Ах, лабазник!

     В детстве, впервые попав с мамой в лес, я услышал незнакомое мне это слово – «лабазник». Не знаю, почему именно так называла мама высокие белые, с серебристыми листьями, пахучие цветы, как бы окутанные дымкой. Помню, как она, не срывая цветка, осторожно подносила белую метелочку к своему лицу, и, блаженно закрыв глаза, вдыхала его аромат, а затем, осторожное пригнув цветок к моему лицу, предлагала:
- На, понюхай, не срывай! Ах, лабазник!

     И с тех пор каждый раз, когда я бывал в лесу, обязательно находил лабазник, осторожно пригибал тонкие веточки и вдыхал этот удивительный запах, невольно вспоминая мамино восхищение: «Ах, лабазник!»

     В то последнее мамино лето, благодатное и теплое, я неожиданно приехал в деревню. Мама сильно хворала, хотя всю жизнь она ни на что не жаловалась. Глядя на ее усталое лицо, сгорбленную спину, совершенно седые волосы и печальные глаза, я ужаснулся от мысли, что моя надежная и нежная мама кончается.

     День догорал, солнце уже клонилось к закату, когда мама неожиданно попросила пройтись с ней по лесу, по заветным местам. Но в лесу ее внимание не привлекали крупные гроздья костяники и крепкие белые грибы. Своей усталой качающейся походкой она все спешила и спешила куда-то. Глядя на это, я тоже махнул рукой на эти щедрые дары леса и пошел за ней. И вот впереди показалась широкая поляна, вся покрытая желтовато-белыми дымками.

     И лабазник в который раз уже опять тронул ее душу. Мама склонилась к первому же цветку, своими натруженными руками, сложенными лодочкой, прихватив цветок, прикрыв глаза, долго вдыхала его аромат. Потом распрямилась, поправила платок, не сказав традиционного «Ах, лабазник!»

     Я наблюдал за ней в эту минуту и поразился перемене в ее лице: еще минуту назад тусклые и грустные глаза ее засверкали ярко и молодо, глубокие морщинки не исчезли, но разгладились.
Домой возвращались в сумерках. Мама тяжелой походкой ступала по пыльной дороге, все еще теплой от дневного солнца, и лицо ее было светло и безмятежно. Возле дома мы присели на лавочку.

     Приятная прогулка по лесу ободряюще подействовала на мое настроение. Гнетущее в последнее время чувство неудовлетворенности сменилось полным умиротворением. Я был доволен всем на свете, ничто не волновало и не тревожило меня. Как хорошо сидеть у порога родного дома, когда за спиной шелестит листьями клен, а об ногу трется старый кот, а рядом родной человек – мама! Такое состояние тихой радости у меня  возникало всякий раз, когда я приезжаю в родные места.

     Между тем деревня, шумная и неугомонная днем, готовилась ко сну. Глухо работающая на соседней улице бензопила смолкла, прокричали и смолкли гуси, спешным шагом прошел загулявшийся телок, мыкнув у окна ближайшего домика с резными ставнями, исчез в открывшейся калитке. Только из клуба доносилась нежная мелодия старинного вальса. Подумалось: совсем немного нужно человеку для счастья, суетимся, хотим иметь все больше и больше, но постепенно все это превращается в обузу, и, наконец, оказывается, что это совсем не то, что делало бы нас счастливыми, как, например, сейчас.

     Эту незатейливую мысль вдруг прервала боль в правом колене. Бедняга кот, не дождавшись с моей стороны внимания, вонзил свои тупые от старости когти в мою ногу. Беру старинушку на колени, глажу его по жесткой спине, а он благодарно мурлычет.

     Мама сидела молча, вытянув усталые ноги. Рядом на земле стояла корзиночка с десятком грибов. Широко распахнутые мамины глаза, светлые и задумчивые, совершенно отрешенно смотрели куда-то вдаль. Мне стало вдруг не по себе от этого ее полного отрешения от реальной жизни. Но прошло некоторое время, и глаза вновь ожили. И вот ее рука протянула к моему носу что-то мягкое, пахнущее горчинкой. Это была все та же дымка-метелочка. Что она напоминала маме? Ее сиротское детство, бесследно сгинувших в годы то белого, то красного террора братьев и сестер? Возможно, мама догадывалась, что это ее последнее лето. Недаром она смотрела в будущее таким отрешенным взглядом…

     Я люблю полевые цветы, но их почему-то у нас не принято дарить, возможно, что они такие неброские с первого взгляда. Зато изнеженные красавцы-флоксы, гвоздики и гладиолусы совершенно лишены главного – запаха, все равно, что красивый с виду человек, но без души – значит, не настоящий…

     Люблю все полевые цветы, их запахи, такие знакомые с самого детства. Каждый цветок вызывает разные чувства. Как, скажем, тот же лабазник.

     Всякий раз, когда я бываю в лесу, не могу удержаться, чтобы не вдохнуть аромат этих желтовато-белых метелочек, которые так любила мама. Сразу в памяти промелькнет ее безмятежно-отрешенное лицо с закрытыми от удовольствия глазами:

- Ах, лабазник!

Апрель 1991 г.