Рукин

               

На место выбывшего Муленко, в палату, на освободившуюся кровать, прибыл новичок - Дмитрий Никитович Рукин. Новичок - это среднего роста мужчина, худощавого телосложения, в искусственной, недорогой, тёмного цвета шубе, в искусственной чёрного цвета шапке-ушанке, в руках была средних размеров хозяйственная сумка.
- Здорово мужики! – поздоровался вновь прибывший, - эта, что ли кровать свободная?
- Эта! - ответил я, разглядывая новичка, - занимайте!
- Меня зовут Дмитрий Никитович, а фамилия моя Рукин,- представился нам прибывший больной.
Все, кто были в палате, по очереди познакомились с новичком.
 Новичок подошёл к кровати, поставил на пол, рядом с тумбочкой, полупустую сумку из кожзаменителя, потом прошёл к шифоньеру, снял шапку. Белые, как снег волосы новичка были зачёсаны назад. Лицо его тоже было чистое, светлое, немного вытянутое, только глаза были тёмно - карие, как два уголька у старика-снеговика. На левой руке новичка, заметил я, был только один палец - средний, а на правой руке были только два пальца: указательный и средний. Рукин и без рук! - подумал я, - надо же такому быть! Новичок повесил шубу в шифоньер, положил шапку на полку, под шубой был тёмный костюм: брюки с пиджаком, в тоненькую едва заметную полоску, который он так же снял с себя и определил на свободные плечики, аккуратно разглаживая, оставшимися двумя пальцами, чтобы не образовалось складок, пока будет находиться на вешалке. Когда Дмитрий Никитович доставал из сумки и раскладывал продукты, привезённые с собой, посуду: ложку, нож, бокал, туалетные принадлежности и прочее в стоящую между кроватями тумбочку, я заметил, как сильно тряслись его руки от слабости.
Вошла медсестра в белоснежном со шприцом в руках.
- Кто будет Рукин? – спросила медсестра, держа перед собой одноразовый шприц с прозрачным раствором.
Рукин лежал в кровати на спине, руки подложив под голову, глядел в потолок и о чём-то думал, не обращая внимания на вошедшую медсестру.
- Рукин! – негромко окликнул я, видя, что он не реагирует и продолжает лежать, глядя в потолок, окликнул второй раз, погромче, получилось в два голоса с медсестрой: Рукин!!!
- Да! Я. – ответил больной и обратил внимание на, стоящую посреди палаты, медсестру.
- Оголяйте живот, я вам буду укол в живот ставить! – громко на всю палату объявила медсестра, - набрали тут глухарей, что никто ничего не слышит!
 Рукин оголил живот трясущимися руками, медсетра потёрла, держащей в левой руке ваткой со спиртом рядом с пупком больного, а затем правой рукой сделала внутримышечную инъекцию. Резко повернулась и вышла из палаты.
- С какого вы года, сколько вам лет? – спросил я вновь прибывшего, приподнимаясь в кровати на локтях.
- С тридцать пятого года я, восьмой десяток уже идёт, - хрипловатым голосом ответил Рукин.
- А, что у вас с руками? – полюбопытствовал я.
- На шахте работал в Пермской области, случился обвал, завалило меня, а когда спасатели в госпиталь доставили – ампутировали. Раздробило пальцы, - объяснил Рукин.
- И давно это было?
- Мне тогда девятнадцать лет было.
- И всю жизнь без пальцев?
- Всю жизнь без пальцев так и прожил. Три раза был женат…
- А потом где-нибудь работали?
- Работал, я потом поступил в строительный институт на вечерний факультет, ездил - учился пять лет, вечером после работы. Да тогда можно было учиться! Окончил институт, получил диплом, работал прорабом, женился. У меня было уже двое детей, меня пригласили в Винницу, на Украину. В Виннице строили жильё для военнослужащих, вот я и занимался строительством домов. Через несколько месяцев получил квартиру. Так до сих пор сын у меня там и живёт.  Потом меня направили в Тюменскую область строить дорогу в вечной мерзлоте. Там у меня жена заболела. Врач меня вызвал и говорит: «Вези её на землю, рак у неё, жить ей осталось немного».
- А почему на землю, там, что земли нет, что ли? 
- Земля то есть, только вечная мерзлота. Сейчас не знаю как, а раньше там не хоронили. Вернулись мы в Винницу, там у меня оставалась квартира, пожили немного, и, правда, жена умерла, остался я один с двумя пацанами. Второй раз женился, лет двадцать прожили со второй женой, тоже умерла и вот недавно третья жена умерла.
- Да не везёт вам в жизни! - удивился я, - А родом-то вы откуда? Как в Алтай попали?
- Родился я в Алтае, и вернулся на Родину, когда на пенсию вышел. Рукины прибыли в Алтайский край из Тамбовской губернии в период Столыпинской реформы, - продолжил свой рассказ Дмитрий Никитович. Их было пять братьев. Отец мой, Никита Дмитриевич, был 1894 года рождения, был здоровенный мужчина, жил в деревне Кокша Грязнухинского района, сейчас это Советский район, раньше он назывался Грязнухинским, а село Советское раньше называлось - Грязнуха, это недалеко от села Сростки, где родился Василий Макарович Шукшин, только на другом берегу Катуни. Сначала идут Сростки, потом Талица-деревня, потом Карасук, потом наше село - Кокши,- рассказывал Дмитрий Никитович. Отец  мой в гражданскую войну был партизаном и закончил её на Дальнем Востоке.
Мать моя в девичьи была Заборовская из Воронежской губернии. Со слов матери нас в семье было десять детей. Пятеро умерло, и пятеро осталось.
После гражданской войны мужики-партизаны создали коммуну. Отец работал в коммуне. Потом коммуна развалилась. Каждый захотел жить и работать сам по себе. Говорят, что в коммуне много было лодырей, не хотели работать!
В тридцать третьем году, когда был голод, отец купил в Кокше за тридцать пудов хлеба-пшеницы добротный пятистенник под железной крышей и в центре села, на хорошем месте. В это время в деревне Кокши уже был колхоз имени Ленина, а председателем колхоза был цыган по фамилии Малиновский или Малинин, вот точно фамилию не помню, очень он любил лошадей. В колхозе занимались разведением породистых лошадей, которых привозили со всего Советского Союза, а отец был главным конюхом колхоза.
В 1937 году отец был даже на первой сельскохозяйственной выставке в Москве, возил на выставку показывать всему миру своих лошадей. А лошади… какие были… красивые! Одно загляденье!
В 1941 году началась война. Отцу уже было сорок семь лет, он также и работал конюхом на конюшне. Была на конюшне кобыла здоровенная, вороной масти. Так её все по масти и звали: Воронуха.Кобыла эта была жеребая, запрягать её уже не стали, чтобы не скинула жеребёнка. Отец её стреножил, и она ходила возле нашего двора щипала травку. Мимо нашего двора проходила  дорога, которая вела на зады, и дальше к броду через речку Каменку.
Утром отец попросил меня: Сходи, сынок,  посмотри Воронуху, пасётся ли, а, может быть, уже и жеребилась?
Я побежал к речке Каменке, Воронуха скакала вдоль берега стреноженная. Я сказал отцу: Пап, Воронуха там по берегу ходит!
            - Ходит, ну и пусть себе ходит, – ответил отец.
 Только мы сели завтракать, подъезжают с речки мужики и говорят отцу: Никита Дмитриевич! Воронуха утонула! Мы побежали, точно, смотрим, кобыла плавает в воде возле брода. Отец ничего не сказал мне, посмотрел на меня, мотанул головой из стороны в сторону и  вот так погрозил мне, - Рукин приподнялся в кровати, привстал на левый локоть и  молча показал мне своими, оставшимися на правой руке, двумя пальцами, как ему погрозил отец. После этого снова лёг на спину. Из глаз его по вискам потекли слёзы.
Я сделал вид, что не вижу его слёз и сам еле сдерживал свои.
Если бы не этот случай с  Воронухой, - рассказывал Рукин, лёжа в кровати, глядя в потолок, - отца бы и на войну не забрали, и не погиб он. И жизнь бы наша, наверное, по другому сложилась. А здесь, как раз, кто-то заболел, не смог ехать в военкомат в город Бийск, вот отца и забрали вместо кого-то, как проштрафившегося. А ему уже было сорок семь лет, такой возраст уже не призывался и, вообще, не подлежал призыву, мобилизации, а отца забрали. Там на фронте его в скоростях и ранило, и он умер в госпитале от ран.
За эту кобылу нашу семью лишили трудодней, лишили всего довольствия, хотя эту кобылу сразу же достали из речки, здесь же прирезали и мясо раздали колхозникам.  А, нам, нашей семье, ничего не дали, семья наша чуть не вымерла вся от голода. Выжили, наверное, только чудом.
 На этом Рукин закончил свой рассказ, и больше ни о чём я его спрашивать не стал.