Боярская охота

     Привольно раскинулась замшелыми избами по берегу типичной среднерусской реки деревня Миндюкино. Кроме изб в ней было все, что положено деревне: прогнившие срубы глубоченных колодцев, неизменные пейзажные березы за околицей с гомонящими воронами в кронах, огороды, на которых, по словам премьера страны, добывается три четверти продовольствия, и русское поле, заросшее чертополохом.
     За полями и огородами – заброшенные бывшие колхозные строения: то ли коровьи фермы, то ли силосные ямы. Опознать невозможно, всё уже украдено. Колхозы, как были, так и остались колхозами, хоть и обозвали их, согласно веяниям времени, товариществами, ну, с очень ограниченной ответственностью. Говорят, правда, в неком государстве есть колхозы, называемые «кибуцы», в которых «коровы телятся, пшеница мелется, и все на правильном стоит пути…»,  да врут, наверное.
     Миндюкино, если и отличалось от других деревень, то лишь тем, что там родился одни из лидеров коммунистической партии Российской Федерации, и об этом кое-кто помнил – вдруг пригодится.
     Сашка Смирнов, коренной житель здешних мест, вечером, под завистливые взгляды соседей, закончил сбор огородного урожая и собирался на охоту. Он мог себе позволить такое удовольствие: у него была работа. Наверное, у единственного во всей деревне. Сашка служил в лесничестве, и хотя зарплату там платили очень маленькую, деньги у него иногда водились. В лесу, да не без леса.
     Вычищенная до блеска «тулка» (Тоз-26Е, правый – получок, левый – чок) была уже оснащена полностью. Дошла очередь до карабина, отличающегося от тех, что теперь демонстрируют солдатики на вахтпарадах в Санкт-Петербурге, а сравнительно недавно держали на плече у мавзолея в Москве, разве лишь наличием оптического прицела.
     По большому счету карабина у Смирнова быть бы не должно. Нет, разрешение на него сейчас получит можно, имея волю к победе. Но у него милиционеры изъяли карабин еще прошлой зимой, когда он загнал заезжим шахтёрам машину отборного леса. Шахтёров словили, Сашку они сдали. Отделался месяцем пребывания в КПЗ да изъятием оружия. И думаете, он сильно огорчился? Так нет! Достал с чердака запасной ствол, его и холил. Конечно, карабин в лесу не так уж и нужен, но Смирнов считал, что и лишним не будет, особенно позже, зимой.
     Открытие охоты ожидалось сегодня в ночь. Этот осенний праздник несправедливо не отмечен в календарях! Это мужская свобода, томившаяся полгода в клетках панельных домов. Это счастье одуревшего от никотина чиновника. Это инстинкты, подавленные грязным асфальтом дымных городов. Наконец, это повод как следует выпить без контроля и без женского укоряющего взгляда. Разжиревшие за лето утки, манили всех мужиков, от мала до велика. Один россиянин ознаменовал охоту песней «и над озером летают утки», а другой, правда, давно уже, написал целую пьесу, которая так и называется – «Утиная охота».
     Серьезнейшим образом готовились к охоте милиционеры ГАИ или как там теперь называется эта служба? ГИБДД? «Велик могучим русским языка»!  Конечно, они не собирались палить из табельного оружия по летающей туда-сюда дичи. Все одно – не попадут. Они тормозили на выездах из города автомобили с охотниками, половина из которых уже успели отметить открытие сезона и норовили прорваться за городскую черту. Доблестные стражи порядка отлавливали ретивых. Ни один поддатый не должен был укрыться от соколиного глаза милицейского сержанта. Однако укрывались.
     Успешно миновав заслоны на дорогах, потрепанная «шестерка» производства автомобильного завода имени известных гор на бывшей великой русской реке, падчерица итальянского машиностроения, с тремя губернскими клерками на борту, бодро шелестела лысыми шинами по мокрому бетону израненного выбоинами шоссе.
     Два пассажира в салоне готовились отметить: беспрепятственное прохождение поста ГАИ, неотвратимо приближающееся начало охоты и общее состояние эйфории. Но оказалось, что забыли один из предметов охотничьей экипировки – аршин, что в дословном переводе означает стакан. Поэтому Серега Хаев и Валера Рожин – замзавотделами, задумчиво смотрели друг на друга и на вскрытую бутылку. (Вообще-то, должности их не важны. Таких, как они, в России уже более полутора миллионов. Должности здесь поставлены для определения канвы повествования.) Сидящий же за рулем Вовка Замараев злорадствовал. Ему все равно нельзя было. Ну, если чуть-чуть. А по чуть-чуть, что ж пить? Только продукт переводить. Наконец, после некоторых томительных минут размышления Рожин нашел выход. Он всегда был сообразительным. Попросил приятеля притормозить, вышел из машины и отвинтил пластмассовый колпачок правого поворота – вполне заменяет стакан. Далее и говорить не стоит: у нас такая страна, что непременно сказанное об одном чиновнике, примут на свой счет все прочие.
     В то же время по шоссе, рассекая сумерки тревожным огнем мигалок, проскочил кортеж их трех машин, в середине которого местный автолюбитель легко узнал бы губернаторскую «вольво». И губернаторам ничто человеческое не чуждо. Конечно, губернатору, исторически, более пристало бы быть верхом, с борзыми на сворах. Увы, к этому вернулись лишь самые избранные, а местный пока не сподобился. Он был простой, рядовой губернатор, поэтому обходился утиной дробью номер три, но серебряные стопки и специальные охотничьи угодья, как непременный атрибут власти, уже наличествовали. По странному стечению обстоятельств угодья находились тоже неподалеку от Миндюкина.
     Туда же катила и шестерка. Момус – бог насмешки, волею случая, сводил деревенского мужика Сашку с чиновниками и губернаторской ратью, потому что Сашка тоже любил охотиться в спецхозяйстве, даже если его туда не приглашали.
     Но мало ли как шутят боги. В нашей губернии, например, начальник УВД одного из районов работает еще и ктитором  в церкви. И ничего.
     Губернатор носил простое русское имя Парфен Вавилович Варрава. Он и сам так считал. И имени старался соответствовать: светлые лица людей независимых он не любил. Впрочем, в душе, наверное, он был неплохим человеком, потому что хорошо ладил с министрами и другими губернаторами. Что ж до всех прочих, то известно - власть порождает жестокосердие. К тому же, хоть он надиктовал книгу «Я не хочу быть президентом» - ему никто не верил.
     Внешне Парфен Вавилович был обычный усредненный начальник: лысоват, коротковат, хотя одежда вполне скрадывала недостатки фигуры. Встреть такого на улице – ни за что не отличишь от какого-нибудь коммерсанта. Только губернаторов на улице не встречают. Да еще у него было значительное лицо, возможно оттого, что думалось ему легко.
     - Приехали,- мордатый телохранитель открыл дверцу автомобиля.- Вас ждут, Парфен Вавилович.
     На крыльце янтарного соснового теремка с поклоном встречали губернатора полноватая крашеная блондинка и молодой бородатый парень, егерь, по всей видимости. Физиономии их светились гостеприимством. Тяжелые величавые ели вокруг охотничьего домика поддерживали торжественность момента…
     Дальнейшее совершенно неведомо, так как внутрь посторонних не пускают. Можно лишь добавить, что в позапрошлом столетии елки использовались вместо вывесок у питейных заведений, так ведь это в позапрошлом.
     Ближе к вечеру он покинул охотничий теремок в сопровождении бородатого егеря и шкафообразного охранника. Особенно бросалось в глаза, что и губернатор и егерь времени напрасно не теряли. А егерь вообще называл главу губернии запросто: Вавилыч. Охранник был трезв и печален. Что поделаешь – служба есть служба. Ему даже не предлагали. В деревню Миндюкино они не заглядывали. Варрава, в прошлом заместитель директора крупного завода по кадрам, т.е. начальник первого отдела (вспомните советские времена), село не любил. Вообще о сельской жизни знал немного. Для него «деревней» было разве то, что он видел из окна автомобиля по дороге между Вологдой и ближайшей загородной гостиницей для иностранцев, да еще вот охота – единственный близкий контакт с землей. Попутно замечу, что он любил устраивать ярмарки в уездных городишках, наряжаясь боярином. Сельская же жизнь представлялась ему в высшей степени чуждой и опасной. Так видят село многие наши начальники. Жители деревень, как истые крестьяне, только пожимают плечами. Ну, да, они во все времена держались лучше всех, пока не вымерли.
     Охоту же Парфен Вавилович любил. Пристрастие государственных деятелей к этому делу давно известно. Думается, это комплекс каждого, кто дорывается до власти. Может, вместо подстреленной утки им блазнится «Стелс»? Достоверности ради, следует заметить, что в последнее время  сановники один за другим разбиваются на охотничьих вертолетах. Издержки службы? Впрочем, местный губернатор к летательным аппаратам испытывал стойкую неприязнь.
     Сашка Смирнов встречал закат, по-хозяйски расположившись на берегу уютной заводи. Медленная вода уже курилась легким туманом, и вскоре должны были садиться на ночлег утки. Стрелял Сашка принципиально влет, то есть соблюдал своеобразный кодекс чести, и с большим презрением относился к городским охотникам, которые ползали в грязи по берегам, подкрадываясь к сидящим на воде птицам. Кстати, им это редко удавалось. Невдомек чудакам – засада всегда эффективнее скрадывания. Что касается Сашкиного кодекса чести, опять же охотничий припас нынче дорог. Израсходовать выстрел впустую – разве мог себе позволить деревенский мужик? Поэтому он стрелял хорошо.
     Пребывал Смирнов в том расслабленном состоянии духа, томлении, которое бывает у нормального мужика, сбежавшего от бытовых проблем в одиночество леса, осеннюю прель листьев, хвойные запахи, слегка подпорченные нынешней цивилизацией. И не хотелось рушить тишину. Но, впрочем, он знал: с появление дичи придет азарт, первобытное стремление добытчика.
     Совершенно по-другому вела себя Шейла – спаниелевая сука. Благородное английское имя деревенские мужики переиначили в кличку Шельма, что в какой-то степени соответствовало вороватому характеру собаки, но в лесу она вела себя выше всяких похвал. Каким-то там чувством, она еще с утра знала, что сегодня охота, и не находила себе места, а немедленно по приходе в лес зачелночила по редколесью, поджимая, как настоящая легавая в стойке левую лапу, поднимая припозднившихся куликов. Но эта чахоточная мелочь Смирнова не интересовала. Шейла была незаменима именно в охоте на уток: она отыскивала убитых в камышах, приносила упавших на воду, бесстрашно ныряла за подранками. Спаниели вообще удивительно храбрые и умные собаки.
     Утки, как всегда, появились внезапно, но и Сашка не дремал. Дуплет – две кряквы со шлепками хлопнулись в заводь, а остальные круто отвернув от ставшей опасной воды, ушли вверх по реке. Тотчас и там затрещали выстрелы.
     Смирнов чертыхнулся, прикидывая, чем грозит ему это неожиданное соседство, но неутомимая Шейла уже исчезла в кустах, так что выбора у него не было, и он отправился вслед за собакой. А впереди все шла пальба, напоминающая скорее локальные боевые действия, нежели скромную охоту, так что словить заряд дроби в какую-либо важную часть тела  можно было запросто.
     Развлекались стрельбой в белый свет Хаев, Рожин и Замараев. По ее интенсивности было ясно, что результатов нет никаких.
     - Вы что!- заорал, вываливаясь из кустов, Сашка.- Всех уток в округе распугаете. Чокнутые что ли?
     Экспрессивность сельчанина, не до конца затронутого вырождением нации, можно понять и простить. Но он столкнулся не с рафинированными интеллигентами, а с матерыми чиновными волками, разгоряченными стрельбой и спиртным. Словарный запас общеупотребительной лексики не в силах передать набор выражений, выпущенных в ответ. Вообще-то, эти слова в разговорной речи встречаются часто, но такого крутого замеса Смирнов не слыхивал даже во время службы в армии, хотя к поборникам чистоты русского языка его было трудно причислить. Преданная Шейла вступилась за поруганную Сашкину честь. Она, видимо, вообразила, что чужие посягают на ее добычу, а в таких случаях добрая, в принципе, собака становилась разъяренным зверем. В каком-то не собачьем, а кошачьем прыжке Шейла взвилась в воздух и впилась в ногу Хаева чуть выше голенища щегольского сапога. Хаев взвыл, пытаясь стряхнуть суку, но хватка у нее была почти бульдожья. Общими усилиями, с трудом, чиновники освободили его от собаки, которая дрожала от возбуждения, щерила пасть, показывая удерживающему ее за ошейник Сашке, что он и добыча под надежной защитой.
     - Что вы здесь делаете?- спросил Смирнов после того, как страсти немного улеглись, а он вспомнил, что работает в лесничестве.- Здесь заказник. Охота запрещена.
     Висящие на поясном ремне убитые утки свидетельствовали обратное.
     - А ты кто такой?- не совсем уверенно спросил Замараев.
     Рожин бинтовал ногу Хаева…
     Возможно, перебранка продолжалась бы еще долго, но вслед за Сашкой из кустов почти бесшумно появились охранник Варравы и бородатый егерь, оба упакованные в натовский камуфляж почему-то пустынного варианта.
     - Всем стоять,- так тихо произнес охранник, что Сашка подумал, а не напился ли он холодного пива?
     Но табельные стволы в руках новых действующих лиц на лесной мизансцене никак не были похожи на пивные бутылки. Чиновники дисциплинированно застыли, причем Рожин так и остался в полусогнутом положении, а Хаев с задранной выше колена штаниной.
     - Оружие на землю,- вновь прошептал хранитель губернаторского тела.
     Доброжелательности, вопреки шепоту, в голосе не было, поэтому ружья тотчас упали на землю. Случаются ситуации, когда быстро понимаешь, что оппонент не блефует, и смотришь на него, как на непогрешимого папу Римского. Лишь Смирнов попытался продемонстрировать известную всему миру строптивость русского мужика, да безуспешно – рухнул от удара в грудь на сырую землю.
     В отличие от охранника бородатый егерь заговорил достаточно громко:
     - Кто такие? Почему здесь находитесь? Отвечать быстро, не раздумывая!
     Строгая постановка вопросов показывала, что интеллект псевдоегеря на порядок выше, нежели у охранника. Это и понятно. Такие егеря появились у нас еще при Сталине. И борода, скорее всего, была бутафорская.
     Изрядно напуганные чиновники, перебивая друг друга, стали объяснять охотоведу в погонах, что они свои, почти из одной команды с ним, а вот этот гражданин (Смирнов) неизвестно откуда и вообще, крайне подозрителен.
     - Разберемся,- бодро остановил поток маловразумительной речи бородатый, но документы у чиновников посмотрел внимательно,- а вот путевочка-то у вас граждане не сюда…
     Он сразу понял, что это никакие не террористы, поэтому стал благодушен.
     - А ты, говнюк, кто такой?- продолжал вопрос егерь.
     Национальная гордость великороссов вновь попыталась взыграть в Сашке, но боль в побитом теле ей не позволила. Он изобразил на лице растерянность и пробормотал:
     - Да, вы чо, мужики? Я местный. В лесничестве работаю…
     Парфен Вавилович наблюдал за происходящим в окуляры отличного японского бинокля со встроенным прибором ночного видения. Смотрел и думал с досадой, что покушения на его персону, пожалуй, здесь не вытанцовывается, и всероссийской славы в прессе ему не видеть, как своих ушей. «И почему президент назначает нас на такой короткий срок? Ничего не успеваешь свершить. Надо бы лет на десять, никак не меньше»,- даже мысленно Варнава проговаривал все на принятом среди управляющих государством волапюке.
     - Гоните их в шею,- приказал по рации охраннику.- Всю охоту испортили.
     Происшедшее, как всякий несбывшийся ужас, казалось ему незаконным.
     Незаконным казалось пережитое унижение и чиновникам, когда они грустно собирали свои пожитки, виня в случившемся Сашку.
     Впрочем, русские люди отходчивы. Вскоре Хаев, Рожин и Замараев обустраивались в смирновской заводи в расчете на утреннюю зорьку.
     Уютно потрескивал костерок. Охотничьи припасы помогли справиться с чувством страха, гнездившемся после лесной встречи где-то внизу живота. Ближе к середине ночи почти исчез неприятный осадок из-за того, что бородатый переписал их фамилии из охотничьих билетов.
                ***