Детоталитаризация...

               

          Обратиться еще раз к теме связанной с причиной такого явления нашей истории, которое  чаще всего называют «сталинскими репрессиями» заставила вновь озвученная в достаточно высоких и ответственных сферах идея о необходимости «десталинизации» или даже  «детоталитаризации» общественного сознания в нашей стране.
            Мысль сама по себе здравая и достойная,  но достаточно опасная. Опасение вызывает прежде всего чрезмерная «журналистская» расплывчатость и митинговая хлесткость терминов. Тут надо разобраться в сути. Начнем с того, можно ли (как это уже делают, например на радио «Эхо Москвы) так самоуверенно и небрежно ставить в один ряд упомянутые термины. Равны ли  между собой : десталинизация и детоталитаризация?
           Начнем с того, что первая есть лишь фраза, звук речи полностью лишенный значимого предметного смысла. Ведь подумаем, десталинизировать  - это как? Убрать памятники , портреты и упоминания – так это уже делал в свое время Н.С. Хрущев, что кстати имело следствием  своеобразную протестную популярность Иосифа Виссарионовича  в начале 70-х когда чуть не у каждого водителя грузовика на ветровом стекле красовался его портрет. Могу утверждать, что сегодняшняя тяга к Вождю есть также прямое следствие еще более воинственной десталинизации девяностых.
           Так что же , опять переписывать историю, опять повторять пошлости вроде той что войну дескать выиграл не Сталин и его генералы а простой солдат? Да что бы он  при всем огромном уважении сумел, без приказов и стратегических установок? Этак мы до сих пор бы  выходили из окружений и героически партизанили от Белоруссии до Чукотки!
            Детоталитаризация  вещь другого порядка, более тонкая и хитрая. Озаботиться ею практически означает открыто признать свою ущербность и второсортность как народа. Получается что мы столь традиционны и невежественны в отличие от продвинутых постиндустриальных демократий, что нас специально, по особой программе, отдельно от более способных поляков, немцев, чехов или украинцев с грузинами, как второгодников, уже в XXI веке надо опять учить тому, что диктатура это плохо , а демократия –хорошо.
            Вот простые и наглядные примеры того, как  изначально понимаемый очень и очень по-разному внутренний смысл вполне вроде бы здравых и понятных суждений практически превращает любую попытку их реализации в очередную спекуляцию с явным антироссийским подтекстом
            Более того , прозвучавший также призыв к массовому увековечению жертв политических репрессий не менее спекулятивен. Ведь в понимании большинства жертвами сталинизма  являются сплошь ни в чем не виновные люди, либо своего рода жертвы в чистом виде, либо самоотверженные борцы, пострадавшие за правое дело борьбы с жестокой и беспощадной тиранией. А вот это–то при более или менее внимательном и беспристрастном рассмотрении и оказывается зачастую неочевиднным так как при таком подходе среди жертв очень даже просто могут оказаться и Власов со своими подручными, и казаки генерала Краснова плененные союзниками в гитлеровской военной форме и активно воевавшие на стороне фашистской Германии.
          Убежден, что природа советских репрессий такова, что в них вообще при ближайшем рассмотрении очень непросто провести более или менее четкую грань, отделяющую палачей от жертв.
           Сейчас уже не догадки, а солидные , основанные на огромном фактическом материале исследования приходят к выводу о том, что развернувшийся в России в XX веке революционный процесс породил  массовые репрессии непосредственно из стихии  народной социальной войны традиции которой зародившись еще в первых европейских революциях XVI –XVIII  веков оказались не чем иным, как закономерностями  перехода от традиционного общества к социальному и политическому модерну. Ведь мощное стихийно-репрессивное начало лежит в самом процессе  становления гражданского общества который путем как стихийных, так и государственно-организованных насилий производил смену социокультурных ориентиров в которой для естественного , бытового человека особое место занимал принципиально более высокий уровень личной свободы который реализовывался отнюдь не по благостно утопическим стандартам..
           Подлинным массовым носителем его ценностей практически оказались не мыслители  толковавшие о всеобщем равенстве и справедливости, а восставшая улица, толпа, получившая наконец полную свободу свести вековые счеты с властью которая  одинаково была ненавидима как абсолютно чуждая по духу и  устремлению и  в Англии XVII  века и во Франции периода Великой революции XVIII  века и в России  в 1917 – 1920 годах. Представитель социальных низов традиционного общества столетиями лишь терпел власть  всеми своими частями и клеточками в его понимании предназначенную лишь для того чтобы обманывать обирать и использовать в своих интересах простого человека.
          Отсюда любые, самые продуманные и искренние попытки усовершенствовать традиционность монархического имперского мироустройства России  осуществлявшиеся правительством были обречены на провал и лишь объективно подготавливали сознание масс к революционному взрыву
          Движением к неизбежному саморазрушению и делигитимации власти и государства оснащена внутренняя логика эволюции Российской Империи в последний период ее существования. Краткое перечисление важнейших особенностей этого трагического в своей неизбежности процесса может по мнению автора быть сведено к следующему:
1. Весь XIX  век империя упорно шла по пути либерализации монархического абсолютизма, стремясь стать в глазах запада более цивилизованной;
2. Характерная для традиционной русской ментальности привычка повиновения власти сохраняла свою традиционную ориентацию на сложившиеся издавна гораздо более жестокие формы господства;
3. Противоречие между нараставшим либерализмом власти и репрессивными ожиданиями масс создавали иллюзию принципиальной слабости государства
4. Эта «якобы слабость» провоцирует разложение элиты, создает у значительной ее части настроения неудовлетворенности слишком «медленной» и непоследовательной либерализацией;
5. На этой основе возникает «контрэлитарная среда» аккумулирующая и распространяющая революционные идеи, которые «заражают» массы
6. На этой основе начинается отчуждении государственной власти от народа. Последний, в лице, прежде всего крестьянства, все более последовательно и отчетливо начинает воспринимать власть как «барскую затею» в своих действиях полностью замкнувшуюся на модернизированных городских слоях и элите и переставшую воспринимать интересы мужика.
 
         Осознавая специфику происходившего в России революционного движения, понимая и чувствуя социальные особенности классов, борьбу которых им волею исторического случая пришлось возглавить, Ленин и его сподвижники осваивая практическое руководство революционным движением,выдвигают, прежде всего, задачи организации потребления и распределения благ, за счет решительной экспроприации богатых.      
         Социальные низы должны были реально, на деле почувствовать « что они могут не только встать вровень с имущими, с вчерашним «барином», но и подняться выше его в социальной иерархии, завладеть безнаказанно его домом, имуществом, средствами производства13. Без подобной легитимации своих действий стихия восставших масс, дополненная стихией разложившейся армии, смела бы любое правительство.
        С точки зрения Истории этим был создан великий прецедент: толпы восставших бедняков впервые в истории бунтов, восстаний и революций не стали жертвами беспорядочной стихии собственного действия. Их удалось организовать на позитивную борьбу за реализацию близкой и понятной социальной альтернативы.
        Отсюда непосредственно вытекает важная мысль достаточно четко сформулированная в фундаментальных исследованиях специфики революционного насилия осуществленных  В.П Булдаковым: массовое стихийное насилие, коим обильно оснащены все революции, несет в себе не только деструктивное , но и созидательное начало. Рождающийся в великих социальных катаклизмах Homo revolutionaries несет в себе потенциал максимальной человеческой свободы и самодостаточности. Да, эти качества проявляются порой в наивной и стихийно-жестокой форме, но как не парадоксально, именно из него рождается человеческий материал массово способный  воспринять в конечном итоге великие модернизационные ценности гражданского общества.
           Взбунтовавшийся раб по своей человеческой природе в значительной части своей рабом быть перестает, хотя и не становится автоматически гражданином. Именно он порождает опережающую, сверхнормативную, переполненную утопическими излишествами активность в деле практического утверждения не совсем ясного, но такого желанного нового в своей социальной жизни. Здесь все перемешано с удивительной причудливостью сочетающей  великий творческий порыв революционной массы в будущее с нетерпимостью и жестокостью привычного социального бунта.
          Короче говоря, если соотносить столь тесно связанные в современных пропагандистских моделях понятия большевизм и массовые репрессии или сталинизм и массовые репрессии, то стоит заявить совершенно определенно:
и первый и второй однозначно вторичны по отношению к массовым репрессиям как таковым и являются  лишь попытками придать им политически (большевизм) и государственно (сталинизм) организованные формы.
          И еще, сами массовые репрессии отражающие некую методику социальной манипуляции давно стали частью истории. Они четко и определенно занимают свое место в исторической специфике утверждения социального и политического модерна и нереализуемы в процессе перехода к постмодерну.  Лишь слабые отголоски их в виде массовых волнений и уличных беспорядков реально возможны на этом этапе.
Нереализуемо главное: стихийная репрессивность толпы отражающей современное городское общество органически неспособна стать самостоятельным движением реально способным на перехват власти и формирование центра альтернативной антигосударственной лигитимности.
Современный человек не в состоянии ненавидеть государство экзистенциально он способен на это волнующее свойство лишь относительно отдельных его иститутов а чаще всего конкретных политических решений конкретных уполгомоченных властью лиц.
         Обратимся теперь к принципиальным истокам собственно советской(сталинистской, если угодно) репрессивной модели государства. Её правовой основой с полным основанием считают  Уголовный кодекс РСФСР  1926 года. Особенно знаменитую его 58 статью со всеми ее четырнадцатью пунктами. Этот законодательный акт насквозь политический и идеологический. В нем отчетливо присутствует главное четкое открытое и лишенное всякой двусмысленности обоснование философии нового государства  позиционируемого как государство рабочих и крестьян. В нем также отражена суть  непростой социальной ситуации того времени.
Так как же ее реально оценивали современники? Что тогда происходило в  бытовой и повседневной действительности молодого советского государства? Против чего было направлено репрессивное острие советского законодательства?
Для пояснении обратимся к широко известной книге П.А. Сорокина «Социология революции» а точнее к приложению  под названием
« Современное состояние России» текст ее опубликован в 1922 году сразу после высылки автора и содержит анализ личных наблюдений ситуации в стране.
         Итак, перед нами основные впечатления автора о положении в Советской России  «Началось отступление по всему фронту коммунизма. Начали сжигать то, чему поклонялись и поклоняться тому, что сжигали…
За год сдали все позиции коммунизма. Теперь его нет…остался лишь перегар и копоть. Власть…сейчас 97% населения ненавидят…Эта ненависть все более и более растет…бьет последний срок ультиматума истории:в течение 2-3 лет она должна или безоговорочно водворить капитализм…или она будет свергнута как ее предшественники.(П.А .Сорокин с.461.)
         В приведенном отрывке достаточно точное описание реального отношения к власти  большевиков характерное для значительного большинства населения крестьянской страны после окончания гражданской войны в ее комбатанской форме.
         Стихия бытового выживания и прежде всего озверевший в ходе войн, реквизиций, конфликтов обыватель готовы смести  власть и принять кого угодно, кто пообещает ему здесь и сейчас, немедленно, простую, понятную и элементарно сытую жизнь. Налицо состояние крайней разочарованности и нарастающего раздражения по поводу квазиреволюционных заклинаний о грядущей «мировой коммуне».
         Снова предоставим слово П.А.Сорокину: «Следует отметить, что публика в последнее время смелеет. Давно ли еще считалось опасным называть друг друга «господином», а не «товарищем». Теперь и в трамвае и в собрании вы сплошь и рядом слышите: «Какой я вам товарищ! Убирайтесь со своим «товарищем» к черту!» Слово это стало ругательно-ироническим. Всякий кредит партии коммунистов потерян. Ни одному благому обещанию их не верят. И, обратно,, все антиправительственное и антикоммунистическое ловится жадно, чутко, лихорадочно.»(там же с.465.)
         Одновременно со столь критическими высказываниями и оценками Сорокин отразил также реальные изменения в обществе, которые можно отнести к глубокому позитивному воздействию революции.
«Мужик вырос. Теперь его не проведешь как раньше «хорошими словами».Во многом он теперь отлично разбирается и многое понимает…
Сама историческая обстановка повелительно возбуждает самостоятельность населения его инициативу, активность, сознание.»(с.497) Что касается интеллигенции то наблюдения Питирима Сорокина не менее интересны: «История старой …русской интеллигенции кончилась. На место ее приходит новая , с новым психическим укладом. Она будет и , отчасти уже есть, более деловой и более знающей чем старая интеллигенция. Молодежь  идет главным образом в специальные учебные заведения …Она стремится быть прежде всего практиком. Короче, интеллигенция будет более «мещанской», более «прозаической», но более деловой и социально полезной.»(С.498)
Именно  в подобных условиях самозащита  нового государства и приобретает черты, реализовавшиеся в 58 статье.
          Прежде всего в ней защищаются завоевания революции как фундаментального правообразующего и государствообразующего деяния,  ее социальные и политические основы. Фундамент нового строя который, даже по мнению его решительных противников, в конечном итоге принес стране решительное и полезное обновление.
В ней дается также развернутое определение контрреволюции как  важнейшей экзистенциальной противоположности  законному общественному строю  и  фиксирование ее как правового понятия:
         «Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и избранных ими, на основании Конституции СССР и Конституций союзных республик, рабоче-крестьянских правительств Союза ССР, союзных и автономных республик, или к подрыву или ослаблению внешней безопасности СССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции. В силу Международной солидарности интересов всех трудящихся такие же действия признаются контрреволюционными и тогда, когда они направлены на всякое другое государство трудящихся, хотя бы и не входящее в СССР.» (Статья 58-1а, б, в)
          Здесь речь идет не об общих принципах защиты государства, собственности, прав граждан, а о неприкосновенности завоеванных принципов общественного устройства, своего рода о «незыблимых и неприкосновенных» устоях посягательство на которые есть тягчайшее из преступлений не только перед государством, но и перед нарождающимся революционным миром, перед всеми трудящимися планеты. В этом - типичное для советского законодательства сочетание ответственности за деяние с ответственностью за веру, принципы, полуутопические образы.
          Последующие пункты статьи уточняют и конкретизируют различные проявления контрреволюционных действий и меру ответственности за них перед советскими законами.
          Фактически в 58 статье революционно-государственный террор русской революции уверенно стал властной универсалией нового общества. Произошло это во-первых, потому, что у власти не было реальных перспектив политического плюрализма и, во-вторых, потому что эстетизация насилия, военизация и милитаризация общественной жизни  получила в обществе воистину небывалое распространение.
Попытаюсь объясниться по поводу первой посылки. Прежде всего, кто, какие силы, союзы и партии могли стать реальной основой легального плюрализма? Все оппозиционные на деле или на словах силы воодушевлялись либо доктринерским несогласием с «нарушением принципов», либо просто считали себя обделенными в борьбе за обладание властью.
Сравнительно либеральный период НЭПа показал, что политическую инициативу большевиков подхватить просто некому. Реальный плюрализм стал фракционной склокой, участники которой готовы были применить против своих оппонентов отработанные методы нелегальной борьбы и индивидуального террора.
Вторая посылка реализовывалась прежде всего потому, что новое общественное устройство было порождено войной, организовано войной, и одухотворено именно военным умственным и нравственным опытом огромной массы народа.
Именно отсюда – тот массовый отклик, который нашли репрессивные меры руководства обществом в период возникавших кризисных ситуаций. Фактически и те, кто репрессировал и их жертвы полностью были солидарны в одном: в том, что репрессивность и массовый террор – есть совершенно естественные и наиболее эффективные способы разрешения возникающих противоречий.
В конце концов давно уже не требует особого доказательства, что окажись в высших руководящих органах СССР не Сталин и его команда , а Троцкий, Зиновьев и другие тогдашние оппозиционеры репрессивный характер внутренней политики сохранился бы в полной неприкосновенности . Случись так, может быть среди невинно репрессированных «истинных ленинцев» оказались бы Сталин, Молотов, Ворошилов и другие. 
Массовость репрессий 30-х годов XX века обусловлена, на мой взгляд, еще и тем, что не поддавалось реальному учету количество самых разнообразных подлинных и мнимых конспираций против власти26.
Не патологическая подозрительность Сталина, а трезвое практическое знание им того, каким взрывоопасным является сочетание тягот «окопного быта» с безответственной болтовней и эмоционально-демонстративной оппозиционностью интеллигенции. То, чего величественно не замечала и не хотела замечать до последних минут своего существования русская монархия, хорошо было известно советскому вождю.
Именно неясность границ и пределов оппозиционности в сочетании с обоснованными подозрениями относительно всего революционного социума, сплоченного лишь убеждением и принуждением, в самой легкой восприимчивости к «революционной фразе» и откровенной партизанщине и сделали террор массовым.
Уверен, что очень серьезно, внимательно и аналитично следует отнестись к далеко не случайному временному совпадению массовых репрессий с попытками привнести в широкие социальные слои аполитичные в своей основе ценности материального благополучия и повышения качества жизни. Любопытно, что в середине 30-х годов прошлого столетия повышение жизненных стандартов совершенно открыто основывалось на внедрении передовых западных технологий. В том, что касается потребления, массовой культуры, повседневной жизни предвоенный СССР открыто копировал вплоть до деталей западные потребительские ценности, предлагая перспективу их превращения в реальный массовый жизненный стандарт27.
Базисной, философской основой этого, думаю, являлось стремление дополнить террористические и идеократические основы советского общества личной, корыстной заинтересованностью граждан в его развитии как гарантии материального благополучия. Уверен, что последовательная реализация этой тенденции в случае обеспечения мирного развития СССР в 40-е годы минувшего века могла иметь следствием реальное социально-политическое позитивирование сталинизма, переход власти еще при жизни Сталина от идеологической к чисто государственной диктатуре авторитарного типа.
Внутри общества решительно «зачищенного» от всех проявлений политической оппозиционности могла возникнуть база для социально-экономического прагматизма.
Без сомнения, подобные перспективы разрушила война, имевшая еще даже и сейчас не до конца понятые, а может быть, и принципиально непознаваемые последствия в политических, экономических, идеологических установках как народа в целом, так и его политического руководства.
То, что приведенные соображения не лишены оснований, показывают отдельные проекты и частности как советской послевоенной действительности, так и, в особенности, разительные внутренние перемены последних десятилетий в Китайской Народной Республике. Мао Цзэдуну и его приемникам, как мне кажется, удалось реализовать многое из того, что потенциально мог дать Советскому Союзу позитивный сталинизм при более благоприятном стечении, прежде всего внешнеполитических обстоятельств.
           В заключении возникает вопрос: возможно ли в современных российских условиях в той или иной форме  попытаться повторить прорыв к новым горизонтам социального обновления традиционным, а именно насильственным путем в его стихийно- революционной или государственно-организованной форме?
           Ответ может быть только отрицательным. И прежде всего потому, что как уже говорилось выше, массовое революционное насилие стихийно организуется и воплощает заложенный в человеческом поведении «революционный код» лишь при переходе от обществ традиционного типа к социальному модерну.
           Современная Россия решает сейчас не менее сложные, но по природе своей совершенно иные проблемы. В нынешней ситуации главный вопрос текущего момента – это вопрос о перспективах укрепления и совершенствования существующего  государства, а не о переходе к какому- то новому его варианту. Практически все категории населения и подавляющее большинство политических сил вполне устраивает действующая конституция 1993и года. Как-то постепенно и незаметно ушли заявления о ее временном  и промежуточном характере. Это значит, что конституционный строй демократии у нас  в принципе, в главном состоялся.
Чего не хватает сейчас государственному строю отечества? Прежде всего внятной государственно-правовой философии. То есть глубокого, массового осознания целей и задач, ради достижения которых существует как государство в целом, так и его отдельные властные институты.Вот  именно легитимности , то есть оправданности факта существования и деятельности в глазах подавляющей массы народа не хватает структурным элементам центральной и региональной власти в стране.
            Силовыми мерами эту проблему решить в принципе невозможно. Нужна длительная, терпеливая, вкрадчивая и предельно адресная деятельность которая может постепенно убедить граждан в том что власть и ее институты существуют и действуют не сами по себе, не на основе замкнутых кланово-корпоративных принципов, а не имеют реально, фактически иной цели кроме защиты Его Величества простого гражданина нашей державы.
            А что касается сталинских репрессий, то давно пора относиться к ним как к элементу истории нашей страны: сложному, противоречивому неоднозначному в оценках, но давно уже прошедшему и не имеющему ни какой реальной обратной силы воздействовать на наш сегодняшний день.