На пути к ВСЕМ могуществу 9

9. Наблюдения в свободном полете
– Лопают, не глядя,
и радуются:
"На-блюде-ни-я, на-блюде-ни-я."
А кто на блюде?

Вопрос Стола.
Мир самолетного бытия вполне вместил в себе два мировоззрения.
В "Малкин воззрении" и близко не виделся Фомин.
Сидящему чуть сзади Фомину Малкины так же не проглядывались и, более того, мир его воззрения, замкнутый в пространстве наушников, наполняла одна лишь озлобляющая тишина.
Глаза ли его, рыскнувшие по их лицам еще час назад при посадке, обманулись? Видел же – баба Малкина оскалилась, как волчица.
Но молчит, сука.
Острый нож скандала всегда вспарывает мешок с тайнами.
Афоризм его сексотого начальника так и гласил:
"Скандал – наилучший источник не токмо матов, но и компроМАТОВ".

А, возведенная в ранг волчицы, Лина, то ускоряя дыхание, то замирая, неотступно думала об этой женщине с формами секс бомбы и мощью толкательницы ядра, из-за которой Влад чуть не умер где-то, когда-то.
Вот это она – "фея ночи", "колдунье лунного света" и прочая, и прочая?
"Скользнула сквозь молнии и растаяла во тьме времен".
Метафоры Влада в стихии стиха?
Ну, нет! Это холодные, как стены подземелья, факты.
Волки не падают в обморок при виде пышной телицы.
Лина почти видела зловещую ауру вокруг ее донской головы, когда она чуть не поцеловала Влада. Фурия ее ночных кошмаров, сумасшедшая дмитрия донская пришла провожать.
" Я его неСоСтоявШаяСя жена".
"Змеиный ее язык! Змеиный, змеиный!"
Змеи закрутились в ее глазах, шипя все громче и страшней. Лина с яростью все круче и круче отбрасывала и отбрасывала черную змеящуюся плоть.
В ужасе от этого видения она потеряла первопричину. Свист и шип ветра за окнами самолета влился в ее фантазм, родив черное змеящееся тело смерча, уходящее в нездешнее небо. Ей показалось, будто этот смерч может вырвать ее и унести за пределы реальности, как однажды унес за пределы подмосковной реальности живую деревню, смотав пыльный ковер земли, на котором стояли дома и едва виднелись люди.
И вспомнилось ей как слева и справа начали дико хрустеть рвущиеся из земли деревья, и они с Владом рухнули на дно древнего окопа.
Лина побелела от этого воспоминания.
Потом отпустила подлокотники.
Вернулась в пределы реальности.

А в реальности Зеев мертвецки пьян. Вино вины не свалило его с ног только потому, что она – Лина рядом.
Лишь через час для Зеева за окном поплыли сверкающие облака и плоские схемы российских пространств, где идет вполне Сатановская игра со смертью, или с жизнью, что одно и то же.
"Осознание чужих и грандиозных бед – известный способ самозащиты от своих".
Зеев прикрыл глаза.
– Ты хочешь меня спросить, как же это могло произойти, и почему мы расстались с ней на краю встречи?
Лина, еще оглушенная внутренними катаклизмами, только молча посмотрела на него.
– В городе Сакраменто все сакраментально. Психиатр я самодельный, но что-то истерически-психиатрическое в этом таится...
Настырно нашатырный запах этих фраз заставил Лину вздрогнуть. Какие-то мед-цинизмы.
Отвратительно.
Очень среднего рода?
Зеев вздохнул, вполне услышав эти не сказанные слова, Увы – романтизмы самого возвышенно-женского рода давно сказаны.
Он задумался, подбирая слова, но потом, утратив самоуправления покатил слова дальше, уже и не выбирая дороги.
– Верно, я боялся... Ее. Я и сейчас боюсь.
Может быть, это мистификация физиологических фактов и все? Понимаешь, я был влюблен в почти бесплотного ангела, в девочку небесной красоты. А на самом взлете собственных потенций оказался рядом с тикающей бомбой. В наш прозаических век, вместо поэтических эвфемизмом, так прямо и говорят – секс-бомба. Я ее просто и грубо желал, а признаться в этом, естественно, не мог. Все, что мог себе позволить произнести, было грубейшей ложью.
Вот я и молчал. А она, как я теперь понимаю, наивная не меньше меня, применила ко мне всю мощь своих женских чар. Видимо, даже форсированную мощь. И это был явный перебор. Мне же было и бесконечно стыдно, и бесконечно страшно. Я просто перестал ее видеть. Боялся быть жестоко высмеянным. Она это умела делать бесподобно. Взрослые парни боялись рот открыть, когда мы были еще дети. И бывали среди них очень крутые парни.
Зеев замолчал, увязнув в очевидных несоответствиях бытия и осознания.
Фомин скинул наушники. Хватит с него.
Эту "вяло текущею шизию" пусть магнитофон сам слушает.
Он криво улыбнулся. Слышал он такую историю. Пахан из партавторитетов положил глаз на одну киску. Тогда у всех ее хахалей страхи пошли неспростынки – психалями в законе по научным нотам расписанные.
Без антигипноза Малкин в жизни ничего не вспомнит.
Да и ему, Фомке, лучше лишнего не знать.
Фомин откинулся на сидении.

А Зеева вынесло к следующей гипотезе:
– Может быть, я не мог себе представить жизнь с ней? Чужой богемный мир.
Впрочем, вряд ли. Я бессонно брел через багровый туман.
Какие уж тут разумные решения?
Он снова замолчал. В лице его промелькнула гримаса усталости и недовольства.
– Но и это не объяснение. Я уже решался сказать, как скажется. Но какие-то руки сжимали мне глотку.
Тебя устраивает такое объяснение?
Меня не очень.
И он глубоко вздохнул.
Потом продолжил:
– Все это отзвуки и отголоски. Самогипноз. Самозомбирование.

На этой ноте он замолк.

И тогда Лина внесла свою лепту в терапевтический разговорный процесс.
– Ты рассказал кое-как о давнем. Но твой почти инфарктный обморок! Как это объясняется?
Наличие полного отсутствия объяснения заставило Зеева смущенно забормотать:
– Обморок не поступок. В терминах желаний и намерений его не ...
У него есть причины, но это что-то меди...
Зеев сглотнул вязкую слюну собственного слюнтяйства и заговорил резче.
– Да с любой стороны одни домыслы и догадки. Врачебно выражаясь, кровь от головы к сердцу прилила – голова и отключилась. Поэтически выражаясь, в словесах обаятельно туманных и возвышенных .... Сидела во мне, как пуля от войны, закапсуленная боль души. Страшная пружина, дикая энергия, ядерный реактор в суперпрочной оболочке. И вырвалось это и взорвалось.
Тебя устраивает это объяснение? Опять не очень.
Космические силы проделали надо мной нечто, и вот я уже почти джинн....
Как он и обещал.
– Кто он?
– Джинн – будущее мое "Я".
Логично? Если он уже джинн, а я еще нисколько и напротив, то должен же быть некий переходный процесс. Что мы и имеем.
Такой оборот мыслей опустил их, выброшенных зееволчьим взрывом в тёмное надземелье, опустил увы не на землю, а ниже , в ее темные глубины. Они, как ни странно, вместе рухнули в недра давно погребенных тайных городов ее представлений о реальных причинах сверхъестественного поступления долларов.

И вот "черные кони несут колесницу подземною страшной корявой тропой",
но Лина почему-то бесстрашно улыбнулась. Может быть потому, что такой Зеев пусть и очень волчий, но не донской? Две дикие точки в растрескавшемся сознании стали одной. Не о том ли сказано – "подобное подобным "? И она успокоилась и остановила бредовую скачку надземельно-подземельных мыслей:
– Стой. Это утверждение, как ты бы и сказал, уже и экспериментально проверить можно.
Услышав гипнотическое заклинание "эксперимент" , Зеев привычно отбросил непосильные заботы, взлетел в вихрях бодрящих страхов и сладких ужасов таинственности, и совершенно определено ожидая чуда, сказал:
– Сейчас попробую. Сейчас я вызову сюда бортпроводницу с чаем. Стюардессу, по международному выражаясь. Мысленно, разумеется. Идёт?
– Идёт, – согласилась Лина, втягиваясь в его новую игру. А точнее сказать, становясь частью их Мы-сознания.
Тайна, в форме сонной бортпроводницы нестандартных габаритов, упругим бедром в одно касание разбудила бдительность Фомина.
Проследовав еще несколько шагов вперед, она молча принесла чай и зло поставила его перед Малкиными.
Они оба рассмеялись.
– И это все, что ты можешь?
Зеев сосредоточился на пластмассовом стаканчике. Стаканчик неловко кувыркнулся, вылив чай ему на брюки.
Смешно это только со стороны.
В данном случае со стороны кайфующего Фомина.
– Ладно, хватит экспериментов. Ты еще явно не волшебник, ты учишься.
– Я обязан им стать. Джинн в окне, или я завтрашний, или оба тянут меня с силой, далеко превосходящей наше сдвоенное воображение.
Увы, в мгновение произнесения этой фразы произошло раздвоение их МЫ-личности.
– Я отнял у нее надцать лет жизни и должен их вернуть.
– В каком смысле? – вздрогнувшими губами проговорила Лина.
– По-моему, мы занимаемся поисками живой воды? Я не внятно выразился? Мы будем возвращать людям молодость.
– Ну, и что это решит?! Ей же ты нужен. А мне куда деться прикажешь?
– Во-первых, не так громко. Самолет рассыплется. Во-вторых, что мы знаем о Черновицком, отце ее детей? В третьих, это только так кажется, что мы с тобой два человека. Имеет место, конечно, некое небольшое раздвоение нашей личности, но ведь и не более того. Если я правильно понял то, чему меня учили, то мы – это этап на пути достижения Б-жественного единства и доступный человеческому пониманию прообраз его.
" Может быть ",– несколько отрешенно и абстрактно согласилась Лина.– " Прожитую жизнь ничто не отменит".
Зеев неожиданно замер, и глаза его расширились от нахлынувших воспоминаний. Заметив это, Лина тронула его за рукав.
– Извини, Влад, но что-то тут не вяжется. Положим, ты был мальчишка, сконструированный из романтических фантазий. Но она была взрослая женщина крутого посола. Она-то могла рот раскрыть и сказать, чего она хочет. Она ж тебя, желторотика, с детства знала.
– В том-то вина моя и парадокс, что женщиной она стала надцать лет спустя, когда за Черновицкого замуж вышла.
Лина лишь на секунду представила себе тот бредовый огонь, на котором пытала судьба ее неудачливую соперницу и ей стало ее жалко.
И в тишине этого состояния они проплыли несколько минут.
– Я нашел и в четвертых, – неожиданно для них обоих выпалил Зеев.
Лина вздрогнула.
Успокаивающее состояние жалости к сопернице вновь сменилось тревогой.
Зеев – колодец бездонный. Он и сам до конца не знает, что в нем скрывается.
– Ну же, я слушаю.
У Фомина от её слов истекли, наконец, слюни удовольствия. Джин – это водка по-американски, но тут-то явно кликуха. Чья? Ну же, и я слушаю.
– Да, я тебе как-то об Арсении Княжьем говорил?
Упоминание Арсения Княжия ударило в голову Фомина, как чистый спирт.
А, ускользнувшую из его затрепетавших извилин нить разговора, дернула в свою сторон Лина.
– Говорил. Может быть? Не помню.
Какое он к ней ...?
– Вот об этом я и вспомнил. Всего один раз она была с нами у Арсения. Я вспомнил это яркое мгновение. Как будто искра в миллион вольт проскочила. Он потом твердо попросил нас, чтобы мы ее никогда больше не приводили. И она никогда даже не заикалась о нем.
Растолкала их судьба на тридцать с чем -то лет во времени. А то бы там бы и был пламень до неба.
Лина вполне оценила, как красиво и далеко строит линию обороны Зеев.
– А жена у твоего князя Арсения есть?
– Первая его семья в полном составе в Бабьем Яру. Вторая, жена ли не жена, была его партнершей в Китае. В сорок девятом они вернулись. Русский с китайцем братья навек и шпионить неча. Она уехала рожать к своей бурят-монгольской родне. Там и умерла при родах. Сына ему не отдали. Родня заявила, что это не его ребенок. Вроде был у нее возлюбленный из их круга.
Третья была лесная ягода, таежная девчонка. Крепкая, ловкая, румяная, в общем, кровь с молоком. Романтична до того, что приехала в Иркутск в школу милиции.
Арсений там преподавал.
Не знаю, успела ли она там поучиться. Ребенок через девять месяцев и ни днем позже. И нашла на нее родовая горячка. Смутно представляю, как это может быть у такой ядреной девчонки, но схватила она ребенка и побежала с ним топиться. Арсений ее схватить успел, а ребенка она все же бросила.
После этого нормальной она уже стать не смогла. Я ее видел. Милая, красивая и очень домовитая женщина. Но вот случай. Захожу на кухню. Она там стряпает. А кухня у Арсения в особняке метров тридцать, не меньше. Я себе брусничной наливая, а она оглянулась с улыбкой, ямочки на щеках, и вдруг как пульнет кухонный нож вдоль разделочного стола. У меня тогда по моде чуб торчал на четверть выше мыслящей части. Нож полосу выбрил и в стену со звоном. Я так и замер бледнее мела метрах в трех от нее. А она:
" Испугался, ЖИДЁНОК."
Глаза как у ведьмы страшные, мутные.
" И сыночек у меня был жидёнок. Я его и утопила".
И вдруг в слезы.
" Прости меня, сыночек, прости. Черт болотный в меня вселился. Ох, беда мне, Владик, беда. Сглазили меня волхвы лесные. За Арсения сглазили.
Дала судьба счастье, а им зло, что с жидом".
И совсем уж истошно.
" Отпусти, окаянный, отпусти! Не хочу ведьмой быть, не хочу никого убивать!"
Представь себе его семейную жизнь.
– Вот тебе и "волхвы не боятся могучих владык"
– Но КНЯЖЕСКИЙ дар им опасен.
Тут что-то, может быть, и не тривиально медицинское. Сам читал интервью с одним "волхвом" в газете "Россиянин". По-моему, это мистификация, но если есть тень, то что-то же ее отбросило. Тут могут быть и игрища КГБ и самодельные творцы идеологии под старину, и шизики, и политические прохвосты, и вольные фантазеры на любимые темы.
Сказав это, Влад увлёкся и совсем забыв, может быть и сознательно забыв, больную семейную проблему, перескочил на другую.
– Каша в интервью подана изумительная. Не для бедного вани с трудоднями. Тут тебе "Вы же знаете, что КПСС была, по сути, низшей ступенью масонства".
А что мне, бедному еврею, делать, если я не знаю.
Тут и " Вы слышали об надиудейском жречестве".
Ах, я, бедный верующий еврей, ничего такого не слышал. И, кроме Вс-вышнего, никому не подчиняюсь.
Они-то готовы считать себя кретинами, которыми правят некие "сионские мудрецы". Да я-то не готов. Тут же все на простованю – " Ах, ты это не слышал – сам дурак".
Эффект голого платья короля бессмертен.
– Оставь ты их, Зеев. Расскажи лучше , по-человечески, о Донской.
– Понятно, " ты хочешь у соперницы незримой все тайны и все слабости постичь". Не много их есть у меня. Не очень-то она пускала нас, сопливых, в дела свои и душу. Я уж только в Москве узнал кое-что и уж совсем задним числом понял истоки упорного отталкивания нас от ее домашних дел.
Плохи они были, скудны и печальны.
Мать ее в шестнадцать лет вышла замуж за ... Ну тут прямо по Грину. Играла на школьной сцене Ассоль. Явился Артур и под алыми парусами увез ее.
Артур Донской был молодым, блестящим офицером флота. Не морского, но еще более престижного военно-воздушного. Так что жизнь их сверкала всеми красками до самого начала войны.
Потом убийственная формулировка "пропал без вести". А вести пришли из Александровского централа.
Она в Иркутск. Да что могла мать двух детей без профессии, детски наивная и физически слабая? Вдали от всех родных. Подробности мне не известны, но их легко представить. Полина пробивалась сама, цепляясь за музыкальную школу, детскую театральную студию.

Еще и брата тащила. Он, знаешь, из породы энергичных бездельников. Ему бы дворянским сыном родиться.
Вот и двигалась она, как тягач с прицепами вверх по склону.
А тут – я . Похоже я отнял у нее кусок души и надломил ее талант. Характерный ее весьма выпуклый голос должен был принести ей славу, ну, если не Аллы Пугачевой, то Эдиты Пьехи, как минимум, а вышло одно провинциальное прозябание.
Вот, собственно, и все.
Прижавшись друг к другу насколько позволяли самолетные сидения, они замолкли перед ликом печали. И лишь через несколько минут Зеев озвучил их немое согласие.
-Теперь наше Мы-сознание смирилось с тем, что я -таки виноват?
Лина ощутила ситуацию несколько иначе и ответила в неопределенно философском наклонении.
– Да, чувство вины и долга – стимул с острым крючком. Бедное человечество так никогда не узнает, по какой такой личной причине ты нашел живую воду.
Самолет в это время шел на посадку в Красноярске, и Фомин, с бо-ольшим интересом слушавший этот монолог чуждого мы-сознания, снял наушники.
Он выскочил из самолета, чтобы отчитаться по своим воровским инстанциям. В каком ни есть, а в законе он.
Но едва он вошел в здание аэровокзала, руки его задрожали и ноги прилипли к полу. Он завис над легким инфарктом, нитью еще больших страхов удерживаясь от инфарктного падения. Не легко быть одновременно и "сукой" и "авторитетом", даже если безопасность обеспечивается соответствующими органами.
Впрочем, сейчас страх был из иного почти мистического источника. Навстречу ему отрывалась от земли некая весомая и увесистая ведьма, горделиво неся свое тело, привыкшее не к помелу, конечно, а к комфортабельным лайнерам.
Страшная Елена не заметила сморщенную какашку на своем пути.
Столько лет прошло. Ох, если б быть уверенным, что она его забыла.
Но он не забудет до смерти ее дикий хохот с окровавленным куском его столь нежной и ранимой плоти.
Только бы ненароком не стать на ее пути.
Пробовал он как-то сгоряча "отмстить", но тогда уж не головку, а голову чуть не потерял.
А какая сладкая, какая нежная девочка Леночка Евус была.
Сука болотная.
Которого по счету мужика угробила?
Не знал Фомин, что только вчера милостивый суд простил ей некоторые незначительные, миллионов на двести, прегрешения, не докопавшись до легкого нюанса дела.
Такого маленького нюанса.
Тело последнего носителя на руках и фамилиедателя не сбегло за границы СНГовии, а ушло в глубокое смертное подполье.
И вот она взмыла над суетным миром, веря в свое несомненное право творить служебные пакости во имя грандиозных.
И тайный крест, и бывший партбилет всегда очень шли ей и к лицу и к прочим атрибуциям женским. И ничто отрицательно не сказывались на профессиональных ее колдовских качествах.
Ничего об этой судьбоносной ведьме по текущему состоянию ее имени называемой "Елена Сосновская" не зная, Малкины, размявши кости, спокойно сели и еще спокойнее взмыли в вечернее небо.
И снова Фомин, едва отбоявшись и отбоярившись от мелких воровских забот, занялся высокой мистической политикой. В конкретной форме подслушивания, но с высоким накалом понимания значимости миссии.
Этот двуличный Малкин, страшно сказать, потомок брата самого Владимира Крестителя. Оба – сыны раввинской дочери Малки. От неё и Малкины. Эти извращенцы – евреи, оказывается, звались не по отцу и отчеству, а по матерному направлению.
Думая в таком ключе, он пересиливал сон в ожидания нового потока грязнословия или, если с другой стороны взглянуть, грознословия. Ибо, что может быть страшнее невидимой и непонятной угрозы.
Почему-то Лина Малкина напоминала ему, нет не Елену Евус, но... но не менее страшную ведьму – жену Княжия . Не к ночи будь помянута. Это она стреляла без промаха. Это она пригвоздила его задницу почти незаметным броском охотничьего ножа. Это она заставила его бояться Арсения Княжия как бешеного волка.
Кем вообще нужно быть, чтобы жить с такой жуткой сумасшедшей бабой?!
Она ж даже своего новорожденного принесла в жертву сатане ледяной стремнины.
А сначала, небось, жиды из него всю кровь выпили. Это ж как раз на пасху и было.

Малкины тем временем молчали, отдыхая.
Первую фазу подлинно дремотного состояние Зеева нарушил любопытный разговор двух элегантных костюмов среднего возраста, сидящих прямо перед его сонным лицом.
– Пляшет он от старой идеи вавилонской башни. Только тот праязык, на котором "до того" говорили, это у него получается славянский.
Он запросто читает даже египетские иероглифы как славянские буквы. И выходит, что почти всю Евразию занимали некогда славянские племена УРА, АРИ, ИРИ, ДОНИ.
Урал это у него УРА-АЛ, АЛ этот у него читается как БЫЛ. Также он с Аралом, и Памир у него ТАМ-ИР. В смысле жил там народ славянский ИР.
Зеев слегка обалдел и развеселился от услышанного.
Конечно, рассказы Сатановского потрясали, и Миша, смеха ради, показал ему с десяток ужасно РРуских газет с фашистскими знаками и без, но читать их особо не было времени и ... смеяться не сильно хотелось .
Теперь же, сидя в мягком кресле с пристегнутым ремнем безопасности, как раз и время опасных фило-софизмов. В смысле софизмов на, как бы, филологические темы.
Но из каких глубин подсознания достал этот неведомый автор такие странные для славянского языка имена. АРИ – это ж на иврите прямо так и читается "моя гора", ИРИ -"мой город", УРА " ее Ур". Ур – родина Сары и Авраама.
Второй, видимо, также почувствовал странный привкус этих названий.
– Странные, однако, имена для славянских племен. Я понимаю поляне, древляне, кривичи, вятичи.
Но мораль блистательная. Рвется русская душа к теплым морям.
Заковыка тут маленькая. Для реализации этой страсти сила нужна допреж всего.
А философское обоснование?
Его лучше всего опосля сочинять. Согласно сложившейся ситуации. Иначе слишком много голов рубить придется.
– Ну, не скажи. Народная фантазия, бьющая ключом – это движущая сила истории. Лучшие бойцы – идеалисты. Куда же нам без них. А для идеалистов, извини, идеи нужны.
Зеев и примкнувшая, вернее прильнувшая, к нему Лина слушали молча, взявшись за руки и успокаивая друг друга. Людоедские приключения первой ночи на этой обширной родной когда-то земле обретали некий идеологический параметр, становясь много страшнее.
Не просто голодное людоедство, а жертвоприношение в духе текущего завитка неоязыческой идеологии.
А те продолжали:
– Боюсь я, как бы борьбы идей в вооруженную, в кровавую ненароком ни перешла.
– Совсем уж отфонарные идеи до такого не доживут.
– Для каждого уровня умишек – ему понятных мыслишек.
Тут главное не логика, а моральное удовлетворение. Я, так определенно за эту вавилонскую идею. Вдохновляет.
Но как быть с теми, кто сочинил "Мертвую воду" с ее над иудейским и над масонским предикатором?
Впрочем, у нас полно талантливых полукровок. Такая идея позволяет на них в полной мере опереться.
– Но тогда русский мужик опять окажется внизу.
– А мы с тобой нешто не русские мужики?
Комплекс неполноценности хорош для неполноценных. Такие, как мы с тобой, всегда будут наверху. А кому водка и бабы дороже дела, внизу окажутся, хоть их веревкой к делу привязывай.
– Ну, не скажи. Правила игры всегда оказываются такими, что Акульи Челюсти легко доказывают: "Мы ам-ам, инструмент более полезный , чем Педантичная Честность."
– Для того и царь-надежа не сменяемый, чтобы золотой фонд собственного народа хранил. Чтобы хищники умников не ели.
– Значит православие, самодержавие, народность.
– Да, и парламент для законотворчества. Закон должен быть выше царя.
Религиозный закон, который, как и царь, несменяем – это бы, конечно, лучше всего.
– А как же с прогрессом?
– А ты все еще свято веруешь в прогресс?
А может быть устойчивость и надежность дороже крутых виражей истории? Тут ведь ненароком и вовсе с планеты можно кувыркнуться.
Разговор завораживал. В этом их всеядном взгляде проглядывала прагматическая логика. Зеев хотел высказать Лине вслух пару определений этих "костюмов" , но воздержался, во имя исключения возможных приключений.
Говорящие, видно, из породы мыслящих циников. У таких, как правило, и оказывается власть.
Но подводные и подземные, подсознательные течения мистиков, прокаженных эмоциональной, но столь же неотвратимо гибельной проказой, проказой завиральных идей, не менее сильны.
Люди охотнее пьют водку, чем лекарство, как бы оно ни было полезно.
И потому чего только ни есть в этом мире?!
Сумасшедшее белое братство с девой Марией, она же Христос– урожденная Цвигун.
Пророчащие от имени инопланетян.
Оборотни вервольфы с их концлагерями для бомжей (пока), для которых и баркащовцы и васильевцы враги номер один.
Дикарские язычники, для которых и православие – еврейские штучки, и Киевская Русь не русское, а грязное хазарско-варяжское образование на чистом славянском теле.
Все ж они недружными и недружественными усилиями растащат страну на дружины.

" Чтобы крыша не поехала опять, оторвемся и пойдем себе гулять" , – спел сам себе Зеев и этим нехитрым способом увел себя из сумрачной части собственных мозгов в Их Светлость. И действительно попытался сосредоточиться на радостных воспоминаниях детства. А разве не к порогу детства своего летел он простым рейсом Москва -Иркутск ?
Лина несколько иначе умо-заключила прослушивание идеологического концерта.
"Остановите самолет – я слезу".
А самолет продолжил распахивать ночь, двигаясь к рассвету завтрашнего дня.