Эхо души

                КРЫША НАД ГОЛОВОЙ

И вот он - долгожданный покой!
Наконец-то, и у меня появилась собственная крыша над головой! Такое событие, если я не ошибаюсь, радует. Такое событие вливает в твою душу свежую струю. Особенно замечаешь это, когда твои мысли довольно продолжительное время были связаны с единственной мечтой - заиметь свой тихий уголок, где можно спрятаться, уединиться от всех мирских шумов и целиком отдаться любимому делу. Еще старик Гёте заметил, что таланты образуются в покое. Да, да, если ты хочешь дерзать творчески, тебе нужен покой.
Что поделаешь, бытие определяет сознание. Непременно. Ещё вчера, например, в голове моей бродили всякие чепуховые мысли, унылые, неяркие, незрелые. Потому что ещё вчера я ютился в серой комнатушке, за которую аккуратно платил доброй хозяйке тёте Паше почти третью часть своего месячного заработка, и где нельзя было ни развернуться, как следует, ни уединиться, что так необходимо пишущему человеку - журналисту.

Разумеется, собственная крыша над головой - слишком громко сказано. Ведь переехал я не в собственный дом или даже квартиру, а всего лишь в обычную коммуналку, правда, со всеми бытовыми удобствами. Большая комната на солнечной стороне. Кухня, ванная, туалет, просторный коридор - это общее. И везде вода! Сколько хочешь воды - холодной, горячей. Главное - вода. У тёти Паши за каждый ковшик воды, несмотря на то, что сам таскал её из колодца, приходилось расплачиваться несносными угрызениями совести. Стоит только опустить в ведро ковшик, как уже чувствуешь её тяжёлый взгляд, разящий наповал. Даже если её нет рядом, всё равно чувствуешь.
Теперь я живу в центре города, на пятом, то есть верхнем этаже - над тобой не топчутся слоны.

Теперь я могу вдоволь заниматься по утрам зарядкой, принимать холодный душ, приглашать друзей, а главное - уединиться со своей музой, и хоть все ночи напролёт писать, писать, писать.
Да это же рай земной! Рай? Постой, постой. А не подвох ли тут? Может, то, что сейчас кажется раем, - начало моего будущего ада? Не заржавеет ли моё журналистское перо от всех этих непривычных удовольствий? Нам известно много примеров, когда самые несчастные, вечно нуждающиеся люди становились великими. Да и сегодня кое-кто считает, что именно нужда - путеводная звезда к вершинам совершенства. Это она якобы стимулирует творчество - обостряет твоё восприятие, одухотворяет воображение, задает дополнительную работу душе, не даёт ей заснуть. Но опять же, разве не нужда отнимает столько сил и творческого горения? Она. Это она во все века убивала таланты прежде, чем они успевали созреть до своих шедевров.

Нет, нет, нормальные бытовые условия - это вовсе не та роскошь, которая разлагает творческую личность. Не надо стимулировать творческую мысль холодом лишь потому, что в тепле человеку свойственно немного расслабляться. При холоде мыслям приходится пульсировать слишком на износ. А это всегда накладно для общества. Живи я по-прежнему у тети Паши, думал бы сейчас черт знает о чём. А так мысли распирает грудь: одна спешит сменить другую. Вся моя жизнь радостно всколыхнулась, всё как бы началось заново.
На душе светло. Чувствую себя, как в вечер первого снега, как в первый солнечный день после долгого нудного дождя.

Какая радость - лежать вот так, на новой широкой тахте, в белоснежных простынях, щуриться, словно ленивый котенок, от золотистого лучика, пробивающегося между шторами. Лежать в спокойной обстановке, думать со светлыми чувствами и надеждами о будущем, о людях, которые помогли тебе стать нежданно-негаданно таким счастливым.
В моей комнате всё обставлено со вкусом. Не скажешь, что здесь живет перезрелый холостяк. Терпеть не могу, когда уже с порога тебя ошарашивает разбойный вид холостяцкого жилища. У меня чисто, прибрано, уютно. Разве мог я мечтать три года назад, когда приехал в Магадан, о таком жилище? Конечно, поначалу был уверен, что мой приезд станет событием - небось, не часто приезжают на край света специалисты из столицы с университетским дипломом? Оказалось же, что с университетским образованием все сто процентов редакционных работников. Так что двери распахнули радушно, но с ключами на блюдечке у входа никто не стоял. Люди с большим стажем дожидались своей очереди. Пришлось поспать и прямо на редакционных газетных подшивках, и по общежитиям поотираться, и в частном доме привыкать налаживать психологическую совместимость с бабками...

Теперь я живу! Душа моя очищается удивительно чудным образом. Такое лёгкое, радостное настроение, что хочется снова писать что-то необычное, неповторимое. Да, теперь я, может быть, напишу что-нибудь толковое, помимо газетного.
Да, я снова хочу писать! И этим я обязан моим ребятам из редакции. Особенно - шефу, сумевшему проявить фантастическую сноровистость и отвоевать для меня такое роскошное жилище. Между прочим, нет ничего лучше, чем иметь в редакции такого ворчливого, осторожного и в то же время отчаянно преданного делу старика. Только жаль, что мы, молодые, несомненно, гениальные личности со всеми присущими в таких случаях претензиями и запросами, не всегда понимаем эту простую истину. Можно себе представить, сколько бы мы наломали дров по своей горячей молодости, если бы не было в нашей редакции этой спокойной, рассудительной седой головы. Только не сразу понимаешь, что старый редактор для начинающих - это как холодный душ на голову, который всегда отрезвляет. Оказывается, шеф наш способен не только вычеркивать и перечеркивать "самые лучшие места" в наших материалах-шедеврах, но и на добрые дела.

Вот и новоселье вчера так хорошо отшумели. Комнату эту я, конечно, заслужил. Но всё же принимаю её как великий дар, как аванс, который предстоит отработать - и честным трудом, и всеми своими общественно полезными делами, как сказал наш шеф.
- Пусть тебе, мой мальчик, в этих хоромах так же хорошо работается, как тебе сегодня хорошо гуляется,- и наклонив набок свою крупную, серебристую голову, так заразительно улыбнулся, что все засмеялись.
Выходит, наш редактор Николай Иванович компанейский старик. И вообще, таким открытым, весёлым я его раньше не видел. Наверно, полезно встречаться с коллегами не только на службе. За два часа общения в домашней обстановке я узнал о шефе больше, чем за три года совместной работы. Вывод: хочешь открыть человека заново - окунись вместе с ним в непривычную обстановку. Как же мы смеем иногда писать о человеке, повидавшись с ним однажды, поговорив лишь несколько часов?
Да и все наши девочки, и мальчики были вчера чертовски хороши. Даже этот высокомерный Вадим, оказывается, вполне симпатичный парень. И свирепая 3ойка из отдела пропаганды - тоже хорошенькая, так заливисто, по-детски звонко хохотала. Словом, вечер удался на славу.
Теперь надо отоспаться.


                НОВЫЙ ДРУГ

Солнечный луч уже пробивается в узкую щель между шторами моего окна, тянет ко мне свой ласковый утренний свет. Но я вновь засыпаю.
Благо, что я могу спать при любом шуме, и шаги и разговоры соседей в общем коридоре мне не мешают... Но что это? Кто-то подкрадывается к моей постели. Я затаился и незаметно из-под ресниц слежу за человечком в коротеньких штанишках. Передо мной встал малыш лет пяти. Он с необычайным любопытством изучает мою физиономию. Худенький человечек. Личико бледное, нежное, как у Снегурочки. Головушка - светлая, глаза - большие, голубые. Весь до трогательности милый, так и хочется прижать его к себе.
Я негромко тявкнул, как щенок. Малыш подпрыгнул и радостно засмеялся.
- Тебя как зовут? - спрашиваю.
- Саша,- отчетливо произнёс человечек.
- А меня Андрей.
- Я знаю! Ты наш новый сосед. Мне мама сказала. Я и гири твои видел в коридоре.
- Ну и как, понравились? Ты знаешь, для чего они?
- Знаю! Чтобы бицепсы накачивать.
- И это тебе мама сказала?
- Да.
- Молодец у тебя мама. Она, наверно, хочет, чтобы ты стал большим и сильным.
- О да! Я вырасту и буду сильный.
- Точно.
Саша польщено прикрыл голубые глаза длинными ресницами и с досадой признался:
- Они тяжелые, твои гири. Я не мог поднять.
- Ты что, Сашок? Никогда не трогай эти гири. Вот вырастешь, тогда другое дело. А пока занимайся по утрам физзарядкой.
- Не физзарядкой, а зарядкой.
- Ну, зарядкой. Ты делаешь зарядку?
- Нет.
- Вот и плохо. Будем вместе делать. Идет?
- Идет! - не задумываясь, согласился мой новый знакомый.- Только ты утром, когда встанешь, орнёшь мне погромче, хорошо, дядя Андрей?
- Лады.
- А что тебе приснилось на новом месте?
- Что приснилось? - рассеянно переспросил я.- Страшный сон. Боюсь рассказывать,- а сам соображаю, что бы такое придумать.
- Забыл?- мило улыбнулся Сашик.
- В общем так. Я и мои товарищи скачем на лошадях, аж земля дрожит и пыль столбом. Потом я вдруг упал с коня да прямо на пыльную дорогу. Через меня летит целый табун лошадей. Я хочу встать, а они бьют меня копытами, топчут...
Саша зажмурился, видимо, представляя, как меня топчут. Внимательно выслушал меня, посоображал немного и решил в свою очередь рассказать сон, который нисколько не уступает моему по кошмарности.
- Мне приснилось,- сказал он, округлив глаза и собрав губы трубочкой, - будто Баба-Яга долго гналась за нами, за мной и тобой. Потом поймала нас: тебя - сварила, а я... убежал! - и тихо захохотал.
Кажется, мне здесь скучать не придется.
- Ну, ты не переживай,- забеспокоился Сашок, заметив мою задумчивость. - Ты, наверно, тоже убежал?
-Ты думаешь?
- Ну да! - повеселел он.
- Саш, родненький. Давай, я посплю ещё граммочки? А потом, когда встану, сделаем вместе зарядку. Договорились?
- Договорились,- согласился он и деловито засеменил из комнаты.
- Ты спи быстрее, хорошо? - бросил он в дверях.
- Лады.
- А что такое лады?
- Ну, значит, согласен, договорились и так далее.
- Понял. Ну, я пошел.
Он тихо прикрыл за собой дверь.


                МАЙКА И ЛЕШКА

Вот и ещё один человек занял местечко в твоей душе. Уже не пройдёшь мимо этого славного, делового малыша. Много лет пройдет, а в памяти твоей останется навсегда. С иным годами соприкасаешься, а в душу твою не входит, и память его не принимает. Интересно, какое место займет соседка Майка, Сашина мама? Вчера знакомился с ней. У меня не было ключа от общей входной двери, и я спросил, будет ли она дома, пока я привезу свои немудреные вещи.
- Ни в коем случае! Я поеду с вами. Мужчины не умеют грузить вещи.
- Спасибо. Но у меня там, можно сказать, и нет ничего, кроме пары сумок.
Майка недоуменно улыбнулась своим чистым, светлым лицом и с какой-то сдержанной радостью вся подалась мне навстречу:
- Ну, тогда давайте знакомиться, ведь вместе в одной квартире жить будем.
- Совершенно верно,- подхватил я, пожимая её пухлую ручку.
И Майка, невысокая, полноватая для своих двадцати пяти лет, налилась румянцем, застеснялась. "Мягкое тело - мягкая душа",- подумалось мне. Между тем из-за её спины невесть откуда вынырнул верзила почти двухметрового роста с мощными плечами. Кокетливо теребя двумя пальцами свою пышную рыжую бороду, он хотел представиться, но, видя нас такими сияющими, насторожился и уставился на меня ежовым взглядом, как бы между делом интересуясь, чем всё это кончится.
- Это ваш муж? - не выдержал я напряженной обстановки.
- Почти. Точнее - наполовину,- сообщила Майка тоном вынужденного признания.
- С кем имею честь? - изрек наполовину муж моей соседки, и между бородой и усами, словно из-под охапки соломы, показался красный рот с крепкими зубами.- А, так вы и есть наш новый сосед? Будем знакомы - Алексей, или просто Лёшка.
- Лёшка, конечно, лучше,- решил я.
- Ну, а вас зовут дядя Андрей. Мне Санька уже сообщил. Соседом, стало быть, будете?
- Выходит, так.
- Ничего. Может, оно и к лучшему,- неизвестно, кого успокаивал Лёшка.
- Вы, наверно, геолог?- спросил я, когда мы пожали друг другу руки.
- Ха! Уморил. Что я, враг своему здоровью? Мне и на заводе не плохо. Всегда под крышей. Между прочим, я - химик. Профессия, как тебе известно, пока еще дефицитная.
Майке показалось, что всё интересное позади, и она уплыла в кухню. Лёшка подмигнул мне плутовато и потащился за ней.

А потом, вечером, они были у меня на новоселье. Майка оказалась разговорчивой и всё время улыбалась. И Лёшка был очень весел, и весь вечер ухаживал за свирепой Зойкой, сотрудницей из моей редакции, и довольно обворожительно улыбался ей...
Пожалуй, надо вставать. Поздно встанешь - день потеряешь. А у меня дел многовато.
И вдруг, пока одевался, на меня навалилась какая-то непонятная хандра. Даже, можно сказать, почувствовал какую-то тревогу. С чего бы это? Всё будто бы идёт наилучшим образом. Всё так хорошо. Наконец- то, получил долгожданное жильё! Всё упиралось в него. Вся жизнь, казалось, идёт комом именно из-за того, что нет собственного угла. Столько планов строил с этим углом. И вот она - шикарная комната, о какой и не мечтал. Тогда в чём дело? Откуда тревожное предчувствие?

Эх, засосёт меня теперь этот Север! Ох, засосёт! Вот почему на душе паршиво. Ведь я собирался уехать с Севера. И была тому веская причина - не обеспечили жильем. Воевал, воевал ради этого жилья, а теперь, выходит, и не рад ему. Может, зря связался с ним? Может, надо было отказаться от этой комнаты? Мол, надо было раньше думать, когда своё положенное отбарабанил. А теперь, извините, не надо...
Видать, поторопился. Обрадовался сдуру, хотелось пожить по-человечески, в хороших условиях. Да, если бы не эта комната, поработал бы ещё месячишко - и прощай, Колыма - суровая подруга! Свое положенное отработал, трудился в поте лица. Я, мол, товарищи, тронут вашей заботой, да всему своё время.
Дурак я. Дурак, дурак! Теперь и не рыпайся. Вон, какие хоромы отвалили. Мебели, сувениров понатащили... Разве после этого уедешь? Совесть загрызёт. И как это на меня напало затмение?

Засосёт меня этот Север, как засосал тысячи других. Сначала непривычная экзотика притягивает. А там, глядишь, совсем присушит. И проторчишь здесь, на краю света, до самой пенсии.
Нет, с меня хватит! Всё, что можно было взять здесь, я взял. Повидал я в этих краях разного чуда: и северного сияния, и белых медведей, и диких оленей, и снежных баранов, и голубых песцов, и тайгу, и тундру. Наездился на оленях, на собачках, походил в открытом море с китобоями на морского зверя, побродил с охотниками по таежным тропам, пожил с оленеводами, рыболовами. Дай бог каждому столько повидать. Пора и честь знать. Пора, мой друг! Пора в родные края! В родные края хочу!

Пойду завтра же к шефу. Так, мол, и так, ловко же вы меня обворожили своей комнатой. Я вам выложил на стол заявление об увольнении в связи с окончанием срока договора, а вы мне в ответ неожиданный сюрприз - жильё! И так радостно, хитро улыбался, что я им просто залюбовался. Знал моё слабое место. Мигом купил меня. Но не выйдет, дорогой мой Николай Иванович. У меня кончается срок отработки, решайте, кому дать мою комнату. И вообще, прошу меня извинить, поспешил я с комнатой вашей. Соблазнился, как мальчишка. Но давайте, исправим это, и заявление моё пусть остается в силе.
Редактор поначалу, конечно, скажет: "Ну, комнату, разумеется, определим другому. У нас тут есть кому. Так бы сразу и сказал. Заявление?.. Что же, пусть остаётся в силе. А пока иди и пиши материалы в газету. Попиши, мой мальчик".
Когда он говорит "мой мальчик", то говорит уже очень серьёзно, с несколько завуалированным упреком.
И попишу! И поработаю! Теперь у меня есть, наконец-то, возможность всласть поработать. Хоть ночи напролёт. Себя ещё раз покажу с лучшей стороны. Так и быть, сделаю вам ещё два-три шедевра. А там - не поминайте лихом.


                НЕ УПУСТИ КРАСОТУ

Разные охотники встречались мне: и любители побродить с ружьём ради отдыха, и жадные к добыче. Но я расскажу об одном.
Однажды он взял меня с собою в лес. За весь день мы случайно убили одну куропатку. Возвращались уже при луне. Я так устал, что едва плёлся, а он по-прежнему шагал упругой, бодрой походкой. Зато удовольствие я получил величайшее и сам не мог понять - почему. А он, глядя на меня, довольно похохатывал и все спрашивал: "Ну, как, правда, здорово?". Я подумал: "Откуда у человека такая страсть бродить по лесу?". А ходить ему приходится, дай бог всякому, работа такая - лесничий. Недавно я позвонил ему. Не успел поздороваться, как он заговорил об охоте.
- Я сделаю мотосани, и мы с тобой объездим всю Колыму, - похвастался он.
- Из чего?
- Из мотоцикла! - кричит.
- Хорошо, - говорю, - но завтра-то на охоту пойдём?
- Давай. Только не проспи.

И вот мы в лесу. Кругом - белым-бело. Над небольшим костром висит котелок с горячей кашей. Он кормит меня настоящей солдатской кашей. И походный чай не сравнить с домашним. Сидим на бревне, которое он приволок из леса. Я так устал, что нахожусь на полном его обслуживании. Он делает всё: пробивает в снегу дорогу, выслушивает глухарей, помогает мне то и дело целиться в куропатку, готовит ужин. Моментами я дивлюсь: зачем ему такой напарник - обуза? Но он ни разу не дал мне почувствовать, что тяготится нашим союзом. В этом смысле он бескорыстный друг. Возможно, мы ладим потому, что я тоже не жаден до добычи. И мне тоже важнее тяжелого ягдташа общение с лесом, с таким знатоком природы, как мой друг. Важнее посидеть вот так рядышком у живого огня, поговорить о жизни.
- Моисеич, - спрашиваю его, - почему ты связал свою жизнь с лесом?
- Я не открою Америки, если скажу, что природа - это музыка и поэзия, - начал он. - Однажды в Белоруссии еще мальцом я услышал песню жаворонка. Он заливался так, что я готов был слушать его бесконечно. Я переменил место, гляжу - он опять висит надо мной и поёт. Для меня, значит, старается...
Рассказчик прервался, чтобы налить себе кружку чаю.
- Как вдруг откуда ни возьмись ястреб, - продолжал он. - Подкрался, сложил крылья и комом на певца. Компот да не тот. По скорости полёта жаворонок уступает ястребу, но зато какая у него маневренность. Ястреб так и долетел камнем чуть не до земли. Ищи теперь добычу. Нашел. И уже в открытую пустился за крошкой. Я переживаю, бегаю за ними, но они так увлеклись, что не замечают меня. Жаворонок нырь - ястреб мимо! Жаворонок в сторону - ястреб мимо! Певец заметно ослаб. Что делать? Тогда он повёл врага над самой землёй. Потом рванулся ввысь и снова спикировал. Коснувшись травы, сделал наиловчайшим образом мертвую петлю и под самым брюхом ястреба просвистел вверх. Ястреб на большой скорости ткнулся головой в землю. Пока оправился от удара, жаворонка и след простыл, как в воду канул.
Мой рассказчик выплеснул из кружки осадок от заварки и снова наполнил её горячим чаем.

Тут послышался за моей спиной сильный хлопающий шум, и я испуганно вскочил на ноги и с опаской оглянулся в сторону леса. Он весело рассмеялся:
- Не бойся. Медведь, прежде чем схватить за воротник, поздоровается. Добавить тебе ещё чайку? Лей - не жалей! Если надо будет, мы еще заварим.
Неожиданно выскочил огромный заяц-беляк и пропахал мягкий снег почти рядом с нашим костром. Я снова привстал, схватившись за ружьё, но опоздал - заяц уже скрылся в лесу. И Моисеич снова весело рассмеялся, утешил меня:
- Не переживай. Такого шустрого зайца и я бы не остановил. Вообще-то, мы не всегда правы, когда думаем, что заяц обязательно трусливый...

Моисеич рассказал, как он однажды наблюдал за необычным зайцем, который храбро вступил в борьбу с ястребом. Заяц мирно лакомился осиновой корой, когда разбойник выследил его. Пришлось косому оставить лесок и пуститься вприпрыжку к развалинам. Но ястреб, видно, уже не впервые вёл разведку: обогнал хитреца и уже поджидал его на останках дома. Заяц назад - не вышло. Тогда он заверещал, лёг на спину и в тот самый момент, когда ястреб кинулся на него, с невероятной силой и резкостью деранул задними лапами - все внутренности птицы вывалились наружу.
- Всякий зверь по-своему хитер, у каждого есть свой незаменимый козырь, которым он спасается в трудную минуту...
Моисеич встал, огляделся. Красота вокруг была сказочная. В этот момент я завидовал Моисеичу, умеющему ничего не упустить в окружающей нас красоте.


                ПИСЬМО ОТ ЛЕНОЧКИ

- Как спалось на новом месте? Не приснилась ли жениху невеста?- с нетерпением набросилась на меня Майка, как только я вышел на общую кухню.
- Спасибо. Прекрасно спалось.
- Не приснилась ли жениху невеста?- допытывалась Майка, загадочно улыбаясь.
- К сожалению, нет. Вы знаете, некому присниться.
- Господи! Ну, мы же условились вчера обходиться без "вы".
- Ах, да... извините.
- А невеста-то зря не приснилась,- снова загадочно заулыбалась Майка. Любит она улыбаться, и надо сказать, улыбка красит её. - Письмо-то она прислала на новое место.
- Ничего не понимаю. Кто мог узнать мой новый адрес, если я только вчера переехал?
- Наша жизнь - сплошное чудо,- пропела Майка и, протянув мне письмо, добавила: - Ладно, уж, признаюсь в грехах своих. Письмо это принесла утром ваша Зоя из редакции. Толковая бабёнка, между прочим. Мы тут славно погоняли чаи, поболтали. Пообещала принести нам малинового варенья. Умная девица, ласковая. О тебе хорошо отзывается.
- Странно. Говоришь, ласковая? А мы считаем её свирепой.
Я прочёл адрес на конверте, и мигом скрылся в своей комнате...
Подумать только, какое везенье - письмо от Леночки! Неужели и радость не приходит одна? То такую шикарную комнату отхватил, то письмо от Лены! Господи, ладони вспотели от волнения. Лена прислала мне письмо! Услышала мою молитву... Ах, Лена, Лена!

Мы встретились с ней на ударной стройке - на руднике Лунном. Молодые рабочие и специалисты причалили туда со всех концов страны, чтобы открыть уникальное золотосеребряное месторождение, построить обогатительную фабрику, большой поселок. Я был первым из журналистов, кто рассказал об этом редчайшем на Колыме объекте, о его людях и их проблемах.
В тот зимний вечер, когда я туда приехал впервые, все прибывшие молодые специалисты собрались в один из кабинетов конторы, который геологи приспособили под камералку. Избирали руководителя бригады.
- Кого же мы изберем, товарищи? - спросил председательствующий, моложавый начальник участка, мужчина с сухощавым смуглым лицом.
И тут наступила тишина - ну, прямо как в зимнем лесу, где слышишь падающий с деревьев иней. В самом деле, кого выбирать, если друг друга толком не знают?
- Ребята, вы думаете или отмалчиваетесь? - вздыхает ведущий собрание.
- Мы думаем.
- А то влипнем. Дело серьёзное.
- Давай тебя, Серега,- слышится шепоток.
- Ты что?- раздаётся в ответ.
- Валеру, может быть?
- Нет, нет, совсем не то,- живо перебивает сам Валера.
- Наташу, может быть, - нерешительно шепчет девушка со светлыми завитушками, и получает в ответ толчок в спину.
Наконец, шепот прекратился, и снова прежняя тишина.
- Ребята, ну... нельзя же так,- громко, сбивчиво, сильно волнуясь, заговорила самая маленькая, русоволосая девушка. - Это же не шутки шутить. Мы же молодые... Мы должны быть... ну, впереди.
- Давайте Лену изберём. Она - хорошая,- предложила сидящая рядом с Леной смуглолицая девушка-казачка.
- Не обязательно меня,- снова заговорила Лена, зарумянившись от смущения.- Я, наверно, не справлюсь.
- Я тоже считаю, что нужно избрать Лену,- предложил начальник участка.
- Конечно, Лену! Давайте голосовать.
И все подняли руки за то, чтобы Лена Шиллер, эта самая маленькая девушка, была руководителем молодёжной бригады строителей поселка Лунный.
Собрание кончилось. Надо было спешить в палаточный клуб на вечер. Но тут началось такое: все разом заговорили о том, чем в первую очередь следует заняться молодым. Кто-то волновался, чтобы всё было записано в протоколе - когда-то будет интересно прочитать о первом собрании молодежи Лунного. Группа девчат обнимала Леночку. А Леночка как-то протиснулась ко мне и встала рядом, как возле старшего брата. И стоит себе молча.
- Ну, чего ты? - спросил я по-свойски.
- Мне так страшно. Честное слово,- призналась она.- Мне ещё не приходилось начинать вот так, с нуля.

Я кручусь вокруг ребят с фотокамерой - уж больно хочется запечатлеть всё это. Надо бы сфотографировать Лену, первого молодежного бригадира такой важной стройки. Но свет очень тусклый, вряд ли что получится.
Потом, поздней ночью, когда люди стали расходиться по палаткам и вагончикам, я снова увидел рядом с собой Леночку. Я посмотрел на неё внимательней, но она тут же потупила взгляд. Почему-то она каждый раз избегала моего взгляда. И делала это, если я не ошибаюсь, с какой-то особой грустью.
Мы направились к своему фургону, на котором я приехал. Лена вдруг глянула на меня и спросила:
- Вы разве тоже уезжаете?
- Я переночую в райцентре. У вас здесь своим тесно. Я еще вернусь к вам,- ответил я, и мне показалось, что она немного успокоилась.

Этот её грустный, вопросительный взгляд я вижу теперь очень часто. После того, как были опубликованы все мои путевые репортажи и зарисовки о людях молодёжной стройки Лунного, послал ей вырезки из газет и письмо с просьбой сообщать мне обо всём хорошем и плохом, что происходит в их посёлке. Ведь наша газета теперь шефствует над их стройкой. Леночка не ответила. Она молчала и молчала, пока не померкла в моей памяти её грустная улыбка. И вот оно, долгожданное письмо!
"Андрей, здравствуйте! Представляю, что Вы обо мне там думаете. Виновата. Письмо Ваше получила давно, но через несколько дней, когда я была в райцентре, увидела телепередачу, в которой вы очень интересно рассказывали о нас, молодых первооткрывателях Лунного. Из этой передачи я поняла, что Вы скоро приедете к нам. Поэтому не спешила с ответом. Ведь верно, Вы не должны теперь забывать своих подшефных? Но Вас почему-то долго нет. А у нас много изменений. И поскольку вы просите держать вас в курсе всех событий, я решила сообщить Вам некоторые новости.

Начну с печальных. В настоящее время работы на сопке полностью приостановлены. Не работают третья и четвертая штольни, остановились и буровые. Хотя в конце марта начали проходку первая и вторая штольни от горного комбината. Им можно позавидовать: всё у них есть, и они идут без остановок. По-прежнему у нас какая-то междоусобица: строители - себе, горняки - себе, геологи, то есть мы, тоже себе. Кажется, что нет ни одного по-настоящему заинтересованного хозяина. Иначе не терялось бы так безответственно дорогое время. Буквально все строительные бригады вынуждены простаивать из-за нехватки материалов. Дорожники до сих пор не начали строительство подъездных путей. Не двигаются с места и проходчики штолен - подводит техника, всё время ломается старое оборудование.

На новом месторождении надо вести разведку новыми методами... Побывавшие у нас представители Северо-Восточного Территориального геологического управления давно обещали дать алмазные пилы для отбора проб, фотоаппаратуру для ведения документации подземных выработок. Но мы пользуемся по-прежнему дедовскими методами - орудуем, образно говоря, кувалдой. Позарез нужна экспедиции пробирная лаборатория.
И ведь всего этого нам обещают все, кто только у нас бывает. Что ни день, то новые визиты: из райцентра, из области, и даже из самого министерства... Нет, здесь нужен, по-моему, какой-то необычный толчок. А все эти визиты-налеты пока не оказали нам никакой практической помощи. Вот и Вы - приехали, повосторгались экзотикой, да уехали. А мы, между прочим, остались. И нам, между прочим, открывать, как Вы пишете, это "уникальное месторождение". От него будет зависеть будущее всей области.
Вы уж не обижайтесь. Сами просили сообщать обо всём, как есть. К тому же, почему бы не пожаловаться своим шефам?.."
Вот это Леночка! Вот это письмо! Редактор наш обрадуется. Мы дадим это письмо на первую полосу.
Дальше Леночка пишет:

"Теперь о приятных новостях. На днях строители обещают сдать первое общежитие. Сейчас там идут отделочные работы, отопление уже подключили - в здании тепло! Столовая тоже будет готова к концу месяца, уже покрасили и побелили. Здание магазина уже заканчиваем. Скоро нас, геологов, вселят в новый корпус. Так что от бывшего палаточного городка, знакомого Вам, скоро ничего не останется.
Молодежная бригада наша растёт - уже свыше шестидесяти человек. Недавно провели субботник, готовили к открытию столовую. Укомплектовали лыжную и хоккейную команды. В детском садике соорудили малышам ледяную горку. А для взрослых залили замечательный каток. К майским праздникам готовим большой концерт...
...Ой, что это я? То ругаюсь, то хвалюсь - всё в крайности впадаю. В общем, изменений у нас много.
Смотрите, не прозевайте важные события. Не забывайте нас. Приезжайте.
Вот, кажется, и всё. Наверно, я очень мрачно всё описала? Но на все Ваши вопросы ответила.
Прочитала уже в сотый раз в Вашем письме: "Если б Вы только знали, как мне нужны Ваши письма". Понимаю. Вам нужно быть в курсе всех наших событий... Ой, горюшко мне...
Пишите. Впредь буду более исполнительной. Лена".
Лена, Леночка. Что же ты делаешь со мной? Говоришь: "Ой, горюшко мне". Стало быть, горюшко? А я-то думал, что ты ничего не заметила, не догадалась, что заронила мне в душу свою тайную грусть.


                ЧЕМОДАННОЕ НАСТРОЕНИЕ

Не успел я утром прийти в редакцию, как услышал от Вадима, что меня вызывает шеф.
- Спешите на ковёр, сударь.
Все наверняка испытали на себе неприятное действие слов "на ковёр", но тем не менее прибегают к ним. Портится самое хорошее настроение, даже если не чувствуешь за собой вины.
- Вызывали, Николай Иванович?
- Вызывал. Садись.
Я был уверен, что это начало неприятного разговора о моём увольнении. Но шеф, не отрываясь от чтения рукописи, словно мимоходом, спросил:
- Как настроение?
- Мм... чемоданное, Николай Иванович.
- Хорошо. Очень хорошо.- Он оторвался от рукописи.- Хорошо, что чемоданное. У журналиста всегда должно быть чемоданное настроение. Так вот. Надо срочно слетать на прииск Глухоманный. Это один из старейших приисков области. Дела там идут неважно. Полетишь туда вертолетом, есть договорённость. Постарайся передать оттуда что-нибудь срочное.
- Все это хорошо, Николай Иванович. Но я получил письмо с Лунного. Там проблем целая куча. Но у меня к Вам более важный разговор.
- Выкладывай, что припас.
- В общем... я уже заказал билет на Москву. Вы же знаете, что вырваться в такое время непросто.
- Ничего страшного, мой мальчик. Ты успеешь вернуться к твоему увольнению.
- Но... я могу застрять на этом Глухоманном.
- Ничего страшного, мой мальчик. - Немного подумав, добавил: - Вы не застрянете. В крайнем случае, созвонитесь, и мы закажем Вам билет на другое число.
- Лучше б я слетал на Лунный, коль уж всё равно лететь. Там сейчас такое творится.
- Поймите, кроме вас, некому. А надо срочно.
- На мне сошёлся клином белый свет?
- А потом,- редактор посмотрел на меня в упор. Седая голова его мелко задрожала, глаза как-то напряженно заблестели,- посмотри хоть на прощание это интересное местечко. Кстати, там есть люди, которые первыми приехали на север осваивать эту суровую землю... Тебе будет интересно познакомиться с ними. Поезжай, мой мальчик.
-Хорошо, Николай Иванович, я поеду. Только можно с Вами откровенно?
- Конечно! Нужно!
- Почему так получается, что только теперь, когда я хочу уехать домой, на полном законном основании, я вроде бы сделался для Вас плохим? Раньше Вы всегда были довольны мной. Во всяком случае, так мне казалось. А сейчас я... в общем, не знаю даже, с кем себя сравнить...
- Напрасно. Ты и сейчас на таком же хорошем счету. Никто плохого о тебе не думает.
- Да как же не думает, когда в последние дни все избегают меня. Молчат при мне, словно в рот воды набрали. Самое невыносимое - то, что никто никак не выражает своего отношения к моему решению уехать. Будто и не работали, не жили вместе три года... Хотя бы для приличия отговаривали. Меня ведь уважали, считали ведущим журналистом в редакции. Многие мои материалы отмечались, как лучшие. Или я к кому плохо относился?
- Нет, нет, - возразил Николай Иванович. - Я думаю, тебя никто не отговаривает, видимо, потому, чтобы не сбивать с толку. Чтобы ты сам решал свою судьбу. И я тоже не хочу тебя отговаривать. Конечно, плохо, что ты не сразу сказал о своём решении уехать. Не пришлось бы излишне возиться с комнатой. Тут есть люди, которые дольше тебя и не хуже работают, и с нетерпением ждут жилья. Ну да ладно. Теперь нет смысла об этом говорить... М-да. Видишь ли, Андрюша, для тебя настало момент, когда ты должен сам сделать выбор, где и как приложить себя. До сих пор ты выполнял свой долг, то есть отрабатывал то, что положено молодому специалисту. И делал это, кстати сказать, достаточно добросовестно.- Николай Иванович, задышав тяжело и шумно, подбирал слова. - А сейчас за тобой право выбора. Ты должен сам решать - принять близко к сердцу всё то, чем ты жил эти три года на Севере. Или увезти с собой лишь романтические воспоминания. Соответственно и ты оставишь о себе какую-то память. Да. Непременно. Независимо от того, хотим мы этого или не хотим, только мы всегда оставляем о себе какую-то память. Вот какую - это уже зависит от нас.
- И когда я уеду, меня, конечно, сразу вычеркнут из списков патриотов Севера? Начнут склонять, как слабого, неблагодарного человека?
- Ну, почему? Что в том плохого, если ты решил уехать? Многие из нас, наверное, даже завидуют тебе: не каждый может решиться на такое, хотя все мы, возможно, были бы не прочь жить где-то под Москвой, а то и прямо у Черного моря, или хотя бы где-нибудь на Волге... М-да. Поезжай, Андрюша, на прииск.
- Николай Иванович, Вы сейчас удивитесь моему признанию. Но, знаете, в последнее Время мне совсем не хочется писать. Почему-то я стал бояться чистого листа бумаги. Прямо страшно садиться за стол. Каждый материал стал для меня невыносимой пыткой.
- В этом нет ничего удивительного. Все мы испытываем какой-то страх, когда садимся писать. Во всяком случае, волнуемся: то ли выйдет, что накипело, задумано? Когда я сажусь за стол, мне всегда становится немного страшно, и я никогда не знаю заранее, что получится в итоге от моей писанины. Справлюсь ли с новой темой, за которую взялся. Но я твердо знаю, что должен справиться и что все сомнения преодолею. Такое уж наше дело - вечные творческие муки, сомнения, переживания, страдания. А потом вдруг ни с чем не сравнимая радость от удачи.
- Но у меня другое. У меня какой-то ненормальный страх. Я, наверное, выдохся, исписался? И во всём, мне кажется, виноват этот Север. Или я просто бездарность?
- Да, талант не раздается по талончикам. Его достигают лошадиным трудом. Не каждому дано приобрести золотое перо. Тут надо не ждать, пока найдёшь свою золотую жилу, а искать до тех пор, пока не найдёшь. Мы же тебя, понимаешь ли, честно говоря, баловали. Вот о чём я сожалею. Ты приехал к нам этаким героем-победителем. Слишком самонадеянным, а мы смотрели на это, как на детскую болезнь. Способность, искра божья в тебе имеются. Но это не значит, что ты застрахован от неудач. Если ты почувствовал, что дела твои пошли хуже, то тут дело не в Севере... По моему, чувство временности помешало тебе привязаться к Северу. Отсюда все твои беды. Человек везде должен отдавать делу всю свою душу. Раньше ты писал живее. Но как только в тебе улеглось это первое здоровое любопытство ко всему новому, необходимое журналисту, как воздух, ты превратился в бесстрастного, хотя и добросовестного фиксатора событий. Настал момент, когда ты сам это заметил. И вот ты ищешь причины твоей неудачи. Видишь в своём переломном кризисе чуть ли не трагедию. А трагедии тут никакой нет, Андрюша. Напротив, надо радоваться второму своему рождению. Когда не можешь писать по-старому - это сигнал к тому, что ты скоро начнёшь писать по-новому. А тебе уже пора писать по-новому. Пора выходить на собственную борозду. Пора приобрести свой стиль, а главное - найти свою тему. Ты же хочешь всё объять. За всё хватаешься... Север обвиняешь... М-да. Поезжай, мой мальчик, на прииск.
- Николай Иванович... Почему Вы мне ничего подобного не говорили раньше?
- Верил, что ты сам к этому придёшь. Учитывал твоё легкоранимое самолюбие. Но коль ты надумал уезжать, то считаю своим долгом помочь тебе на себя взглянуть построже. Слава богу, ты и сам видишь это... М-да. Поезжай, мой мальчик, на прииск.
- Николай Иванович, Вы всем говорите "мой мальчик", или только мне?
- Только тебе,- тихо произнёс редактор и с отцовской заботливостью, утомлённо улыбнулся. - Сам не знаю, когда оно ко мне пристало... у меня ведь дети погибли... Не нравится?
- Ну, что Вы? Очень даже нравится, если только мне.
- Вот и хорошо. Поезжай, Андрюша, на прииск. Не тяни резину.

Через час мы уже мчались в аэропорт. Мне хотелось помолчать. Шофер Боря Кривощеков охотно присоединился к моему желанию. Лишь словоохотливый Вадим не унимался. Он поехал с нами под предлогом, что ему срочно нужно в порт, к авиаторам. Но мне кажется, это лишь его очередная выдумка. Словно дитя малое, любит он покататься на машине, а в командировке давно не был. Красивое, девичье лицо его редко не выражает прекрасное расположение духа. Молчать дольше пяти минут для него целая пытка.
- Вам, сударь, скучно?- спросил он меня участливо.
- Когда тошно, скучно не бывает,- ответил я машинально.
- Тебе нужно серьезно заняться вопросом ликвидации одиночества, - тон у него стал назидательным, у этого "многоопытного семьянина", которому всего-то и довелось родиться на год раньше меня. Но какой женатый, даже если он юнец, не считает себя мудрее десяти вместе взятых седых холостяков? - Женись, юноша,- заключил он решительно.
- Чего привязался,- заступился Боря. - У него пока нет подходящей кандидатуры.
- Так вот тебе, юноша, мой наказ...
- Сотни раз слышал. Неужели не надоело?- сморщился я.
- Тем не менее должен вам напомнить, сударь голубоглазый, еще раз. Если встретишь интересную девицу - женись. Хотите, ребята, расскажу вам, как я, будучи в вашем цветущем возрасте, познакомился с интересной, душевной девчонкой?
- С бабой твоей, что ли? - справился Боря, хитро, по-японски щуря глаза.
Вадим весело захохотал и хлопнул Борю по спине:
- Трогай, Саврасушка, обратно. Или пройдем в вокзальный буфет? Только не провожать командированных. Терпеть не могу, когда за мной кто-то тащится к самолёту. - И обратился ко мне:- Так ты, если встретишь интересную девицу - женись сразу же. Замечательная это штука, скажу тебе по опыту.
- Мотайте, мотайте отсюда, чтоб я вас не видел... Спасибо, ребята, - рассеянно бормотал я.

Этот Вадим - вечная загадка. Вроде бы на вид этакий тепличный паинька. А сумел же найти свою золотую жилу. И сохранил в себе, как сказал шеф, живой интерес ко всему, о чем пишет. Как же это я, столичный парень, сел в лужу и расквасился?
Чувство временности. Так сказал Николай Иванович. Он, наверно, прав. Не сумел принять близко к сердцу судьбу Севера. А еще числился в хороших журналистах. За что? За умное ораторство на летучках? За количество материалов, в которых, к сожалению, пока нуждается любая местная газета? За гладкий и бойкий язык? Гнался за количеством. Из кожи лез, лишь бы в каждом номере красовалась моя фамилия, набранная крупным жирным шрифтом. А какие такие важные проблемы я поднимал? Не было пока для меня проблем. Погоня за сенсациями. А где та свежая мысль, о которой всё время говорит Николай Иванович?
Чувство временности... Не сумел принять к сердцу судьбу Севера... Жалкий строчкогон! Теперь не удивляйся, что каждый материал становится для тебя пыткой. Так тебе и надо...

...Лена. Леночка. Тебе там трудно. Тебе там горюшко. А я лечу совсем в другую сторону. Ну, взгляни на меня ещё раз. Не прячь глаза...
Как всё-таки хорошо, что в твоей работе существуют командировки! Сегодня ты сидишь в редакции, делаешь что-то в спешке, нервничаешь, настроение у тебя такое, что впору ломать стулья. Считаешь себя самым несчастным, оттого, что не работаешь как все. Не делаешь что-то конкретное, измеримое, а всё носишься, как угорелый, чтобы вовремя сообщить о чужих успехах или неудачах. Ты вещаешь, как неумолкающий рупор, о событиях, о делах людей. Хвалишь, восхищаешься, осуждаешь, добиваешься внимания читателей.

И так это иногда надоедает, что порой проклинаешь свою профессию. Думаешь: "Завтра же брошу всё и найду себе что-нибудь попроще". Но вот завтра ты едешь в командировку. Одеваешься потеплей и летишь в какой-нибудь незнакомый край Колымы или Чукотки. Новые встречи, новые знакомства - и куда девается вчерашнее уныние?! Это называется эмоциональной встряской. Омовение души, как говорят у нас в редакции. Такая поездка часто заставляет тебя пересмотреть не только все твои ранние решения, но иногда даже взгляды на многие стороны жизни.
Вот и сейчас. Я лечу на вертолете с двумя эвенами-охотниками, озираюсь во все стороны и радуюсь тому, что все сложилось именно так, а не иначе. Я посмотрел вниз - там, средь бурых сопок, потянулись узкие полоски сизого леса. Обычно неохватные сопки теперь, с высоты, виднелись волнистыми холмами-перекатами. Выше сопок - бесконечная синь. Такая яркая, что я ощутил вдруг необъяснимую легкость. Я закрыл глаза, и долго сидел так, наслаждаясь счастливым мгновением.
Такое зрелище остается навсегда. Потом, когда отсюда уеду, буду часто вспоминать, даже видеть во сне, как самое чудесное мгновение. Как это замечательно, что я лечу в тайгу! Спасибо тебе, Николай Иванович.
Вертолет застрекотал на одном месте. Охотники, как по команде, глянули вниз: тусклой, стальной лентой блестела река.
- Кажется, ребята, прибыли,- сказал молодой смуглолицый парень, узнав знакомые места, где он, видимо, не раз охотился.- Здравствуй, Джагин! - закричал он вдруг и заёрзал от нетерпения.- Ребята, это и есть устье Джагина!
Ну, как ему не позавидуешь, этому черноглазому молодому охотнику-звену? Да, что-то я всё чаще стал завидовать людям других профессий. Но я-то понимаю, что дело не в профессии, а в людях. Видно, есть что-то в этих людях, если ты им завидуешь. Есть, есть что-то необычное, мне пока непонятное. Если человек в ночное время выходит из тёплого дома специально побродить по тундровой пурге, то есть же в нём нечто большее, чем просто привычка? Есть в настоящем северянине, я заметил это, что-то безмерно свободное. Душа у него всегда настежь, словно море, открыта.

Находят люди своё любимое дело - вот и радуются жизни. Потому и счастливы. А что нашёл я? Может, всё-таки стоит прислушаться совета польского писателя Яна Парандовского, заметившего, что сильные личности вовремя откладывают предательское перо? Если трезво подумать, зачем мне нужна эта журналистика? Она так выматывает, так много беспокоит. Не отдохнешь от мыслей, не почитаешь интересную книжку, не сходишь в театр, не посидишь с друзьями. Конечно, всё это, в конце концов, делаешь, но с каким беспокойством, с постоянным ощущением цейтнота.
Видишь ли, она, эта вторая древнейшая профессия, самым жестоким образом забирает тебя всего, вместе с потрохами. Всё, что в тебе есть, ты должен отдать ей. Даже женщину вряд ли встретишь такую эгоистичную. Да, да, стоит несколько дней не браться за перо, как уже кажется, что ты опустился до крайности, и вообще - ты лентяй и пропащий человек. А на деле, когда хорошо пороешься в памяти, оказывается, ты всего лишь забыл, что завтра утром тебе надо сдать в секретариат сто строк обычной корреспонденции...
Не успеешь вернуться из командировки, как над тобою навис дамоклов меч - ты обязан выдать нечто необычное. А что тут выдашь, если работаешь на одном дыхании? Где озарение, при котором рождаются живые образы?
... Лена, Леночка... Ты все машешь рукой. Зачем прячешь лицо, когда смотрю на тебя? Дай посмотреть в твои синие глаза. Отвори свои длинные ресницы, серебристые от инея, как ветви лиственницы. Покажи глаза.


                ХОЧУ - НЕ ХОЧУ

Вновь и вновь удивляешься, как это дети так моментально схватывают своим, казалось бы, немудрёным умом то, что порой никак не могут понять взрослые. А по физическим возможностям они просто гении. Вот и Сашок. Занимаясь со мной по утрам зарядкой, он в два счёта научился выделывать такие акробатические трюки, которые я осваивал несколько лет. Он так полюбил эти занятия, что готов жертвовать любыми весёлыми играми. Только вставать утром по-солдатски никак не приучится. Тычется сонным носом в мамину юбку, когда та выводит его в общий коридор.
- Приседай ниже. Ниже! - командую я.
И Сашок, не то смеясь, не то хныча, с горем пополам приседает, словно старичок, лишившийся гибкости. Зато когда окончательно проснётся - тут он пластичен, ловок, охоч до прыжков.
Майка, проходя мимо, останавливается. Уж она довольна. А какая мать не будет довольна, когда забавляют, чему-то учат её дитя?
- Вот спортсмены! Нашёл себе Сашка друга. Теперь он не даст тебе покоя, - говорит она мне.
- Ничего. Вместе веселей. У него здорово получается.
- Дядя Андрей, давай покажем маме то, что мы вчера делали.
Я взял Сашика за руки, раскачал между своими широко расставленными ногами, потом рывком подбросил его вверх над своей головой - и он встал на мои плечи, вытянувшись столбиком, гордый, сияющий.
- Видела, мамочка! - торжествует Сашок.
- Ну, надо же!
Мать в восторге. Да и я тоже: какой учитель не радуется успехам своего ученика?
Потом мы плескались с ним в ванной.
Вдруг Майка заколотила в дверь, крича благим матом:
- Ты что, хочешь простудить ребёнка?
- Не волнуйся, я же понимаю. Мы постепенно.
- Он и так хиленький.
- Да-а, мамочка, ты всегда так,- возмутился Сашок.
- Саш, за что тебя мама так любит? - спрашиваю.
- За то, что я кушаю помидорчики. Добавь ещё холодной водички, дядя Андрей.
Храбрится. Хотя каждый раз, когда я прикасаюсь к его телу мокрой холодной рукой, он визжит, как зайчишка. Зато после такой процедуры без давления матери уплетает за обе щеки, уничтожая в один приём по две котлеты, чего раньше не замечалось...
Странный, этот Лёшка. Другой бы давно приревновал ко мне Сашика, а ему хоть бы что. Малыша в душу не берёт.
И вообще, чувствует он себя здесь хорошо, свободно, и независимо. Может заявиться к ним неожиданно, приветливый, добрый, с полным ворохом гостинцев - вот он я, обнимайте, целуйте, радуйтесь вместе со мной. Но может также без объяснений пропасть на целый месяц, а потом вдруг ворваться ночью, пьяный и злой - я приехал, вставайте все, принимайте. Все это длится уже несколько лет. Такие взаимоотношения теперь называются гражданским браком. Очень удобно для Лёшки. Но тягостно для Майки. Она всё ещё на что-то надеется. А Сашок уже перестал ориентироваться во всех этих непонятных странностях. И всё чаще просится ко мне "на ночлег".
- Дядя, Андрей, можно к тебе на ночлег?
- Если мама разрешит.
- Да мама уже разрешила, дядя Андрей,- вмешивается в разговор Лёшка.- Пусти, дядя Андрей, парня на ночлег.
И так каждый раз уговорят. Отказать не могу - жалко дружбу терять c таким забавным, ласковым малышом.
Утром первые вскакиваем - и в коридор на зарядку.
- Охота вам руками махать,- замечает Лёшка, закуривая сигарету.
- И тебе бы не помешало,- ворчит Майка.
- Не, это не по мне. На мой век мне и так здоровья хватит. А то и курить нельзя, и пить нельзя, и это самое нельзя. Я так не хочу. Слишком много запретов. Живём-то один раз.
- В том-то и дело, старик,- говорю я,- что один раз. Ты вот молодой, а дыхание у тебя неважнецкое.
- Нет, нет, дед, я так не хочу.
- А я хочу, папа! Не кури больше,- протестует Сашок.
- А я не хочу,- передразнивает Лешка.
... Хочу, не хочу. Все стремятся жить по своему "хочу". И пока мы живём по своему "хочу", мы довольны судьбой. Но когда приходятся жить по чужому "хочу"?
Майка давно уже тяготится этой неопределенностью, бесконечным ожиданием лучшего. Сашок-то подрастает, а семья у них никак не складывается. И не понять, что у Лёшки на уме. Хочет ли он того же, чего хочет она? Совпадут ли когда-нибудь их "хочу"? Или ей так и придется прожить молодые годы по его "хочу"? А потом коротать век одной.


                РАДИ НЕСКОЛЬКИХ СТРОЧЕК

И кто только придумал, что журналист должен уметь писать в любых условиях, даже "стоя на ушах"? Тут сидишь на стуле, в уютном солнечном кабинете, за просторным столом - и ничего не получается. Социологи утверждают, что жизнь журналиста укорачивается в основном за счёт постоянного "участия в чужой жизни". Я бы сказал иначе: здоровью журналиста, прежде всего, вредит письменный стол. Это он укорачивает нашу жизнь. Это он заставляет нас расплачиваться за короткие счастливые минуты общения с интересными людьми. Именно эти встречи с интересными людьми, поездки за тридевять земель и привлекают молодых. Этим-то журналистика и создала вокруг себя ореол романтики. Но сколько юных сердец разбивается вместе со всей этой романтикой с первых своих шагов, как только сядут за бескровный, холодный, жестокий письменный стол.

Нет, тут надо раз и навсегда усвоить, что журналистика - это чисто лошадиная работа. Иначе ты никогда не увидишь успеха в своём творчестве, не почувствуешь радости от своего труда. Это постоянный, ни на час не отпускающий тебя, изматывающий труд. И вечные надежды, что завтра, в более благоприятной обстановке, в лучшем эмоциональном настрое, ты напишешь нечто большее, чем вчера. А если пропадёт это желание работать по-лошадиному, это стремление и надежда сделать с каждым разом лучше, то ты уже не нужен журналистике.
Сижу битых два часа - и ни строчки. Ни одной нормальной строчки. Всё не то, всё не так. А я ещё замахиваюсь иногда на рассказы. Какие тут рассказы, когда самый обычный газетный материал не выходит?

Вадим сидит слева от меня, он всё пишет и пишет. Он не замечает, что на лицо его нависла длинная черная прядь волос, которая мешает мне видеть то, о чём пишет. Даже телефонные звонки не выводят его из строя: ответит, поговорит, пошутит, положит трубку и, лишь на мгновение задумавшись, продолжает писать. Как темпераментно, как страстно пишет он, оттопыривая при этом нижнюю губу. Из-под пера этого сухощавого, тепличного паиньки, кажется, вылетают яркие искорки. Смотрю на него, завидую, и сам зажигаюсь. Наконец, он оторвался от стола, отбросил демонстративно ручку, и встал во весь свой жердяной рост. Вот он выпрямился, скрестив руки над головой, блаженно засиял.
- Никакому счастью не сравниться с ощущением хотя бы малой творческой удачи,- сладко пропел он. - Слушай, сударь голубоглазый. Не томись, прочти, пожалуйста, мою штучку. Что-то мне кажется, что она получилась. А? Прошу тебя.
Я с удовольствием прочитал на трех машинописных страничках его зарисовку о птичнице, и долго не мог ничего сообразить. В таком маленьком по объему тексте человек у него виден так, будто ты давно его знаешь, и весь он перед тобой: со своей душой, внешностью и делами.
- Да. Совсем не плохо. И как это тебе удаётся?
- Очень просто! - весело затараторил Вадим.- Навыки. А навыки - дело наживное. Вот смотри. Как, например, написать двести строк в номер, если, скажем, не о чём писать? Сделай вступительный абзац о пробуждении (увядании) природы - тридцать строк готово! Потом дай абзац (если хорошо пойдёт, то целых два) о том, кто осваивает наш суровый, но богатый край, о романтике в северных условиях - строк этак полста! Сразу же, без мостиков, пиши абзац о героизме людей. Это что же мы имеем? Кажется, сто строк в общей сложности! Тут самая пора рассказать в небольшом абзаце о славном рабочем коллективе, с которым ты только что познакомился, о его почине. Потом уже,- вошёл во вкус Вадим,- побольше перечисляй фамилий рабочих. Ну, и не забудь сказать о том, чем они заняты, перечисляй подробно профессии, операции - строк на шестьдесят. А там переходи к заключительному абзацу - о том, как ударно трудится бригада, перевыполняя план. Заканчиваешь материал живой картинкой о природе. И вот тебе солидный материал на двести с лишним строк! Ну, что тут трудного?- закончил он пародию на плохой, но вполне проходной газетный материал.
- Смеёшься надо мной?
- Над нами, старичок. Все мы, в общем-то, так или приблизительно так пишем, когда нам не о чём писать. Или когда нам лень собирать интересные жизненные явления и факты. Есть, конечно, и удачи.
- Но это у тебя удача. Правда, очень хорошо у тебя получилось,- заверил я.
- Ты думаешь? Ну, спасибо. Выходит, моё предчувствие не такое уж обманчивое. Нет, брат, всё-таки хорошим делом мы с тобой занимаемся. Ты знаешь, у меня сегодня было такое паршивое настроение - ну, прямо беги в тайгу к медведям! Всё-таки написал почти так, как хотелось. Теперь я, веришь ли, совсем другой человек. Будто вылечился! Повторяю, никакому счастью не сравниться с ощущением творческой удачи.
- Ты мог бы сейчас объяснить, как всё это в тебе происходило? Это плохое состояние и - достижение цели? Только не дурачься, я серьёзно.
- Серьёзно? Я не знаю, как это называется. По-моему, это называется так: вывернуть себя, измордовать, посадить себя на кол, заставить себя работать и - победить. Вот и весь настрой.
- Я так не сумею. Как ни напрягусь, а всё рука сама куда-то тянется к шаблону. Не могу с ней поладить,- честно признался я.
- Видишь ли, в нашем деле есть одна интересная, в общем-то, давно известная хитрость: пока не поймёшь, что написал плохо, не научишься писать хорошо. Всё-таки в журналистике, по-моему, очень важно выработать свой, собственный взгляд на вещи. Впрочем, это везде нужно. А еще важнее - уметь зажигаться, кровно заинтересовываться тем, о чем собираешься писать. Не просто писать об увиденном, а постараться объяснить, понять всё то, что увидел. Ни хорошее владение языком, ни самая богатая эрудиция тебе здесь не помогут, если ты сам не заживёшь теми событиями, о которых пишешь. Ведь здорово у тебя получилась статья "Судьба слова". Читаешь и чувствуешь, как в тебе растёт внутри какой-то заряд, какая-то злоба к самому себе, к другим, ко всем, кто разбрасывается словами налево и направо, но не ценит его.
Весь день я так и не написал ни единой строчки. Весь день ушел на такие беседы. И день этот показался мне вполне плодотворным. А когда я высказался об этом шефу, он посмотрел на меня с укором:
- Чего же тут удивляться? Значит, не созрели в тебе ещё мысли. Значит, они только ещё формируются для настоящего материала. Не спеши, соберись, как следует. Если надо, пиши дома. А статью твою, размышления о судьбе слова, мы запланировали в ближайший номер. Молодец. Думаю, и статья с прииска у тебя получится по-деловому. Говоришь, понравилось тебе там? Зацепило?
- Что вы, Николай Иванович! Такие там ребята отличные.
- Рад за тебя. Очень рад. Главное - чтобы самому понравилось. Теперь постарайся рассказать об этом так, чтобы и все читатели там "побывали".
- Буду стараться.
- Но не тяни особенно. Сам знаешь, в нашем деле, прежде всего, оперативность.
День какой-то хороший, легкий...
... Лена. Леночка. Опять ты машешь мне рукой, а сама отворачиваешься...


                МАЙКА КРУТИТ ХУЛА-ХУП

О, чудо! Глазам своим не верю: Майка крутит хула-хуп. Полноватая, туго обтянутая черным трико, она неуклюже изгибается в стороны, вращая металлический обруч.
- Майка, ты - прелесть!- не сдержался я от комплимента.
- Сам агитировал, а теперь смеёшься.
- Да не смеюсь я, Майка.
- Поди, думаешь: корова на льду, а всё туда же.
- А куда же, если не к движению? В наш сидячий век иначе нельзя. Смотри-ка, у тебя на лице пот! Как здорово! Сразу посвежела. Приятно видеть, когда человек потеет от физической работы. Тогда он красивей обычного. И ты сейчас красивая... Но-но, только не обниматься...
- Уж и шутя соседа нельзя обнять,- развеселилась от похвалы Майка.
- Тебе бы только обниматься. А лишний раз подвигаться лень.
- Теперь я каждый день занимаюсь. Можешь Сашку спросить, если мне не веришь.
- Ладно, верю.
- Скажи, я хоть чуточки сбавила, или всё ещё такая безобразная?
- Знаешь, тебе есть ещё над чем поработать. Но посвежела - это точно.
- И всё ещё безобразная?
- Ну, конечно,- пошутил я.
- Какой подлец!- заключила Майка, хлопнув меня по спине. Хотя бы немножко пожалел, всё-таки я женщина.
Видно, недавняя наша беседа пошла ей на пользу. Я думал, что зря тратил время. Конечно, я тогда немного переборщил. Мог бы не говорить ей всего того, что думал. Но она меня затравила, сама просила выложить начистоту своё мнение.
- Знаешь, сказать правду, мне тебя жаль,- признался я.
- Это почему же? Что я, на вид такая уж жалкая?- всколыхнулась Маяка.
- Опустилась ты, по-моему.
- То есть - как?
- Так. Не следишь за собой, не уважаешь себя.
- Ну, оправдываться я не буду, факты против меня,- горячо выдохнула Майка.- Действительно, так растолстела, что дальше уж некуда. Но за собой-то я слежу. Тут ты, милок, перегнул.
- Я ведь не наряды имею в виду. И не косметику, в этом смысле ты, конечно, следишь за собой. Каждое утро битый час простаиваешь у зеркала: накладываешь крема на личико, подводишь бровки, подкрашиваешь реснички. Слов нет, головка у тебя посажена красиво. Глаза, нос, губы, прическа - всё в лучшем виде. Встретишь тебя на улице, глянешь с разгону - и дрогнет что-то внутри. Но когда посмотришь на тебя внимательно, прямо скажу, эта твоя заплывшая шейка, твой отвислый животик - всё это не очень привлекает, мягко говоря. Главное в женской красоте не смазливое личико, а стройность тела - фигура, осанка. И ты могла бы прекрасно выглядеть, если бы поработала над собой. В общем, надо больше двигаться, заниматься гимнастикой. Не просто перебирать ножками, а интенсивно давать нагрузку всем мышцам. Работать и работать. Ты же молодая женщина. И питаться вовсе не обязательно, как на убой. Если не ошибаюсь, ты круглые сутки что-нибудь жуёшь. Что ты там держишь, за спиной?
- Ничего. Всё следишь за мной. Тебя послушаешь - хоть сразу в гроб ложись,- унылым голосом пропела Майка, прекращая жевать пирожок с яйцом и зеленым луком.
- Уложишь тебя. Семь мужиков не справятся.
- Иди ты,- весело прыснула она, замахиваясь пухлой ручкой.- На, съешь тоже пирожок, горяченький, только что из печи.
- Устоять невозможно! - я тут же отхватил от пахучего пирожка больше половины и онемел от блаженства. - Вот, оказывается, в чём секрет твоей полноты. Да разве можно так вкусно готовить? Нет, видно, напрасно я трачу на тебя время.
- Съешь еще один пирожок, этот с капустой... Вообще-то, я раньше занималась гимнастикой, художественной. А как бросила, видишь, как распёрло. До сих пор волнуюсь, когда смотрю по телевизору спортивные передачи.
- Возле телевизора мы все любим спорт. Особенно, когда с пивком. Потом удивляемся, отчего колики в боку, ломота в пояснице, треск в башке, стрельба в ушах. Оттого, что глотаем пиво, таблетки, и смотрим по телевизору спортивные передачи. Нет, лучше не заводи меня.
- Ну, не надо, Андрюша. Исправлюсь я, вот увидишь.
- Ох, уж! Такое я слышал от многих. Все горазды обещать. Неисправима и ты. Курить ты тоже не бросаешь. Сама себя губишь, и Сашке дурной пример подаёшь. Заниматься каждый день зарядкой тебе лень. Так что расти твоему животику до бесконечности. А там и болезни не заставят себя долго ждать.
- Да я и сейчас уже неважно себя чувствую,- приуныла Майка, тронутая моими ужасными прогнозами.
- Все правильно. Как не болеть при таком образе жизни? - добавил я масла в огонь.
- Я тебе завидую,- совсем раскисла Майка.- Ты такой целеустремленный. Ты знаешь, что тебе надо.
- Если б это было так, Майка. Я вот тебя сейчас разложил по косточкам, грубо, жестоко. А о себе ничего не знаю. Понимаешь, я не знаю, чего хочу. Даже не знаю, чем захочу заняться завтра: пойти, как всегда в редакцию, или стать землекопом, токарем, кем угодно, только чтобы получать удовлетворение от своего труда.
- И всё-таки у тебя всё как-то лучше, чем у меня. Во всяком случае, ты живёшь независимо, знаешь себе цену, не бросаешься на кого попало, а ждешь, когда встретишь своё, настоящее. А я так не могу... Боюсь одиночества. Потому и терплю... унижения.
- Не надо. Никогда не терпи, если это унижает. Не знаю, встречу ли я, как ты говоришь, своё настоящее, но я не допущу, чтобы самое святое в жизни подменивалось чем-то мнимым, комиссионным.
- А я допустила. Ведь правда, допустила. Думала, что хотя бы со стороны не будет заметно.- Майка шумно шмыгнула носом и, извинившись, стремглав убежала в свою комнату.

Имел ли я право вмешиваться в чужую жизнь? Кто уполномочил меня выступать в роли всезнающего судьи? Чужую беду руками разведу. Мало ли, что она сама вызвала на откровенность. Но, наверное, нельзя так безжалостно расправляться с неудачливой женщиной? А почему бы и не сказать прямо человеку, если ты решил ему помочь? Во всяком случае, у Майки в последнее время очень даже приподнятое настроение. Каждый день встаёт в шесть утра и занимается зарядкой до большого пота. Уже не стыдится своей полноты. И вполне довольна собой. А "прихожанина" Лёшку в дом больше не пускает. Каким-то непривычным задором веет от неё. Спрашивает меня:
- Ну, скажи, только честно, я хоть чуточку сбавила?
- Не сбавила, не сбавила, мамочка,- вмешивается Сашок.
- Правильно, Сашок. Ты проследи за ней, чтоб занималась.
- Вот, мамочка! Буду за тобой следить,- торжествует малыш.


                ВСТРЕЧА НА ЛЫЖНЕ

Леночки прислала письмо.
"Андрей, Здравствуй! Вот видишь, я стала исполнительной, пишу даже внеочередной раз. День сегодня такой хороший. У нас уже чувствуется приближение весны. Правда, снег не весь растаял, и морозы ещё бывают по ночам. Но в полдень, когда солнце пригреет, кажется, пахнет весной.
Только теперь я по-настоящему поняла, как здорово мне повезло с распределением. Я просто влюблена в свой Лунный. Это мой первый самостоятельный объект. И он, наверное, останется для меня самым любимым на всю жизнь. Ну, как тебе это объяснить? Здесь я впервые чему-то научилась. Каждый шаг был для меня открытием. Так что это мой Лунный. И я им горжусь.
Между прочим, это, в какой-то мере и твоё открытие. Твои статьи в газете, твои выступления по телевидению, твоё активное вмешательство здорово помогли нам. И жители Лунного знают тебя и вспоминают с благодарностью. Так что шефами мы довольны. Только жаль, что шефы забывают посещать нас. Ну, да мы не одни у них - надо понимать. Нет, правда, Андрей, не обижайся, но так долго не показываться - это просто безумие...
На штольнях у нас порядок. Заканчиваем проходку. Если и дальше так пойдёт, то, пожалуй, уже летом выдадим первую золотосеребряную руду! Надеемся, к открытию ты приедешь?
К майским праздникам мы готовим большой концерт. Да, чуть не забыла. У нас, на Лунном, недавно была первая свадьба. Было очень весело. Ребята славные...
Вот видишь, сколько у нас новостей. Если ты не скоро приедешь, то и не узнаешь прежний Лунный. Приезжай. До встречи. Лена".
Лена. Леночка. Вот ведь что творится. Нет, так дальше жить нельзя. Мне надо срочно туда попасть. Немедленно!

Разговор с редактором получился на редкость удачным. Я выложил ему последние новости "об одной из самых горячих точек области". Потом пошёл в наступление, доказывая, что мне крайне необходимо побывать там в ближайшие дни.
- Малейшее промедление - смерти подобно! - убеждал я шефа. - Если мы не поедем туда сегодня - завтра будет поздно. Придем к шапочному разбору. За такую лакомую сенсацию мигом все ухватятся. А мы, имея больше всех прав и заслуг, окажемся на обочине. Не хотим же мы регистрировать события задним числом? История нам, самым надёжным шефам, не простит.
Николай Иванович слушал меня и всё более светлел лицом.
- Что ж, похвально. Мне нравится твоё беспокойство. Очень хорошо, что ты решил туда поехать.
Облокотившись о чистый полированный стол, Николай Иванович упёрся подбородком в сложенные широкие ладони и призадумался.
Я терпеливо ждал ответа. И потому, что он был совершенно спокоен, что вечно заваленный его стол был чист, мой редактор казался на этот раз каким-то праздным, необычным - красивым.
- Николай Иванович, так я полетел, стало быть, на Лунный?
- Да, да... мой мальчик. Спеши на Лунный. Ты, я вижу, скоро тоже будешь этим... лунатиком, что ли?
- Лунниками они там зовут друг друга.
- Тоже интересно. Очень даже интересно. И почему они так назвали такой богатый объект? Наверное, какие-то энтузиасты, фанатики своего дела, которых часто называют лунатиками, докопались до этого богатства? Да, на счету всяких чудаков много величайших открытий... Так ты, значит, туда? Ну, что ж, давай. Рад за тебя. Мне нравится твоё беспокойство. Твоё участие, надеюсь, вызвано не только личным интересом?
- Личное, личное меня волнует, Николай Иванович. Ведь Лунный - моё открытие. Этого не отрицают даже сами лунники. Не я ли первым о нём рассказал читателям? Не я ли о нём пекусь?
- Вижу. Хотя ты и шутишь сейчас немного. Но вижу, что ты болеешь за него, как за кровное. Душа твоя открылась! То, что ты делаешь ради своего первенца - это всё эхо твоей души. У каждого человека есть эхо души. Все наши дела, мысли, отношение к людям, к природе, к животным - всё это эхо нашей души. Эхо может быть благородным, а бывает и злым. Каждый твой материал в газете, каждое твоё действие, каждое слово каким-то образом отзывается в людях, трансформируется в эхо, которое исходит из твоей души. Старайся, Андрюша, чтобы эхо твоей души было всегда чистым, светлым, как бывает чистым и светлым горный ручей. Это возможно лишь тогда, когда ты все события, все дела, которыми живут люди, пропустишь через твою душу. Ну, поезжай. Вижу, у тебя крылья уже на взлёте. Правильно. Так и живи.
Николай Иванович встал и протянул мне свою широкую, но уже довольно сухую ладонь...

Итак, командировочная в кармане, билеты заказаны, завтра лечу на Лунный. Поистине, прекрасный день. И домой я отправился уже с обеда - опять же повезло: успею еще до темноты покататься на лыжах. Правда, погодка не самая подходящая - всё заметней разгуливается метель. Но кого в Магадане удивишь или напугаешь метелью? Мы с другом, моим спортивным наставником Владимиром Львовичем, даже установили своего рода соперничество: кто первым явится к нашей излюбленной сопке, не взирая на погоду. Поэтому после работы непременно спешим к своей лыжне. До сопки - рукой подать. Десять минут ходьбы в хорошем темпе - и я уже на нашем месте.
Кажется, метель слишком уж размахнулась - швыряет в лицо колючие пригоршни снега. Прелесть не из самых приятных, но мешкать нельзя - как бы дружок меня не опередил.

Не спеша, забираюсь на заснеженную сопку. Сверху хорошо виден город, который потихоньку окутывают сумерки. Кое-где появляются первые огни. Я всё оглядываюсь - не ползёт ли там, в низине, мой запоздавший друг. Пока не видно. Вот уж поиздеваюсь я над ним, если он испугается метели и вообще не явится. Завтра позвоню ему, посочувствую его малодушию. Он поначалу, конечно, соврёт: будет неистово доказывать, что тоже был на сопке, но меня, лентяя, там не видел. А потом, убедившись, что я всё-таки был, станет сожалеть и сокрушаться из-за своего безволия. Иной раз и не пошел бы, но как подумаешь, что другие пойдут, не глядя на плохую погоду, заспешишь и сам.

На самой вершине сопки я приостановился, чтобы смахнуть с лица налипший снег, и вдруг увидел слева от моей лыжни летящую на меня темную тень. Я не успел присмотреться, как эта летящая тень, едва коснувшись моего плеча, пулей скользнула вниз с горы, петляя по аллее молодого сосняка, словно испуганный заяц... Никак опередил меня, хитрец. Ещё и в догонялки вздумал поиграть. Вот уж я тебе сейчас задам. Хоть ты и прыток, дружочек мой, да от меня не уйдёшь. Догоню, достану...
Погодка-то, какая! Балуется ведьма-метель: юбкой ветер нагоняет, норовя сбить тебя с ног и закатать в снежный ковёр. Вот я ей устрою страхи-махи. Нашла, кого пугать... О-го-го!
Там, внизу, кажется, дружок мой ворочает палками. Вот ведь какой - вечно опередит. Надул меня, как самого последнего лодыря. Но я его живо... живо достану...

Ты смотри-ка, какой прыткий. Разошёлся-то как. А снежный вихрь всё за ним, прикрывает хитроумного беглеца. Ничего, от меня ты не уйдешь...
Постой, постой. Да это же вовсе не Владимир Львович... Кто же это на нашей лыжне? Вот что делается, никакого порядка не стало. Чужак затесался. Нет, должен быть кто-то из наших, иначе не стал бы водить меня за нос. Видать, субчик ещё тот: улизнуть вздумал. Да кто б ты ни был - догоню! Браконьер ты этакий...
Но "браконьер" явно заметил меня и прибавил скорости. Лихо, однако, петляет меж густых зарослей стланика.
Ну, ещё поднажмём, и я достану тебя, неопознанный летающий объект.
Неожиданно шустрый беглец перед самым моим носом делает крутой реверанс в левую сторону и ловкими подскоками ныряет вниз по склону сопки. Теперь уже, не думая, я махнул вслед за ним. Спуски я обожаю.

У самого подножия я лечу на перехват, и, кажется, вынуждаю его немедля притормозить, чтоб не скреститься лыжами... И тут я услышал сдержанный женский смех... Передо мной стояла Майка. В штормовке, в сером спортивном трико, подчеркивающем округлые бёдра, в розовой пуховой шапочке. И такие же розовые, необычайно сияющие щечки.
- Майка, ты - прелесть! Какая же ты молодчина!
Майка, дыша глубоко и свободно, улыбается, и счастье так и светится из её блестящих глаз.
- Правда, я молодец? - спросила она неуверенно.
- Да я... нет, ты только посмотри, какая хитрая - так ловко меня, старого волка, облапошила. Сроду не думал, что ты так шустро умеешь ходить на лыжах. Да такие сложные трюки выделываешь. Ну, Майка! Ну, даёшь!
- Я ведь сразу, как бросила курить, встала на лыжи. Я раньше разрядницей была. И вообще...
- Здорово ты ходишь!
- Долго ли, умеючи. В лыжах, прежде всего - дыхание.
- Майка, ты даже не представляешь, какая ты сегодня необыкновенно красивая. Хороша!
- Теперь я, кажется, опять живу. Хватит унижаться перед всякими.
- Вот! Вот это ты правильно! Ах, Майка, какая же ты, право, молодчина!
- То-то же. А то всё критикуешь. Давай, дадим ещё кружочек, да и по домам.
- Давай, Майка! Майка, давай!
Майка понеслась первая. Да так, что я едва поспевал за ней.


                ЖИВУ В ПАЛАТКЕ, КАК ВО СНЕ

В прошлом году я добирался из райцентра до Лунного на мощной вездеходной машине. Сорок километров по колымскому бездорожью мы едва преодолели за три часа. А сейчас мчимся на легкой иномарке по хорошо накатанному тракту. Те же знакомые пейзажи с заснеженными вершинами сопок и низкорослым, вечнозелёным стлаником. Мимо нас мелькают столбы - новой опоры ЛЭП.
Но чем ближе подъезжаем к Лунному, тем меньше узнаю его окрестности. Там, где ютились несколько бараков и с полсотни палаток, вижу капитальные двухэтажные жилые дома, общежития, культурно-бытовые учреждения. Озираясь во все стороны, ищу стоявшие здесь палатки, обнесенные для утепления толстым слоем снега - ни одной.

Мне вспомнилась прошлая встреча с одним необычным романтиком. Он жил тогда в палатке под номером 15, которая была похожа на большой белый сугроб с длинной дымовой трубой над крышей. Но внутри довольно уютно. Железная печка, две кровати, стол со стопкой газет, выше стола окошко, на стенах висят цветные фотографии из журналов. Жил в этой палатке молодой горный проходчик Коля Бузлаев.
- Если б мне всё это не нравилось, меня бы здесь просто не было,- рассказывает Коля, подкладывая в печку поленья. - Мне не привыкать. До этого я работал на острове Шпицбергена, там тоже снега хватает, - лицо его засияло в детской улыбке. Коля прочитал мне свои новые стихи:

Мне надоели те капели,
что бьются оземь в январе.
Приятнее под вой метели
стоять в снегу, как на ковре.
Живу в палатке, как во сне.
Да разве этого мне мало?
Земля постелью стала мне,
а небо - тёплым одеялом.

Посёлок Лунный раздался во все стороны прямо до леса. Посёлок движется, дышит, строится, растёт - живёт! И я вдруг почувствовал себя очень счастливым, оттого что снова оказался здесь. Поистине, велика радость - быть свидетелем рождения нового.
- А где здесь клуб? - спросил я у встречного мужчины.
- Идите, куда все идут, - не ошибётесь.
В самом деле, в посёлке - праздник, в клубе - торжество, и все туда валят.
Клубу, этому крепко срубленному зданию, надо бы раздаться втрое, чтобы вместить всех желающих. Но вот зал затих. На сцену вышла стройная, светлолицая девушка и проникновенно затянула песню о России:
" Я люблю тебя, Росси-и-я-а-а..."

Здесь, в небольшом клубе таёжного посёлка, на десять тысяч километров отдалённого от центра России, эти простые слова любви к Родине звучали удивительно весомо. Зал взорвался аплодисментами, и шум этот напоминал бурное течение колымских рек.
- Молодец, Лариса!
- Молодчина-то яка!
- Самый хороший девушка, каких видал!
Я искал глазами Лену, но в переполненном зале найти её было не просто. И вдруг она появилась на сцене: не вышла, а выбежала под руку с коренастым, крупноголовым парнем, скуластое лицо которого сияло ослепительной улыбкой. В их залихватском танце было что-то и от классического, и от современного ритмического движения. Получилось у них очень впечатляюще, и снова зал взорвался аплодисментами.

Песни, танцы, стихи, шуточные сценки, музыкальные ритмы. Часа два длился интересный концерт. Но я, к стыду своему, мало что уловил, так как продолжал искать Лену. На сцене она уже не появлялась, а в зале отыскать было невозможно.
Лишь после концерта, когда парни убрали все скамейки, освободив зал для танцев, меня кто-то тронул за плечо. Я резко развернулся - Лена! Она пристально глянула мне прямо в глаза. Так открыто, искренне, c весёлой улыбкой, она никогда на меня не смотрела. Мне показалось, что её глаза говорили: "О, горюшко мне! Наконец-то я тебя вижу!". Вполне возможно, что это сказали не её глаза, а простонал в глубине души мой голос.
К нам подошёл длинный, дистрофично согнутый тип, так обросший смолистыми бакенбардами и бородой, что на лице его едва можно было различить орлиный нос и горящие угольки глаз. Блаженно улыбаясь, он заметил:
- Леночка, ты не очень-то увлекайся. Хоть ты и начальник мой по общественной линии, но я хочу с тобой сегодня разочек сбацать.

Словно прочитав мои мысли, Лена сделала именно то, что хотелось бы сделать мне: растопыренной ладошкой небрежно уперлась в его самодовольную обросшую физиономию и сделала вид, будто отталкивает его. Тут же они оба весело захохотали. И этот страшный поначалу парень вдруг показался мне симпатичным и милым. Я был готов подружиться с ним.
- Передаю в надёжные руки, - сказал он мне, снова осчастливив нас неподражаемо забавной улыбкой.
Кто-то распахнул настежь двери клуба, и зал вдохнул свежего таёжного воздуха.
- Парни, все на "Ка-за-чок"!
- Можно вас на "Казачок"?
- Пойдем, станцуем "Казачок"?
- Как люблю я "Ка-за-чок"!
Шестеро здоровых парней, сомкнувшись в круг, положив руки друг другу на плечи, танцуют веселый танец "Казачок".
Пошли и мы с Леной танцевать. Я уж и не припомню, когда в последний раз танцевал, да ещё вальс. Но кружились мы удивительно легко, будто всю жизнь были танцевальной парой. Какой прекрасный вечер!
- Вот видишь, я ж тебе говорил, что здесь нам будет весело,- говорит партнер соседней парочки, танцующей рядом с нами.
- Да, я рада. Это даже лучше, чем наши столичные дискотеки, - отвечает та ему.
- Вот видишь, Любаша, какой я умница. Стоп! Ты уж подожди меня секундочку.
- Куда ты?
Умница, атлет гигантского роста, в два прыжка оказался у входа и мигом раскидал двух крепко сбитых парней, от души колотивших друг друга.
"Ромашки спрятались,
поникли лютики..."
- Если б я знала, что ты умеешь себя так вести, ни за что не пустила бы тебя сюда. "Самый тихий парень на деревне".
- Да ты не расстраивайся, Любаша. Всё будет хорошо.
- Драться сюда приехал?
- Видишь ли, здесь тоже есть типы, которым подавай особые приключения. Если их вовремя не остановить... К тому же, наша оперативная группа сегодня отвечает за порядок. Да ты не волнуйся, Любонька.


                ЧЕЛОВЕК ОТКРЫЛ ГОРУ

Танцы в сельском клубе были в самом разгаре, но я предложил Лене выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Вечер был тихим и ясным. От ближних сопок веяло весенней прохладой.
- Что у вас делают люди в такие замечательные ночи? - заговорил я со срытой робостью.
- Хочешь посмотреть нашу штольню? - вдруг загорелась Лена.
- В сопровождении такого гида я готов спуститься даже в бушующий кратер, - подхватил я её идею, чувствуя, что прежняя робость покидает меня.
Лена смотрит на меня с интересом и молча улыбается.
Как это, оказывается, приятно - ходить вот так, по узкой тропке, вслед за Леной, любоваться каждым её движением, жестом. Она остановилась, повернулась ко мне, обожгла своим ожидающим взглядом, и сердце мое заколотилось. Нас притягивало друг к другу неудержимо, и мы были бессильны сопротивляться...
- Леночка! - только и вырвалось у меня.
- Господи! Андрюшенька! Скажи, Андрюша! Боже мой! Я тут чуть с ума не сошла! Не знаю, что это со мной...
- Леночка...
- Андрюша! Как это невыносимо - бесконечно ждать, и не знать, чего ждёшь... Андрюша, это правда?
- Да, Леночка, правда... Я не могу больше без тебя,- признался я, чувствуя, что сердце моё вот-вот выскочит и улетит.
Ночь распахнулась перед нами необъятной матово-сизой красотой. Лена взяла мою руку и крепко стиснула её.
- Наверное, плохо, что я геолог, - заговорила она. - Я никогда не сожалела, что выбрала такую профессию. А теперь, кажется, боюсь её. Всё время, пока тебя не было, думала об этом. У меня такая бродячая работа, разве ты согласишься мотаться со мной по белому свету?
- Ну, что ты, Леночка? У меня ведь тоже работа - не на печи лежать. У нас родственные профессии. Оба мы скитальцы, всегда чего-то ищем - и этим мы сильны. Я не только согласен мотаться с тобой, но жажду быть привязанным к тебе самым надёжным морским узлом, - осмелел я окончательно, чем сам себя немало удивил.
- Ох, Андрюша!.. Андрюша... Как я ждала Тебя! Почему-то знала, что мы будем вместе. Это ты не знал, не догадывался, а я - знала.
- Зато чувствовал.

Узкая каменистая тропка привела нас к небольшому распадку.
- Вот и пришли. - Лена остановилась. - В ясный солнечный день эту скалистую сопку легко представить сказочным замком. А вершина её напоминает остроконечную царскую корону. Явный признак, что здесь есть золото. И как люди раньше не догадались, что сопка эта со своей скалистой короной сама раскрывала свои тайны?
- Красиво!
- Нравится? Скажи, а в целом Север тебе нравится? - она посмотрела на меня испытующе.
- А тебе?
- Очень. Здесь - интересно. Я жила на Урале. Там тоже очень красиво, особенно осенью у Ильмень-озера. Но здесь еще красивей. Я приехала сюда весной, и была поражена. После Краснодара, где зимы-то настоящей нет, увидела здесь снег - прозрачно-голубой, светящийся. А там, где чуть-чуть подтаяло, в распадках, уже пробивались цветы: фиолетовые подснежники, незабудки, калифорнийские маки. В Казахстане я была, около Балхаша, там тоже закаты такие красивые. Но красоту окрестностей Лунного ни с чем не сравнить. Мы с девчонками спать не могли. В два часа ночи вставали и бродили. Столько белого света кругом!

Я слушал Лену с восторгом. Всё, о чем она говорила, я видел вокруг своими глазами, но я не находил таких точных, нужных слов, чтобы выразить эту красоту. Она умела выразить словами то, что я был в состоянии лишь почувствовать.
Мы идем по штольне. Кажется, нет ей конца. От ребристых каменных стен тянет пронизывающим холодом вечной мерзлоты.
- А вот и та самая золотая жила, - Лена приостановилась.
На груди забоя виднеется светлая, петляющая, словно микроручей, продольная полоска.
- Какую огромную работу проделали люди, чтобы найти эту золотую жилу, а затем открыть к ней свободный доступ! - заметил я.
- Да, доступ к золоту и серебру уже почти открыт. Интересно тебе здесь?
- Очень. Только я мало понимаю в этом. Чувствую себя, как в каком-то Кащеевом царстве, где полно тайников с драгоценностями, но я не вижу всего того, что видишь ты.
- Царство Кащея? Вот такого сравнения еще не слышала. Ты, наверное, любишь свою работу?
- Возможно. Я ещё начинающий журналист. Надеюсь, это моё призвание. Но я вижу, ты свою профессию любишь куда больше.
- Да, я люблю геологию. Иногда ходишь по штольне и забываешь о времени. Идёшь вслед за жилой и смотришь в оба, чтобы не потерять. Такой азарт появляется, что хочется зарисовать её от начала до конца. Ведь всё здесь наглядно: по малейшим ответвлениям, изгибам жилы можно судить, как она образовалась в пространстве, во времени. Если б мне всё это не нравилось, меня бы здесь просто не было. Ой, я немножко замерзла. А наверху тепло. Тебе не холодно? Ничуть?
- Я просто терплю, - честно признался я.
И мы, взявшись за руки, побежали по тускло освещенной штольне - к выходу. Вскоре мы вырвались в тепло, в простор, и нас охватил жизнерадостный восторг.
Вприпрыжку пустились мы вниз по узкой тропинке. Солнце уже выкатывалось из-за хребта, позолотив её крутой склон. Свежая, сияющая белизна окружала нас. И всё необыкновенно радовало. Весеннее чудо было не только вокруг, но и внутри нас.
Именно в эту счастливую минуту мы заметили, что там, вдали, у подножия сопки, бежит к нам человек.
- Что-то случилось, - встревожилась Леночка, и встала передо мной, словно хотела защитить.
К нам приблизился тот самый, лохматый парень, который забавно заигрывал с Леночкой во время танцев. Он так запыхался, что едва справлялся с дыханием. Судорожно хватая ртом воздух, он молча смотрел на нас, разводя руками.
- Говори же, Коля! - взмолилась Леночка.
- Это... я не ошибаюсь, вы - корреспондент из Магадана?
- Да, это я. Говори же!
- Звонили из Магадана. В общем, срочно позвоните в свою редакцию, или немедленно возвращайтесь... Умер там кто-то.
- Кто? - вскрикнул я, потрясенный.
- Не знаю. Вы меня извините, пожалуйста, но я не знаю.
Мы во весь дух рванулись к поселку.
- Андрюша, я с тобой, успокойся. Я поеду с тобой, мне всё равно надо туда, - запричитала Лена, не отставая от меня.
- Там вам машину приготовили, - сообщил парень, пристроившись к нам.- Можете сразу двинуть на ней в аэропорт.
В поселке я позвонил в редакцию...


                ЖИЛ БЫЛ ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК

Ах, Николай Иванович!.. Так и не уехал с Севера. Так и не побывал больше на своём любимом Черном море. Очень любил море в Крыму. И ещё любил цветы. Радовался, как ребёнок, когда ему в день рождения приносили цветы. И говорил, что когда уедет насовсем в теплые края, то обязательно займётся цветами. Теперь он уже никогда не увидит любимое море. Почему не уехал он с Севера раньше? Мог ведь - пенсию давно заработал, к деньгам алчности не имел, нужды не знал, раздавал всем в долг и забывал.
Как-то в доверительной беседе Николай Иванович сказал:
- Писатель должен жить там, где ему хорошо работается.
Видимо, поэтому Николай Иванович не спешил уезжать с Севера - ему здесь хорошо работалось. Сам он в последнее время не писал, но делал всё, чтобы мы лучше писали. И если мы писали хорошо, то можно с уверенностью сказать, что это его заслуга...

Живет добрый человек: трудится, говорит, смеется, плачет, влюбляется, грустит. И вдруг - жил, говорил, грустил... был...
Машина мчится на большой скорости. Но, кажется, слишком медленно. Слишком медленно. Леночка чувствует, что для меня это слишком медленно, и она крепко тискает мою ладонь в своих маленьких ладошках и нашептывает мне:
- Я так рада, что могу быть сейчас рядом с тобой... Я всегда хочу быть с тобой. Когда тебе трудно, и когда тебе хорошо. Я очень хочу всегда быть с тобой. И я бы никогда и никуда не уехала отсюда, если б только ты был всегда со мной.
- Я всегда буду с тобой, Леночка. И никуда мы отсюда не уедем.