с ненавистью живет,  в нем жалости да сочувствию места нет. Мужайся, Серега! Хреновым ты мужиком был! Может, сейчас одумаешься. Другим станешь. По иному к женщине относиться  начнешь. Вот как мозги перевернешь, так и жизнь твоя другой будет.  Научишься других жалеть, найдется и та, что тебя пожалеет…
               Трудно мне было. Хорошо, Иван рядом был. Заставлял меня больше читать, о своей жизни рассказывал, примеры приводил, спорил со мной  до хрипоты,  доказывал, где я не прав. И постепенно ушла злость из души. Написал я покаянное письмо жене. Ни о чем не просил, не унижался, пожелал счастья. Через неделю пришла Лиза в палату. Посидели, поговорили. Все бумаги я подписал. На развод. Лишь об одном попросил, чтобы дочку она против меня не настраивала, да изредка видеть позволяла. Так и расстались. Разбилась чашка – не склеишь. Видно, прав был Иван, настолько ненавистен я стал Лизе, что даже в таком моем незавидном положении, ни простить, ни пожалеть меня, не смогла. Дальше все было. И мытарства по больницам, и по равнодушным чиновникам, смотрящими на тебя пустыми «рыбьими» глазами, и унижения. И пальцем вслед тыкали, и оскорбляющие слова душу жгли. Но, ничего, боролся. Спасибо руководству завода, помогло протез выбить, и оплатило его, помня мои прежние заслуги. Друзья с горизонта исчезли, как только из больницы вышел. Сам виноват, знать таких друзей имел, что в беде человека бросить могут. Сам такой был. Жестокий, да равнодушный. Вот и аукнулось мне  Лизино проклятье, расплату получил за свои грехи перед ней. Сполна. Постепенно жизнь входила в колею. Устроился в часовую мастерскую, у меня сызмальства талант был часики чинить. И большие и малые. По газетному объявлению познакомился с женщиной. Переписывались мы с ней почти год. А теперь ехал я к ней в гости. В тайне надеясь, что окажется она на самом деле, такой заботливой, ласковой, душевной, какой по письмам показалась. И сладится у нас с ней, и смогу я заново жизнь начать. С чистого листа.
              Мы покурили. Не знаю, понял ли до конца Саша суть моей исповеди, краткой, сжатой, но по его крепкому рукопожатию, которым мы обменялись, думаю, понял. Мы вернулись в купе. Пока я в прохладном тамбуре изливал душу, Алиса и  Тошка успели переодеться, прибрать на столе, и теперь оба лежали на полках, слушали музыку, что негромко лилась из репродуктора. Саша переодеваться не стал. Просто скинул джинсы, оставшись в коротких плотных трусах-шортах и футболке. Мне нужно было переодеться, не заваливаться же в постель в брюках, но отчего-то постеснялся попросить Алису выйти в коридор. Может потому, что лежала она, прикрыв глаза, с каким-то устало-отрешенным выражением на лице. И я снова сел. За окном медленно неторопливо наползал сумрак. Уже не так четко проглядывались шеренги деревьев, поля и вовсе были похожи на широкое темное полотно, без препятствий, сливающихся с чертой горизонта.
               Пробовал почитать – не получилось. В растревоженную душу нахлынули воспоминания, и где-то в крохотном закоулке опять подняла голову обида и на Лизу, и на себя, и вообще на жизнь…Со вздохом отложил журнал.  Антошка уже спал, разметавшись по узкой полке, выставив на показ тоненькие ручки-ножки. Саша просматривал журнал, Алиса вдруг вкусно потянулась, потом легко спрыгнула с верхней полки.
– Сергей Петрович! Я выйду, а вы переоденьтесь…Чего мучиться…Ляжете, отдохнете…
– Спасибо, Алиса.
   За Алисой закрылась дверь, и я стал снимать брюки. Увиденное меня не порадовало. Культя была похожа на рожу банщика – красная, опухшая…Значит, придется отстегивать протез. Расстегнул ремни, и громоздкая конструкция мягко легла на пол. Натянув спортивки, я  закатал левую штанину и принялся массировать затекший обрубок. Скрипнула дверь, вошла Алиса.
–  Помочь, Сергей Петрович? Я хорошо делаю массаж.
–  Спасибо, девочка…я сам.
   С верхней полки свесилась Сашина голова.
–  Что-то настроение не того…Мысли какие-то дурацкие в голову лезут…
            Алиса улыбнулась.
–  Что предлагаешь, муженек?
– А может мы… того? С Сергеем Петровичем? По граммульке? А?
– Так одиннадцать уже, Саш…где ты возьмешь?
–  А мне теща положила в рюкзак бутылочку. Сказала, как приедете, выпьете…на счастье…
– Так мы не приехали еще…
–  Алис! Ну…мы вроде, как человека обидели…Три дня ехать…За знакомство? Как, Сергей Петрович? Не против? По маленькой?
–  Если по маленькой, я не против…
– Вот видишь, Алиска!
– Вижу. Ты не только грубиян, но еще и пьяница…
             Саша расхохотался. Спрыгнул с полки, обнял Алису, прижал к себе, и со счастливой улыбкой на лице, ответил:
– Ага…я такой…
– Фиг с вами…пейте…уговорили…
               Мы пили томный коньяк мелкими глоточками. Нашлась у запасливой Алисы и плитка шоколада и желтый лимон, уже порезанный на круглые аккуратные дольки, лежащий в пластмассовой коробочке. Пили и говорили. Верхний свет  в вагоне отключили, лишь в изголовье тускло горел ночник.
Алиса.
               Семь  лет назад я была нескладной, наивной и глупой. Мечтала о большой любви. Искала ее на дискотеках, вечеринках…и нашла. На мой День рождения моя подружка пришла с парнем. Высокий, красивый,  обаятельный…мне он понравился сразу. Но никаких попыток привлечь его внимание я не делала. Парень не мой, подружки. Вмешиваться в их я отношения я не хотела. Мы веселились, танцевали, шутили…Я пошла на кухню за праздничным пирогом, а Руслан увязался за мной. Пока я украшала пирог, он успел наговорить мне кучу комплиментов, погладить по плечу и попробовал назначить свидание. Я его обрезала. Сказала, что не отбиваю парней у подруг. Он рассмеялся и сказал, что с моей подругой только сегодня познакомился, и у них нет никаких отношений…Я поверила, но не совсем. Пока гости лакомились пирогом, я переговорила с подругой. Оказалось, Руслан не соврал. И мы стали встречаться. Гуляли в парке, сидели в кафе, ходили в боулинг, в суши-бар, обнимались на  последнем ряду в кинотеатре…При провожаниях Руслан не наглел. Обнимет, поцелует и все. Через два месяца я поняла, что полюбила его настолько сильно, что прикажет он мне прыгнуть в костер – прыгну. Попросит на край света за ним пойти – пойду.  Скажет,  убей ради меня – убью…Я потеряла голову. Что вы хотите от шестнадцатилетней дурочки… Руслан, наверное, догадался, ЧТО творилось у меня на душе,…и пригласил меня к себе домой. Как бы с родителями познакомиться. Я пришла.
              Обыкновенная двушка. Уютная, чистая квартира. Простая мебель. На стене, над диваном, домотканый  огромный ковер изображающий Данаю с лебедем.  Родителей дома не оказалось. Руслан сказал, что они задерживаются на работе…Мы зашли в его комнату. Меня поразил ее вид. Создалось впечатление, что в комнате живут два разных человека.
             На столе у окна стоял компьютер. Стол был завален дисками, листами исписанной бумаги, стояли пустые банки из под пива, валялись пакеты с чипсами. На полке над столом лежала кипа журналов. «Плейбой», «Секс-картинки», «Космополитен»…Левая стена была увешана плакатами с изображениями Ван Дамма, Стивена Сигала, полуобнаженными красотками в фривольных позах…
             На правой стене висела полка с книгами. Астафьев, Быков, «Фаворит» Пикуля, «Становой хребет»  Сергеева, Айзек Азимов, Шелдон…Рядом с полкой большая черно-белая фотография в рамке. Молодой парень сидит на пригорке, в обнимку с ружьем, среди травы…На гвоздиках висят коньки и боксерские перчатки. И все. Никаких красоток и зарубежных киногероев…Заметив мой недоуменный взгляд, Руслан объяснил, что полки с книгами, коньки и перчатки его старшего брата. Он живет и работает на севере…
            Мы немного поговорили, а потом Руслан мягко уложил меня на компактный диванчик, и принялся раздевать…
             Ради него я была готова на все, я его любила, но какой-то инстинкт самосохранения заставил сопротивляться. И только после его слов: « Ты что? Я же тебя люблю…мы поженимся…» я сдалась. Мы встречались еще несколько раз. Тайно, суматошно, а потом Руслан исчез. Телефон не отвечал, друзья его не видели, и я пошла в знакомую квартиру. Дверь открыла  его мама, быстро объяснила, что Руслан уехал поступать в институт в другой город и если поступит, вряд ли вернется обратно. Я была потрясена. Ходила в ступоре, страдая от разлуки и неизвестности. А потом случилось то, что должно было случиться…Меня не рвало, не тошнило, просто не получилось месяц-другой женских неприятностей.  Я долго ждала чуда, но все таки, пошла в больницу. Срок впечатлял – четыре месяца. Я запаниковала, опять пыталась найти Руслана, или взять хотя бы его адрес. Адрес мне не дали. Мама Руслана, узнав по какому поводу я его ищу, облила меня грязью, дико ругаясь выставила вон, крича на весь подъезд, что Руслан чистый наивный мальчик и она не позволит всяким шлюхам сломать  ему жизнь… Тогда я взяла и отравилась. Меня спасли. Потом родился Антошка. Мои родители смирились, что рано стали бабушкой и дедушкой, что семнадцатилетняя дочь, без мужа, без образования, сумела подарить им внука.
             Руслана я видела один раз, когда  сыну было годика три. Мы гуляли в осеннем парке и нечаянно наткнулись на скамейку, где целовалась парочка. Руслан стал еще красивее, но в его жестах, взгляде, проступала некая барственность и вальяжность…Меня он не узнал. Или сделал вид, что не узнал. К тому времени и я перегорела. Не бросилась с упреками…Зачем?  Выжгли душу, так сама виновата…
              Родители мне помогли. Нянчились с внуком, а я училась. Закончила профтехучилище, пошла работать мужским мастером в парикмахерскую. Стала привлекательной молодой женщиной. Умной. Но без наивности. Жила как все матери-одиночки. Не бедствовала, родители помогали, но в душу себе никого не пускала. Никаких встреч, свиданий, хотя и предлагали…Как все, придумала версию для Антошки, что папа далеко, работает и не может пока приехать, но он о нем помнит и любит. Писала письма самой себе, якобы с папиной работы…
              Полгода назад ко мне в кресло сел молодой мужчина.  С густой черной бородой, с длинными вьющимися, почти до плеч волосами. Крепкая стать, загорелая кожа, обветренные рабочие руки. Попросил подстричь и побрить. Щедро расплатился и ушел довольный, легко бросив на плечо пузатый, болотного цвета рюкзак. Через два дня пришел опять. Уже с цветами. От свидания  я отказалась. Он, не спрашивая причины, оставив мне букет, развернулся и ушел. А на следующий день опять торчал с букетом возле парикмахерской. Так в течение месяца, приходил, дарил цветы и уходил, не спрашивая ни о чем.
              А в тот день  Антон не пошел в садик, пришлось взять его с собой на работу. Приближалось 23 февраля, и работы было много. Мужчины, юноши спешно приводили себя в порядок. Подстригались, брились, делали маникюр и освежающие маски…После работы я уже не удивилась, когда   опять увидела своего тайного воздыхателя. Я не знала,  как его зовут, чем он занимается, где живет. Но было бы неправдой сказать, что мне не нравилось такое деликатное ухаживание. Было приятно. Еще приятней стало, когда увидев меня с ребенком, он не изменил выражение лица. Так же подошел, подарил цветы, и нагнувшись к уху быстро спросил: «ты замужем?». От неожиданности я ответила правду: «нет». Тогда он заулыбался, присел на корточки перед Тошкой, протянул ему руку и сказал: «Давай знакомиться, дружок. Меня зовут Саша. А тебя?» Наивный бесхитростный ребенок, тут же вывалил всю информацию…Саша, не слушая моих возражений, тут же потащил нас в кафе, там, сидя за столиком, он больше уделял внимания  сыну, нежели мне. И это меня зацепило. Мы проговорили весь вечер. Саша проводил нас до дому, нежно поцеловал мне руку, обнял  Антошку и улыбнувшись, просто сказал: « До завтра…»
                Так мы стали встречаться. Говорили много, обо всем. Оказалось, что у нас много общего. Нам нравились одни и те же книги, фильмы, музыка. У нас оказались одинаковые взгляды на некоторые аспекты жизни. Я сама не заметила, как стала ждать наших встреч. Мне нравилось держать Сашу за руку, и слушать его рассказы о тайге, о людях, работающих с ним, о молодом городе, построенным среди непролазной тайги, о его работе. Саша очень внимательно относился к Антону. Никогда не оставлял его без подарка, когда приходил в гости. В ущерб нашим разговорам играл с ним, читал ему книги, водил на прогулки и даже забирал из детского сада с моего разрешения. Моим родителям Саша тоже пришелся по душе, я радовалась и потихоньку начала верить, что счастье, простое, женское счастье, наконец, пришло и ко мне. У нас все было хорошо. Только однажды, когда мы просматривали детские фотографии Антона, Саша вдруг посмурнел лицом, напрягся…но это длилось несколько секунд. Мы встречались уже четвертый месяц, и Саша при очередной встрече объявил, что он хочет познакомить меня с родителями. Представить как будущую жену, потому что он полюбил с первого взгляда и не представляет для себя дальнейшего существования без меня и Антона. Я согласилась.
                Когда мы подъехали на такси к его дому, что-то смутное шевельнулось в душе. Но я не обратила на это внимания. Его мама встретила меня на пороге, как родную. Расцеловала, помогла снять плащ, и повела меня в комнату. Тут-то мне и поплохело. Уютная квартира. Простая мебель. За празднично накрытым столом, над диваном ковер – Даная с лебедем…Я подумала, что у меня плохо с головой. Какое-то дежавю.  Пригляделась  к Сашиной маме и почти ее узнала… Но еще не хотела верить…А потом в комнату вошел Руслан.   «Знакомься, Алиса, это мой младший брат, Руслан» – сказал Саша.
                Я стояла столбом, не знала, что мне делать. Сделать вид, что ничего не знаю и не помню? Или вывалить правду с претензиями: « а помните, мамочка, как меня выгоняли?»…Надавать пощечин Руслану? Смысл? А Саша? Хотя я и не хотела признаваться, но я уже любила его. Сейчас  намного сильнее, осмысленнее, чем семь лет назад его брата. Я, ничего не объясняя, просто развернулась и ушла. Саша догнал меня на третьем пролете лестницы. Развернул к себе,  глядя мне в глаза, потребовал – объясни. И тут я рассказала все. С самого начала. Ничего не скрывая. Саша выслушал меня, не перебивая, не задавая глупых вопросов. Потом попросил: « подожди меня десять минут. Не уходи. Я сейчас». Через десять минут он вернулся с рюкзаком, с тем самым, когда пришел зимой в парикмахерскую в первый раз. И мы пошли ко мне домой. На следующий день мы подали заявление в ЗАГС. Еще через месяц нас расписали. Отпуск Саши закончился, и теперь мы едем к нему. Начинаем жить одной семьей, с чистого листа.  Я счастлива...
             Алиса, выговоришь, освободившись от тягостных воспоминаний, с любовью и нежностью смотрела на мужа. Он поцеловал ее, и шлепнув шутливо ниже спины, попросил-приказал:
– Давай ложись.  Антоха ведь встанет ни свет ни заря. Не успеешь выспаться…А мы еще посидим. Вы не устали, Сергей Петрович?
– Нет. Мне хорошо с вами. Я душой отдыхаю. И радуюсь. За вас. Счастья вам ребята.
   Алиса забралась на верхнюю полку, свернулась клубочком и минут через пять уснула. Мы сидели молча. Я нагнулся к полу, взял протез и стал пристегивать корсаж.
– Пойдем-ка, покурим, Саша…
             Саша не возражал. Подождал меня, и мы, стараясь не шуметь, вышли в тамбур. За окном властвовала чернильная ночь. Промелькнул полустанок с яркими огнями фонарей, и опять  оконное стекло начало отражать только нас, молча куривших ароматные сигареты. Вернулись в купе. Саша разлил еще немного коньяка в пластмассовые стаканчики.
–  Давайте за нас. И за вас. Чтобы и у вас все сложилось хорошо.
             Мы выпили. Саша, оглянувшись на Алису, убедившись, что она спит, вдруг резко произнес:
– Я его убить хотел.
  Я понял, что он хотел сказать.
– Брата?
– Да. Тогда, когда вернулся за вещами…
Саша.
             Мне было шесть, столько же, как сейчас Антону, когда мать второй раз вышла замуж. Своего отца я не помнил. Он погиб в автомобильной катастрофе, когда я был еще крохой. Потом родился Руслан. Мать полностью переключилась на младшего. Чем старше я становился, тем отчетливей понимал – брата любят больше. Все в доме подчинялись его капризам. Потакали прихотям и никогда не ругали. Мне доставалось за все. За разбитую Русланом чашку, за то, что он не выучил урок, а я не проверил, за то, что я просил купить брюки, а покупали Руслану дорогие игрушки. Его возили отдыхать на море, а я в это время полол грядки в огороде у бабки со стороны отчима. Если покупался деликатес, мать ,повертев у моего носа аппетитной колбаской или баночкой с икрой, твердо заявляла: «это Руслану. Не трогай. Ты вон какой бугай, а он худенький, болезненный…» В шестнадцать лет, как только получил паспорт, я ушел из дома. Взял у матери денег на билет и уехал на Дальний восток. Почти неделю пилил на поезде с шабашниками. Мужики ехали во Владивосток, зашибить деньгу в тайге, подрядившись в геологическую экспедицию рабочими. Я увязался за ними. Меня приняли. Там прошел хорошую школу. Работал, не щадя себя. Потом и вагоны разгружал, и на стройке цемент таскал. Даже побывал в уссурийской тайге с корневщиками. Добывал жень-шень. Попал под тяжелую медвежью лапу, чудом остался живой. Когда косолапый с ревом вылетел из кустов, и подмял меня под себя, я чуть богу душу не отдал. Но тут подоспели мужики, медведя уложили с трех выстрелов. Но колено и плечо мне, все-таки он успел подранить.  После Владивостока, опять же, по счастливой случайности, попал в Якутию. В геолого-разведочную партию. Ходил в поля, бурил шурфы, для добычи образцов. Мы искали новые месторождения алмазов. Интересно было. Люди там особенные. После работал на буровой, подсобным рабочим. Таскал тяжеленные штанги, укладывал в деревянные ящики метровые стержни керна, научился читать показания приборов. За свою работу я получал хорошие деньги. Половину отсылал матери, половину оставлял себе на жизнь. Потребности у меня были минимальные. Жил в общежитии. Домой возвращаться не хотел. Потом наш помбур, погоняв меня по практическим навыкам, заявил, что я должен поступать в институт, хватит мне «дурочку» валять, потому что рабочих много, а грамотных специалистов не хватает. Он написал рекомендацию, характеристику, и я улетел в Новосибирск. Там легко поступил на геологический факультет, отучился, получил диплом, и сам попросился опять в Якутию. Там много геологических партий, и я был нарасхват. Так и жил. Работал. Отдыхал. Изредка приезжая  в отпуск, навестить мать. Жениться не думал. Как-то не подбиралась девушка по душе. Встречаешься, проводишь вместе ночь, а потом понимаешь – не то. В конце января меня вызвал начальник. Говорит: «хочешь, не хочешь, но пойдешь в отпуск. И так третий год пашешь без роздыха, как лошадь. Покупай билет, собирай манатки и уезжай. В августе на работу выйдешь.» Я протестовать, у меня мол, заезд завтра на буровую. Скважину новую пробиваем. Мне подводить ребят никак нельзя!  В 12 дня «вертушка» уходит. А он мне – вот отработаешь заезд, и сразу в отпуск. Пиши заявление, я подпишу. Я улетел в тайгу, на буровую. Все рассчитал.  Как возвращаемся, успеваю помыться, побриться, и на следующий день – на крыло, и привет! Одного не учел – погоду. Вертолет пришел на сутки позже, мы вернулись в город,  когда до отлета самолета оставалось три часа. Как прилетели,  только и успел забежать в общагу, покидать вещи в рюкзак, и сразу на регистрацию в порт. Там уже начальник с конвертом стоит. Там и зарплата и отпускные. Я, как был грязнущий, заросший, так в самолет и вошел. Когда прилетел домой, первым делом, думаю, пойду в парикмахерскую. Пусть меня там, в божеский вид приведут. Алису я приметил сразу. Милая. Симпатичная. И глаза. Печально-тревожные, с какой-то затаенной грустью. Я даже мужика вперед себя пропустил, лишь бы к ней в кресло сесть. А уж когда она мою физиономию брила, почувствовал ее руки. Нежные ласковые. И сразу шальная мысль в башку – как бы было хорошо если эти ручки меня приласкали…Домой пришел – там все по старому. Руслан барствует, мать возле него прыгает. Вроде и обрадовались мне, а у меня червяк в душе: не мне рады, деньгам моим…назавтра, еще с утра решил – обязательно должен  увидеть эту девушку. Цветы купил, пришел. А она цветы приняла, а на свидание, говорит,  не пойду. Ни к чему, занята очень. Я обиделся, ушел. На следующий день места себе не нахожу. Вот с такой силой увидеть ее хочу. Опять цветы купил, подарил, и ушел. А потом, когда Алиса выходная была, я пришел в парикмахерскую, да подкатился к бабке-гардеробщице. Та в момент, про всех девчонок, что там работали, всю информацию, как в горсправке дала. И про Алису очень хорошо отзывалась. Молодец, говорит, девка. Работает хорошо. Добрая. Участливая. И хоть родила без мужа, а себя блюдет. Живет с родителями, сына очень любит. Тут я и понял, чтобы ее завоевать, мне к мальчишке подходы найти надо, а через мальчишку уже к ней. Встречаться начали, а у меня мысль – Антошка для меня, как родной, к душе прилип. Смышленый пацан, и главное, не избалованный. Мне и заставлять себя не надо было, с ним возиться, мне только в радость. Дальше – больше. С родителями меня Алиса познакомила, стал приходить. Тут и вовсе, плакать иногда хотелось. Я от  потенциальных тещи да тестя такую ласку узнал-увидел, какую за тридцать лет от родной матери ни разу не испытывал. И Алиса. Все больше я хотел, чтобы она стала моей. Обидеть боялся, ранить, поэтому, о ее прошлом  не спрашивал. Месяцы шли, а нам вместе так хорошо, что слов у меня не было, чтобы счастье свое описать. Только один раз, пришел, как обычно. Теща на кухне ужин гоношит,  Тоха книжку листает, что я принес, тесть в гараж ушел, а Алиса говорит, «хочешь  Антошкины фотки покажу, где он маленький?». Я, конечно, говорю, давай, очень интересно. Смотрим фото, и вдруг снимок  – Антон  возле елки. Костюм Петрушки, на голове колпак из бумаги, в руках медведь плюшевый. И лицо! Мое лицо! Такая  же точно карточка у  моей матери хранилась. И на меня как лавина. Пять лет назад в отпуск приезжал, встретился с друзьями, забрели мы в бар, там с девчонками познакомились, я к одной ночевать пошел. Стосковавшись по женской ласке, бурную ночь с ней провел. И все, больше не встречались.  Я, ее, и не помню совсем. Неужели, думаю, это мой ребенок? Потом прикинул – Тошка старше на целый год. Отлегло вроде. А все равно мучаюсь, почему мы с  ним так похожи? Уж и теща не раз вскользь говорила, что я с  Антоном – одно лицо…Я и так и так прикидывал, но ничего путного придумать не смог. А потом думаю, это же к лучшему. Приедем домой, я там  Тошке прямо и объявлю: я твой отец. Для себя все давно решил, что заберу их на север, но за Алису боялся, что откажет. Не каждой дано, как декабристке, от привычного уюта, родителей, друзей, уехать. И решил одним ударом двух зайцев убить. С матерью повел знакомиться, и в любви объяснился, и все планы свои, как на духу выложил. Алиса заплакала, к груди моей прижалась. «Сашка, говорит, хороший мой, и не думала и не мечтала, что ты решишься. Не одна ведь, не девочка…Я, говорит, тебя тоже люблю… Сильно…». Договорились, на следующий день идем к моим, знакомиться.
             Матери в тот же вечер пришел, сказал, что женюсь. Мать с радостью, давно мол, пора. Сколько можно в бобылях ходить… Встретились с Алисой, она принаряженная, а сама, смотрю, волнуется. Я ее успокаиваю, говорю, не переживай если что не так, вместе жить все равно не будем, я тебя к себе увезу. Поднялись в квартиру. Мать ее обняла, улыбается, у меня от сердца отлегло, а потом на Алису глянул, а она белая вся. Губу закусила и лицо застывшее, как у мертвой. Я и спросить ничего не успел, а как только  Руслан вышел,  она глянула на него, да и выбежала прочь. Я ошарашенный стою. Мать говорит: «Чего это с ней?» А тут Руслан, с ехидной улыбочкой, во весь голос: « Мать, а ты что, ее не узнала? Это же та самая по****ушка, что тебе говорила, будто беременная от меня?» Тут я все и понял. Рванулся за Алисой. Догнал. Смотрю, ее колотит всю,  зубы клацают. Но, не пожалел. Решил, пусть сейчас все расскажет. Может, я ошибаюсь в чем. Она и рассказала. И про любовь с Русланом, и про его предательство, и как к матери приходила, и какими словами ее встретили…
              Пока она говорила, я для себя все решил. Упросил ее пяток минут подождать, сам в квартиру. Руслан мне: « Не думал братишка, что ты мои объедки подбирать будешь…». Я ему со всей силы…Вырубил одним ударом…Я ж боксер…  Хотел добить, тут мать кричит: «Если на этой сучке женишься, ты мне не сын больше, и выб…нагулянного не признаю…»  А я оделся, рюкзак взял, и ей: «Не надо внука признавать. Не нуждаемся. У него другая бабушка есть. Я все равно на Алисе женюсь. А сыном я для тебя никогда не был. У тебя Руслан сын. Вот с ним и живи, а обо мне забудь». С тем и ушел. Мы с Алисой не сразу к ее родителям вернулись. По городу бродили, успокаивались. Мне тоже не сладко было. Как ни крути, родная мать…Только ни подлости ее, ни то, что она Руслана прикрывает, не понимая, какую сволочь вырастила, простить и оправдать не мог.
             Свадьбу всего как неделю назад сыграли. Так что я теперь семейный человек. Начальник мой в обморок упадет. Уезжал один, а приеду сразу с женой и сыном…
            Я слушал Сашу, и думал – неисповедимы пути Господни. Надо же, как жизнь закрутила. Такой сюжет, как в кино. И нарочно захочешь придумать, не получится. Судьба она еще и не такие фокусы выкидывает. Но как радостно, что смог Саша не струсить, не растеряться, полюбить по настоящему, и мальчишку признать. Не отречься по дурости. Сохранить и сберечь, защитить и умножить свои чувства.
   Глядя на спящих молодых,  думал я, что  тоже стал другим, и значит и у меня постучит счастье в окно, и скажет: «Заждался, милок, вот оно я,  пришло! Бери меня и храни…»
         Я возьму,  как самую хрупкую драгоценность, и буду хранить его вечно…