55. 8. 2001 год. От Красной звезды до Боевого брат

VII

Как-то я стал участником такого разговора.
Дело было в Житомире, ещё в советские времена, году в 89-м. Приехал я в этот тихий старинный (полторы тысячи лет!) украинский город, в котором проживали мои родители, и решил зайти к родителям моего школьного друга, с которым давно не встречался. Друга дома не оказалось, что, впрочем, не стало для меня неожиданностью, я поговорил с отцом, и ушёл – на душе после того разговора остался неприятный осадок.
Друга звали Володя. Учились мы в школе №7. После школы он окончил Житомирское военное училище радиоэлектроники, и в годы, о которых идёт речь, служил под Черниговом.
Отец моего друга был рабочим, трудился (если не ошибаюсь) на местном заводе автозапчастей и проживал в ухоженном частном домике, имел участок, на котором выращивал обычные для украинского хозяина культуры – картошку-моркошку, яблоки-смородину… В ту нашу встречу он много рассказал мне о том, что в мире много несправедливости. Он всю жизнь вкалывает на заводе, а сосед у него, его ровесник, отставной военный, приехал откуда-то (кажется, из Заполярья), и уже на пенсии – «кроликов выращивает», с осуждающе презрительным выражением лица уточнил мой собеседник… И по отношению к сыну (т.е. моему другу Владимиру) командование несправедливо: он должен был занять некую должность, однако приехал после Афганистана другой офицер и на должность назначили его, хотя сын (в смысле мой друг Володя) уже много лет служит в этой части, и должность была обещана ему… Поначалу я слушал сочувственно – всё же речь шла о друге и его близких… Но потом в душе начал нарастать протест.
Отец моего друга видел и оценивал события, о которых рассказывал, уже задним числом, пост-фактум. Он видел полного сил отставного военного, приехавшего из Заполярья, не представляя, сколько тому пришлось пережить полярных ночей и что такое гремихинские ветры, что такое «дальний поход», будучи не в силах оценить, что такое нехватка кислорода в атмосфере арктических областей… Он не принимал во внимание то, что офицер, приехавший из Афганистана, не только набрался там столь ценного в боевой обстановке опыта, но и сносил лишения, терял друзей и подчинённых, что уже в силу этого он имеет право на предпочтительное продвижение по службе относительно сверстников, просидевших в тёпленьких местах. Отец моего друга видел конечный результат службы офицеров, о которых говорил, и совершенно не принимал во внимание, что до такого финиша (пусть и промежуточного на тот момент) дошло куда меньше людей в погонах, чем среди его товарищей по заводскому цеху. От смерти или увечья от несчастного случая или от болезни не застрахован никто – однако на войне или в экстремальных условиях военной службы смерти и увечья случаются куда чаще. 
Не учитывал он и ещё один аспект. Я сам к тому времени уже прошёл Афганистан, и почти десять лет служил в Туркестане. Потому душой был на стороне тех коллег по армейскому цеху, которым также пришлось хлебнуть службы полной ложкой, в противовес тем военным, что от звонка до звонка просидели в более уютных местах…
Чем отличается служба военная от труда человека гражданского? Я не беру сейчас частные случаи, а говорю о сути. Итак, человек военный – что добровольно поступивший на службу, что по призыву… Он по роду деятельности оказывается лишённым ряда прав, обретая ряд дополнительных обязанностей. Он лишается права свободного перемещения, график его жизни оказывается строго регламентированным, на период службы он обязан выполнять свои функции там, где определяет служебная необходимость в лице руководства, он не волен сменить коллектив в случае конфликта, скажем, с руководством… В любой момент он может оказаться в ситуации опасной для жизни… В общем, понятно.
Вполне естественно, что всё это относится к людям, как призванным для прохождения действительной военной службы, так и добровольной службы по контракту. Однако в данном случае, применительно к теме разговора, я поведу разговор только об офицерской службе. 
Итак, в молодости каждый из нас оказывается перед необходимостью избрать жизненный путь. И кто-то выбирает офицерскую службу. То есть, добровольно соглашается на значительное ущемление своих прав. Вполне естественно, что в этой ситуации государство просто обязано предоставить этому человеку какую-то компенсацию за это. На мой взгляд, это вполне логично и справедливо.
Скажу откровенно: я не понимаю тех молодых людей, которые идут служить в армию сегодня. Вот в дни моей молодости – то понятно! Тогда конкурс в военные училища был очень высок. Скажем, когда я в 1973 году поступал в Донецкое высшее военно-политическое училище, на каждое место курсанта претендовало 12 абитуриентов. Мне не хватило полбалла до проходного, и мне пришлось возвращаться домой и в течение года работать на Житомирской фабрике музыкальных инструментов. На следующий год ввели конкурс аттестатов, т.е. аттестаты со средним баллом менее «4» даже не принимали к рассмотрению, за счёт чего сбили конкурс до четырёх человек на место. (У меня в аттестате «троек» не было, оценок 4 и 5 оказалось практически поровну, только на одну «пятёрку» больше). Да ещё и дополнительный экзамен ввели, чтобы оказалось побольше возможностей для отсева…
К слову, экзамен-то ввели, а в военкоматы о том не сообщили. Этот новый экзамен был по географии, т.е. по предмету, который в те времена в десятом классе мы не изучали, и за это время все порядком подзабыли. И поставили его первым. Для нас для всех это стало полнейшей неожиданностью. Мы шли на экзамен, а у большинства уже вещички были собраны… Я получил тогда «четвёрку», выкарабкавшись исключительно за счёт общей эрудиции.
Так вот, почему в те времена в армию так охотно шла молодёжь? Да потому что служить было и почётно, и выгодно. Да, государство отбирало у человека, избравшего поприще профессионального военного, часть прав. Но зато предоставляло взамен ряд льгот. В их числе: ранний выход на пенсию, обязательное предоставление жилья после службы в избранном военнослужащим городе (существовал список городов, закрытых для военных пенсионеров, но он насчитывал десятка два пунктов, так что вся остальная территория страны оставалась для нас открытой), высокую по тем временам зарплату… Опять же, престиж службы поддерживала вся идеологическая машина государства.
Короче говоря, молодой человек, избирая себе офицерскую службу, знал, что он становится государственным человеком в полной мере этого слова. Это было престижно, это обеспечивалось материально, это гарантировало льготы. Вполне понятно, что негатив имелся и имеется всегда и везде. Однако в те времена о теневых сторонах службы мы знали меньше, в то время как и самих теневых сторон имелось всё же меньше. И – повторюсь – идеологическое обеспечение службы стояло на высоте. Опять же, мы ведь и в самом деле верили, что наша могучая Советская армия является гарантом мира для страны. К слову, в значительной степени это подтвердилось, когда мощь государства ослабла, армия захирела…
Вот теперь вернёмся к началу, к моей беседе с отцом друга. Его зависть брала, что относительно молодой ещё его сосед уже вышел на пенсию. Его досада брала, что сын, прослужив на одном месте много-много лет и неоднократно отказывавшийся от перевода на повышение в отдалённые гарнизоны, оказался обойдённым в продвижении человеком, который приехал из «горячей точки». Ну а в моих глазах это было справедливо: человек, который по заданию командования служил где-то на краю (или за краем) цивилизации, и должен за это иметь некие привилегии относительного своего сверстника, который избрал для себя более спокойную жизнь. Следует отметить, что так дело обстояло и в царской армии, и в армиях других государств.
Я в очередной, быть может, в сотый, раз повторяю: я не идеализирую прошлое. И тогда имели место протекционизм, кумовство, продвижение по служебной лестнице «своих», и тогда были офицеры, которые в лейтенантские годы обосновались в «Арбатском» военном округе, да так и служили в Москве до генеральских погон, выезжая в войска только с поучительно-разносными инспекциями («Мы – умы, а вы – увы!»)… Именно тогда родилась поговорка, что сын генерала не может стать маршалом, потому что у маршала свои дети имеются… Всё так! Однако – и это главное – система обеспечения военнослужащих льготами действовала вне зависимости от личности министра обороны или ещё каких субъективных факторов. Люди это знали, а потому на офицерскую службу народ шёл охотно.
Что мы видим сейчас? В результате реформаторской деятельности наших правителей некогда высокие пенсии защитников Отечества обесценены. За последние несколько лет их даже не индексировали, в то время как пенсия гражданская поднималась несколько раз. Недавно по одному из телеканалов выступала некая дама более чем почтенного возраста, которая вносит свой вклад в деятельность какого-то РАНовского института, занимающегося вопросами труда и зарплаты. Так вот она с гордостью поведала миру, что устранён несправедливый перекос в пенсионном обеспечении военных и гражданских лиц. Мне стало странно. В своё время часть интеллигенции, которую принято называть «демократами», идеологическую составляющую своей деятельности по свержению Советской власти как раз и строила на том, что народу внушалась пагубность социалистической уравниловки. Ну а сейчас разве не тот же процесс мы наблюдаем? Да ещё в более гротескной форме, право слово!
Пенсионный вопрос – вообще штука сложная. По какому принципу назначать пенсию, говорят и спорят много. В конце концов, что такое пенсия как таковая? Это благодарность общества за то, что человек в течение активного периода жизни работал и обеспечил возможность жить и трудиться новому поколению своих сограждан. Соответственно, и получать это вознаграждение человек должен в зависимости от вклада, который он сделал в течение жизни. Худо-бедно при советской власти эта градация соблюдалась. Для того, чтобы заработать себе пенсию побольше, люди ехали «на Севера», шли в «горячие цеха» и т.д. Уравниловка в этом вопросе просто несправедлива! Она лишает человека стимула трудиться ради будущего. В самом деле, ради чего терпеть лишения, если тебе будет назначена пенсия точно такая же, как человеку, который всю жизнь просидел в тёплом болотце?!. Убеждён: пенсия обязательно должна быть прогрессивной, и в полной мере зависеть от того, как и в каких условиях человек её зарабатывал. Это должно относиться как к штатским, так и к людям в погонах. 
Вот сегодня у нас везде и всюду принято выдавать получку «в конвертах». Т.е. человек получает деньги, не учитываемые государством, не облагаемые налогами, с которых не производится отчисление в тот же пенсионный фонд. Но придёт время, и все нынешние «менеджеры» и охранники, которые для блага государства не сделали ничего, будут требовать себе с государства пенсию, и станут подсчитывать, почему это у соседа это пособие по старости больше, чем у него. О какой социальной справедливости может идти речь при таком раскладе?.. Нет уж, братцы, никакой уравниловки в пенсионном обеспечении быть не должно!
Впрочем, вернёмся к людям военным.
Что же получается на практике сейчас? Глядя на нас, отставных военных, молодой человек знает: достигнув пенсионного возраста, он не будет иметь достойного вознаграждения за то, что придётся кочевать по отдалённым гарнизонам. Сегодня огромное число отставных офицеров мается без жилья, или вынуждено ютиться с семьями в неприспособленных для существования конурках… Проезд в отпуск, медицинское обеспечение… По всем показателям положение военнослужащего сегодня проигрывает тому, в котором служили мы. Именно потому я и говорю, что не понимаю тех молодых людей, которые идут служить сегодня.
Правда, мне отвечают, что для слишком многих наших юных соотечественников служба в армии – это единственный путь, чтобы вырваться из разваливающихся городов, где нет промышленности, где просто нечем заняться. Что ж, если с этой точки зрения посмотреть…  Если армию формировать из людей, у которых попросту нет другого выхода из безысходности, вряд ли о ней будут слагать песни сродни нашей  «непобедимая и легендарная»…
Впрочем, я увлёкся.
В 2001 году подошла моя пора снимать погоны и обосновываться в мирной жизни. Произошло это не слишком гладко, и судьба моя выписала несколько крутых галсов, пока я поймал парусом ветер и поплыл дальше по житейскому морю – когда гладкому, когда бурному, но всегда изобилующему притаившимися подводными рифами, внезапными буранами, омутами и засадами пиратов.
Так получилось, что погоны я снимал дважды. И буквально коротко, по мере возможности, конечно, о том придётся рассказать.
Во второй половине 90-х годов в редакции газеты «Красная звезда», в которой я служил на тот момент, прошло несколько волн сокращений штатов.
Впрочем, это сказано неправильно. C начала 90-х годов наше родное государство вплотную занялось своей армией в целом. А именно: такое ощущение, что Вооружённые силы попросту было решено уничтожить! Военным не платили получку по нескольку месяцев, а то и по полгода. За долги по всей стране отключали военные объекты и городки, в том числе и ракетные части, военно-морские базы, госпитали… - имеется в виду отключали воду, электричество… В армии одно за другим проходили сокращения. И при этом в казне не находилось денег, чтобы при увольнении рассчитаться с офицерами по долгам. При этом офицеров, которые служили в гарнизонах, не могли обеспечить жильём… Редакция газеты «Красная звезда» была завалена письмами из гарнизонов – письмами отчаяния, от людей, брошенных на произвол судьбы. В районах с более или менее благоприятным климатом части перешли на натуральное хозяйство, выращивая огороды, скот, птицу… На флотах корабли с атомными энергетическими установками вырабатывали электричество для обеспечения баз и городков. Если авиабазе вдруг выделялась толика топлива, им заправляли один самолёт и все лётчики по очереди совершали на нём 15-минутный полёт («взлёт-посадка»), чтобы не терять квалификацию, и чтобы в лётной книжке не возникало зияющих лакун… Обеспечение материальными ресурсами шло только на группировку, которая воевала в Чечне. А когда Первая кампания закончилась, хоть какие-то средства поступали в Северо-Кавказский округ, но средства эти всё же были недостаточными… Именно тогда был дан старт оголтелому разворовыванию военного имущества, апофеозом которого стала череда коррупционных скандалов, связанных с Западной группой войск.
Не могу удержаться, чтобы коротко не остановиться на этом вопросе. Как уже говорилось, мой отец в молодости служил в Группе Советских войск в Германии (позднее переименованной в ЗГВ).  В те времена это была самая мощная и высокоподготовленная группировка Советской армии. Однако наступил период горбачёвских реформаций, распад Союза, безвременье 90-х…
Хм, вот ведь странно… Начал писать о воровстве и махинациях, в которых погрязли военные чины группировки, и остановился. Ведь никого по итогам тех скандалов не судили, никого не признали виновными, следовательно, и не было нарушений закона… Таково вот время, в котором мы живём! Все знают, что там творилось беззаконие, а сказать о том нельзя, потому что оно не осуждено. Как известно, просто быть вором – недостаточно, нужно, чтобы этот факт признал суд. Ну а если за миллиардные махинации никого не осудили, значит, эти махинации государство и судебные инстанции не считают нарушением закона. Такая вот софистика!
Так вот, мне довелось как-то побывать на конференции, которую проводили генералы-ветераны ЗГВ. И тут очень большой начальник, имя которого сильнее всего замарано как самого главного расхитителя группировки, посетовал: мол, почему о выводе войск из Афганистана пресса пишет, а о них, тех, кто последними покидал Германию, в СМИ тишина?.. Признаться, я был просто потрясён такой постановкой вопроса. Из Афганистана люди выходили воевавшие, а тут?.. Военнослужащие, особенно высшего звена группировки, на заключительном этапе пребывания на территории Германии занимались чем угодно, но только не службой. Через Польшу непрерывным потоком шёл поток автомобилей и другого имущества, которое скупали по дешёвке наши сограждане на немецкие дойч-марки, «шмотки» вывозились вагонами, самолётами… Для выводимых войск на территории России возводились благоустроенные городки (платили немцы, строили турки)…
И в то же время из Закавказья и Средней Азии приезжали оставшиеся не у дел такие же военные, только не имеющие за душой ничего.  Вот это – действительно несправедливость!.. Все мы помним, как Ельцин дирижировал берлинским оркестром – и он, наверное, воображал, что так же дирижирует политикой. Так вот, если бы он и в самом деле заботился о стране, просто обязан был поставить перед Германией вопрос о том, чтобы она построила городки для всех войск, выводимых из новоявленных государственных образований бывшего СССР. Да только куда уж там – до того ль, голубчик, было, коль под каждым кустом был стол готов…
Что ж за государство у нас такое – что правителям нашим плевать на простых людей, за счёт которых они, правители, весьма неплохо нагуливают жирок сами и обеспечивают безбедную жизнь за границей деткам?!.
Но и это ещё не всё! Нынешнее руководство объединения ветеранов ЗГВ (ГСВГ)  сейчас озабочено строительством музея группировки, для чего регулярно совершает путешествия в Берлин. Вот мне, как журналисту, интересно писать о том, что ветераны Афганистана бывают «за речкой» и сегодня, что мой сослуживец Павел Ширшов участвовал в экспедиции по восхождению на какую-то горную вершину на территории Афгана, что писатель Андрей Дышев выпустил красочную книгу «20 лет спустя» о нынешнем Афгане, что некий моджахед разыскивает через мою коллегу Марию Козловскую советского солдата, которого пожалел и не убил когда-то… А вот о том, что всласть пожившие «а бугром» и замаравшие свою репутацию господа совершают вояжи в Берлин, мне писать не хочется.
(Сейчас только обратил внимание. Два словесных оборота: «за бугром» и «за речкой»… Вроде как сходные и нейтральные – а насколько смысл получается разный!).
…Больше всего в жизни я не люблю фарисеев. Человек, предъявляющий претензии к другому человеку, должен отдавать себе отчёт, в какой степени он имеет право на это. Заключительный период существования Западной группы войск – это позорная страница нашей страны и нашей армии. Понятно, что эти слова не относятся к тем честным военным, которые, как их коллеги из других регионов, оказались в конце концов жертвами ситуации в стране. Но в целом об этом даже говорить неловко. Сравнивать условия, в которых жили и служили военнослужащие в Афганистане и в Германии, просто немыслимо. Предъявлять претензии к СМИ, что отношение к ветеранам этих двух воинских группировок разнится… Скромнее надо быть, господа «германцы», скромнее! Вам повезло материально – так не претендуйте на большее!..
Но вернёмся к нашим баранам.
В сложившихся условиях середины 90-х годов офицер, имевший крышу над головой, старался найти за пределами армии работу. Государство легко расставалось со своими профессиональными защитниками, коммерческие структуры столь же охотно их принимали на службу, причём, на условиях, которые оказывались несопоставимо более выгодными. При погонах оставались только люди, которые рассчитывали от армии ещё что-то получить. Например, у кого не хватало выслуги лет для получения полномасштабной пенсии. Или у кого не имелось жилья.
Повторюсь и подчеркну: с начала 90-х годов наше государство проводило целенаправленную политику по выдавливанию из армии и других силовых структур наиболее активной и профессионально подготовленной части офицерского корпуса. 
И вот в 1997 году я получил квартиру. К тому времени у меня имелось 23 календарных года выслуги и более 25 лет в льготном исчислении (за счёт Афганистана и службы в Кара-кумах) – т.е. вполне достаточно, чтобы увольняться с полной пенсией.
Нет, это вовсе не значит, что я тут же кинулся искать тёпленькое местечко за пределами армии. И тем не менее…
Словами трудно передать это ощущение, которое рождается в душе военного человека, который вдруг обретает право распоряжаться своей судьбой самостоятельно. На протяжении всей службы ты знаешь, что по рукам и ногам связан путами, которые в целом можно назвать «системой уставных требований». Ты служишь там, где тебе предписано, ты едешь туда, куда прикажут, ты всё время под прессом обязанностей. Причём, вполне понятно, что, будучи журналистом, лично я этот пресс ощущал куда в меньшей степени, чем строевой офицер. И всё же в момент обретения жилья я вдруг почувствовал, что как будто разорвалась какая-то тяжкая цепь, приковывавшая меня к необходимости… Необходимости всего: быть обязанным, терпеть безденежье, не иметь права на проявление собственного мнения… Дальнейшая жизнь показала, что это ощущение освобождения в значительной степени оказалось преувеличенным, что и в дальнейшем в жизни человека обязанности преобладают над правами. И всё же сам по себе факт возможности выбора дальнейшего пути имеет огромное значение. А такое право даёт только наличие жилья.
…Как-то весной 1998 года мне позвонил один старый знакомый. Пятью годами ранее он оказался ключевым человеком среди тех, из-за которых мы с Валерием Рокунцом не попали в газету «Граница России». Когда мы с Валерием, ещё будучи слушателями академии, решили подстраховаться и предпринять дополнительные шаги, чтобы гарантированно оказаться в штате этого издания, именно он (человек, о котором веду сейчас речь) резко выговорил нам:
-  Прекратите дёргаться! Я (он упирал на это «Я!») сказал вам, что вы будете работать у нас! Вот места для вас уже готовы (он указал на стоявшие в кабинете столы и кресла)!.. А пойдёте в обход меня – пеняйте на себя!..
Поверив ему, мы, естественно, присмирели. Чем тогда дело окончилось, я уже писал – мы ему поверили, нас прокатили на вороных, и никто из начальников-пограничников за нас пальцем не пошевелил, в том числе и тот, который громче всех стучал себя в грудь. Оно ведь известно: лучше десять раз ударить себя в грудь, чем один раз по голове!
И вот теперь он позвонил мне и предложил идти к нему заместителем редактора отдела «Парламентской газеты». Несмотря на то, что однажды он уже подвёл меня, я это приглашение принял – ведь не я к нему просился, а он сам отыскал меня, и позвал в команду. Как тут не поверить?..  Тогда он мне и сказал: мол, срочно увольняйся из «Красной звезды» и место для тебя уже готово. И я снова поверил ему.
В редакции нашей газеты шла очередная волна сокращений (официально это называлось орг-штатными мероприятиями). Так что когда я пришёл со своим вопросом к заместителю главного редактора «Красной звезды» Анатолию Докучаеву  (которого глубоко уважал и уважаю – и как глубокого историка, и как хорошего журналиста, и как требовательного, и в то же время справедливого руководителя, и просто как порядочного человека), он только обрадовался, что обнаружился человек, который хочет уволиться сам. Дело в том, что все, кто хотел, уже ушёл из редакции, и теперь увольнять было попросту некого!..
Чуть забегая вперёд, хочу рассказать об одной курьёзной ситуации, связанной с моим увольнением. Когда приказ об увольнении состоялся, в течение какого-то времени армия со мной не могла рассчитаться, так как в кассе не имелось наличности. И тогда мне предложили компенсацию за продпаёк за прошедшие год или два получить не деньгами, а продуктами. Естественно, я согласился – продукты по госцене куда дешевле, чем в магазине. Однако оказалось, что на складе нет ни круп, ни консервов (складской начальник, с которым я вёл дело, прямо отсоветовал мне брать «бомбажные» банки с бесконечно просроченным сроком хранения) не имеется. И мне пришлось брать 22 мешка сахару. Хотел было завезти их и сдать оптом торговцам на рынке, однако побоялся, что со столь солидной вырученной суммой далеко не уйдёшь… Да и вообще: какой из меня, право, коммерсант!.. Короче говоря, привёз всё это «богатство» домой, и потом распродал по соседям по дешёвке прямо мешками – в коридоре, где какое-то время стояли эти мешки, еще с полгода линолеум пола, как помоешь, становился липким. Вырученных денег хватило ровно на холодильник.
Но это было позже. А пока в ожидании приказа министра обороны я на службу приходил не каждый день, и больше времени проводил в «Парламентской газете».
Каждый человек, который по тем или иным причинам оказывался в новой для себя среде, наверняка поймёт то, о чём я сейчас расскажу. Для меня же это оказалось открытием, причём, открытием не слишком приятным.
Однако об этом чуть позже. А прежде всего скажу о том, что тот самый человек, который меня позвал, опять меня обманул. Своим заместителем он меня брать и не собирался, на это место был назначен другой человек, объективно говоря, значительно более опытный и лучше ориентировавшийся в сфере гражданских СМИ. То есть, я признал, что это объективно правильное решение, однако не мог понять, зачем было мне обещать кусок пирога, который изначально предназначался для другого. Я же занял должность обозревателя отдела. Что, повторюсь, было вполне логично.
Но опять же, и эту должность я не занял. Вторым неприятным для меня сюрпризом стало то, что в штат зачислять меня никто не торопился, никакого договора со мной также никто заключать не собирался, никакого хотя бы временного удостоверения выписывать никто не спешил. Получилось, что меня вроде как пригласили на роль рядового заштатного автора для выполнения разовых заданий руководителя, а не штатного сотрудника редакции!
А теперь – о том неприятном открытии, о котором я писал двумя абзацами выше.
Отслужив четверть века в армии, я себя чувствовал в военной среде как рыба в воде. И вдруг оказавшись в гражданской среде, столкнулся с пониманием, что тут придётся учиться жить по другим законам! Нет, не так – по законам, это понятно. Я имею в виду, что как журналист должен изыскивать совершенно новые для себя, незнакомые темы. Что нужно осваивать информационное поле, на котором успешно трудятся другие, и изыскивать для себя незанятыми этими другими участки. Что нужно нарабатывать авторский актив, формировать его практически с нуля, что нужно раскручивать своё имя в среде, которая тебя ещё не знает. Вот это-то оказалось самым сложным, к этому я оказался неготовым.
В «Парламентской газете» я подготовил несколько неплохих публикаций, одна из которых даже достаточно громко прозвучала и занимала целую полосу, став центральным материалом номера… Однако этого было мало. Реальных заданий я получал мало, а темы, которые находил, не всегда встречали понимание. Я хотел взять на себя направления, на которых у меня имелись связи и наработки: армия, милиция, налоговая полиция… Однако на этих темах уже сидел человек и ему конкурент был, естественно, без надобности. Не добавляла оптимизма и неопределённость положения в редакции – по истечении месяца работы я не получил, естественно, ни копейки, и разговора о каком-то узаконивании наших отношений даже не заходило.
В общем, тот человек, который заманил и кинул меня один раз, точно так же поступил и теперь. На какое-то время он получил рабочую лошадку, и при этом сохранил незанятой штатную клетку… Стало ясно, что теперь уже придётся искать работу самостоятельно. Но как это делать, я не знал – опыта ещё не имел. Впрочем, не сомневаюсь, что не пропал бы, и обосновался бы где-то, пусть и не в столь престижной по тем временам «Парламентской газете».
Тут-то судьба и преподнесла мне сюрприз, о котором и подумать было невозможно.
Как-то в августе 1998 года мне позвонил Александр Зданович и пригласил на беседу.
Александр Александрович Зданович был и остаётся одним из самых уважаемых мною людей. Мы познакомились с ним во время одной из моих командировок в Чечню. После этого несколько раз встречались на мероприятиях, которые мне довелось освещать как сотруднику «Красной звезды». Александр Зданович служил в должности руководителя Центра общественных связей ФСБ России, и десяток лет назад был широко известен в стране по выступлениям в прессе и особенно на телевидении. Он рассказывал об успешных операциях, проводимых Службой по обеспечению безопасности страны, об истории правоохранительных органов, о вызывающих разночтения событиях прошлого… Умный, эрудированный, прекрасный оратор и полемист с правильной русской речью… Не будет преувеличением сказать, что в те времена именно Александр Александрович в глазах общественности олицетворял образ Федеральной службы безопасности,  именно он в значительной степени способствовал формированию положительного отношения народа к спецслужбам страны в целом.
(Нынче облик Службы внешней разведки олицетворяет Анна Чапмен. О tempora, о mores!).
Так вот, в августе 1998 года Зданович пригласил меня на службу в ЦОС. Дело в том, что из этой структуры по выслуге лет увольнялось несколько сотрудников и образовавшиеся вакансии некем оказалось заполнить. По словам Александра Александровича, в системе ЦОС, и ФСБ в целом, работало много прекрасных специалистов, которые хорошо и профессионально делали своё дело. И нужно было хорошо и профессионально рассказать общественности о том, как они выполняют свои обязанности. Именно в этом качестве – журналиста и писателя – меня и приглашали. Я согласился – впрочем, думаю, среди журналистов не много нашлось бы людей, которые бы от такой перспективы отказались. Таким образом, едва сняв погоны, я был тут же призван на службу во второй раз.
Всего в Центре общественных связей я прослужил два года с небольшим. Этот период дал мне очень много. Я увидел работу структуры изнутри… Да много чего я увидел.
Но главное – я познакомился с совершенно замечательными людьми. Прежде всего, это Игорь Устякин и Михаил Кириллин – ныне уже окончившие свой жизненный путь.  С Игорем мы сдружились особенно тесно, помогали друг другу; себе в заслугу я могу поставить то, что сподвиг его на написание художественных книг, которые увидели свет  и имели успех. С Михаилом мы сдружились на истории, в частности, оказалось, что среди исторических героев мы оба с огромным уважением относимся (Миша, увы, уже относился) к герою Куликовской битвы князю Владимиру Андреевичу Серпуховскому… Да и вообще – таланты они были, как журналисты, и по человеческим своим качествам. Мир их памяти!
Моим непосредственным начальником стал Сергей Горленко. Через несколько лет он помог мне в моём трудоустройстве, а ещё через пару лет уже он стал моим заместителем в редакции журнала «Боевое братство». Мы с ним дружим по сей день. Сейчас он тоже взялся за написание книги – и я от души желаю ему успеха на этом трудном, но очень интересном поприще!
Самую активную и действенную помощь оказывал мне Владимир Мурашкин – сейчас он трудится в пресс-службе мэрии Москвы. Это человек редкой готовности прийти на помощь ближнему.
Василий Богомолов… Дмитрий Коняхин, Игорь Коротков, Игорь Котляров… Вера Алексеева…
Всех людей, с которыми у меня сложились добрые отношения в системе ФСБ, которые помогали мне адаптироваться в новой для меня среде, не перечислить. Хотя, вполне понятно, что так было не со всеми. Любой коллектив состоит из людей, каждый человек является носителем тех или иных качеств, и далеко не всегда эти качества отдельных людей приходятся другим по вкусу.
В целом надо признать, что в моём случае эксперимент по привлечению армейского офицера в столь специфическую структуру, как ФСБ, не увенчался успехом. По истечении срока контракта мы (ЦОС и я) расстались – к обоюдному облегчению. И я не вписался в систему, и она меня не приняла. Чтобы быть своим в ФСБ, нужно в ней взрасти с молодости, иначе так и останешься чужаком, даже оказавшись внутри её. Терминология, система взаимоотношений, специфика работы – всё для меня стало внове…
Ну и ещё один нюанс. В штатном расписании Центра общественных связей не имелось должности «свободного художника». Нужно было выполнять рутинную повседневную работу его рядового сотрудника. Так что подготовка эпохальных публикаций о деятельности ФСБ и его сотрудниках, что декларировалось основной целью моего прихода на Лубянку, для меня так и осталась неосуществлённым намерением.
К тому же скоро в стране начались события, которые и вовсе скомкали все планы и задумки слишком многих людей.
А именно: летом 1999 года началось вторжение в Дагестан группировки экстремистов с территории Чечни.
Должен признаться: несмотря на то, что я являлся непосредственным участником тех событий, что через мои руки проходило множество документов о событиях тех дней, у меня так до сих пор и не сложилось внятного мнения о том, что же на Северном Кавказе тогда произошло на самом деле. Любой человек легко может ознакомиться с хроникой событий – но точно так же вряд ли что поймёт. Хроника-то имеется – а вот анализа их, расшифровки…
Ведь что получилось? На территории Дагестана при откровенном попустительстве государства начали формироваться параллельные официальным властные экстремистские структуры, в целых районах власть захватывали исламисты самого крайнего толка. Впрочем, даже не так: исламская терминология служила только прикрытием для подлинной подрывной антигосударственной, антироссийской деятельности сепаратистов. Вводились нормы шариата, которые входили в противоречие с действующими (вернее, продекларированными российской Конституцией) светскими законами. А большие начальники заверяли страну, что в республике всё нормально, и всё законно. Буквально накануне тех кровавых событий очень ответственный  представитель Кремля в генеральских погонах посетил районы, которые назавтра огнём и мечом поддержали вторжение, и громогласно объявил, что в них царит тишина и благодать (нынче тот чин занимает достаточно высокий пост в государстве, и рассказывает нам, в каких вопросах ещё у нас в стране тишь и благость). Из Чечни в Дагестан границу пересекла группировка ортодоксов-исламистов числом в несколько тысяч человек – а наши власти об этом не знали… Не знали ли?..
Как-то всё это не вяжется со здравым смыслом. Право, закрадывается крамольная мысль: а не провоцировал ли, часом, Кремль то вторжение, чтобы иметь видимое право на организацию нового похода на Чечню, только уже более подготовленного?.. Ну не придумывается иного объяснения событиям тех августовских дней 99-го! Хотя очень не хочется верить в такую версию.
Как бы то ни было, едва началось вторжение, я вылетел в Махачкалу. Я был включён в состав объединённого пресс-центра, который отвечал за идеологическое обеспечение операции по разгрому вторгшихся отрядов сепаратистов. Проживал я в санатории на самом берегу Каспийского моря. Каждое утро (а я всегда встаю очень рано) я купался (никогда в жизни я столько не купался в море, как в те дни), а потом ехал в Махачкалу. Всё утро работал с документами в местном управлении ФСБ, составлял на их основе информационное сообщение, днём утверждал его у руководства, а  затем всю вторую половину дня по факсу отправлял в Москву в редакции более чем двадцати изданий. Приезжал к себе в номер поздно вечером… И утром всё начиналось по-новому.
…А осенью началась Вторая Чеченская кампания, ставшая логическим продолжением летних событий в Дагестане. И я опять полетел на Кавказ, где обосновался уже в Моздоке, в составе Временной оперативной группы Управления военной контрразведки. Здесь я также перелопачивал множество документов, ежедневно составлял информационное сообщение и передавал его в Москву, только теперь непосредственно в Центр общественных связей, а не в редакции.
Должен сказать, что меня такая работа здорово угнетала. Я ведь журналист, привык работать на издания, на подготовку публикаций, а не составлять справки-отчёты. Через мои руки  проходило огромное количество материала, который просто просился в журналистские публикации. Однако я не мог с этой информацией ничего делать, пока не получу разрешение руководства на её обнародование. Это несомненно правильно – спецслужбы ведь и работают с документами, имеющими гриф секретности. Однако для журналиста это мука мученическая!.. Мне рассказывали позднее, что над моими донесениями, которые я присылал из Моздока, потешался весь ЦОС, настолько они были написаны «неправильным» с точки зрения официальных бумаг языком. Но я-то иначе писать просто не умел!
И ещё один момент, коль уж я заговорил о своём возвращении из той командировки… Мне тогда посоветовали на какое-то время затаиться, не публиковаться, а если и выступать в прессе, то под псевдонимами. Причём, советовали сменить свои старые псевдонимы, так как, по словам моих коллег по ЦОСу, я слишком сильно «засветился» во время той командировки, попал в некие досье, которые составляли сепаратисты на неугодных им журналистов. Что и говорить, не слишком-то приятно было такое слышать, оторопь брала. И не добавляло оптимизма, надо признаться… Да чего ж это я подбираю слова, в самом деле – неуютно почувствовал я себя, услышав такое!
Впрочем, это было позже. 
Через Моздок в период активного периода боевых действий в Чечне проходило превеликое множество журналистов. Со многими из них я был знаком, с некоторыми даже подружился, в том числе с такими известными представителями прессы, как Евгений Кириченко, Аркадий Мамонтов и Александр Сладков. Они теребили меня, просили информации, а я не мог им ничего сообщить, потому что был повязан необходимостью соблюдать гриф секретности.
- У «духов» легче получить информацию, чем у тебя, - ругались они.
Я их понимал. Но ничего поделать не мог.
Случился там как-то забавный случай. Как-то утром зашёл я в магазин, который располагался непосредственно на территории авиабазы. И увидел там знакомого журналиста с телевидения – молодой ещё человек, который импонировал мне такими своими качествами, как стремление добросовестно сделать своё дело, с одной стороны, и строгостью в отборе фактов и их трактовке с другой.
И увидел, что в этот ранний час он вдребезги пьян, и покупает ещё бутылку (водку там тогда продавали из-под полы, спрятанной в бумажные пакеты, и для маскировки такой товар именовался «лампочка»). Естественно, я поинтересовался, в чём причина такой картины – ранее коллега вообще не употреблял спиртного. Оказалось, что накануне он возвращался из поездки в район боевых действий, опаздывал к эфиру, нарушил «комендантский час» и был задержан на одном из блокпостов. Мой собеседник был убеждён, что теперь, после того, как военное руководство «накатает на него телегу», его изгонят с телевидения и на карьере его можно будет поставить жирный крест. Я журналиста постарался успокоить, и заверил, что эта история, напротив, пойдёт ему на пользу, повысит его реноме в глазах начальства… Парня и в самом деле в тот же день выдворили из группировки, и на него жалко было смотреть, когда он садился в самолёт.
Однако я в своём пророчестве оказался прав – с телевидения его не уволили. Сейчас я этого журналиста нередко вижу на экране телевидения, он заматерел, стал репортёром-международником. И я желаю ему успеха. Фамилию не называю по самой понятной причине – не уполномочен!
Я оттуда передал огромное количество материала. Но одна из особенностей пресс-службы состоит в том, что судьбу подготовленных информаций отследить невозможно – каков их кпд, неведомо.
Собранный в той командировке материал я использовал при написании книги «Зульфагар». Кроме того, в разных изданиях вышли мои крупные материалы, в частности, «Чеченские будни военной контрразведки», «Кого и как вербуют в боевики» и другие, а также материал про Моздок, который под разными названиями был опубликован более чем в двух десятках газет и журналов.
…И вот наступил февраль 2001 года – время моего увольнения, уже окончательного. Во всяком случае, я искренне надеюсь, что в нашей родной стране не сформируется ситуация, при которой возникнет нужда призывать меня под ружьё ещё раз.
Я организовал банкет для всего Центра общественных связей, сказал всем искренние слова признательности за совместную службу,  выслушал пожелания и напутствия – и покинул стены всемирно известного здания на Лубянке. Я искренне благодарен судьбе за проведённые там две с половиной года. Хотя и связаны с тем периодом события, которые я бы очень хотел, чтобы они не происходили.
Нужно было устраиваться в гражданской жизни по новой.
Вот тут в моей жизни вновь возник Сергей Горленко, который одно время был моим начальником в период службы в Центре общественных связей. К этому времени он уже уволился, и трудился главным редактором газеты «Приговор», которая входила в медиа-холдинг «Мегаполис-Континент». Головным изданием холдинга являлась газета «Континент». В неё-то Сергей и предложил мою кандидатуру на должность обозревателя. Надо сказать, что с изданием я сотрудничал и раньше, так что проблем особых не возникло.
Редакция газеты располагалась в Малом Гнездниковском переулке, неподалёку от Пушкинской площади. Помещение для редакции было совершенно неприспособленным, несколько совершенно разнокалиберных кабинетов – как проходных, так и тупиковых – соединялись между собой самым причудливым образом. В самом большом помещении теснился десяток столов, оставляя проход причудливой конфигурации к коморкам, в которых трудились редакционные мэтры. Мне, как человеку, только пришедшему в коллектив, выделили место в проходе, где я сидел и мешался всем проходившим. Впрочем, понимая, что в таких условиях работать невозможно, руководство не возражало против того, чтобы мы приезжали на работу раз-два в неделю и привозили готовые материалы.
Главным редактором газеты являлся Юлиан Лукасик, его заместителем Сергей Кифуряк. Непосредственно в штат меня брала Людмила Васильева, также заместитель Лукасика.
Поначалу я столкнулся с той же проблемой, о которой уже упоминал, рассказывая о своём кратковременном сотрудничестве с «Парламентской газетой». В армии и других «силовых» ведомствах у меня завязок имелось немало. Однако для издания, в которое я пришёл, это всё было неактуально, здесь требовались другие, так сказать, общечеловеческие темы. Потому поначалу дела в газете у меня пошли ни шатко ни валко. Однако в любом деле главное – желание его делать! Постепенно ситуация начала налаживаться. Нарабатывались темы, формировался авторский актив, меня начали приглашать  на различные мероприятия, которые требовалось осветить…
Сначала бывший в то время руководителем пресс-службы Военно-воздушных сил России Александр Дробышевский включил меня в состав журналистского десанта, который совершил недельный перелёт по гарнизонам базирования Дальней авиации. Я побывал в Таганроге, Оренбурге, Пскове, Сеще… Я хотел сделать по перелёту серию публикаций, однако от подобной «военизации» издания его руководство отказалось, пришлось ограничиться одним материалом – т.е. вообще мизером. Правда, развёрнутый материал был опубликован в нескольких других изданиях.
Ну а потом я наладил контакт с пресс-службой Совета Федерации. (Звучит-то как: Совет Федерации Федерального собрания Российской Федерации!). Там работал (да и сейчас трудится, только в другом качестве) мой стародавний добрый друг Сергей Волгин. Вот тут уже дело пошло на лад – теперь мои публикации на самые актуальные темы пошли в каждом номере газеты, образовав свой клин на информационном поле издания.
Однако в этом небольшом объёме мёда имелась куда большая толика проблем. Дело в том, что на протяжении всего времени, пока я работал в газете, мне платили получку значительно (почти в три раза) меньшую, чем было обещано изначально. Поначалу я списывал это на то, что пребывал на испытательном сроке, что ещё не наладил толком работу… Но когда мне не выплатили не только обещанного, но и даже не добавили ни копейки в третий раз, я тут же написал заявление, оставил его непосредственно в бухгалтерии и ушёл. Меня на следующий день пригласил для беседы Лукасик, предложил не горячиться… Но моё решение уже сформировалось и было окончательным.
Тут, быть может, надо объясниться.
Я уже писал, что мечта каждого человека – заниматься любимым делом, и получать за это достойную зарплату. Такое везение случается исключительно редко – у меня такой период длился всего два с половиной года, в период службы в Ашхабаде. Соответственно, происходит разделение: человек может заниматься любимым делом и за небольшие деньги, а то и вовсе бесплатно (т.е. хобби), ну а если приходится выполнять работу, к которой душа особо не расположена, хочется всё же иметь за то нормальную компенсацию.
Работа в газете «Континент» особо интересной не оказалась. Формата она была небольшого, в составе редакции состояло несколько человек, которые имели своё гарантированное место на полосе, так что остальным предоставлялась возможность забивать образовывавшиеся пустоты. При нынешнем круге знакомых в сферах, в которых можно почерпнуть информацию, для меня это не представляло бы проблем. Но в те времена я такими связями ещё не обладал, и опыта их организовывать не имел. Опять же, я не слишком себе представлял, а чего, собственно, хотят мои руководители, какого рода материалы их интересуют. Есть издания специализированные, ведомственные, корпоративные – там всё ясно. А вот когда небольшая газетка с весьма ограниченными материальными возможностями претендует на тематическую всеохватность, тут уж приходится в первую очередь ориентироваться на вкусы и запросы издателей. Вот в них-то разобраться я и не успел.
Короче говоря, в данном издании меня ничто не удерживало – было неинтересно, и платили мало. Такую работу я найду себе всегда, - самонадеянно решил я. И, как оказалось, на тот момент я оказался прав. Сейчас, по истечении десяти лет, ситуация на рынке СМИ значительно изменилась к худшему, однако и сегодня я вряд ли остался бы в том издании на тех условиях.
Чтобы покончить с темой, надо сказать, что через несколько лет, году примерно в 2005-м, Юлиан Лукасик позвонил мне и попросил помочь в продаже помещений редакции. Холдинг, который он возглавлял, прекратил своё существование. Я не знаю, где сейчас и чем занимается Юлиан Станиславович, но от души желаю ему удачи – он хороший профессионал и отдавался служению своему детищу всей душой. И сколько ещё сгинуло изданий, во главе которых стояли хорошие профессионалы, которые просто не смогли вписаться в наше бурное время!..
Я вновь оказался перед необходимостью искать работу. Впрочем, повторюсь, в самом начале XXI века сделать это было легче, чем во втором его десятилетии.
Уже не вспомню, как я попал в редакцию журнала «Ямал сегодня» - очевидно, сработало какое-то знакомство, которым у любого творческого человека несть числа. Во главе издания стоял известный журналист Владимир Комиссаров. Журнал являлся печатным изданием авиакомпании «Ямал». Располагалась редакция на Пречистенке. От этого журнала я побывал в командировке в Ямало-Ненецком округе, и она стала самой продуктивной в моей биографии. По итогам поездки я подготовил 26 материалов, хотя сама по себе командировка длилась пять суток. Правда, надо сказать, что за эту неполную неделю местные власти обеспечили нам режим наибольшего благоприятствования: мы беседовали с представителями руководства (как края, так и городов и весей, а также авиакомпании), нас доставляли вертолётами или автомобилем в любую точку региона, обеспечивали местом проживания… Мне довелось побывать в Салехарде, Ноябрьске, Тарко-Сале, в ряде других населённых пунктов региона.
Но и здесь мне не суждено было поработать – мы с руководителем не сошлись в окладе.
Ну а в сентябре того же столь насыщенного событиями 2001 года я оказался в редакции журнала «Боевое братство». 
О самом журнале и моей работе в нём речь ещё впереди. А пока – совсем коротко, что это за журнал, и какие перед ним стояли задачи. Для этого нужно вернуться чуть назад.
Одним из результатов затеянной Горбачёвым Перестройки стало ослабление неусыпного контроля государства за деятельностью общественных организаций. Если учесть, что в это время продолжалась война в Афганистане, по всему Советскому Союзу закономерно начали возникать многочисленные организации ветеранов этой войны. Поначалу это были просто клубы, которые стали объединяться в более крупные структуры в городах, потом в областях, в республиках… Путь этот оказался непростым. Где-то местные власти «афганцам» помогали, где-то их гноили, где-то юных ветеранов пригрели комсомольские организации, где-то они сразу подпали под влияние криминала… В общем, по-разному складывалось.
Короче говоря, в стране образовалось множество ветеранских организаций, на этой волне выдвинулось сколько-то общественно-политических лидеров, которые пользовались широкой популярностью и поддержкой. И тут государство допустило ошибку, которая граничила с преступлением… Хотя, кто знает, быть может, это, напротив, являлось хорошо продуманной многоходовой комбинацией, последствия которой мы ощущаем до сих пор… Короче говоря, «афганским» структурам были предоставлены широкие коммерческие льготы.  В результате в среде ветеранов образовалась группка людей, мгновенно и баснословно обогатившихся. Кто-то из них по-прежнему старался помочь своим менее преуспевшим товарищам, ну а кто-то плевать на них хотел… Но главное заключалось в другом: началась борьба за передел этих финансовых потоков. По стране прокатилась волна криминальных «разборок», люди, ещё недавно сидевшие в одном окопе и готовые жизнь отдать «за други своя», теперь этого друга начали убивать. Апофеозом борьбы стал взрыв на Котляковском кладбище, жертвой теракта стало много «афганцев», в том числе ранения получили даже двое мальчишек – сыновей моего доброго товарища журналиста Марата Сыртланова.
Но это – крайность. Параллельно предпринимались попытки объединить здоровую часть ветеранов в единую структуру, которая занималась бы решением их проблем. Вот такой структурой и должна была стать нынешняя Всероссийская общественная организация ветеранов «Боевое братство», которая родилась на свет в 1997 году. (За время своего существования эта структура несколько раз меняла свой статус, однако принципиального значения это не имеет, так что я стану приводить её современное название). Лидером «Боевого братства» является Герой Советского Союза Борис Громов – бывший командующий 40-й армией, который руководил выводом её с территории Афганистана.
В декабре 2000 года вышел первый номер журнала с таким же названием. 
Несколько первых номеров журнала подготовили и выпустили мои товарищи по «Красной звезде» Анатолий Стасовский (сейчас он возглавляет редакцию журнала «Офицерское собрание»), Андрей Почтарёв (трудится в пресс-службе энергетического холдинга МРСК)… Затем весной 2001 года была сформирована уже постоянная штатная редакция, которую возглавил Игорь Епифанов – сейчас он работает пресс-секретарём ГУП «Мосводосток». В эту редакцию я пришёл устраиваться в сентябре 2001 года. Беседовал со мной управляющий делами Организации Геннадий Шорохов, который курировал журнал. К личности этого человека мне придётся обращаться неоднократно, потому что как журнал, так и Организацию «Боевое братство», да и ветеранское движение России в целом невозможно отделить от него.
Геннадий Михайлович побеседовал со мной – и на следующий день я уже был принят в штат. Как стало ясно теперь, тот день 12 сентября предопределил всю мою дальнейшую судьбу. В то время Управление делами Организации «Боевое братство» и редакция журнала, которая организационно входила в УД, располагались на улице Новослободская, рядом со станцией метро, сразу за трамвайными путями. Однако вскоре мы перебрались в особнячок, расположенный во дворе по улице Красина, недалеко от станции метро «Маяковская».
Едва попав в коллектив, я оказался втянутым в кипящий здесь конфликт. Суть его была проста: у Геннадия Шорохова и Игоря Епифанова взгляды на то, как должен выглядеть журнал Организации, кардинально расходились. Шорохов – отставной военный, ветеран Афгана, чиновник ветеранского движения, человек суровый и жёсткий. Епифанов – профессиональный журналист, человек творческий и до глубины души штатский. В качестве примера того, насколько по-разному видели они издание, можно привести одну публикацию о Чеченской кампании, в которой в качестве иллюстрации была размещена фотография, на которой стоит солдат с разодранными сзади форменными штанами, с видным сквозь прореху нижним бельём. Шорохова снимок, понятно, глубоко возмутил, Епифанов видел в нём журналистскую удачу.
Не скрою: по мере возможности я старался уклониться от того, чтобы принимать в этом противостоянии какую-то сторону. С одной стороны, я понимал, что взгляды Шорохова больше отвечают изначальному замыслу издания. Однако моим непосредственным начальником являлся Епифанов, и вступать в альянс с его прямым начальником с моей стороны стало бы непорядочно. Тем более, что в позиции Игоря тоже имелся определённый резон: ни одно издание не должно выходить под жёстким диктатом чиновников-функционеров. Со временем именно такой подход, против которого пытался бороться Игорь, сыграл недобрую роль в судьбе того же журнала «Боевое братство».
В общем-то, такое положение, когда главный редактор журнала и курирующий его чиновник находятся в столь резкой конфронтации, долго продолжаться не могло. Кто-то кого-то должен был «уйти». У каждого из них в верхнем эшелоне Организации имелся влиятельный покровитель, так что какое-то время противостояние шло без чьего-то перевеса. Однако совсем недолго – мы с Игорем в тандеме не проработали и месяца… К теме это отношения не имеет, потому скажу коротко: Игорь решил по-журналистски подработать на стороне, допустил ошибку, о которой стало известно руководству Организации… В любом другом случае, скорее всего, всё ограничилось бы только строгим внушением, однако при раскладе, который я уже описал, Епифанову пришлось уволиться. Мы с ним перезваниваемся изредка, сохранив друг к другу уважительное отношение.
Но это сейчас. А тогда я вдруг оказался в редакции журнала в единственном числе. Что там говорить – конечно, оторопь взяла!
Журналист я, считаю, неплохой. Но одно дело – готовить тексты, редактировать их, организовать поступление материалов, сформировать авторскую сеть… И совсем другое – организовать непосредственный выпуск журнала. Формировать концепцию номера, собрать материалы, слепить из них цельный номер, сверстать, вычитать, утвердить, отвезти в издательство, сверить выведенные плёнки, потом получить и утвердить сигнальный номер, доставить готовый тираж, организовать рассылку экземпляров подписчикам… А потом ещё идти на ковёр к руководству за все огрехи, которые непременно всплывали после получения тиража.
До того я работал только в газетах. И никогда не занимался непосредственной организацией технологического процесса. Тот недолгий и давний период, когда я руководил крохотной военной газетой дивизии… Нет, тот опыт пригодиться не мог. А тут – ежемесячный полноцветный журнал на 48 страницах!..
И мне пришлось браться за малознакомое дело, наступая на грабли, и набивая одну шишку за другой. Много позже Шорохов как-то признался, что той осенью он был готов простить мне, если бы я не справился и пропустил один номер.
Однако мне удалось этого избежать – даже в самые худшие времена я ни разу не сорвал выпуск ни одного номера журнала. И с октября 2001 года в выходных данных журнала «Боевое братство» появилось: «и.о. главного редактора Николай Стародымов».
Надо сказать, что Геннадий Шорохов предложил сразу назначить меня главным редактором. Но я заробел: не был уверен, что справлюсь. Я понимал, что ничего не знаю о технологии выпуска издания, о многочисленных препонах, которые неизменно будут возникать в работе, и о которых я не имел представления. Опять же, я не был уверен, что смогу работать под жёстким диктатом того же Геннадия Михайловича. И только выпустив несколько номеров журнала, немного освоившись в коллективе, понял, что мои страхи были преувеличены.
И в феврале или марте 2002 года поставил вопрос о том, что пора бы уже закрепить де-юре факт моего главноредакторства де-факто.
Но это было позже. А тогда, в октябре, когда я сформировал свой первый номер журнала (№10 с момента рождения), повёз утверждать в офис на Рязанский проспект, чувствовал себя, надо сказать, более чем напряжённо.
Тут следует сказать ещё вот что. Деятельность Организации «Боевое братство» финансировал Дмитрий Саблин – человек, которого я глубоко уважаю. Если бы все преуспевшие наши соотечественники были такими же благожелательными и порядочными людьми, как Дмитрий Вадимович, жизнь в стране сегодня была куда более комфортной.
Так вот, первые номера в период, когда я только начинал выпускать журнал, утверждал лично он, и прочитывал, или хотя бы просматривал по диагонали, все публикации номера. Позднее он передоверил это право всё тому же Геннадию Шорохову, которого в выходных данных журнала по моему предложению стали называть шеф-редактором.
…Вот таким он выдался, год 2001-й. В его начале я был сотрудником ЦОС ФСБ, отдававшим себе отчёт, что мой приход в эту организацию оказался обоюдной нашей ошибкой.  Поболтавшись полгода в различных изданиях, я оказался в журнале «Боевое братство», где вдруг мгновенно оказался в роли главного редактора. Вот такие в жизни случаются метаморфозы!