Прибытие значительного лица

И вот 9 октября 200.. года, в самый день рождения Джона Леннона, к нам в Бобруйск прибыл наконец Дэд Ментай. Он приехал ранним утром на серебристом мерседесе, инкогнито, то есть в темных очках и с накладной бородой. Надо ли говорить, что остановился Ментай в лучшей гостинице города (привокзальной) и снял самый дорогой номер. Породу видно издалека, и портье, сроду не смотревший на постояльцев гостиницы иначе, как одним, да и то лениво прищуренным, глазом, мигом слетел с крыльца, чтобы помочь Дэду донести до ресепшениста два объемистых и страшно тяжелых чемодана. В гостинице Ментай зарегистрировался под именем Ипполита Матвеевича Дэд-Ментайского, чем поверг ресепшениста в столбняк, ибо тот никогда еще по жизни не сталкивался с обладателями двойных фамилий и по справедливости почитал их представителями самых старых родов на Руси. Результатом произведенного впечатления стало то, что Деду немедленно, в течение одних суток, провели в номер Интернет и поставили самый новый и дорогой лэптоп, неизвестно откуда и как появившийся в сейфе директора гостиницы. Я подозреваю, что директор уступил Дэду – ввиду значительности сего лица – свой собственный только что купленный и даже еще нераспечатанный лэптоп. В графе «цель приезда» Ментай коротко и туманно указал «ознакомление», а в графе «срок пребывания» пояснил: «в пределах недели».

Уточню, что Ментай приехал в Бобруйск в ответ на мои долгие увещевания, самым сильным аргументом которых была ссылка на свободу бобруйских нравов и обычай бобруйских жен иметь при живых мужьях еще и парочку любовников. Надо ли добавлять, что я, со своей стороны, подсуетился и насчет горячительных напитков, убедив местных купцов поставить для Бобруйска партию высококачественных коньяков и виски аж из самой Москвы. Так что Дэд был встречен по последнему слову. В первый день пребывания он посетил городскую библиотеку (не снимая бороды и темных очков), где пообщался со мной о тонкостях американской поэтики на языке оригинала , одобрил библиотечные фонды и взял по блату на сутки почитать «Историю войн». Затем Дэд посетил все городские музеи, осмотрел здания театра, тюрьмы (где обменялся мнениями с профессором Фу как директором тюремной школы), пожарной команды, суда и милиции, а также попутно осведомился о расположении всех самых знаменитых кабаков в округе. После обеда Дэд долго бороздил Интернет, читал «Историю войн и военного искусства», уделяя самое пристальное внимание боевой тактике таборитов, а также использованию в локальных войнах индийских боевых слонов, в шесть часов вечера отменно поужинал в ресторане и с наступлением сумерек исчез в неизвестном направлении. Вернулся Дэд в гостиницу лишь под утро, в дребезину пьяный, слегка потрепанный и в остатках соломы и куриных перьев на своем изысканно подобранном костюме. Когда я утром перед работой зашел к нему в номер, Дед валялся обнаженный среди скомканных простыней и подушек на гостиничной тахте и в ответ на мое приветствие только пробормотал загадочную фразу: «Жизнь, кажется, удалась... Но девки здесь, я тебе скажу....» после чего повернулся ко мне спиной и захрапел.

Примерно в середине первой недели своего пребывания у нас в Бобруйске Дэд Ментай неожиданно исчез на двое суток с целым ящиком виски. Тщетно мы искали его по самым злачным местам города – Дэд как сквозь землю провалился. Наконец под утро третьего дня в город со страшным рокотом ворвался мотоцикл с коляской, в которой храпел Ментай. За руль мотоцикла держался юный сельский богатырь, который и внес на своем плече Дэда в его гостиничный номер. Затем парень долго перекуривал на крыльце гостиницы в компании с портье и поведал тому любопытную историю (а от портье эта история стала известна нам. – Вития). Оказалось, что Дэд Ментай предпринял вояж по окрестным деревням, выдавая себя за коммивояжера, торгующего спиртными напитками. Ментай посетил все более-менее выдающиеся местные вечеринки и посиделки, где читал населению отрывки из Сенеки в подлиннике, а также Бодлера в переводе (крестьяне приняли его за гастролирующего артиста и отнеслись к нему в основном сочувственно, хотя ни йоты не поняли из его чтецкой программы) , учил сельских девок пить неразбавленное виски, тащил их на сеновал, а если они упирались, называл их почему-то русалками и уговаривал броситься вместе с ним в омут разврата. Раздухарившись, Ментай ... /купюра/

Нельзя сказать, что такие выходки Ментая пришлись по нраву тамошним мужикам, но они были неторопливы на подъем и ленивы на мысль. Так что Ментай успел совершить несколько таких вылазок, прежде чем мужики взялись за дреколье. Ментаю в очередной раз удалось ускользнуть от нерасторопных тамошних мужиков, и он лихо осел у какой-то сердобольной бобруйской вдовушки. Теперь он спит, ест, обслуживает вдовушку и никуда, кроме Интернета, не выходит из дома. Надо ли говорить, что его изысканный костюм, темные очки, накладная борода и два чемодана бесследно исчезли, и больше их никто не видел.

Узнав о рейдах моего старого друга по окрестным деревням, я записался на прием к городскому голове (или, по-современному, - мэру) и долго уговаривал его перевести районный Дом малютки (где содержались подкидыши) в более просторное помещение. Мэр отнесся недоверчиво к моим увещеваниям и оставил все как есть. Теперь я с тревогой жду, когда пройдут положенные 9 месяцев, всерьез опасаясь демографического взрыва.