Новая Великорадостница

Стрелки на остановившихся часах похожи на удочки в плоскодонной лодке.
Жесткосердный у времени механизм. Бьется, стучит без инфарктов.
 В одиночестве время – резонер. А когда ты счастлив – чирикает, как воробей желторотый. Не поймешь о чем.
Я, уважаю, Время за то, что оно не обманывает себя (и других), как концертант клакерскую лесть.
А ударив по лбу пустоты куньим хвостом – оставляет между складками вееров и юбок плиссе – пыльные крестики.
Чтоб молодой помолился за старого. А умирающий, умылся бы прощением живых.
Время не слышно, потому, как ходит оно в лаптях. Липовых. Отдыхает на лавочках, в лобных местах.
Время…Никто не припишет перед именем его «а-ля». Беспримерное в вечности – вот его амплуа.
Богочеловеческий у времени характер. Бурдючные ноши страданий забирает оно наполовине пути.
Загрузив на своих прозрачных верблюдов, с горбов которых сняли шелковые рулоны сомнений.
Время – бессменный тамбур – мажор.
Свежестью морозного утра заменяет перепревшую вонь глупых обид.
(Да-да! Бывают ещё обиды умные. Почти академики. С защищенной диссертацией. Но зачем об этом?)
Нет преамбул у закона времени.
Смерть поставит точку даже на очень важном.
Время  не тронет полушинель, будучи влюбленным в куклу Мишель, что накрылась от холода на чердаке. Да и то…
Время пыталась разжалобить плакун – трава. Конь муругий тоже просился в вечность.
Слезы, стук копыт. Истеричный смех. Ничего не подкупит его. Почему Его? Ведь время не «Она» и не «Он».
«Его» и «Ее» предусмотрели, а для времени пожалели пол. Лбом бы  об пол, грамотеев! Обидели Время.
Я благодарна времени за избавительский жест, когда оно щедро снимает чувство вины; Великомученицу превращая в новую Великорадостницу, на последних аккордах простой сонаты. С нередким названием «Жизнь».