Двенадцатый

 
В некоторое время в некой стране смертная
казнь, публично отменённая, исполнялась втайне
гуманным образом. Приговорённому сообщали, что
он «помилован», выпускали из камеры и заводили в
комнату, где на столе — бокал холодного шампанско-
го или сока, если он непьющий (это выяснялось за-
ранее). Ему предлагали подождать полчасика, пока
принесут его вещи и оформят документы. Для верно-
сти перед этим пару дней кормили жирной и солёной
пищей, не давая воды. «Счастливец», измученный
жаждой, залпом проглатывал напиток с цианидом.
Это признавали несчастным случаем, и священник
читал отходную.
Чтобы исполнителя не мучила совесть, набрали
штат из двенадцати граждан.
В означенное время они входили в помещение,
где на столе располагались duodecim (12) одинако-
вых пробирок с жидкостью, и неизвестно, в которой
из них — яд. Участники по очереди брали склянки и
переливали влагу в бокал.
Каждый считал виновником убийства кого-либо
из остальных.
Жертва, не страдая, покидала бренный мир. Со-
весть палачей — чиста, а Фемида — удовлетворена.
Доктор выписывал свидетельство о смерти: дескать,
заключённый, в пику предупреждениям, сбежал и, по-
царапавшись о колючую проволоку, занёс инфекцию.
В других случаях — его загрызла собака или он сломал
шейные позвонки при падении, схватил воспаление
лёгких и т. п.
Всё бы шло обычным порядком, если бы не помер
двенадцатый. Его место занял учитель Фома, хромой от
рождения, невысокий, полноватый, тридцати семи лет,
с тёмными, вечно всклокоченными волосами. За очка-
ми, которые он почти не снимал, покоились большие
карие глаза(впрочем, размер их, вероятно, увеличи-
вался линзами). Закончил историко-филологический
факультет с отличием. Студенты любили его за то, что
он никогда не обижался на их шутки в свой адрес.
Фома прошёл инструктаж, подписал бумагу о не-
разглашении и в день исполнения экзекуции прибыл
в высокое серое каменное здание.
Двенадцать, войдя в помещение, по очереди брали
пробирки и выливали в бокал.
Перед тем как вылить жидкость, Фома всунул кон-
чик языка в отверстие и задрал голову, перевернув
склянку.
Затем вернул в прежнее положение и несколько
секунд причмокивал. Все остолбенели.
Придя в себя, окружили Фому, крича наперебой:
— Рехнулся?!
— Такой риск!
— Зачем?!
— Затем, — ответил Фома, переливая содержимое
в бокал, — чтобы всю оставшуюся жизнь пребывать в
уверенности, что никому не причинил зла.
Никто не вник в смысл его слов: слишком разгоря-
чились.
Тело «освобождённого» охранники приволокли к
грузовичку и отвезли на место очередной инсцени-
ровки. Двенадцать, как обычно, разошлись по домам,
но теперь при более глубоком размышлении один-
надцати из них пришла в голову одна и та же мысль.
Поскольку Фома имел доказанное пред всеми право
считать себя невиновным, это давало ему также ма-
тематически выверенное право считать остальных
виновными — неожиданная и крайне неприятная ак-
сиома.
Обычно исполнители вне службы не общались.
Теперь undecim (11) неожиданно потянуло друг к
другу, как сообщников или обманутых вкладчиков.
Они решили, что Фома ловко провёл их и взирал на
остальных свысока.
Соблюдение секретности основывалось не только
на устрашении: человек со стороны, ознакомленный
с особенностями казни, считал бы всех исполнителей
лживыми изуверами.
Они опасались, что Фома ославит их на всю окру-
гу, и кто-то предложил:
— Заявим прокурору, что подробности осущест-
вления правосудия по милости Фомы выплыли нару-
жу!
Наместник Фемиды согласился с доводами.
Фому арестовали и длительное время держали в
заключении.
Когда стали давать солёную жирную пищу и лиши-
ли воды — есть отказался. Через пару дней Фому му-
чили жажда, головокружение и тошнота.
Фоме объявили о «помиловании», отвели в «ком-
нату отдыха» и продержали там часов пять — он не
притронулся к бокалу, сверкавшему на столе. Фому
увели в камеру, дали воды, и он смело выпил: инструк-
ция запрещала намеренное душегубство, умирать
приговорённым следовало как бы по своей воле.
Исполнители собрались на совет. Среди множест-
ва предложений прозвучало:
«Поменяем цианид на змею!»
В камере Фомы охранники заклеили выход венти-
ляции в стене скотчем.
Заключённый, почувствовав нехватку воздуха,
сорвал заглушку.
Исполнители облегчённо вздохнули: Фома «сделал
свой выбор».
На следующий день принесли канистры с исходя-
щими из отверстий гибкими шлангами. Их подвели к
вентиляционному каналу, ведущему в камеру Фомы.
К ёмкостям, в одной из которых находилась песчаная
эфа, подошли исполнители. К числу последних доба-
вили старца Редислава. В молодости он считал себя
поэтом и носил в петлице пучок редиски — прозвище
так и прилипло. Затем с поэзией расстался. Пьянство-
вал, распутничал, детей своих не признавал, от упла-
ты алиментов уклонялся, работать не хотел, побирал-
ся, объедал мать, пока та не умерла.
Под старость спился и каждое утро подумывал по-
веситься — вдруг письмо: «На вас, уважаемого граж-
данина, пал наш выбор» — и всё в таком духе. Обычно
послания рассылались множеству кандидатов, из ко-
торых затем шёл отбор. На этот раз получилось так,
что откликнулся один.
«Сделаю напоследок что-то полезное», — подумал
Редислав.
Старец выведал, за что казнят Фому, и крепко заду-
мался: очень ему поступок Фомы понравился.
Редислав вдруг горько пожалел о своей бессмыс-
ленно прожитой жизни: спазм перехватил горло и хо-
телось зарыдать.
Вместо того чтобы вытащить перегородку, отде-
ляющую канистру от полости шланга, как это сделали
остальные, Редислав отвинтил крышку и, встряхнув
ёмкость, сунул палец в отверстие.
Присутствующие с ужасом уставились на него.
Кто-то крикнул охране:
— Остановите!
Стражники не приближались.
— Пустая, — вздохнул наконец старик и высунул
палец.
— Безобразие! — закричал один из исполните-
лей. — Всякий норовит остаться чистеньким! Фомов-
щину надо пресечь в корне!
Охранники схватили Редислава, оттащили к каме-
ре Фомы и втолкнули внутрь.
Закрыв дверь, притихли и ждали.
Вскоре из камеры донеслись глухие стоны, затем
послышались удары в дверь и крики Фомы:
— Позовите врача!
На следующее утро сотрудники, одетые в спецко-
стюмы, вынесли тело Редислава и обезглавленную
змею. Фома рассказал, что произошло: старик дотя-
нулся до вентиляционного отверстия и прислонил к
нему широко раскрытый рот.
Фоме сказал, что у него астма и ему тяжело ды-
шать.
Так он стоял некоторое время, пока вдруг не упал.
Редислав хрипел, схватившись за горло; обезглавлен-
ная эфа вылезла из отверстия в стене и корчилась ря-
дом.
Фома вытащил голову змеи изо рта пострадавше-
го, но сердце старика остановилось; затем успокои-
лась африканская гостья...
Когда Фоме принесли кашу, он залепил ею выход
вентиляции.
Администрация решила двенадцатого более не
брать, а народу объявила: «Фома, клятвопреступник,
задушил старца Редислава, который его исповедовал».
Город загудел: молчали только те, что близко зна-
ли Фому, но их мнение казалось песчинкой в сравне-
нии с общественным.
У ворот тюрьмы собралась толпа, жаждавшая
правосудия: объявили, что по правилам гуманности
администрация не может вынести смертного при-
говора, а держать калеку взаперти считает слишком
жестоким.
По указанию начальника тюрьмы (исполняющего
одновременно и должность мэра) негодующим доста-
вили бочки со спиртным.
Через час прошёл слух, что Фому выпустят; из тол-
пы донеслась брань и позвякивание цепей...
Фоме объявили об освобождении. Он ломал голо-
ву: «Что задумали исполнители?»
— Народ за тебя вступился, — пояснил старшина.
Фома просиял, а стражники перемигивались и ухмы-
лялись у него за спиной. Они довели «помилованного»
до ворот и оглянулись.
Из окна серого здания наблюдал одиннадцатый.
Он скомандовал:
— Пора!
Исполнители нажали каждый на свою кнопку.
Лишь одна из них сработала: ворота открылись и, ког-
да Фому вытолкнули наружу, сомкнулись.
Толпа стихла. Тысячи глаз сверлили Фому взгля-
дом.
Люди, находившиеся поближе, подпирая руками
бока и переминаясь с ноги на ногу, шипели:
«Хорош гусь».
— Чего рты раззявили?! — донёсся с задних рядов
сиплый голос. — Рви его!
Передние ряды колыхнулись под напором задних.
— Стекляшками зенки бесстыжие прикрыл! —
крикнули Фоме.
Фома снял очки и машинально пытался засунуть
их в нагрудный карман, который оторвала стража. Он
беспомощно смотрел по сторонам и виновато улыбал-
ся, и от этого его нелепые движения выглядели ещё
более жалко.
— Нет, я, напротив, за то, чтобы как раз…— Фома,
сбившись, почесал красную полоску на переносице,
оставшуюся от дужки очков.
— И это учитель моего сына... — вздохнула жен-
щина.
Нескольким пьяным удалось, протиснувшись,
приблизиться к Фоме. В руках у каждого — увесистая
цепь.
— Умный? — сказал один из них. — Отведай моей
науки!
Он хлестнул цепью сверху вниз по голове Фомы.
Тот зашатался, но устоял, и, выронив очки, принялся
вытирать ладонью стекавшую со лба кровь.
— За что?! — воскликнул Фома.
— Ты клятвопреступник! — нашёлся обидчик.
— Я не нарушал клятвы!
— Про старца расспросите! — заорали сзади. —
Пусть покается, почто Редислава убил!
— Он ещё и беднягу старичка угробил! — вспом-
нил пьяный и хлестнул цепью Фоме по лицу.
Словно по сигналу, на Фому со всех сторон обруши-
лись удары. Сначала он закрывался руками, но вскоре
обмяк и упал. Экзекуторы молотили лежащего. Когда
они, взмокшие и запыхавшиеся, отошли от несчастно-
го, то вместо него толпа увидела окровавленную мас-
су. Цепи бросили рядом. От них подымался пар.
Постояв некоторое время, сборище разошлось.
К утру бродячие собаки растащили останки.
Через год по настоянию горожан на центральной
площади поставили памятник Редиславу. Затем послед-
него канонизировали, и он стал национальным героем.
Случай с двенадцатым привлёк всеобщее внима-
ние. Население, словно очнувшись, заметило, что все
заключённые, как один, бежали и обязательно поги-
бали. «Их тоже Фома задушил?!» — многозначительно
улыбаясь, шептались люди, а самые энергичные по-
требовали у власти разобраться. Институт двенадца-
ти отменили, и тюрьма ожила, наполнившись обита-
телями.
Однажды начальник, увидев подвыпившего охран-
ника, посадил его на сутки в камеру к заключённым.
Чтобы избегнуть домогательств, выпивохе пришлось
рассказывать о происходивших в тюрьме событиях.
Утром стражника выпустили, однако среди за-
ключённых поползли слухи: «Фому — настоящего
героя — оклеветали и подставили: он не нарушал
клятву и являлся другом Редислава. Благодаря их
подвигу, уволили кровавых лицемеров». Один из
свидетелей избиения заявил на смертном одре, что
Фома держал в руке хвост змеи, а над головой его
мерцал нимб.
Другой утверждал, что от растерзанного тела отде-
лился ангел и, воспарив, блаженно улыбался.
Так сплетни, обрастая вымыслами, породили ле-
генду: старца укусила змея, а Фома загрыз её. Откуда
взялась африканская эфа, никто не задумывался.
После длительных голодовок заключённых адми-
нистрация назначила комиссию по рассмотрению
условий их содержания. Болтливого охранника и на-
чальника уволили. Разрешили установить памятник
Фоме у ворот тюрьмы на средства добровольных по-
жертвований.
Легенда работала: деньги потекли со всех сторон.
Хотя основная часть их осталась в карманах адми-
нистрации, через год монумент торжественно откры-
ли. Представитель церкви освятил его, а после того
как исповедовал нескольких заключённых, объявил
Фому святым.
Через десяток лет тюрьму, за исключением памят-
ника, перенесли на окраину, а на её месте выстроили
храм, который нарекли Собором святых великомуче-
ников Редислава и Фомы.
Как доживали свой век одиннадцать исполните-
лей — остаётся тайной: ни в слухах, ни в официаль-
ных источниках они не упоминаются.