Часть первая. Любава
Иван бесцельно бродил по лесопарку в глубоком раздумье. На душе было неспокойно. Даже освежающий запах настоящего леса не мог отвлечь его от назойливой мысли: почему он женился? Как могло произойти, что, очнувшись от любовного угара, он был уже мужем этой истерички, обряженным в свадебный костюм и с букетом цветов. Почему убежать не смог? Думал, что будет не жизнь, а сказка... А вышло что? Его короткий роман под названием «Не надо, я сама...» кончился не хеппи-эндом. Потому и приходится теперь мозоль с души срезать каждый день, чинить свою жизнь, закручивать в нее последний шуруп. «А может, и не последний», - размышлял Иван. Котом блудливым вроде он никогда не был, а то, что произошло у него сгущение крови и размягчение мозгов – не его вина, а сила обстоятельств. На пять минут расслабился, и вся жизнь - враскосяк. Думал, что его дорога жизни приведет к храму, а она его в любовь привела. Добегался, допрыгался... И чему его только мать учила? Да и стоит ли теперь думать об этом? Хватит, отфотошопились, пора и за ум браться. Но как? Знаю ведь , что тормозить надо, а не могу. Половодье чувств захватило, вспоминаю о прошлом, абсолютно любя.
Не плакать бы ему о нем, а улыбнуться в благодарность, что это было, хоть и поранился о любовный треугольник. Вечная бы ей жизнь в тюремных хоромах и выпить за нее, не чокаясь, дать бы ей фигу с вологодским маслом, ибо утомила его, до ручки довела, мразь, вонючка поганая, заешь ее мышь. Не знал он, как выйти достойно из сумрака, захлопнуться от мерзости, набраться хотя бы заемной мудрости, а его все равно на дорогу любви тянет. «Почему?» - задавал себе вопрос Иван. Может, оттого, что его любимый сын Сашка с нею остался?
Этот очаровашка сводил с ума не только его, отца, но и дедушку с бабушкой. Они и жизни-то своей без него уже не представляли, а мать постоянно плакала, уткнувшись в его фотографию. Думала, что в одной лодке всем плыть придется, а тут каждый свою тачку везет, язва всех задери. Ведь внук был ее слабостью, а потому и слезы ее горьки. Она даже в его отсутствие ощущала его запах и все надеялась, что по какой-то теории невероятности бог смилостивится над ней и вернет ее внука в дом. И о сыне своем постоянно думала. Ему бы ветер поймать, паруса расправить, а он в пустом бабьем деле запутался. Башку от распутной бабы снесло. Никак не уразуметь ему, что без уважения и любви-то никакой быть не может.
Но, с другой стороны, какой он муж и отец, если гвоздя забить не умеет. Потому и ноги о него вытирают. И любовь для него не нектаром, а отравой стала. Тут уж как сединой не тряси, а библейский сюжет – вот он, как на ладони. А жить-то как-то надо, причем здесь и сейчас. К тому же, если по совести, то и страдать-то не из-за кого – ни кожи, ни рожи. Ну, хотя бы дивные ноги, но ведь и этого нет. Может, всем телом любила, без тормозов?
Не раз на путь праведный мать его направляла, думать заставляла, человеком поступка хотела его видеть, да и видела в своих глазах. Каждый день как пулемет по одному и тому же месту строчит, иногда как корабельной пушкой залпы дает. Смешно, конечно, но радости мало, да и неудобно как-то, мужик все же. И без нее он все понимал. Осознавал сам, что не в богатстве и сытости счастье, а в любви и радости, которых у него, если по совести-то, никогда и не было. Ему бы в такой ситуации паузу взять, на рыбалку свалить, попастись среди баб и друзей, пожить среди разгильдяйства, отвлечься малость, а у него все равно из-под зипуна фрак торчит, истинная жизнь в смирение переросла.
Так бы и продолжал Иван бродить по лесу в расстройстве чувств, думать о том, чем его правда кончится, успокаивая себя, не трогая главного, если бы неожиданно из кустов не выскочил ему под ноги парнишка лет пяти. Вцепившись в его брючину, мальчишка тянул его за собой. Иван оторопел от изумления:
; Откуда ты тут взялся, мальчик? Случилось что?
Ребенок ничего ему не ответил, а, обливаясь слезами, пытался утянуть его в лес, умоляя взглядом. Очевидно, постигшее его горе или боль не давали ему прямо высказаться и, казалось, парализовали его речь. Иван покорно последовал за мальцом, проламываясь через густо росшие кусты в глубину леса. Метров через пятьдесят он увидел картину, которая его
поразила. На земле сидела пожилая женщина, а рядом с ней бездыханно лежала молодая девица. Иван осторожно, чтобы не напугать женщину, спросил:
- Что случилось, мамаша? Чем могу помочь?
Женщина умоляюще посмотрела на Ивана и тихо произнесла:
; Это дочка моя. Она после операции. Вышли погулять, а она сознание потеряла. Ей скорая нужна, в больницу бы надо, а я старая, ничем помочь ей не могу. Пособи нам, парень. Всю жизнь молиться за тебя буду, мать твою добрым словом вспоминать. У нее же дитя еще малое, сиротой может остаться.
Иван, трезво оценив обстановку, ни слова не говоря, бросился бежать от застывшей в горе женщины. Вслед ему женщина взвыла, как волчица.
; Что за люди кругом?! Убивать только могут...
Однако она ошиблась. Иван не от страха бежал, он бежал к своей машине, которая стояла у дома. Он понимал, что скорой в этом лесу можно и не дождаться, и только он мог вызволить их из беды. Уже на машине, лавируя между деревьями, он с трудом добрался до женщин, потерявших всякую надежду на помощь. Увидев подъехавшего Ивана, женщина снова запричитала.
; Спасибо тебе, родненький. Извини меня, дуру старую, что плохо о тебе подумала. Дай бог тебе жену добрую да ласковую, с любовью вечной.
Иван ничего не ответил женщине, а лишь усмехнулся про себя, вспомнив свою семейную историю. Посадив женщину с ребенком в машину, он аккуратно поднял с земли пострадавшую и передал ее матери, отметив, что больная женщина хороша собой.
Подъехав к приемному покою больницы, Иван взял молодицу на руки и стал ждать, когда выкатят каталку. Мать больной побежала звать врачей. Пока ее не было, Иван внимательно всматривался в лицо женщины, волей случая оказавшейся в его объятиях, и непутевые мысли лезли ему в голову: «Раньше бы ее встретить, может, и не было бы в жизни того бардака, которого сейчас хоть ложкой хлебай. А миленькая какая, так бы и держал, пока не проснется».
Когда женщину увезли, Иван вместе с мальчиком и матерью остался ждать результатов. Время тянулось долго, и, чтобы отвлечь от беспокойства близких заболевшей, он спросил пожилую женщину:
; Как звать-то ее, мамаша?
Женщина тут же взахлеб стала рассказывать.
; Меня Марией Ивановной зовут, а дочку Любавой кличут. А это Максимка, ее сын. Она у меня младшенькая. Есть еще две дочки замужние. А Любавушке нашей не повезло, года не прожили, развелись. Жизнь у нас сейчас какая-то непутевая – все о деньгах, не о любви думают. Не знают люди, ради чего живут. Деловые ныне в почете, сейчас все у них в руках. Все почему-то забыли, что жизнь – это вечная любовь, а не распутство. Сердце-то ведь должно постоянно любить, только тогда жизнь и состоится. А Любава моя подранок в этой жизни. Захлебнулась когда-то от избытка чувств, безрассудства, и вот результат. - Женщина показала рукой на мальчика и заплакала.
Иван понял, что задел за живое, и решил исправить ситуацию:
; А меня Иваном зовут. Мне тоже, кстати, похвастаться нечем: жена к другому ушла, сына забрала. Новой жизни захотела, с олигархом.
; Да, сынок, вот и выходит: кому - поп, кому - попадья, а кому - попова дочка. Брак ведь не контракт, а дар божий. Я даже понимаю, что хоть один раз в жизни женщина может сходить с ума, но не до такой же степени. А где твои глаза были? Раньше-то куда смотрел? - испытующе спросила Мария Ивановна.
Ответить Иван не успел. В коридор вышел врач и направился прямо к ним. Женщина встрепенулась, умоляюще взглянув на врача, спросила:
; Что с ней, доктор?
; Ничего страшного, мамаша. Швы разошлись, крови немного потеряла, а с остальным все в порядке. Все, что нужно, мы сделали. Сейчас она спит, тревожить ее не следует. Можете идти домой, а завтра приходите навестить. Молодая она у вас, все выдержит.
; А что ей можно принести, доктор?
; Да все что хотите. Фруктов, конечно, побольше. Остальное все природа и организм сделают. Ну а молодой человек может цветочками порадовать. Ей приятно будет.
После ухода врача женщина засобиралась домой. Иван предложил подвезти ее и мальчика.
; А где вы живете?
Женщина назвала адрес. Иван усмехнулся:
; Выходит, мы с вами соседи. Я тоже там живу, только на другой стороне. Наверное, в магазин один и тот же ходим, только вот встретиться не удавалось. Бывает такое.
; Всем в мире случай управляет, Ваня. До сих пор, видимо, не было причин, чтобы он состоялся. А тут нас беда свела. Не встреть тебя Максимка, не известно, что было бы с нашей Любавушкой. Не просто так все это. На все божья воля.
Подъехав по указанному адресу, Иван высадил своих пассажиров и хотел было уезжать, но Мария Ивановна его остановила.
; Ты куда-нибудь спешишь, Ваня?
; Да в общем-то нет. А что?
; На чай тебя хочу пригласить, да и поблагодарить нужно. А то неудобно как-то.
Иван хотел было отказаться, но, подумав, все же согласился. Чем-то приворожила его девушка, оставшаяся в больнице, и ему не терпелось узнать о ней побольше. Ведь не случайно же судьба на нее вывела. Предчувствие чего-то необычного заворожило его, растревожило. Желание изменить свою жизнь бросало его из стороны в сторону, а ему хотелось причала, тихой гавани, где он мог бы спокойно жить, без хамства, без обмана, лжи и недоверия. Он искал свою линию жизни. Ему нужна была такая женщина, которая не уходила бы в мае в парикмахерскую и не возвращалась бы в сентябре беременной, ссылаясь на длинную очередь. Такая, которая оберегала бы не только свою, но и его честь, и превратила бы их жизнь в общую судьбу, достойную уважения.
Пока Мария Ивановна суетилась со столом, Иван рассматривал семейный альбом. Судя по фото и тому, что видел своими глазами, младшая дочь Марии Ивановны была на самом деле особой привлекательной и, похоже, не робкого десятка. Но разговор с хозяйкой он начал совсем о другом.
; Как вам живется-то, Мария Ивановна? Пенсионерам-то у нас сейчас нелегко приходится. Цены такие, что многим не по карману.
; За нашу пенсию, Ванюша, даже стыдно, - с горечью отозвалась женщина. - А вот что меня действительно удивляет, так это люди. Сил-то у нас вроде и многовато, но талантов мало. Кругом одна посредственность. А посредственность, куда ни поставь, всегда останется посредственностью. Отсюда и цены для нас непосильные. Выжить у многих шансов практически никаких. Нас только Любавушка наша и спасает. Она ветеринарную академию закончила, в Минсельхозе работает. На жизнь нам пока хватает.
; А муж ваш где?
; Сегодня подрабатывает. Внуку на подарок деньги собирает. Ему в этом месяце пять лет исполняется. Ждет не дождется, когда это случится.
; А бывший муж Любавы вашей сына-то хоть навещает? Или уехал куда?
; В прошлом году мы его похоронили. Убили мужика за долги. Игрок был, из игровых залов не вылезал. Потому и разошлись, пока жену свою под долг не заложил. Да и какой он был муж, так, название одно. Уйдет за сигаретами, а вернется без шиша в кармане. За всю свою жизнь на кусок хлеба не заработал. Одна тоска от таких мужиков. Вот и выходит, что можно иметь мужа, но быть одинокой. Такое и случилось с моей Любавушкой. - Мария Ивановна прикусила губу, смахнула слезу со щеки и предложила Ивану, спохватившись: - Пей чай, сынок. Он ароматный, с травами. Сама собирала и сушила. Плюшками угощайся. Тоже сама пекла, с маком. В нашей семье так все любят.
Пока Иван пил чай, хозяйка присматривалась к нему, словно оценивала, насколько его жизнь перемолола.
; А ты-то сейчас что, один? Весь взлохмаченный какой-то, словно в жерновах побывал.
Иван отставил от себя кружку с чаем и поведал ей свою историю. Выслушав его, Мария Ивановна вынесла свой вердикт:
; Змея она у тебя подколодная. Но ты ничего не бойся. Что задумаешь, непременно сбудется, по тебе вижу. Стой смело под дождем, если даже промокнешь, и жди солнца. оно непременно выглянет и обсушит. Смелым надо быть, они живут вечно, трусы не живут вовсе. Такова философия нашей жизни. Ее пока никто не опроверг.
Ивану нравилось слушать эту мудрую женщину, а потому он ее не перебивал. Нравилась ему и обстановка, и уют в этом доме. По всей вероятности, думал он, и Любава была под стать своей матери – прямая в суждениях, не лживая, справедливая.
; А можно, Мария Ивановна, я завтра вместе с вами навещу вашу дочь в больнице. Может, помощь с моей стороны какая понадобится? Я постараюсь все сделать, если нужно.
; Помощи нам, Ваня, никакой не нужно, а навестить дочку можно. Отчего ж не навестить. Мы завтра к вечеру туда пойдем, вот и подходи к этому времени. Там я тебя с Любушкой нашей и познакомлю. Должна же она знать своего спасителя.
Иван улыбнулся в ответ на слова хозяйки:
; Да какой я спаситель... Просто на нашей территории чужих не бывает. Вместе сеем, вместе пашем. А спасают ее сейчас в больнице, а я так – добрый прохожий.
Иван обменялся с хозяйкой дома телефонами и распрощался, договорившись о завтрашней встрече.
На следующий день Иван с большим волнением собирался в больницу. Купив на рынке цветы и фрукты, он задумался: правильно ли поймет его неизвестная девушка. Показалась она ему сразу, хотя и без сознания была. Кольнуло у него что-то внутри, душу встревожило. «Во всем этом что-то есть...» - решил Иван и направился в больницу.
У входа в палату его уже ждали.
; Пойдем, Ваня, к ней уже можно. Халат только надень, без него нельзя. Здесь за этим строго следят.
Иван вошел в палату и остановился у двери. Любава лежала на высоко приподнятой подушке и слегка улыбалась. Мать подошла к дочке. Поцеловав в щеку, спросила:
; Как себя чувствуешь, доченька?
; Хорошо, мам. А что со мной случилось и как я здесь оказалась?
; Сознание в лесу потеряла. Слишком рано мы вышли с тобой гулять после операции. Зря я тебя послушала. Если бы не эта прогулка, ничего бы с тобой не случилось, лежала бы себе дома, в собственной постели, а не на больничной койке.
; Мам, а это кто еще, там, у двери? Еще один, что ли?
; Не что ли, а твой спаситель. если бы он не подоспел, лежать бы тебе в другом месте. На своих руках в больницу тебя принес. Скажи спасибо, что вовремя.
Люба призадумалась, лицо ее покрылось легким румянцем. Наклонившись к матери вплотную, она прошептала:
; Интересно, в каком виде я была, когда он меня принес?
; Ничего страшного не было. Ноги только слегка оголены были. Но это ничего. Парень он хороший, приветливый, о твоем здоровье беспокоится.
; Ну тогда мне обязательно нужно с ним познакомиться, а то подумает, что какое-то нелюдимое чучело спас, - улыбнулась Люба и, повернувшись к Ивану, попросила его подойти поближе. - Любавой меня зовут, - проговорила она, когда Иван приблизился к ее кровати. - Женщина я не скандальная, веселая. По параметрам подходящая: вес мой вы уже на себе испытали, рост сто семьдесят сантиметров. Ноги вот только не от ушей растут, но они у меня хоть и средние, но дивные...
; Чего ты несешь, дурочка, - перебила ее мать. - К тебе человек с заботой пришел, а ты валенок валяешь.
; Да шучу я, мам. А как имя моего спасителя? Вы же так и не назвали его, - обратилась она уже к Ивану.
Тот сначала даже опешил от такого напора, но потом освоился:
; Иваном меня зовут. Да я не свататься к вам пришел, а поинтересоваться вашим здоровьем. Вчера вы совсем никуда не годились, а сегодня вроде в расцвете сил. Вон, даже шутите, да еще как.
; А я ведь про вас кое-что слышала, - продолжила Любава. - У вас ведь есть сын. И его Сашкой зовут. Так?
; Да, есть и именно так его и зовут. А что?
; Я вам потом объясню. Мне сейчас с мамой надо поговорить, а вы пока в коридоре подождите. А потом снова войдете. Для меня это важно.
; Пожалуйста, - произнес Иван, пожав плечами, и вышел в коридор.
Мария Ивановна, как только дверь за мужчиной закрылась, набросилась на дочь:
; Ты что вытворяешь, горе мое?! Человек к тебе с открытой душой пришел, о твоем здоровье беспокоится, а ты кренделя всякие выписываешь. Ты вообще-то нормальная у меня?
; Не кипятись, мам. Выслушай меня сначала, а потом и судить будешь. Не говорила я тебе никогда об этом, а сейчас решила. До моего замужества это было. Сходила я тогда к одной гадалке, чтоб судьбу свою узнать. И знаешь, что она мне сказала?
; Ну, откуда же я могу знать?!
; Она мне нагадала, что я дважды буду замужем. Второй брак будет долгим и счастливым. А моего второго мужа будут звать Иваном. Сын у него уже будет, имя которого - ты не поверишь! - Саша. Вот и суди теперь сама, кто мой спаситель. Это же мое счастье, мама.
; А что еще тебе эта ведьма нагадала?
; Нагадала, что жить я буду в деревне, на хуторе каком-то, и детей у меня будет прорва – чуть ли не с десяток. Ты меня представляешь, мама, с таким выводком?
; Дети – это, конечно, хорошо, дочка, но десяток, по-моему, многовато. Когда ж жить-то будешь, если рожать придется до гробовой доски?
; Вот и я о том. С первой частью предсказания я еще согласна, а вот со второй... Подумать надо. А парень-то, мам, вроде хороший. Симпатичный, высокий и, похоже, не глупый. Вот только косичка сзади из волос ни к чему. Но это дело поправимое. Любил бы только, а мы заставим его думать, что он в доме хозяин. А теперь давай, зови суженого, будем втираться в доверие.
Когда Иван снова вошел в палату, Любава уже смотрела на него по-другому: более мягко, нежно, по-женски тепло. Не мог он даже и предположить, что с этого момента судьба его решена, и быть ему второй половинкой этой, как ему казалось, замечательной женщины. Что будет потом, неважно, а сейчас, увидев ее глаза и обезоруживающую улыбку, Иван понял одно: эта женщина ему нравится и он будет большим дураком, если не добьется ее руки.
; У меня скоро небольшой юбилей, - говорила между тем Любава, - приглашаю тебя, Ваня, к нам в гости. Хоть мы и мало знакомы, но ты сделал для нас уже столько добра, что мы перед тобой в неоплатном долгу. Не прими эти слова за лесть, а почитай за честь, ибо это от всей души. И не держи на меня зла за мои выходки. Я вообще-то баба хорошая, только иногда меня надо держать в ежовых рукавицах. Ну так как, принимаешь мое предложение?
; А сколько же лет тебе исполняется?
; Четверть века, дорогой мой.
; Что же тебе подарить, если я соглашусь?
; Преданность, Ваня, преданность, подозрительно смахивающую на любовь.
; Ну, это можно. Я и из больницы тебя встречу. Возражать не будешь?
; А что, у тебя и машина есть?
; Есть.
; Ну тогда встречай, на такси сэкономить можно...
Тут уж Мария Ивановна не выдержала и оборвала дочь на полуслове:
; Ну что ты несешь, горе луковое? Человек к тебе с открытым сердцем, а ты все туда же... Ледокол, а не баба: все время против всех условий и правил. И когда только угомонишься?
; Мам, не переживай. Вот найду мужа, тогда и влезу в рамки семейных условий и жизненных правил. А пока я еще ни с кем после гибели мужа не целовалась и уж тем более не спала ни с кем.
; Ну, это еще ни о чем не говорит, да и какие твои годы, все еще впереди. А вот человека обижать не стоит, а то подумает невесть что.
; А когда же тебя выписывают, Люба? - своим вопросом Иван прервал разговор двух женщин.
; Во-первых, не Люба, а Любава. Не люблю, когда меня Любой называют. А выпишут меня скорее всего через неделю, вряд ли на больший срок задержат.
; Это почему?
; Болезнь есть, а денег нет. Мы же не олигархи, а люди казенные, вечно чьи-то подданные. Ну а к казенным людям и любовь здесь казенная. Иначе в нашей стране и быть не может, - печально произнесла Любава со слезами в голосе.
Когда Иван вместе с Марией Ивановной вышли из больницы на улицу, женщина произнесла важную для него фразу:
; Знаешь, Ваня, если за всю свою жизнь я и сделала что-то путное, так это то, что родила Любаву. Не было бы у меня без нее и жизни-то никакой. Богом, что ли, она у меня отмеченная?!
; Дочка у вас действительно хорошая, юморная даже. Гладкая она какая-то, без сучков и задоринок.
; Поближе познакомишься, поймешь, чего она стоит. У многих мужчин от нее голову сносит. Похоже, и тебя она зацепила?
; Может, и зацепила. Только я, наверное, не тот подарок, который ей нужен.
; Это почему же? Слишком стара для тебя, что ли?
; Да нет, не в этом дело. Сын у меня есть. Озорной, забавный. Кому захочется с чужим ребенком возиться. Да и не простой он у меня. Всего-то два года, а уже личность.
; Эх, Ваня. Все дети – наши слезы. У моей Любавы тоже ведь сын есть. Любит она его, как и ты своего. Вот и выходит, что вся наша жизнь в них, а своей-то и нет. Только не думаю, что это против бога. Он же к любви нас зовет, а не в трясину тянет. В этом вопросе надо хорошо подумать.
Они еще долго беседовали на эту тему, пока наступившие сумерки не развели их по домам с надеждой на скорую встречу.
Часть вторая. Родственники
Любава оказалась дома ровно через неделю, как и предполагала. Кому интересно тратить лекарства и силы на пациентку, с которой нечего взять. Потому-то и жизнь вокруг не благодаря, а вопреки идет. Люди думают, что по-другому нельзя, вот и выворачивают карманы свои.
Любаву встречали мать и сын, а еще и отец. Иван присоединился к ним у подъезда больницы. Павел Михайлович, так звали отца Любавы, был приятным человеком: приветливый, заботливый, искренне любящий свою жену, уверенный в собственных силах. В прошлом военный, он исколесил всю страну по гарнизонам и дослужился до полковника. Павел Михайлович любил во всем порядок, чувствовалось, что он умеет хранить честь и достоинство, не только собственные, но и членов семьи тоже. Иван познакомился с ним, когда навещал Любаву в середине недели. Со слов супруги, Павел Михайлович знал о семейной трагедии Ивана, а потому, заметив его кислую физиономию, спросил:
; Что киснешь-то, сынок? Неужели судьба допекла? Если так, то запомни: она ничего не дает в вечное пользование, она и пошалить может. Прими это как должное, тогда и получишь больше, чем потерял. Таков закон природы, таков божий промысел.
Иван в смущении попытался оправдаться:
; Да я так, задумался просто. Ведь цель в жизни найти хочется, а где она – понять не могу.
; Э, голубок, похоже, что ты совсем запутался, помогать тебе надо. Посоветую тебе, Ваня, одно: кончай перекур, выходи строиться. Не превращай свою жизнь в заслонку от окружающего мира, дружок. Посмотри на него своими глазами, так сказать без посредников, и пойми одно: человек – это не от пяток до макушки, а от головы до неба. Логику включай: одну страницу жизнь не пишет. И эта у тебя не последняя. Хватит голову пеплом посыпать, делай что-нибудь. Определи свой интерес в жизни, лицом к женщине повернись, например, ибо в таких случаях выручает только любовь. А так взбучку бы тебе хорошую, поскольку перекосил ты судьбу свою малость не в ту сторону, отсюда и градус твоего настроения упал, грустинка заела.
; Да понятно все, - согласился с ним Иван. - Пока не знаю как, но я все исправлю. Все равно от судьбы на ночной электричке не убежишь. Вроде все знаю, все понимаю, а душа, как уголек, дотла сгорела. А как бы хотелось еще раз влюбиться, но по-настоящему.
; Эх, Ваня, была бы шея, а хомут всегда найдется, - поддержала мужа Мария Ивановна. - Помогла бы я тебе, но нет у меня такой молитвы, чтобы вывести тебя из тупика. Человек ты вроде хороший, а потому свежий ветер в твою сторону все равно повеет. Не молчи только. Жизнь у нас одна, радуйся, что живешь. Главное – не быть сорняком в этой жизни, а все остальное придет.
Иван не успел ей ответить. Распахнулась дверь приемного покоя, и вышла Любава. Было видно, что она устала от больницы, и рада, что, наконец-то, ей удалось выбраться с больничной койки. Лицо ее несколько осунулось, утратило свой жизненный цвет, но глаза искрились, а широкая улыбка говорила о том, что она рада всех видеть. Легко скользнув по ступенькам больничной лестницы, она подошла к матери, прижалась к ней щекой и произнесла:
; Жива я пока, мамуля. Удивляюсь, как при таком лечении я еще ноги волочу. Максимка-то как, не достал еще до печенок?
; Успокойся, моя хорошая. Все у нас нормально. Соскучились по тебе все. Поедем домой. Там мы тебя быстро на ноги поставим. В родном доме и стены помогают.
Освободившись от объятий матери, она подошла к отцу, который держал на руках ее сына, она прижалась к ним и заплакала. Павел Михайлович, нежно поглаживая дочь по волосам, прошептал ей на ухо:
; Права наша мать, доченька, дома лучше, чем в больничной палате. Не зря же говорят: лучше синица в руках, чем утка под кроватью. Едем домой. Ванюша нас подвезет.
Услышав знакомое имя, Любава нашла глазами Ивана и, озорно блеснув глазами, произнесла:
; Не передумал, значит,, Ванечка? Я рада, что ты здесь. Мне почему-то кажется, что я постоянно хочу тебя видеть. Тебе не кажется это странным? Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю?
Иван, пожав плечами, ответил:
; Люблю, чтобы вокруг все красиво было и у всех все хорошо. Только ради этого стоит жить, особенно если счастье можно есть горстями. А ты умная, милая. Для такой всегда готов подставить плечо.
; Ну что ж, жизнь наша не стоит на месте. А потому, Ванечка, от этого дня и до последнего быть нам с тобою в дружбе и любви. Запомни только, что характер у меня ужасный. Тут уж ничего не поделаешь – меняться я не буду.
Мария Ивановна, слушая болтовню дочери, поспешила вмешаться:
; Не слушай ее, Ваня. Несет всякую чепуху, а нам не до смеха. Вот уж воистину эмансипированная женщина, сладу с которой нет. Поехали домой, там уже стол накрыт.
Когда Иван привез всю семью к дому, его тоже пригласили на чай. Отказываться он не стал, тем более что был свободен в этот день и никаких планов не строил. Ему получше хотелось разглядеть Любаву, понять ее. Потому что только ее он хотел видеть рядом с собой. Понимал он: сердечное дело, не сделанное вовремя, может стать для него проблемой. А ему хотелось настоящей любви, которую он представлял только с Любавой. И делить ее ни с кем не хотел. Боялся Иван лишь одного: как бы не подумали, что тянется он к Любаве не по любви, а потому что так надо, лишь бы одиночества избежать. Напрасно он, однако, переживал. Родители Любавы были людьми мудрыми и хорошо понимали, как непросто найти женское счастье, которого они искренне желали своей дочери.
К столу Любава вышла преображенной. Иван ее даже не узнал, настолько она изменила свой облик. Радостная, открытая, в строгом платье, изящно облегающем ее великолепную фигуру, причесанная по моде, она выглядела настоящим сокровищем, к которому хотелось иметь отношение. Непонятно, каким образом, но тусклый цвет ее лица пропал, на щеках появился румянец, глаза сияли от предвкушения счастья, весь ее вид выражал удовольствие.
; Ну что это все стоят, присаживайтесь к столу, - широким жестом пригласила Любава. - Мамуль, налей-ка мне рюмочку коньячку.
; Я тебе налью, - пригрозила ей Мария Ивановна, - тоже мне алкоголичка нашлась. Пей вот брусничный морс. Я его специально для тебя приготовила. О здоровье своем думай, а не о вине. Наш гость еще подумает о тебе невесть что.
Однако отец Любавы был иного мнения:
; Зря ты так на нее, мать. Для нее рюмочка сейчас – отрада сердцу и утешение души. Рассудка она от этого не лишится. Если к вину относиться с почтением и умеренностью, тогда от него больше радости и приятности, чем порока и непотребства. А дочь наша с соображением, понимает что к чему – лишнего не позволит.
После таких слов Мария Ивановна глубоко вздохнула и разлила коньяк по рюмкам. Застолье получилось долгим. Сначала пили коньяк, потом чай с домашними пирогами. Разговор в основном шел о семейных делах, о власти, которая флиртует с народом, о стране, в которой народ уже не хозяин, а бедный родственник, о старости и о том, что станет со стариками в ближайшее время. И вдруг хозяин дома заявил:
; Скоро мы с тобой, Ванюша, долго не увидимся. Похоже, что до сентября, когда Максимку в детский сад вести надо будет.
; Это почему? - поинтересовался Иван.
; Так в деревню всем семейством уезжаем. Мечтаю там рыбку половить, грибочков пособирать. Да и Любаве для здоровья лучше в деревне побыть. Там для нее лучшая лечебница: чистый воздух, овощи прямо с грядки, экология другая. В деревне все болезни как рукой снимает, обо всем плохом забываешь.
; А где деревня находится?
Павел Михайлович назвал область, район и даже название деревни, где они всей семьей каждое лето проводили время. Иван улыбнулся про себя, а вслух заметил:
; Надо же, мы ведь тоже в тех местах отдыхаем. Отец в одной из деревень купил дом и работает в областном центре. Да и сын мой пока там же, у моей бывшей тещи. Скорей всего, тоже до сентября, а потом к себе заберу. Мне в деревне тоже нравится: рыбалка хорошая, грибов много. К тому же тихо там, не то что в Москве. Скоро к сыну туда поеду. Могу и вас подвезти.
Павел Михайлович немного подумал, а потом согласился:
; Подвези, если не в тягость. Любаве удобнее будет, да и нам полегче, без пересадок там всяких. Вещей у нас немного, а продукты на месте купим. По нашим временам из Москвы ничего везти не надо, кругом одни торгаши.
; Я ведь в тех местах родилась, Ваня, - подключилась к разговору Мария Ивановна, - потому и тянет нас туда. Почти каждое лето ездим. Брат мой там жил на хуторе, ветеринаром работал. В прошлом году умер, и дом осиротел. Любава почти на его руках выросла, к живности сельской приросла, потому и специальность себе такую выбрала. Все мечтает дело свое на селе завести. Вроде и девка она у нас не глупая, а дурь эту колом из нее не выбьешь. Ну ладно, хоть бы замужняя была, а то вдовая, да к тому же с приданым. Какое уж тут собственное дело?!
Вот тут уж Любава не выдержала и недовольно произнесла:
; Мам, ну сколько раз я тебя просила не касаться моих личных проблем. Выйду я все равно когда-нибудь замуж. Я, что, не хороша собой или глупа очень?
; Красота, горе мое, материал непрочный, стареет со временем. А о деле твоем вообще говорить не хочу. Ты посмотри, что с деревней сделали, а с землей? Погуляли с шиком, а потом все врассыпную – кому они, голые и ободранные, нужны. О деревне говорим много, а что мы о ней знаем? Никто даже не замечает, что деревня голодает, себя прокормить не может. А если убрать импортные товары, то и наш производитель погибнет. Вот что страшно.
; В деревне, милая моя, - продолжил разговор Павел Михайлович, - свободная жизнь, потому дочку туда и тянет.
; Одной свободы, мой дорогой супруг, для начинания своего дела маловато. Многие в деревне мечтают завести свое хозяйство, но боятся. Известно ведь, как власти эти начинания на корню губят, да и капитала начального нет. К тому же в деревне чужих не любят. И дорог там тоже нет. А какое без них собственное дело.
; Как это нет... На карте они нарисованы, - поправил жену Павел Михайлович.
; На заборе тоже нарисовано, - рассмеялась Мария Ивановна.
Слушая разговор родителей, Любава не могла усидеть на месте: так ей хотелось вставить свое слово. Наконец, ей это удалось:
; Деревня тут ни при чем, власть у нас стала преступной, а политики мародерами. Потому этой проказой и все общество заражено. Как нас еще мир терпит! Из нас же нигде нет толку, потому и судят все, кому ни лень. У нас сейчас такое разложение общества, какого история еще не знала. Кругом, куда ни посмотришь, одни и те же мародеры, причем тупые как валенки. При такой системе власти мы обречены видеть их до гробовой доски. Присосались, обнаглели... Все не по-русски делаем, не по-человечески. Нет бы село поднимать, дороги строить, а они дворцы возводят, в роскоши купаются, и при этом ни один мускул на лице не дрогнет. Доллар у них упал, рубль укрепляется, а население нищает. Даже если все наоборот, то и тогда есть повод на нас отыграться.
; Не переживай, Любава, народ мудрее политиков. Пусть дворцы строят, сносить будет что, - вставил и свою реплику Иван.
; Я не переживаю, а возмущаюсь, Ваня. Загубить такую страну, - это уметь надо. Кругом голодные дети, родители кровь сдают, чтобы детей накормить, чтобы они в голодные обмороки не падали. А эти – богачи – на «мерседесах» и яхтах разгуливают. У них взрослые игры, а у нас детские слезы. Не в одной стране мира так блудливые руки не распускают. Да и народ я не пойму: нет бы не подводить друг друга, прижаться поближе и наказать всю эту скрипящую бюрократическую машину, а мы все по головке гладим, против шерсти боимся пройтись. Мы даже не заметили, как на наших глазах произошел ползучий переворот от демократии, которая нам кровью досталась, к кучке лиц неизвестного происхождения. Дырку они хорошую просверлили в нашей демократии, и из нее сквозняком потянуло, которой враз все тепло выдул. Поэтому я в деревню и хочу, причем не ради собственного дела, а чтобы всем показать, что мы еще и сами что-то можем сделать, без олигархов и богатеев там всяких, - горячо защищала свою точку зрения Любава.
Слушая Любаву, Иван удивлялся мудрости этой молодой женщины, чувствовал, что она права, и во много с ней соглашался:
; Права ты, Любава. В себе надо потаенные силы искать, тогда и земля наша воскреснет. А что касается нашей власти, то пока кроме презрения она ничего не вызывает. Ведь это она испортила наш народ, заставила его ждать и надеяться на что-то. Вот только на что? Этого я понять не могу. Знаю одно: нам и на селе без конфликтов не обойтись.
; Если и возникнут какие-то конфликты, то не по нашей вине. Мы же до самоунижения дошли, нас безнаказанность развращает, ежедневные мелочи разъедают. Всеобщий «одобрям-с» все равно когда-нибудь кончится. Вот только дождемся ли мы его? Но я все же надеюсь дожить до того времени, когда не буду слышать вопроса по отношению к своим родителям: вы чье, старичье? Это мерзко, пакостно и даже преступно.
; Вам-то чего переживать? - вмешалась в разговор хозяйка. - Молодым всегда и везде должно быть хорошо. Антикризисное питание вам не грозит. Запомнить только надо, что помимо власти есть земля родная, вот ей и служите. А то, что люди мало жалуются, то отучили их от этого. Да и не верят они больше в бумажную демократию, к тому же полицейский режим всех достал. Помните только одно: те и другие – наши люди, не с неба же всякая дрянь на наши головы свалилась. Значит, причину всего этого мракобесия надо искать в нас самих, а не на стороне. Поэтому дел у вас, молодые люди, - за козырек. А пока, дорогая моя, ты со своей деревней похожа на всадника, скачущего впереди лошади. Выжди немножко, подожди, пока страна успокоится, а потом уж и решение принимай. В противном случае тебе никакие гены бесстрашия не помогут. Сломать голову легко, поставить ее на место сложно, - предостерегала дочь от необдуманных решений Мария Ивановна.
; Мам, ну что ты меня пугаешь? Я же не робкого десятка, да и сорную траву с поля когда-нибудь все же уберут. Поймут же, наконец, наверху, что мы не Европа, в конце концов, а аграрно-индустриальная страна, которая подобием Европы не была и никогда не будет. У нас главная власть – это власть земли, только на ней все и держится. И глубоко ошибается тот, кто считает, что на хрена нам деревня, мы и без нее веселые. Придет время, когда Россия, наша мать, всем покажет, чего она стоит.
; Чего разошлась-то, голуба моя, я ж о твоей судьбе беспокоюсь. Разве мы с отцом виноваты, что наша страна уроком для других стала.
; Ох, мама, может, хватит о политике, давай лучше о любви поговорим, что ли. Мне ее так сейчас не хватает.
; Я солидная женщина, доченька, и тебе в любовную компанию не гожусь. Мой родительский долг в другом – оберегать тебя от неприятностей. Посоветовать тебе могу вот что: не будь женщиной, которых любят, а будь той, на которых женятся. В этом вопросе с мамочкой под ручку не пойдешь. Своей головой надо думать. Тем более, что рядом с тобой кого ни посади, все не по тебе.
; Мамулечка, я же, как ветер, свободная женщина. Если мне что-то не по нутру, молчать не стану. Все равно полечу туда, где погуще, а не пожиже. Да и не влюбленность мне нужна, а настоящая любовь. А где ее взять?
; Не трави мне душу, доченька, и не доводи до слез. Тоже мне божий одуванчик. Ох, не поймем мы друг друга никогда, если уж у нас такие разные взгляды на любовь. Для меня она одна и до смерти, а тебе обязательно ровню подавай – под мужиком быть не хочешь, а над ним боишься. То староват, то молодцеват. Да и любви-то сейчас такой днем с огнем не сыщешь.
; А это все, мам, от того, что любовь голодной быть не хочет, ее все время на сытость тянет. В ней не чувства, а материальный достаток побеждает. Этот дьявол любовь в насмешку превратил. Вот этого уж мне точно не надо. Я хочу в любимые глаза смотреть, чтоб танцевать хотелось, а не мучиться. Хочу, чтоб не только я, но и мне верили. А по нашим временам это почти несбыточная мечта. Да и я не из тех людей, для которых все хороши. Я не кот Леопольд, жить дружно могу только с теми, кто мне по душе. А жить и мучиться – это не для меня, разведусь тут же.
Мария Ивановна махнула рукой, давая понять, что разговор на эту тему ей больше не интересен, и повернулась к Ивану:
; Может, чайку еще, а, Вань?
Иван помотал отрицательно головой:
; Нет, спасибо. Я, пожалуй, пойду. Любаве отдохнуть надо, да и вам тоже. Я к вам на днях заеду, тогда и договоримся, когда в деревню поедем. А мне еще в магазин надо зайти, мать кое о чем просила.
; Вольному воля, сынок. Любава тебя проводит. Не забывай про нас, если что. Похоже, мы к тебе привязались. Не обращай внимания на терки между нами. Они, если и есть, то по мелочам всяким. А так мы дружная семья.
Проводив Ивана до калитки, Любава посмотрела ему в глаза и тихо произнесла:
; Не забывай нас, Ванечка, навещай почаще. В нашем заповеднике есть очень редкие звери и весьма приятные. И еще одно не забудь: если женщина просит, ей нельзя отказывать.
Иван улыбнулся, поцеловал девушке руку и пошел к машине. «Что это? Неужели влюбился?» - думал Иван, удивляясь тому теплу, что разлилось у него в душе после общения с Любавой.
Дома Иван передал продукты матери и постарался проскользнуть к себе в комнату, однако не тут-то было.
; Вань, ты что, в парикмахерской был? - услышал он вопрос матери.
; Был, а что?
; Неужто с косичкой своей расстался? Что заставило тебя это сделать? Уж не влюбился ли часом? Вижу, что петухом заходил, неспроста это.
Иван улыбнулся словам матери:
; Видишь ли, мама, только сейчас до меня дошло, что женился рано, поспешил. А тут на днях встретил женщину, с которой очень приятно общаться. И кажется, ей во всем доверять можно. Да и родственники ее приятные люди. Словом, очень интересная семья, дорожат друг другом.
; Кто же она такая? Что собой представляет, что ты ради нее расстался со своей прической.
; Да никого она не изображает. Она такая, как есть, шумная, живая, с потрясающим вкусом, врать неспособная. К тому же, еще и умная женщина. Ни на кого не похожа. Словом, женщина не от мира сего.
; Зато ты у нас от мира этого. Ребенка нам с отцом сдал, из-за компьютера не вылезаешь, работы путевой найти не можешь. Да и стиль жизни мне твой не понятен. Только и успокаиваешь себя, что у тебя все хорошо, а на самом деле? Связываешься с кем попало, а нам расхлебывай.
; Ты чего это, ма, разошлась?! Мы же решили, что я возьму на себя ваше дело. Как только сына возьму себе, так и за дело возьмусь.
; Ну, конечно, сына возьмешь и нам на шею повесишь. Сердца нет в тебе, сынок, а ты уже даму сердца нашел. Если с тобой дружит умная женщина, то и воспитывайте сына вместе. Кстати, у нее-то дети есть?
; Сын у нее пяти лет. Максимом зовут. Муж умер в прошлом году, а развелась она с ним еще раньше, года четыре назад.
; Пил, что ли?
; Нет, на автоматах играл. Боялась, что семью проиграет.
; Вот-вот, чуть тебе не под стать. Похоже, что не только мы на трясине жили, другие тоже через этот ад прошли. Хорошо, что до конца не засосало.
; Ну, мама, чего уж старое ворошить. Решили мы этот вопрос давно и надолго. Сейчас у меня другие планы. Сына надо вырастить, да и на ноги крепко встать.
; Ну а если прежняя жена позовет, что делать будешь? Ты же у нас великодушный человек, Ваня, обязательно ее простишь. Может, я не права? У нее же, куда ни ткни, кругом эрогенные зоны. К тому же, не баба, а калькулятор в юбке. Бегает вприпрыжку, каблуками по асфальту цокает. Голову тебе совсем заморочила.
; Раньше, может быть, и простил бы, а сейчас нет. Равнодушие у меня к ней полное. Рядом с Любавой – так зовут женщину, с которой я познакомился – ее даже рядом не поставишь. Если бы ты только ее видела, мам, - мечтательно произнес Иван, целуя мать в щеку, - таких я еще не встречал.
; Любавой, значит, ее зовут. А лет-то ей хоть сколько? Не стара для тебя?
; Ну что ты? Всего только двадцать пять годков скоро будет. А что?
; Да боюсь, чтобы не сбежала от тебя, если кто пообещает ей шубу купить. Или еще хуже: пойдет ковер выбивать, да вместе с ним к мужику другому и сбежит.
; С тобой, мать, не соскучишься, - усмехнулся Иван. - Чего меня волной-то пугать, коли на болоте стоим. Жизнь сама покажет, что у нас за судьба. А с этой женщиной я не пропаду, в ней талант с характером сочетаются. Все у нас, мам, с ней сладится, сбудется, лишь бы не было войны.
Часть третья. На хуторе
Через пару недель Иван засобирался в дорогу. Поездка обещала быть для него вдвойне приятной. Первое, он ехал к своему сыну, которого очень любил. К тому же, с ним едет женщина, которая ему не безразлична. Эта женщина влечет его к себе, с ней ему хотелось завязать узелки на любовь, счастье и семейную жизнь. Иван всем нутром чувствовал, что только с ней, Любавой, его будущее может быть в надежных руках, хотя и было в ней что-то бунтарское, яркое, вызывающее. Красавица, умница, с блеском в глазах, готовая танцевать, а не скрипеть всю свою жизнь - под напором всех этих качеств и женских прелестей Иван менялся на глазах. Из униженного отца и мужа, ощутившего безнадежность жизни, отказавшегося вообще ловить свое счастье, он просыпался для настоящей мужской жизни и готов был сражаться за эту женщину, какой бы приговор судьба ему не уготовила. Он уже не загонял себя в угол, не терял самоконтроля, а прислушивался к своему сердцу, ибо не хотел уже больше возвращаться в прежнюю жизнь, полную нелепицы, от которой одни слезы. Заметила изменения в сыне и мать, Ольга Александровна. Узнав, что на днях Иван уезжает, она спросила его:
; Один едешь или с новой дамой сердца?
- Мам, мне кажется, что я ее люблю... – смущаясь, произнес Иван.
; Да ну?
; Она на меня не похожая. Не женщина, а кипящий котел. Там такой кипяток, что ложки плавятся.
; Если уж не познакомил нас, то хотя бы фотографию покажи, - попеняла ему мать. - А то увязнешь по самую макушку, а нам расхлебывай потом.
Иван достал из нагрудного кармана небольшую фотографию и протянул матери. Ольга Александровна улыбнулась, глядя на снимок:
; Сама подарила, или стащил потихоньку, не спросив?
; Стащил, конечно!
; Смешная девчонка, но симпатичная. Мне она нравится внешне. Энергия из нее так и льется, а так бывает, если сердце доброе и живое. С такой, Ванюша, всегда на высоте надо быть. Если у тебя с ней что-то получится, то я буду только рада. Только бы все получилось, как ты задумал, а то у тебя от горя и одиночества седая борода вырастет.
; Уже, мам, не вырастет. Ошибок по жизни больше не допущу. Путь от пенька до человека, похоже, я уже прошел, со слюнями и соплями давно расстался. Теперь я поумнел.
; Дай бог, сынок, если это так. Только в первую очередь тебе надо быть отцом, а потом уж и женихом. Если у вас и дойдет дело до чего-нибудь путного, то обговорите все на берегу, прежде чем пускаться в семейное плавание. Больше прислушивайся к своему сердцу и не забывай о том, что курица и во сне видит свое просо. Не получилось бы так, что вы опять окажетесь в разных конюшнях.
; Не переживай, ма, фальшака больше не дам. Расстроить меня еще можно, но играть с собой больше никому не позволю. Сейчас мне или все, или ничего, - Иван улыбаясь, приобнял мать за плечи. - Давай, мама, больше улыбаться, улыбаться до гусиных лапок. Пусть все враги наши узнают, что мы на ногах крепко стоим, раскудри их через коромысло. И запомни: сейчас я один из самых счастливых людей на свете. Надеюсь, что это надолго.
Из Москвы выехали рано утром, Ивану побыстрее хотелось доставить своих пассажиров на хутор, а потом мчаться к сыну. Павел Иванович сидел рядом с Иваном на переднем сиденье, а все остальные разместились сзади. В салоне было шумно. Несмотря на постоянное щебетание и навязчивую общительность Любавы, все чувствовали себя комфортно. Ее жизненный принцип «Настраивайся на хорошее, а плохое само придет» оправдывал себя и в этот раз. По ее мнению, жизнь – это увлекательное путешествие, где нет места унынию и бесполезной суете, где слабым не место. И на этот раз она была сама собой. А началось с малого: она спросила Ивана:
; А у тебе, Ваня, после развода с женой кто-нибудь был? Не в монастыре жил?
; Если увлечешься женщиной, то посвящать всего себя надо только ей, целиком, - не задумываясь, ответил мужчина. - В моей жизни ничего подобного не было. Да и незачем мне это – минута удовольствия и годы расплаты. А у меня друзей полный блокнот, которые чахнуть не дают. К тому же, на вид вы все разные, а на вкус примерно одинаковые. Да и боюсь уже я всех женщин, как черт ладана. Похоже, что в этом деле я мужик не успешный.
; А мне казалось, что с таким, как ты, в любовь играть опасно. Если уж не драчун, не игрок, не пьяница, то обязательно бабник. Этого я ни при каких обстоятельствах не выношу. Да и возраст у тебя, Ванюша, такой, что я очень сомневаюсь, можно ли доверять тебе. Похоже, что здесь ты немного фасонишь, друг милый. Или я не права?
; Любовь, голуба моя, штука дорогая. Потому в своем счастье или несчастье предпочитаю всегда быть один. Да и вопросов у меня на эту тему очень много, а ответов пока нет. А интересным в первую очередь надо быть себе, а лишь потом другим. Этого у меня, однако, пока и нет.
; Ух ты какой! Признаюсь, удивляешь меня. Я думала, что ты, как и все мужики, - кобель необузданный. А ты, оказывается, цену себе и чувствам знаешь. Так и хочется побывать в твоих руках, теперь даже буду мечтать об этом.
; Что ты несешь, дурочка?! - всплеснула в негодовании руками на непутевую дочь Мария Ивановна. - Не позорь хоть нас с отцом, попридержи язык.
; Мамуленька, не переживай ты так. Перед настоящим мужчиной женщина всегда должна красоваться. А за Ванюшей я готова бежать на край света, а преграды меня только раззадоривают. К тому же, мы люди вольные. Правда, Иван? Что хотим, то и воротим.
; Смотри, не переборщи со своим спортивным азартом, милая. Подумает еще человек о тебе невесть что.
; Мама, ну ты опять все всерьез воспринимаешь... Неужели не понимаешь: чтобы человеку и дальше не спалось, пообещать ему что-то надо. Не одними же формами и богатым внутренним миром привлекать мужика надо. Пусть благодарен мне будет хотя бы за намерение, - успокаивала Любава мать. - В любом деле, мамуля, даже в любви, сначала должна быть мысль, а потом уж и действие. Да и пора нам, наверное, создавать свою любовную историю. Мы же не герои сказки, где все от начала до конца ясно. Узнать-то нам друг друга надо. Может, мы только снаружи гладкие, а внутри не сладкие. Как говорится, на бога надейся, а сам не плошай. Все только в наших руках.
; На каждый горшок своя крышка, голубушка. да и птичка на рыбке не женится. А жизнь прожить надо красиво, а для этого любить надо и оставаться самим собой, научившись защищаться. Слушайте всех, а не только тех, кто удобен и устраивает своими словами. И запомни, доченька моя, в любом семейном деле принимай участие, а если уж и не годишься для него, то хотя бы мысль подай. Идеал свой по жизни надо иметь, без него люди стареют преждевременно. В любые времена, даже в такое лихое, как наше, все имеют право на счастье. И если вы этого сильно захотите и приложите усилия, то оно будет и у вас обязательно. Главное – не быть пассивным, а искать любовь и равновесие, тогда серьезных ошибок у вас в жизни не будет.
; Слышишь, Ванюша, в какой строгости мать меня воспитывает, - весело подмигнула Ивану в зеркало заднего вида Любава. - Так что подбирай жену себе осмысленно, как одежду и обувь. Одно только учти: молодость - дорогой товар, а счастье – удовольствие без чувства вины. Если ты рациональный человек, то – вперед, милуша, и с песней, и обязательно с вдохновением. Включай свою фантазию и заруби себе на носу: не каждой женщине для счастья мужчина нужен, а муж обязательно, хоть бы просто и для головной боли.
Иван не успел ничего возразить Любаве. Заметив впереди пост ГАИ, попросил:
; Пристегнитесь и не шумите.
; Что-нибудь случилось, Ваня? - обеспокоенно повернулся к нему Павел Михайлович.
; Пока нет, но может случиться. Впереди пост милицейский, там сотрудники непредсказуемые, принципиальные до определенной суммы. Одним словом, - гадюшник без стыда и совести. В прошлый раз меня на кругленькую сумму обобрали лишь за то, что я на разделительную линию заехал. Разговаривать со мной даже не стали, показали сумму на калькуляторе и права забрали. У меня и денег-то таких не было, а прав жалко.
; А дальше-то что было? - полюбопытствовала Мария Ивановна.
; На половине сошлись, других вариантов у меня не было. Протестовать и доказывать свою правоту – бесполезно: по судам набегаешься и все равно проиграешь. Там у них тоже все свои да наши – братство, одним словом, где своих не сдают. Обратно ехал, тоже обобрали, хотя вообще ничего не нарушал. Народ-то у нас беззащитен от их змеиных укусов.
; Вот, прохвосты, совсем обнаглели, - возмущенно произнес Павел Михайлович, пристегиваясь ремнем.
Пост ГАИ спокойно им в самом деле проехать не удалось. Ивана снова остановили, но в этот раз проверили документы и отпустили. Без поборов. Оказалось, что у них месячник по безопасности движения, а на посту была инспекция с проверкой. Когда машина отъехала подальше от милицейского поста, Павел Иванович прошипел:
; Не страна, а сплошной карнавал. Похоже, что нам родину изнутри надо защищать, а не снимать шляпы перед преступниками. Пора, видимо, выползать из окопов, если жизнь не перестанет делать отметины на сердце. А что делать, Ваня, если наглости кругом через край? Наглецам все равно, что в чужой карман залезть, что собственной бабе под юбку: интеллект-то у власти на уровне табуретки. Совесть свою давно в унитаз спустили, вседозволенность процветает.
; Сейчас у нас одно удовольствие, - усмехнувшись, откликнулся на слова Павла Михайловича Иван, - ничего не иметь, тогда ничего и не потеряешь.
; Напрасно они думают, что мы все умерли. Не у всех, слава богу, при виде денег крышу сносит. Честь-то ведь все равно дороже золота. Во всяком случае, меня всю жизнь только этому учили, а не поклонению золотому тельцу.
; Да, кругом одна жажда наживы, - согласился с ним Иван. - Похоже, что мы все для власти чужие. И время надежд прошло. Живем в каком-то непонятном мире, где всем управляет безбашенное богатство вперемешку с нищетой. Даже в дикой природе все разумно: пчелы, муравьи, растительный мир. Растет только то, что соответствует местности, природным условиям. А в мире людей? Все через пень-колоду...
; Все это оттого, Ваня, что народ у нас в толпу превращен. Барами все хотят стать, власть голоса нашего не слышит, а должна бы. Я почему-то виноватым себя за все это чувствую, иногда плачу, скрипя зубами, корю весь мир православный. Иногда хочется встать на колени и крикнуть: прости меня, родина, что любовь к тебе потерял, слабаком оказался.
Павел Михайлович грязно выругался и незаметно для всех смахнул слезу со щеки. Наклонившись к Ивану, чтоб жена не слышала, спросил:
; У тебя случайно выпить ничего нет? Злость за горло взяла, заглушить ее надо.
Иван незаметно кивнул на бардачок, где у него была припасена бутылка коньяка на всякий случай. Оглянувшись назад, он увидел, что женщины и мальчик мирно спали, убаюканные их голосами и дорогой.
К полудню вся команда путешественников была уже на хуторе. Выйдя из машины и осмотревшись вокруг, Иван онемел от увиденного. Посреди огромной поляны, окаймленной вековым лесом, стоял двухэтажный рубленый дом, к которому прилепились дворовые постройки. Чуть в стороне от него красовалась баня, крытая шифером, рядом с которой вытянул шею колодесный журавль. Все это хозяйство было огорожено крепким забором, выкрашенным в голубой цвет. За домом виднелись ухоженные грядки и картофельные посадки, а вдоль забора ягодные кусты и фруктовые деревья. Да и по всей территории, а не только рядом с домом, были совсем недавно посажены молодые деревца. Окружающая красота буквально заворожила Ивана, и он не удержался от вопроса:
; И давно эта красота здесь стоит?
; После войны строили, - прикрыв глаза от солнечного света, начала рассказывать ему Любава. - Здесь все время мой дядька по матери жил, Борис Иванович Смирнов. Местная знаменитость ветеринарного дела. Здесь он и работал, имел свою лабораторию и даже помощников. Дом имеет свою историю. Я тут все детство провела, а сейчас каждое лето отдыхаем. После смерти дяди мои родители выкупили его у наследников-племянников и теперь сами хозяйничают тут. Очень мне здесь нравится, порой даже уезжать не хочется. Здесь простор, природа неповторимая, воздух лечебный, которым дышишь, как пьешь.
; А про какую историю этого дома ты упомянула? Такая же, как у всех домов ветхой России?
; Не скажи, Ваня, история у него не простая. Все события, в нем происходящие, отвечали духу времени. По нему можно судить, кто мы и откуда. По нему одному, если хочешь знать, хоть повесть пиши о подлинном лице власти.
; Как это?
; А так. В пятьдесят третьем году, когда власть амнистию уголовникам сделала, этот дом прошел свое первое крещение. Дядька тогда молодой был, но уже женатый. Собаки овчарки у него были. Однажды ночью они громко залаяли, почуяв чужих. Так оно и оказалось. Уголовники окружили дом, надеясь в нем поживиться. Да не тут-то было. Дядьке и его жене, чтобы избежать грабежа и спасти свои жизни, пришлось даже отстреливаться. Но стреляли не в людей, а в воздух. К тому же, дядька мой одноглазым был. По глупости потерял глаз. Времена-то были послевоенные. Тогда на нашей земле чего только не валялось: оружие там всякое, боеприпасы, техника искореженная военная. Вот и попали они с ребятами тогда в переделку. Ковыряли что-то из снарядов, а он возьми да и и взорвись. Хорошо хоть жив остался, другим пацанам меньше повезло. Или еще случай был, - продолжила свой рассказ Любава, - раньше ведь деньги в хозяйства в основном счетоводы доставляли. Ходили за ними пешком или на лошади ехали, если начальство ее выделит. Машин-то тогда в наличии не было в деревнях. Однажды из района возвращался местный счетовод с деньгами. Остановили его два уголовника и потребовали не только деньги, но и одежду им отдать. Мужик, правда, тот был не хилый. Посмотрел на них и подумал: всю войну прошел, до Берлина дошел, в разведку ходил, а тут – на тебе – у родного дома фашисты объявились. Разозлился он тогда не на шутку, ну и показал им, где раки зимуют. Правда, и ему досталось, но деньги в село доставил. Такие времена были, Ваня. Дома местные грабили, магазины, женщин в лесу, кто по грибы-ягоды ходил, насиловали. Ничем не гнушались, лишь бы утробу свою набить.
; А сейчас что, разве лучше времена? Также грабят, убивают, насилуют опять же, людьми торгуют. Причем не только бандиты этим занимаются, но и сама власть, чего по тем временам не было и в помине. Никакого терпения не хватает. Бардак вокруг такой, что не знают даже, с какой стороны к нему подступиться, чтобы хоть немножко улучшить положение. Как реформировать, не знают.
; Бардак, Ваня, нельзя реформировать. Его надо уничтожать. Только власть у нас на это не способная. Ее безответственные решения на низах выполняются через пень-колоду, если вообще выполняются. А по-моему, уж если сказал, то и сделал, за свои слова отвечать надо. Да и странно у нас как-то устроено: деньги делают здесь, а дворцы для себя строят за рубежом.
; Да, бизнес у нас, действительно, шокирующий, отчего и экономика в коллапсе. А мы все как будто сознание потеряли, не ведаем, что творим. Страна глухих, одним словом. В которой жить страшно, и все население в отчаянии. Если все пойдет так и дальше, то бузы не избежать. Накипело ведь до такой степени, что дальше ехать некуда.
; Да плюнь ты на все это, Ваня, - в сердцах произнесла Любава. - Правду ведь говорят люди: как веревочке ни виться, все равно конец будет. Лучше посмотри вокруг, какая здесь красотища. Век бы тут жила и ни о чем не тужила. Прикипела я к этому хутору, аж сердце ноет от восторга. Я же всех здесь знаю, и меня все тоже. С дядькой в детстве по разным деревням ездила, ему помогала, уважение от людей к себе имею. Мы же к ним всегда с правдой в сердце ездили, добрым словом поддерживали, хамства избегали. Отсюда и уважение. Однажды он чуть не целую деревню спас. При мне это было. Слушай, расскажу, - загорелись у Любавы глаза и улыбка расцветила лицо. - На Троицу вся деревенская детвора в лес пошла за березовыми ветками, которыми украшали все дома в деревне. И их вдруг рой пчел достал, из какого-то улья улетели. Почти всех ребят пчелы покусали, на мордашки их смотреть было страшно. Куда с такими опухолями деваться?! Только к Борису Ивановичу, в таких случаях он всегда выручал из беды. Обработал чем-то укусы, а потом всех заставил лица пашней измазать. Вот смеху-то было. Я этот случай часто вспоминаю, когда настроение поднять хочется.
Да, многое у меня с этим домом связано, всего даже и не припомнишь. Но вот еще один все же никак забыть не могу. Когда вспоминаю, покатываюсь со смеху.
; Что это за случай? Расскажи, если не секрет, - попросил Иван.
; Да какой тут секрет, обычная баня по-черному. Когда я маленькая была, все здесь мылись в печке.
; ?
; О деревенской бане, какие сейчас понастроили, тогда и не мечтали. Топили русскую печь, угли и золу потом выгребали, настилали на дно печи, которое называется под, соломенный коврик, залезали туда и парились, а потом в корыте ополаскивались. Но я-то этого не знала. Залезла в печь и начала мыться, как это обычно делают. Вся вода естественно на полу и, к тому же, по всему дому разлилась. Досталось мне тогда от тети Маруси: веником по заднице отхлестала и вытирать все заставила. А дядя Боря смотрел на все это и улыбался, приговаривая: «Что не убивает, то закаляет!». Смотреть на всех после такой бани было интересно – все черные, сажей измазанные, как трубочисты, но довольные. Такого тебе, Ваня, никогда не видать.
; А печь-то осталась та же, или на кирпичи разобрали? - усмехнувшись, спросил Иван.
; Осталась, конечно, куда ж она денется. Может, помыться так же хочешь, так я мигом устрою.
; Спасибо, уж я как-нибудь обойдусь. Такой высший пилотаж не для меня.
; Ну смотри, как хочешь. Другого такого случая в твоей жизни может и не быть. Это ж наше совсем недалекое прошлое, а его чтить надо. А я буду зрителем первого ряда, все в подробностях рассмотрю. И посмеюсь уж вволю.
; Такую помывку нам лучше отложить, а то падением нравов попахивает. Лучше еще что-нибудь про дом расскажи. Лет-то ведь ему, получается, немало, и событий всяких за это время было много.
Любава задумалась немного, а потом продолжила свои воспоминания:
; Да, много всяких событий было. Дядька мне тоже кое-что рассказывал, но я, к сожалению, не все помню.
А-а, вот, слушай, что еще расскажу. Еще один эпизод из дядькиной жизни, когда он шпионов помогал ловить. Когда-то в этих лесах ракетные установки ставили. Все кругом перерыли, шахты под ракеты копали. Вот тогда-то и проводили здесь какую-то операцию. Дядьку тоже привлекли, как знатока здешних мест. Говорил, что выловили кого-то, а ему от этой операции даже трофей достался – пистолет миниатюрный, похоже, дамский. В эту историю можно и не поверить, но пистолет тот я сама у дядьки видела, он мне его показывал. А хранил его дядя Борис завернутым в тряпочку на чердаке дома. Кто его знает, может, и сейчас он там лежит. Вовка, сын его, искал, но не нашел.
Но мне по душе другие картинки из памяти. Любила я вставать раньше всех, пристраивалась у окошка и наблюдала, что во дворе творится. А посмотреть было на что. Каждое утро вдоль забора всегда много народу выстраивалось. Жители местных деревень на хуторе собирались: кто с козой, кто с телкой, кто с лошадью, а кто и с птицей. Словом, все те, кому ветеринарная помощь была нужна. Я очень любила встречать таких гостей, потому что редко кто из деревенских приходил без подарка для меня. Чего мне только не приносили: игрушки, варенье, фрукты всякие. Золотое для меня было времечко, Ваня, не то, что сейчас - дешевого цветочка не поднесут. От бедности, что ли, или по халатности?
Иван подумал, что это камушек в его огород, и тут же среагировал:
; Если это ты на меня намекаешь, то я просто льстить не умею. А по жизни я щедрый, хотя и не богат. Но замечание учту, в следующий раз завалю цветами.
; Не надо, мой милый, не заваливай, побереги свои карманы. Денежки тебе еще пригодятся. У меня же день рождения скоро. Вот тогда и раскошелишься, если жадностью не страдаешь. А сейчас пошли к столу, мать, наверное, уже еды наготовила, нас ждут.
Стол был накрыт прямо на улице под деревьями. «Воистину любовь и голод правят миром», - думал Иван, с вожделением поглядывая на накрытый стол. От обилия еды и желания поесть у него прямо-таки слюнки потекли.
; Уважь, Ваня, присаживайся, перекусим, чем бог послал. От души угощаем, - пригласил его к столу Павел Михайлович.
Иван не стал дожидаться второго приглашения, уселся за стол и принялся за еду. Любава тоже не страдала отсутствием аппетита. Даже Мария Ивановна оговорила ее:
; Обильная еда, доченька, телу вредит. Поменьше на мучное налегай, а то все калории отложатся на заднице, не к столу будь сказано. Что тогда делать будешь?
; Оставь, мать, в покое ее технические характеристики, - грубовато перебил жену Павел Михайлович. - Не все ли равно, с каким задом коровам хвосты крутить.
; Ты что, и правда фермерством решила заняться? - обратился Иван к Любаве с давно волновавшим его вопросом.
; В том-то и дело, что напролом идет к своей цели, - вместо девушки Ивану ответил ее отец. - Объединить природу с наукой хочет, не понимая, что по нашим временам при одном слове «фермер» чуть ли не каждый за пистолет хватается. Нет бы ей в министры сельского хозяйства пробиваться, а ее на скотный двор тянет, где и коров-то давным-давно нет. Ну, а если что и есть, то и на скотину не похоже: кожа да кости. По-моему, не так ей надо поступать. Если уж и хочешь изменить свою жизнь, то хотя бы замуж сначала выйди, а потом и к цели вместе двигаться можно, если сообща выберете ее, цель эту. А ты одна собралась спасать деревенскую Россию. Да что я тут говорю, к дуракам в голову не влезешь. По мне, например, легче начать третью мировую, чем село наше поднять. При таком отношении к деревне власти, у тебя, доча, ничего путного не выйдет
Любава молча слушала отца, а когда он закончил, разошлась не на шутку:
; Эх, батя, батя! Да я ж без деревни и своего дела, словно птица с подрезанными крыльями. А слушая тебя, начинаешь понимать, что читали в жизни мы с тобой разные книги. Я ведь одного хочу: чтобы старость ваша была не жалкой, а достойной, благородной, чтобы при таких просторах, как у нас, мы великанами были, а не сморчками всякими. Чтобы над людьми никакой власти, кроме как любви, не было, чтобы кругом добро торжествовало, а зло и головы поднять не могло. Ну а что любви касается, то как же без нее, без нее совсем нельзя. Выйду я когда-нибудь замуж, все равно выйду.
; Вот всегда она такая, - обернувшись к Ивану, произнесла Мария Ивановна, - петь разучилась, все больше кипит. Мы ведь ей правду говорим, лгать-то нам уже поздно. Времени у нас в жизни не так много осталось, вот и приходится ее подталкивать. Лично я хочу верить в ее затею, но не могу в силу своего жизненного опыта. Специалистов-то вокруг мало, а то и вовсе нет.
; Отчего же, - произнес Иван, - надо ее с моим отцом познакомить. В свое время он поднимал здесь фермерское движение, руководил местной ассоциацией фермеров. Многое про это дело знает, кое-что и посоветовать может. Помню, он всегда говорил: если уж и заниматься бизнесом, то только на земле. Мы ж на ней ничего нового не открываем, а только возвращаем то, что знаем. Да и от самого себя не уйдешь. Начинать-то кому-нибудь надо, если уж чиновники работать не умеют, нацию губят. А такие, как Любава, нужны для того, чтобы вся Россия всколыхнулась, задумалась, наконец, куда путь держит. А Любавин пример, пусть на первый взгляд и фантастический, примером для подражания будет, если уж времена такие пришли.
; Ну а сам-то ты как на такое дело смотришь, если бы оно тебя коснулось? - поинтересовалась Мария Ивановна.
; А чего сам? Я вот терпеть свою работу не могу, но пока ничего другого делать не умею. Попробовал бы, а почему нет? Учиться только всему надо, а там можно и поглядеть – кто чего стоит...
; Видишь, мама, - тут же подхватилась Любава, - у меня с Ванюшей никаких проблем не будет. Ох, не пойму, отчего у меня такая власть над людьми?!
; А потому, голуба моя, что ты солнечная вся, и нашим, и вашим за пятак не пляшешь, людей за идиотов не принимаешь. Потому они к тебе и тянутся, - похвалила дочку Мария Ивановна, обняв ее по-матерински.
; Несмотря на это, мать, все равно дочке нашей очень трудно будет. При такой власти, как у нас, ее не только жалеть, но и защищать придется. С пошлостью и безграмотностью наша дочь никогда не смирится. В этом деле ей солидарность с людьми нужна, а этого не за какие деньги не купишь. Тут народная монархия нужна, не номенклатурная. Чиновник-то у нас сейчас безнаказан, ибо ценят его не по результатам его труда, а по лояльности к власти. А потому даже если ты и хороший человек, но не прогибаешься перед властью, тебе делать на этой земле нечего, - рубанул словами Павел Михайлович и налил себе в рюмку водки. Выпив ее одним махом, продолжил: Задать бы им всем перцу, поганцам, наказать как следует, а то сажает нас тот, кто сам сидеть должен. А посаженных в тюрьмы и убитых по заказу сколько, кто считал? Ох, как эти бешеные псы опасны!
Мария Ивановна поняла, что у мужа перебор, и тихо увела его в дом, оставив молодежь наедине друг с другом.
; Не обращай внимания, Ваня, - извинилась за отца Любава, - батя за родину переживает. Он же ей всю жизнь отдал свою сознательную. Он и сейчас готов ей служить, но не такой. Он, конечно, за свободу, но для него свободы без ответственности не бывает. А у нас не свобода, а клиника какая-то просто. Или ты так не считаешь?
; Какая уж там свобода, если постепенно сползаем к сильной, единоличной власти, при которой Васька слушает да ест. У меня от этого голова кругом, как пьяный хожу. Степень ненависти к такому бардаку настолько велика, что мурашки по коже. Боюсь, как бы нам не проспать ту свободу, а проснувшись, не услышать: «Вы чего, ребята, родины-то у вас и нет давно?!»
; Не думала я, что ты такой серьезный, с виду, вроде, не скажешь. По внешности не судишь, по поверхности не скользишь, чистоту в отношениях ценишь. Похвально это, конечно. Но дальше-то что делать собираешься?
; Давай на эту тему, Любава, потом поговорим. Мне уже к сыну пора ехать, ждут там меня.
Любава немного расстроилась от его слов, но постаралась скрыть это.
; К нам сюда еще приедешь?
; Приеду, обязательно приеду, куда я теперь без тебя. Поцеловать-то тебя на дорожку можно?
Конечно, можно, - улыбнулась Любава и сама потянулась к нему губами.
Попрощавшись с Иваном, девушка еще долго смотрела ему вслед в надежде, что у них все получится, сбудется, ибо честны они по жизни и на чужое счастье не зарятся. Им свое отстоять надо.
Часть четвертая. Сватовство
Иван измотался за это лето. С одной стороны, он был крепко привязан к сыну, с другой - всем своим существом осознавал, что Любава стала тем человеком, с которым ему хотелось провести всю оставшуюся жизнь, от которого у него один сиреневый туман в глазах и перед которым он готов был преклоняться. Колдовская любовь, одним словом, которая линию разлома обозначила в его жизни и давала ему шанс сделать что-то свое, особенное, от которого мозги набекрень. Да и на скамейке запасных он боялся оказаться, персонажем неприличной истории стать, а потому все же иногда задавал себе вопрос: «А что я в ней нашел? Смешной, обаятельный человек, слов нет, во многом мне угодить хочет. Улыбка кроткая, притягивающая, язычок острый, натура буйная. Да мало ли таких вокруг, стоит только пальцем пошевелить – и шурум-бурум будет...» Но голос сердца его тут же убеждал в другом: это другой мир, Ваня, другая жизнь. Не жизнь, а насыщенный бульон, где все вкусно, все в согласии. А когда приходишь домой, начинаешь понимать, что этот-то дом и есть твоя крепость. Женщину, которая его создала, любить надо, творить с ней свой мир.
Тянуло Ивана к Любаве, и потому чуть не каждый выходной он был у нее на хуторе. Вот и на этот раз он приехал с утра и с подарками. Выйдя из машины потянулся, как сытый кот, на солнце: «Хорошо-то как здесь. Не воздух, а пьянящий наркотик. До чего же хороша деревня наша, жизнь в нее надо немножко вдохнуть, а дальше она сама расцветет. Без нее, вроде, и жизни-то никакой другой быть не может. Вот только замечать силу красоты деревенской не каждому дано. Умом, что ли, поизносились или охмелели от денег? Может, до поры, пока гром не грянет? Только вот поздно бы не было...»
От этих раздумий Ивана отвлекла Любава:
; Ну что, Ваня, опять любуешься красотой нашего хутора? И чего ты опять к нам ни свет ни заря? Или случилось что?
; Нет, ничего не случилось, - ответил спокойно Иван на подначивания Любавы. - просто тебя захотел увидеть. А хутор ваш действительно хорош, и ты неплохо вписываешься в этот пейзаж. Как говорят, красота красоту не портит.
; Это комплимент или еще кое-что, горе ты мое луковое? Я ведь пустых слов не люблю. Не губи свой образ пустословьем, Ванюша, радости я от этого не испытываю.
; Я не шучу, я по делу к тебе. Разговор есть, - возразил на упреки Любавы Иван.
Та лукаво сверкнула глазами, улыбнулась в ответ:
; Не узнаю я тебя сегодня, Ваня. Уж не влюбился ли ты в меня по самую макушку?! А? Может, и дело у тебя ко мне по этой теме?
Иван глубоко вдохнул, словно собираясь нырнуть на глубину, и произнес:
; Выходи за меня замуж, Любава. Не могу ни видеть тебя. Когда ты со мной, все другое не имеет значения. Кроме сына, конечно.
Нельзя сказать, чтобы предложение Ивана застало Любаву врасплох. Она уже давно сообразила, что понравилась ему, чего, собственно, и добивалась, еще находясь в больнице. Однако она не так уж хорошо его и узнала. А вдруг вся история это закончится нечем, и она наживет еще одну мозоль на сердце. А может, наоборот, махнуть на все рукой, и согласиться. Мужик-то неплохой, в хозяйстве пригодится. Такие мысли бродили в голове Любавы, пока она пристально вглядывалась в глаза мужчины, пытаясь найти подвох в его словах.
; День сегодня хороший, ясный. Пойдем в дом, Ваня, там все и обсудим. Не простую задачку ты мне задал, с родителями надо посоветоваться. Ведь не только я для них, но и они для меня – опора по жизни. А я хочу быть женщиной, которая всегда счастлива, семейная жизнь которой – это обитель душевной радости.
В доме Любава усадила Ивана за стол и позвала родителей. Мария Ивановна и Павел Михайлович, увидев гостя в столь ранний час, встревожились не на шутку.
; Что-то случилось, Ваня? Может, помощь какая нужна?
; Ну что вы, - поспешил Иван успокоить стариков. Взглянул на Любаву. - Пусть лучше дочь расскажет вам, зачем я здесь. А я потом продолжу. Ну что делать, если я такой застенчивый.
Любава улыбнулась, встала рядом с Иваном:
; Да вот, дорогие родители, Ванюша с утра пораньше свататься ко мне приехал. Просит руки моей у вас. Он хоть и понимает, что я не маленькая девочка, что мне уже двадцать пять годочков, что замужем была и сына одна, без мужа, воспитываю, однако вот разрешения у вас спрашивает. Молочные реки и кисельные берега обещает. Ну как тут не согласиться, если человек уважение к тебе имеет. Да и обидно, в конце-то концов, что на девичью красу даром глаза пялят, когда-то и платить за это надо, - не удержалась от шпильки в адрес Ивана Любава.
Мария Ивановна, слушая дочь, укоризненно поглядывала на нее:
; Уймись, глупая, шути хотя бы с передышкой. Дело-то серьезное, тут осторожность нужна.
; Мне, мамуля, бояться нечего, у меня все натуральное. Да и сам пусть поймет, что не детская это игра – любовь. Пусть Ванюша свое получит по полной программе, связавшись со мной, если уж устная трепка ему нипочем. Мы, бабы, все только с виду хорошие, а если поглубже копнуть, то и на черта нарваться можно.
; Ох, Ванюшка, не слушай ты ее, - перебила свою не на шутку разошедшуюся дочь Мария Ивановна. - Сейчас она готова мстить всем мужикам за всех вдов и сирот, за всех обиженных баб, хотя и нужно-то ей всего, чтобы мужик дрался за нее, семьей своей дорожил. Семья-то ведь любовью держится, ее на буксир, если что, не возьмешь. Но похаять за это свою дочь тоже не могу. Осторожная она сейчас, сердце свое боится пустому человеку отдать. Но про тебя она говорит, что ты мужчина стоящий, мужик настоящий, да мы и сами это видим. Любит она тебя, и это помогает ей жить. Мы с отцом не против отдать ее тебе, но вот хотелось бы познакомиться с твоими родителями, а то не по-людски как-то. Люди-то мы верующие.
Иван как будто ожил от слов женщины, встрепенулся, готовый сорваться с места:
; А я и сейчас могу их привезти, если можно, конечно. Они в городе, тут рядом. Я мигом обернусь.
; Привози, Ванюша, привози, - согласилась Любава. - Никуда нам от них уж не деться. Присядем на дорожку, как полагается, чтоб все у нас путем было.
; Эх, Любава, откуда у тебя столько сил, чтобы воду помутить. Трудно тебе с ней придется, Ваня. Порода у нее отцовская, провоцировать тебя всегда будет. Дело касается ее жизни, а ее опять понесло, - тяжело вздохнула Мария Ивановна, присаживаясь на табурет.
; А это все оттого, мамуля, что родила меня непутево, отсюда и результат, - не осталась в долгу Любава.
; Как это непутево? - возмутилась мать. - Ты говори, да не заговаривайся.
; Сама же говорила, - продолжила Любава, - что когда у тебя нерест наступил...
; Какой еще нерест? - пришла в негодование Мария Ивановна. - Тоже мне красноперка нашлась.
; Ну тебя же отец до роддома не довез. И ты рожала меня на посту ГАИ. Отец тогда вместе с гаишниками и роды у тебя принимал. Забыла, что ли?
; Ах вот что ты имеешь в виду?! Ну и что из этого?
; А то, моя хорошая мамуля, что мне тяжело жить, сопротивляясь обстоятельствам, если уж я плод утонченной работы милицейского бизнеса. Так уж получается, что я ничего без юмора делать не могу, потому что связана по рукам и ногам таким фактом моего рождения.
Мария Ивановна в ответ только рукой махнула.
; Привози своих родителей, сынок, сбывать ее с рук будем. Советую тебе не позволять ей садиться тебе на шею и помыкать собой.
Не прошло и трех часов, а Иван уже привез своих родителей и сына на хутор. Гостей здесь во дворе встречали все обитатели дома. По случаю их приезда все семейство приоделось. Но из всех выделялась Любава своим темным платьем, облегавшем ее фигуру. Ольга Александровна, выйдя из машины, сразу обратила внимание на это: «Хорошенькая девочка, чем-то похожая на меня в молодости. У моего сыночка губа не дура. Первая-то жена ей и в подметки не годится. Да и родители ее внешне приятные люди». Иван в это время вывел из машины своего сына. Взглянув на него, Любава даже воскликнула:
; Ой, какой очаровашка! - и протянув мальчугану руку, предложила: - Пойдем погуляем. Здесь у нас много интересного, тебе понравится.
Саша посмотрел на нее своими ясными голубыми глазами, демонстративно отвел ее руку и вернулся к машине, которая занимала его гораздо больше незнакомой тетеньки.
; С характером мальчик, - улыбнулась Любава.
; А ты что в темное платье оделась, вроде не по погоде, жарко же? - спросил ее Иван.
; А это, мой дорогой, траур по моей прошлой жизни. К тому же, устаешь от однообразия, а тут такой случай... А если хочешь, то это темное платье в противовес моему прошлому: не хочу, чтобы все повторилось заново. Не хочу быть жертвой в этой жизни, я же женщина, наконец. И запомни, Ваня, я не хочу быть богатой, как мне раньше обещали, а хочу быть просто любимой. Ни шуб, ни бриллиантов мне не надо, я хочу быть просто уверенной в тебе и в себе. А сынишка у тебя - прелесть, - вдруг сменила тему Любава. - Как мамаша могла такого малыша бросить? Материнским умом я твою бывшую жену понять не могу. Ведь наши-то дети для нас все: и горе, и радость, и слезы, и седые волосы. Иногда бабе можно и простить кое-какие слабости, но такое никогда.
Пока Иван и Любава разговаривали, Сашка возился возле машины, но потом ему наскучило, и он сам подошел к Любаве, взял ее за руку и повел к песочнице, в которой уже возился ее собственный сын. Подойдя, он протянул Максимке свою лопатку, а сам стал совочком копать песочек. Любава, наблюдая за этим, с удивлением произнесла:
; Да, сынок твой, Ванюша, контакт со всеми наладил без особых усилий. Сразу видно, сильная личность и, боже мой, как же он мне нравится. Только бы они у нас в плохишей не превратились.
; Да, вроде, и не в кого им такими быть. В любви же растут, заботой окружены, пониманием. Думаю, что со временем они это оценят, - возразил Иван.
; Дай бог, чтобы оценили, - поддержала его Любава.
Старшее поколение в это время уже перезнакомились друг с другом и поджидали молодых, чтобы всем отправиться в дом.
Павел Михайлович разлил шампанское по фужерам и произнес первый тост:
; Ну что, гости дорогие, наши дети решили пожениться. Никто их в этот омут не толкал, это их самостоятельное решение. Пробный шар в этом направлении у обоих уже был, так что в случае чего пенять им будет не на кого. За нами только свадьба, которая будет, вероятнее всего, осенью или зимой, как обстоятельства сложатся. Ваню мы знаем, он нам нравится. Помните, дети: все, что происходит сегодня, это на всю жизнь. И совет вам хочу дать: остерегайтесь проявлять чувства, которых не имеете, и поменьше тайн друг от друга, поскольку они никогда никакой радости не дают, а заставляют излишне напрягаться. Врагов себе не создавайте, про доброту не забывайте и не выясняйте отношения. Если будете этому следовать, все у вас получится.
Все чокнулись, выпили за молодых и надолго замолчали после первого тоста. Молчание нарушил Семен Иванович, отец Ивана:
; Я лично хочу одного: чтобы наши дети были здоровыми и счастливыми, все другое значения не имеет. А что касается меня лично, то я просто люблю свой дом, семью и отдаю ей все чувства. Ну а у Вани свое, наверное, мнение, против которого не пойду.
; Да я всего-то и хочу быть веселым по жизни, - откликнулся Иван. - А так, готов любому делу служить, не прислуживаясь, если это в интересах семьи и если мне доверяют и верят.
Сидевшие за столом переглянулись между собой, а Ольга Александровна заметила:
; Мыслят-то вроде правильно, слова их под сомнение не поставишь. Пусть ищут себя, размышляют, переживают. Только вот в сказки и чудеса верить не стоит, просто так ничего не дается, нужно много потрудиться, чтобы чего-то достичь. Проза жизни, пожалуй, покруче любой сказки будет. Но я вот о чем еще хотела спросить: где жить собираетесь, молодые люди?
Иван замешкался с ответом и вопросительно посмотрел на Любаву. Она же игриво тряхнула головой и, не скрывая радости, тут же ответила:
- Здесь, на хуторе, Ольга Александровна. С Ваней этот вопрос мы уже обсуждали и решили, что это будет лучше и для нас, и для детей. Хотим быть полностью независимыми, настоящими, свою правду найти, в конце-то концов, на этой земле. Хозяйство свое заведем, детей воспитывать на земле будем, людям во всей округе помогать. Я все же ветврач, во всех деревнях нужна. Дядьку своего заменю, его здесь часто вспоминают. Да и мечта у меня есть – лосиную ферму на хуторе создать. Дело нужное и людям полезное.
; А не скучно будет? Здесь даже пообщаться не с кем, кругом один лес да зверье. Хватит ли у вас храбрости и терпения в такой ситуации? - поинтересовался Семен Иванович.
; Мы же, Семен Иванович, не просто хотим здесь ферму построить. Мы хотим на базе хутора объединить в закрытое общество трудовой крестьянский люд, а если хотите, то создать союз порядочных людей, которым не безразлична судьба сельской России, основным девизом которых должны стать свобода, равенство и братство, ну и справедливость, конечно.
Семен Иванович усмехнулся, заметив:
; Ну, если я тебя правильно понял, то вы хотите создать свой профсоюз с кассой взаимопомощи или благотворительное общество с домами для престарелых, похожее на клуб любителей чая или домашних кошек. Так что ли, Любава?
; Мы хотим просто-напросто объединить под своей крышей патриотов земли русской, к рукам которых деньги не липнут.
; Ну а как с политикой в вашем обществе будет?
; Политическая борьба тоже не исключается. Вы посмотрите, что на селе творится. Стирают его с лица земли нашей, а без села и России-то никакой нет. Пудрят нам мозги, что оно на подъеме, но вы же сами видите, что село наше уже как курица ощипанная. И защитить себя не может. А селу свой новый порядок нужен. Без активных людей оно никогда с колен не поднимется.
; Устав у вас, конечно, будет? - продолжал свой дотошный допрос Семен Иванович. - И присяга, и ритуал, и обычаи, и традиции крестьянские?
; Обязательно будут. Мы же хотим создать идеальный инструмент по переустройству сельского мира. Эволюционным путем, конечно, на основе демократически избираемой власти. Для нас это чисто гуманитарная организация для продвижения своих корпоративных интересов, в основе которых лежит возрождение российского села. Нам надо сохранить слой настоящего крестьянства, его средний класс, если хотите, для которого понятие отечества не пустой звук. Ну это что-то вроде похоронного общества, созданного в Италии, которому сегодня уже лет двести.
; Извини меня, Любава, - перебил девушку дотошный Семен Иванович, - но это у вас далеко не похоронное общество, а сообщество вольных каменщиков. И общество у вас не закрытое, а тайное, для состоятельного крестьянского мира, называется которое масонской ложей. Кто только у вас командовать будет? Женщинам-то ведь туда путь закрыт, там только мужики командуют.
; Это почему же? - живо заинтересовалась Любава.
; Да чтобы вы не смущали мужиков своими формами и всякими женскими штучками. В противном случае это уже будет не клуб по интересам, а притон, ночной клуб для развлечений. В таком случае ваше всевидящее око померкнет обязательно, а без него задуманного дела не сделать. Так что, думай, великий мастер. Дело ваше, возможно, и нужное, но будет подозрительным для власти, которая обложит вас как медведя в берлоге, псами сторожевыми затравит. Да и путь ваш к такому сообществу долог и труден, - продолжал свои наставления Семен Иванович, - но то, что у вас есть мысли любым путем вдохнуть жизнь в деревню, сделать ее процветающей, одобряю и преклоняю свою седую голову. По жизни нашей бойцом надо быть, а не раскисать от всякой мелочи. Ну а если все у вас путем пойдет, то скучать вам действительно не придется. Дерзайте, а мы вам поможем. В свое время мне самому хотелось что-то подобное сделать, но не удалось по разным обстоятельствам, о чем до сих пор жалею.
; А почему не удалось-то? - поинтересовалась Любава
; Да потому, дочка, что власть у нас мерзопакостная была, каковой, впрочем, и сейчас осталась. Да и фермеры с душком оказались. У них же личный интерес в почете. Только он глаза им затмил, а не общие проблемы. Учтите это на будущее и подбирайте в свой клуб людей достойных. Не тех, у кого полные карманы денег, а тех, у кого душа не спокойна, у кого болит она за деревню нашу, у кого любовь к ней не охладела. Так что стройте свое похоронное общество для местной власти, когда-нибудь и результат, может, будет. Нам ведь просто расшевелить всех надо. А зла больше, чем имеем, точно не будет. А во имя свободы и настоящей России и пострадать можно. Свой полет начинайте, вздохните и расправляйте крылья. И запомните: ваш мир – это люди, которые вокруг вас, а не власть, которая мешает им жить.
; Чего ты их властью-то нашей пугаешь? - решил высказаться и Павел Михайлович. - Может, хватит нам всем с зажатыми ртами ходить, милостыню у всякой пакости просить. Мы, что, другого сорта люди, или нам уже и на отечество наплевать? Они же совесть свою продали, душу дьяволу заложили, плюют на нас свысока. Именно сейчас все мы военнообязанными должны стать, а не мальчиками для битья. Я хочу, чтобы в этой потасовке умные победили, а мелкий народ, каким нас считают, свою позицию занял. Нам давно уже пора определиться и иметь свое дело, свою мораль, свою власть. Пофигизм, который сейчас в моде, нам не к лицу. А то, что задумали наши дети, это похвально. Сами додумались, нас не спросив. Не может быть сильной страна без сильной провинции, мой дорогой. Да и мыслят ребята правильно. Пора мобилизовать народные мозги и волю в единый кулак. Современной власти это не по силам. Она сама в едином кулаке против собственного народа. Поэтому, кроме ненависти, у меня к ней ничего нет. Власть наша как барабан: гремит густо, да внутри пусто, только иногда одаряет нас своей милостью. Разве это власть? Олигархов она, правда, защищает, а за простой народ пострадать не хочет. Такие вещи прощать нельзя, - рубанул с плеча Павел Михайлович в заключение.
; А я разве не о том же говорю? - аж подскочил от возбуждения Семен Иванович. - Нам годы нужны благодатные, чтобы люди силу обрели. Но для этого нужны страдальцы за русскую землю, иначе социальный террор нас изведет. Хотя бывали времена и потруднее, однако все работало.
; Тогда и деревья были большими, - попыталась разрядить обстановку Мария Ивановна и рассмеялась.
; Совести тогда у людей было больше, ответственности. А сейчас что? Бабам колготки леопардовые подавай, стринги, легинсы всякие, журналы гламурные. Потому и жриц любви на каждой дороге полно. Да и мужики недалеко от них ушли. О чести своей забыли, собственное достоинство потеряли. Так что, дорогие мои старички, нам надо очень постараться, чтобы пожить подольше. Мы же никому не сможем простить, если нам дадут пощечину. За это и кровавыми слезами можно расплатиться, - с воодушевлением произнес Павел Михайлович.
; Это ты зря, Михалыч. Нельзя расправляться с чудовищем его же методами. Мы же народ гуманный, на справедливости воспитанный.
; А нужна нам эта гуманность? Власть-то у нас сама злостный нарушитель закона, а для таких клетка в самый раз сгодится. Ей хоть плюй в глаза – все равно божья роса. Сопротивляться надо этому, что-то в противовес поставить, - не соглашался с ним Павел Михайлович.
; Прежде чем что-то делать, примериться надо, на кого прешь. Поэтому, прежде чем в драку кидаться, с противника надо маску снять.
Неизвестно, сколько бы еще продолжался этот спор, но его прекратила мать Ивана. Она разлила по рюмкам оставшееся спиртное, подложила на тарелки закусок и спокойно произнесла:
; Хватит вам, мужики, воду в ступе толочь, мы не на политинформации, а на помолвке все-таки. Лучше давайте выпьем за детей наших, они того стоят. Невеста - красавица, да и жених - молодец. Дай бог, чтобы все у них получилось, сладилось.
Тут уж никто возражать не стал, все дружно взялись за рюмки, словно вспомнив, по какому случаю тут собрались. Пока родители обсуждали будущую совместную жизнь своих детей, Иван с Любавой незаметно узкользнули из-за стола, решив побродить по территории хутора. Оглянувшись вокруг, Иван нервно спросил:
; А дети-то наши где? Убежали что ли, куда?
; Здрасьте, приехали, отец называется. Да их твоя мама уже давно уложила спать, уже, наверное, скоро проснутся. Ты что, не заметил? Попозже покормить их надо будет. Ты сам покормишь, или мне рукава засучить?
; Не знаю, как твой, а мой сам ест. Аппетит у него замечательный. Да он у меня вообще мужик самостоятельный: зубы чистит, одевается, сам спать укладывается. Но и общество любит, ему нравится, когда с ним гуляют, рисуют, книги читают. Словом, проблем-то с ним никаких, говорит вот только не очень, отдельные слова еле-еле произносит.
; Ну это дело поправимо. Общаться с ним надо больше, дорогой папаша, а не наездами сына навещать. Парнишка-то вроде смышленый, умненький. Надо его понять и поддержать. Ну, этим я сама займусь, тебе детскую душу не понять.
; Это почему же?
; Да потому, дорогой, что не мужское это дело – детей воспитывать. Для этого женская душа нужна – теплая, нежная, надежная. Вам этого не понять, а дети чувствуют.
; Ладно, воспитывай, а я другим делом займусь.
; Каким, если не секрет?
; Территорию хутора надо облагородить. Вот здесь, например, - кивнул Иван на пустое место рядом с забором, я бы березки посадил, вид из окон сразу бы другим стал.
Любава рассмеялась:
; Да были здесь березки, только погибли, по моей глупости.
; Как это?
; Маленькая я еще была, по весне у дядьки гостила. Научил он меня тогда березовый сок пить. Березки-то просыпаются после зимы самыми первыми, тогда по ним и сок идет. Ножичком в коре дырочку проделаешь, палочку вставишь, а по ней сок и потечет: пей, сколько хочешь. А я по малолетству и незнанию вообще со ствола всю кору ободрала. От этого деревца и погибли. Вот тут они и росли, где ты теперь опять планируешь их посадить.
; Теперь обязательно посажу, справедливость восстановить надо. Не зря же их дядька твой сажал, и так ведь лесу кругом полно. А он не охотился случайно?
; А как же, охотился, конечно. Только в леса ему не было надобности ходить. Он зверей прямо на территории хутора отстреливал.
; Это как же? Зверь-то ведь не дурак, сам в руки охотника не пойдет, его выследить надо.
; Ерунда все это. Дядька просто поступал. Вон, видишь, в дворовой постройке слуховое окно. Вот из него и стрелял. А предварительно в огороде приманку раскладывал. Ночью какой-либо зверь на эту приманку выходил, а дядька его уже ждал, притаившись в сарае. Без добычи он никогда почти не оставался, кого-нибудь, да обязательно подстрелит.
; Не хутор у вас, а чудесные места какие-то: и баня по-черному, и охота под окном, и пчелы роями летают, и лоси в затылок дышат, а тишина какая, словно все вымерло вокруг.
; Не нравится, вижу, тебе здесь Ваня. Может, зря мы все это сватовство и прочие дела затеяли?
; Ты что, Любавушка! Да я балдею от всего этого. Это же мечта всей моей жизни.
; Здесь и в самом деле хорошо, Ванюша. Ночью выйдешь и слышишь, как яблони в саду будто переговариваются. А еще я люблю босиком по траве бродить, особенно по утрам, когда еще роса не сошла. Солнышко из-за леса выглядывает, туман от земли поднимается, кругом птицы щебечут – от всей этой картины сердцу так радостно. Это же и есть настоящая жизнь, Ваня. Да я без этого хутора и жизни себе не представляю. Ну а с семьей здесь если жить, то и вообще рай земной.
Иван слушал Любаву и улыбался.
; Не агитируй меня, золотце мое, я уже давно сломался. Да и без тебя тоже я жизни своей не представляю, - Иван взял Любаву за руку и повел ее к столу.
Часть пятая. Ферма
Свадьбу молодые сыграли зимой, под Новый год. Без шика, по-семейному скромно, в квартире Ивана. Собрались только самые близкие родственники и верные друзья. Много звучало пожеланий в адрес молодых, ну и наставлений, конечно. Не без этого. Ивану больше всего запомнились слова отца, который даже на свадьбе напомнил ему, что живут они далеко не в свободном обществе, что людьми управляет не только любовь, но и страх, что власть не терпит несогласных. И чтобы вырваться из этого кошмара, нужно найти силы укреплять в себе настойчивость и смекалку, ибо, бросив вызов тупоумию и бездарности властей, каждый, кто посмел это сделать, невольно обрекал себя и свою семью на немалые неприятности.
Любава тоже прислушивалась к наставлениям родителей. Она хорошо осознавала, что в историю отношений с властью, какой бы она ни была, легко влипнуть, а вот выбраться трудно, особенно если безопасность семьи под угрозой. Понимала она и то, что за свою очевидную правоту надо бороться, даже если трудно, если растерялись в поисках истины. Особенно доверяла она матери, которая советовала ей быть предельно осторожной в отношении с властями, быть поближе к народу. И уж если кто-то позволит себе сказать, что ее дело вредит ее родине, то пусть ее судит народ, а не подручные власти. Сама же Любава думала, что все, что посылает ей судьба, это не просто так, это не ошибка, это дорога ее жизни.
Не пустые слова говорили молодым родители, за их плечами был опыт. Да они и сами понимали, что в своей стране по чужим законам живут, потому грустно и туманно вокруг, словно все во сне, и понять не могут, в какой стране живут, почему кругом вранье, а власть чихать хотела на общественное мнение. Почему одни считают себя хозяевами, а другие легко мирятся с положением холопов? И не пора ли начать стирать грязное белье и прекратить просто сотрясать воздух? Вопросы эти не давали покоя ни Ивану, ни Любаве. Им очень хотелось влезть в драчку с этой раздрызганной реальностью, со всеми заморочками, которых, куда ни глянь, навалом. Делать-то ведь что-то надо, если страна сумасшедшей стала, причем до такой степени, что дальше ехать некуда, и уже поздно предаваться мукам совести. Пора прекратить надеяться только на бога, надо и самим что-то делать. А потрудиться было над чем. Планы-то у молодых грандиозные. Это с виду они никчемные, а если копнуть поглубже, то голова закружиться. Не каждому дано бросить вызов системе, перед которой страх один: в живых бы остаться. С дурной-то кровью опасно бороться, не пришлось бы святых выносить. И за народ свой им обидно. Все почему-то думать стали, что из дворян и князей вышли, всем быстрой езды захотелось, вечные ценности на удобства менять стали. Потому-то и захотелось молодым закрутить свою судьбу по-своему, чтобы свежим ветром повеяло, захотелось добиться в жизни чего-то большего, сделать что-то красивое и неповторимое, да так, чтобы компромисса со злом не было.
На хутор в этот раз вся семья собралась загодя. Предстояло обговорить массу вопросов, от которых голова пухнет. Любава ломала голову над структурой и размещением фермы, а Иван самостоятельно и с помощью своих родителей искал способы решить финансовые проблемы, которые возникали при ее создании. Да и помимо этого дел было много. Надо было определить куда-то детей на первое время, решить вопрос с родителями – где они будут жить, прикупить одежду, следовало подумать и о транспорте, без которого на ферме не обойдешься. Опять же, что делать с квартирой, если родители согласятся жить с ними на хуторе.. Иван прокручивал в голове эти нюансы, пытаясь найти решения всех этих головоломок. Однажды он спросил у Любавы:
; Вот создаем мы с тобой ферму, а лося живого ты когда-нибудь видела?
; Эх ты, сушки-бараночки, за кого ты меня принимаешь? Уж не за авантюристку ли? Да будет тебе известно, что я не только их видела, но даже гладила и кормила. Дядька-то мой привечал их, кормушки строил, от браконьеров оберегал, молодняк спасал. У лосей-то обычно два лосенка рождаются, а к осени, как правило, один остается, другой погибает. Слабых дядька подбирал, откармливал, а потом отпускал. И все это на моих глазах было. Так что, Ванюша, не обижай того, кого любишь. Лучше развернись всем корпусом к нашему делу, раскрой свой потенциал ему на благо, положи себя на музыку ради него. Ну а уж я буду держать круговую оборону, предугадывая действия противника. И прошу тебя, Ванюша, давай жить так, чтобы ни у кого и мысли не возникло разлучить нас.
; Ну уж в этом мы постараемся, назло всем. Правда, Любава? А про лосей пошутил я, - стал оправдываться Иван. - Просто хотел уточнить, какой скотный двор надо строить, где лосей размещать будем. Надо же все, голуба моя, путем сделать.
; Эх, Ванечка, - с укором произнесла Любава, - ты хоть книги-то читаешь какие-нибудь? А еще на охоту собрался... Смотри, коров местных вместе с козами не перестреляй вместо диких зверей. Вот тогда действительно смеху будет. Лось же – зверь лесной, ему скотный двор не нужен. Да и кормовая база для него вся в лесу: хвоя, листья деревьев и кустарников, крапива, болотные растения. Можно побаловать его и озимыми зерновыми, кукурузой, подсолнечником, картофелем. Предпочитает иву, осину, рябину, сосну, пихту. А вот березу лось не трогает. Так что вся его кухня в лесу, дорогой, а не на скотном дворе. Видишь, как я много всего об этих лесных великанах знаю. А ты меня упрекаешь?
А из построек нам, если что и нужно, то это хороший навес или сарай для дойки лосих и ясли для молодняка, чтобы их на ноги поставить. Да и нужно-то это всего дней на десять, потом они сами окрепнут и на ноги встанут.
; Выходит, вся ферма у нас из одного сарая состоять будет? Но это же не серьезно, ну просто курам на смех, - разочарованно произнес Иван.
; Это не сарай, Ванюша, а каждодневная, кропотливая работа с лесным зверем. Его приручить надо, прежде чем получишь от него молоко. А молоко лосихи лечебное, высокопитательное. Оно полезно всем, особенно детям, спасает человека от многих болезней. Только получить его трудно. Придется потрудиться, тогда и миру будет что показать.
; Все равно этого мало, - упрямо возражал Иван.
; Что предлагаешь? Изобрази из себя Ломоносова, запишем этот факт твоей биографии, - съязвила Любава.
; Ломоносов тут ни при чем. Но раз молоко – главный продукт фермы, то я бы готовил из на его основе разные блюда и продукты, которые всем полезны. А еще можно открыть молочное кафе для туристов, которые бы лакомились этими продуктами. Если сделать хорошую рекламу, то от посетителей отбою не будет. Ну и пекарню бы небольшую на хуторе поставил. Не все в деревнях хлеб сами пекут, и на привозной кое-кто надеется.
; Интересная мысль, - похлопала его по плечу Любава, - вот и займись этим. Надеюсь, что это не слова, брошенные на ветер. А то ведь грош цена им будет.
; Это мы еще посмотрим, какова цена моих слов. Во всяком случае, при таком обороте прогноз на жизнь у меня благоприятный.
; Что еще предлагаешь? - удивленно подняла брови Любава.
; Пока есть время, права тебе надо получить. Отец нам «Ниву» свою отдает. Она хоть и не новая, но довольно приличная машинка. Тебе же придется ездить по окрестным деревням, если уж место своего дяди решила занять. Лучше «Нивы» на селе никакой машины нет.
; Да есть у меня права, давно уже, - успокоила мужа Любава. - Ох, боюсь, что это не права, а, скорее, лицензия на убийство. Придется тебе меня еще немного потренировать в вождении. Машины своей у меня никогда не было, а права я получила давно, еще на первом курсе академии. Практики вождения нет, тебе придется все со мной заново повторить.
; Повторим, без вопросов. Как приедем на хутор, так и научу. Самому интересно, как ты железным конем управляешь. Головушка твоя светлая, а вот что за рученьки... это мы проверим, - улыбнулся жене Иван.
; Имей в виду, Ваня, я тебя на это дело не подписывала, сам напросился. Готовься к жертвоприношению. Лучше бы твой отец нам лошадь подарил, а не «Ниву». На лошадке и спокойнее, и жертв, опять же, можно избежать. Кстати, лошадь на хуторе когда-то была, сейчас от нее только сани да телега остались. Ох и любила я на лошади кататься. Усядешься верхом – и королевой себя чувствуешь. Тоскую я по тому времени, Ваня, - огорченно произнесла Любава.
; Не грусти, - утешил жену Иван, - куплю я тебе лошадь. А по прошлому печалиться нечего. Мы еще увидим в лужах звезды. Давай будем действовать, а не плакаться. Богу надо помолиться, чтобы все у нас хорошо было.
; Ну за этим дело не встанет. Бог-то в деревне живет не по углам, он в сердце каждого крестьянина. Даже наш хутор, хоть и не одушевленный, но под божьей опекой, потому и живет долго без потрясений. Так что уж давай, Ваня, сделаем из него настоящее достояние республики.
; Ты думаешь, что такое возможно? - с сомнением произнес Иван.
; Я не исключаю внимания к нам, более того, даже не сомневаюсь в этом. Нам с тобой иммунитет от пошлости нужен, если уж мы частью государственной системы станем. А без этого нельзя, Ваня, земля же гибнет. Если честно, то мне иногда хочется послать всех к чертовой бабушке, пожить счастливой женщиной, заниматься домом, детьми, любить безоглядно, но не дают, паразиты. А как хочется верить в свою звезду, видеть, как мой труд вливается в труд моего народа. Не доросли, что ли, мы до этого, или лености ума много? Мы же страна господ, а не трудового народа. Может, поэтому мы ничего умно и точно делать не умеем, а всегда грубо и топорно? А так хочется всю страну в руках подержать...- мечтательно произнесла Любава. - Я ведь, Ванюша, никому не верю, кроме своей семьи, а это печально. Мы же приближаемся к грани, за которой точка невозврата. Но то, что происходит, к сожалению, многих устраивает. И какой же оглоблей надо бить нас по голове, чтобы мы одумались?! Я вот что подумала: может, нам газету начать выпускать и назвать ее «Земля и воля»? Что ты думаешь, а Вань?
; Можно, наверное. Только тебе тогда придется без лошади обойтись, на «Ниве» будешь ездить.
; Согласна. Нам же людей объединять надо, а не сеять рознь среди них. Даже если президента никто не слышит, то нас-то должны услышать обязательно. Бандитскими делами мы заниматься не будем. У нас, друг мой, будет свой жанр и развиваться он будет по законам совести и справедливости. Проблемы сегодняшнего дня таковы: вранье и невежество. А сам факт существования газеты должен всколыхнуть всех вокруг. Вот тогда и посмотрим: кому арбуз, а кому свиной хрящик.
; Остынь, голуба моя. Для таких дел хотеть и чувствовать маловато, надо уметь это делать. Газета это, конечно, хорошо, но как поднять этот груз... Без гуманитарной помощи здесь не обойтись.
; Найдем мы таких людей, Ваня. Не все же из журналистов продались за кусок колбасы, есть среди них и порядочные, совестливые люди, и талантами не оскудели. Проблема-то общая – деревня гибнет.
; Ладно, подруга, убедила, - кивнул согласно головой Иван. - А от меня-то что требуется?
Любава игриво сверкнула глазами, обняла мужа за плечи и пропела:
- Эх, Ваня, Ваня, Ванечка,
Глаза свои протри:
Есть женщины достойные
И счастья, и любви.
Они не ради похоти,
Они лишь для семьи.
Цена им, милый Ванечка,
Не рубль, а горсть любви.
У тебя, мой дорогой муж, появился шанс доказать, - продолжала Любава, уже посерьезнев, - что ты настоящий человек, а не только мужик, который с собой только свой главный инструмент носит. Хороший человек всегда тратится: думает о других, переживает, сочувствует и даже плачет от невозможности помочь. Делать все нужно с любовью, без злости. Когда сердце полно любовью, гадости не будет. А хорошего мужа из тебя я все равно сделаю, как говорится, «я его слепила из того, что было...»
Иван возмутился:
; Чем же я для тебя не хорош? Может, что-то не так делаю?
; В том-то и дело, что хорош. Только ты еще прежней жизнью живешь, Ваня. А мужик, бросающийся на женщину, как на красивую бабочку, мало кого устроит. Неужели я хуже твоей первой жены? Между прочим, спелые фрукты и ягоды тоже ничего бывают... Да и еще не увядшая чайная роза. Почему же тогда у тебя такая тоска в глазах? Скажи.
; Глупая ты. Да я не о прежней жизни думаю, а о сыне. Это мой крест, и нести его мне.
; А может, вместе понесем, все легче будет? Думай, думай, супруг мой дорогой, спасательный круг тебе предлагается. Если бы бог хотел тебя наказать, он отнял бы у тебя разум. Но судя по тебе, этого не скажешь. Сын-то твой давно с тобой, только вот ты не с ним. Бабушкам позволяешь его воспитывать. Разве это порядок? Приедем на хутор, и забирай его к себе. Он ведь тоже измучился без тебя, бедолага, а ты только слюни распускаешь. При всей твоей активной позиции, совершенно невозможно понять, чего ты хочешь. Это же твой ребенок, Ваня. По тому, как он живет, и о родном отце судить можно.
От слов Любавы губы Ивана дрогнули, но он сумел овладеть собой.
; Все, убедила, довольно. Меняем тему. Давай решим, когда на хутор поедем.
; А давай в субботу и поедем, с утра пораньше.
По дороге на хутор тревожные мысли не покидали Ивана. Он еще до конца не осознал, что едет в деревню не отдыхать и не на время, а жить и работать, что в его представлении было абсурдом. Деревня на глазах гибла, народ нищал, кругом безработица, земля запущена. Все, что только можно, пропито, разворовано, уничтожено. Интереса к жизни практически никакого. Все ждали справедливого и мудрого барина, а он не приезжал. «Но ведь так же нельзя, - думал Иван. Уничтожают все вокруг и даже не задумываются. Как он при таких условиях жить собирается? Да еще с семьей..».
Однако теплится еще надежда на то, что все-таки люди одумаются. Маленькая надежда, но все же есть, раздумывал Иван и искоса поглядывал на Любаву. Она тоже о чем-то задумалась, но ее лицо не выражало тревоги, а излучало спокойствие и уверенность. «Красивая она у меня и умная, - думал Иван. - Одержимая какая-то, упертая. Такую с пути не свернешь. Почему-то ее ничего не тревожит, ведь не на пир едет, а, можно сказать, на лобное место. А потому и уверенная, что деревня для нее – это крест на всю жизнь». Заметив частые взгляды мужа, Любава произнесла:
; Похоже, скоро дома будем. Вот приедем, и пойду на речку, искупаться страсть как хочется.
; Да, вроде скоро и халупа твоя появится, - пошутил Иван, но тут же осекся от укоризненного взгляда жены.
; Это не халупа, Ваня, а лесной дворец, наш с тобой дом, между прочим. Имей хотя бы уважение к тому, к чему руки твои не прикасались. Нам с тобой здесь жить, детей растить, с людьми общаться. Хочешь новый дом – строй, возражать не буду. Но не ценя прошлого – не построишь и будущего. Помни это и не огорчай меня больше.
; Понял, каюсь, теперь буду ценить неизгладимое прошлое, - отшутился Иван и прибавил скорость.
По мере приближения к хутору настроение Ивана менялось. Он незаметно увлекся видом из окна. Окружающая природа действовала на него пьяняще. Ему хотелось быстрее приехать на место, вдохнуть там полной грудью лесной воздух, поваляться в траве, напиться свежего парного молока. Однако, подъезжая к воротам хутора, он заметил кого-то во дворе и, встревожившись, шепнул Любаве:
; Похоже, у нас гости, как бы не натворили чего.
; Да это же Михалыч, мужик из соседней деревни, - приглядевшись, воскликнула Любава. - Он за нашим домом присматривает. А сейчас, похоже, траву решил скосить. Хороший мужик, беспокоиться нечего.
Как только машина остановилась, Михалыч поспешил навстречу выходящим из нее хозяевам. Поклонившись на ходу, произнес:
; Давненько вас не было в наших палестинах, Павловна. А я уж беспокоиться стал, приедете или нет. Огород-то поднимать пора, иначе травой зарастет. Похозяйничал я тут, правда, у вас, но, извини, все что мог. А это мужик твой, что ли?
; Это муж мой, Михалыч. Его Иваном зовут, знакомься. У нас с ним сейчас, так сказать, парный забег на длинную дистанцию. Дела-то твои как? Как Полина Семеновна себя чувствует?
; Да какие у нас дела, одни делишки – повод для шуток. Никогда еще в деревне такого беспорядка, как сейчас, не было. Вроде и земля есть, есть желание работать, а не дают. Во времени мы все, что ли, заблудились? Чего строим, к чему стремимся, никак понять не могу. Хреновина какая-то получается: чем больше лжи, тем больше веры. Сеют-то вроде густо, убирать только пусто. Потому и жить праведно разучились, и трудиться тоже уже не можем. А Семеновна моя на огороде пашет. Он для нее как эликсир молодости. Вот она и старается, пока голова не закружится.
; Может, перекусишь с нами. Я сейчас мигом что-нибудь на стол соберу.
; Ну если стопочку нальешь, не откажусь. С утра маковой росинки во рту не было, - улыбнулся Михалыч в ответ.
- Ну тогда пошли в дом, - засмеялась Любава. - печку поможешь растопить, прогреть дом надо. - Тут Любава остановилась и развернулась к мужчине. - Ты на мне дыру протрешь, Михалыч. Что во мне не так, что ты так смотришь в мою спину?
; Прости за мой язык, но ты чертовски хороша, Любава. Мимо такой не пройдешь, не выпучив глаза. Не зря все мужики местные говорят, что ты особа, вредная для их здоровья.
; Это почему же?
; Не обижайся на меня, Павловна, но твое появление на нашем фронте разложит всю мужскую дивизию. Ты же, как вишенка на торте, цирлих-манирлих, а не баба.
; Все, Михайлыч, спускай пар из своей котельной, а то отвал получишь, и даже грамма не налью. Смотри, кончится мое терпение.
; Да я так, извини. Все мой язык меня подводит. Я же комплимент хотел выразить...
; Эх ты, метафора культурного продукта. Остынь и иди топи печь. Воистину говорят: что есть вокруг, то есть и внутри нас. Жаль, что только в одном направлении. Лечить вас всех мужиков надо.
; Может, и средство знаешь, каким лечить надо? Наши полки ждут сигнала.
; Знаю, корнем жизни называется. Труд в радость на вольной земле.
; У-у, пишите письма мелким почерком. И где это ты видела волю-то на нашей земле? А тем более труд в радость? У нас же все по принуждению, из-под пинка. Местная власть ведет себя так, что я как будто должен ей три рубля и не отдаю. Полезности от таких отношений мало. Получается, что они что-то делают, а мы ответственность несем за эту их работу. Разве это порядок? Ну а твой-то корень жизни, он, как, нам полезен? Если полезен, то говори свою идею.
; Сейчас на стол накрою, там и поговорим. Вижу, что в головах ваших один ветер свищет. Вот уж наведу я порядок в танковых войсках, а то маяков у вас стало слишком много, да и то не те. А вам нужны не маяки, а якорь, и всего один.
; Понял. Спорить с женщиной, что поросенка стричь: шерсти нет, а визгу много.
; Идем, идем. Я вам сейчас испанский стол накрою, пальчики оближете.
; А что это такое – испанский стол?
; А это, мой дорогой любитель женского пола, копченая треска с картошечкой, испанская ветчинка, закусочка из осьминога, перцы поджаренные. Все в самый раз для теплой компании и для душевного разговора.
; А с магарычом как? Не обидишь?
Любава улыбнулась и ответила:
; Что мне в тебе нравится, Михайлович, так это твоя откровенность. У тебя всегда так просто все, как зубы почистить. Словом, правильные людские отношения. За это и уважаю.
Пока Михайлыч растапливал печь, Любава с Иваном готовили стол. Иван помогал ей не ахти как, можно сказать, что больше старался не мешать. Да и не больно-то он уважал эту домашнюю работу. Ему бы с железками возиться, болты и гайки покрутить, а не рыбу жарить. Потому он потихоньку пришвартовался к Михалычу.
; Печь-то вроде сифонит, дымком в доме попахивает, - заметил он. - Промазать ее, наверное, надо.
; Промажем, какой разговор, - откликнулся на его пожелание Михайлыч. - ты, милок, присматривай пока за ней, чтобы угольки на пол не попали, пожар в доме не устроили, а я за глиной схожу. У Бориса Ивановича здесь карьер был, глина в нем отменная, такой больше нигде нет. Мужики местные для своих нужд только здесь ее и брали. Борис Иванович разрешал. А сейчас вы здесь хозяева и можете на этой глине сделать деньги, и деньги немалые. Про дымковскую игрушку слышал?
; Ну слышал?
; Вот оттуда сюда приезжали, этой самой глиной интересовались. У нее какие-то особые качества. Вот ведь штука-то какая: живем на земле, в которой одни богатства, а мы и распорядиться ими не умеем. Присмотрись к этому карьеру, может, в дело его пустишь. У нас ведь кругом одна рыночная экономика.
Иван усмехнулся и заметил:
; Где ты ее видел, эту рыночную экономику? Уж не у вас ли в деревне?
; А что, разве ее отменили? - на полном серьезе поинтересовался Михалыч. И не дождавшись ответа, продолжил: - Вот зараза, ее давно нет, а мы все пьем за нее. Выходит, что и для выпивки у нас уже стимула нет. И зачем ты только, Ваня, испортил мне незабываемые впечатления о ней? Мужикам-то теперь как нашим быть? Если раньше на свое брали, то знали, что берут то, что им недодали, а теперь что? Выходит, что все мы ворюгами стали? Что же нам теперь делать?
; А вы не воруйте, вы оптимизируйте, тогда и восстановите утерянные традиции. Власть-то этим не брезгует.
; Э-эх, - произнес Михайлыч, махнув рукой, и вышел из дома.
Когда все дела были сделаны, стол накрыт и печка замазана, а дрова приятно в ней потрескивали, Любава пригласила мужиков за стол.
; Женское ремесло, - говорила она при этом, - это не профессия, это – способ жизни.
; Самая главная погода в доме, Павловна, это не еда, а улыбка, - философски заметил Михалыч. - Влияние-то женщины днем на нас очень низкое, а когда есть улыбка, у мужика подъем начинается, да такой, что чертям тошно становится, воображение поражает. Семья – это тот мир, в котором каждый должен быть счастлив. А без улыбки этого не получится. Но, насколько я вижу, это не про вас. Ты вся светишься, Любава, как принцесса солнечная. Отчего бы это? Уж не от любви ли очумелой?
; Я счастлива, Михалыч, - ушла от прямого ответа Любава, - что мне еще нужно? Садись-ка лучше за стол, философ ты наш. Пейте и закусывайте.
Когда выпили не по одной и хорошо закусили, Михалыч спросил Любаву:
; А какое у тебя ко мне дело-то? Может, оно мне не по плечу, стыда на свою голову не хочу.
Любава вкратце рассказала о своей задумке, о планах Ивана, о всем том, что ее беспокоит. На лице ее застыло ожидание. Михалыч же не спешил высказать свое мнение, только покрякивал, испытующе поглядывая на Любаву. Налив себе из бутылки полстакана водки, выпил, утерев рот рукавом:
; Фу ты, ну ты. Вот это мама не горюй. А я то думал, что перевелись люди, которые постоять за село могут, на жертвы идти ради его возрождения. Если у тебя все получится, разлюбезная ты моя, то я буду удовлетворен развалинами российского «рейхстага». Тогда тебе от нас многократное «ура» будет. Были же и тяжелее времена, но мы выжили, а тут скопытились. А знаешь, почему? Не знаешь. Да потому, что от своих же удар в спину получили, однако наказания за это никто не несет, потому беда и повторяется из раза в раз.
Мы же не хозяевами своей земли стали, а обслуживающим персоналом. Вот так у нас и получается, что половина людей в стране сидит, а другая охраняет. Нас всех родину любить учат, а нас учить не надо, мы с этим живем.
Ну а ферму тебе помочь построить – так это поможем, без вопросов. У меня одних родственников в этом крае больше, чем квадратных метров в этом доме. Все придут, если узнают, что ты на дело их зовешь. Ты даже не представляешь, каким авторитетом тут пользуешься. Самолюбованием не занимаешься, во всех делах всегда чувство равенства, простоты и доверия чувствуется. За добро добром платить надо, а вот злу воздавать по справедливости.
Со стадом тебе Валерка Варенцов поможет. Он же у нас и лесничий, и главный егерь в одном лице, да и с дядькой твоим, Борисом Ивановичем, корешами были. Костьми ляжет, но дело твое с мертвой точки сдвинуть поможет. Поговорю я с ним, поладите обязательно. Только, чур, уговор – денег мы с тебя не возьмем, но на харчи и на стаканчики горячительного придется раскошелиться. А так все тебе сделаем: и загоны в лесу, и кормушки, и сарай для дойки, и помещение для молодняка, и кафе с пекарней. Вот только материалы завезти нужно, вместе с тобой посчитаем, чего и сколько нужно. Чтобы все расходы по смете были.
Не сомневайся в нас, мы ведь это тоже со своей выгодой делать будем. Потому как, если уж не нас, то наших баб обязательно к делу приставишь. Не сама же будешь лосих доить и пироги печь. Ну если договорились, то по рукам, - закончил Михалыч свою пространную речь и прищурился, глядя в глаза Любаве. Она не отвела взгляд, не смутилась, просто ответила:
; По рукам, Михалыч. А я хотела тебе денег дать, чтобы ты свое дело закрутил, но, выходит, не надо, без них обойдешься.
; А сколько? - оживился гость.
Любава назвала сумму. Михалыч помялся, но сказал твердо:
; Не развращай мужиков, Павловна. За такие деньги не одну бабу купить можно, или даже пивзавод. Поэтому сдуру начинать не будем, ведь страна в опасности, равнодушие всех губит, а ты деньги предлагаешь. Умно ли это?
; А я знала, что ты откажешься, потому и предложила. Доброта-то ведь дороже денег. Или я не права?
; Права, конечно, кто же спорит?! Только не всегда и не для всех это верно. По мне, то лучше быть бедным, но здоровым, чем богатым и больным, особенно на голову, что у нас и происходит. Героев-то полей и огородов я в наше время что-то не вижу, все к трубе с нефтью и газом присосаться хотят. А село кто поднимать будет? Мне вот эту землю целовать, ублажать хочется, а не купоны с нее стричь. Отношением заботливым к своей земле надо наслаждаться, а не зрелища там всякие устраивать. На эти дела у них деньги есть, а село для них, видишь ли, не по зубам. На старые грабли наступаем, а это к добру не ведет. Странная какая-то у нас власть: обращает на нас внимание только тогда, когда происходит что-то чрезвычайное, ей угрожающее. Думает, что она держит истину за бороду. А на самом деле что происходит? Народ выдумывает, а они это выдают за свое изобретение. Хотя бы сноски, паразиты, делали. Обидно, когда только на запад оглядываются, а что творится под носом, не знают, не видят. Да и куда им со своим свиным рылом, если свой родной язык забыли, а иностранный не выучили. Отсюда и получается, что мы вечно кому-то должны, вечно кому-то помогаем, а сами голь перекатная. А я хочу, чтобы все было правильно: род мой продолжался, ветки на деревьях не засыхали и было с кем спать. Для этого и надо-то, чтобы законы работали. Все надо делать без принуждения, по любви, тогда и порядок вокруг будет.
; Не заводись, Михалыч, мы начинаем дело, которое проиграть нельзя. Не мы же виноваты, что наверху деньги привыкли брать с рук, а не зарабатывать. Нам просто надо помнить, что мы принадлежим к высшему обществу, его величеству народу, а не к проходимцам всяким. Человек спасти другого может только любовью, совестью, порядочностью. Мы во что бы то ни стало должны выжить и не попасть в списки жертв, быть уверенными в том, что мы делаем. Это не легко, но нужно, иначе цена нам ломаный грош в базарный день.
; Да понял я все, Павловна. Живущие в стеклянной банке камнями не бросаются. Пойду я, пожалуй. Через пару дней зайду со сметой. После этого и начнем, если не передумаешь.
; Не передумаю, Михалыч. Семеновне от нас привет передавай. Пусть заходит, если что.
Вот так, Ванюша, - произнесла Любава после ухода Михалыча, - дело наше с мертвой точки сдвинулось. Прошу тебя: уж если ты сюда приехал, то не делай вид, что тебя здесь нет.
Иван подошел к жене вплотную, обнял ее и шепнул на ухо:
- Понял, сделаю, - и поцеловал.
Часть шестая. Милена
Чуть больше месяца прошло после того, как Иван с Любавой поселились на хуторе. Величественная красота окружающей природы постепенно покорила Ивана. Не по подсказке и принуждению, а по собственному желанию он незаметно влюбился в этот новый для него мир и уже мало вспоминал о несчастном периоде своей жизни. Теперь у него были любимая жена, сын, непочатый край работы, его окружали приятные во всех отношениях люди, Мария Ивановна и Павел Михайлович тоже были здесь. Они взяли на себя все заботы по дому и заботу о детях, которые успели подружиться. Не подвел молодых и Михалыч. Почти всю свою родню собрал он на хутор, чтобы помочь Любаве обустроить ферму. Для местных жителей она была человеком, которого все уважали, человеком, который готов был взять на себя чужую боль, какой бы она ни была. Деревенский народ это чувствовал, его не обманешь, а потому и старался, спину гнул, чтобы себя не позорить. Любава это понимала и часто задавала себе вопрос: «Почему они так стараются для меня? Я что, чем-то отличаюсь от других женщин?»
Возможно, она не вполне осознавала, что волей-неволей, незаметно взвалила на себя ответственность за тех, кто ей доверял, что лишь от нее люди слышали правду, которой им не хватало. Да и мыслила она независимо. К тому же, всегда слышала тех, кто был рядом, жила жизнью села и понимала его душу. Словом, была маяком, солнечным лучиком для местных жителей. Во всех отношениях Любава для селян была воплощением женственности и красоты, доброты и справедливости. На вопрос же деревенских жителей, почему она здесь, а не в Москве, она всегда с усмешкой отвечала:
- Надо же кому-то и деревню сторожить.
Все у нее с Иваном складывалось удачно: и личная жизнь налаживалась, и ферма гармонично вписывалась в их планы на жизнь, да и время узнавания друг друга прошло. Но, как и бывает обычно, не все в жизни сладко, гладко и благодатно складывается. Бывает, что и ромашки в голове заведутся, незапланированная катастрофа в дверь постучится, отравление жизни начнется. Так и с Любавой случилось. Встав однажды рано, раньше всех, она по привычке выглянула в окно, чтобы убедиться, нет ли пациентов на этот день. И замерла. Рядом с калиткой прохаживалась туда-сюда молодая женщина лет тридцати, искоса посматривая на окна и дверь дома. Чувствовалось, что она нервничала, покусывая губы, в ожидании встречи с хозяевами дома. Сердце Любавы заколотилось, дыхание приостановилось на миг, в ногах появилась слабость. Присев на табурет, она подумала: «Уж не бывшая ли жена Ивана к нам в гости пожаловала? Зачем? Вроде от сына отказалась, претензий к мужу не имеет, жизнь свою устроила, как хотела, вся вроде в шоколаде. Зачем же тогда она здесь?» Ее женское сердце подсказывало, что не к добру это. От греха подальше Любава решила разбудить мужа.
Иван безмятежно спал, посапывая, и не подозревал, что над ним собираются тучи войны. Слегка толкнув мужа в плечо, Любава произнесла:
- Вставай дамский угодник, к тебе американские горки пожаловали.
Иван, не открывая глаз, пробурчал:
- Какие еще горки? Дай поспать, засиделись мы вчера с мужиками, не отошел еще.
Однако Любава не отставала от него:
- У тебя ухудшение памяти, что ли? Бывшая женушка твоя пожаловала, битва под Москвой тебе предстоит. Жениться на ком попало да еще дитя народить, это тебе, дружок, не в баню сходить. Вставай, встречай гостью, в твоих руках судьба моего инфаркта.
- Это почему же? – возмутился Иван.
- Да потому, дорогой, что иногда развод – первый шаг к семейному счастью, а бывшая жена – первая из невест. Может, это мой последний день и час с тобой, не хочу занимать чужую нишу, мне это противно. Может, у нас с тобой и перспектив-то нет никаких, просто воду в ступе толчем. Семья – это все же союз на двоих, а не на троих. Кто-то из нас лишний…
- Чего несешь, глупая?! Для меня слова о верности и любви не пустой звук. К невропатологу сходи, похоже, у тебя нарушение биоритмов в голове, если всякую чушь несешь.
- Думаешь, все рассосется, успокоится, все на свои места встанет?
- Да по ней давно дурдом плачет, милая, а ты мне ее в невесты подсовываешь. Не греют меня твои слова, никак не греют. Ветер у тебя, очевидно, в голове, а потому и слезы по пустякам. А что касается ее, то от справедливого возмездия ей все равно не уйти. Люди для счастья своих детей живут, а эта…
- Зря ты так про нее, Ваня. Баба, она ведь сердцем видит и во имя любви способна на все.
- Не вгоняй меня в слезу, Любава. У нее же вместо сердца глыба льда. Да и ума, похоже, не хватает. Ведь выйти замуж по расчету не проблема. Главное, чтобы расчет был правильным. Ну, а поскольку она здесь, значит ошиблась. Делать-то мне что?
- Иди встречай. Не забудь только о том, что если тебя к ней все же потянет, я всегда хотела иметь от тебя детей и построить здесь дом только с тобой. А свою бывшую к чаю зови.
Иван пришел в умиление от слов жены, обнял ее и тихо произнес:
- Не знаю почему, но мне всегда хочется идти с тобой в ногу. От тебя просто невозможно оторваться. Поклон тебе земной.
- Вот даже как. А я думала, что любовь - это привидение: все о нем знают, но немногие его видели. Но пусть будет так – тебе все равно, а мне приятно.
Через несколько минут вместе с Иваном в дом вошла женщина, от одного вида которой у Любавы сразу отлегло от сердца: «Страшная-то какая. К тому же доска гладильная, а не баба, спицы вместо ног. А волосенки жиденькие, в драке, что ли, выдрали. На такую не один салон красоты работать должен, и то бесполезно будет». Однако своего состояния она не выдала, а просто ждала, что будет дальше.
Иван, войдя в дом, представил женщин:
- Знакомьтесь, это Любава, моя жена, а это Ольга, мать моего Сашки. Ольга приехала сына навестить, погулять с ним хочет.
- Он пока спит, будить не будем. Предлагаю всем позавтракать, а там и сын ваш проснется, - сказала Любава и стала собирать на стол.
Гостья возражать не стала и лишь с любопытством осматривала комнату. Чувствовалось, что не все ей здесь нравится, но она сдерживала себя, чтобы не обидеть хозяев. Любава поняла это сразу: «Это для тебя, милая, где кошелек толще, там и дом родной, а для нас с Ванюшей и здесь счастье без границ».
За завтраком Ольга разговорилась. Оказалось, что она ушла от мужа, снимает в Москве комнату, а сюда приехала навестить сына и мать. С ее слов выходило, что она не оставила бы сына, если бы было на что его содержать. С ребенком трудно найти жилье, никто не пускает. Поэтому она и оставила мальчика Ивану. Зато с работой у нее все хорошо, повышение получила. Стала заместителем начальника отдела по зарубежным связям, поскольку неплохо знает испанский и французский языки, что в наше время ценится особо. Поэтому ее в институте заметили и предлагают даже писать кандидатскую диссертацию.
Любава слушала Ольгу внимательно, не прерывая. Она, хоть и со слов Ивана, но хорошо знала всю ее историю. Истеричка, возможно даже наркоманка, с условной судимостью за хулиганство, женщина легкого поведения, с неполным средним образованием, она искала любые способы, чтобы выбиться в люди. Но, к сожалению, в ее арсенале таких способов был всего один – постель с адским пламенем дьявольских утех. Была она и за границей в гостях у своей сестры. Но и там ей не повезло. Кроме развлекухи с лысыми мужиками неопределенного возраста она ничего не получила. Языки, правда, выучила. Без них там даже в постель не залезешь. А сейчас, выходит, пригодились, к месту пришлись.
- И сколько же лет вы там, Ольга, языки учили? – съязвила Любава.
- Года два или три, точно не помню, - не подозревая подвоха, ответила Ольга.
- И учителя там, наверное, хорошие, не то что у нас? - не отставала от гостьи Любава.
- Не знаю, мне нравились, - невозмутимо ответила Ольга, прихлебывая чай.
«Настоящая женщина. Все прошла: огонь, воду и медные трубы, и то ли еще будет...» - думала Любава, вспомнив личный сайт гостьи в Интернете, который показал ей Иван. Там Ольга много писала о себе, в том числе и о том, что она настоящая женщина, к тому же счастливая. Только о сыне ничего на этом сайте не было. Хахаль был, а сына нет. Не слушая больше гостью, Любава произнесла:
- Похоже, что дети наши проснулись, пойду посмотрю.
Когда Любава ушла к детям, Иван спросил Ольгу:
- Зачем сюда-то приехала? Позвонила бы, я бы Сашку к твоей матери привез, там бы и пообщались.
- Злишься на меня, простить не можешь? - поинтересовалась Ольга.
- Я бы простил тебя, если бы не любил. Да и прощал я тебя много раз. Но последний не тот случай, терпение кончилось.
- Можешь не прощать, зла только на меня не держи. Во многом сам виноват. Сейчас я женщина одинокая, меня каждый обидеть может.
- Тебя... обидеть? Не говори глупостей, Ольга, сама же ведь в это не веришь. Тебя даже автомат Калашникова с ног не сшибет. Ты ж не женщина, а огненная стихия, тебе и бурелом ни по чем.
- Ладно, проехали. Сам-то как? Счастлив, наверное, по самые уши с такой женой красавицей?
- Когда одни двери закрываются, другие открываются. Вот и у меня так произошло. Да и запланировать любовь нельзя, ее нужно просто ждать. И я, наконец, дождался. Ну, а то, что было потеряно, – не зубы, отрастет. Сейчас во много раз гуще, чем было, но тебе этого не понять.
- Куда уж мне... Ты и женился-то на ней, наверное, потому, что она слишком хороша для тебя. Разве я не права?
- Не переходи, Оленька. У нас с тобой все в прошлом, а здесь все настоящее и надолго. А наш с тобой карнавал закончился. Если хочешь, то готов проронить слезу по этому поводу...
- Не надо. У меня внутри и так, как в пустыне – один песок и ничего более. Я сейчас как хорошая объезженная лошадь, которую всегда можно оседлать. К сожалению, мы все разучились терпеть любое отклонение от правил. И это меня в первую очередь касается. Не осуждай меня, а посмотри вокруг, Ваня. Тот, кто не умел или не хотел делать того, что сделала я, учатся сейчас этому с особым рвением и везде. Все жить достойно хотят, а не щи лаптем хлебать.
- Смотри, не захлебнись. Запомни только: то, что ты делаешь, делать не трудно, но это потерянная жизнь. А ты даже не раскаиваешься, а ведь за раскаивающегося грешника трех святых дают.
- Похоже, что упрекать меня будешь всю жизнь, хотя и было-то это со мной всего один раз.
Иван хотел было зло ответить бывшей супруге, но в это время в комнату вошла Любава, держа Сашку за ручку. Увидев сына, Ольга протянула к нему руки и запричитала:
- Сашенька, сыночек, золотинка моя, иди ко мне, твоя мама к тебе пришла.
Сыночек же подозрительно смотрел на малознакомую женщину, не найдя в ней ничего привлекательного, прощебетал:
- Не-не-не-не - и, бросившись к отцу, повис у него на шее.
Понимая всю сложность ситуации, Иван предложил Ольге:
- Пойдем, я помогу. Без меня он и с места с тобой не сдвинется. Очевидно, отвык. Не так уж часто ему приходится общаться с собственной мамой, человек все же. Не хуже нас все понимает.
Когда Иван вернулся в дом, проводив сына с Ольгой на лужайку, Любава, протирая вымытую посуду, произнесла:
- Ох, не к добру она тут появилась, Ваня. Боюсь, что теперь мы будем притягивать к себе неприятности.
- Это почему же?
- Да потому, мой дорогой, что навыки к мирной жизни у нее утрачены, а разбуженная ненависть всегда идет на таран. К тому же, опыта много, а денег нет. Одного вот только понять не могу: как ты вообще мог жениться на такой лахудре? Ни кожи, ни рожи, шелуха какая-то. По пьяной лавочке, что ли? Вам мужикам в таком состоянии ведь все равно, что пулемет, что водка, лишь бы с ног сшибало.
- Можно подумать, что ты не ошиблась в выборе мужа.
- Ошиблась, но ты — не он. От тебя я все равно никогда не ушла бы. Об одном тебя прошу – прощайся со своей старой любовью, будь самим собой, Ваня, не выворачивайся наизнанку, проснись для жизни, нам же предстоит строить наш с тобой мир заново.
- Хорошо, только давай не будем ссориться. Скандалы могут разрушить любые отношения, в том числе и семью. А уж этого-то я никак не хочу. Уверяю тебя, что подходить ко мне со сковородкой и скалкой не будешь. Не будем жечь дом в печке, чтобы его протопить, не будем нарушать божьих заповедей.
- Ты это говоришь серьезно?
- Серьезно. Просто не хочу распоряжаться своей и твоей жизнью как бездарный строитель. Наши отношения заслуживают настоящих поступков. Разве я не прав?
- Прав, Ванюша, прав. Шелухой себя только не обсыпай и не карабкайся на чужой пьедестал. Постарайся построить свой.
Неизвестно, до чего бы договорились молодые, но тут со двора послышался голос Михалычы:
- Павловна, выйди во двор, разговор есть.
- Ну, что, спасители мои, добровольцы, - спустившись с крыльца во двор, спросила Любава, - случилось что, или у вас местные бои на строительном фронте?
- Никаких боев, Павловна. Мы ж талантливые люди, а талант любит свое дело, дорожит им. У нас вот тут проблемка небольшая. Гвоздей у нас на завтра не хватит, да и цементику бы на фундамент под пекарню надо подбросить. А так у нас все путем, честь хранить умеем.
- Будут вам и гвозди, будет и цемент. После обеда мы с Иваном в город поедем, там и купим. К вечеру привезем, не переживай.
- Добре, Павловна, добре. Вопросик у меня один к тебе есть, но только чтоб без обиды.
- Задавай, дамский угодник, если по делу.
- Дамочка тут одна из вашего двора выпорхнула с Ванькиным парнишкой, подруга, что ли, или родственница?
- Это бывшая жена Ивана, Михалыч. Сына своего приехала навестить, скоро уедет. А что?
- Да так, просто ради интереса. Замужняя, поди, али как?
- Нет, она не замужем.
- Надо же, а с виду такая честная. Прикадрить-то ее можно?
- Я тебе прикадрю. Застегнись лучше на все пуговицы и иди работай, все пользы будет больше, ловелас сельский.
- Все понял. Сделки не будет, ухожу, ухожу, ухожу… А жаль – и сердце не занято, и тело свободно, - проворчал Михалыч и пошел к своей компании.
Проводив Михалыча взглядом, Любава улыбнулась: «Да, любовниками Россия никогда не оскудеет. Сразу почувствовал, паршивец, что свежим ветром повеяло. От таких мужиков бабам даже круговая оборона не поможет».
В город уезжали после обеда. Вместе с хозяевами хутора собралась и Ольга. Прощаясь с сыном, она обняла его и расцеловала. Сашка на это отреагировал по-своему. Он все время пытался оттолкнуть ее своими маленькими ручонками, а когда это ему удалось, он вытер лицо от поцелуев и заплакал. Наблюдая эту картину, Любава думала: «Вот, стерва, родного сына на мужика поменяла. Отольются же тебе когда-нибудь его слезы. Бог все видит, все знает и накажет. По башке бы тебя шандарахнуть со страшной силой, но и этого мало будет».
Очень Любаве не понравилась нежданная гостья. Хоть и была она по натуре своей человеком благодатным, понять эту женщину не могла. Откровенным цинизмом попахивало от ее поступков. С Иваном ей, пожалуй, все было ясно. Тяжелый случай, но понятный. Охмурили дурака под пьяную лавочку, в постель затащили, лапши на уши навесили, и мальчик спекся. А с сыном зачем так? Ведь малютка еще, ему ласка материнская нужна, забота самого близкого для него человека и, к тому же, единственного. Да и для поступков подобного рода причина какая-то должна быть, веские основания. А тут обычное дерьмо на палочке. Ну хотя бы шарм какой-то был, но и того нет.
До города ехали молча. Собственно и говорить-то было не о чем. У каждого из них свой жизненный путь, свой божий промысел, риск вмешиваться в который был бесполезным занятием. Молодые высадили Ольгу около дома ее матери и сухо расстались. Когда они остались одни, Любава заметила:
- А ведь она уже подшофе, Ванечка. И когда только успела?
- Я это тоже почувствовал.
- Как ты с ней жил? От такой-то бабы крепкий иммунитет нужен. Психика у нее, что ли, нарушена? Ведь успех и дно у нее рядом ходят. Все пытается цепляться за то завтра, которого у нее никогда не будет.
- А может, она за границу махнет. У нее же там друзья остались, учителя, как ты выразилась, сестра, наконец.
- Да какая для нее разница: что здесь, что там. Раковая опухоль везде одинаковая. Сделка с совестью у нее уже состоялась. Семейная жизнь для нее, похоже, кончилась, характер-то остался, его под подол не спрячешь. А тебя, дорогой, я наградила бы орденом «За стойкость при поражении». Говорят, был такой когда-то. Как ты только вынес все это? Но мне кажется, что этот подвиг твой сын еще оценит. Хоть и страшен сон, но милостив бог.
- Может, хватит о ней, не много ли чести. Что дальше-то делать будем?
- Сначала выполним просьбу Михалыча, а потом родителей твоих навестим.
- Хорошо. Только к столу хотя бы надо что-то купить. С пустыми-то руками не удобно.
- Купим, без проблем. Может, тортик прикупим, давно слюнки текут?
- Сладкое для тебя вредно, жировые клетки размножаются.
- Это мои проблемы, Ваня. Много о них будешь думать, быстрей состаришься. А по мне так: у делового верха обязан быть достойный низ. Должен же быть в моем возрасте какой-то шарм.
Родители обрадовались приезду молодых. Ольга Александровна сразу засуетилась, собирая на стол, пытаясь угодить гостям, а Семен Иванович, усадив Ивана с Любавой на диван, стал интересоваться их делами:
- Как стройка, дети, продвигается? Может, наша помощь с матерью нужна?
Иван даже не вникал в суть вопросов отца и больше молчал, ибо знал наверняка, что он тут же примется его воспитывать. А потому инициативу в разговоре с родителями он уступил своей жене:
- Родители, слава богу, пока не болеют, детьми занимаются, а стройка идет, недели через две закончат.
- И много запросили? - поинтересовался Семен Иванович.
Любава рассказала об условиях сделки и добавила:
- Делают все грамотно и добросовестно, а я им даю бесплатные советы в свободное от работы время.
Семен Иванович усмехнулся, пристально посмотрел в глаза своей невестки и не одобрительно покачал головой:
- Нет, голубушка, так у нас дело не пойдет. Каждый труд свою цену имеет. Харчи харчами, даже с выпивкой, а труд деньги любит. Да и не крепостные они у тебя, а безработные земледельцы, у которых и семьи есть, и дети, а может, и скотина. А такую ораву кормить надо.
Не говоря больше ни слова, Семен Иванович встал со своего места, зашел к себе в кабинет и через пару минут вышел обратно, держа в руках небольшой сверток. Улыбнувшись, он произнес:
- Здесь деньги. И строителям, и вам на первое время хватит. С матерью давно копим, а теперь вот вам и пригодятся. Нам они сейчас не нужны.
Любава поблагодарила Семена Ивановича за деньги, покрутила их в руках и передала мужу:
- Держи, хозяин, скорая помощь к нам пришла. Это для тебя заряд бодрости и дополнительный стимул для реализации планов.
Семен Иванович и Ольга Александровна молча переглянулись.
- Он что, с ленцой или увлекся кем? - настороженно спросила она.
- Если бы увлекся... Но, слава богу, этого нет. А ленца вот есть, особенно по утрам. Но все это мелочи. Так, местные бои на культурном фронте. Да вы за нас не переживайте. У нас же все равно на сто проблем одно решение.
- Какое же? – поинтересовалась Ольга Александровна.
- Любовь, - тихо произнесла Любава и поцеловала мужа в щеку.
Ольга Александровна, улыбнувшись, покачала головой:
- Интересная вы пара, скажу я вам. Создали поселение из одиноких сердец, ведете себя так, как будто вновь родились, похоже, что счастливы до самой макушки, и все-то вам ни по чем.
- Да все примерно так, Ольга Александровна. Мы с Ваней как будто из темной комнаты вышли на свет, своих денег не стесняемся, ремесло свое знаем и любим, а по сути, мы два в одном, и в этом все дело.
- С вами мне, пожалуй, все ясно. А как внучек мой, Сашуля, себя чувствует? Прижился на хуторе или бунтует?
- Прижиться-то он прижился и чувствует себя хорошо, но, не обижайтесь только на меня, в развитии он прилично отстает. Похоже, что его родители больше разборками занимались, чем воспитанием, да и наследственность по матери, как я убедилась недавно, не совсем нормальная. Говорю так потому, что видела я ее собственными глазами. Больной человек, которому и рожать-то противопоказано, тем более воспитывать.
- Это мы знаем, Любава, но делать-то что теперь с этим?
- Я хоть и не врач и имею к этому косвенное отношение, но могу сказать, что не все здесь безнадежно, а наоборот, исправимо. У нас в семье средняя сестра была примерно такая же. С другой, правда, наследственностью. Ничего, выходили, даже чересчур. Сейчас она доктор наук, преподает в ведущем вузе. Моя мама сейчас с ним занимается, ей все знакомо. Поверьте, она сделает из него настоящего человека. И детскому психологу, и невропатологу его покажем, их советы послушаем. Ну а Ивану тоже нужно с ним заниматься. Я ведь не случайно сказала, чтобы он не вытирался мокрым полотенцем, а вставал раньше всех и сыном занимался. Телевизоры и компьютеры с Интернетом там всякие надо забыть, если своему сыну добра желаешь. Это глубоко осознать надо. Возможности у него для этого есть, желания нужно только побольше. Ну, а уж тут я прослежу сама. Его сыну папа напрокат не нужен.
Иван слушал разговор жены с матерью внимательно. Все, что говорилось, он и сам понимал и переживал за сына. Думал ли он когда, что его легковесный, необдуманный поступок с женитьбой, так глубоко заденет судьбу другого человека, самого близкого и дорогого для него, его сына. Теперь ему оставалось лишь мужественно принять сложившуюся ситуацию и действовать, действовать, действовать. Другого пути у него не было.
Когда дети засобирались в дорогу, Ольга Александровна спросила Любаву:
- Может, мне с вами поехать, помогу, чем смогу?
- Не надо. Мы сами со своими болячками справимся. Не такая уж это и безвыходная ситуация, терпение только необходимо и время. А этого у нас не занимать. Извините, Ольга Александровна, но сейчас это наше поле битвы за жизнь и благополучие нашего Саши. Средства у нас для этого есть, да и ума хватит. И успокойтесь вы, ради бога, ребенок наш не потерянный, он с нами, с отцом, наконец, а не с этой распутной бабой. А вот если бы вы к нам переехали жить на хутор, то был бы совсем другой разговор. Вот тогда мы уж точно составили бы славу своему отечеству. Попортили бы мы кое-кому кровь за радость человеческую.
- Думали с Семеном об этом. Но решили обождать. Там же вам новый дом надо строить, а он немалых денег стоит, которых у нас пока нет, но заработать можем. Вот когда их соберем, тогда и вернемся к этому разговору. У Семена даже проект этого дома есть со всей сметной документацией. Когда-то с инвесторами они хотели лесную гостиницу строить для иностранных охотников и рыболовов, вот тогда и возник этот проект.
- Почему же не построили?
- Инвестор или сбежал, или разорился, а одному, без поддержки в нашем возрасте затевать такой бизнес было опрометчиво. Вот потому и вышло, что идею похоронили, а проект дома остался. Хороший проект, между прочим. Дом со всеми удобствами, комфортный, не одну семью поселить можно. Имейте это в виду, а мы пока деньги собирать будем. Земля-то у вас на хуторе в собственности или аренде?
- В собственности, конечно. Дом можно строить на законных основаниях, препонов не будет.
- Ну, вот и хорошо. А теперь присядем на дорожку, все спокойней будет. Дорога-то у вас дальняя, да и ночь на носу.
На дороге, ведущей к хутору, Иван с Любавой оказались уже за полночь. Здесь недавно прошел дождь, и дорога была скользкой, опасной, неприятной. Темные тучи покрыли все небо, и не было видно ни одной звездочки. Луна тоже исчезла под покровом непроглядной тьмы. На шоссе ни встречных, ни попутных машин не было видно. Иван посмотрел на часы и спросил Любаву:
- День-то сегодня какой? Похоже, что мы на трассе одни. Непривычно как-то. Словно ежики в тумане.
- Суббота, дорогой, забыл что ли? И на трассе мы не одни. Видишь, встречная машина идет, похоже, спешит куда-то, скорость для такой дороги уж больно велика.
Иван не успел ответить Любаве, как мимо них на огромной скорости промчался джип с мигалкой. Иван оглянулся назад и грустно произнес:
- Хозяева жизни поехали. Ведут себя так, как будто у них особые права. Не слуги народа, а «князьки» какие-то.
- А знаешь, почему так происходит?
- Не знаю, скажи.
- Да потому, дорогой, что все мы с зажатыми ртами ходим, расколотить их каменные лбы боимся, голоса протеста не слышно. Раньше хоть чувствовалось, что своя страна, а сейчас все чужим стало. Забыли все, что свой сарай и чистить иногда надо. Не знаем даже, по каким законам живем. У нас то ли конституция, то ли килька в томатном соусе. На вид заманчивая, на вкус отвратительная.
- А чего ты хотела, если вся жизнь на обмане построена. Делается видимость работы, и все остается по-старому. Внешне вроде все красиво, жизни только нет, умерла. Умиротворение какое-то, словно затишье перед бурей.
- А вот бури-то нам как раз и не надо. И фонарей тоже. Кухонные революции тоже ни к чему.
- Что же тогда нужно, если все это по фигу?
- Где сильные страсти, там слабые нервы, а где слабые нервы, там кровь. А ее у нас было достаточно. А надо нам всего лишь одно: слиться всем воедино и стать, наконец, единым целым. Чтобы каждый из нас мог сказать: честь имею. Чтобы ночной шепот превратился, наконец, в настоящую свободу слова. А этот авторитарный режим всех достал. Кажутся все авторитетными, компетентными, только дело стоит, а народ голодным и без штанов ходит. Убивается же вера в свою страну, в ее будущее. А с этим шутить нельзя, предел терпения может наступить. И другого я еще не пойму. С потеплением, с озоновыми дырами, экологией мы бороться можем, даже впереди планеты всей, а вот с нищетой - кишка тонка. Может, ты знаешь, в чем здесь причина?
- Власть одному человеку доверять нельзя. Абсолютная власть и развращает абсолютно. Россия страной чиновников стала, а им демократия по фиг, они об нее зубы точат. У нас же кругом одни или шариковы, или петры великие, или иваны грозные, а мы так – быдло, мусор. Потому и получается: народ возмущается, а им трава не расти. Или, как говорят в народе: собаки лают, а караван идет. Идеология ответственности отсутствует, а потому и власть вырождается.
Они уже почти подъезжали к своему хутору, когда Любава попросила Ивана остановиться.
- До ветру что ли приспичило? – спросил ее Иван, останавливая машину на обочине.
- Догадливый. Дай мне лучше фонарик и музыку послушай, а я мигом.
Не прошло и минуты, как из кустов раздался крик Любавы, и она тут же пулей выскочила на обочину дороги. Бледная, растерянная, она с трудом смогла произнести:
- Там женщина лежит, похоже, мертвая.
Иван взял у нее из рук фонарик и спустился в прилегающие к дороге кусты. На траве под деревом действительно лежала молодая девица без всяких признаков жизни.
- Похоже, изнасилована и убита, - произнес Иван. - А молодая еще, ей бы жить да жить. Ты у меня все же какой-никакой, но медик. Пощупай у нее пульс, может, еще жива.
Любава опустилась на колени, взяла руку девушки и замерла:
- Жива еще, пульс слабый, но чувствуется. Принеси мне из машины мой платок и нашатырный спирт из аптечки. Попробуем ее в чувство привести.
Любава долго возилась с женщиной. Обмыла минералкой ее лицо, похлопала по щекам, дала понюхать нашатыря. В конце концов та очнулась и приоткрыла глаза:
- Где я, что со мной?
Любава ничего ей не ответила, а Иван предложил:
- Скорую бы надо вызвать и милицию. Все же преступление произошло, человека чуть не убили.
Услышав про милицию и скорую, женщина тихо запротестовала:
- Не надо ни скорой, ни милиции. Отвезите меня, пожалуйста, домой, там у меня сын один с матерью.
Любава посовещалась с Иваном и спросила потерпевшую:
- Зовут-то тебя как?
- Милена, - еле произнесла женщина.
- Вот что, Милена, мы тут рядом живем, совсем рядом. Сейчас мы отвезем тебя к себе, если уж ты ни милиции, ни скорой не хочешь дождаться. Не спрашиваю, почему, очевидно, есть причина. Дома приведем тебя в порядок, отойдешь немножко, а завтра отвезем тебя. Это лучшее, что мы тебе можем предложить. Согласна?
- Согласна, - произнесла женщина и заплакала.
На хуторе Любава с Марией Ивановной переодели Милену, промыли и обработали ее рану, сделали ей какой-то укол и уложили спать. На вопросительный взгляд Ивана Любава ответила:
- Похоже, что ее действительно хотели убить. Удар был скользящий, это ее и спасло. Но кто это мог сделать, ведь на дороге мы никого не встретили, кроме милицейской машины? Да и как она могла оказаться в этих местах, транспорта-то в это время нет никакого?!
- Чего гадать-то на кофейной гуще, завтра проснется, и все узнаем. Ведь что-то она наверняка помнит.
Любава согласилась с мужем, и они стали ждать до утра.
Когда Милена проснулась, Любава померила ей температуру, пощупала пульс, заново обработала рану, смерила давление и вынесла свой вердикт:
- Слаба ты еще, голубушка, тебе постельный режим необходим, питание усиленное, так что с поездкой домой придется повременить. Хочешь, не хочешь, а недельку полежать придется. А за сына своего не беспокойся. Давай адрес, Иван съездит за ним, сюда привезет. И сын будет не один, и тебе спокойней. У нас хоть и не курорт, но жить можно. Кстати, зовут-то твоего сына как?
- Василием.
- А лет ему сколько?
- Пять недавно исполнилось. Он у меня в сад ходит, а сейчас с мамой сидит.
- Моему тоже пять, значит, скучать не будут. Мы ему раскладушку рядом с тобой поставим, пусть при тебе будет.
Милена со всем соглашалась и только плакала. Любава на это заметила:
- Чего слезы-то льешь, дурочка? Богу молись, что мы нашли тебя, что твой сын сиротой не остался. Все же могло быть иначе. Лучше расскажи мне, кто ты такая, чем занимаешься и что случилось с тобой?
Милена прикусила губу, прикрыла глаза и еще пуще расплакалась. Потом, взяв себя в руки, тихо произнесла:
- Проститутка я. В тот вечер я на субботнике была.
- На каком еще субботнике? – удивилась Любава.
- Ну, это когда крыша гуляет.
- Какая еще крыша?
- Как какая? Милиция, администрация. Ни одна фирма без прикрытия не работает. А кто ее может прикрыть? Только те, у кого власть.
- И много у нас таких фирм? – поинтересовалась Любава.
- Да полно. Откройте местные газеты, десятка три сразу найдете. Реклама этих фирм в каждом выпуске. Только они саунами прикрываются, а все остальное открытым текстом.
- И ты все эти фирмы знаешь?
- Знаю, конечно. Они же по условиям все разные. В одних тебя на иглу могут посадить, тогда денег ты не дождешься, за дозу будешь работать. В других, прежде чем тебя допустят к работе, хозяина надо ублажить. Причем, когда хочет и как хочет. Ну, а я у одной женщины работала. Она ценила меня, ни за что не наказывала.
- А наказывают-то за что?
- Порядок там такой: проверяют всех баб на анализы, плохо, когда клиент замены потребует или еще что, тогда штраф. Можно вообще без денег остаться. В этом бизнесе конкуренция не только между фирмами, но и между самими бабами. Всем хочется лакомый кусочек урвать. В фирме, где я работала, одна сучка есть, которая никому из нас жизни не дает. Может и мужика с тебя стащить, если клиент богатенький. Все ведь у заразы есть: и семья, и муж, и машина, и дача, и квартира отменная, а ей все мало. Выглядит, правда, фартово, чего, чего, а этого у нее не отнимешь.
- Ну, и кто же туда попадает? Слава-то ведь не велика – постель мять.
- Да всякие там бабы есть. Кто по нужде, кто по принуждению, кто по собственному желанию приключения на свою задницу ищет. Это же целая индустрия. Есть фирмы, которые просто ездят по городу и сдают свой товар: на стройках, в подъездах, в офисах и вообще, где хочешь. На них работают банщицы в саунах, администрация в гостиницах, отелях, кемпингах, домах отдыха. Да неважно где, лишь бы бабки капали. А вообще баб в этих фирмах много. Кругом же безработица, а жить надо. Вот и продают себя, почем зря. Правда, сейчас больше по квартирам, по вызову, могут и в кругосветное путешествие пригласить. Желающих, кстати, много. С ума, что ли, все бабы посходили? Ведь не было у нас никогда такого, а сейчас этот бардак чуть не на каждом шагу.
- Ну, а в лесу-то ты как очутилась? Может, помнишь.
- Я же говорила, что на субботнике была. В домике бывшей партийной номенклатуры, в глубоком лесу под охотничье хозяйство построенном. Сейчас там новые хозяева, местная власть, а точнее – ее верхушка. Из фирмы нас там несколько человек было, специально отбирали. Все услуги конечно бесплатные, так принято, иначе фирме - крышка. Гудели они там все по-черному. Их человек десять было. Выпили все, конечно. Я тоже приложилась за компанию. А когда я выпью, меня несет неизвестно куда и совсем не в ту сторону, куда надо. Задели они мое самолюбие: унижать стали, издеваться, хамить. А что они о народе своем говорили! Говорить противно, промолчу лучше. Вот тогда-то я взорвалась. Высказала им все, что думаю, и пообещала кое-что. Так, для собственного успокоения. Сделать-то я им все равно ничего не смогла бы. Финал только для меня был плачевный. Сначала каждый из них изнасиловал меня, а потом их врач сделал мне какой-то укол, посадили меня в машину и куда-то повезли. Больше ничего не помню.
- Убить они тебя решили, дурочка. Но бог, видно, тебя бережет, если нас с Иваном к тебе прислал. Моли бога, что все обошлось.
- Спасибо вам огромное от меня и моего сына. К сожалению, не знаю, как вас звать, свечку обязательно в церкви поставлю за ваше здравие.
- Мужа Иваном зовут, меня Любавой, а маму мою Марией Ивановной. Это она всю ночь дежурила у твоей постели, боялась другого исхода. Слушай, неужели, кроме проституции, другого занятия для себя не нашла?
- Да во многих местах я работала. И кондуктором, и на ювелирке, и даже в милиции уборщицей. Но постоянно долго работать не приходилось. У меня же травма головы с детства, в аварию попала. К тому же еще и астма у меня. Поэтому мне чуть не каждый месяц приходится лежать в больнице, где меня каждая собака знает. А когда из больницы выхожу, то вижу, что я уже уволена. Кому нужен такой работник, который постоянно на больничном сидит. Вот тогда-то я и подалась в проститутки. Хоть и деньги небольшие, но на жизнь хватало. А сейчас, похоже, я и этот источник дохода потеряла. Как жить дальше, ума не приложу. - Милена задумалась, лицо ее стало грустным, а по щеке пробежала одинокая слеза. Посмотрев в окно, она произвольно спросила Любаву: - А вы я вижу строите что-то?
- Строим. Ферму лосиную строим. Через пару недель должны закончить.
- Знакомое мне дело. У меня подружка с мужем на такой же ферме работают. Я у них часто в гостях бываю, помогаю даже и лосих доить, да и за молодняком ухаживать. А зимой мы с ней кору для лосей заготавливаем. Интересно все до чертиков. У меня даже фотографии с этой фермы есть, где я в робе и с лосями.
Эти слова Милены насторожили Любаву:
- И давно ты с этой фермой дружишь?
- Лет восемь, наверное, не меньше. Как только подружка туда на работу устроилась. Через два года она квартиру должна получить в собственность от хозяина. Такое было условие найма. Да и чего там не жить: работа под боком, да и красота неописуемая. Мы с сыном постоянно туда ездим на выходные. Пока вроде не гонят, и то хорошо.
Любава не стала развивать эту тему, а посоветовала Милене побольше в постели лежать, решив про себя присмотреться к неожиданной гостье на случай использования в хозяйстве. Милена выполняла все советы хозяев хутора и уже через неделю стала выходить во двор. К ее чести и удивлению Любавы, она сделала много полезных замечаний по ферме, давала уйму советов. Чувствовалось, что все, что происходит на хуторе, ей интересно, и она искренне готова была оказать помощь.
Милена была женщиной яркой, привлекательной, к тому же свободной, потому не осталась без внимания местных парней, особенно Михалыча. Заметив это, Любава пригласила его к себе и высказала ему:
- Руки обрублю, если будешь приставать к Милене или трогать ее.
- Да я и не трогаю ее, Павловна, я просто касаюсь.
- Еще раз коснешься, дружбу мою потеряешь навек. И если твоя скотина и дохнуть будет, помощи от меня не жди. Если понял, то проваливай, глаза бы мои тебя не видели.
Михалыч хоть и обиделся, но после такого выговора к Милене больше не приставал. Портить отношения с женщиной, которая была любимицей всей округи, было опрометчиво. Да и уважал он ее.
Постепенно на хуторе стали забывать о происшествии с Миленой. А тут однажды Иван, сидя как-то за вечерним чаем, произнес:
- А я знаю, кто Милену в лесу хотел угробить. Приятель у меня юристом в администрации работает. По моей просьбе он вычислил этого человека, и даже назвал того, кто сидел за рулем.
Все сидящие за столом насторожились. Павел Михайлович остановил Ивана:
- Молодой ты еще, Ваня, потому и совет могу дать: не копай под власть, на себя выйдешь. Да и фактов у вас ни одного. Вы даже ни милицию, ни скорую не вызвали. Вас не только засмеют, но еще и осудят.
- Это почему же? – возмутился Иван.
- Да потому, дорогой, что место преступления не осмотрено, свидетелей нет, одни домыслы. А на месте преступления были вы с Любавой. Другие следы дождем смыло. Вот и соображай, кого могут обвинить в первую голову.
- Что же тогда с такой властью делать, если предела ее цинизму нет?
- Эх, Ваня, к ней легче привыкнуть, чем понять. Думать надо, когда ее выбираешь, а не когда она шкодить начинает.
- А как ее выберешь, если у них все по партийным спискам, в которых всякая шваль собрана. Да и не нравится мне ни одна партия. Как тут быть?
- а кто тебя неволит за них голосовать? Перечеркни их к чертовой матери или вообще не ходи голосовать. Право такое имеешь.
- Ну, ладно, черт с ней, с этой властью, но ведь Милена же была в том притоне, подтвердить может.
- А кто тебе сказал, что она там была? Не было ее там. Из фирмы ее, правда, брали для компании, а не для бардака, но она отпросилась по семейным обстоятельствам, и ее отпустили. Подружки ее об этом расскажут. А вот где она была все это время, с кем была и как очутилась в лесу, то это вопрос уже к самой Милене. Да и найдут у нее случайно в доме наркотики или побрякушки там всякие ворованные. Вот и соображай – кому сидеть на скамье подсудимых.
- Выходит, что в нашем государстве и правды не найти?
- Не найти, Ваня, не найти. Власть надо менять, тогда и порядок будет. Но для этого надо, чтобы народ одумался и понял, с кем дело имеет.
Любава слушала внимательно разговор отца со своим мужем и удивлялась наивности Ивана.
- Хватит вам спорить, - вмешалась она. - Обсудим лучше вопрос, который всех касается.
- Какой? – поинтересовался отец.
- По управлению фермой. Рекомендую на эту должность Милену. С этим делом она точно знакома, все о нем знает, все здесь изучила, с интересом и творчески уже решает отдельные проблемы. Да и нам она приглянулась. К тому, если честно, то и деваться-то ей некуда. В интимный бизнес ее не возьмут, да и опасно ей сейчас этим заниматься. Из-за болезни возможности ее работы в других местах тоже ограничены. А у нас она по всем параметрам ко двору придется. Что скажете, мои хорошие?
- А сама-то ты, Милена, что думаешь делать? - поинтересовался Павел Михайлович.
- Много я в жизни встречала людей, - тихо произнесла женщина, - но таких душевных в первый раз. Вы мне не только жизнь спасли, сына сиротой не оставили, но еще и должность предлагаете, да еще какую. Низкий вам всем поклон от меня и сына. Я вашу доброту никогда не забуду. Конечно же, я согласна. Вы же мне дарите свободу от нужды и страха, как здесь не быть благодарной.
Милена заплакала. За столом все долго молчали.
- Ну, вот, дорогие мои, - громко сказала Любава, - в наших рядах появился еще один человек, вместе с которым мы будем возвращать Россию народу. С новой хуторяночкой вас, да поможет нам бог.
Все сидящие за столом заулыбались, выражая тем самым согласие с принятым решением.
Глава седьмая. Сироты
С появлением Милены жизнь на хуторе оживилась. И топоры застучали погромче, и детского визга стало больше, да и вообще жизнь веселей потекла. Юморная, как сама хозяйка, она быстро вписалась в жизнь хуторян. Черноволосая, кареглазая, наполовину хохлушка, не по своей воле она сразу стала объектом внимания деревенских мужиков. К тому же, это была волевая, настойчивая, любой ценой добивающаяся своей цели женщина. Местные строители вначале улыбались на замечания новой управляющей, но потом поняли, что ее ни заговорить, ни заболтать не удастся, ибо идет она к своей цели напролом. При ней или работать, или сапоги под мышку. А Михалыч постоянно ворчал:
- Впечатлительная девочка, букет нам всем на шоколадный период. И куда только общественность смотрит? Зараза какая-то: и остановиться нет мочи, и уйти от нее нельзя. Глыба баба.
Нравилась ему Милена, а потому, несмотря на жесткий запрет Любавы, он нет-нет, да и заденет ее мужской философией, полагая, что все бабы одним миром мазаны.
- Может, мы с тобой сосватаемся? Можем даже ребеночка еще одного сделать. Как ты на это смотришь? – то ли всерьез, то ли в шутку спросил как-то у Милены Михалыч. - Я ведь еще не стар, борозды не испорчу.
- Я не инкубатор, чтобы иметь много детей, - Милена была на слово острая. - К тому же, голубок мой, детей не делают, а рожают. Делают бочки. К тому же, если я и захочу иметь любовника, то в паспорт его заглядывать не буду. Да и не из той ты колоды, которую тасовать можно. Иди лучше работай, Михалыч, не надорвись только. А еще лучше, если в баню сходишь. Там тебе жена моченым веничком мозги на место поставит и кое-что отшлифует, если уж дошел до жизни такой. Огрызаться-то она огрызалась, а про себя думала: «Вот кобель, думает, если я проституткой была, то со мной можно и не церемониться. Так и хочется дать им всем дубиной по голове. Не остановятся же, пока башку не снесут».
Конечно, она мечтала найти мужчину достойного для себя и отца для своего мальчика. Очень хотелось уйти от одиночества, но с кем: «Мне бы такого мужика найти, чтобы я чувствовала себя не батрачкой, а кулачкой. Но, похоже, что в округе таких нет».
- Все к тебе придет, время для этого только нужно, - утешала ее иногда Любава. - В тебе столько одержимости и желания жить, что не заметить это невозможно. Сделки с совестью только не совершай, ей надо служить.
- Все равно все болезни от одиночества, - возражала она.
- Ты не одна, у тебя сын. Его на ноги поднимать надо. Кстати, где он?
- Да они всей мужской компанией в огороде, огурцы собирают.
- Кто их надоумил-то до этого?
- Как кто? Сашка. Он у нас один любитель огурцов, а сейчас всех приучил.
- Ладно, пусть балуются. Помоги им собрать что можно, а то солить на зиму будет нечего – надкусят и бросят, жалко трудов мамы.
- А вы с Иваном собрались куда-то?
- Да в город нам по делам нужно. К вечеру вернемся. Если тебе что-то нужно, говори, привезем.
- Мне ничего не нужно, а ребятам фруктов купите, давно их в нашей лавочке не было. Пусть побалуются.
- Хорошо. Заедем на рынок и купим. А ты за мальчишками присмотри, мама в соседнюю деревню собралась, подружку навестить хочет. Устала, наверное, от нашей шантрапы, пусть о отдохнет.
В городе Иван с Любавой долго задерживаться не хотели. Жара стояла жуткая, дышать было нечем, а потому им хотелось побыстрей завершить свои дела и вернуться на хутор. Однако все обернулось иначе. Зайдя на рынок, Любава купила огромную плетеную корзину под фрукты и стала обходить торговцев, прицениваясь и подбирая товар по душе. Иван следовал за ней, слегка поотстав. Неожиданно откуда-то из толпы вынырнул парнишка лет семи и пристроился позади Любавы. Пока она торговалась с продавцом, пробовала товар, он протянул руку к корзине, взял большое яблоко и попытался незаметно ускользнуть. Иван, наблюдавший эту картину, крепко взял его за руку. Мальчик попытался вырваться, даже укусить Ивана, но все было тщетно. Тогда пацан взвыл, якобы от боли:
- Пусти, больно.
Любава обернулась.
- Что случилось, Ваня? - Увидев неприглядную картину, спросила она мужа.
- Воришку поймал, яблоки у тебя из корзины таскал.
Мальчик зло смотрел на Ивана, попытался еще раз вырваться, а когда это не удалось, тихо произнес:
- Я не воришка, мне надо.
Любава присела на корточки, попросила мужа отпустить руку мальчонки и сказала:
- Если надо, бери еще, - посмотрев воришке в глаза, она поставила перед ним корзину с фруктами и еще раз предложила: - Бери, бери, не стесняйся. Я еще куплю.
Обескураженный таким оборотом событий, мальчик вытащил украденное яблоко из кармана, положил его обратно в корзину и заплакал. Успокоившись, он попытался оправдаться:
- Это я не себе, сестренке. Она болеет, ей плохо.
Любава встревожилась. Мальчишка-то вроде приличный, не оборванец, на беспризорника не похож, не чумазый даже. Но что-то же его толкнуло на этот поступок? Может, из многодетной семьи, где есть нечего?
- Ты голодный, наверное? Пойдем в столовую, я тебя накормлю, - она взяла его за руку и повела с рынка. Иван молча последовал за ними.
В столовой Любава усадила мальчика за стол, взяла ему суп, сосиски с пюре картофельным и компот. Пока он ел, она расспрашивала его:
- Зовут-то тебя как?
- Женькой.
- А сестренку?
- Светкой.
Мальчик уплетал казенную еду за обе щеки и лишь причмокивал, искоса посматривая на Ивана. Когда дело дошло до сосисок, мальчик взял одну, завернул ее в салфетку и попытался сунуть ее в карман.
- А это зачем? Ешь сам, сестренке твоей мы еще возьмем, - успокоила его Любава и взглядом показала Ивану, что он должен сделать.
Когда трапеза была закончена, Любава предложила мальчику:
- Пойдем, Женечка, посидим на скамеечке, расскажешь нам, как вы с сестрой дошли до жизни такой. Может, чем и поможем. У нас ведь тоже есть дети, только маленькие еще.
После еды мальчик успокоился, повеселел и стал более разговорчивым. Он выложил взрослым, накормившим его, все, что осталось в его детской памяти. А было вот что. Жили они в свое время в деревне. Мать дояркой была, отец трактористом. Но неожиданно отец заболел и умер. Жить стало трудно, помощи никакой, да и работы у матери никакой. Скот порезали, ферму закрыли, доярок уволили. Вот тогда-то мать и решила переехать в город. Дом продали, мать устроилась работать в столовую, жили в каком-то общежитии. Все бы ничего, но мать решила вторично выйти замуж. Новому мужу чужие дети были не нужны. Сначала он обижал их, плохо кормил, а потом вообще предложил сдать в приют. В приюте совсем оказалось не сладко. Часто били, наказывали, иногда и без еды оставляли. Сбежали они из этого приюта. Нашли подвал, обустроили в нем для себя ночлег и ходили по городу, прося милостыню. Одним им было все равно лучше, чем в приюте или в доме отчима. Но случилось непредвиденное – сестра чем-то заболела, а ее кормить надо. Вот тогда-то Женька и оказался на рынке. В конце рассказа мальчик заплакал и произнес:
- Мне к сестренке надо, ей плохо.
- Ну давай, показывай свое логово.
То, что они увидела в подвале, повергло в шок. Среди огромного количества мусора, на картонках, прикрытых грязным тряпьем, лежала девочка лет восьми. Рой мух кружился над ней, но она даже не реагировала на них. Похоже, была в забытьи. Любава подошла, потрогала лоб и произнесла:
- У нее жар, надо срочно в больницу. Бери девчушку на руки, Ванюша, и неси в машину. Ты тоже, Женя, с нами поедешь. Не бойся, одного тебя не оставим.
Но в наших больницах установились новые порядки. Полиса нет, фамилия не известна, где живет, тоже вопрос. Любаве хотелось разнести эту больницу по кирпичику, но она сдержалась. Предложила записать девочку на свою фамилию, сунув врачу в приемном покое деньги и пообещав, что будет навещать больную каждый день. Деньги врач взяла, но заметила:
- У нас каждый день нахождения больного на больничной койке денег стоит.
- Сколько? – невозмутимо спросила Любава. Женщина назвала сумму. Любава порылась в сумке, пересчитала деньги, попросила Ивана добавить и спросила: - Когда я могу навещать девочку?
- В часы посещения, как и все. На том они и расстались.
Выйдя из больницы, она в сердцах произнесла:
- Похоже, что шансов на хорошую жизнь у нас в этой стране не предвидится, вести себя по-человечески разучились. Даже на детях деньги зарабатывают. Ни стыда, ни совести у людей нет. Голодомор бы на таких паршивцев или бомбу атомную. Забирай Женьку, Ваня, и поехали домой, мне дурно от всего этого стало. Паразиты кругом одни. Вот когда им что-то надо, то родиной народ зазывают на подвиги, а когда простому человеку, то кукиш из трех пальцев. Но ведь это же наши дети, не должны они быть потерянными.
Любава возмущалась всю дорогу, кляла власть почем зря, и успокоилась только перед хутором.
- Похоже, дорогой, у меня появляется новая профессия – я не только ветеринар, но еще и многодетная мать. Пожалел бы хоть кто-нибудь, у меня ведь и сердце есть, и нервы.
Когда Любава вместе с мальчиком вышла из машины, подошедшая к ним Мария Ивановна спросила:
- А это что за красавец, чей он?
- Это Женька, плод нашей государственной политики и огромной заботой о детях наших. Патерналисты хреновы. От их заботы только целый воз работы. Зажирели, обнаглели, создав два мира за одним забором.
- Покормить бы его, наверное, надо, - спохватилась вдруг она. - У меня борщ сегодня, каша гречневая с молоком. Кваском пусть побалуется.
- Да не суетись ты, мамуля, - улыбнулась Любава. - Мы его и накормим, и напоим, и на ноги поставим.
И она рассказала всю немудрую историю Женьки и его сестры. Мария Ивановна задумалась, а потом обмолвилась:
- А мы с отцом думали, что у вас с Ваней общие дети появятся, все нам в радость. А вы вот как решили.
- Ничего мы, мам, не решили. Деться детям пока некуда, не на улице же их оставлять. Поживут у нас немного, а там видно будет. В конце концов, у них мать есть.
- Эх, Любавушка, я бы тебе поверила, если бы не знала тебя. Не отдашь их никому, к своей юбке пристегнешь. Ты их как мать родная защищать будешь, все их страдания на себя возьмешь. Ты же у меня не от мира сего.
Любава подошла к матери, обняла ее и прошептала ей на ухо:
- Все у нас хорошо будет, моя дорогая. Все перемелется, все сбудется. А несчастью этих детей не удивляться надо, а помогать. Разве я не права?
Любава каждый день навещала сестру Женьки в больнице. Девочка медленно, но поправлялась. Постепенно на ее лице появлялся румянец, иногда она улыбалась и даже вставала с постели. Однако некоторая настороженность ее все же не покидала. В один из дней она задала Любаве простой вопрос:
- А вы кто, тетя?
Любава растерялась и сначала не знала, что ответить девочке. Потом, собравшись с мыслями, она неуверенно произнесла:
- Я твой друг, Света, и твоему брату тоже. Хочу вам помочь начать новую жизнь. Хочу, чтобы мы с тобой подружились. Твой брат сейчас у меня живет, ему там нравится. Он очень по тебе скучает, ждет, когда ты к нему приедешь.
Девочка хотела улыбнуться, но у нее это не получилось. Тогда она тихо прошептала:
- А потом нас с братом опять в детский дом?
- Нет, хорошая моя, ни в детский дом, ни в подвал вы больше не пойдете. Поживете у меня, если понравиться, останетесь. У нас там таких, как вы с братом, еще трое. Скучать не будете.
Глядя на растерявшуюся девочку, Любава думала: «Сколько же такого горя по нашей земле ходит? Кто их защитит, кто протянет руку помощи? Боже: сохрани этих детей, помоги им и всем нам».
Девочку выписали через две недели. Как ни странно, она сразу прижилась на хуторе, словно родилась здесь, и другой родины у нее не было. Деревенская от рождения, все неудобства она воспринимала как должное. К тому же была смышленой, общительной и не конфликтной.
Однажды Любава заметила, как она что-то мастерит втайне от мальчишек. Подойдя ближе, она замерла от удивления. Светлана увлеченно, не замечая окружающих, лепила из глины всяких зверушек, фигурки людей. И так это у нее получалось ловко, забавно и на редкость красиво.
- И давно ты этим делом занимаешься? - спросила Любава девочку.
- Не знаю. Я все время леплю. То из хлеба, то из пластилина, что под руку попадет. Мне нравится, а вам?
Вместо ответа Любава прижала девочку к себе, погладила ее по волосам и позвала мужа:
- Ванюша, подойди к нам. У нас к тебе задание чрезвычайного характера.
- Случилось что? Зачем я вам потребовался? - поинтересовался оторванный от собственных дел Иван
- Посмотри, что наша девочка делать умеет. Я хоть и не специалист, но мне кажется, что это мастер-самородок. Ее изделия – это же почти дымковская игрушка. Неужели не видишь?
- Похоже, а от меня-то что требуется? - не мог взять в толк мужчина.
- Черствый ты человек, Ваня. У девочки талант, его развивать надо. Нужны купить необходимый инструмент, краски, кисти, лаки и все тому подобное. Зайди в дом народного творчества и проконсультируйся, что для подобного дела нужно. Покажи ее лепку специалистам, может, подскажут, куда обратиться, чтобы развить ее способности в этом деле. Не зарывать же ее талант в землю. Ведь в ее работах смешинка какая-то есть, с особым юмором все сделано, шутливо. По-моему, у нее дар видеть все окружающее в необычном свете – веселом и нежном, с обаянием и смыслом, словно она играет со своим горем и печалью.
- У нее действительно фантазия работает. Загляденье, а не работы. Возможно, это увлечение на всю жизнь.
- Возможно, ты прав, Ванюша. А если это так, то этот маленький проблеск таланта надо поддержать, не дать ему умереть.
- И не дадим, врожденный талант дорогого стоит. Да и образование ей не помешает. Из любителя, может, и профессионала из нее сделаем, когда она выйдет из детского возраста. А пока пусть творит для собственного удовольствия.
- Тогда надо действовать, чего зря время терять. Завтра я еду оформлять документы на ребятишек в департамент опеки и попечительства, поедем со мной. Я по своим делам, а ты нашей умницей займешься. Домой вместе вернемся с подарками для нее. Вот радости-то для нее будет, - возбужденно говорила Любава, нежно прижимая к себе девочку.
- Выходит, что мы будем опекунами этих ребятишек?
- А что?
- А я думал, что мы их усыновим и удочерим.
- Сначала я тоже так думала. Но ведь у них был отец, возможно, неплохой. Он наверняка думал о продолжении своего рода. Да и имеем ли мы с тобой право решать этот вопрос без их согласия, тем более, что у них жива мать. Вот когда подрастут, тогда сами и решат, с какой фамилией им по жизни идти. А пока такую ответственность на себя я взять не могу, хотя это и мои уже дети. Думаю, что это просто не честно по отношению к ним. Сейчас у нас с тобой, Ванюша, одна задача: воспитать их достойными людьми, а все остальное не имеет никакого значения.
- Убедила. Ну, а что из этого выйдет – жизнь покажет. Во всяком случае, мы делаем это от души и совесть наша чиста, противопоказаний не имеется.
- Дай нам бог разума и терпения. А пока счастье этих ребятишек мне будет только сниться. Ведь на осинке не растут апельсинки, а что это за осинка – нам не ведомо.
- Не переживай, наш хутор уютный, дружественный, приживутся. А что касается их будущего, то предугадать его сложно. У нас не только будущее, прошлое не предсказуемо. А пока будем жить, как барон Мюнхгаузен, вытаскивая себя за волосы из любой беды. Чужое- то горе кому нужно?!
Оформление опекунства оказалось не таким простым делом, как представляла себе Любава. Вернувшись однажды из города, куда она ездила по опекунским делам, она присела на лавочку и расплакалась. Увидев расстроенную хозяйку хутора, Милена подошла к ней и осторожно спросила:
- Случилось что? Может, я чем могу помочь?
Любава посмотрела на нее, вытерла слезы и произнесла:
- Не страна, а притон скобарей. Я то думала, что меня поблагодарят за то, что я беру чужих детей на воспитание, а тут меня еще обобрать хотят до нитки. Не люди, а убожество какое-то, за тридцать сребреников и мать родную продадут, не то что детей. Не просто их отдают, а чтобы что-то получить взамен. Валенки бы их всех на зону катать.
- Что, много взяли? – поинтересовалась Милена.
- Да не в деньгах дело. Обидно, что дети товаром стали. Я все больше убеждаюсь, что у нас не власть, а воровская система, вокруг которой поле обездоленных и неимущих. Все время мы сидим на скамье запасных, и на нас кладут из-под хвоста. А кто кладет-то? Те, у кого и интеллект-то на уровне конских копыт. Разве я не права?
- Права, конечно. Мы хоть и по-русски с властью говорим, но на разных языках. Наверху думают, что мы люди привычные, все претерпеть можем. И все это оттого, что у нас правят бал не здравый смысл и справедливость, а власть и деньги.
- Мы просто несчастные люди, если согласны так жить. Ведь благодаря всей этой веселой компании мы живых людей вокруг себя не видим. Все тени какие-то, которые живут как-нибудь. Потому и возникает постоянно вопрос: а не обойтись ли нам без такого государства? Ведь теряющие сердца народа, теряют страну. Да и стыдоба одна – любить государство, которое обирает тебя, а не защищает. Это же позор на все наши головы. Как жить-то в такой стране, Миленушка?
- Не думала я, что такую умную, убойную бабу в слезу пустить можно. Неужели самооценку свою снизила, контроль над собой потеряла? Мы же ведь можем и не мириться с этим, мы же ведь и помутить можем.
- С кем помутить-то? Это плохие люди объединяются, а хорошие почему-то не могут. Позволяют толпой себя называть, потому-то и взяли нас всех на хапок.
- Ну, кто кого в конце концов возьмет – это еще бабушка надвое сказала, цыплят- то по осени считают. А у разлагающегося трупа конец один, сама знаешь какой. А пока дыши, как я, – ровно и спокойно. Это мы пока доверчивые люди, нас подачками ублажать можно, а если мы включим голову, что тогда будет?
- Деревня жить будет. Даже когда в клетке двое – это уже гнездо, которое защищать надо, а если миллионы?
- Буйных станет много и главари появятся, вот что будет. Люди же все справно жить хотят, а потому и зажигать будут по полной. А ситуация стала неуправляемой, все задыхаться стали от такой власти. Элита-то наша деградировала полностью, нравственного примера нам не дает. А я знаю, что говорю, на себе их власть испытала.. Прав-то таких, какими они пользуются, мы им не давали, они их сами взяли, без нашего разрешения. Не пора ли их забрать и вернуть народу?
Любава усмехнулась на слова Милены:
- У матушки природы нам всем надо учиться. В ней же все разумно и всему свое место. А у нас что? Без нас же государству, как телу без сердца, жить невозможно, полоса расплат все равно наступит. А умных людей у нас достаточно, честное имя-то все же дороже, чем богатство.
- Эх, милая, умные и разумные у нас в библиотеках сидят. Это у нас под каждым кустом и стол, и дом, а они свой хвост не распускают, многого от жизни даром хотят, но такое редко бывает. Поэтому у меня пока свой взгляд на жизнь и на то, что происходит.
- Какой? – поинтересовалась Любава.
- Для меня особое удовольствие – это ничего не иметь, тогда ничего и не потеряешь.
Любава удивленно посмотрела на Милену и возразила:
- Если человеку ничего не нужно, значит, ему нужно все.
- Эх, Любавушка, - улыбнулась своим мыслям Милена, - об одном жалею, что с дураком связалась, а надо было выйти за миллионера. Тогда бы я точно была барыней-сударыней, а не потаскушкой какой-то. Да что сейчас говорить об этом – вода от этого мокрее не будет, да и счастья не добавится. Разворачивай лучше свой стратегический арсенал, за жизнь бороться будем. Узнав тебя, понимаю, что это реально. Мы же с тобой патриотки, а это кое-что значит. А за детей не переживай: вырастим, воспитаем, они же теперь все нашенские, хуторские.
- Ладно, не будем слюни распускать. Не по нам проклинать свою долю и губить свою молодость. Только вот хочется чего-то большего, чем имеем. А пока приходится жить по принципу: чем меньше понимаешь, тем правильней живешь. Может, я и не права, конечно, но..?
- Может, и не права. Если не пробуешь, то и неудач не терпишь, но ты же не такая. Ты же на весь мир смотришь через сердце и содрогаешься от одной только мысли, что народ на весь беспредел никак не реагирует, молчит в ужасе. За свою территорию свободы ты драться до конца будешь, ибо воля и свобода для тебя не пустые слова, а смысл всей твоей жизни. Да и народ у тебя всегда прав, а не эти блудливые коты. Так что не крути динамо не в свою сторону, голубушка, первой-то в деревне все равно быть лучше, чем второй в Риме. И не делай круглые глаза, будто меня не понимаешь, народ-то тебя кругом уважает, а этого не каждый заслуживает.
Они бы и дальше продолжали свою беседу, да тут Любава заметила, что на территорию хутора въехала лошадь, запряженная в телегу.
- Смотри, Кузьма Фомич подъехал. Скотина, что ли, у него заболела? Пойдем, узнаем, - позвала она Милену и направилась к седоку.
Кузьма Фомич аккуратно остановил лошадь у ворот усадьбы и, лукаво улыбаясь, сказал:
- Гостинец тебе привез, Павловна. Принимай, а то уморился, пока довез. Мальцы еще, непривычные к нашим дорогам.
В телеге Кузьмы Фомича, прижавшись друг к другу, сидели мальчик и девочка лет семи. Они испуганно таращились на Любаву, как будто больше всего они боялись не понравиться тете, которая к ним подошла.
Посмотрев на ребят, Любава спросила Фомича:
- Где ты таких красавцев подобрал, чьи они и почему ко мне привез?
- По селу бродили, - тяжело вздохнул Кузьма Фомич, - хутор искали, твое имя называли. Детдомовские они, каких-то друзей своих ищут, похоже, беглые. Делать-то мне что с ними?
У Любавы прямо-таки сердце зашлось, ноги перестали держать, и она, ухватившись за Милену, тихо сползла на траву. Милена, понимая состояние Любавы, присела с ней рядом, погладила по плечу и шепнула на ухо:
- Успокойся, Любавушка, на нас дети смотрят, скажи им что-нибудь.
- Зовут-то вас как? - опомнилась та.
- Меня Соней зовут, а брата моего Кириллом, - ответила за обоих девочка.
- Близняшки, что ли?
- Да, - ответил мальчик, теснее прижавшись к сестре.
- И откуда вы такие чумазые? Дом-то у вас есть, отец, мать имеются?
- Мы из детского дома удрали. Сироты мы, отец с мамой погибли, одни остались.
- Ну, а про меня откуда знаете, не сорока же на хвосте принесла?
Разговорчивее и смелеее в этой компании оказалась Соня.
- У вас Женька со Светкой живут, они из нашего детдома, мы с ними дружили. Когда вы их забрали к себе, мы ваш адрес нашли и сбежали. Возьмите нас к себе, мы вам во всем помогать будем. В детдом мы все равно не вернемся, там плохо. Обижают часто, наказывают, кормят не всегда, а мы с Кириллом частенько из одной миски едим, не достается потому что, - выпалила девочка и расплакалась.
Сердце у Любавы сжалось от жалости к этим детям. Такой жестокости, бессердечности и скупости по отношению к малолетним и беззащитным она даже и предположить не могла: «Вот, паразиты, на себе не экономят, они экономят на нас, на стариках и на детях, греха не боятся. Ладно бы дело, за которое берутся, делать умели, но и этого у них нет. Стричь- то стригут всех, кормить только забывают». Когда у нее немного отлегло от сердца, она почти приказала:
- Слезайте с телеги, в дом пошли, кормить вас буду. А тебе, Кузьма Фомич, спасибо, что ребятишек подвез, плутали бы они по лесу, и заблудиться могли.
- Так я что, я завсегда, если что еще могу привезти, - пошутил Фомич.
- Я тебе привезу... В следующий раз к Михалычу вези, он давно по детям скучает. Если что, передашь ему, что, мол, от Милены подарок. Он у нас сообразительный, сразу поймет, что к чему.
- А я- то тут причем? - возмутилась Милена.
- Тебе же он предлагал ребеночка родить себе на усладу. Выходит, что ты у него в долгу, а долг платежом красен, - съязвила Любава.
- А-а! – вспомнила Милена и расхохоталась. Отсмеявшись же, без всякого перехода спросила Любаву: - Можно я в город съезжу?
- Зачем, - поинтересовалась хозяйка хутора.
- Ребята-то денег стоят, а у тебя их нет. Я деньги привезу, в опеке ими и расплатишься.
- Нет, голубушка, на панель я тебя больше не пущу, этот поезд для тебя ушел. Детьми лучше занимайся, видишь, сколько их у нас стало.
- Зря ты так обо мне подумала, Любава. По настоящему я и жить-то только на хуторе начала. Старая дорога для меня закрыта. Должников у меня в городе много. Соберу деньги, тогда и от опеки откупишься, все тебе какая-то помощь.
- Хорошо, собирай долги. Только прежде чем уехать, с ребятишек размеры сними. Четверым в школу надо идти, а для этого и обувка, и одежка потребуются. Они же раздетые все. Только покупай вещи красивые, за ценой не стой, чтоб не стыдно на них смотреть было.
- Слушай, - спохватилась вдруг Милена, - а Иван-то как на твое решение посмотрит? Вдруг противиться будет?
- Хороший он у меня, - не задумавшись, ответила Любава, - лучшего мужчину для семьи и не мыслю. А в нашей семье муж всегда слушается жену. А знаешь, почему?
- Ну откуда же я могу это знать?
- В хорошей семье мужчина всегда должен быть умным, а женщина мудрой. Именно поэтому в нашей семье никогда не было, нет и не будет семейных конфликтов. По жизни всегда кто-то должен делать уступки, иначе жизнь будет безрассудной и позорной, чего я допустить не могу.
- А сегодня-то где он, с утра не видела?
- С моими родителями и детьми в город уехали. Там сегодня выставка достижений народного творчества. Кстати, Светланка наша тоже в ней участвует, может, чем и отметят.
- Ты им и так уже сделала всем подарок. Поймут ли они тебя?
- Если не поймут, то привыкнут. Я ведь своих решений не меняю, - улыбнулась Любава и повела всю компанию в дом.
Глава восьмая. Газета
Решение Любавы о приеме в семью двойняшек все восприняли по-разному. Павел Михайлович, узнав о намерении дочери, только развел руками:
- Осуждать тебя, Любавушка, не могу, но имей в виду, что эта обуза тебе на всю жизнь. Хорошо ли ты подумала, взваливая на свои плечи такой груз? Кроме беспокойства и потери покоя для себя вряд ли что-то получишь взамен. Это ж дети, а не лосята, им материнская ласка нужна. А у тебя уже вон их сколько, смотри не надорвись. Наш-то век с матерью короток теперь уже, можем и не успеть помочь всех поставить на ноги.
Мария Ивановна тоже не была в восторге от поступка дочери. Она искоса посматривала на ребятишек, вытирала платком глаза, мокрые от слез, и причитала:
- Горе ты мое луковое, знала бы, сколько такого добра по нашей земле ходит. Всех же не пригреешь, не приласкаешь, силенок не хватит. Да и мы с отцом плохие тебе помощники. Старость-то - болезнь неизлечимая, новых сил не дает.
Один лишь Иван целиком поддерживал жену. На ее месте он поступил бы так же, ибо хорошо осознавал, что любое зло добром лечить надо, а доброе дело от всего сердца – оно больше для себя, чем для других. А на все причитания родителей отвечал:
- Не переживайте, мы справимся. Тарелку супа и кусок хлеба мы для них всегда найдем. Да и совесть нас мучить не будет. Чужих детей не бывает, им наша помощь нужна, а не наши слезы. К тому же, где двое, там и до кучи, разница не большая. Мы же работаем от заката до рассвета, поздно ложимся, рано встаем – прокормим. Да и сарафанное радио сработает, и люди помогут.
- Не лови бабочек, Ваня, - наставлял мужчину Семен Иванович. - Не кажется ли тебе, что тем самым ты обрекаешь свою жену на страдания, которых она не заслуживает. Разумно ли это?
- По жизни женщина обречена на страдания, ибо всегда хочет иметь больше, чем имеет, и больше, чем заслуживает. Это не я сказал, по жизни так выходит.
- Может и так, только Любавы это не касается. Все это можешь отнести к своей первой зазнобе. А вот, что за все в жизни надо платить, то это точно. Какой ценой только, хотелось бы знать. Дай бог, чтобы не здоровьем и собственной жизнью. По нынешним временам и такое — не редкость.
Любава лишь молча слушала всех, раздумывая о чем-то своем. В конце концов не выдержала.
- Прошу вас, хорошие вы мои, давайте закончим все разговоры на эту тему, - заявила она родным, – здесь и сейчас. У меня свой взгляд на такие вещи. Для меня сейчас начинается главная жизнь – самая настоящая, самая волшебная. Никакого подвига или чего-то сверхъестественного я не совершила. Может быть, это всего лишь нравственный пример для других. В нашем диком обществе, потерявшем человечность и гуманность, не хватает звука боевой трубы. У нас же весь народ в стране выстроен в затылок, отсюда в нем тупая и бессмысленная злоба на все, в том числе и на беспризорность. Все свои силы на злобу тратим, а потому на милосердие уже не хватает. Рассуждаем много, кого-то корим, не только детей, но и себя уже не любим, некрасивыми все стали. Такого для себя я не хочу. К тому же, если в стране останется хотя бы один хутор, где обездоленным протянут руку помощи, она выживет. На это вся надежда.
У Ольги Александровны на сей счет были свои мысли, об этом она и заявила однажды:
- Дом им надо, Семен, быстрей строить. У них поразительная способность размножаться. Теремок-то им старый теперь маловат, пожалуй, будет.
Как-то к ним заглянул Михалыч.
- Павловна, выйди на минутку, - позвал он со двора. - дело к тебе есть!
- Чего горло-то надрываешь, случилось что? – выглянув в окно, спросила его Любава.
- Случилось, ешкин кот. Дело закончили, иди-ка забей последний гвоздь, чтоб на века все стояло. У нас положено так. Да и обмыть бы надо, мужики просят.
Любава было засуетилась, но мать ее остановила:
- Иди, уважь мужиков, а со всем остальным мы без тебя справимся. Стол-то на дворе ставить или в дом мужиков пригласим?
- На дворе, мам, на дворе. В доме всем места не хватит.
Забив последний гвоздь, Любава поблагодарила собравшихся мужиков:
- Ну, мужики, цены вам нет. За такой срок и такое сделать, на это только умельцы способны. От вашей работы впервые начинаю ощущать, что страна наша – это не территория, а люди, которые ее населяют. А значит, есть надежда, что не умрет наша деревня, выживет, из пепла возникнет.
- Не шевелите бюстом, мадам, - скаламбурил Михалыч. - Пока в деревне есть такие бабы, как ты, даже талоны на бедность ее не подкосят. Своей любовью к деревне любого задушим, кто к ней шаловливые ручонки протянет. Народ-то мы невменяемый, коли только от нехороших слов о деревне у нас башку сносит. Мы и погреметь можем. Приглашай всех к столу, конец работы отметить надо, заслужили. И все толпой двинулись во двор хутора.
Михалыч по хозяйски осмотрел стол и заметил:
- Ну, Павловна, вы и наворотили всего. В копеечку все это, наверное, обошлось, цены- то сейчас на все несъедобные...
- Мы хоть люди и не богатые, среднего достатка, но на доброе дело хватит. Уважь нас, Михалыч, со своими работниками, чтоб обиды не было.
- Какая обида, Павловна. Мы к тебе завсегда с уважением и почтением. Ты ж не баба, а коммунизм без границ. Все для людей стараешься, со своей философией по жизни идешь – где нам можно, тебе нельзя. Наши бабы тебя особенно зауважали, когда узнали, что ты четверых сирот на шею себе посадила. Это в наше-то время, когда для нормальной жизни никакого просвета. Одна лишь нищета кругом. Поклон тебе от всех нас низкий и каравай с солью.
- Хватит баланду травить, - остановила хвалебные речи Михалыча Любава, - за стол садитесь, выпейте, закусите, а потом и разговоры будем вести, если уж невтерпеж.
- Ну, братва, если уж нет логики в отношениях мужчины и женщины, то налегай на жратву. Вдвойне приятно, когда дама приглашает кавалеров, - довольно потирая руки, Михалыч первым уселся за стол.
Когда выпили и закусили, Михалыч поинтересовался у Любавы:
- А что, Павловна, неужели индустрия деревенского строительства с сегодняшнего дня в простой уйдет? Может, еще какую работенку подбросишь, руки-то чешутся, без дела непривычно как-то стало.
Услышав просьбу Михалыча, оживился Семен Иванович. Посмотрев на супругу и не найдя возражений с ее стороны, он заявил:
- Есть для вас работа, но она не простая, с фокусом. Дом молодым надо новый построить, большой дом, чтобы всем в нем уютно было. А фокус в том, что аванс вам могу пока небольшой дать, а полный расчет только по завершении всех работ. Не от жадности, не подумайте, - финансовые обстоятельства так складываются. Чертежи на дом есть, смета тоже. Одно только скажу: тут нужна не только работа, нужны знания. Справитесь ли?
- Обижаешь, Семен Иванович, у нас не только своя идеология в строительстве, но и репутации хоть ложкой хлебай. С детства топором машем, позора на свою голову не возьмем. Показывай чертежи, мозговать будем.
Когда Семен Иванович принес чертежи и развернул их перед Михалычем, тот сразу заметил:
- Серьезное строение, но не до такой степени, чтоб уши вяли. Будем соображать, как ваше недоверие мы компенсировать будем. Одно меня здесь только смущает – резьбы много, а по этому делу у нас остался всего один мастер – Прокопыч из Шахова. Он хоть и придурковатый, но дело это знает, не нам чета. Но выход есть. Пусть сама Любава к нему сходит и попросит. Может что-то и посоветовать ему.
- Что именно? – поинтересовался Семен Иванович.
- Ну, например, кошке хвост обрубить или гнездо для курицы с дыркой сделать. Она же ветеринар, специалист, ее совет денег стоит, - с улыбкой высказался Михалыч.
- А это зачем? – спросила Любава.
- Да у него печка худая, тепло не держит. Сам сообразить не может, совета у всех просит.
- А кошка тут при чем?
- Ну, как же. Она ведь, зараза, сразу в дом не войдет, сама порог переступит, а хвост на улице оставляет, вот тепло и выходит. А без хвоста этого не будет.
- А гнездо с дыркой зачем? – снова поинтересовалась Любава.
- Умная ты баба, Любава, но габровских штучек не знаешь. А дырка потому, чтобы курица яиц несла больше. Когда сядет высиживать цыплят, посмотрит: яйца нет, и снесет новое. Производительность труда повышается, - еле сдерживаясь, чтобы не захохотать в голос, пояснил Михалыч. С трудом успокоившись, он уже на полном серьезе спросил: - Когда начинать можно?
- Как вам удобно, но чем быстрей, тем лучше, - попросил его Семен Иванович.
- Понял, сделаем. Одна у меня только просьба к хозяйке: пусть возьмет на должность главного пекаря мою супругу. Она у меня не только спец по этому делу, но и команду подберет себе достойную. Таких хлебов, какие она печет, нигде и в помине нет. Все заботы по пекарне на себя возьмет, хозяйку от лишних хлопот освободит. Ветеринарное-то дело не простое, времени большого требует, к тому же, по слухам, газету какую-то выпускать хотите. Тоже хлопотное дело. Ну, что скажешь на мою просьбу, Любава?
- Уговор дороже денег, Михалыч. Мы же с тобой все на старте строительства обговорили. Пусть работают не только в пекарне, но и на ферме, в кафе. Да мало ли здесь работы, всем хватит.
- Вот уважила, так уважила. По нашим-то временам все во власть рвутся или в политику. Там вкладывать ничего не надо, а богатеют, как на дрожжах. Стыдоба одна - кругом одни льготники или халтурные работники. Нет бы покаяться перед народом, а они уже какой десяток лет с нищетой все борются. А кто борется-то? Морды у всех во весь экран, не два, а десять подбородков, все жиром оплыли от недоедания. Обидно, что у нас огромная, богатая страна и позорная, унижающая человеческое достоинство нищета. Скажи мне, голуба моя, разве это не преступление против собственного народа?
- Больной вопрос ты поднял, Михалыч. Ведь таким образом нас просто учат презирать собственное отечество. К тому же, нам говорят то, во что сами не верят. Личность из наших людей выколачивают, потому и сила народного возмущения слабеет. Отсюда мы и пришли к тому, что от нас ничего не зависит.
- Ну, Павловна, это еще как сказать: зависит или не зависит. Та вертикаль власти, на которую нас посадили, это ведь для нас что шампур - шашлыки из нас хорошо делать. Я эту вертикаль на себе хорошо чувствую. Главу нашей администрации знаешь?
- Федора Лукича, что ли?
; Его самого. Я с ним за одной партой в школе сидел. Посредственность, скажу тебе, жуткая. Все домашние задания у меня списывал. Да и сейчас он не владеет элементарными знаниями средней школы, а до этого на скотном дворе работал. Вообще-то мы корешами с ним были, дружбанами, словом. А тут мужики наши, то ли по пьянке, то ли похамить малость решили, в руководители его двинули. У остальных-то дел по горло, да и семьи кормить надо, какая уж тут власть, не до нее. А этот так – ни рыба, ни мясо, да и вреда от него вроде никакого. А что из этого вышло? Не поверишь – стал при галстуке ходить, шляпу себе купил и даже брюки стал гладить.
И вот захожу я к нему как-то, по делу - одним словом. А он мне, знаешь, что говорит? Обхохочешься. Мне, своему дружку, говорит, что у него сегодня не приемный день. Плюнул я ему тогда в харю и ушел. Но это еще что. Года не прошло, как он сыну мотоцикл купил, а потом машину себе приобрел. На какие шиши-то, если до этого на портки себе не мог заработать? Если это вертикаль власти, то напрашивается вопрос, кто же у нас на троне сидит?
- Сам же сказал: посредственность. Поэтому от нас катастрофы и не уходят, а возрождаются вновь и вновь. У нас ведь все просто: кто не может работать по профессии, тот идет в политику. Казалось бы, ничего страшного, но пугает другое: они слишком уверенно идут по жизни, не замечая наших невзгод. Вот такая демьянова уха, Михалыч.
- Хреновая уха, Павловна. Выходит, кто на верху, тому не по Сеньке шапка. Я правильно соображаю?
- Правильно. Потому, Михалыч, простой жизни у нас с тобой, во всяком случае на ближайшее время, не будет.
- Жаль. Как бы погромов опять не случилось! А это нам надо?
- Все от обстоятельств зависеть будет, от здравого смысла власти. Ведь без народа-то она никто. Вопрос только в том: кто, с кем и против кого дружить будет?
- Ну, я то с тобой точно, и с Миленой, конечно. Запала она мне в душу, как заноза в сердце сидит. Хорошая девочка. Я хоть и поиздержался немножко, но на два билета на вечерний сеанс в кино с ней всегда найду.
- Смотри, Михалыч, не нарвись на неприятности.
- Это почему же?
- Да потому, дорогой, что двоеженство карается двумя тещами, да и староват ты для нее, ей помоложе мужик нужен.
- Эх, Павловна, тебе бы мои проблемы. Возраст-то ведь не защищает от любви, но зато любовь защищает от старости. Это понимать надо и ценить. Не все же мужики кобели двуногие, есть и порядочные. Мне хоть и трудно дарить дорогие подарки от всего сердца, но для нее не поскуплюсь.
Милена, сидевшая напротив Михалыча, пришла в ярость от таких разговоров о себе.
- Тебе это не поможет, - свирепо прошипела она.
- Почему?
- Не кавалерист ты, а словоблуд. Настоящие мужики языком не чешут, а дело делают. А у тебя одни эмоции, и то кондовые. Прижмись лучше к своей супруге покрепче и спусти свой пар. Это надежней и без последствий.
Михалыч хотел было ответить Милене резкостью, но Любава оборвала его. Ей никак не улыбалось, чтобы разгорелся неприятный для всех разговор.
- Хватит базарить, - громко произнесла она, подняв свою рюмку с выпивкой, - давайте лучше выпьем за мою газету, она скоро выйдет. Пожалуй, это моя лебединая песня, что-нибудь путное создать в наше время мне навряд ли еще удастся. Русская-то душа ведь до предела устала, на одном чуде выживаем.
- Как газета-то называется? – поинтересовался Михалыч.
- «Земля и воля», лучше придумать не могла, - ответила Любава и села на свое место.
- Нашенское название, крепкое. Одно только огрчение, Павловна, - у нас пока на селе ни земли, ни воли нет. Земля давно заросла ельником и березняком, а воля дальше собственного огорода не распространяется. Такие вот дела, ешкин кот. О чем писать-то будешь?
- Об этом и буду писать. Пресса-то наша беззубая, телевидение кошмарное, все на службе у власти. К тому же, в Кремле одна власть, на местах другая, но ни там, ни здесь не наша. Обе живут по принципу: им все можно, нам нельзя. Поэтому, если мы сами ни в чем участвовать не будем, никаких изменений не произойдет, так и будем топтаться на месте. На повестке-то дня вопрос круто стоит: не только о выживании нации, но и самого государства. Мы же все от крови отупели, потеряли способность жить эволюционно, без потрясений. Живем, не ощущая течения жизни, которая безмерно коротка.
- А это все оттого, Любава, - вставила в разговор свое слово Милена, - что душа русская загадочна: на свадьбе плачем, на похоронах танцуем. Отсюда и непредсказуемость нашего будущего, специфика нашей жизни. У других-то все по-другому: умеют ценить свой труд, о чести и долге думают, друг к другу иначе относятся...
- Вот обо всем этом мы и будем говорить с читателем. От опасности, которая нам грозит, надо научиться умно уходить, а не убегать. Тогда у нас все получиться: и земля зацветет, и воли будет достаточно.
- Сказать-то это легко, только в нашей жизни крутых поворотов много, с пути можно сбиться, - заметил Павел Михайлович.
- Это почему же? – поинтересовалась Любава.
- Да власть у нас, дочка, воинственная, до зубов вооруженная. Уж слишком много у нее сторожевых псов. На ее стороне и прокуратура, и суды, и милиция, и даже армия. Да и другой нечисти хватает: пресса, телевидение, налоговые и прочие инспекции. Против такой силы оборону держать трудно, можно и без головы остаться. Поэтому у нас кругом одна нормированная гласность и полуправда, которая хуже лжи, не видно грани между свободой и вседозволенностью. Михалыч-то ведь тебе правду сказал, что во власть у нас одна посредственность идет, которая ни в экономике, ни в политике ни черта не понимает. А мы с вами, к сожалению, допускаем, что попахивает обыкновенным российским разгильдяйством. В нехорошее время мы, дочка, живем. Тебя или в грязь затопчут, или посадят. И неважно, кто – бандиты или власть, они же равновеликими стали. Кто из них кто, даже не отличить.
- И ты полагаешь, что против этой силы не найдется другой, более справедливой и достойной своего народа? - допытывалась Любава.
- Сложно сейчас найти такую силу. Они же все себя законами застраховали. Путной партии во власть не пройти, по дороге голову свернут. Митинги, и тем более забастовки, запрещены, избирательная система в пользу одной партии, которая умело всем нам мозги пудрит, а по сути дела – больше трех не собирайся, можешь и пулю в затылок получить.
- Как это?
- Да все просто, моя хорошая. Указ же есть – любой приказ надо выполнять. А приказ может быть разным, например «стрелять по своим».
- И ты думаешь, что будут стрелять?
- А куда им деться. У них матери, жены, дети, которых кормить надо, да и самому на нары попасть не захочется. Есть, правда, у нас против их лома свой прием – это гражданское общество, но оно у нас пока слабое, из пеленок не выросло. Вот, если твоя газета займется воспитанием такого общества, то тебе честь и хвала, и низкий поклон от всех нас. Но это сложно сделать и даже опасно. Ххватит ли у тебя сил и мужества для такого дела?
- Не пугай ее, Павел Михайлович. Если с нее хоть один волосок упадет, мы за нее всей деревней встанем, не дадим в обиду. Люба она всем нам до чертиков, - убежденно произнес Михалыч, сурово сжав кулаки.
- Одной деревни здесь маловато будет, Михалыч. В таком деле вся Россия должна за ней стоять. Все честные и порядочные, униженные и оскорбленные и прочие люди, которым не безразлична судьба своей страны и за державу обидно. И знаешь, почему?
- Откуда мне знать, я университетов не кончал.
- Здесь и без университетов все ясно. Мы породили чудовищного монстра, который в удивительно короткие сроки воспроизводит в невероятном количестве жуликов и бандитов, казнокрадов и взяточников, людей без чести и достоинства, ибо сама власть создает для этого тепличные условия. Она из хороших людей делает плохих, из плохих еще хуже. Иначе такая система жить не может, ибо перестанет работать. При таком раскладе, если люди и не хотят чего-либо делать плохого, она их заставит, в противном случае они будут выброшены за борт. Система опасна для себя самой, при ней нельзя быть другим, если хочешь выжить.
- Что же мы тогда строим, жилы свои на что надрываем?
- Сам понять не могу, ума не хватает.
- Может, там, наверху, другие люди нужны – честные, с достоинством?
- Пустое дело. Система их окрутит, прожует и выплюнет. Все устои надо рубить под корень, чтобы даже ростков не осталось. Если этого не сделать, то страну мы погубим, поминки справлять по ней будем. А чтобы этого не произошло, нужно хорошо организованное гражданское общество. Чтобы бороться, необходимо, проще говоря, народное движение. Других способов пока не вижу. Этот административный студень народного гнева не выдержит. Мы все должны стать солдатами и сражаться за правое дело, только тогда бог подарит нам победу. Другого пути нет, и поскольку система не способна на реформирование, ее следует повсеместно уничтожать.
Сидящие за столом настолько увлеклись спором, что даже не заметили, как к их столу подошли близняшки и с интересом наблюдали за взрослыми. На их лицах явно отражались печаль и тревога. Детишек заметила Любава и подошла к ним.
- Вам чего-нибудь хочется? – поинтересовалась она.
Ребята прижались друг к другу, а девочка спросила:
- Вы нас не прогоните, тетя? Нас никто так никогда не любил, нам страшно.
Сердце у Любавы сжалось от боли, губы ее задрожали и, прижав малышей к себе, она сквозь слезы произнесла:
- Для вас теперь я не тетя, а ваша мама. И никому я вас, глупенькие вы мои, не отдам. Привыкайте к своему новому дому, он теперь ваш навечно. А пока идите, играйте с ребятами. У нас здесь серьезный, взрослый разговор, пока он вам мало интересен и понятен. А когда вырастете, возможно, он вам будет и не нужен. Сказав это, она подтолкнула ребятишек к их компании и в задумчивости вернулась к столу. «На что только не пойдешь, чтобы не видеть слез этих детей. Не знаю только, за какую сосну зацепиться, чтобы вытащить их из беды. Ну, ничего, наизнанку вывернемся, но постараемся сделать их всех счастливыми. Иначе грош нам цена в базарный день. Не они же виноваты, что их все бросили, души искалечили, надругались над личностью. Дьявол бы их всех побрал…» - так думала Любава, усаживаясь на свое место. Невеселые ее думы прервала Ольга Александровна, видевшая слеза на глазах женщины, когда та разговаривала с детьми.
- Не переживай, дочка, - шепнула она, - народная мудрость гласит: «Не построй семь церквей, а воспитай семь детей, тогда и разлада ни с душой, ни с совестью не будет». А у вас их на хуторе аккурат семеро. Вот и соображай – хорошо это или плохо. При детях-то даже природа цветет и отдыхает. Им надо только помочь прийти в себя, на свои ноги встать. Ну, а там как получиться: береженого бог бережет, быстренький сам налетит.
Прислушивавшийся к их разговору Семен Иванович, вдруг тоже встрял в разговор. Затронули его слова Любавы о детях, и он не выдержал:
- Вот ради только этих пацанов, Любавушка, стоит и огород городить, и газета твоя на этот случай кстати. По нашим-то временам кто их защитит? Никто, кроме нас. Тем, кому положено это делать, защищают не людей, а власть от людей. За то, что происходит, наш чиновник личной ответственности не несет. А уж если по делам их судить, а не по словам, то отняли они у людей всякую надежду на справедливость, не понимая того, что пилят сук, на котором сидят. Пока говорят много, но делать ничего не делают. Хоть и сказал поэт, что нет правды на земле, нет ее и выше, но без справедливости-то и правды мы просто стадо, а не народ. Вот и делай свою газету так, чтобы народ голову поднял, понял, что у него есть надежда на правосудие, на выживание, чтобы все его планы не мечтой были, а сбывались. Пока на этом фронте ты одна, но уж лучше быть одной, чем в дурной компании. И еще одно запомни: без инициативы снизу у вас ничего не получится. Хорошо, если расшевелите всех: и кто внизу, и кто наверху. Умный-то теленок двух маток сосет. Да и про нас не забывай. Наше тело хоть и старится, но в душе-то мы те еще сайгаки. Может, и пригодимся, чем черт не шутит. Как, Павел Михайлович, тряхнем седой головой?
- Тряхнем, конечно. Отставных солдат не бывает, так по уставу положено. До предела надоело это кичливое, нахальное богатство, бесит то, что у одних уровень жизни катастрофически падает, а у других непомерно растет. Была бы моя воля, я бы давно раздал населению оружие, нельзя же так жестоко глумиться над собственным народом.
- Ох, совсем забыл, что ты бывший военный. Вам без боевого снаряжения никак нельзя. Только вот крови нам не нужно. Главное оружие для нас – это слово и личный пример. Других способов борьбы не признаю.
- Да я так. Злости много накопилось. Дикое-то неравенство глаза режет, мозги в бешенство приводит, - оправдываясь, пояснил Павел Михайлович.
- Неравенство, мой дорогой, - поправил его Семен Иванович, - определяется не доходом, а правами, которых у нас нет, или, того хуже, - возможностью их купить. Потому так и живем, не чуя под собой страны. А та демократия, которую имеем, омерзительно воняет.
- По-твоему, Семен Иванович, выходит, что против лома нет приема?
- Я этого не говорил. Просто подчеркнул, что когда есть власть и деньги, законы не нужны. Большинство же из нас прогибается под напором больших денег, лишается разума и веры в разумное, доброе, вечное, а потому и становится добычей волков. У меня же от всего этого непомерная внутренняя усталость, тупизм какой-то, словно под тебя не яму роют, а целый бассейн.
- Снежный ты человек, родственничек. Мы ж народ, а народ иногда и вломить может. Когда-нибудь и по нашей улице пройдет инкассатор.
- Похоже, к нам гости, - воскликнула Любава, выглянув в окно, - Полина Семеновна идет.
- Это мой партийный контроль, - насторожился Михалыч. - Вот уж воистину говорят: легче всех женщин пленить, чем отделаться от одной. Спасу от нее нет.
-Ты ж беспартийный, Михалыч, - улыбнулся Павел Михайлович, - какой может быть партийный контроль?
- В нашем доме своя партячейка: я, супружница моя и мой тесть – Семен Поликарпыч. Только мы все члены разных партий. Кто-то из нас коммунист, кто-то анархист, а кто-то из партии любителей крепкого пива, кому что нравится. Но у каждого есть свой запал, свой стимул для разговора, у каждого свои новости, хотя все и беременны демократизацией. Бизнес-империя-то всем надоела. С тестем моим мы еще как-то ладим, а вот с бабой своей никак. Стоит на своем: зачем смотреть вперед, когда есть опыт сзади.
- Ну, а ты, конечно, в партии любителей пива? - усмехнувшись, спросил Семен Иванович.
- Боже, упаси. По этому делу у нас Поликарпыч проходит. А я свободу, волю люблю. Ура-патриотизм меня мало вдохновляет. Да и героем я не хочу быть. Хочу быть просто человеком, который каждый день принимает решения, причем свои решения, а не по подсказке. От этого у меня энтузиазм разгорается, ноги на стол положить хочется от удовольствия. А у них одни мелкие брызги.
- Забьют они тебя вдвоем-то, что тогда делать будешь?
- Не забьют, я скорей сам попаду на их похороны. У них же нет права выбора, одни ожидания: либо Насреддин помрет, либо ишак сдохнет. - Михалыч еще хотел что-то сказать, но к их столу подошла Семеновна и раскланялась:
- Доброго вам здоровьица, уважаемые. И мой, конечно, здесь. Я его к обеду ждала, а он добрым людям мозги парит, тоже мне – звезда быстрого приготовления. Не надоел он вам, а то заберу? У него ведь все, что делает не он, делается плохо. По нему всегда: если не помочь, то хотя бы повеселить. Разве это дело?
- Остынь, Семеновна, - попытался успокоить разошедшуюся гостью Павел Михайлович. - Посмотри лучше, какое он со своими родичами тебе рабочее место соорудил. Загляденье, а не пекарня. Принимай работу, засучивай рукава и начинай народ хлебом кормить. Заждались своего-то, наверное?
- Заждались, милок, заждались. А вы что, действительно доверяете мне хлеб печь? Или просто пошутить решили?
- Для тебя твой муж делал пекарню, для тебя Семеновна. - заверила ее Любава. - Поставил себе цель и шел напролом, чтоб тебе угодить. У него не только своя философия, но и психология своя. По нему свобода – это ощущение собственной силы, а не подчинение кому-либо. Вот он и проявлял себя в этой пекарне, ради тебя, конечно.
- Надо же, а я думала, что нашла свою любовь не в своей деревне и не на своей улице. Все время держала его в пограничном состоянии. Не дура ли?
- У нас с тобой, дорогуша, не пограничное, а запущенное состояние, как и во всей стране. Оба на чемоданах сидим, и вопрос себе задаем: кто мы – все еще славяне или уже европейцы, настоящая семья или обычное сожительство?
- Вот паразит. Я к нему со всем сердцем, а он такие речи себе позволяет. Нет, надо было мне выйти замуж за Федора Лукича, сватался все же. Он бы из меня точно сделал суперженщину, а не какую-то там домохозяйку, в навозе копошащуюся.
- Это за прыща-то лысого в шляпе? Снижаешь свою планку, Полина. На бесплатное, нахрапистое кормление хочешь перейти? Да он же из своры злых, алчных людей, не способных на поступок, его даже в качестве запасного аэродрома использовать нельзя. Мерзавец, одним словом, уму моему противный.
- Зря ты так о нем. Да и шляпу он давно не носит, на кепку перешел, а из своей Феклы-скотницы, настоящую бизнес-леди сделал. А ты меня в кого превратил?
- Интересно, с какой головы он эту кепку снял, не велика ли ему? - расхохотался Михалыч. - А баба его чем подрабатывает?
- Заработался ты у меня, муженек, новостей не знаешь. Лесом и срубами она торгует. Все местные мужики сейчас на нее работают, ибо без разрешения Лукича щепки из хозяйства не вывезешь. Вот так-то, мой дорогой, настоящие-то дела делаются. Одним росчерком пера из грязи в князи вылезают. Из своих дерьмовых баб конфетку делают.
- В твою газету все это надо поместить, Павловна, - обратился Михалыч к Любаве. - И про таких, как Полина моя, для которых дом родной не родина, которые во всем свой расчет имеют, и про этого ухаря в кепке, который нашим мужикам жить не дает, обирая их до нитки, и про бизнес-леди там всяких, которые на наших шеях сидят. Это же позор для всего сельского общества и для меня в частности.
- В какую газету? – встревожилась Полина.
- В нашу, сельскую, которую Павловна выпускать будет, - невозмутимо произнес Михалыч и в знак поддержки посмотрел на Любаву.
Полина Семеновна мало что поняла из слов своего мужа.
- А зачем нам, деревенским, газета? Можем и без нее обойтись, у нас лопухов хватает. Да и не читаю я эти газеты , не воспринимаю даже. Страшные они все до ужаса. В них нет справедливости, одно хабальство какое-то. Гласность-то вроде какая-то есть, а вот слышимости нет. Шумят, шумят по деревне, а у нас все равно тихо, как в болоте. А по мне-то ведь все просто: если все рушится, то начинать надо сначала. Старье-то как не замазывай, всегда даст трещину. Пустое это занятие – газета. Никто и не позволит вам ее выпускать, потому что все расходы, идущие не на содержание власти, признаются неэффективными. По ним, лучше прикрыть или приватизировать, чем построить что-то новое. Посмотрели бы вы, что у Лукича в кабинете творится: мебель импортная, люстры хрустальные, дорожки персидские. И это притом, что почти все мужики в деревне без работы слоняются, бабы вместо трактора в огородах пашут, детей по интернатам разбросали. Пристроить-то их на селе некуда - школы все прикрыли, детские сады под офисы отдали. Кругом штабная культура, делают другим то, чего себе не хотят. Законы для себя пишут, забывая, что в России живут, которая и на дыбы встать может. Полина безнадежно махнула рукой и обратилась к Любаве: - Дерьмо это все – газета, налей- ка мне лучше полстаканчика, а то в горле першить стало.
- Вот ты все местной властью возмущаешься, - наливая Полине водки в рюмку, сказала Любава, - но ведь выбирала-то ее ты, вместе с мужем своим. Разве вы все не знали, что это за человек ваш Федор Лукич?
Полина выпила, закусила и, помолчав немного, ответила:
; Мы с мужем своим поверили, за ними все шли, а он их, паразит, водкой перед голосованием споил, с три короба наобещал. Шептал всем, что, мол, если в городе царство, то в деревне он для нас рай создаст. До этого у нас с прежней властью не все гладко было, не достучишься, вот и поверили подлецу. А что на деле оказалось? Простым людям места в деревне не оказалось, потому и живем молча, не громко. С кого теперь спрос? С нас, конечно, ибо сами же в свой колхоз и привезли этот навоз. А теперь этот недоносок мимо нас с одухотворенным лицом ходит, плюет на нас свысока. Вот так-то, моя хорошая., мы вместо удобрения получили кучу навоза, от которого больше вони, чем пользы.
Да и избирательная система у нас исключительно в пользу проходимцев придумана. Умному человеку, если он даже захочет, во власть путь закрыт, поскольку он не из породы волков. Там же ведь одни хищники, которым волкодавы не нужны, их больше устраивает быдло общественное, с которым справиться легче и мозги которому проще запудрить. Свободный-то человек для власти опасен. Поэтому мне так хочется, чтобы у нас появился хотя бы один человек, который вырвал бы свое сердце из груди, высоко поднял его над головой и осветил нам дорогу к счастью и покою. Серость-то и трусость давно всем надоели. Но таких людей в нашем обществе пока нет, все зашоренные какие-то, одурманенные чем-то. Состязаются друг с другом, словно на карту не судьба страны поставлена, а джек-пот всем выиграть хочется. Слюнтяи кругом одни, а не политики. Полина замолчала на время, а потом попросила:
- Налей, Любавушка, еще, хочу за упокой всех подлецов выпить. Ни дна бы им всем, ни покрышки.
Любава налила еще гостье водки.
- Слушая тебя, Полина, одного не пойму: жизненные позиции у вас с мужем вроде одинаковые, а сцепились, как бродячие собаки. Вроде вам и делить-то нечего, в чем же тогда дело?
Полина не задумываясь, ответила:
- В методах, голубушка, в методах. Они же мужики, им только собраться надо всем вместе и погнать этого Лукича туда, куда Макар телят не гонял. А на деле у них, как у баб, один кухонный патриотизм со слезами на глазах. Народ-то действия ждет, а не советов и рассуждений. Пора бы всем и соображалку включить, а не галок считать. Все надеются, что если даже последними в драку влезут, то все равно что-нибудь достанется. Не достанется. Законы пишут победители, а не прилипалы всякие. Раньше хоть кольями дрались, а сейчас за бабью юбку норовят спрятаться, забыв о том, что для мужественных людей безвыходных положений не бывает. Да и баб своих, наконец, защищать пора, а не смеяться над их несчастьем. Бывало, принесет зарплату и жмется в уголке. Спрашиваю: почему так мало? А он, паразит, отвечает: была бы больше, если бы месяц был короче. Отсюда и наши разногласия – мягко стелет, да жестко спать. А я баба прямая, что во мне сидит, то и наружу лезет.
Полина замолчала на время, обвела всех туманным взглядом и робко предложила:
- Может, тогда за газету выпьем, чтоб выпущенная из нее пуля не поменяла направления, а ее идеи овладели массами? Кстати, а идеология-то у твоей газеты есть, стержень, так сказать, на который факты нанизывать будешь?
- Селу без своей философии нельзя, - посерьезнев, ответила Любава. - Сожрут и крошек не оставят. Для многих это лакомый кусочек, дармовой огород, на котором поживиться можно. Либерализм без берегов, так сказать, где кое-кому можно делать все что хочу. У нас же свой взгляд на общество, и совершенно иной, чем у всех партий, стремящихся к власти. Мы проповедуем свободу личности, равенство и справедливость во всем, мы против подчинения людей государству, мы за развитие инициативы личности и общества и за ограничение прав государства, за его ответственность перед людьми. Нам не нужна власть, которая навязывает селу свою волю и унижает человеческое достоинство. Нам нужна такая власть, которая несла бы ответственность за свои действия, вплоть до уголовной, перед своим народом и не угрожала бы своими институтами преступности. Нам нужны новые формы жизни, многообразие таких форм, возникающих в самой гуще народа, а не высосанных из пальца кабинетных разгильдяев. Наша газета будет помогать создавать такое общество и государство, в котором бы счастливым было большинство, а не отдельные избранные. А это возможно лишь при смене всего политического и экономического механизма, а не его отдельных частей и даже лиц. Путь этот, конечно, не легкий, не безопасный, но это наш выбор и, надеюсь, что зигзагов на нем не будет.
- Смотри, Павловна, за все это тебя могут возненавидеть. Лихое дело - посмеяться над властью, но не все оценят твой юмор по достоинству. Припишут, что закон нарушаешь, а он – воля господствующего класса, к которому мы с тобой не относимся. За это и подстрелить могут. Это-то ты хоть понимаешь? – поучал Любаву Михалыч.
Любава только отмахнулась:
- Сколько же можно манипулировать народным-то, Михалыч, не пора ли подумать, что нам нужны не клубы по интересам, а зрелое гражданское общество, с реальными полномочиями. Давай лучше смотреть за горизонт, там правды больше, а ее нам ой как не хватает. Ну, а если стрелять будут, то значит я буду ритуальной жертвой новой жизни, новых помыслов, нового светлого будущего. За это и пострадать можно.
- Ну, а по твоей теории, ты чтобы с нашим Федором Лукичом сделала? - вернулся к прежней теме Михалыч. - Не уязвимый он пока для нас, вошь его знаешь.
- Тут и делать-то особо нечего, проще пареной репы. Соберите сход, внесите изменения в устав, касающиеся ответственности главы администрации, и подпишите с ним соглашение или договор, по которым он будет отвечать за все деяния. Важно только, чтобы эти соглашения и договоры соответствовали разумным требованиям жизни, касались всех, а не отдельных членов общества. Такие соглашения, кстати, должны быть подписаны по всей вертикали власти, начиная с вашего Федора Лукича и кончая президентом страны, и со всеми ветвями власти, со всеми должностными лицами. Тогда и порядок не только в нашей деревне, но и в стране в целом будет. Ну, и контролируйте, естественно, все это дело, только своими силами, а не подставными сотрудниками. Это же в ваших интересах. Воевать так воевать, а не щи хлебать. Дело-то того стоит.
- Ну, а Иван-то, муженек твой, - спросил вдруг Михалыч, - как относится к творчеству своей сумасшедшей женушки? Пока только вижу его печальные глаза да фигуру, как надломленную веточку. Не шарахнула ты его пыльным мешком по башке своим замыслом, не загонишь его в кровавый пот? Ведь по нашим-то временам нет ничего страшнее женского пафоса, а по мне так ты первый претендент на поражение.
- А ты у него спроси, - улыбнулась Любава, - что сам-то он обо мне думает.
Ивану не хотелось отвечать на этот вопрос, тем более при посторонних людях, но, немного подумав, он все же высказался:
- Напрасно, Михалыч, ты этот вопрос задал, ведь мы с Любавой как два сапога пара. У нас нет личных дел, есть лишь общие. Об одном только жалею: не мне пришло в голову создать такую газету, которая до глубины задела бы наше общество. А все потому, что не болел я раньше деревней, не видел ее невзгод, не сталкивался с деревенским людом вплотную, не понимал его слез. Сейчас я живу иначе. Деревня тоже стала моей болью, моей жизнью, я ею дышу просто. А что касается характера моей жены, то не скрою – таран, но подарок. Мудрая, осторожная, уверенная в себе женщина, а если проще, то такая тетя, что мама не горюй. Ум свой никому не показывает, о нем можно только догадываться. Шельма, плутовка, конечно, но своя, за черту ее никогда не заносит. Никого не унизит, не оскорбит, не Золушка, в подачках не нуждается. Про таких обычно говорят: с такой лучше не связываться. С ней легко дышится и всегда покой на душе.
- Надо же, какое единодушие. Нам бы с Полиной такое мирное сосуществование, не было бы тогда у нас боев местного значения. А мы по поводу и без него отношения выясняем, нервы себе копаем, справедливость в мелочах ищем, не понимая того, что никому из нас этого не нужно. Так, обыкновенный глас вопиющего в пустыне.
Тут к Любаве неожиданно подбежал Сашка, взял за руку и потянул к дому, непрерывно тараторя: ай-яй-яй, ай-яй-яй… Любава вышла из-за стола, бросив на ходу:
- Я скоро, только малыша переодену.
Михалыч в недоумении спросил Ивана:
- Что это с ним, заболел что ли?
- Да нет, скорей всего обмочился или того хуже. Чистюля он у нас, в грязном белье никогда ходить не будет, нервы всем измотает, но своего добьется. Жаль только, что дерется. Если что не по нему или случайно его обидишь, то тут же в драку лезет.
- А что тут плохого-то, - вмешалась в разговор Полина. - Ребенок с детства понимает, что такое честь и достоинство, потому и не дает себя в обиду. Кое- кому из нас следовало бы у него поучиться. Слюни-то проще распускать, чем доказывать свою правоту.
Михалыч понял, что это камушек в его адрес, хотел было вспылить, но в этот момент из дома вышла Любава, Она легонько подтолкнула Сашу к детской компании и быстро направилась к столу.:
- Забавный малыш, все сам делает: и раздевается, и одевается, и кашу ест. Всегда сам в себе и никому не мешает. Умненький к тому же, но, похоже, будет бабник.
- Это почему же? – возмутился Иван.
- Да потому, дорогой, что к мальчишкам он не лезет, а пристает к Соне и Свете и, как правило, с одной целью – погладить их по щеке. И бесконечно радуется, если это ему удается. Ну, а выводы сам делай.
Все за столом рассмеялись и налили на посошок. День подходил к вечеру, и пора было расходиться по домам.
Глава девятая. Аленка и ее отец
Поднявшись однажды утром после сна с постели и подойдя к окну, Любава ахнула. Все вокруг: и поле, и лес, и постройки, и дорога, были покрыты белой пеленой первого в этом году снега. Красота была неописуемая, и Любава, вздохнув глубоко, подумала: «Как хорошо, что у нас есть хутор. Он дал нам не только корни, но и чувствовать научил. Мы здесь с Ванюшкой хоть и как солдаты, забытые родиной, но все равно хорошо. От одного вида природы башку сносит, а мы все за границу стремимся, тамошними красотами восхищаемся. Залечились у нее, задружились с ней, а что взамен получили? Послать бы всех к чертовой матери и делом своим заняться. А то не сеем и не пашем, только руками машем, да языком чешем. От этого и круг жизни у нас нарушен, все в полной безнадежности. Потому и получается: где мешок с казной, там и мы с руками.
Она еще долго продолжала бы любоваться окружающей их хутор природой и размышляла на тему любви к родине но тут в дверь не постучали, и в комнату вошла ее мать.
- Заспалась ты сегодня, Любава. Не слышала даже, как вас Сашка будил. От двери не отходил, все отца звал: «Маня кой! Маня кой!» Его-то он разбудил, а тебя не смог, видно спала крепко.
- Да засиделись мы вчера, мам, в офисе. Очередной номер газеты в типографию готовили, потому и приехала поздно. А почему он отца-то Маней зовет, а не папой?
- Мы ж Ивана Ваней зовем, а не папой, вот он нас и копирует. Только первую букву не выговаривает, потому вместо Вани Маня и получается.
- А где все-то?
- Отец на стройке мужикам помогает, Иван детей в школу повез, Милена подоила корову и пошла лосят поить. А дети в соседней комнате на качелях качаются, рады радешеньки. Все для них занятие.
- Одна я, похоже, без дела сегодня. Грустить, значит, нам до вечера, если делать нечего.
- Не смеши лучше меня, дочка. Когда это ты у меня без дела сидела? Не твоя ли поговорка у нас в доме с уст не сходит: «Без дела жить – небо коптить». Не по тебе это. Никогда не будешь на печи лежать и золу с клопами пересыпать. Позавтракаешь и найдешь себе занятие, может, даже не одно. Не забудь только – в одну руку всего не загребешь.
- Не переживай за меня, мамуля, все у нас путем будет. Когда-нибудь дверь в другой мир откроется и перед нами. Но для этого попотеть надо или хотя бы почувствовать, что мы не одни, тогда у нас все получится.
- Ох! Боюсь я за тебя, дочка. Плетью-то ведь обуха не перешибешь.
- Ну, что ты, мам, в самом деле. Я просто воспитываю в себе хорошие манеры. Да и не могу я мириться с тем, что меня возмущает, а говорить об этом шепотом противно, тем более, что мы все замалчиваем наш позор. Всем миром бороться надо с этой абсурдной ситуацией, драться, пренебрегая опасностью, иначе нас съедят заживо, с потрохами. Без употребления- то даже нож ржавеет. Да и не за славой я гонюсь, просто хочу чувствовать, что я живу, а не существую.
- Эх! Голуба моя. Заряженная-то порохом бочка взрывается. Погибнуть-то ты способна, способна ли воевать? Вот в чем вопрос. А обогреть тех, кто в холоде, и накормить тех, кто в голоде, конечно кому-то надо. Хватит ли у тебя терпения и сил для этого? У нас ведь не только власть, но и народ, как лед, его еще растопить надо. Ладно, поступай как знаешь. Делай все с молитвой, с добрым словом, с нормальными помыслами, с божьим благословением.
Любава улыбнулась на слова матери, прижала ее к себе, чмокнула в щеку и прощебетала:
- Я все поняла, мамуля, не переживай. Впереди для нашего дела хоть и красный свет, и дороги нет, но мы прорвемся. А знаешь, почему?
- Ну откуда же?
- Мы знаем, кто они. Это слепой теряет свой посох - и все, а мы зрячие, - произнесла Любава и увлекла мать в комнату, где играли дети.
А в комнате царило полное взаимопонимание. Сашка восседал на качелях, а Максим с Васюткой раскачивали его чуть не до потолка. Мальчугану это нравилось, и он периодически весело хохотал. Любава сделала ребятам замечание, предупредив их, что так делать опасно, и остановила качели. Сашка, недовольный тем, что веселый полет закончился, подошел к ней и, упираясь руками в ее ноги, стал отталкивать, лепеча при этом: мам, ди…, мам, ди…, выражая тем самым свой протест против ее действий. Любава взяла его на руки, поцеловала в щечку и подвела к окну, показывая первый снег:
- Смотри, Сашуля, это снег, скоро на санках кататься будем, тебе понравится.
Увидев во дворе сплошное белое покрывало, Сашка успокоился, обнял Любаву за шею и впервые четко произнес:
- Светло…
Любава улыбнулась, прижала мальчонка к себе и, обращаясь уже к матери, сказала:
- А мы думали, что он не заговорит. Наконец-то, со своего птичьего языка, который не всегда понять можно, перешел на наш, семейный. Значит, поладим.
Мария Ивановна, с умилением наблюдавшая эту сцену, смахнула с повлажневших глаз слезу и тихо произнесла:
- Эх ты, коммунарочка ты моя, горе мое. Счастья бы тебе только, дочка, да суда людского избежать.
После завтрака Любава быстро собралась и хотела было уже уходить, но Мария Ивановна остановила ее:
- Постой, дочка. Мы с отцом тебе тут обновку приобрели, примерь ее, прежде чем уйти. Это полушубок, он легкий и теплый, как раз по погоде.
Любава скинула свое старое пальто, надела полушубок и, повертевшись возле зеркала, поинтересовалась:
- Ну, и как я выгляжу? Вроде по мне и цвет приятный.
- Хорошо выглядишь, даже глазу приятно.
Довольная обновкой, Любава чмокнула мать в щеку.
- Ну, тогда я пойду. А за полушубок спасибо, давно о таком мечтала. Денег, наверное, он немалых стоит, правда, мам?
- Это не твоя печаль, дочка. Деньги от дьявола, а здесь от души.
- Да я так, для интереса. Если Иван поинтересуется, то скажу, что не только взятка подорожала, но и его жена, а он меня любит, поймет.
- А куда пошла-то? Ценник-то с полушубка оторви, позорище мое.
Любава оторвала ценник, положила его в карман и, помахав рукой матери, вышла во двор. Попыталась завести машину, но как ни старалась, та не заводилась. Расстроенная, она положила руки на руль и чуть не расплакалась. Кто-то постучал в стекло автомобиля. На нее смотрел Михалыч и улыбался.
- Чего тебе? - спросила его женщина, приоткрыв дверцу машины.
- Да мне-то ничего. Машина, смотрю, у тебя не заводится, давай пособлю.
Любава уступила ему свое место и стала наблюдать за его действиями. А Михалыч, сев за руль, оглядел салон, заглянул под капот, что-то там поколдовал, повернул ключ зажигания, и тут же машина завелась. Оставив работать ее на холостом ходу, он произнес:
- Машину надо знать, Павловна. Не ровен час в пути сломается, что делать будешь? Михалычи на дороге не валяются.
- И откуда ты все знаешь, Михалыч? - восхищенно произнесла Любава. - И дома строишь, и печи перекладываешь, и в машинах разбираешься, и даже по женскому делу не последний. Наследственность, что ли, у тебя такая?
- Не наследственность, Павловна, хотя, может, что-то от предков и есть. Но здесь другое. Я ж мужик, причем деревенский. Наше-то дело мужицкое – до всего сами. Академий у нас нет, то, что было, – убрали, вот и соображай, чем в такой ситуации жить. Одним умом только да смекалкой. Вопросик у меня только к тебе один есть. Можно?
- Валяй. Только не задерживай меня, дел много.
- Слышал я, что у вас здесь коммуна будет. Так?
- Нет, Михалыч, у нас не коммуна, у нас семья. Старики в почете, мы в работе, а дети в радости. Устраивает?
- Скажешь тоже. По-моему, что надо. Пожелаю тогда жениху да невесте сто лет да вместе. А я в тот раз, дурак, перед вами даже шапку не снял. А надо бы. У нас же как: один проворовался, другому уже не верят. Пойми меня правильно, вашей семьи это не касается. У вас же все по-нашенски: человек человеку – человек. Жить же так, как все теперь живут, – бессмысленно, общественное лицемерие задавило. А ты, голуба, не надломи свои силы, ты нам здоровая нужна. Ты же больше простой народ любишь, чем самою себя. Едешь-то куда?
- В Шахово. Мне на почту надо, да и к Прокопичу хочу заскочить по нашему строительному делу.
- Ну, удачи тебе. Осторожней только с машиной будь. Дорога скользкая, занести может. Техника-то у тебя хоть и проходимая, но на поворотах и по льду со снегом неустойчивая, - предупредил Любаву Михалыч.
- Учту, умелец, - произнесла Любава, усаживаясь в машину.
Дом Даниила Прокопича резко выделялся среди местной серости и запущенности. Выкрашенный в желто- голубой цвет и украшенный резьбой, он был похож на теремок из сказки. Сам хозяин этой красоты был уже года два как вдовец и, по слухам, очень охоч до женской части. Только при одном виде приличной бабы у него башку сносило и мозги плыли. Любава об этом знала. Знала она и о том, что в молодости Даниил Прокопич дружил с Михалычем, но разошлись по глупости. Невеста Михалыча, не дождавшись его из армии, вышла замуж за Прокопича. Михалыч был зол на ее за это и, то ли от злости, то ли от безысходности, отбил у Федора Лукича Полину и женился на ней. С тех пор между двумя бывшими дружками пролегла полоса неприятия, хотя и не до такой степени, чтобы морды бить друг другу. Старой-то занозы хоть и нет в теле, но место от нее побаливает.
Любава никогда не была в этом доме. Но слышала, что в хозяйстве, кроме кур и пчел, хозяин ничего не имел. Жил в основном приработками, частными заказами, поскольку мастер по дереву был отменный, не чета многим в округе.
Хозяина Любава застала во дворе, где он подметал тропинку, усыпанную первым снегом. Увидев подъехавшую к его дому машину, он поспешил навстречу гостье:
- Какие люди ко мне в гости пожаловали! Включаю голову, Любава Павловна, и весь во внимании. В дом проходи, ласковая.
Любава слегка опешила от такого к ней обращения, но в дом прошла, не забыв о возможных мужских пакостях. В доме Прокопича было не очень уютно. Кроме огромного, самодельного стола, кровати и скамеек, в комнате ничего не было. В левом углу висела икона, укрытая вышитым полотенцем, рядом с ней горела лампада, издававшая какой-то непонятный запах. Справа был проход, похоже, в кухню, который был отгорожен от комнаты занавеской. В печи тихо потрескивали дрова. Однако в комнате было прохладно.
- Холодно у тебя, Прокопич. Мало топишь, что ли? - заметила Любава.
- Нормально топлю, только тепло почему-то печь не держит. Дров на нее не напасешься. Просил Михалыча, чтобы посмотрел, в чем здесь дело, он же у нас один печных дел мастер остался, а он мне одно твердит: отруби кошке хвост, тогда и тепло будет. Злится все еще на меня, что я бабу у него увел, а вышло-то что? Он с Полиной, а я один век коротаю. Разве это справедливо, если счастье меня стороной обошло.
- Чтоб счастливым быть, надо добрым стать, Прокопич. Может, в этом все дело?
- А я что, скряга что ли? Я для женского пола завсегда все пожалуйста. Только шарахаются от меня некоторые, потому что не люблю бесплодных диспутов. Жить-то надо просто, без комплексов. А им всем честность подавай, а где ее взять-то?
- Ну, а как же с верой, Прокопич? Вот и икона у тебя в доме, молишься, поди? Как с ней-то быть? Ведь пока верх держит плоть и страсть, а не душа и совесть, путного не жди.
- Богу молись, а черта не гневи, Павловна. Поклоняться надо всему, что дано нам богом и природой, а не нос воротить. Так и без радости плотской можно остаться. А я притираться не люблю: или со мной, или флаг в руки, барабан на плечо и вперед с песней.
- Ух, ты какой. Да, с тобой не соскучишься.
- А я что говорю. Не твои ли черны брови довели нас до любви, - пропел Прокопич и попытался обнять Любаву, но та его мигом приструнила:
- Ручонки-то свои шаловливые убери, а то я из тебя, кобеля, евнуха сделаю. Профессию мою знаешь?
- Извини, Любава, и зла на меня не держи. Просто фонтан чувств при виде тебя наружу вылез, ослеп от твоей красоты. Со мной это редко, но бывает. Зачем пришла-то?
- О твоих золотых руках, Данила-мастер, слава идет. Да и сама я теперь вижу. Дом что теремок из сказки. А мы тоже дом строим, большой дом для большой семьи. Мне нужны наличники для него, крыльцо надо резьбой покрыть, ну и по мелочи еще кое-что. Михалыч меня к тебе послал. Сказал, что лучше тебя этого никто не сделает.
- Так и сказал?
- А ты сомневаешься?
- Да нет. Просто думал, что в его глазах моя человеческая натура измельчала. А выходит, нет, кое-чего я еще стою.
- Ну, а мы с тобой сговоримся или торговаться будешь?
- Сделаю я тебе резьбу, даже за полцены. Но при одном условии: пришли ко мне Михалыча, пусть мне печь починит. Спасу уже и от дыма, и от холода нет. Он один знает, в чем здесь дело. Да и пора и нам с ним жить по-человечески. От конфликта-то мало чего путного может родиться.
- Кто ж виноват-то в этом, Прокопич? Отношения у вас с ним таковы, какими вы сами их сделали. А просьбу твою я ему передам, даже сама попрошу об этом. Не переживай, приедет и поправит твою печь. Даже настою на этом.
- Вот спасибочки. А о резьбе не переживай, сделаю. Слышал, что ты газету какую-то выпускаешь. О чем хоть она?
- О нашей с тобой деревенской жизни, о том, как мы дошли до ручки такой.
- Слава тебе, господи, что наконец-то о деревне вспомнили. А я уж думал, что о ней горемычной давно забыли. Вернуть бы в нее порядок и благополучие, а то срамота одна, а не жизнь. Удивительно стало все кругом. Вместо дела люди везде ищут повод для политики. Но она ж нас не кормит, а только от работы отвлекает. Фразой-то и бездействием мы уж так утомлены, что настоящего вкуса жизни не чувствуем. Потому и устали от политики и политиков, а народ осатанел от злобы. Чистый-то воздух свободы приятней.
- Если интерес проявляешь к газете, приходи, подарю. Прочитав ее, может, и корреспондентом моим станешь.
- А что? Я смогу, если характеристика моя вам не помешает.
- Не помешает, Прокопич, не помешает. У нас важно, чтобы мысль работала, а не спала. И имей только в виду: кабацкой эротики у нас не будет. Да и сам когда-нибудь поймешь, что твой поступок тогда хорош, когда душа побеждает плоть.
- Может, все же слабинку мне какую-нибудь дать? Нельзя же так сразу, топором.
Любава усмехнулась и предложила:
- Приходи, думать будем. Самое опасное и худшее для тебя и для нас, чтобы ты в толпу не попал. А там видно будет.
Когда Любава уже садилась в машину, вышедший ее провожать Прокопич сказал:
- А я скоро приду на хутор, дом-то мне надо посмотреть, прежде чем сопли Михалыча исправлять. Он же его строит.
Любава строго посмотрела на него.
- Это не сопли, Прокопич, это мои новые хоромы.
Подъезжая к почте, Любава заметила около нее толпу. Все о чем-то громко рассуждали, размахивали руками, выражая свое беспокойство. Выйдя из машины, она услышала обрывок разговора: фельдшерица приехала, поможет. Подойдя к людям, она спросила:
- Что случилось-то? И кому нужна моя помощь?
Из толпы к ней просочилась пожилая женщина, которую Любава не знала, и запричитала:
- Помоги, доченька. Гусыня у меня приболела, яйцо снести не может, застряло оно, вытащить не можем. А я извелась вся, она же у меня одна, кормилица.
В своей практике Любава подобное встречала, а потому знала, что делать. Наклонившись к лежащей на земле гусыне, она успокоила ее добрым словом, ощупала тушку и осторожно выдавила яйцо наружу.
- Возьми, бабуля, - сказала Любава, протягивая хозяйке птицы яйцо, - пирог с яйцом и луком испечешь. Два желтка в этом яйце, потому и проблемы возникли. А так гусыня здоровая, нестись будет.
Все вокруг облегченно вздохнули и разговорились:
- Не зря в академиях-то учат. Да и баба она хорошая. Повезло, наверное, мужику-то ее. Нашенская она теперь, с ней спокойней.
Любава не стала слушать похвалы в свой адрес, улыбнулась и незаметно прошла на почту.
- Машенька, мне чего-нибудь есть? - спросила она от порога.
- Ты на машине? – задала встречный вопрос работница почты.
- Да, а что?
- Тогда забирай вон тот мешок. Там письма тебе, бандероли всякие и еще что-то, не помню. Распишись только за все.
- Жизнь-то как в селе, все без изменений? - поинтересовалась она, расписываясь в бумажках.
- Да, какая у нас жизнь, Любавушка?! Мужики пьют, гуляют, а бабы хвостом виляют. Работы-то на селе никакой нет и просвета тоже. Одна администрация вкалывает, деньги считает. Федор Лукич всех частников, кто по лесу еще работает, такой данью обложил, что мама не горюй. Вот и выходит, голубушка, что жить-то по-честному у нас нельзя, ослиным юмором считается. А я-то полагаю, что идти против народа нельзя, предел всякому терпению наступит. В нашем-то селе все на виду: и подлинное лицо власти видно, и как богатство одних растет на бедности других, и как коррупция превращается в спецоперацию, и что такое одностороннее право – делаю, что хочу. Нет бы спросить у народа, прежде чем куда-то двигаться, куда ехать, а они все свое гнут.
- А я думала, что у вас сдвиги какие-то есть, в лучшую сторону, конечно. Национальная-то программа по селу, по словам власти, работает. Может, до вас не дошла?
- Дошла, милая, дошла. У Лукича все карманы от денег обвисли, а у нас опустели. Они там, наверху, со своей вертикалью, обеспечивают только буржуям право спекулировать народным богатством без ограничений. По их словам выходит, что нищета нашего народа – закон природы, а не их политика в пользу денежных мешков. Вот и выходит, что нельзя принимать на веру никакие их утверждения, если они не установлены разумом и не прошли через наше сердце. Неужели трудно понять, что если производство ведется ради барышей, а не общественных нужд – это паразитическое производство. Видно же сейчас всем, что деревни совершенно обезлюдели, почти уничтожены. Вот и спрашивается: это грубая ошибка правителей или злой умысел?
- Ты что закончила-то, радость моя? - не отвечая на вопрос Маши, поинтересовалась Любава.
- Университет я окончила, экономист по профессии. А что?
- Рассуждаешь разумно, не по-деревенски. Может, в моей газете поучаствуешь, мне такие люди нужны?
- Может и поучаствую, я способная. Противно стало смотреть, как люди, поставленные в строй, идут как зашоренные, смирившиеся. Это же позор на все наши головы. Нет бы возмутиться на беспредел и произвол, а мы, как стадо баранов, склоняем головы перед каждым засранцем, пролезшим во власть. Себя перестали уважать, свое мнение в задницу запихали.
- Здорово у тебя совершается работа мысли. Хорошо еще, что на почте работаешь, а не в администрации. С Лукичом вы даже бы на компромисс не вышли. Съел бы тебя и даже косточек не оставил.
- Да хрен с ним, с этим Лукичом, придет время – разберемся. Случай тебе расскажу. Моя напарница, Люба, решила на этом самом Лукиче подзаработать, съездить с ним в город, вроде как бы по делу. Ну, и что из этого вышло? Да ничего не вышло. Снял он номер в гостинице, купил вина, закуски всякой и уложил ее в постель. Ну, и что ты думаешь? Кроме синяков на теле и глаз распухших от слез, она из города ничего не привезла. Слаб он оказался по мужской части. Такую бабу, кровь с молоком, удовлетворить не мог, даже с ее помощью. Спрашивается: на кой лад ему деньги, если даже с бабой справиться не может. Матрас, что ли, ими набивать? Так мужики узнают – сожгут. Да, совсем забыла тебе сказать. Тебя мужик какой-то и молодая девица спрашивали. Сказала, что сегодня у нас будешь. Ждут, наверное, где-нибудь возле почты или по селу шатаются.
- А зачем я ему, не говорил?
- Говорил, что по личному делу, а по какому, не сказал. Видный мужик-то, знает, к кому приставать.
- Не мели чепухи. Не в тот огород камушки бросаешь.
- Как знать, а то соберем, как бабушку на именины.
- Да пошла ты, плесень ненасытная, - разозлилась Любава и тут же, прихватив мешок, вышла на улицу.
- Чего обиделась-то? Я же пошутила, - услышала она вслед.
Выйдя на улицу, она огляделась вокруг и заметила не знакомые ей две фигуры, одиноко стоящие невдалеке от почты, мужчина, лет сорока, и девочка, лет пятнадцати. Чувствовалось, что они нервничали, поглядывая на людей, собравшихся возле почты. Бросив на них пристальный взгляд, Любава кинула мешок в машину и направилась к незнакомцам. Увидев идущую к ним женщину и почувствовав, что это именно тот человек, кто им нужен, они тоже двинулись ей навстречу. Подойдя почти вплотную, Любава спросила:
- Вы меня ждете? Я Любава Павловна, с хутора, чем могу быть полезна?
Мужчина замялся, а потом вытащил из кармана газету и, протянув ее Любаве, сказал:
- Тут про вашу ферму, про ваш хутор написано. Для нас места у вас не найдется?
Можно было сразу отказать этим людям, но Любаву что-то насторожило, и она поинтересовалась:
- Что так? Неужели в родном хозяйстве для молодого, полного сил мужика места не нашлось? Может, проштрафился чем? По специальности-то ты кто?
- Зоотехник я. Про меня в областной газете когда-то писали даже. Хотел новую породу коров вывести. А без работы я не по своей воле остался. Колхоз развалился, одни пеньки да молодая поросль кругом. Все стадо под нож пустили, а какой я без животных зоотехник, так – не пришей кобыле хвост. А жить надо, дочку доучить тоже забота. А где деньги взять? Среднюю-то школу у нас закрыли, в район возить надо, а на какие шиши?
Мужик нежно прижал к себе девочку, отвернулся от Любавы, посмотрев куда-то в сторону. Дрогнуло сердце у Любавы. Она посмотрела ласково на забредшую в их края пару, пропустила мысленно через себя их ситуацию.
- Давайте знакомиться, раз так, - предложила она.
- Прошкины мы, - оживился мужик. - Меня Федором Ивановичем зовут, а это моя дочь Аленка. Через два года школу должна закончить. Умница она у меня, без троек учится. Иностранный язык изучать хочет, а пока нам не до него, выжить бы только.
- А колхоз-то почему рухнул? – поинтересовалась Любава.
- Да известно почему... Как везде, так и у нас. Нет же никаких правил в нашей стране, одни танцы-шманцы. Мы уже не вправе сказать, что это моя страна, моя деревня, родина, наконец. Запущена-то не только деревня, но и вся страна. Если говорят, что у нас демократия, то где мы-то, народ, в этой демократии? К тому же, если глаза шире, чем рот, то можно ли хорошего ждать. Тоже и с нашим колхозом произошло.
- Ну, а вы-то где все были? Почему не протестовали?
- Кому протестовать-то, если все упираются либо в стол, либо в пол, а не в перспективу? Батраками все захотели стать. Получат один ботинок перед выборами и ждут второго после них. Вот и весь протест в государстве российском. Деньги-то и подачки побеждают все, даже разум. А нам и нужно-то всего ничего – немного солнца, немного света, немного тепла. С земли-то ведь все хорошо видно. Да самому-то бы мне ничего не надо, как-нибудь выкрутился бы, но у меня же дочь. С трудом ее нашел, а тут - на тебе…
- Как это нашел, разве она у тебя терялась? - заинтересовалась Любава.
Федор Иванович усмехнулся, ласково погладил дочку по волосам и подтвердил:
- Терялась, с самого рождения потерялась. Неинтересная это история, но, если есть любопытство, могу рассказать. Я ж ради нее только и живу. Жить-то ведь надо ради кого-то, за кого можно и умереть. А у меня именно такой случай.
- Расскажи, если это не причинит тебе боли, - попросила Любава.
И Федор Иванович начал свой невеселый рассказ. Было это на заре перестройки. Он, молодой специалист, с красным дипломом, к тому же аспирант сельхозакадемии, приехал в колхоз, как он выразился – дела править. Сначала был простым зоотехником, а потом стал главным специалистом. Видный, красивый, он сразу привлек внимание всех незамужних местных девиц. Выбор был у него широкий, но приглянулась ему лишь одна – броская, дерзкая и в чем-то капризная. Золушкой она не была, а показалась ему сильной, уверенной в себе женщиной. Местные-то бабы предупреждали его, что она стерва порядочная, потаскуха обычная, умеющая просчитывать ситуацию и корректировать свое поведение, если ей это необходимо, а все ее действия, так привлекавшие молодого специалиста, обычные женские хитрости. Не поверил он тогда, и женился на ней. Ну, а дальше – один смех сквозь слезы. Беременной уже была, на седьмом месяце ходила и сбежала. Сбежала от семьи, от хозяйства к какому-то мужику, который и в подметки-то Федору не годился. Да и любви-то, как говорят бабы, там никакой не было, была какая-то необузданная страсть. Шила-то ведь в мешке не утаишь, потому и понесло бабу.
Федор Иванович приостановил на время свой рассказ, закурил сигарету:
- Я ж ее любил, стерву, во всем угождал ей, а что вышло?
Любаву шокировал рассказ Федора Ивановича, но ей хотелось знать больше и она спросила:
- Ну, а что дальше было?
Мужчина задумался, посмотрел на дочку и спокойным тоном продолжил:
- А дальше хоть повесть пиши. Я же знал, что у меня должна дочка родиться. Цель себе поставил – вернуть ее в отчий дом. Но первое время трогать никого не хотелось. Злоба одолевала, снайпером хотелось быть, чтобы уложить эту погань. Но злость на них постепенно прошла. Наткнувшись однажды на свое отражение в зеркале и посмотрев на себя как бы со стороны, понял, что вся эта история некрасиво выглядит, и не злиться надо, а дочку искать. Случайно узнал, где эта парочка проживает, и поехал их искать. Уж очень мне хотелось, чтобы моя дочь потеряла свое происхождение. Короче говоря, не было у меня в то время сильнее желания, чем найти свою дочь. Долго искал, но логово их все же нашел. Однако, к моему разочарованию, они уже продали свою квартиру и переехали жить на частную, но куда, никто не знал. Случай помог. Кто-то из моих односельчан якобы видел их в компании бомжей. Тут я здорово расстроился, ибо хорошо понимал, что с маленькой девочкой на свалке жить не будешь. Очевидно, подумал я, ее сдали в приют. Вот тогда-то сердце у меня особенно защемило. Моя дочь в приюте – это же просто невообразимо. Объездил я почти все детские дома своей области и в соседних побывал, но поиски мои были тщетны. В одном, правда, детдоме я увидел девочку лет пяти. Стояла она в уголочке и пристально рассматривала меня с очаровательной детской улыбкой. Дрогнуло тогда у меня что-то внутри и я подумал: не моя ли это дочка? Многое в ней для меня сходилось: и возраст, и цвет волос, и какие-то черты моей супруги. Оказалось, что ее на вокзале подобрали около года назад. Чумазую, голодную, ободранную, кто-то из местных жителей сдал ее в милицию, а те пристроили девочку в детдом. Ничего, кроме своего имени, она не знала и не на какие контакты не шла. Слишком запуганной была. В детдоме дали ей новую фамилию - Беспризорная. Удочерил я ее тогда, дал свою фамилию и привез к себе в дом. Надежда же найти свою кровную дочь меня никогда не покидала. Все свое свободное время я продолжал объезжать все близлежащие приюты, пытаясь найти хоть какие-то следы моей дочери. Так мы и жили с моей красавицей в постоянном поиске, в надежде на какой-нибудь случай, который разрешил бы нашу проблему, пока я не заболел.
На этом месте Федор Иванович прервал свой рассказ, снова закурил и, с нескрываемой надеждой посмотрел в глаза Любавы, растерянно слушавшей его речь. От его взгляда Любава засмущалась.
- А почему снова не женился? Незамужних-то женщин на селе хоть ложкой хлебай.
- Да пробовал, - смущенно произнес мужчина. - Только ведь у них ответ всегда один: если ты не первый, то обязательно второй. В каком десятке только скрывают. Правда, одна мне действительно приглянулась, хотел было руку и сердце предложить, но вовремя одумался.
- Почему? – поинтересовалась Любава.
- Да, как начала мне мозги парить, так у меня волосы дыбом встали. Один из первых моих мужей был таким-то, таким-то, начала причитать, в надежде меня в руки взять. Я не стал больше слушать, кто у нее был вторым и третьим мужем, а просто плюнул на всю эту затею и понял: чтобы понять женщину, жизни не хватит. Потому и остался один с дочерью.
- Ну и чем же закончилась твоя история? Дочку-то нашел? – снова поинтересовалась Любава.
- Я же сказал, что заболел я тогда. А Аленка взяла фотографию моей бывшей супруги и сама поехала ее искать. Весь бомжатник она тогда перерыла, но нашла женщину, схожую с той, что на фотографии. Аленке тогда было лет десять или одиннадцать, и она хорошо понимала мою боль и страдания, а потому и старалась мне помочь. Ну, а вышло все неожиданно, но приятно. Не Аленка признала в той женщине мою бывшую супружницу, а та женщина признала в Аленке свою дочь. Они не только внешне были похожи, но и два родимых пятнышка на шее дочки давали понять, что это два человека одной крови. Вот таким образом, уважаемая Любава Павловна, я и нашел свою дочь под крышей своего собственного дома.
От истории Федора Ивановича и его дочери Любава расчувствовалась и чуть не расплакалась. Трудно было поверить, что это было на самом деле. Но герои стояли перед ней и ждали ее решения. Подумав немного, она сказала:
- Видишь ли, Федор Иванович, у нас на хуторе работы как таковой нет, у нас есть обязанности, которые, как закон, выполнять надо. К тому же, у нас не частная лавочка, а единая семья, хотя и родословные у всех разные. Если вас это устроит, то едем на хутор знакомиться. Хотя слово мое и веское, но нам еще семейный совет пройти надо, всеобщее одобрение получить. Что на это скажешь?
- Я слышал об этом, и нас это не смущает. Едем, конечно.
Любава пригласила Федора Ивановича в машину, села за руль и выехала из села. Проехать, однако, самой по скользкой дороге ей далеко не удалось. Машину неожиданно закрутило, развернуло поперек дороги, и она заглохла. У Любавы дрожали руки от напряжения, и она долго соображала, что ей делать. Федор Иванович предложил:
- Если можно, давайте я поведу. Не сомневайтесь: и опыт у меня есть, и стаж имеется. Я эту машину до винтика могу разобрать и собрать без посторонней помощи.
Любава не стала возражать и тут же уступила свое место. Федор Иванович завел машину, осторожно развернулся, поставив ее в колею и тихо тронулся с места, не оставляя у хозяйки никаких сомнений в своем профессионализме.
- А знаете, Любава Павловна, - заговорил, проехав немного, мужчина, - мне ваша газета понравилась. Пожалуй, она единственная, в которой правда о деревне изложена. Одного только в ней не хватает – оценки серьезности ситуации. А так – все путем, все по делу.
Любава внутренне напряглась. Она впервые услышала чужое мнение о своей газете, а потому ей было интересно знать, где она со своими помощниками не дорабатывает. Да и человек, сидевший перед ней, был не случайным прохожим, знал деревню изнутри. Его мнением следовало дорожить, притупив свою гордость.
- Ну, а как вы оцениваете ситуацию и в чем мы не правы?
- Я этого не говорил. Вы правы, конечно. Но деревня требует радикального изменения всей ее жизни: и социальной, и экономической. А пока мы идем в никуда. А нам надо просто вернуться в деревенскую Россию, к ее началу. В сказке-то той, которую нам навязывают, не все хотят жить. Потому у нас и получается, что работаем артельно, а пьем отдельно. А деревня-то ведь всегда всех спасала, да и сейчас всех готова принять. А мы с ней по-хамски, ибо правые средства оправдывают неправую цель. Нашим-то капиталом, землей и деревенской мудростью не народ пользуется, а те, кто наверху, на ковре.
- Интересный вы человек, Федор Иванович. Слушая вас, думаю: почему вы не в моей команде, и где вы раньше были?
- Я же за бедных, Любава Павловна, кто становится все беднее и беднее. Нас уничтожают, из нас, как из бревна, буратинок делают, а мы все пытаемся оправдать. Потому у сильного всегда бессильный и виноват. А мне их махровая, замшелая тупость во как надоела. Деньги-то надо в жизнь людей вкладывать, а не в заоблачные прожекты. Поэтому резолюцию по поводу рынка пора обновить, а еще лучше – ее переписать. Нам же все равно скрипача менять нужно. А что касается газеты, то приму участие, если вы позволите.
- Позволю, Федор Иванович, позволю. Таких как вы редко можно найти, ибо система вас не выбрасывает, а жует в себе, делая из многих обыкновенную лужу.
- Никогда не думал, что в своей жизни придется с политикой столкнуться. Но вижу, что надо. Политика – это же управление общественной энергией, которая пока спит, ее разбудить надо. Да и своих позиций гнилая власть без боя не отдаст. Поэтому пора начать просыпаться, пора возвращать народу то, что у него отняли.
- А что у него отняли-то? – задала провокационный вопрос Любава.
- Волю и справедливость, уважаемая Любава Павловна. Сами же об этом в своей газете пишете, а меня спрашиваете.
- Да я так, уточнить кое-что. Интересно же мне знать, что является источником вашей силы и духовной радости.
Федор Иванович удивленно посмотрел на Любаву, улыбнулся одними губами и прибавил скорость.
Впереди показался хутор, и разговор прервался сам собой. Въехав во двор, Федор Иванович остановил машину, вышел и осмотрелся. В глубине двора играли мальчишки, строя снежную бабу из первого снега, а слева стучали топоры плотников, строивших огромный рубленый дом. Любава следом за ним вышла из машины и предложила своим спутникам подождать ее во дворе. Ей надо было срочно решить вопрос с домашними о трудоустройстве своих неожиданных знакомых и о приеме их в свою большую семью. Как она и ожидала, никто возражать не стал.
- Селить-то их где будешь, горе мое? - поинтересовалась мать.
- Не переживай, мамуля, места всем хватит. Пока поживут в лаборатории. Там и буржуйка стоит, и кровати есть. До нового дома пережить можно. Федор Иванович Милене поможет в ее большом хозяйстве, а Аленка тебе подспорьем будет, с детьми поможет. Судьба- то у них сложная, а ситуация безвыходная, кто-то им помочь должен.
Во двор вышли всем семейством, познакомились и разговорились. Случилось так, что все друг другу понравились. Аленка, оторвавшись от взрослых, сразу включилась в игру малышей. «Ну, вот и прижилась наша хуторяночка в семье», - подумала Любава и улыбнулась.
Федор Иванович сразу вызвался помочь с постройкой дома. Любаве это понравилось.
- Ну что, дамский угодник, - обратилась она к Михалычу, - примешь в свою бригаду нового работника или возражать будешь?
- Надо еще посмотреть, чего он стоит. Плотницкое-то дело мудреное, хлопотное, как бы не навредил. Проверить надо, какой он породы. Сейчас вот и проверим сразу. - С этими словами Михалыч протянул Федору Ивановичу свой топор, сам взял другой: - Руби с этого конца это бревно, а я буду рубить с другого. Угонишься за мной, будем работать вместе, если нет, то на нет и суда нет.
Федор Иванович усмехнулся, взял топор, пальцем проверил его лезвие и стал ждать команды. Все сгрудились вокруг бревна, ожидая результата. Им было интересно узнать, чем закончится состязание. Хуторяне, естественно, переживали за Федора Ивановича, потому что хотели, чтобы заносчивый Михалыч свалился с пьедестала. Тот же, чувствуя свое превосходство, был спокоен и не сомневался в своем успехе. Топоры застучали одновременно, и первое время было совершенно не ясно, кому улыбается фортуна. Все с облегчением вздохнули, когда чурбак отделился от ствола дерева из-под топора Федора Ивановича. Михалычу не хватило всего одного взмаха, чтобы оказаться победителем.
- Ну, ты парень, даешь, - удовлетворенно произнес он. - Так меня еще никто не срамил. Моя-то ведь плотницкая профессия – это мой кислород, я ею живу. Эх ты, паря, не склонился даже перед авторитетом, который я в селе имею.
- Если ты хочешь сделать другому то, чего себе не желаешь, Михалыч, то обязательно проиграешь.
- Да ладно, чего там. Где учился-то плотницкому делу? Не с молоком же матери мастерство пришло.
- Не обижайся, Михалыч, но у нас это семейное. И дед, и отец мой плотниками были, чудеса топором творили. Что-то мне и от них досталось. В команду-то свою меня берешь?
- Что с тобой сделаешь, паршивец, возьму, конечно. Только нос-то свой особенно не задирай, я этого не люблю.
Все хуторяне, слышавшие этот разговор, дружно рассмеялись, что означало, что крещение новичка состоялось.
Глава десятая. Посланцы доброй воли
В один из зимних вечеров, перебирая очередную почту, Милена сказала:
- Помогая тебе с газетой, Любавушка, я замечаю, как из обыкновенной серой мышки постепенно превращаюсь в замшелую канцелярскую крысу. Профессиональный интерес к этой работе начинает развиваться, чувство собственного достоинства появляется. Все больше начинаю ощущать, как растет во мне отвращение к трусости, обману, лицемерию властей. Все больше хочется бороться с этой нечистью, на всю катушку по морде ей дать. Все кругом дорожает, спекуляция растет, а у них все в ажуре, все в шоколаде.
- Ну, и чем больше всего тебя достала эта власть? – поинтересовалась Любава.
- Враньем! Враньем, голубушка. Была я прошлым летом у своей бабки в деревне. Ну, и что ты думаешь? Когда-то там было процветающее хозяйство: скота навалом, свой молокозавод, все при деле были, гул тракторов не смолкал с утра до позднего вечера. А что я увидела теперь? Полупьяных мужиков, лакающих политуру, стеклоочиститель и всякую другую заразу, развалившееся хозяйство без скота, молокозавода и даже без техники. Как они там выживают, ума не приложу. А что нам говорят с экранов и трибун? Село на подъеме, село в расцвет пошло, жизненный уровень деревни поднимается. Вот и хочется мне понять: что же такое власть, с каким хреном ее едят? Может, ты знаешь?
- Власть, дорогуша моя, это прежде всего авторитет, дающий возможность управлять всей нашей жизнью. Она должна организовать общество, регулировать отношения между людьми с нашего согласия. И все это с одной целью – чтобы мы с тобой были счастливы.
- И где ты такую власть у нас, в России, видела?
- В том-то и дело, что не видела. Так уж случилось, что она стоит над обществом, давит на нас своими принудительными учреждениями, причем исключительно в своих интересах. Про свои обязанности забыла, моральный авторитет коту под хвост пустила.
- А как же тогда закон, Конституция? Там про такую власть ничего не говорится.
- Наш закон, дорогуша, что дышло – куда повернул, туда и вышло. Он больше извращает справедливость, чем развивает ее. Поэтому мы и хотим, чтобы народ сам занялся переустройством своего общества, ибо государство с высоты своего положения сделать этого не может и не хочет.
- Вот смотрю я на все это со своей высоты, Любавушка, и думаю: дать бы им всем денег немерено, но чтобы с глаз наших долой и только. Тупоумие-то их всем уже надоело. Самим-то ведь нам много не надо: пусть нищие, но гордые и добрые. Жить-то так веселей, чем спать, не раздеваясь, и дрожать, что тебя ограбят. Ведь в океане ненависти живут, не понимают, что ли?
- Да все они понимают. От корыта оторваться трудно, потому и врут. Они даже не замечают того, что их ложь перешла в привычку, а это признак ограниченности ума, ибо прикрывая себя в одном дурном деле, они невольно открываются в другом. Лживость-то ведь скрыть еще никому не удавалось.
- Да хрен с ними со всеми, все равно будут крутиться, как ужи на сковородке. Посмотри-ка лучше, что тебе прислали, - оборвала Любаву Милена, вытряхивая что-то из очередного конверта.
- Что это? – поинтересовалась Любава.
- Деньги, голубушка, деньги, - ответила Милена, разворачивая конверт. - Это тебе от Прасковьи Семеновны из деревни Малинино. Благодарит тебя за газету и извиняется, что больше пока послать не может.
- Сколько же тут?
- Три десятки, больше оторвать от себя не могла, внуков, говорит, много, всем угодить надо. Но это не все. Я больше двух десятков копий платежек на счет твоей газеты отобрала. Вот они, считай, сколько к тебе привалило. Все хотят, чтобы твоя газета жила, потому что за живое всех берет.
- Ладно, собери все в один конверт, а я его Любке Бесчестной передам. Она у меня бухгалтер по совместительству. Пусть разбирается.
- Это, случайно, не та Любка, которая главбухом в местном Газпроме работает?
- Та, а что?
- Эх, подружка, казачок-то этот у тебя засланный. Знаешь, кто этим Газпромом командует? Вся бывшая и действующая администрация области, против которой твоя газета выступает. Смотри, как бы с этой дамой тебе впросак не попасть. Все твои планы у них теперь как на ладони. Оно тебе надо? Гони ее в шею, пока не поздно, а то вспоминать потом будешь и локти кусать. Все же они в этом Газпроме и администрации одним миром мазаны, - убеждала Любаву Милена.
- Верно, что ли?
- Умная ты баба, Любава, но в таких мелочах, очевидно, плохо разбираешься. Кризис среднего возраста тебя, что ли, зацепил?Подстава это, я тебе точно говорю.
- А ты-то ее откуда знаешь?
- А! Грехи молодости. Одного мужика когда-то делили. Да разве она была мне соперницей? Так, кирзовый сапог среди лакированной обуви, который лишь в слякоть и дождливую погоду годен.
- Ладно, разберусь. Если уж зазвонил колокол, значит, он зазвонил по мне. Сделаем максимум возможного за разумные деньги. И как говорила моя бабушка: это не-хо-ро-шо, исправим. А что еще-то интересного в этих письмах? Руки мои до всего никак дойти не могут.
Милена призадумалась немного, взяла одно из писем и прочитала:
- На вашей газете написаны слова: свобода, равенство, справедливость. Объясните, пожалуйста, смысл этих слов. Милена положила письмо снова на стол: - Мне бы тоже хотелось знать, что эти слова значат, а то в последнее время они для меня покрылись коростой какой – то, равнодушием от них тянет.
- Что ж, слушай. В меру своей испорченности отвечу. Слова эти, дорогуля моя, отношения людей между собой означают и относятся они к обществу, где всем хорошо и все правильно. Свобода, если хочешь знать, это жизнь без властей, навязывающих нам свою волю, возможность развивать способности каждого, свою индивидуальность, свое личное, особенное. Никакого навязывания кому бы то ни было каких бы то ни было действий под угрозой общественного наказания. Общество свободных людей – это общество без подчинения личности государству, в котором свобода экономическая и политическая для всех людей одинаковы, где налицо уважение к личности, свобода развития всех ее способностей, полнота и цельность ее существования.
- Ну, наговорила. Положим я свободный человек, и что из этого?
- Если ты себя таковым ощущаешь, - продолжала Любава, - то ты, в первую очередь, человек, восстающий против всякой неправды и изобличающий ее, не задумываясь над последствиями. Ну, и конечно, отважный, добрый, самоотверженный, полный любви к человеку, осознающий свою силу. В таком человеке велико чувство долга, чувство потребности помочь другим. Такого человека скотская жизнь не устраивает. Он не хочет и не допустит, чтобы им управляли.
- Да, никогда мне не стать таким человеком... - с грустью заметила Милена.
- Это почему же?
- Грехов много. Помочь-то еще кое-кому смогу, если есть чем, а вот с нравственностью прокол получается. Да и какой из меня боец, если сама себя защитить не смогла. Ладно, бог с ней, с этой свободой. Ну а с равенством как? Может, тут с ним все попроще?
- Не думаю, если всерьез об этом говорить. Это, в первую очередь, равенство в правах и возможностях для всех: от нас с тобой до прокурора, судьи и президента. В нашем обществе это маловероятно. А вообще то – это простые, естественные отношения равных с равными, уважение к личности, чувство взаимной поддержки, доверие и многое другое хорошее и доброе, чем вообще должен отличаться человек, если он человек, а не зверь.
- Ну, а кто контролировать-то кто все это будет, не мы же с тобой?
- Глаз народа, как глаз божий, независимая пресса и наше родное телевидение. Только они могут проследить за равными стартовыми условиями для всех – от рождения до вхождения в полноценную жизнь. Право на возможность жить по-человечески, на возможность воспитывать детей так, чтобы сделать из них равных членов общества, имеют все. Равенство ведь это не только плод народного воображения – это всего лишь обычное право и, если хочешь, уже требование народных масс.
- Вот здесь мне все понятно, только как этого достичь? - допытывалась Милена.
- Вспомнить хотя бы десять заповедей и библию, наконец.
- Читала, знаю, только в жизни-то все наоборот получается, особенно в нашей. Как с этим-то быть?
- Бороться всеми способами и средствами, другого пути нет.
- Что, через кровь?
- Ну, нет. В первую очередь силой убеждения, личным примером, созданием таких институтов, которые мешали бы отдельным людям захватывать власть. И, конечно, путем разумных соглашений и договоров, путем развития подлинного, народного самоуправления. Задача-то наша именно в том и состоит, чтобы предотвратить кровопролитие, всякое насилие и произвол. Трудно, конечно, но другого пути у нас нет. Мы же все одной крови, помыслов, у всех одно желание – жить по-человечески.
- Хорошо, убедила. А как со справедливостью быть? И вообще, что это такое?
- Справедливость, моя хорошая, в душе каждого из нас. Нам надо добиваться таких форм организации общества вне государства, которые обеспечивали бы безбедное существование людей и их детей. Это общество без раболепия и страха, живущее в любви ко всему хорошему и не без ненависти в душе, защищающее слабых и помогающее им стать сильными. Справедливость – это не закон, а состояние души, простые, естественные отношения равных с равными, которые предполагают, что счастье каждого связано со счастьем всех окружающих. И поверь мне – это не пустой звук.
- Красиво, конечно, но не исполнимо.
- Почему?
- Да потому, что в семье не без урода, а ложка дегтя всегда испортит бочку меда. Ведь в каждом из нас, пусть маленькая, но подляночка-то все же сидит. Как с ней-то быть?
- Зря ты так. Общество свободных и равных людей сумеет защитить себя от дурных поступков. Мало того, оно сумеет предупреждать саму их возможность. И достигаться это будет путем воспитания и более тесного общения между людьми.
- Не создать нам такого общества. Зависти в наших людях много, а отсюда и раздор среди людей.
- Зависть, моя дорогая, - это признак дурной души, а мы говорим о светлой, в которой нет места ненависти, предательству, интригам, злобствованию. Да и построили мы с тобой уже такое общество, живем давно в нем.
- Как это?
- Да так. Разве вся жизнь нашего хутора не построена на принципах свободы, равенства и справедливости? Тебе здесь навязывает свою волю, кто-то ограничивает твои способности и возможности, кто-то из нас ставит себя выше тебя или потерял к тебе уважение, тебя заставляют перед кем-то раболепствовать и держат в состоянии страха? И разве не живем мы здесь по совести, в согласии и любви к ближнему? Живем, моя дорогая, именно так мы все здесь и живем, и в том же духе детей воспитываем. Так же могут жить и другие, если им не будут мешать. Вот и вся философия нашей деревенской жизни.
- Да, я как-то не задумывалась над этим. А оказывается-то все просто. Надо только захотеть жить по-человечески, а не словоблудием заниматься. У нас же, как в Греции, все есть, кроме одного - желания преобразить свою жизнь собственными силами. За другой-то дверью все места заняты и нас там никто не ждет.
- Вот и выходит, моя дорогая, что в отдельно взятой деревне уже построено справедливое общество счастливых, независимых людей. Это пока крестьянский труд не в почете, это пока мы полонянки хуторские – деревенские, но скоро все изменится. Мы здесь хоть и не Газпром, но мечты наши сбудутся.
От таких слов Милене стало весело, и она неожиданно предложила:
; Давай-ка выпьем по этому поводу. Заработались мы сегодня, можно и отдохнуть.
Любава возражать не стала, лишь уточнила:
; Как пить-то будем: до дна или до конца?
; Допьяна.
; Не, не надо. Мемуары я писать не хочу.
; Какие еще мемуары? – поинтересовалась Милена.
; Да это я так, к слову. Михалыч у меня как-то после работы записывать что-то стал в блокнот, ну, я и спроси: «Чего пишешь-то?» «Мемуары», - говорит, а я ему: «Зачем?» А он мне говорит: «Чтобы завтра после предстоящей попойки знать – кто я такой».
; Нет, нам такого не надо. Мы хоть и хуторянки, но бабы приличные, меру знаем. А то, не дай бог, после перебора сострадание к нам ритуалом станет. А по маленькой, для очищения души, невредно.
Женщины выпили, закусили.
; Да, времена меняются, - произнесла многозначительно Любава, - а пороки остаются. И никуда ты от этого не денешься. Вот масштабность всего этого поражает. А куда денешься? Россия-матушка.
; Сейчас на селе многие бизнесом заниматься стали, вроде бы не в тему откликнулась Милена. - Разводят всяких экзотических животных. Страусов, птиц разных. Может, нам на хуторе крокодилов развести? Мясное-то скотоводство у нас запущено, чем черт не шутит, авось приживутся.
; Где ты их держать-то, дурочка, будешь?
; В пруду нашем. Водичку туда тепленькую из бани проведем, и пожинать плоды будем. Мясо-то и шкуры крокодилов ценятся, да и агротуризм в гору пойдет.
; Ну ты даешь! Вроде и немного выпила, а такие мысли в голову лезут?! Лучше уж своей личной жизнью займись. Ну-ка, скажи, Федор Иванович-то тебе как, нравится?
; А-а, тюфяк. Я его, по-моему, не вдохновляю, хотя очень и очень не дурна. Боится даже смотреть на меня. А там, где страх, нет места любви.
; Не смеши меня, глупая, - махнула рукой Любава. - Даже вода камень точит, а любовь и подавно.
; Сватаешь меня, что ли? Если так, то штыком и мудростью пробьем дорогу к его сердцу. А вообще-то он мне симпатичен. Мужик, одним словом, не бабник какой-нибудь. Но здесь ювелирная работа требуется, особый подход. Со мной ведь воевать бесполезно, все равно своего добьюсь. А пока пойдем спать, утро-то вечера мудренее.
Утро следующего дня выдалось необыкновенно приятным. На дворе был легкий морозец, приветливо и ласково светило солнце. Выпавший накануне снег накрыл местность свежим, словно вновь выстиранным, белым покрывалом. Настроение у Любавы было отменное, и она пошла вместе с Миленой кормить лосят. Выйдя во двор и направившись было в сторону фермы, девушки неожиданно остановились, услышав звук подъезжающей к их хутору машины.
; Похоже, к нам гости. Ты иди, встречай, а я одна покормлю лосят, - произнесла Милена, оставив во дворе Любаву одну.
Увидев, вышедшую из машины женщину, Любава, вместо того чтобы пойти ей навстречу, вернулась в дом. Отыскав в одной из комнат Ивана, она ворчливо произнесла:
; Иди, встречай, твоя кукушка приехала. - Не сказав больше ни слова, она прошла в комнату к детям. Настроение ее испортилось. Иван понял, что на этот раз серьезного разговора по поводу бывшей жены ему не избежать.
; Чего приехала-то? - Выйдя во двор, поинтересовался он. - Очередного бойфренда показать или еще что?
; Сына хочу увидеть, погулять с ним.
; Болен он, врач скоро должен приехать. Да и зачем он тебе, ты же от него отказалась, на кобелей променяла. В машине-то очередной, что ли? - кивнул он в сторну приоткрытого автомобильного стекла, завидев там силуэт мужчины.
; Это тебя не касается. Я свободная, вольная женщина, что хочу, то и делаю. Для меня лучше уж быть с кобелем, чем в твоей компании. Уроды какие-то, а не люди. Благочестия хотят, морали всякой, о благополучии всех пекутся. А я жить хочу для себя, здесь и сейчас. Это я для тебя падшая женщина, а для других – находка. Если сегодня мой день, то я его возьму, тебя не спросив. Украли у меня сына и думают, что с рук сойдет. С милицией приеду и заберу.
От ее слов Иван аж позеленел. Какая-то стерва, где пробы негде ставить, приехала в его дом права качать, тень на плетень наводить. И мужчина не выдержал:
; Тебе сейчас его отдать? Подожди, только чемодан соберу.
; Козел, - мерзко шипя, словно выплюнула слова бывшая женушка. - Ты меня еще долго вспоминать будешь. - Пнула со всей силы калитку, развернулась и направилась к машине. Через пару минут ее и след простыл. Иван знал, что делал, когда предлагал ей забрать сына. Это была очередная игра на материнских чувствах, на первоочередном праве матери на своих детей, расчет на правовую безграмотность бывшего мужа. Однако она ошиблась. Иван давно знал, что делать, но не спешил, полагаясь на ее благоразумие. И беспокоила сейчас не столько угрозы бывшей, сколько предстоявший разговор с Любавой. Так оно и произошло. Не успел он войти в дом, как Любава тут как тут:
; Что это она так быстро умчалась? Просто, как призрак какой-то...
- Сашку хотела забрать, даже милицией пригрозила, - усмехнулся Иван.
; Ну, и что?
; Я ей не отказал, только предложил сделать это сейчас. Но оказалось, что в ее планы это не входит. Потому и исчезла как призрак.
Любава глубоко вздохнула, пристально посмотрела на Ивана и произнесла:
; Вот что, Ваня, отец горячо любимого сына, хватит работать локтями, пора и голову включать. Как действовать, ты знаешь, в опеке тебе все разжевали. Можешь лишить ее права на воспитание сына или вообще лишить ее материнства. Если хочешь, найми адвоката, но чтобы ее ноги на хуторе больше не было. И вовсе не мне это надо, а сыну твоему. Он сейчас уже личность, развивается быстро, догоняет сверстников, общаясь с другими детьми. Но если он попадет в ее компанию, то уголовный авторитет ему точно будет обеспечен. А мы-то с тобой хотим для него другого. Что скажешь, муж дорогой?
; Да не пойму я ее. Не ведает, что творит, преступная небрежность какая-то к своему собственному сыну. Сделаю все, как скажешь.
; Не жалей ее, Ваня, защити своего сына. Баба со сломанной психикой на всякую пакость способна.
; Да по мне век бы ее не видеть. Если уж и встречаться, то только на том свете, где границ нет.
; Закрой это дело, Ванюш, побыстрей. Я же Сашу усыновить должна, чтобы наша семья полноценной была. Да и не могу я уже без него, приросла.
В это время из комнаты вылетел Сашка, взял их обоих за руки и потянул за собой в комнату, где играли дети.
К вечеру нагрянули другие гости. Приехали родители Ивана. На этот раз встречать их вышла сама Любава.
; А мы вас сегодня не ждали. Случилось что-нибудь? - целуя Ольгу Александровну в щеку, произнесла она.
; Успокойся, девочка. Ничего не случилось. Семен Иванович мастера привез. В новом доме отопление-то надо делать, попробуй прогрей такую махину. Вот он и привез специалиста, который сумеет это сделать. Хочет дом посмотреть, так сказать, живьем, размеры кое-какие снять. Поэтому мы к вам и нагрянули, и тут же обратно. А еще я вам денежку привезла. Мои московские жильцы за несколько месяцев вперед заплатили. Деньги немалые, но нам они не нужны, а вам с такой оравой кстати придутся. Да и на своего Иванова-де Варгас хочу хоть глазком взглянуть. Соскучилась по нему, спасу нет.
; А кто это такой, Иванов- де Варгас?
; Да, Сашка наш. Девичья-то фамилия его матери Иванова была. Ну, а после суда, когда ее чуть за хулиганство не посадили, она в Испании или во Франции, точно не знаю, взяла новую – де Варгас. Следы-то заметать надо.
; Надо же, а я этого не знала, - изумилась Любава: - А сейчас чью она фамилию носит?
; Да бог ее знает. Мужиков как перчатки меняет, а я не спрашивала. Пособия то на приемных детей оформили или все еще тянете кота за хвост? - перешла женщина на другую тему.
; Не оформили и не собираемся.
; Почему? – поинтересовалась Ольга Александровна.
; Не хочу страну разорять. Детские-то пособия у нас такой величины, что дух захватывает. Да и не в деньгах счастье, а в детях. Они для нас как крылья за спиной, словно две жизни нам подарили. По мне так лучше детей иметь, чем в богатстве процветать. Один детский лепет чего стоит.
Нечего было на это сказать ни Ольге Александровне, ни Семену Ивановичу. Посидев немного за столом, поговорив о делах и попив чаю, они вскоре засобирались домой. На другой день Любава, приласкавшись к мужу, прошептала ему на ухо:
; А нам денежку привезли, приличную сумму. Может, в город съездим, ребятишкам обновки купим, ну и еще чего-нибудь вкусненького?
; Можно, пообедаем и поедем, - согласился Иван с женой, целуя ее со страстью.
Уехать в город, однако, молодым не пришлось. В дверь постучал Михалыч и сообщил:
; К тебе, Любава Павловна, ходоки деревенские из соседнего района. Поговорить с тобой хотят, дело у них к тебе важное. Что сказать-то им?
; Сколько же их, ходоков-то?
; Трое. Два мужика и баба с ними.
; Пусть проходят, отчего бы и не поговорить, раз надо.
В дверь не вошли, а ввалились два огромных мужика и с ними миловидная женщина.
; Я Поликарп Васильевич, - доложил о себе мужик. Был он высок, косая сажень в плечах, - а это – Серафим Николаевич, - указал он на мужчину средних лет, тоже не хилого телосложения. С нами Марфа Егоровна. Все мы из села Семицево соседнего с вами района. Дело у нас к вам государственное, рассудить нас надо, совет дать. У самих-то ума не хватает, а вы газету выпускаете, за живое она всех берет. Крутой перелом у нас намечается, вот и хотелось бы нам сделать все по уму и по совести, в рамках закона, конечно.
Любава мало что поняла из слов Поликарпа Васильевича и для начала разговора предложила всем сесть за стол и выпить по чашке чая. Гости разделись, привели себя в порядок и присели за стол. Марфа Егоровна, отодвинув от себя чашку с чаем, тихо, но твердо произнесла:
; Всем селом совещались, разобрали все до ниточки и пришли к выводу: жить так, как мы живем – преступно и невыносимо, а надежда на авось – бессмысленна. Что-то неверно в государстве российском, а деревня для нас - родина, врагами ее мы быть не хотим. Вот и решили всем селом отделиться от этой власти и начать жить самостоятельно.
; Надо взбудоражить болото, которое стоит, повысить хотя бы температуру общественной жизни села, может, тогда на нас внимание обратят, - продолжил разговор Поликарп Васильевич. А Серафим Николаевич добавил:
; - За чертой бедности все живем. Мужики пьют или воруют, а бабы в город продавать себя ездят. Жить-то не на что. Мы народ-то хоть и доверчивый, но вера эта давно утеряна, ибо живого дела селяне давно не видят.
; Ну, а от меня-то что надо? – поинтересовалась Любава.
; Видите ли в чем дело, уважаемая Любава Павловна, мы-то с Серафимом обычные трактористы, а Марфа Егоровна у нас главный специалист, бывший, конечно. Какое у нее может быть дело, если какой год уже не сеем и не пашем. Она же агроном, безработная только. Грамотная она, вот мы ее и выбрали вожаком нашего крестьянского возмущения. Она вам лучше расскажет, что нам нужно. А мы больше для ее охраны. Слухи-то о нашем решении уже поползли, боимся, как бы с ней чего не случилось.
; Ну, с такими красавцами, как вы, ей и черт не страшен и море по колено, - улыбнулась Любава.
На что Поликарп Васильевич ответил:
; Главное не красота, Любава Павловна, а содержание.
Все рассмеялись на его слова. Одна Марфа не улыбнулась даже, а серьезно продолжила:
; Долгосрочная тяжелая ситуация на селе сложилась: мрет население, встало производство, земли непаханными стоят, детям учиться негде. Сидеть же на берегу и ждать, когда тебя утопят окончательно, опрометчиво. А наше хозяйство расформировали и присоединили к почти такому же доходяге колхозному. Да и не слабые мы, не по нам падать на грудь сильному. Мы же хотим гарантировать себе и нашим детям жизнь Нас же, селян, всякая власть, как бабу продажную, тянет к себе в постель кувыркаться. А нам это надо?
; Может, все же сначала протоптать тропинку к согласию с властью, чем искать приключения на собственные части тела? - поинтересовалась Любава.
; Пробовали. Одна словесная трескотня и идеологические пузыри. Нет, голубушка, братушек с властью у нас не получится, уж слишком успешна у нее бюрократия. Любое согласие замажет, отшлифует, на нет сведет.
; Ну, а чем я-то все же могу вам помочь? – развела руками Любава.
; Газета у тебя, уважаемая Любава Павловна. Возьми под контроль наше событие, опиши все по-честному. Врать же вокруг нас все будут, а ты этого не допустишь. Через тебя и союзников мы получим. Да и чем черт не шутит: может, мы первые, но не последние. И еще одна просьба: юриста бы нам хорошего, все же против власти идем, хотелось бы сделать все в рамках закона. Может быть, и дискуссию навяжем сельскому обществу по данному вопросу. Нам это важно: уж если взялся за гуж, то не говори, что не дюж. Не опозориться бы.
; По первому вопросу все обещаю точно. К вам приедем, с людьми поговорим, свое впечатление о мятежной деревне составим. Ну, и под контроль все поставим, под защиту вас возьмем. Таких-то, как вы, сейчас днем с огнем не найдешь. Юриста хорошего мы тоже вам найдем. Но, по-моему, здесь и без него все ясно: все в рамках правил, все по здравому смыслу. Тут и бояться нечего.
; Это как же? – поинтересовалась Марфа Егоровна, и глаза ее изумленно засияли.
; Да так, - спокойно ответила Любава. - Есть так называемая Европейская Хартия о местном самоуправлении, которая гарантирует местным сообществам, перешедшим на самоуправление, политическую, административную и финансовую независимость. Есть понятие местного самоуправления, где черным по белому написано, что население непосредственно и под свою ответственность имеет право вести дела местного значения. Это именно вас касается. Нельзя также забывать о том, что местное самоуправление, по Конституции, отделено от системы государственной власти и имеет самостоятельное право на самоорганизацию населения по месту его жительства. При этом сход граждан может применяться как орган местного самоуправления, заменяющий представительные органы власти. Да и на самоуправление вы можете перейти хоть колхозом, хоть селом, хоть деревней - это как сход решит. И главное, что запомнить надо: любая форма организации местного самоуправления принципиально неприкосновенна. Это ее конституционная гарантия. А власть народа, народовластие на местах является одной из прогрессивных форм управления и социальной организации общества. Так что, вы на правильном пути и флаг вам в руки.
; Но одного-то схода для самоорганизации, наверно, мало будет? – поинтересовался Серафим Николаевич.
; Согласна, не достаточно. Вам надо провести местный референдум по вопросам местного значения и на нем принять свое решение. Но перед этим следует создать комиссию референдума, которая подготовит и проведет его. Юристы вам подскажут, что и как делать, важно, чтобы ваше согласие по автономии не превратилось в домашний концерт. Тогда не только смех, но и слезы, возможно, будут. Меня другое интересует: в чем причина-то вашего решения, какой баран забодал вас до этого?
; - Вертикаль власти достала. Она же враз всю местную жизнь убила. Самоуправления- то у нас на селе никакого нет. Разговоры о нем, правда, есть, а вот его нет. Вместо него чиновник с высокой зарплатой, который нас, нищих, в упор не видит. Стрижет себе купоны и в ус не дует. Поставить бы их всех, гадов, на наше место, посмотрели бы, что с ними будет, - не на шутку разошелся Поликарп Васильевич.
; Если бы да кабы.. - усмехнувшись, поддержал приятеля Серафим Николаевич. Если бы у бабушки были бы усы, то она была бы дедушкой. Чрезмерное-то неравенство ведь и для власти вредно. Неужели она этого понять не может? Мы ведь только пока в подавляющем меньшинстве. Свобода-то, хоть и тяжкая ноша, но как запретный плод привлекает. Класс опричников-то и может не выдержать. Да и чудные все они какие-то, те, кто во власти: деньги на баб и на развлекуху тратят, а не на дело. Денег-то с ними не заработаешь, а прихватишь такое, что мама не горюй. Попросишься к ней обратно.
; Да, просто же все, - продолжила мысль Марфа, - власть доверие наше к себе потеряла. Проходимцев в ней много. К сожалению, они мимо нас не проходят, задерживаются, с нашей помощью. Духовно-то, вроде, сносные, а вот душевно – больные. Обидно, что нас за людей не считают, а перед начальством спину гнут. А воруют сколько? Дачи себе строят, особняки всякие, а нашим детям на кисель не хватает. Бесчестья не боятся. Наши протесты, что глас вопиющего в пустыне. Отсюда и возмущение наше, стремление к собственной независимости. Из этого дремучего леса выходить все же надо.
Любава слушала своих гостей внимательно, а потом неожиданно спросила:
; А вы хорошо понимаете, за что боритесь?
; Конечно. За право жить по-человечески, за село наше многострадальное, - ответил за всех Серафим Николаевич.
; - Хорошо, только это не все. Вы боритесь за проблемы и неприятности, которые как снег посыплются на ваши головы. Не боитесь, что вас сотрут в порошок? Я не пугаю, а просто предупреждаю, что легкого пути у вас не будет. Без взаимной солидарности вам здесь не обойтись, без чувства локтя друг друга тоже, а где-то, может быть, и самопожертвования. Когда с волками живешь, надо быть ко всему готовым.
; - Понимаем, конечно. Но ведь волков бояться – в лес не ходить. Да и не воруем мы, а свое берем. Лучше уж морда в крови, чем ГУЛАГ на родной земле, - решительно заявил Поликарп Васильевич, выставив на стол кулаки с бычью голову. - Мы, если что, и крикнуть можем: мужики, наших бьют. Ввязываться с нами в драку никому не советую.
; - Ну, если так, то опасений у меня за вас нет. Надеюсь услышать когда-нибудь другие слова: мужики, наша взяла, земля свободна – пахать можно, - рассмеялась Любава
Разговор за столом прервал неожиданно Сашкин плач в соседней комнате. Любава хотела было встать и пойти разобраться, в чем дело, но ее опередила Милена:
; - Не отвлекайся, я сама разберусь. - И быстро скрылась за дверью.
У гостей мужского сословия при ее появлении неожиданно раскрылись рты, а Серафим Николаевич тут же спросил Любаву:
; Кто такая?
; Сестра моя, а что?
; Прелесть, а не женщина, колобок в масле. Мне б такую, - озорно произнес Серафим, почесывая в затылке: - А чем занимается? Кое в чем могу пособить, в тягость не буду.
Чтобы остановить пыл гостя, Любава, усмехаясь ответила:
; Крокодилов разводит. По весне выпустит их на волю, вместе с курами гулять будут. Одного я не пойму: ты, Серафим Николаевич, за советом приехал или на баб хуторских посмотреть?
; Одно другому не мешает, Любава Павловна. Мужик я холостой, а такую прелесть впервые вижу. Может, познакомите, благодарен буду?
; Замужем она и в положении к тому же.
; Жаль. Бриллиант, а не женщина. У нас таких нет, к сожалению.
; А зачем тебе сейчас женщина, Серафим Николаевич? У вас же предстоят бои местного значения. Чтобы с тобой вместе в рукопашную биться?
; Ошибаетесь, Любава Павловна. Надежный тыл, да с женой красавицей, а может, и с выводком – хороший стимул для драки. Чужие лбы точно трещать будут, да и каши в голове не будет.
Любава усмехнулась:
; Вот смотрю я на вас, мужиков, особенно на таких красавцев, как ты, и думаю: большой вы геморрой для нашего женского общества. Ничего без нас сделать не можете. Одной рукой за бабу держитесь, другой – или кулаком машите, или стакан наливаете. Одним словом, зубная боль в сердце.
; Что есть, то есть, - поддержал Любаву Поликарп Васильевич и все рассмеялись.
Посидев еще немного и попив за разговором чаю, гости разошлись в надежде на новую встречу. Когда они покинули дом и уехали со двора, Милена вышла из комнаты и с упреком спросила:
; - За кого же ты меня замуж-то выдала, подружка? Уж не за Михалыча ли?
; Пока не выдала, но выдам обязательно, и не за Михалыча, конечно.
; За кого же, если не секрет?
; За хорошего человека – это точно. Бриллианты-то на дороге не валяются,- съязвила Любава, а потом предложила: - Пойдем лучше обедать, сестренка, а то маковой росинки с утра во рту не было, так и отощать можно.
Женщины обнялись и расхохотались, взбудоражив весь дом.
Глава одиннадцатая. Фермеры
Любава отдернула занавеску, посмотрела в окно и улыбнулась. На душе ее сразу потеплело, и она подумала про себя: «Вот и снегопад прошел, весна вернулась. Новоселье скоро устроим. Не сбиться бы только с дороги и не упасть лицом в грязь, тогда совсем худо будет. Успеть бы побольше сделать, и чтоб обстоятельства не были сильнее меня. А как хочется зажигать фонари, молиться доброму сердцу людей. Почему же так глупо и бездарно устроен наш мир Неужели сами виноваты в этом? Высечь бы нас всех моченым хлыстом, да обратиться к богу с молитвой и покаянием. Может, тогда и крылья вырастут?» Неожиданно на ее плечо легла рука матери:
; О чем задумалась, доченька?
; Да так, мам, о жизни нашей. Понять никак не могу: нас бьют, обворовывают, а нам все равно хорошо. Живем так, словно мы все между собой чужие люди. Тупик нравственный какой-то. Отчего это, мам?
; Оттого, моя хорошая, что мы всему подчиняемся, со всем соглашаемся, а на деле каждый живет сам по себе. На ощупь по жизни идем. Жить-то всем хочется спокойно и хорошо. Потому-то у нас грустное и смешное всегда рядом. На языке любви говорить разучились.
; Странное у нас время: власть хочет быть богом, заменить собой веру, а народ безмолвствует. Мы, как пластинка, которая вроде крутится, но которую постоянно заедает. Да и демократия у нас какая-то пьяная, жесткая.
; Не бери в голову, дочка. Верь только в лучшее, в жизнь, в детей, в мужа своего. Где он, кстати? С утра на глаза не попадался.
; В город уехал. Его родители нам свое предприятие отдают, дела принимать поехал.
; А справитесь? Дело-то ведь не шуточное, под прицелом власти придется работать. Не боитесь беса, арендующего ад?
; Мам, ты чего? Не под капустой же ты меня нашла на овощной базе, или у меня сомнительные издержки характера? Нужным местом надо трудиться, тогда все получится. Да и атмосфера там другая, все по законам жизни, все по доброй воле, отчета за каждый день не требуется. А что мне особенно там нравится, так это то, что у них на фирме обстановка легкая, раскованная, чувствуешь там себя первой среди равных. Туда идешь как на свой, а не на чужой праздник, и не просто пивка попить, а получать удовольствие от собственной работы. А главное, там не скучно. Делаешь-то все своими руками. Сидишь, как в политбюро, со всеми удобствами. Кресло только там тесновато для моей конституции, - рассмеялась Любава, обнимая мать.
; Эх вы, молодость певучая. Хорошего-то человека должно быть много. Главное, чтобы от любви голова кружилась, а ты - конституция. Это для тебя твои формы безумие, а для других соблазн. Ну, а красоту свою куда денешь? Она же у тебя как кинжал, до смерти ранит. С Ванюшкой-то как, особо не ссоритесь?
; Мам, все, что мы делаем в жизни, мы делаем ради любви. Хоть и говорят, что любовь – это потеря собственного достоинства, мы-то этого не допускаем. Во всяком случае, наша семья – не агентство по оказанию интимных услуг. В ногу идем, под пули вместе идти не боимся. Причем хорошо понимаем, зачем и ради чего мы это делаем.
; С вами все ясно. А у Милены как на этом фронте? Женщина-то без мужчины, что машина без пробега – ржавеет.
; Не знаю. По моему, ей нравится Федор Иванович, а что там у них – одному богу известно. Может, сговорились, а может, и нет, это их дело.
; Не скажи. Любовь оправдывает многое, но не все.
; Что именно?
; Распутство, например. Для этого ни много времени, ни большого пространства не надо.
От этих слов Любава рассердилась и даже покраснела от неудовольствия:
; Я от тебя, мам, этих слов не слышала. Цветы этой женщине надо дарить, а не упрекать неизвестно в чем. У нее другая ментальность, другая религия, а ты...
; Извини, дочка, не права я. Если так, то и подсказала бы, ему куда и на кого глядеть. С чистыми-то намерениями и со словом убедительным, почему бы и нет?
; Мне что, камнем голову ему пробить? Каждый мужик сам выбирает себе не только религию и дорогу, но и женщину, и я тут ни при чем.
; Ей тогда подскажи. Пусть вцепиться в него, как репей. Победу-то можно одержать только сражаясь.
; Мам, давай о чем-нибудь другом, а то с твоими предложениями мы в калошу сядем. Взрослые люди, сами разберутся. Лучше скажи, как у тебя дела с Аленкой? Помогает хоть?
; Не то слово, я без нее сейчас, как без рук. Славная девчонка, до всего ей дело, все сама, меня, колдобину старую, оберегает. А если бы ты видела, как ее дети любят. Ее отец, видя это, должен быть счастлив.
; Ну и слава богу, что еще на одну хуторяночку нас больше стало. Чем больше людей втягивается в наши проблемы, тем больше шансов решить их успешно. С английским- то у нее как, занимается?
; Помогаю, чем могу. Она способная, все налету схватывает. Удивляюсь даже, как это у нее все получается?
; В отца пошла, в кого же еще. Мужик-то он умный, способный, на все руки дока. Все с умом, все технически… Хоть и запрягает долго, зато ездит быстро. От этого честно мам, мне так радостно.
; Мне тоже это по душе. Счастье-то свое только своим руками можно сотворить. А это тебе не хухры-мухры…Только собственный интеллект поможет сделать правильный ход. А Аленка в этом смысле молодец, карта по жизни легла бы только удачно.
; Ну, мам, ты даешь. Может, ей еще к священнику сходить, чтоб ее освятил?
; Может и к священнику. Жизнь сейчас у нас такая: стабильность, переходящая в застой. А при такой жизни всего можно ожидать. Нельзя же жить, закрывшись медным тазом, и помалкивать. Боюсь, как бы бабушкины вещи не пришлось из сундука доставать.
; Надеюсь, что этого не произойдет. Если уж не бастовать, то бунтовать будем.
; С кем, голуба моя? Кругом же одно ворье. Вор-то ведь не только тот, кто ворует, но и тот, кто ворованным пользуется. А прикинь-ка, сколько у нас таких? Закон-то для многих не догма, а лишь повод пофилософствовать. Каленым железом бы их всех.
Разговор женщинам продолжить не удалось. Из города вернулся Иван. Увидев его, Мария Ивановна сказала дочери:
; Муж твой приехал, иди встречай. А я пойду еду подогрею, голодный наверное.
Любава кивнула матери и стала ждать мужа в комнате. Иван никак не мог привыкнуть к тому, что эта писанная красавица его жена.
; Ты всегда красива, но сегодня особенно. Случилось что?- поинтересовался он.
; Здрасьте, приехали. Ты хоть помнишь какой сегодня день, супруг дорогой? Это день нашей встречи с тобой, забыл, что ли?
; Ексель-моксель!- схватился за голову Иван и, ласково обнимая жену, произнес: - Да, не забыл, радость моя, соображал долго. Одни говорят, что женщину надо держать крепко, она якобы любит напор и натиск, а мне почему-то захотелось сделать для тебя что-нибудь забубенистое, суперное такое…
; Это почему же?- поинтересовалась Любава.
; Смотришься ты, голуба моя, провокационно. К тому же, детскости в твоем сердце много, да и женственности через край.
; А знаешь почему?
; Скажи, узнаю.
; Все дело в том, мой дорогой, что женщины взрослеют до двадцати семи лет, а мужчины до сорока. Женщину до этого возраста всегда заманить можно, показав ей ежика. А ты чем соблазнить меня можешь? Мой срок взросления еще не наступил, время еще есть.
; Козленка я тебе купил. Хорошенький такой, беленький. Мы же родом из деревни, а потому с полета своей фантазии ничего другого сообразить не мог. Пойдем, покажу, он у меня в багажнике, на соломе спит.
; Ангельское терпение с тобой, Ваня, надо иметь. Это ж живое существо, а ты его в багажник. На заднее сиденье не мог что ли положить?
; Не мог. Там у меня цветы, продукты вкусненькие, вино и шампанское. С таким подарком мог и не довести, - постарался оправдаться Иван.
; Ладно, что с тобой сделаешь. У тебя же всегда все рядом: и хорошее, и плохое. Перегрузи свои витиеватые мозги в другую сторону, не разрушай свою личность, иначе вместо головы шишка вырастет. А за подарок спасибо, угодил, давно о таком мечтала.
Любавы достала козленка из багажника и взяла его на руки. Поглаживая его, она поинтересовалась у Ивана:
; А с предприятием как, все утряслось? Принял дела или не успел?
Иван смутился от слов супруги и на последний вопрос ответил не сразу:
; Я так и знал, что шпильки в мое мужское самолюбие вставлять будешь. Оставь лучше мои грехи при мне, сам с ним разберусь. Они и так преследуют меня как призрак мертвой собаки. Чувствую, что главное с тобой – держать хвост пистолетом, тогда все будет хорошо. А с предприятием полный порядок, с осени самостоятельно работать будем. Для родителей оно уже отломанный ломоть, вся ответственность за него на нас ложится.
Слушая Ивана, Любава улыбалась и вдруг подошла к нему, обняла одной рукой и тихо, чтобы никто не слышал, прошептала ему на ухо:
; Дурачок, я же люблю тебя. Просто иногда хочется слышать твой голос в нашем общем деле. А то ни здрасьте вам, ни до свидания. Мне трудно понять такое молчаливое согласие. Дело у нас такое, Ванечка, равнодушных в нем быть не должно. А ты, как неприступная крепость, с места не сдвинешь. Только одно и слышишь: не скажу, не знаю, не помню, словно сам с собой не в ладу.
; Да в ладу я. Ты все вперед, вперед, а куда именно – понять не могу. Если назад вернуться, то постель-то давно остыла. По прошлому, похоже, сейчас никто и слезинки одной не прольет. А вот сохранить крестьянскую жизнь надо, но как? Соседские-то блины всегда вкуснее.
Любава задумалась над словами Ивана:
; Было бы безумием критиковать существующие порядки, не представляя себе в уме более или менее определенный образ того, что желаешь видеть на месте обнаглевшего беспредела. Для человека действий это вообще не допустимо. К сожалению, пока мы как можем, так и одеваемся, и у всех нас есть всего лишь одно право – носить шпалы. Но уже есть примеры того, как сам народ, с полной кашей в уме, строит новую жизнь по своим правилам, по своей потребе, и его дела уже никого не оставляют равнодушными. Свожу- ка я тебя, пожалуй, к Марфе Егоровне в Семицево, а там сам посмотришь: на что способен свободный крестьянин. Во всяком случае, они там своей головой думают и решают все по собственной воле без крови и насилия.
; - С трудом верится. На селе же одна пьянь беспробудная. Как с этим-то они справились? Да и для власти это удобно: нет селян, нет проблем. Групповая же шизофрения кругом, при которой никто никому не нужен. Да и пока победить пьянство нельзя. Сколько с ним борются, а толку?
; Ошибаешься, мой дорогой. Именно с пьянства свою перестройку и начала Марфа Егоровна. И никаких кампаний по этому поводу она не проводила, а было всего лишь слово обыкновенной русской бабы, которая устала от вранья, от карикатурной власти, которая на себе осознала, что не рай в деревне надо строить, а создать условия, чтобы человеческая жизнь не превратилась в ад. Во всяком случае, она нашла ключи от потерянного дома, и люди ей поверили.
; Что же она односельчанам такого сказала, что все вприпрыжку побежали за ней? – поинтересовался Иван, скривив свое лицо в усмешке.
; Ничего особенного. Одной фразы оказалось достаточно, чтобы все побежали за ней вприпрыжку, как ты говоришь. И не делай лицо кирпичом, тебе это не идет. Ведешь себя как ребенок, мне это неприятно.
Иван улыбнулся широко, обнял жену за талию и ласково спросил:
; Ну, а фраза-то какая, не секрет же?
Любава тоже улыбнулась и со смехом ответила:
; Воля ваша, барин, скажу. А фраза такая: или пьем, или строим новую жизнь. С пьянью дела иметь не хочу.
; Ну, и что, подействовало?
; Еще как подействовало. Продавщица в сельмаге обижаться стала, товарооборот резко упал, даже в долг никто не берет. Очевидно, всем надоело, что их как рыбу к пиву подают, а уж если в рай, то через парадный вход, а не через кухню. Всем кислорода в жизни побольше хочется. Дело-то для них не новое, а родное, земное.
; А вертолетик то мой где? - неожиданно сменил тему разговора Иван.
; Сашка, что ли? Малышня спит, а другие в школе. А что?
; Тещу свою бывшую в городе встретил. Сказала, что его мать в Испанию к сестре уехала. Врет, конечно. Скорей всего к своему бывшему сожителю Жану Роберу, которого забыть не может.
; На заработки, значит, его мама поехала. Если учесть, что она своего сына бросила, то у твоего Сашки будет прекрасное будущее, Ванечка. Если уж ты дал ему жизнь, поддержи ее, будь ответственным за нее. Наследник твой все же.
; Наследовать-то особо нечего, - попытался было возразить Иван, но Любава его тут же оборвала:
; Здрасьте, приехали. А тебя, наследника рода? Тоже мне папаша. Дров только не наломай, твоя кровь все же, Маня, - вспомнила вдруг Любава имя, которым называл Ивана сын.
Иван только махнул рукой и хотел было уйти перекусить, но жена остановила его вопросом:
; А в городе-то чего нового?
; Смехопанорама какая-то, сплошной материал для твоей газеты. По всему городу плакаты с физиономией губернатора развешаны. Звездой местного разлива, что ли, хочет стать? Не пойму, зачем, если, по слухам, это человек, особо приближенный к императору. Сбежать, что ли, хочет, цену себе набивает?
; А зачем ему бежать-то? Они же все прикормлены, на всех пятна от нефти и запах газа.
; Именно поэтому, моя дорогая, я к подобным личностям ничего, кроме злобы, не испытываю. Гражданское неповиновение из всех дырок прет. А если бы ты видела, что на плакатах написано, умерла бы со смеху.
; Ну, и что там написано?
; Один плакат утверждает, что наш город, ни много ни мало, а душа России. Как тебе это нравится?
; Ну, и что тебя здесь задело?
; Да то, голуба моя, что бывшие безбожники вдруг о душе вспомнили. К тому же, Россия страна большая, спросить бы у нее надо, заслуживает ли наш город такого звания. Да и слова-то какие: душа, душечка, душонка. Смердит от этого, так и хочется побыстрей в загробный мир смыться. А на другом плакате еще хлеще. Висит портрет губернатора и рядом портреты только что избранных депутатов в областную думу. А знаешь, что написано?
; Что?
; Это – команда губернатора. День с ночью, что ли, владыка местный перепутал? Команда-то его вроде не в думе сидит, а в администрации. Я бы на месте этой самой команды обиделся. Нельзя же путать исполнительную власть с законодательной. Две в одном флаконе получается. По-моему, местная власть в заместительной терапии нуждается.
; Ну, а что бы ты написал на этих плакатах?
; Я то? Более земное что-то. Например, огромным усилием воли губернатора наконец освоена одна сотка брошенных земель, или в селе таком-то замычала первая корова. Все ближе к жизни и надувательства никакого. А мы живем по принципу: «Что изволите»? Поэтому у нас и крестьян-то нет. Жители еще есть, а крестьян нет.
Любава улыбнулась открыто и одобрительно поддержала мужа:
; На глазах ты у меня растешь, Ванечка. За себя и за тебя рада. А то дом большой, народу много, а поговорить о делах не с кем. Теперь будет с кем душу отвести.
; При одном условии, - тут же нашелся Иван, - если мне будет прибавка к пенсии и бесплатные похороны с местом на кладбище.
Молодые рассмеялись, а Иван, обнимая жену, шепнул ей на ухо:
; В Шахово меня фермеры остановили, спрашивали про тебя, дома ли ты. Жди гостей, скоро будут, а я пойду пока перекушу, страсть как есть хочется.
; А чего хотят-то, не спросил у них?
; А куда бедному крестьянину податься со своими проблемами? Только к тебе, к Любаве Павловне, она пригреет. Сердце-то у тебя одно на всех, умориться можно.
; Ревнуешь что ли?
; Да, я не видя тебя хоть день, дышать не могу. Извини, если что не так, но я не мотылек, летающий от цветка к цветку, душой и сердцем к тебе привязан.
Глаза Любавы повлажнели, и она, прижавшись к груди мужа, тихо произнесла:
; Дурачок, у меня такие же чувства к тебе, нам их беречь надо. А мы, как дети, слюни безо всякого повода распускаем. Иди на кухню, мать заждалась тебя, а я гостей встречу.
Стоя у окна и глядя на дорогу, ведущую к хутору, Любава задумалась. А что я вообще знаю о фермерах? Практически ничего. За двадцать лет перестройки многое пришлось испытать всем живущим на этой земле, в том числе и фермерам. Были когда-то радостные надежды на переустройство села, на свободную жизнь... А что получили взамен? Больше пришлось перенести черных дней, которые выпали на долю простого народа. Порядки вот остались почти те же самые, а о счастливой жизни и достатке что-то мало слышно. Российский крестьянин как зависел от чиновника, так и продолжает зависеть – постоянно ждет от него добра или немилости. А где обещанная свобода? Действующая система управления селом парализовала своей бездеятельностью, а где и прямым противодействием все жизненно важные функции крестьянского мира, не давая селянину не только пахать и сеять, но и дышать. Не за этим ли едут сейчас к ней новые ходоки от земли, чтобы попытаться разобраться во всем этом, получить совет или помощь какую? И что их больше всего мучает? Скорей всего, безденежье – вечный спутник российского крестьянства.
От грустных мыслей оторвал ее шум подъезжающей к хутору машины. Из автомобиля вышли двое. Это были крепкие мужики, лет под пятьдесят, с обветренными хмурыми лицами. Осмотревшись вокруг, они почему-то направились не к дому, а к новому строению, где командовал Михалыч.
Подойдя, поздоровались с ним и о чем-то разговорились. Похоже, эти люди знали друг друга, потому их встреча несколько затянулась. Покончив, наконец, с разговорами, они направились к дому Любавы. Мужики были шумные, громкие, от чего лай собак не переставал доставать всех до тех пор, пока они не вошли в дом. Загорелые лица, одежда, острый, проницательный взгляд ясно говорили о том, что это люди от сохи, от земли, нашенские. Войдя в прихожую, они поздоровались.
; Фермеры мы, местные, я – Денисенко Владимир Иванович, - назвался один из них, который покрепче, - а это Коньков Тимофей Минович, - указал он на другого. А вы, похоже, Любава Павловна, издатель газеты «Земля и воля».
; Да, это я, собственной персоной. Чем могу быть вам полезной?
; По делу мы к вам. Статью принесли для вашей газеты, да и поговорить бы хотелось, как мы дошли до жизни такой. Спасу ведь уже никакого нет, вести дела-то на земле совершенно невозможно, нищаем из года в год, самоуважение к себе теряем. Из добротного хозяйства в личное подворье превратились. Пошуметь хотим, на вашу поддержку надеемся.
; А статья о чем?
; О нашем безденежье, о кредитовании села по-губернаторски. Все же с пеной у рта доказывают, что денег на село прорва идет, что мы на подъеме, а на самом деле у нас шиш в кармане, да вошь на аркане. Дела-то ведь так не делаются. Шахер-махер, междусобойчик наверху какой-то. Все чаще начинаешь задумываться: с какого дурака мы влезли в это дело? – с горечью высказался Тимофей Миныч.
; Ощущение такое, что мы что-то серьезное сломали, телегу впереди лошади пустили. Ни шума тракторов, ни мычания коров давно не слышно. И это на селе то, - поддержал приятеля Владимир Иванович.
Любава слушала своих гостей внимательно, ибо с фермерами ей говорить приходилось впервые. До этой их встречи ее больше интересовали проблемы села в целом, особенно судьба гибнущих на глазах бывших колхозов и совхозов. Фермеры для нее были какой-то особой кастой, зажиточной, преуспевающей, которой, казалось бы, и карты в руки. А оказывается, и эти в загоне, словно по испорченному гороскопу живут. Подумав так, она поинтересовалась:
; И давно фермерствуете, если не секрет?
; Да уж десятка два лет скоро будет. Сначала-то вроде хорошо все было. Подъем, энтузиазм, всем море по колено, даже успехи были. И это притом, что местная власть нас всегда давила, во всем ущемляла, пятым колесом в телеге была. Правительство тогдашнее нас как-то поддерживало, потому и боялись на местах нам шею свернуть. А сейчас любая власть против нас. Мы хоть и злобных себя не любим, но приходится быть таковыми. Отношение-то к нам, как к людям, мы чувствуем. Понимаем, что власть нас не любит. А что мы ей плохого сделали? Трудимся в поте своем, продукт выдаем, а за все это нам кукиш с маком. Разве это справедливо? – с горечью произнес Тимофей Миныч.
; Деревня-то ведь – это фундамент России... А что у нас вокруг творится? Трава выше головы, заборы у домов лежат, дороги все разбиты. Впечатление такое, словно кони везде гуляли, а не люди тут вообще не живут, - вставил свое слово Владимир Иванович.
Озабоченность фермеров судьбой деревни покорила Любаву, и она искренне жалела о том, что не была знакома с ними раньше. Люди-то эти, оказывается, свои, родненькие, готовые жить в гармонии не только с природой, но и со всем крестьянским миром, а их чуть ли не поносить бранным словом стали. От зависти, жадности и глупости, что ли? Так ведь сейчас никто не мешает никому стать такими же. Почему же этим мало кто пользуется?
; А что вам больше всего мешает вести успешно свое хозяйство? - спросила она . - Мужики-то вы вроде дельные, на мякине вас, наверняка, не проведешь. И опыт у вас огромный, не новички на земле вроде.
Мужики усмехнулись оба, а Владимир Иванович ответил:
; Власть, уважаемая Любава Павловна. Такое впечатление, что у нее не все дома. Во всех делах слабоумием попахивает, недомыслия много, здравый смысл напрочь отсутствует. К тому же, жулики самые страшные, отца родного не пожалеют. Добрых-то дел для других они не делают, чистоты сердца не чувствуется. Материальные блага для них - цель, а не средство. Снисхождения и понимания к людям у них не найдешь. А от этого у нас депрессия в душе, терпение на пределе, милости ждать надоело. Мы хоть и понимаем, что господь бог не случайно и в лесу деревья не уровнял, но нельзя же до такой степени.
; Бороться за свои права надо, уважаемые, бороться. Власть-то у нас хитрая, извращенная, но даже с такой только добром, по уму и по совести надо. Только так блудливую овцу можно в стойло загнать.
; Такое зло, Любава Павловна, какое повсюду у нас царит, можно, конечно, победить добром, если только добро это с большими кулаками. Иначе не получится, - возразил Владимир Иванович.
; Не правда ваша. У нас есть живой пример самостоятельности, независимости сельского мира от власти, где под свою ответственность люди сами устраивают свою жизнь так, как им хочется. И самое интересное то, что у них все получается. Женщина там, правда, дотошная до всего, энергичная, палец ей в рот не клади – откусит. И все там произошедшее по доброй воле сторон, в единой симфонии власти и населения. А вы – кулаки. Ушли времена драк и кровопролития, сами понимаете, к чему это привести может. Да и не герои мы уже бандитских историй, мы просто все умные люди, и ничего подобного не допустим. А за свою идею бороться надо, только мирными средствами. Новой гражданской войны нам только и не хватало.
От слов Любавы мужики остыли немножко, а Тимофей Миныч спросил:
; Что ж у них там за секрет такой, если все счастливы и в мире живут? Фантастика какая-то, с трудом верится. Люди вызов системе бюрократической бросили, и она вдруг смирилась. Не заливаете, Любава Павловна?
; Не заливаю, честно. Сами съездите и посмотрите своими глазами на то, что там происходит. Во всяком случае, у них все по закону, по справедливости, комар носа не подточит.
; Съездим, какой разговор, - согласились мужики. - Под одним небом живем, на одной земле трудимся. Да и враг у нас один. Надо знать, как диалог с ним строить, куда идти, что делать. Улицу-то свою подметать пора, иначе в грязи погрязнуть можно. Нам ведь тоже красоту сельского мира чувствовать хочется, а не только вкалывать до потери пульса. В царство-то божье мы чистенькими должны войти, а не измазанными в навозе. Вместе мы, может, что-то и путное сотворим. Вода-то ведь и камень точит.
А Владимир Иванович, подумав немного, словно перебирая что-то в памяти, :
; Да, чуть не забыл. У нас с Минычем кое-какие связи имеются во власти. По разговорам с ними, нам кажется, что власть бяку вам, Любава Павловна, какую-то сделать хочет. Начеку будьте. Очевидно, достали вы местную власть своей газетой, вот отыграться и захотели. Мы вам наши визитки оставим. Если что, звоните. Всегда и в любое время придем на помощь. Мы своих в беде не бросаем, таков закон нашей жизни. Да и понравились вы нам, чего тут скрывать. Думаю, что под одним флагом к цели пойдем, к переменам придем, облагородим, наконец, нашу исстрадавшуюся землю. Жить-то в стране, в которой все наоборот, надоело. С любовью, конечно, пойдем, с богом.
Любаве понравились слова гостей:
; Бог милостивый у нас, - улыбнулась Любава, - обережет, если захочет. А за поддержку спасибо, с таким народом в никуда мы точно не попадем. Поминки, пожалуй, по кое-кому справлять будем.
Фермеры тепло распрощались с хозяйкой и покинули гостеприимный дом, составив о нем самое хорошее впечатление. Оставшись одна, Любава задумалась. Ее терзала мысль: почему у власти не нашлось ни ресурсов, ни воли, чтобы защитить этих людей от всевозможных маклеров, чиновников, от разворовывания и разорения того, что создавали многие поколения российских крестьян. Ведь в итоге-то вышло, что по очкам победил чиновник, а по жизни – проиграло все общество. И почему фермеры тщетно пытаются вылезти из нужды, а те, кто виновен в том, что они, и не только они, а весь крестьянский люд, попали в эту нужду – ненаказуемы. Ответа на эти вопросы она пока не знала. Вывел ее из задумчивого состояния Михалыч. Появившись неожиданно в доме, он проворчал:
; Малец-то где ваш?
; Сашка, что ли? Зачем он тебе?
; Дом, Павловна, мы закончили, последний гвоздь вбить надо.
; И что, для этого только Сашка нужен? А я тебе не подойду? – съехидничала Любава.
; Подойдешь, конечно, еще как подойдешь. Только ведь, как говорится, на чужой каравай рот не разевай, подавиться можно. Да и мужик у тебя буйный, башку снести может. А нам это надо?
Любава улыбнулась и успокоила строителя:
; Сейчас прведу, переодену только.
Нарядив Сашку во все новое, она позвала и Ивана:
; Пойдем в новый дом, супруг дорогой. Твой сын последний гвоздь в него забивать будет.
Все жители хутора вышли посмотреть на это значимое событие, а Сашка, облаченный во все новое, улыбался во весь рот и оглядывался по сторонам, совершенно не понимая, что от него хотят взрослые дяди и тети. Видя растерянность сына, Иван подошел к нему, взял его руку, в которой он с трудом удерживал молоток, и вместе с ним забил последний гвоздь в новое строение.
; Ну, с богом, сынок, - произнес он при этом, - жить тебе в этом доме вечно без забот и печалей. И про нас не забудь, родня все же.
Сашка, не понимая, о чем с ним говорит отец, запросился к нему на руки, обхватил ручонками его шею, прижавшись к отцовской груди. Всем окружающим сразу стало понятно: мир в этом доме на долгие времена и никаких событий чрезвычайного значения не предвидится.
Глава двенадцатая. Наезд
Приехав однажды из города раньше обычного, Любава сразу отправилась искать Милену. Обнаружив ту возле фермы, она предупредила подружку:
; Завтра к нам на ферму иностранная делегация приедет, встретить бы ее по уму надо, чтоб не осрамиться.
; А что надо сделать-то?
; Ферму нам всем привести в порядок следует. Ну, и себя показать. Если все пройдет удачно, то от таких делегаций спасу не будет. Желающих много, успевай только на стол накрывать. И себя приведи в порядок, не в этом же замызганном халате гостей встречать будешь.
; Ну, я им всем покажу, где в России раки зимуют, - оживилась Милена. - Я хоть и не шопоголик, но цену себе знаю. Грехи-то мои все в перебор идут, дивизионами мужики в плен сдаваться будут. Она провела рукой по груди, прошлась как на подиуме, и, повернувшись к Любаве, добавила: - Что поделаешь. Роковая наследственность наружу прет. Да и душа, в которой постоянно горит пламя любви, - огромная сила.
; Давай, давай, покажись во всей красе – это тебе полезно будет. Только смотри, чтоб за кордон не увезли, в капкан не попадись.
; Только этого мне и не хватало. Меня больше устраивает неторопливо текущая деревенская жизнь. Здесь настоящее спокойствие, настоящий русский бренд. Жизнь-то должна быть просторной, да и свежим воздухом дышать на хуторе легче.
; Нравиться тебе здесь, значит?
; Не то слово. Я ведь всю жизнь мечтала перебраться в деревню, но почему-то не сложилось. А тут случай помог. Как говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. Благодарна я тебе, Любава, очень. Ты ведь не только мою жизнь спасла, но и сына моего. Всю жизнь помнить буду об этом.
; Неужели в город совсем не тянет?
; А чего я в этом каменном мешке не видела? Вспомнить даже нечего, кроме постели, да мужиков полупьяных и потных. Поэтому у меня к нему никакой привязанности нет и не будет. Да и пропасть там между богатыми и бедными уж очень велика. А это меня в бешенство приводит. Забыли все почему-то о наших национальных ценностях. Ну, а наш хутор, словно Святой Грааль, - источник силы, радости, духовного восторга. Он же с людьми чудеса творит, доброту с добродетелью плодит, целомудрие хранит. Где ты еще такое увидишь?
; Ну, а о жизни нашей что думаешь?
Милена отвечала, даже не задумываясь:
; У нас-то хорошо, слов нет. А вот у других – жизнь пакостная. Если бы я была при власти, то взяла бы назад в руки общества все, что дает возможность присваивать нечестным людям чужой труд. Созидательная деятельность самого народа куда эффективней, чем нашей власти.
; Почему?
; Да их непрофессионализм из всех щелей вылезает. А мы все наивные. Нам бросят очередную кость, мы и рады-радехоньки. Но ведь это скоро надоедает. Сколько же можно играть на бедности людей? - Милена глубоко вздохнула и добавила: - Да, и хрен то с ними, все равно ничего не изменишь. Пусть тратят свои денежки на баб и на танки, лишь бы нам досталось на повидлу детям.
; Странная у тебя, однако, философия, подружка. Словно масло на бутерброд намазываешь. То брезгливость к власти испытываешь, то безразличие к ней. Общество-то наше все загазовано этой гадостью, а потому и живем с ней в разных плоскостях. Определись, наконец, останься сама собой, сохрани свою личность. Ты же не безвольная, а сильная и умная баба.
; Да, все я понимаю, Любава, и полна ненависти к этой власти. Но слова-то на нее не действуют, а силы ее сломить у нас нет. Потому-то, как сказал поэт, все мы холопского звания и чем сильней наказание, тем милей господа.
; Нет, сегодня ты мне совсем не нравишься. Воспитанием твоим придется заняться. Тебя и тебе подобных власть на дух не переносит, даже чуть не убили, собственной мысли лишили, а тебе трава не расти. Ждешь, когда к самому краю подойдешь? Нет уж, голубушка, извини – подвинься, ничего из этого не получится.
; Не делай только из меня себе подобную. Одна-то умная баба среди нас – это уже удобрение, а когда нас куча – навоз.
Любава вспыхнула мгновенно, глаза ее заблестели и, сорвав в негодовании крупный стебель какого-то растения, бросилась на Милену:
; Ах ты, паршивка этакая! Мы, значит, навоз, а не удобрение. Ну, я тебе покажу!
Милена, видя серьезные намерения подруги, тут же снялась с места и побежала от нее в глубину двора. Пробежав, однако, немного, она остановилась, подняла руки кверху и милостиво изрекла:
; Сдаюсь, сдаюсь, подружка. Но все равно из меня такой, как ты, не получится.
; Это почему же? – поинтересовалась Любава.
; Ни университетов, ни академий я не кончала, одна школа за плечами. А это не багаж, а так, слякоть какая-то. Таблицу умножения еще помню, а все остальное – сплошной туман. А селу праведник нужен, причем грамотный, иначе оно не выстоит.
; Хорошо, что напомнила о своей тупости. У нас же теперь с Иваном свое представительство московского вуза. Вот в нем и будешь учиться, заочно, конечно. А через год и Аленка к тебе присоединится. Кстати, где она?
; В школе еще, скоро подойдет. А что?
; Кафе ей надо привести в порядок. Завтра же гостей принимать будем. Задача у нее на завтра ответственная – переводчиком у гостей будет. Если первой ее увидишь, передай: пусть меня найдет, где бы я ни была.
; Хорошо, передам. Может, еще какие указания будут?
; Указаний больше никаких не будет. Лучше скажи мне, как у тебя дела с Федором Ивановичем? Личную-то жизнь пора налаживать. Не ухаживает за тобой?
; Не ухаживает, но исподтишка подсматривает за мной, словно глазами всю прощупывает. А у меня от этого только груди пухнут. Мужик-то, вроде, хороший, но уж больно робкий. Нет бы прижать меня где-нибудь, да расцеловать всю, а он мне букетики полевых цветов подбрасывает. Но мне же не этого надо, не устояла бы перед таким мужиком.
; Смотри, подружка, не проколись второй раз, не вешай себе на грудь нашивки за ранения. Но уж, если любишь, то борись, да и под лежачий камень вода не течет. Пора бы знать, не маленькая.
; Учту твой совет на будущее. А пока, что имеем, то и имеем: семейный детектив в стадии развития. Нутром чувствую, что наша любовь с ним зреет, набухает и вот-вот прорвется. Ну, тогда уж держись, деревенская Россия, окно-то в мир истины мы сообща все равно прорубим.
; - Прорубим, Миленушка, обязательно прорубим. Да и есть уже на кого равняться. Марфу Егоровну-то с двумя бугаями помнишь?
; Помню, а что?
; - Весь свой крестьянский мир с головы на ноги поставила. Перевернула она там пирамиду власти и ввела истинное самоуправление. А живут по принципу: смерть не страшна, страшно бесчестье. Сам народ там уже осознал, что вертикаль власти, навязанная сверху, не развивает, а убивает всю местную жизнь. У всех там абсолютно равные возможности во всем. Это практически у них закон. Да и отвечают они там за все исключительно перед своим народом, а не перед каким-то начальством сверху.
; Как же они все это сделали? Пенсии-то у всех маленькие, да и накоплений особых нет.
; Да просто все. Вернули на место давно забытое старое, которое когда-то работало и приносило доход. Каждый самостоятельно определился с формой хозяйствования: кто в одиночку, кто кучно, землю распределили по потребности, создали кредитное товарищество и все дела – социальные и производственные - стали вести исключительно на кооперативной основе. И все у них получилось. Желание только надо иметь для этого, а не орать во все горло: нас грабят!
; А бугаи эти тоже при деле?
; Пашут с утра до ночи, брошенные ими же земли восстанавливают. А ты чего о них спросила-то, приглянулся, что ли, кто-нибудь? Один-то из них, как я помню, глаз на тебя положил.
; - Только этого мне не хватало. Просто поинтересовалась, уж больно здоровы оба.
; Металла в голосе твоем что-то не слышу. Лукавишь, может?
; Нет, что ты, правду говорю. Романы на стороне меня не волнуют. Мне бы в родном гнезде свой довести до конца. Вот же, паразит, - оживилась Милена, - я к нему и так, и этак, а он меня словно не видит и не слышит. И грудь-то свою будто случайно обнажу, и ножку оголю, словно невзначай, а он только мычит, слюну пускает. Телок, чего с него возьмешь.
; Любит, значит тебя, а потому и бережет тебя. Если бы не любил, то при твоем-то таком поведении давно бы уложил тебя в какой-нибудь стожок, а себе повесил бы на грудь медаль «За отвагу», за взятие неприступной крепости. Скажи спасибо, что этого не произошло. На твоем бы месте я действовала более решительно и открыто. Чего скрывать-то, если любишь? Поселились бы в старом доме, плодились бы и размножались, дело-то житейское.
; Правда? И дом бы нам отдали?
; Конечно, у нас уже новый есть. Других Милен и Федоров Ивановичей у нас нет.
; Ну, тогда я поспешу. Берегись теперь, Федор Иванович, огненной женщины, склероз тебе будет по прежней жизни, - игриво произнесла Милена и расхохоталась.
За разговором женщины даже не заметили, как во двор хутора въехала машина Ивана. Иван сразу же направился к жене, протягивая ей какие-то листочки:
; Вот возьми, почитай. Для тебя и твоей газеты это интересно.
; А что это? - протянула руку к листочкам Любава.
; Как мы оказались в тихой гавани на фоне кризиса.
; А если серьезно?
; Здесь разоблачение губернатора и его команды, всей его работы в области.
; Да ты что?! А пишет кто?
; Опальный депутат, которому не безразлична судьба его малой родины. Читай сама, тогда все поймешь.
; Это не тот, против кого на телевидении кампанию развернули?
; Тот самый. Ничего против него не могу сказать, молодец. У тебя в руках обращение к жителям области о том, как мы постепенно теряем Россию, а область превращается в депрессивный, отсталый край, как нищает население, банкротятся предприятия, уничтожается сельское хозяйство. В этом обращении много вещей, на которые вашей газете следовало бы обратить внимание. Хороший анализ, между прочим, в нем проведен: что было, что стало, кто виноват и как богатая область превратилась в пристанище бедных людей. Почитай, это интересно. Мне, во всяком случае, это обращение понравилось.
; Почитаю, конечно, но попозже. А пока иди перекуси, переоденься и выходи помогать убирать ферму. Завтра у нас гости, делегация туристов. Нам достойно выглядеть надо.
Иван повернулся и пошел в дом. Женщины не стали дожидаться, когда все соберутся на уборку фермы, а первыми взялись за дело. Однако двоем они поработали немного. Опять послышался шум подъехавшей к хутору машины. Обернувшись, Любава проворчала:
; Кого еще черт к нам принес, с пути, что ли, сбились? - и направилась к грузовику. - Заблудился, что ли, парень?
Спокойно, не торопясь он вылез из кабины и солидно произнес:
; А вот и нет, - не торопясь, из кабины выбрался парнишка лет девятнадцати, - гуманитарную помощь вам привез. Сами разгружать будете, или вам помочь?
; Какая еще помощь, мы ничего не ждали, - изумилась Любава.
; Батя мой с Тимофеем Минычем прислали. Сказали, что у вас сирот много, помочь решили. Да и имя у вас громкое, на всю округу известное, авторитетное, можно сказать. Вы же, как я понимаю, Любава Павловна?
; Павловна, Павловна, милок. Только вот в авторитете у нас уголовники ходят, а мы люди мирные, совестливые, на воровской поступок не способные. Заруби это себе на носу. Правда, у вас еще один авторитет есть – Федор Лукич, может, дорогу перепутал?
; Сказала тоже. Ему мой батя и кости для собак не даст. Да и не авторитет он вовсе, а так, место пустое.
; Ладно, с авторитетами мы разобрались. А что привез-то?
; Батя мой свинину вам послал, а Тимофей Миныч овощи всякие. Много всего, полный кузов нагрузили.
; А зовут-то тебя как?
; Денис. А что?
; Денис Владимирович, значит. Мужик похоже, а если мужик, то помогай разгружать. Не бабам же такую тяжесть таскать.
Пока Любава болтала с Денисом, к машине подошла Аленка, вернувшаяся из школы. Мельком бросив взгляд на Дениса, она поинтересовалась:
; Может, и я чем могу помочь?
; Без тебя обойдемся. Лучше позови сюда отца да Ивана, одним нам не справиться. Здесь одной картошки на тонну.
Заметив Аленку, Денис сразу преобразился. Из напыщенного, будто бы разбитного парня он сразу превратился в обаятельного парнишку. Нервно засуетился, пятерней поправил свой вьющийся чуб, стряхнул с одежды пыль и, открыв от изумления рот, уставился на деревенскую красавицу. Похоже, что девчонок, подобных Аленке, встречать ему в своей короткой жизни не приходилось. Чувствовалось, что она ему понравилась, и ему очень хотелось себя показать. Заметив внимание к себе, Аленка улыбнулась и пробурчала:
; Чего стоишь-то, помогай, женщин уважать надо. Тоже мне, мужик.
Денис после слов девчонки облегченно вздохнул и тут же принялся разгружать машину. Внимание молодых людей друг к другу заметили и женщины.
; Эх, молодость, молодость, - со вздохом произнесла Милена, - мне бы их годы, может, и не было бы у меня такой судьбы, все было бы иначе.
; Вспомнила баба, когда девкой была, - откликнулась на ее вздохи Любава. - Чего слюни-то распускаешь? Судьбы-то у тебя еще не было, вся жизнь впереди. Вот и превращай ее в судьбу. Главное - не молодость тела, а молодость сердца и ума. А этого тебе не занимать. Ну, а что погрешила раньше, так это бывает, не одна ты такая, молодая была. Подзатыльник-то в молодости иногда спасает от пинка в старости.
; Да, я так, от зависти. А пара-то хорошая получается, и парень почтительный. Сейчас у них самая длинная и счастливая половина жизни, потому и завидую. Нам-то с тобой этого уже не видать.
; Как знать, может, наше-то с тобой наследство и есть тот шанс, за которым наше счастливое будущее. Не задумывалась над этим?
; Жизнь покажет, чего мы стоим, - произнесла Милена и, спохватившись, добавила: - А чего это мы стоим, черт побери, - и со смехом принялась разгружать машину.
Когда работы по разгрузке закончились, Любава подошла к Денису и сказала:
; Отцу и Тимофею Минычу передай наше коминтерновское спасибо. Не ожидала даже, что они о нас помнят.
; А можно я вам еще что-нибудь привезу, - ухватился за слова Любавы Денис.
; Где возьмешь-то, у отца, что ли, украдешь?
; Да нет, с ребятами соберем.
; Не надо. Мы самодостаточными становимся, на все рты хватит. Так приезжай, если тебе у нас понравилось.
; Приеду, обязательно приеду, - обрадовался приглашению Денис и, бросив смущенный взгляд на Аленку, вывел машину за ворота.
Иностранных гостей встречали с шиком. Женщины приоделись, а мужчинам приказали и носа из дома не показывать, поручив им детьми заниматься. Все дамы как на подиум приготовились: красные косынки, такого же цвета сапожки, платья и костюмы в черно-белой гамме, прически типа ой-ля-ля, я у мамы дурочка. Осмотрев всех внимательно, Любава заметила:
; Ну что, девочки, чем мы не ансамбль песни и пляски Красной Армии? Еще два притопа, три прихлопа, и враг разбит.
Женщины рассмеялись, а Милена отметила:
; Выражение лица изменить только надо. Мы ж бабы русские, в любую погоду самодостаточные. Сделаем вид, как будто живем-поживаем и добра наживаем. А на довольные лица, как в шахте, - обвал.
; Это ты верно заметила. Лицо-то ведь зеркало души. А то будем выглядеть как непутевые, неряшливые бабы: спереди вроде прилично, а сзади все равно подол задран.
; Красный-то цвет – не ярко? Может, зелененьким заменим? – засомневалась Аленка.
; Не стоит.
; Почему?
; До инфаркта их надо довести своим видом, нервы им помотать. Наши-то они нам все измотали своим мнением о нас. А тут, как у нашей власти: вроде заигрывает с нами, но в любой момент услышать боишься приказ: «руки за голову, лицом к стенке».
Женщины рассмеялись и приготовились к встрече гостей. Делегация появилась около полудня. Из микроавтобуса вышло человек двенадцать. В основном это были пожилые люди, пенсионеры зарубежья, так сказать.
«Вот живут, - подумала про себя Любава. - На государственном обеспечении, а по заграницам ездят, как дорогу переходят. А нашим-до города и даже из одного его конца в другой добраться не на что. Власть, что ли, там другая?»
Прибывшие гости с интересом осмотривали округу и о чем-то возбужденн разговорили.
; О чем это они говорят? – поинтересовалась у Аленки Любава.
; Говорят, что здесь очень красиво, а персонал вообще прелесть, словно из сказки.
; Скажи им, что у нас вся Россия такая, а персонала здесь нет, здесь все хозяева. А то они почему-то думают, что у нас здесь средневековье. Скажи им еще, что именно в красоте людей и природы – смысл русской жизни, а не в золотых червонцах, которых у нас девать некуда.
Аленка рассмеялась и спросила:
; А по ферме мы с Миленой их водить будем, или вы с нами пойдете?
; Одни идите, а я в кафе все для них приготовлю. Кстати, Светланкины-то игрушки там выставили, или мне самой их туда принести?
; Выставили, конечно, вместе с грамотами. Очень прилично смотрятся.
; Ну, с богом, - произнесла Любава и направилась в кафе.
Больше часа водили Милена с Аленкой экскурсантов по ферме. В кафе они зашли взволнованные, веселые и, очевидно, проголодавшиеся, ибо тут же все уселись за столики и набросились на настоящий деревенский хлеб и лосиное молоко. Ели гости эту нехитрую пищу с удовольствием, причмокивая и похваливая. Не прошло и получаса, как они смели со стола все до последней крошки.
«Прожорливые, однако», - подумала Любава и добавила им еще по крынке молока с хлебом. Понятно теперь, почему Африка голодает, а у нас на продукты цены высокие. При таком аппетите у нас скоро прилавки все опустеют.
; Узнай, что им еще хочется? - попросила она Аленку. - Поработай на выручку.
; Русской водочки все хотят и хлеба, - отрапортовала девочка. - . Уж очень он им понравился.
; Водочки говоришь? Ну, сейчас я им устрою Кузькину мать, - произнесла Любава и вскоре на столах гостей появились бутылки с каким-то напитком коньячного цвета и караваи свежеиспеченного хлеба.
Гости выпили сначала по стопочке, потом по другой и вскоре разговорились. Один из них о чем-то спросил Аленку.
; Что он говорит? – поинтересовалась Любава.
; Спрашивает, что это за напиток. Уж очень хорош – приятен и крепок. Что мне ответить?
; Скажи, что это спецзаказ, только для хороших людей, а называется этот напиток – «Ольга Александровна», по рецепту которой он и сделан. А вообще-то, это обычный самогон из чистого сахара, настоянный на черносливе. Только им не говори об этом. Скажи еще, что после него голова не болит и настроение поднимается. Во всяком случае, он лучше, чем коньяки, виски и бренди там всякие. Пусть пьют, не стесняясь.
Гости внимательно слушали Аленку, продолжая угощаться замечательным напитком. Вскоре компания распелась, а по мелодии можно было понять, что поют они знакомую всем песню: «Не слышны в саду даже шорохи…»
; Ну вот, безо всякой дипломатии с заграницей друзьями стали, - произнесла Любава и рассмеялась.
Почти всю делегацию пришлось выносить на руках и персонально укладывать в кресла автобуса, ибо мало кто из них самостоятельно мог добраться до машины. Смотря на все это, Любава позволила себе заметить:
; Говорят, что русские – пьяницы, а тут за какой-то час вся Европа спилась. Стоит ли по этому поводу влагу разводить? Справедливо ли это?
Милена, однако, с ней не согласилась:
; Чего ты, в самом деле, о ерунде беспокоишься? Все одинаково пьют, если деньги водятся. Зато сколько бабок срубили. Все ведь подмели подчистую: и самогонку твою, и хлеб, и даже Светкины игрушки. Если так дело пойдет, то миллионерами станем.
Любава, не дослушав ее, лишь махнула рукой и пошла в дом.
Мирно текущие дни на хуторе и то спокойствие, которое бережно, любовно и настойчиво оберегали его жители, однажды враз были нарушены. По чьей-то злой воле на хуторян неожиданно обрушилась беда, которую Любава предвидела, но не ожидала, что она случится так скоро и будет такой коварной и беспощадной. И не только по отношению к взрослым людям, но и к детям, особенно сиротам. То лицемерие, которое источала власть с экранов телевизоров и в местной прессе относительно заботы о людях, лопнуло как мыльный пузырь и залило собой провалившийся в нем властный сапог.
Хутор еще спал, когда со стороны дороги послышался шум тяжелого трактора, перемалывающего своими гусеницами землю, и вой армейского, крытого автомобиля с мигалкой, растревоживших всю округу. Вся эта громада, нагло проламываясь сквозь, казалось, незыблемую в этих местах тишину, черной лавиной двигалась по направлению к хутору, подминая под себя нескошенную траву.
От этого шума и лязга на хуторе проснулись все. Дети взволнованно посматривали на взрослых, а Сашка даже заплакал. Любава выглянула в окно и ужаснулась. Толпа вооруженных людей в масках расползалась по хутору, а нож бульдозера, поднятый на предельную высоту, явно угрожал разрушением их дома. Любава сразу поняла, в чем дело, но как поступить в такой ситуации, сообразить не могла. Мысли путались, голова пошла кругом, а на языке вертелись лишь слова отца: «...ты же у нас теперь не простая женщина, а женщина-воительница». «Что же мне делать? - лихорадочно соображала Любава. - Не круговую же оборону держать?» Она быстро набрала номер телефона фермера, первым попавшегося ей под руку, и рассказала о случившемся. Потом приказала всем одеться и осторожно, без паники спуститься во двор. Сама же, набросив на плечи легкий платок, пошла навстречу толпе.
На поляне, прямо напротив дома, стояли два холеных «жеребца». Один из них был в гражданской одежде, другой в камуфляжной форме со звездами подполковника. Оба курили и разговаривали между собой, похохатывая. За спиной этих людей, в полной боевой готовности, стояли люди в масках, явно готовые к каким-то действиям. Все они были вооружены. Бульдозер стоял с работающим мотором.
; По какому праву и на каком основании вы на нашем хуторе, господа? – потребовала объяснений Любава, приблизившись к мужчинам.
; На основании решения администрации области. У вас здесь незаконное строение на своевольно занятой земле. Приказано дом снести, землю освободить. Даем вам час на сборы, после этого будем дом ломать.
Любава хорошо понимала, что вся эта затея со сносом дома всего лишь повод. Главная причина была в ней самой, доставшей своей деятельностью до пяток самого губернатора. Говорить с этими людьми и убеждать в чем-то было пустым занятием, если уж перед ними поставили цель свыше. Ей оставалось всего лишь одно – потянуть время, пока не придет помощь.
Между тем, все жители хутора собрались возле Любавы. Между взрослыми сновала и детвора. Только Сашка куда-то делся. Но вот и он появился на крыльце нового дома. В руках у него была любимая игрушка - электронный болванчик. Мальчик нажал на кнопочку, и идол сразу закрутился вокруг своей оси, засверкал разноцветными огнями, произнося всего одно слово: файер, файер, файер…От неожиданности все вздрогнули, и даже бывалые омоновцы съежились от этого звука. Подполковник шагнул было по направлению к Сашке, но грозный окрик с чердака дома остановил его:
; Еще один шаг вперед, и обе ваши башки решетом будут. Я полковник военной разведки, снайпер от бога. Советую вам лучше убраться с хутора, не доводите до греха.
; Пускай ребят в дело, Петрович. Нечего с ними лясы точить. Выполняй приказ руководства, иначе под трибунал пойдешь.
Первой поняв, что противостояние силы против правды может обернуться не в пользу последней, неожиданно вперед рванулась Милена и, встав перед обоими мужиками, гневно произнесла:
; Ну что, мерзавцы, на очередной разбой настроились? Не узнаете меня, девочку смазливую из притона? - Она с силой рванула на себе блузку, красивая ее грудь обнажилась и оголилось плечо, на котором красовалась наколка в виде алой розы. Зло сверкнув глазами, она вцепилась в мужика в штатском, шипя по-змеиному:
; Вы же меня не только истязали, но и убить приказали. Память, что ли, короткая?
Мужик ошалел сразу от натиска Милены и заорал:
; Лейтенант, уберите от меня эту истеричку, она же мне глаза выколет.
Однако реакция последнего была совсем не той, которую от него ожидали:
; Я с бабами и детьми не воюю, - произнес он и пошел к машине.
; Стоять! – заорал подполковник. - Под трибунал пойдешь, паршивец, в тюрьму сядешь, детей своих на голодный паек посадишь.
Но крик его на лейтенанта не подействовал. Тот лишь развернулся лицом к нему и процедил сквозь зубы:
; Да, пошел ты… - и продолжил путь к машине.
Трудно сказать, чем бы все закончилось. Но тут все собравшиеся на поляне услышали оглушительный рев тракторов и машин, направлявшихся в сторону хутора. Это на помощь хуторянам ехали фермеры и местные жители. Взяв в кольцо военизированный отряд вместе с его руководством, вперед вышел Денисенко. Владимир Иванович оглядел толпу и предупредил штатского:
; Советую не шутить, господин хороший. От беды никто не огражден, даже высокое начальство. Мало ли что может случиться по ошибке. Не дай бог, бунт произойдет, кто отвечать будет? Да, и народ не в себе, на вилы посадить может. Любовью-то к власти мы не страдаем.
Штатский с досадой выругался и направился к машине, Владимир Иванович подошел к бульдозеристу и, взяв его за ворот, тихо предупредил:
; А ты, пацан, если еще здесь раз появишься, то головы тебе не сносить, поминки по тебе семья справлять будет.
Через несколько минут незваных гостей и след простыл. Когда на поляне остались только свои, Любава вышла вперед и обратилась к людям:
; Не знаю, как вас и благодарить за то, что вы для нас сделали. Вы же жизни наши спасли, детей сиротами не оставили. Выходит, что не только мы, но и дети наши для властей обычное пушечное мясо. Низкий вам поклон от всех нас, да и побережет вас бог. - Любава низко поклонилась, и слезы ручьем потекли по ее щекам.
; Не мы, уважаемая Любава Павловна, - поправил женщину Владимир Иванович, - а бог вас хранит. Он же вложил в вас что-то особенное, чего у нас нет. Мы же пришли сюда не только защитить вас и вашу семью, но и просить об услуге, которая вам может показаться неожиданной. Село Шахово тоже хочет стать самостоятельным, независимость свою объявило от всякой власти. Народ просит вас возглавить наше движение, помочь построить нам новую жизнь. Все мы помощниками вам будем, только не отказывайтесь. Владимир Иванович повернулся лицом к собравшимся и спросил:
; - Что скажешь, народ?
Сельский люд заволновался, зашумел, и над всем хутором грохнуло:
; Просим, просим, просим…
Любава вытерла платком залитое слезами лицо и, глядя в горящие от ожидания людей глаза, отчетливо и твердо произнесла:
; Согласна я, будем проводить референдум. Пора, наконец, поднять сельского человека с колен, придать жизни смысл, стремясь к идеалу. А идеал наш – это свобода, равенство, справедливость. И, конечно, над всем этим – любовь, ибо когда есть любовь, то все легко делается. Удачи нам, дорогие мои, с верой и богом мы всегда победим. А тем, кто против нас, все равно по жизни придется платить. Забвение за ними, а не за нами.
Когда народ успокоился, Мария Ивановна спросила Любаву:
; Ну, а с домом-то и землей что делать, доченька? Все равно ведь не успокоятся, доставать будут.
; Не переживай, мамуля, на нашей стороне закон. Если возникнет необходимость, в суд подавать будем, вплоть до Европейского суда. Документы-то у нас все в порядке, придраться не к чему.
; А может, нам к общественности обратиться? Есть же у нас и общественные палаты, и комитеты всякие, и профсоюзы даже. Неужели не помогут?
; Ты что, мам. Там же все подставные, чужие нам люди. Только одно от них и слышишь: позвольте доложить, как вам будет угодно, чего изволите? Они ведь и приказ выполнят - стрелять по своим. А ты к ним с просьбой своей! Гражданское общество, дорогая моя, низы создают, а не верхи. А у нас все наоборот, так удобней и надежней. Не подведут. Своеобразно подкормленный резерв власти, а у нас любая власть схожа друг с другом.
; Ну, ладно, делай как знаешь, тебе видней. А Милена-то где? Что-то ее не вижу.
; Да, вон она, за твоей спиной стоит, с Федором Ивановичем о чем-то шепчутся. Похоже, у них что-то налаживается.
; Дай бы то бог. Люди- то они хорошие, добрые, отзывчивые. Чего бы им вместе-то не жить. Да и детям бы их спокойней было, семья все же.
; Да все у них сладится, мам. Они же любят друг друга, только признаться в этом боятся. Вон сама посмотри, как голубки воркуют.
А Милене на самом деле было не до кого. Увидев среди омоновцев своих насильников, вспомнив все издевательства над собой и финальный конец попойки этих мерзавцев, она, действительно потеряв голову, не раздумывая, бросилась на одного из них. Неизвестно, что бы из этого порыва могло быть, если бы не Федор Иванович. Могла она и на вилы посадить, ей тогда было все равно, лишь бы обидчика наказать. Увидев ее такой, Федор Иванович схватил ее за талию и оттащил от растерявшегося мужика, дав ей возможность выплакаться на своей груди. Так она и стояла все это время, горько рыдая и заливая слезами любимого ей человека. А когда все кончилось, она и глаз не успела поднять, чтобы посмотреть на своего спасителя.
; Выходи за меня замуж, Милена, - услышала она тихие слова.
; Она остолбенела от этих слов и еле вымолвила:
; Но я же… Она хотела сказать, что проституткой была, но Федор Иванович прикрыл рукой ей рот:
; Не надо, я все знаю. Ты самая настоящая женщина.
Так они и простояли в обнимку до конца всех событий, происходящих на хуторе. Видя их счастливые лица, стоявшая неподалеку от них Аленка радостно шепнула Денису, державшему ее за руку:
; Ну, папка, созрел наконец, как я за него рада.
Не осталась в стороне от этого события и Любава. Подойдя к счастливой паре, она просто сказала:
; Есть предложение, подкупающее своей простотой.
; Какое? – поинтересовалась Милена.
; Горько!
Все дружно рассмеялись, услышав этот призыв, хотя хорошо понимали, что настоящая-то жизнь для них только начинается.
; Вот так, хорошие мои, похоже, что из отличницы легкого поведения я превращаюсь в женщину строгих правил, - с улыбкой заметила Милена. - На клеточном уровне восстанавливаем свой здоровый образ жизни. Одним словом, ухожу из большого секса на тренерскую работу.
; Чего городишь-то, дурочка? - откликнулась Любава, с досады всплеснув руками. - Тебя что – в детстве уронили, головку ушибли? Для тебя жизнь, голубушка, начинается в любви и заботе. Ну, а уж если попала в свое внутреннее ожидание, то взрывай мост, связывающий тебя с прошлым, и действуй, как положено: сначала доверие, затем сердце, потом все остальное. По любви же на это идешь, а не от одиночества. И не жарь маленькую яичницу на большом костре – сгореть может.
; Да шучу я, - смущенно произнесла Милена. - Просто подумала, что влюбилась без взаимности, а женщине ведь обязательно нужно, чтобы ее кто-то любил. Да и прошлая жизнь воспоминаниями достала, когда этих мерзавцев увидела. От отношения их ко мне сама себе омерзительной стала. Личная-то жизнь мимо меня прошла стороной, а от той, что была, одна изжога осталась. Да и другого побаиваюсь…
; Чего? – поинтересовалась Любава.
; Боюсь, как бы не разлюбил. Вдруг, сбежит от меня... - рассмеялась Милена.
; Ой, лукавишь, Милена. Страсти-мордасти какие-то рассказываешь. Тупое биологическое прозябание тебе не грозит. В утиль-то тебе еще рановато, да и стилист тебе не требуется. Комплименты хочешь в свой адрес услышать, колкости-то кому хочется слушать. В этом вопросе, голуба моя, тебе с головой помириться надо, тогда и будешь счастливой обладательницей новой жизни. Ты лучше скажи: к свадьбе-то нам готовиться, или к чаепитию все сведете?
Милена засмущалась, нежно посмотрела на Федора Ивановича и, еще теснее прижавшись к нему, произнесла:
; Как Федор Иванович скажет, так и будет. Он в нашем бабьем царстве хозяин.
; Вот бабы: в сердце лето, а норовят идти по снегу, лишь бы поближе к телу, - укоризненно покачала головой Любава. - Работают в поте лица своего, а по какому курсу валют продавать себя, не знают. Биоритмы у бабы, что ли, сбились?
Пламенную речь женщины прервал Федор Иванович, до этого молча слушавший всю перебранку. Обняв обеими руками Милену и еще теснее прижав ее к себе, он тихо, но твердо произнес:
; Вопрос цены в нашем деле, Любава Павловна, не стоял и не стоит. Мы же живем на хуторе мечты, в котором любовь не продается ни за какие деньги. Была бы любовь, а каша в горшке всегда будет. Главное, чтобы не было гнили во взаимных отношениях, чтобы всем дышалось свободно, а интерес пищеварительного характера не подавил духовный. Но, похоже, нам это не грозит. Мы же за веру, а не за деньги, важнее-то все же личность, а не наличность. К тому же, чем больше любишь, тем дольше проживешь. А Милена для меня сокровище, которое я долго искал. Она же меня к жизни вернула. Душа-то у нее щедрая, к чужому горю не равнодушная. Лично я ею очарован до бесконечности. Шебутная, заводная, конечно, но откровенно вам скажу: это - женщина праздник, настоящая красавица, очаровательная милашка, все в ней в нужном количестве. Стервочкой, правда, иногда бывает, но не стервой, и даже в таком виде не опасна. Так что, уважаемая Любава Павловна, полагаю, что наша совместная жизнь с Миленой будет протекать без взаимных упреков и сожалений о потерянной свободе. А что свадьбы касается, то как мир скажет, так и будет. На чаепитие только не рассчитывайте, дешево не продаемся, - закончил свой монолог Федор Иванович, ласково посматривая на свою будущую жену- красавицу.
; Свадьба так свадьба, с шиком так с шиком, - заключила Любава. - Сделаем так, что об этом вся округа знать будет. Мы же, женщины, от жалости к вам, мужикам, как солома горим. На хлеб и на воду не войдет у нас в моду, ибо любовь у нас к вам, как к лошадям, абсолютно бескорыстна. Так и быть – устроим вам коммунизм в отдельно взятом хуторе, подадим вам кофе и купим билет до Лондона.
; И на том спасибо, хозяюшка, - съязвила Милена и на полном серьезе спросила, возвращаясь мысленно к недавно случившимся событиям: - Почему все же бандиты здесь появились, почему им вкус нашей крови почувствовать захотелось?
; Деньги никогда не спят, голубушка. А в нашем случае им жертвоприношение потребовалось. Во власти-то все нищие духом, да и ошибки в воспитании прослеживаются. Власть-то от нас только брать научилась и ничего не давать взамен. Это у них высшей правдой называется. Только наша спина для них не поклонная, потому и бесятся.
; Избавляться нам надо от таких паразитов, живут-то они за счет нас. Пора нам разъезжаться с такой властью, обрезать, наконец, пуповину, найти им новый адрес для проживания. Вот кому надо купить билет до Лондона, там давно их все боевые товарищи по вороватым делам. Может, там они найдут радостное и счастливое продолжение не нужного нам их дела. Мать бы их всех за ногу, только генофонд наш здесь портят. Отмиссионерить бы их всех по самое «не могу». Жить-то ведь у нас страшно и тошно становится, без динамита уже мало что можно сделать.
; Вот и я о том же, - прервал гневную тираду Милены Павел Михайлович. - Так и хочется дать команду: «Подъем! Выходи строиться!» И увидеть грудь четвертого в строю человека. Это остается единственным аргументом в споре с властью. В нашем обществе иначе нельзя: оружием можно воспользоваться один раз в жизни, но носить его надо всю жизнь.
; Да господь с тобой, Павлуша, - перекрестила мужа Мария Ивановна. - Пусть уж лучше наши бабы глазами стреляют, а не вы из автомата. Да и не все еще для нас потеряно. Не сопротивляться надо, а не доводить до шоковой терапии, тогда, может быть, и будет шанс умереть достойно.
; Ты чего, мать, беленой объелась? Дружно жить с этой властью не получиться, сама видела, на какие дела она способна. Ни нас с тобой, стариков, ни мелюзгу нашу не пожалели, всех же под нож пустить хотели, а ты к ним милосердие проявляешь. Зря, значит, я тебя по гарнизонам таскал, ничему толком не научилась. Льгот ты от них за свою позицию все равно не дождешься. Чтоб их всех вирус свиного гриппа достал.
Мария Ивановна не стала больше слушать мужа и, расстроенная, ушла в дом. Укоризненно покачав головой, Любава заметила отцу:
; Пап, маму-то за что обидел? Она же женщина, и твое – «шашки наголо» - не для нее. Да и холодной войны она не выдержит, она ее просто не заслужила. А вот со мной можешь по-всякому, мы еще кое-что значим для родины. Следы пороков нашей власти не бережем и не замазываем.
Смягчила накалившуюся было обстановку Милена, прервав разговор отца с дочерью:
; Войной на Спарту, значит, пойдем, мирных путей не предвидится? Даже голубых касок не потребуется?
; Поживем - увидим. Во всяком случае, обстановка такая, что или здравый смысл победит, или в разрухе погрязнем. Другого пути нам не дано. Замыленный до неприличия образ благополучной страны уже большинству не по вкусу. Даже улыбаться по этому случаю тяжело бывает. Мы же, простые люди, кругом в проблемах, которых только у нашей власти нет.
; Ну, и что нам делать, по-твоему? – поинтересовалась Милена.
; Нам надо научиться любить друг друга, тогда и судьба наша будет в наших руках. Надо подоткнуть подол, и наконец, начать мыть полы, а не возмущаться грязью. Тогда про нас и говорить будут по-другому. Честь и достоинство свои надо отстаивать, а пока претензий к нам нет только у ленивого. От старого-то мы легко отказались, а путного нового ничего пока не придумали.
; А может, потеряв все, можно что-то приобрести? – снова спросила Милена.
; Посмотри, милая, что происходит на том месте, где раньше травка росла. Сама идея построения новой России вызывает массу вопросов. Во всяком случае – это не движение вперед, а пышные похороны прошлого. Да и нетрудно понять, чьи интересы мы обслуживаем. У нас же в стране все или депутаты с администрацией, или милиционеры с прочей правоохранительной нелюдью. Остальные – мы с вами, да не оприходованные таджики с молдаванами. У нас же какие-то доли мозга не растут, по их мнению, отсюда и математическая часть мозга не включается. Зато желудочно-кишечный тракт, якобы, у нас хорошо работает, поэтому нам профилактические средства положены, как способ перевоспитания нас. Если уж у кого и заклинило, как они считают, то не их на деньги, а у нас в голове. Может, поэтому у нас и стучит в затылке? Возможно, они здесь и правы. Вкусно-то жить все хотят.
; Бог с тобой, Любавушка. Ты хоть и шумная, но умная, и хорошо понимаешь, что невозможно удержать корабль на плаву, если у него ниже ватерлинии одни дыры. И неужели не видно, что в нашем обществе одно озлобление, всеобщая ненависть к власти. Мы же все в нашей стране как заключенные зоны строгого режима, заложники верности своей родине. А ты – желудочный тракт нас подводит, в затылке у нас что-то заклинило. Самую большую бы дубину о тебя обломать. Если так думаешь, то зачем согласилась возглавить мятежную деревню?
Любава поежилась от слов Милены, но боевую стойку выдержала, заметив с обидой:
; Далеко пойдешь, отличница эротической подготовки, если шуток не понимаешь. Верхняя половина тела у тебя, как у мужика, живет дольше. Забыла даже, где здоровье продается. Похоже, что ты слишком рано перешла во взрослое состояние. Я же о власти нашей говорю, как о звере диком, который стал опасен. Лаять в спину только не хочу, боевой дух во мне еще не угас. Да и непростительные недостатки не прощают, с ними борются. А мы что делаем? Над нами же весь мир смеется, а мы даже этого не замечаем. Ну, а то, что взбунтовавшийся деревенский люд согласилась возглавить, то это, в первую очередь, крик моей совести, мой нравственный закон, который сидит внутри меня и душу гложет. Да и пример людям нужен, без него сейчас нельзя, словоблудию уже никто не поверит. Надо дать возможность людям понять, что можно жить по-другому.
- Но одной-то даже двух деревень для примера маловато, - успокоившись, заметила Милена. Надо что-то покруче, чтоб хоть уши затыкай. Это же не на свиданку сходить, а народ поднять, убедить. Пасмурная-то и дождливая погода давно всем надоела. Здесь другой рецепт нужен, но какой – понять пока не могу.
- Есть такой рецепт, даже два, если хочешь, - убежденно произнесла Любава.
- Какой? – с интересом спросила Милена.
- Надо в каждом поселении, сельском и городском, провести народные форумы без участия местной элиты и всех ветвей власти. Умными-то мужиками и бабами Россия-матушка всегда прирастала. Вот на этих форумах пусть народ сам и определит: что он хочет строить, как будет жить, с кем ему по пути, а от кого и отмежеваться надо. Во всяком случае, социальной фальши на этих форумах не услышишь, болтовни и трескотни всякой, да и бабам по вечерам от скуки умирать не придется. А после форума может случиться все, как в той сказке: в этой речке утром рано утонули все бараны. Это и будет тогда наш патриотический подарок родине.
- А второй рецепт какой? – снова поинтересовалась Милена.
- Надо привить всем бабам иммунитет на размножение. Одним словом, в знак протеста перестать рожать. Ну, а если женщины перестанут рожать, то страна рухнет. А кому это надо?
- Мама мия! – закричала Милена. - А как же мы с Аленкой? Может, мы еще детишек захотим, а нам - запрет. Не по-людски это, против веры, против бога пойдем. Здорова ли ты, матушка? - возмущенно покрутила пальцем у виска Милена.
- Здорова, здорова, деточка, - в тон ей ответила Милена. - Гнойник-то взрывать надо, иначе дурному конца не будет. Не думаю, что твой Федор Иванович на это согласится. Почеши свою репу и подумай, что тебе больше годиться: ликующая от безбашенного состояния наглота или слезы наших детей, которые и жить-то еще толком не начали. А у меня, как только об этом вспомню, пальцы на ногах холодеют, башку сносит. Потому и хочется лететь по встречной, чтоб в ушах звенело.
Опять разговор двух женщин прервал Федор Иванович, внимательно слушавший их обеих:
- Прошу прощения, но мне кажется, Любава Павловна, что при ваших должностях вам охрана нужна. Может мне вашим телохранителем стать, все надежней будет.
- Не надо мне никакой охраны. Я ни у кого не ворую, взяток не беру, никому ничего не должна. Ну, а кто на меня посягнет, тем хуже их судьба. Мы же все под богом ходим, а ему видней, кого наказать, а кого миловать. Да и муж у меня есть, наконец, с которым я ничего не боюсь. Если потребуется – защитит. И не заостряй проблему, Федор Иванович. У нас и без этого уровень привычки к насилию достаточно высок, чтобы поднимать эту планку еще выше. Ненависти-то ко всему этому вокруг давно через край. Идемте лучше обедать. С этим наездом мы даже позавтракать не успели, маковой росинки во рту с утра не было.
Расходились с лужайки молча, каждый в душе осознавал, что с этого дня их хутор, как Брестская крепость, будет держать следующий удар охмелевшего от злобы противника. Может быть, у кого-то и была мысль, что шансов выдержать этот удар у них нет, но только не у Любавы, ибо все невзгоды своего народа она рассматривала как беду личную, а ответственность за все это она возлагала только на себя, не втягивая в это дело окружающих ее людей. Она лишь постоянно повторяла про себя слова отца, услышанные ею случайно: «Настоящая казачка твоя дочь, мать, настоящая русская баба. Поклон тебе за нее от всех нас». Мир-то на земле для блаженства людей создан, а не для разборок всяких. Надо просто помнить об этом и кому-то защищать его от лиходеев. Иначе мы не люди, а обычная капуста, которую шинковать можно.
Хуторянки-хуторяночки
© Copyright: Станислав Мозохин, 2011
Свидетельство о публикации №211041500578
Свидетельство о публикации №211041500578
Рецензии